- Оленька, вы прошлый раз где машину-то ставили?
      - Виктор Никифорович сначала договорился с ней, а потом загнал вовнутрь.
      - Ну вот и отлично, мы сделаем так же. Ты сиди и двери никому не открывай.
      Подкатив вплотную к крепким березовым воротам, стянутым для прочности полосовым железом, я остановился, но выходить не спешил, с садистским удовольствием слушая, как исходит злобой и силой невидимый мне барбос. Только минут через пять в воротах приоткрылась маленькая дверца, и из нее показалось сварливое старушечье личико, завернутое в серый пуховый платок. Оценив обстановку и решив, что, кроме нас, ей никто более не угрожает, она осмелела и кинулась в атаку:
      - Чего кобеля дразните, делать вам боле нечего, скаженные, чего приехали-то?
      - Извините, баба Лиза, - выходя из машины, повинился я. - Просто не знали, как к вам лучше достучаться.
      - Подошли бы к воротам, тогда мне из оконца видно. Чего надо-то?
      - Дык в баньке хотим попариться, оттого и приехали.
      - Это в какой такой баньке? Ступай-ка ты, мил человек, отсюдова подобру-поздорову, пока я на тебя Шайтана не спустила.
      - Баба Лиза, неужто не пустишь? А я с такой голубкой к тебе приехал. Черт знает откуда перся, очень хотелось самогоночки твоей отведать да пирожка с капусткой откушать.
      Напирая на бабку плечом, я старался заглянуть во двор, но пока мне это не удавалось. Отступая, она успела накинуть на дверцу цепочку и теперь, находясь в относительной безопасности, повела себя более уверенно и даже вызывающе.
      - Иди отсюда, черт ненормальный, пусть тебя теща пирогами потчувает, нашел притон! К одинокой старухе ломится. Это куда ж годится? Да еще мокрохвостку какую-то с собой притащил, креста на тебе нет.
      - Баба Лиза, да неужели же не узнаешь - месяца три тому назад ты нам сама баню топила. Я тогда лично тебе башлял, совсем, что ли, из ума выжила? Как Лилька-то поживает? Все в порядке?
      - Что-то не припомню я тебя, касатик, небось лапшу мне на уши вешаешь. Ну-ка, скажи мне, сердешный, с кем ты тогда был и сколько мне заплатил.
      - Да с Коляном, кентом моим, вспомнила теперь? - пошел я ва-банк, заранее чувствуя, что делаю глупость. - Ну, с нами еще две телки были.
      - Не знаю я никаких Колянов, - подумав, ответила старуха. - А сколько ты мне заплатил? Ну, денег сколько дал.
      - Три месяца назад я дал тебе сто рублей, - ткнул я пальцем в небо, но, почувствовав, что не попал, тут же исправился: - А потом ты у меня еще полтинник вытребовала. Ты не сомневайся, я тебе его отдал. Ну что, вспомнила, наконец?
      - Не знаю даже... - нерешительно затопталась бабка, - вроде были такие, а может, ты врешь все, кто тебя знает.
      - Да пошла бы ты, старая, в свою баню, найду другую, подешевле да почище. У тебя, я вижу, клиентов девать некуда. Привет, грей кости.
      Повернувшись спиной, я подошел к машине, собираясь открыть дверцу, как манны небесной ожидая ее окрика, потому что все это банно-прачечное дело мне начинало не нравиться и попасть в гости к этой бабусе было просто необходимо.
      - Погоди, - долгожданно окликнула она, - скорый больно, откудова мне знать, что ты не вор какой, не грабитель. А баньку-то можно, только не сегодня, сегодня у меня генеральная уборка, а на завтра уже есть клиент. Ежели послезавтра, тридцатого, пожелаешь, то приезжай, только попозже, а то появился! Еще обеда-то нет, а он тут как тут. Только ведь я теперь аванс беру, а то вдруг не приедешь - у меня простой и плакали мои денежки. Приедешь, что ли?
      - Какой аванс? - деловито спросил я.
      - Вас сколь душ-то будет?
      - Ну, если на послезавтра, то я с кентом привалю, а значит, пару телок мы возьмем прицепом, смекаешь?
      - Смекаю, вас будет четверо, значит, аванс сто пятьдесят рублей и столько же отдадите, когда будете уезжать.
      - Нет вопросов. - Я протянул ей требуемую сумму и спросил: - А до утра-то у тебя зависнуть можно?
      - До утра можно, но не больше.
      - Лады, пироги и грибочки за твой счет.
      - Это уж как положено. Но самогонка пойдет за отдельную плату.
      - Как это "за отдельную"! Как это "за отдельную"! - негодующе возмутился я. - Прошлый раз самогонка входила в общую стоимость. Совсем оборзела.
      - Так то было прошлый раз, а то нынче.
      - А может быть, я и пить-то ее не буду, с собой привезу.
      - Ты можешь ее и не пить, а за литр уплатить должен.
      - Уговорила, старая, - вовремя прикусил я язык, понимая, что такое нововведение уже узаконено и не подлежит обсуждению.
      - Ну, тогда милости просим.
      Хлопнув дверцей, я развернулся так, чтобы она не заметила сидящую в машине знакомую ей девицу, потому как если старуха причастна к исчезновению Виктора, то лишние воспоминания ей ни к чему.
      - Ну, что там? Где Виктор Никифорович? - набросилась на меня журналистка.
      - Там его нет. По крайней мере, белой "девятки" я во дворе не заметил.
      - А где же он? - удивилась девица. - Что она говорит? Когда он от нее уехал?
      - Погоди, Оленька, дай я немного сосредоточусь.
      Что мы имеем? Во-первых, исчезновение Виктора вместе с его любовницей. Во-вторых, бабку, которая мне не понравилась. Почему? Да я и сам толком пока не знал. Но часто бывает так, что разговариваешь с совершенно незнакомым человеком и уже через пять минут понимаешь, что он жулик и пройдоха, или наоборот: ведешь беседу с опустившимся человеком, бомжем, но знаешь, что последней черты он не переступил и в ближайшем будущем переступать ее не собирается.
      Наверное, по этой причине я не задал ей прямого и естественного вопроса: а где сейчас находится ее клиент, который зарулил к ней еще в пятницу? Наверняка она бы мне правды не сказала и вообще начала бы отрицать сам факт его посещения.
      И здесь я совершил первую пока глупость. Мне нужно было выслать вперед себя разведку в лице какого-нибудь деревенского алкаша, который бы наивно у нее поинтересовался: дескать, баба Лиза, а куда девалась белая машина, что зарулила к тебе в пятницу? Нет! Так было бы еще хуже, бабка бы сразу все заподозрила. А что она могла заподозрить? Что за ней наблюдают. Допустим, что с того? А если она и впрямь не знает, где наш преподобный Виктор Никифорович? А может быть, он в самом деле у нее не был? А если был, а потом уехал в неизвестном направлении? Час от часу не легче, и самое печальное то, что, заранее не веря ей, я не мог задавать ей вопросы открыто. Почему? Потому что очень боюсь. Чего? Отстань, сам знаешь... А если это так, то действовать нужно наверняка, а то позора потом не оберешься. Жаль, что мне не довелось увидеть ее внучку Лилю, тогда бы я мог строить свою страшную гипотезу на более твердой платформе.
      - Оленька, - неожиданно прерывая молчание, обратился я назад, - опиши мне поподробнее, как выглядит бабкина внучка.
      - Деревенская девка, что тут еще скажешь. А почему вы вдруг о ней вспомнили?
      - Нужно. А что деревенская, то это не показатель, ты опиши ее подробнее.
      - Здоровая бабища лет двадцати, ростом с вас будет, такая точно коня на скаку остановит, подлезет и задницей приподнимет. Она даже пьяного шефа спокойно на руках в комнату занесла. В общем, она мне не понравилась. Куда мы теперь едем?
      - Отвезу тебя в редакцию, а там по делам. Буду дальше искать вашего шефа.
      - Жалко, мне с вами нравится.
      - Мне с тобою тоже, но истина дороже.
      - Я слышала, что вы к ней послезавтра в баню собираетесь, вам телки нужны, не хотите ли взять меня с собой?
      - Хочу, но не могу, а о том, что мне предстоит послезавтра, ты лучше помалкивай.
      Когда мы подъехали, она с явной неохотой вылезла из машины и под моим сопровождением поплелась наверх в редакцию.
      - Ну вот, госпожа Машенька, где взяли, туда и поставили, - отчитался я перед журналистской братией. - Берегите ее, как я берег.
      - Однако! - игриво протянула сексапильная корреспондентка. - Как это вас прикажете понимать? Многопланово?
      - Нет, в прямом смысле моих слов. От шефа никаких известий не поступало?
      - Нет, мы их ждали от вас.
      - К сожалению, ничем вас обрадовать не можем.
      - Что же делать? Нам уже самим становится тревожно.
      - Мне тоже, Машенька. Мне нужна подшивка вашей газеты за последние полгода.
      - Да вы что, выносить ее из редакции строжайше запрещено.
      - Может быть, мне опять оставить вам свой паспорт?
      - Да уж ладно, только завтра обязательно мне ее верните, она у нас единственная. Мне за нее шеф голову снимет.
      Если самому шефу ее уже не сняли, вяло подумал я, принимая тощий пакет, а вслух добавил:
      - Мне совсем бы не помешал домашний адрес Галины Звягиной.
      - О, нет проблем, прошу вас.
      На фирменном бланке она нацарапала адрес, и я откланялся, поклявшись собственной жизнью не позднее чем завтра к обеду возвернуть полугодовой труд пяти дурех.
      * * *
      Журналистка Галина Звягина проживала на пятом, последнем этаже неухоженного кирпичного дома с расписанными непристойностями стенами и заплеванной лестницей. Поднимаясь по ней, я уже на уровне второго этажа услышал истошный женский и детские крики, призывы о помощи. Несомненно, происходило что-то серьезное и не исключено, что в квартире Галины. Единым махом я одолел оставшиеся три этажа и, памятуя о том, что звонок может подстегнуть зверя к немедленным действиям, с разбегу высадил дверь. Это оказалось тем более легко, что держалась она на соплях. Не задерживаясь в передней, я метнулся в комнату, туда, откуда доносились вопли. Подонок, одетый только в трусы, весь в замысловатой татуировке, держал женщину за волосы и методично наносил ей неглубокие уколы в спину и обнаженные ягодицы. Кровью были перемазаны даже стены. Вероятно, мою журналистку пытали уже не первый час. Испуганные детские рожицы, зареванные и сопливые, выглядывали из шифоньера, и, кажется, им очень хотелось помочь матери.
      - Где была, стерва? Где была, подлюга? Убью, сука.
      - Не надо, Гена, не надо. Дети у нас, помогите!...
      Я помог, хоть и говорят, что со спины бить непорядочно, но этого подонка порядочно было бить со всех сторон и подолгу. Впрочем, я ограничился только одним ударом попавшейся мне под руки бутылки. По-детски ойкнув, он послушно улегся у ног своей жертвы. Ничего не понимающая Галина несколько секунд переводила недоуменный взгляд то на своего мучителя, то на меня, пока наконец не поняла, что она первозданно нага.
      - Помогите! - пуще прежнего заголосила она. - Убивают! Насилуют! Мужа убили!!
      - Замолчи, дура! - грубо посоветовал я ей. - Одевайся, я подожду тебя на кухне.
      Ну что? Везет тебе, Гончаров? А ты еще в этом сомневался. Если в радиусе километра есть куча дерьма, то господин Гончаров не будет самим собой, ежели туда не вступит. Можно нисколечко не сомневаться. Что за везение?
      Его топот я услышал загодя, поэтому у меня было достаточно времени, чтобы встретить его достойно. Пьяная мразь бежала с ножом с четкой задачей меня убить. Места для глобальных баталий у нас не было, и пришлось довольствоваться пространством кухни. Из оружия, кроме тех же пустых бутылок, мне под руки ничего не попадалось, и во второй раз мне пришлось прибегнуть к их услугам. Но одно дело, когда бьешь со спины, а совсем другое, когда на тебя прет протрезвевший звереющий амбал, мечтающий погрузить свой мясницкий нож в мой многострадальный живот. На сей раз мне пришлось потрудиться подольше. Швырнув в проход кухонный стол, я из-за его прикрытия принялся стремительно, как из пулемета, швырять в него бутылки, пока не добился положительного результата. Один из моих снарядов, запущенный точно в лоб, наглухо загасил психопата. Даже не пискнув, с открытыми глазами он сполз по стеночке коридора и, привольно раскинувшись на полу, дернул ногой. Этого мне только не хватало! Если я сделал из него покойника, то мне предстоят крупные неприятности, и в первую очередь от его супруги Галины. Матерясь почем зря, я нагнулся над поверженным врагом и, нащупав артерию, с облегчением вздохнул. За щетинистой грязной кожей что-то там у него билось. Отбросив нож и накрепко связав изверга бельевой веревкой, я позволил себе маленькую передышку - не спеша, со вкусом закурил. Однако это мое невинное удовольствие привело в ярость Галину. Вылетев натуральной фурией, она тут же на немыслимо высокой ноте заверещала:
      - Кто позволил?! Тебе кто позволил здесь курить?! Я тебя спрашиваю, пьянь самарская?! Ты вообще как здесь оказался?
      - Вы же просили о помощи, вот я и пришел, - растерянно ответил я, теряясь в глубинных лабиринтах женской психологии.
      - Господи, а что ты сделал с Геной? - Заметив поверженное мужнино тело, она заголосила пуще прежнего, словно это не он, а я недавно зверски издевался над ней. - Подонок, да ты убил его! Детки, Саша, Танюшка, он убил вашего папку. Быстрее сюда, смотрите. Потом все скажете на суде. Смотрите, он убил вашего отца!
      - Ну и правильно сделал, - посмотрев на отца, тускло ответил семилетний пацан. - Больше он нас бить не будет. Слышь, Танька, тебя в садике перестанут за синяки дразнить.
      - Что ты такое плетешь, недоносок? - ужаснулась Галина неординарным поведением сына. - Что ты мелешь, он же твой отец.
      - Не нужен мне такой отец, - серьезно ответил мальчишка. - И тебе он тоже не нужен. Дядю жалко, в тюрьму из-за него сядет.
      - Не волнуйся, Санька, - успокоил я пацана, - не сяду я никуда, потому что жив твой папаша, видишь, глазами моргает?
      - Жив, - с сожалением согласился он. - Пойдем, Танька, а то они опять драться начнут, а нам достанется.
      - Сейчас, Геночка, сейчас, миленький, - едва только дети скрылись в комнате, захлопотала Галина, - сейчас я тебя развяжу, только ты больше не играй с ножиком, мне ведь страшно не только за себя, но и за детишек.
      - Убью, сука, где этот козел, ща я из него мяса нарежу, развязывай шустрее.
      - Нет, пока я здесь, развязывать вы его не будете, - твердо возразил я и подтолкнул женщину в комнату, чем вызвал новый приступ злобы преподобного Геннадия.
      - А-а-а! Запорю... Запорю пидора, чтоб мне всю жисть зону топтать! Запорю!
      Эти его прокламации в повышенных тонах начали действовать мне на нервы. Цепко ухватив за волосы, я вывернул его голову и ласково пообещал:
      - Не придется тебе, сокол ясный, больше зону топтать, и знаешь почему?
      - Нет, - вытаращив безумные белки, испуганно ответил он.
      - А вот почему. - Прямо в переносицу, чуть ниже шишки, я приставил ствол газового пистолета. - Потому что сейчас твоя трухлявая тыква разлетится вдребезги. И наконец-то твои домашние вздохнут свободно и заживут счастливо.
      Белым чертом в его глазах заплясал ужас. И это было последнее, что я видел, потому что уже через секунду в моих мозгах тоже зарезвились многочисленные недобродетельные химеры и прочие ведьмы.
      Очнулся я оттого, что кто-то грубо обрабатывал мое лицо холодной водой. Очнулся и, даже не открывая глаз, все понял. Очевидно, пока я разбирался с бесноватым татуированным мужиком, его верная Доротея время даром не теряла, подкралась ко мне сзади тихонько да тюкнула по темечку легонько. Грамотно, надо сказать, тюкнула, я даже не успел высказать своих претензий. Руки, как и положено в таких случаях, мне незамедлительно связали, готовясь, наверное, к предстоящей экзекуции. Ну, что я говорил, господин Гончаров? Говорил я тебе, что ты глуп, как две ослиные задницы? Говорил, а ты не верил. Вот и изволь подписаться под получением.
      - Крутой мужик-то оказался, - донесся до меня уважительный голос Гены.
      - Да уж покруче тебя, идиота. В отличие от тебя, он над женщинами не измывается.
      - Да ладно уж, пошутил ведь я, подумаешь, - виновато оправдывался кретин.
      - Ты уже восемь лет так шутишь. И мне твои садистские забавы наконец надоели. - Раздраженный, громкий голос Галины вдруг замер, а после паузы свистящим шепотом сообщил: - Гена, ты знаешь, я втайне надеялась, что он успеет тебя застрелить. Ну, когда я его бутылкой-то ударила... Так ведь я хотела, чтоб он наперед в меня выстрелил, понимаешь? Вот до чего ты меня довел.
      - Да ты что, думай, что говоришь. Я же с тобой шучу, а ты...
      - А я, Гена, думаю, думаю, Гена, думаю.
      - Ты это... Дай-ка мне его пушку. Не для женских она рук.
      - А моя изрезанная, изуродованная спина - она для чьих рук?
      - Дай сюда пушку, добром тебя прошу, иначе я за себя не ручаюсь.
      - Нет, Гена, это я теперь за себя не ручаюсь. На колени, мразь! Или сейчас твои мозги и в самом деле вылетят, как дерьмо из больного желудка.
      Кажется, ситуация принимала пиковый характер и необходимо было экстренное вмешательство. Пистолет хоть и был газовый, но окоченевать сомнамбулой тоже не хотелось. Я открыл глаза, но ничего, кроме коридорной стены, не увидел. Меня даже не удосужились перенести на диван, что довольно-таки пошло с их стороны. Не переворачиваясь, стараясь не делать резких движений, я спокойно и просто сказал:
      - Галя, пистолет - не игрушка, а пуля - не воробей, если она вылетит, то ее не поймаешь. Успокойся, Галя, все будет хорошо. Сейчас я к вам повернусь, и мы обо всем потолкуем. - С этими словами я перекатился на другой бок, так, чтобы была видна комната и все происходящее в ней.
      - Какая Галя? - удивился стоящий на коленях татуированный болван в трусах. - Какая Галя, о чем он бормочет? Ленка, он что, спятил?
      - Не знаю, наверное, перепутал меня с твоей шлюхой-сестрицей.
      - Ты на мою сестру бочку не кати, тебе до нее еще расти и расти. Ты знаешь, где и кем она работает!
      - Уж конечно, шлюха она отменная, куда мне с ней тягаться. Уже больше недели дома не ночует. Ясное дело, специалист высокого класса и широкого профиля.
      Наконец-то до меня дошло. Опять меня угораздило влезть в кальсоны, мне не предназначенные. Да когда же это кончится? Разговор в повышенных тонах тем временем перерастал в новый скандал, свидетелем которого мне быть совсем не хотелось.
      - Ты, курва, ты не стоишь и мизинца моей сеструхи.
      - Да пошел бы ты вместе с ней куда подальше. Мало того что сумасшедшего мужа приняла, так он за собой еще и гулящую сестру привел. Не нравится убирайтесь к чертовой матери, я хоть с ребятишками нормально поживу, правильно этот мужик тебе сказал.
      - Простите, пожалуйста, - решительно подал голос я. - Развяжите меня, а дальше решайте свои проблемы наедине, я очень тороплюсь.
      - Гляди-ка, Ленка, закудахтал наш петушок, пора ему клюв чистить. - С видимым удовольствием подобрав свой любимый нож, выродок пошел на меня. Ты, значит, Галкой моей интересуешься. А зачем тебе Галка?
      - Не твоего ума дело, недоразвитый.
      - Что-то я тебя не пойму. - С гаденькой улыбкой он перевернул меня на связанные за спиной руки и расстегнул куртку. - Щас мы у тебя, зема, будем вскрывать гнойный аппендицит.
      - Оставь его, Геннадий, развяжи, и пусть он уходит, - устало и как-то обреченно попросила женщина. - Ему-то за что терпеть твое безумие?
      - Э, не скажи, какое уж тут безумие, помочь человеку хочу, видишь, бок у него болит. Тут без хирургического вмешательства никак нельзя.
      - Отстань, я говорю, нас тебе мало, так ты уже за незнакомых принялся? Уйди от него, или я буду стрелять.
      - Только попробуй, я и из тебя кишки выпущу, - угрожающе привстал и повернулся к ней ублюдок.
      Мне этого было достаточно, чтобы, мгновенно сгруппировавшись, обеими ногами приложиться к его правому уху. Наверное, я врезал слишком сильно, потому что он отлетел к противоположной стенке комнаты и, ударившись о нее головой, заскучал. Из облюбованного мною уха несмелым, робким ручейком потекла дурная кровь. Мне подумалось, что теперь он будет нехорошо слышать. Между тем сам я был в положении нисколько не лучшем. Чертова баба направила на меня ствол. Он был на предохранителе, но рано или поздно она разрешит и эту загадку, а тогда неприятностей всем нам не миновать.
      Помощь явилась неожиданно и оттуда, откуда я ожидал ее меньше всего. Сашка подкрался сзади и цепкой щукой повис на материнской руке, держащей пистолет.
      - Мамка, не убивай его. Он же тебя выручил, мамка...
      - Да, конечно, что это я, совсем спятила. - Отбросив оружие, женщина схватилась за голову. - Господи, куда все катится? Когда же все это кончится? На улицах бедлам, в магазинах разбой, дома вообще черт знает что...
      Покудахтав таким образом еще несколько минут, она наконец развязала мои путы и вернула пистолет. Уже находясь возле порога, я спросил:
      - Елена, а вы помните точно, когда Галина в последний раз ночевала дома?
      - Помню, отчего же не помнить. Это был минувший четверг. В пятницу утром она ушла на работу, и до сих пор ее нет. Загуляла, наверное. А почему вы спрашиваете?
      - Боюсь, что не загуляла она.
      * * *
      Домой я приперся уже в сумерках и, пройдя в тестев кабинет, был приятно удивлен украшенной диковинными игрушками елкой. Что и говорить, Милка постаралась на славу. Жаль, что этой красотой будем любоваться только мы.
      - Тебе не стыдно, эгоистичная женщина, в то время, когда тысячи голодных детей скитаются по подвалам, устраивать такую роскошь?
      - Тебя не спросила, - с вызовом ответила она. - Чтобы ты знал, я устроила четыре благотворительные елки с бесплатными подарками.
      - Свисти, свисти, мой свет.
      - Не хочешь - не верь, а только это правда.
      - Это на какие же такие шиши? Или задницей заработала?
      - Прекрати, или получишь по губам.
      - Молчу, моя радость, но и ты не свисти.
      - И не собираюсь, я устроила эти елки на те грязные деньги, что достались тебе в мае. Или ты о них забыл?
      - Предпочитаю не вспоминать. К тому же они мне с таким трудом достались, а ты их просто реквизировала. Или я что-то путаю?
      - Ладно, давай сменим тему, все-таки Новый год на носу. Ты не хочешь пригласить свою мамочку? Она час тому справлялась о твоем здоровье.
      - Милка, ты у меня удивительно замечательная женщина, мало того, умная женщина! Конечно же ее присутствие здорово скрасит наше одиночество, а если она прихватит с собой Анатолия Романовича, то новогодняя ночь пятидесятых годов нам будет обеспечена. Ну да бог с ней - родителей нужно уважать.
      - Замечательные слова, тогда, будь любезен, позвони и официально их пригласи.
      - Непременно, если ты сейчас организуешь что-нибудь поесть. И не забудь всем нам положить под елочку подарочки.
      Разговор с солнышком занял не меньше двадцати минут, и, когда я его закончил, пища успела порядком остыть. Мне пришлось старательно подогреть ее спиртным.
      * * *
      Строго-настрого приказав меня не беспокоить, я заперся в кабинете и, развалившись на диване, принялся просматривать вверенную мне подшивку.
      Пресса, руководимая Виктором Никифоровичем Носовым, ничего интересного собой не представляла, это я понял уже через пятнадцать минут. На четырех полосах прекрасной бумаги он либо хвалил, либо хулил культурную жизнь города. Все, правда, ровненько, все в пределах дозволенного, и ничего такого, за что можно было бы поплатиться жизнью. Лишь в одном случае он вроде бы сорвался с цепи, точнее, не он один. Злобствующая троица в лице его самого, главрежа драматического театра и директора филармонии с завидным усердием принялась терзать известную в городе женщину - начальника отдела культуры, вскрывая довольно-таки неприглядные факты ее деятельности. В частности, ее полную некомпетентность, и что самое главное - финансовую нечистоплотность. На всякий случай пометив эту статью, я уже хотел отбросить подшивку и чуть-чуть поспать. Неброский, с виду совсем не примечательный материал заинтересовал меня не сразу. Только дойдя до середины, я понял, что господин Носов вероломно сунул свой нос в нишу, ему не предназначенную. Уже под совершенно другим углом зрения я дважды перечел статью и подумал, что Виктору Никифоровичу, прежде чем браться за перо, было бы совсем не вредно застраховать свою молодую жизнь.
      О наперсточниках в наши дни пишут много, плодотворно и интересно. Что говорить - рекламу они имеют не меньшую, нежели эстрадные звезды. Очерк Носова по своей конкретике и цифрам превосходил ранее читаемые мной материалы. Во-первых, он досконально вычерчивает структуру бригады, равно как и права-обязанности каждого участника шайки, по минутам расписывает дневную жизнь "каталы", его финты и трюки, которые всем нам давно известны. Не это главное. Обо всем этом знает даже первоклассник. Виктор Никифорович поднял руку на святая святых, он конкретно и бесстрастно перечисляет имена и фамилии одной из бригад. Но и это еще не все, и это пустяк. Разошедшись не на шутку, он идет дальше, перечисляя фамилии тех, кто денно и нощно бдит и охраняет покой жуликов. И к фамилиям тем очень часто прицеплены звания офицеров милиции. А это нехорошо. Например, неприятно участковому капитану Ярову видеть свою фамилию рядом с именем нигде не работающего мошенника Кутлакова. А каково лейтенанту ППС Старкову через прессу узнать, что "катала" Зимин его лепший кореш! Он и так это хорошо знает, зачем же через газету? Нонсенс, господа. Нонсенс и сплошное нервное расстройство. И подумать только! Какая-то вшивая газетенка посмела поднять руку на честь и благополучие офицерских семей! Такая дерзость не прощается. Зло должно быть наказано.
      Вот так-то, господин Гончаров, а ты на бедную старуху банщицу хотел всех собак повесить, а старушка-то чистый божий одуванчик. Непременно надо съездить к ней на пироги. Не пропадать же добру. Деньги уплачены. Вот только кого мне взять в сотоварищи? Можно Макса, но это с мужеской стороны, а как насчет диаметрально противоположной? Черт знает что, погряз ты, Гончаров, в этой семейной рутине и всех птиц порастерял. Как вот теперь их собирать? Ну ладно, это не главное. Вопрос в другом: где мне теперь прикажете искать раба Божьего Виктора Носова с рабой Божьей Галиной Звягиной? Пожалуй, так или иначе, а без Макса не обойтись.
      По моему приглашению приехал он прямо с работы уже в десятом часу, незаметно скушал весь наш завтрак, допил мою водку и только потом согласился говорить о делах. Нехотя прочитав предложенную мною статью, он ничуть не удивился:
      - Иваныч, это все вчерашний день.
      - То есть ты хочешь сказать, что отныне работники органов могут по совместительству, в свободное от работы время подрабатывать наперстками? Мило.
      - Да нет, я совсем не то хотел сказать. Это дело разбиралось в управлении, приезжали из области, ну и "катал" этих из органов катанули.
      - Да ты что? Неужели милиция хотя бы внешне решила почистить перышки?
      - Не знаю, мне думается, больше для отвода глаз, а что тебя так заинтересовало это обстоятельство? Или намерен проситься назад?
      - Тьфу на тебя. На ночь-то глядя такие страсти говоришь. Нет, Макс, тут вопрос совсем иной. Дело в том, что в субботу ко мне приходила жена этого корреспондента и, плача в мою тощую грудь, сообщила, что ее благоверный с прошлой пятницы не ночевал дома. Попросту говоря, исчез мужик, и все тут. Сегодня я был на его работе и уточнил, что пропал он не один, а со своей телочкой и новенькой "девяткой". Вот я и подумал, а не следует ли причину его исчезновения искать в его публикациях? Начал шурудить газетенку и натолкнулся на этот пирожок. Прямо тебе скажу, он мне по вкусу не пришелся. Гнильцой отдает.
      - Так давай завтра же и пощупаем этих "катал". Как я понял, работают они у ЦУМа. Проблем нет, возьмем без пыли и шума, только что мы им предъявим?
      - В том-то и дело, предъявить им нечего.
      - И я о том же. Никаких доказательств у нас нет, кроме кулака и дубинки. Но в конце концов, для начала сойдут и они. Попробуем. Ты подходи к ним часам к десяти, только без машины, понаблюдай, а я подъеду через час, может быть, придумаем что-то посущественней. Завтра я постараюсь узнать, кто их теперь пасет, возможно, что те же менты, уволенные по собственному желанию области.
      В десять утра с заранее выбранной позиции я уже наблюдал за удивительным зрелищем - спектаклем для дураков. Можно только диву даваться, глядя, как неглупые, разумные люди, влекомые азартом наживы и руководимые шайкой второсортных мошенников, в одночасье превращаются в бесконтрольных идиотов.
      Жуликов было шестеро. Сам "катала", его помощник, подсадная утка в образе благообразного, бедно одетого старичка и три человека охраны. Они стояли поодаль, ревностно оберегая четкую работу и покой главных действующих лиц. И еще в их обязанности вменялось выколачивание денег у буйно строптивых проигравшихся граждан.
      Начинался новый круг. В толпе любопытных смиренный старичок нерешительно мялся возле доски с пластмассовыми колпачками.
      - Даже не знаю, пареньки, боязно что-то.
      - А чего тебе, дед, бояться, - подыгрывал ему главный "катала". - Ты что, целка, что ли? Ставь смелее, один раз живем.
      - И то верно говоришь, паренек, а только ежели проиграю, так меня бабка со свету сживет, пенсия-то когда еще...
      - А ты выигрывай, она и довольна будет. Купишь ей туалетной воды, подзадоривала публику рыжая сволочь. - Давай, дедуля, не задаром же рейхстаг брали.
      - Это уж точно. Эх, была не была, давай на полтинничек.
      Сказано - сделано. Уже через несколько секунд счастливый дед стал обладателем полтинничка и под восхищенные возгласы толпы утроил ставку и опять выиграл.
      - Ну ты, дед, и даешь, эдак ты нас разденешь, - заплакало на публику рыжее мурло. - Иди, дед, к своей бабке, везенье у тебя сегодня, а нам такие не нужны. Дай другим поиграть, а то дорвался до бесплатного.
      - Это почему так? - возмутился старый сучонок. - Не имеете права, я хочу еще попробовать. Какое вам дело, что мне везет, не всегда же.
      - Пусть играет дед, игра есть игра, - зашумела возмущенная толпа, и рыжий неохотно согласился.
      Под восторженные вопли болельщиков дед поднял ставку до двух тысяч и, выиграв, счастливо побежал к своей бабке. За ним строго наблюдали трое дозорных. Не дай бог кто-то надумает старичка ограбить.