Вполне естественно и логично ряд преступлений, на первый взгляд не связанных между собой, начинают прочно цепляться друг за друга. И в этом видеоряде похищение цинкового гроба наконец обретает свою нишу. Жаль, что об этом не узнает Макс, потому как живым меня отсюда никто не выпустит, даже их дурацкий начальник Стас. Кстати, кто он такой? Не тот ли самый вице-президент, о котором вскользь упомянула Тамара? Вполне возможно, того, кажется, тоже звали Станиславом. Надо ли понимать так, что действует он самовольно, без ведома Николя? В таком случае Тамара напрасно подозревает своего мужа. Интересно, поднимет ли она шум по причине моего долгого отсутствия? Я бы был ей очень признателен. Да и Макс мог бы чуть-чуть подсуетиться, а не ждать, когда мое безгласное тело выловят в районе плотины. Потому что Стас вряд ли согласится выделить мне пансион.
      Ладно, Гончаров, на Бога надейся, а сам не плошай. Интересно, каким путем можно отсюда бежать? Наверное, тем же, каким и попасть, то есть через дырку в потолке. Однако спрыгнуть в эту подземную крынку гораздо проще, чем выпрыгнуть, а тем более не имея даже брючного ремня. Постарались же, скоты, отняли даже сигареты. Что теперь прикажете курить? Господи, только бы мне выбраться из этой вонючей ямы живым, тогда бы и Стас, и киллер, и капитан вместе с носатым гномом получили бы сполна.
      Первым делом я бы каждого посадил на иглу и держал в этой яме, с удовольствием наблюдая за их ломкой, а для пущей приятности вне досягаемости подвесил бы полный шприц. Это была бы сладкая месть! Что за черт! Чем это воняет? Какой-то родной и до боли знакомый запах, но какой понять не могу. Боже мой! Неужели? Так и есть! В самом деле! Мои разбитые, но по-прежнему трепетные ноздри в смердящей вони ямы смогли различить тонкий и благородный аромат спирта. Но нет, в это невозможно поверить. Куда я попал? Куда занес меня черт на этот раз? Стоп! Кажется, капитан обещал отправить меня на завод. Значит, это и есть завод, а точнее, маленький подпольный спиртзаводик, продукцию которого вам, господин Гончаров, посчастливилось разгружать совсем недавно. Отрадно это осознавать. Может быть, перед смертью тебе выделят стакан водки.
      Если это тот самый спиртзавод, к которому мы причаливали, продолжали потихоньку работать мои мозги, то расположен он на левом крутом берегу с известковыми обнажениями, а это значит, что производство налажено в какой-нибудь карстовой камере, подальше от любопытных глаз. Примерно в таких же осадочных породах томится мой узник Шурик. И как тут можно пренебречь народной мудростью, гласящей: не рой другому яму, сам в нее угодишь.
      - Эй, ублюдок, ты там еще не сдох? - не очень заинтересованно спросили сверху.
      - Воды! - на всякий случай голосом умирающего попросил я.
      - Гляди-ка, точно не подох! - очень удивились наверху и, осветив меня фонарем, повторили: - Не сдох пока. Что, Эдик, дать ему попить или как...
      - Конечно дай, а что не загнулся еще, так то не наше дело. Приедет шеф, пусть он и решает. Я лично лишнего на душу брать не хочу.
      - И сигарету! - потребовал я, когда прохладная бутылка спустилась ко мне на длинном шнурке. - Сигарету и спички!
      - А вот этого ты, зема, не получишь, даже не проси. Нельзя здесь курить. Пожароопасное у нас хозяйство. Сами курим только в специально отведенном месте. Мы жувачку жуем, хочешь жувачку?
      - Хочу, - тоскливо согласился я, и гуттаперчевый кирпичик отыграл о мой затылок.
      - Ну ладно, зема, отдыхай, а то нам некогда. Ты у нас не один.
      - Погодите, мужики! - застонал, заохал я. - Мне кушать хочется. Принесите пожевать. Желудок от голода сосет.
      - Так еще завтрака не было. Только через час. Жди, если не забудем, принесем.
      Эти мерзавцы вместо воды дали мне свою самопальную водку. В другое бы время и при иных обстоятельствах от подобной ошибки я бы возликовал, но теперь, когда мне в самом деле жутко хотелось пить, я пришел в неописуемую ярость.
      - Подонки! Негодяи! - надсадно кричал я в равнодушную горловину своей тюрьмы. - Подлецы, вы мне дорого заплатите за издевательства над личностью! Мерзавцы!
      В конце концов бесполезно орать мне наскучило, и я в шершавое, воспаленное горло влил сто пятьдесят граммов ихней доморощенной гадости. Сначала она не понравилась мне ужасно, и я вынужден был попробовать еще раз. То ли от усталости, то ли вследствие глубокого нервного потрясения, но через десять минут я видел хрустальный, божественный сон. И в этом сне господин Гончаров пребывал в ранге царевича, купающего в море своего коня. Купал я его тщательно и даже с применением скребка. Только конь был неспокоен. Он прядал ушами и нервно фыркал. Я пытался его успокоить, и тут Тамара Буранова мне сообщила: "... Я царская дочь! Хочешь провесть ты с царевною ночь?" "Конечно хочу!" - отвечаю я и, совершенно по-хамски схватив ее за лохмы, тащу к берегу, где собрались мои похотливые товарищи. Еще издали я им кричу: "Эй, вы! Сходитесь, лихие друзья! Гляньте-ка, бьется добыча моя..." И с этими самыми словами я вышвыриваю Буранову на берег. Почему-то от нее шарахаются мои друзья, да и сам я замираю пораженный, потому что вместо Тамары я вижу: "...лежит на песке золотом чудо морское с зеленым хвостом".
      - Эй, ты, ублюдок, чего орешь? - нарушая мой удивительный сон, громко спросили сверху. - Какие еще на хрен хвосты? Вылазь, шеф приехал, говорить с тобой будет.
      Мне под ноги упал конец толстого троса.
      - Ему надо, пусть он и полезает ко мне, - дерзко ответил я, совершенно не заботясь о последствиях.
      - Как хочешь, - равнодушно ответили сверху, - только шутить тебе с ним я не советую. Он из тех, кто сначала стреляет, а потом думает.
      - Тогда другое дело, - поспешно пошел я на попятный, - держи крепче, сейчас попробую выбраться, если, конечно, хватит сил.
      - Обвяжи конец вокруг пояса, мы тебя выдернем.
      Через пять минут, жалкий и дрожащий, я предстал перед лысым, диковатым парнем, восседавшим в кресле прямо перед ямой. Он был лишен не только волос, но и элементарной вежливости. Даже не поздоровавшись, он перетянул меня нагайкой, а после, безо всякого предисловия, спросил:
      - Мент?
      - Бывший.
      - Что делал на борту катера?
      - Работал.
      - На кого?
      - На себя.
      - Врешь! - Его нагайка горячей змеей опять ужалила мое распухшее лицо, но я стоял на своем, твердо зная, что только в этом мое спасение.
      - А чего мне врать? Когда нехрена жрать, - как головой в омут попер я на него. - Это ты, сытая свинья, можешь себе позволить такую роскошь, как обман, я же, оставшись без работы пять лет назад, такого удовольствия лишен. Это ты можешь жрать икру ложками, не думая о завтрашнем дне...
      - Молчать! - приходя в себя, заорал он, и огненная плеть вновь обожгла мне шею. - Совок, почему ты хотел стрелять в Олега?
      - А как бы ты поступил сам, когда тебя ни с того ни с сего долбят в спину? - успокаиваясь, криво усмехнулся я. - Не думаю, что ты бы на моем месте вел себя по-другому.
      - Заткнись, вшивый люмпен. Зачем ты увез сторожа со стоянки?
      - Мне нужно было найти убийцу Борьки Кондратьева.
      - Кто тебя об этом просил?
      - Никто, Борька был моим хорошим знакомым, и я поклялся отомстить за его смерть во что бы то ни стало.
      - Как ты вышел на сторожа автостоянки?
      - Сделать это было нетрудно. Мне сразу показался странным тот факт, что рок-группа неожиданно заиграла прямо на финише заезда. Они-то мне и сообщили, что приказание им передал некто Иванов Сергей, так было обозначено на его служебной карточке.
      - А от кого исходило приказание?
      - К сожалению, этого я не узнал. Об этом Сергей рассказать не успел. Его у меня на глазах убила какая-то сволочь, вероятно, тот же снайпер, что снял и Борьку.
      - Как ты думаешь, почему был убит Кондратьев?
      - По моему предположению, нужно искать причину в тотализаторе.
      - Правильно, я тоже так думаю.
      - А чего думать? Тут и козлу понятно...
      - Заткнись, недоносок. Можешь считать, что я тебе поверил, только один хрен - отпускать тебя отсюда нельзя, придется тебе обуваться в каменные галоши. Эдик! - крикнул он в сторону двух скучающих оболтусов с автоматами и дубинками. - Тебе рабы не нужны? А то не знаю, куда этого героя девать. То ли сразу в расход, то ли пусть поживет маленько.
      - Какой базар, Стас, конечно нужны, - после секундного замешательства горячо заговорил рыжий Эдик. - У нас вчера как раз один синячина отдал концы, полез на емкость брагу посмотреть, ну и, само собой, кувыркнулся. Пока мы его баграми нашарили, он уже и наглотался. Вчера и отпевали! довольный своей шуткой сочно заржал автоматчик.
      - А если надо, так уводи поскорее, - указав на меня носком ботинка, разрешил Стас. - Забирай быстро, пока не передумал. А партию бомжей мы вам уже подбираем. Дней через пять подгоним, ваши-то уже полудохлые, рогом не шевелят. Топить их пора.
      - Да вроде бы еще ничего, ползают помаленьку.
      - Ты этот свой гуманизм мне брось, сейчас он не в моде.
      Подталкиваемый автоматным стволом, я прямехонько выкатился в разливочный цех подпольного спиртзавода и на секунду остолбенел, пораженный увиденным. Страшен был не столько цех и оборудование, сколько контингент, его обслуживающий. Ходячие мертвецы обоего пола двигались сонно и неуверенно, как в замедленной съемке. Возраста они были самого разного, но всех их объединяло полное отупение и отсутствие мысли. Торчащие кости рук и ног с трудом покрывала какая-то невообразимая рвань, найти которую было мудрено даже на помойке. Грязные, нечесаные патлы либо торчали соломенными снопами, либо были плотно затянуты в тяжелые колтуны. Страшно! Как будто сама старушка Смерть выпустила своих питомцев немного погостить в нашем мире. Черные провалы глазниц, беззубые, втянутые рты, обтянутые серым пергаментом скулы и ногти. Эти ногти мне не забыть никогда. Длинные и белесые, как картофельные ростки, они задевали друг за друга и путались, мешая работать. Я сразу понял, что если мне и суждено остаться в живых, то этот танец длинных ногтей мне не забыть никогда. Казалось, они тянулись из самых могил, чтобы задушить все живое.
      - Ты что, козел, спятил? - больно ткнув меня стволом под лопатку, спросил рыжий. - Вставай к столу, будешь составлять готовые бутылки в ящик. И запомни, одна разбитая тобой бутылка - это один удар резиновой дубинкой. Каждый час - перерыв пять минут. Рабочий день двенадцать часов. Госпиталя у нас нет. Если упадешь - дорога одна, на дно реки. Мочиться можешь прямо на месте, в желоб. По большому терпи, если нагадишь - три удара дубинкой. Все, инструктаж окончен, приступай.
      Работа оказалась несложной. Мне приходилось втыкать в ящик не более четырех бутылок за минуту. За час я наполнил двенадцать ящиков. По свистку работа была приостановлена и все дружно кинулись к корыту, наполненному суррогатной водкой, а у меня появилось пять минут, чтобы детально рассмотреть все устройство этого грандиозного свинарника, куда мне посчастливилось попасть. Как я и предполагал, помещение представляло карстовую камеру довольно больших размеров. Ее длина составляла не меньше двадцати пяти метров при десятиметровой ширине. Центральное место у дальней торцовой стены занимал перегонный куб внушительных размеров. Его неторопливо и заботливо прогревали голубоватые газовые языки. Из купола причудливо изогнутая труба входила в конденсатор-холодильник, а из него уже охлажденный пар тонкой струйкой попадал в двухступенчатый фильтр. Последним этапом этого удивительного процесса являлся смеситель, где спирт, согласно его крепости, разбавлялся тем или иным количеством воды, чтобы в итоге получился ГОСТ, завещанный нам самим Менделеевым. Из смесителя выходил тонкий капроновый шланг, разливающий вставлял его в пустую бутылку, которая по заполнению переходила в руки пробочника. В его обязанности входило навинчивание пробки. Потом бутылка передавалась зажимщику, который, действуя специальным ключом, закатывал края жестяной пробки. Дальше наклейщик приляпывал на вверенную ему бутылку этикетку с авторитетной надписью "Столичная". Наконец, на последней стадии "Столичная" получала поддельную акцизную марку, через мои руки попадала в ящик и была готова к законной реализации. Обслуживали этот хитрый конвейер около десятка полудохлых рабов. Примерно столько же выполняли вспомогательные функции, как-то: поднос и вынос пустых и полных бутылок, складирование, поддержание заданной температуры парообразования и так далее. На охрану этого изможденного, полупьяного тараканьего стада было выделено восемь мордоворотов, вооруженных автоматами. Смешно, но каждый из них мог бы справиться и подавить "восстание рабов" единолично, причем безо всякого оружия, просто голыми руками.
      Из-за горячего куба и зловония браги воздух казался невыносимым. Винные мушки роились мириадами и в отличие от меня чувствовали себя прекрасно. Опьянев от счастья, они лезли в рот, нос и глаза, докучая даже бесстрашной охране. Облепив плафоны, их черные тучи перекрывали свет. В общем, к концу рабочего дня я был недоволен условиями труда и потому решил при первой же возможности самовольно оставить конвейер. Когда прозвучал сигнал отбоя, я подумал, что перегонный куб остановят до следующего утра, но каково же было мое удивление, когда на смену нам из боковых нор и проходов поползли заспанные похмельные бомжи. Итак, завод гнал продукцию в две смены.
      Отпущенные на двенадцатичасовой отдых рабы прежде всего совершили обязательный ритуальный ход вокруг корыта. Потом, подгоняемые конвоем, расползлись по своим камерам. Не зная, куда податься, я нерешительно топтался возле выхода, пока на меня не обратил внимания начинающий, но подающий надежды садист. Почуяв во мне какую-то опасность, он без лишних слов перетянул меня дубинкой и, счастливо захохотав, объявил:
      - Пацаны, иди сюда! Этот вонючий люмпен хотел делать ноги. Надо ему их поотшибать. Уговор, бить только один раз. Чур, я первый! А-а-на, мой сладкий!
      Нестерпимая боль молнией вонзилась в кости голени и отрикошетила куда-то в затылок. Непроизвольно, неожиданно для себя я заорал и рухнул на колени.
      - А-а-а! Козел! - захлебываясь восторгом и вседозволенностью, завопил садист. - Заломил я тебя! Подогнул копыта! Вставай, говно пролетарское! Другим тоже хочется! Вставай, а то замочу! - Дернув затвор автомата, он ткнул стволом мне в рот; с треском и хрустом посыпались зубы, мгновенно рот наполнился густой, соленой кровью.
      Был момент, когда я подумал: чем так, лучше уж сразу! Но эту идиотскую мысль я отогнал сию же секунду. Жить стоило хотя бы затем, чтобы посмотреть в глаза этого подонка, когда он окажется на моем месте. Превозмогая боль, я встал, и опять удар, такой же сокрушительный, сбил меня с ног. Плохо соображая, я вновь попытался подняться, но теперь уже не мог физически. Что-то он мне перешиб в коленном суставе. Словно корова с перерезанными поджилками, я ерзал на заднице, мычал и плевался кровью под счастливый гогот озверевших ублюдков.
      - Ну вот и отпрыгалась блоха голозадая, - удовлетворенно констатировал садист, - а чтобы лучше помнил, можно еще...
      - Кончай, бычара! - Общее веселье неожиданно прервал голос рыжего. Совсем забурел, что ли? Смотри у меня!
      - Да кто ты такой? Знаешь, где я тебя видел?
      - Все, бычара, достал ты меня. Завтра же доложу Стасу, как ты за неделю замочил трех рабов, а за них, между прочим, бабки уплачены. Пусть копейки, но все равно бабки. В общем так, если этот раб к завтрашнему дню не встанет на ноги, то пеняй на себя. Разговор окончен.
      * * *
      Со всевозможными почестями меня доставили в самый комфортабельный номер этой гостиницы, и ко мне был приставлен какой-то хмырь, упорно называвший себя врачом. Он почти безостановочно массировал мои ноги, делал водочные компрессы и не умолкая балаболил.
      - Ничего страшного. Все как на собаке заживет. Подумаешь, по ногам оттянули, мне зимой ключицу сломали, и ничего, зажило. Ты, брат, главное не расстраивайся, не впадай в транс и меланхолию. Это последнее дело. Не переживай, не нервничай. Сам знаешь, все наши болезни от нервов. Зачем же лишний раз себя бичевать. Толку-то? Уж коли попал в дерьмо, так и сиди тихо, не чирикай. Какая польза от твоего чириканья? А ровным счетом никакой. Кроме неприятностей, ты ничегошеньки не добьешься. А если будешь спокойно себя вести и все воспримешь и примешь как оно есть, то уверяю тебя, со временем ты начнешь находить в этом гнусном существовании даже свои маленькие радости и прелести. Я понимаю, что это придет не вдруг, не сразу, но и истина открывается не в пять лет. Взять, к примеру, меня. Кем я был три месяца назад? Таким же рабом, как и все. Вламывал по двенадцать часов, глотал их мерзкую водку, каждый день подвергался побоям и уже молил Бога поскорее меня прибрать. А кем я стал сейчас? И скажу-то - не поверишь! Лаборантом. Да-да, лаборантом! Проверяю их зелье на паршивость. Оно конечно, здешняя водочка не фонтан, проверяю я ее крепость, ну и конечно, чтобы в ней не было откровенного яда. Чтобы человек, ее купивший, загнулся не в одночасье, а то неприятность может произойти. Зацепят продавца, тряхнут хорошенько, а через него и до нас добраться могут. Нехорошо! Сколько людей сразу лишится куска хлеба! На выявление ядов анализы я провожу серьезные, если что не так, сразу даю красный свет, но бестолково своей властью не пользуюсь. Только уж когда предел в пять раз выше нормы. Потому-то и авторитет у меня немалый, и уважение, и питание почти такое же, как у караульных. Мне даже женщину одну в помощницы определили. Хорошая женщина, бывшая певичка, пьет только много, зато, когда выпьет, такие душевные романсы поет - заслушаешься.
      - А ты сам-то как сюда попал? - невольно заинтересовавшись его живописным рассказом, спросил я.
      - Как попал? Да как и все, кто здесь находится. Биография тут у всех одинаковая. Одного послушаешь, других можно не спрашивать. Раньше я в самом деле был врачом, правда, ветеринарным, но врачом. Работал в совхозе имени Двадцать второго партсъезда. Был у меня дом, жена и семилетний сынишка. Жили небогато, но и не бедствовали. Мясца-то да молока я всегда с фермы приносил. Жена не работала, а пожрать дома было всегда. Все было хорошо, пока не пришла на ферму перестройка, ети ее душу! Потихонечку, полегонечку, а распушили, ощипали совхоз и пустили по ветру. Попытался я на первых порах свое хозяйство наладить, да только не всем это дано. Если работать честно, то налоги душат, а если в обход да обманом, то хватка нужна. А если ее нет, что тогда? А тогда, брат, не скули, забирай свои манатки и уматывай с земли. Вот мы и уехали в город. Первое время я на мясном рынке лаборантом пристроился, да как на грех попивать начал, а кому пьяницы нужны? Известное дело, никому. Поперли меня вскоре, мне бы одуматься, а я сильнее закладывать начал. Жена ушла. С квартиры выгнали. Оно и понятно, кому пьющий квартирант нужен? Да еще и бездельник. Стал я мотаться по вокзалам да подвалам, перебиваться случайным заработком. А только чем дальше, тем хуже. Уже и дворовые алкаши меня прогонять стали. И вот сижу я однажды в скверике, голова с похмелья гудит, в желудке сосет, курить охота. Словом, думаю, как бы мне половчее из этой жизни упорхнуть. Много всяких вариантов перебрал, вроде и тот хорош, и другой пригож, да только что-то меня не устраивает. А тут, смотрю, рядом со мной мужчина присаживается. Присаживается и заводит разговор, кто, мол, я такой, да чем занимаюсь, и хочу ли я работать? Ясное дело, отвечаю, хочу! Тогда он дает мне сто тысяч старыми и просит показать паспорт. А я как деньги-то увидел, не то что паспорт, свою печень готов был ему показать. Забрал он паспорт и говорит: иди, мол, похмелись, я тебя здесь подожду, контракт с тобой будем заключать. Я с радости-то набрался и по пьяни контракт подмахнул. Он меня сразу в машину, потом на катер и сюда. А поутру-то проснулся, боже ты мой, куда я попал? Сразу же права начал качать, а только толку-то? Он мне в нос бумаги. Контракт подписан, и под него мною получен аванс, причем не сто тысяч, как я брал, а целый миллион. Он мне и говорит, дескать, пока не отработаешь этот миллион, лучше не дергайся, а то пришибу. Я и смирился, начал как дурак тот миллион отрабатывать. Отработал месяц, а долг стал больше. Они мне говорят, это потому, что ты наел больше, чем заработал. На второй месяц я почти ничего не ел, а долг все равно увеличился. Только потом я понял, что на этом весь их бизнес построен. Вот такие вот пироги с котятами.
      - И давно ты здесь?
      - Уже скоро полгода будет, - с гордостью ответил лаборант. - Я тут, можно сказать, старожил. Все остальные уже после меня завербованы.
      - Неужели до тебя здесь никого не было?
      - Почему же не было. Когда меня привезли, здесь было столько же народу, сколько и сейчас. Да только все уже по третьему кругу поменялись.
      - Как это - поменялись? - не совсем понял я. - Отработали контракт, что ли?
      - Ага, отработали, - жутковато ухмыльнулся ветеринар. - Отработали сколько могли и заработали по паре каменных галош. Здесь это запросто.
      - Что это значит? - все понимая, невольно вздрогнул я.
      - А это значит то, что, когда ты уже не в состоянии ишачить, к твоим ногам привязывают булыжник, благодарят за усердную службу и опускают в помойную дыру. Хочу обратить особое внимание: сбрасывают еще живых людей. У них этот день считается праздником. Готовятся к нему с самого утра. Приезжает сам господин Стас и лично отбирает кандидатов. Отберет человек десять - пятнадцать - ровно столько, сколько привез взамен, и начинает топить. Большой любитель этого дела. Настоящее наслаждение получает. Его здесь рабы, как сибирской язвы, боятся. При каждом его появлении стараются поменьше на глаза попадаться. На днях должен новую смену привезти. Давненько уже не менял.
      - А бежать не пытались?
      - Куда? Куда можно убежать бомжу? А потом здесь и кормят, и водку дают. Где еще такое возможно? Да и не убежишь, охрана кругом. Тут же пристрелят или удавят. Вот и посуди, что так им помирать, что эдак. По мне, уж лучше пожить эти два месяца по-человечески. Топят-то быстро, минуты три, и готово, а на улице сколько еще помирать надо? Одному Богу известно. А охрана, прежде чем убить, еще и поиздеваться любит. Помучить как следует. Изверги. И откуда в людях столько жестокости стало? Хуже чем в средние века. Не к добру это. Ну что, полегчало, что ли? А то я пойду, поздно уже.
      - Спасибо, доктор. Странно только мне, неужели здесь все такие? Как бараны покорно ждете своей смерти?
      - А тебе-то что до этого? - усмехнулся лаборант. - Или бунт решил организовать? Не надо, не советую. Пусть все идет так, как идет. Есть тут у нас один инженер или геолог, черт его знает, тоже вроде тебя решил восстание поднимать, потом месяц в яме отсиживался. Не утопили только потому, что умный он больно. Газ нам провел, электричество сделал. А с тобой-то разговор будет короткий: галошу на шею и в дырку. Не советую.
      Укоризненно покрутив засаленной головой, лаборант убрался восвояси, а я погрузился в невеселые думы. Что мне следует предпринять? Или, покорно сложив руки, ждать, пока меня выручит Макс, или попытаться вырваться самому. И тот и другой вариант имели свои преимущества и недостатки. Помощь Макса может запоздать, потому как неизвестно, где сейчас болтается катер с переименованным названием. Вычислить его довольно трудно. Надеяться на пленного матроса тоже особенно не следует. Во-первых, он может попросту не расколоться: правда, в опытных уховских руках это довольно сложно. Но у меня нет никакой гарантии, что он попросту не сбежал, проснувшись под кустом Максовой дачи. Так что сидеть сиднем резона у меня нет. Однако побег тоже имеет свои минусы, можно запросто лишиться головы, тем более я не знаю ходов-выходов из этого дурацкого завода. Так что особенно суетиться не стоит, а вот познакомиться с этим инженером совсем не вредно. Интересно, не пропало ли у него желание освободиться? Уже засыпая, я подумал: а не настучит ли на нас лаборант, пригревшись под крылом банды?
      Вышел он на меня сам. В семь часов утра пронзительным свистком был объявлен подъем. Совершение обряда утренних процедур здесь считалось ненужным излишеством и более того - строго преследовалось охраной. Поэтому, едва поднявшись со вшивых нар, мы были этапированы в черную закопченную пещеру - столовую. Здесь полуголый жирный повар, обросший, как обезьяна, выдал нам по чашке жидкого гороха и куску совершенно немыслимого пластилинового хлеба.
      Интересно, где они его покупают? - думал я, сосредоточенно вылавливая толстых гороховых жуков, кажется, о таком хлебе я читал только в книжках.
      Насобирав небольшую горку подлых насекомых, я наконец принялся за еду. Не скрою, она не показалась мне изысканной. Но это, наверное, пройдет, утешал я сам себя, через недельку, господин Гончаров, тебя от этой алюминиевой миски не оттащишь за уши и даже обед в "Метрополе" не покажется тебе столь же вкусным. Воистину все познается в сравнении!
      С трудом проглотив несколько ложек, едва справляясь с тошнотой, я уже хотел отставить мерзкое пойло, когда из поносной жижи вдруг показался уголок бумажки. Удивительное блюдо: если хорошо поковыряться, то, наверное, в нем можно обнаружить массу полезных вещей! С раздражением я бултыхнул ложкой и был немало удивлен, когда она подцепила и вытащила на свет весь клочок бумаги, исписанный шариковой ручкой. Оглядевшись по сторонам, я прочел: "Спокойно доедайте суп, не привлекая к себе внимания. Потом идите в сортир и ждите меня на среднем очке. Инженер".
      Провокация! - было первое и естественное предположение, пришедшее мне в голову, но, трезво все взвесив, я понял, что это не так. Зачем охранникам усложнять себе жизнь, плести хитроумные интриги, если можно было просто и спокойно меня удавить или утопить. Ладно, посмотрим, что это за гусь инженер, в конце концов, я всегда могу отказаться, поскольку никаких договоров мы не подписывали. Об общественном туалете рабов следует сказать особо. Находился он в углу, в самой низкой части цеха, возле емкостей брожения. Именно в него, как я понимал, сбрасывались изможденные человеки и отработанная барда. Чтобы раб не смущался окружающих при отправлении естественных потребностей, заботливая охрана натянула брезентовый полог высотой в метр, так, чтобы сидящему было не скучно и он мог наблюдать за работой конвейера, а сторожа, в свою очередь, могли бы контролировать его. Удобно и со вкусом! Когда я явился на место нашего рандеву, то был немного обескуражен, потому что среднее очко было занято дамой. Нет, я не хочу сказать, что она выглядела мило и грациозно, нет, но она была женщиной. Заметив мою неловкость, нисколько не смущаясь, она, продолжая делать свое дело, хрипло спросила:
      - Ну что уставился? Чё я тебе, народная артистка СССР? Садись вон, пока свободно, а то скоро на смену позовут, не успеешь, а за опоздание положено два удара.
      Мне не оставалось ничего другого, как снять штаны и примоститься рядом. Господи, куда я попал. Неужели такое возможно в принципе? А может быть, мне все это только снится? Если существует полная деградация в прямом смысле этого слова, то здесь она налицо. Погруженный в такие вот невеселые думы, я не сразу заметил, что нашего полку прибыло. С левой стороны от моей соседки место занял обезьяноподобный повар. Испражнялся он долго и со вкусом, так что, когда дама покинула нашу компанию, уходить он еще и не думал. Мое пребывание здесь явно затянулось. Я уже подумывал уходить, когда повар вдруг ни с того ни с сего произнес:
      - Я инженер.
      - А я философ, - не вполне переваривая сообщение, автоматически ответил я.
      - Вы не поняли, я именно тот человек, который вам нужен. Извините, что назначил встречу здесь, но по-другому нельзя. Я единственный человек, за которым следят, и все контакты со мной сразу же фиксируют. Мне лаборант передал вашу готовность отсюда бежать. Я тоже этого хочу, причем давно.
      - Почему вы не попробовали раньше?
      - Мне нужен напарник.
      - Здесь полно народу.
      - Эти-то? Нет, они уже окончательно деклассированы и вполне довольны настоящим положением дел. Надеяться на них нельзя ни в коем случае.
      - А как же сам лаборант?
      - Он ненормальный. Несколько месяцев назад при попытке побега его избили до умопомрачения. Он по сей день не в себе.
      - Почему же вы поверили ему относительно меня?
      - Потому что я его знаю достаточно хорошо. Скажу больше, он хочет взорвать этот завод вместе с его обитателями. Это бред сумасшедшего, идефикс, но о ней знаю только я. Я понимаю, что идея абсурдна и лишена материальной основы, но очень часто запрограммированный мозг сумасшедшего доводит, казалось бы, фантастический замысел до конца. В общем, я нисколько не удивлюсь, если в один прекрасный момент этот заводик взлетит на воздух!
      - У него что же, есть достаточное количество взрывчатки? - слегка обеспокоенный возможным фейерверком, спросил я.
      - Ее у него нет ни грамма, но тем не менее... У нас собирается до нескольких тысяч бутылок водки. А кроме того, газ. В общем, вопрос не в этом. Я хочу вам предложить совместный побег.
      - Звучит заманчиво, но как вы намерены его осуществить?
      - Детали обсудим позже, сейчас на это нет времени, и так мы тут засиделись. Сегодня во время обеда сообщите мне о своем решении кивком - да или нет. А теперь идите.
      Почти укомплектовав положенное количество ящиков, я все еще находился в сомнении, какой ответ дать инженеру. Я был настолько поглощен решением этой задачи, что совершенно не обращал внимания на окружающих. Короткий вскрик и звон разбитой бутылки вернули меня к действительности. Оплошал зажимщик, это из его немощных рук выскользнула и разбилась подлая бутылка. Теперь он стоял, растерянно и испуганно глядя то на блестящие осколки, то на приближающегося к нему улыбающегося охранника.
      - Простите, я не хотел... я больше не буду! - лепетал он трясущимися губами.
      - Козе понятно, что не будешь! - жизнерадостно заржал охранник. Мордой на стол, быстро! Доигрался, синячина, давно я за тобой наблюдаю! Мордой на стол! Ну!
      Обреченный лег лицом вниз, задрав костлявый зад и оголив серую поясницу. Его сизая правая рука безвольно повисла вдоль ножки стола, касаясь пола длинными, кривыми ногтями. Она мне запомнилась больше всего. Наверное, он знал, что умрет, потому что за секунду до удара его глаза уже погасли. Сам удар пришелся в основание черепа. Он даже не пикнул, только мышцы, судорожно сократившись, подтянули к груди мертвую руку. Несколько секунд его тело еще держалось. Потом рука распрямилась и он рухнул под ноги своего палача.