- Послушай, а ты кто такой? - дососав до капли живительный эликсир, удивленно и неблагодарно спросил он. - Как сюда попал и что тебе от меня надо?
      - Червяк могильный, отлегло, так и вопросы начал задавать!
      - Но-но, прошу без оскорблений, - взъерошенным воробьем задергался он. - За водку я тебе могу заплатить. Денег у меня, слава богу, хватает!
      - Дурак, у тебя же белая горячка прогрессирует. Небось по ночам чертей да покойников по всему вагончику гоняешь.
      - Бывает, - потупившись, согласился он. - Но начальство этого еще не заметило.
      - Не переживай, заметит. Какие твои годы. Впрочем, я не для того пришел, чтобы тебя воспитывать и наставлять на путь истинный. Задача у меня совершенно иная. Ты мне, друг любезный, расскажи поподробнее, что у вас тут произошло прошлой ночью.
      - Елки-палки, вы меня со своими вопросами уже заколебали.
      - Кто это - мы? Кажется, ты меня видишь впервые.
      - Тебя-то я вижу впервые, а вот в вашей милиции меня промурыжили три часа самого козырного времени. В эти часы я мог бы вырыть и зарыть пару могилок. Прикинь, сколько это получается! Вам-то что, вы следователи, а я человек, привыкший жить доходами с матери сырой земли. Чего ты от меня хочешь? Я ведь вам все рассказал.
      - А вот мне показалось, что ты рассказал нам далеко не все, - не стал рассеивать я его заблуждения относительно моей причастности к органам. - Кое о чем ты поведать забыл. Понимаешь, что я имею в виду?
      - Нет. Я рассказал все как есть, да ты сам-то прикинь - как здесь, в ложбинке, за километр от того места, я мог что-то слышать, а тем более видеть? Я об этом уже дважды говорил - днем в милиции, а вечером здесь. И отстаньте вы все, пожалуйста, от меня, без вас тошно.
      - Погоди, погоди, что ты сказал? - спросил я, озадаченный неожиданной информацией. - О чем ты говоришь? О каком вечере? К тебе вчера вечером кто-то приходил?
      - Конечно, - удивляясь моей глупости, досадливо ответил он. - Лейтенант Сидоров, молодой парень лет тридцати пяти. Высокий такой, блондинистый, в меру упитанный. Задавал мне те же самые вопросы, что и в ментовке. Он тоже, как и ты, принес мне водку, но только бутылку. Всегда бы так, а то раньше-то, кроме мата, я от вас ничего хорошего не слышал.
      "Кажется, в наших рядах пополнение, появился второй самозванец", подумал я и сурово спросил:
      - В котором часу он приходил и чем конкретно интересовался?
      - Пришел он поздно, ничего не скажешь, транзистор девять часов по Москве пропикал, значит, по-нашему это будет десять часов вечера. Ну а спрашивал он про то, что я видел и о чем говорил днем.
      - Он спрашивал тебя о том, что ты уже рассказывал в милиции?
      - Ну да, этим прежде всего интересовался, и мне пришлось все повторить. Потом он спросил, кого вызывали в ментовку вместе со мной. Я ему сообщил, что, кроме меня, дернули Романа и Сергея Владимировича Стукалова.
      - Это который у вас за начальника?
      - Он самый. А почему вы все по третьему кругу спрашиваете? Вы думаете...
      - О чем я думаю, знать тебе не обязательно. Во сколько приходит твой Стукалов?
      - Он у нас первым, к восьми часам приезжает, наверное, уже прибыл, а что?
      - Отвянь ты со своими вопросами, - раздраженно дернулся я. - Лучше проводи меня кратчайшим путем к нему в контору.
      - Это можно, - легко согласился могильщик и весомо добавил: - Мне и самому туда надо. Увязать кое-какие текущие производственные вопросы и согласовать.
      Минут через десять мы вышли на освещенную аллею, ведущую прямо к административному центру Города Мертвых. В самом ее конце, возле кирпичного здания, стоял красный пикап, и я вздохнул с облегчением. Мои наихудшие предположения не оправдались. Мародер и вице-мэр погоста, слава богу, пребывает в полном здравии.
      Миновав еще теплую морду пикапа, я отворил входную дверь, и мы очутились в тесном узком коридорчике с десятком дверей по разные его стороны. Предоставив Володченко право выбора, я послушно последовал за ним. У фасонистой филенчатой двери, третьей по счету, он остановился и почтительно постучал. Не получив никакого ответа, он недоуменно посмотрел на меня и пожал плечами. Отодвинув оробевшего мужичка в сторону, я решительно распахнул дверь и напоролся на полную темноту. Уже понимая, что мы малость подзадержались, я нащупал выключатель и щелкнул клавишей, заливая светом неприглядную картину убийства. За спиной тоненько и жалостливо ойкнул могильщик, наверное, с трудом веря в безвременную кончину своего шефа.
      Сергей Владимирович Стукалов был убит на своем посту, в удобном кресле уютного кабинета. Один его глаз был разворочен пулей, а другой устремлен в потолок. Судя по пороховой гари на его белоснежном личике, можно было с уверенностью сказать, что стреляли в него с очень близкого расстояния. И сделали это совсем недавно. Отстрелянной гильзы я не заметил, а искать ее не входило в мои обязанности.
      Памятуя вчерашнее предупреждение, переданное мне Требунских и Потехиным через Макса, я мстительно хихикнул. Ничего не трогая, вытолкнул Володченко в коридор и следом вышел сам. Плотно прикрыв дверь, я заклеил ее скотчем и только потом обратился к потрясенному могильщику:
      - Откуда тут можно позвонить?
      - Из первой комнаты, она для посетителей и всегда открыта.
      После некоторых пререканий с дежурным по ГУВД мне все-таки удалось заполучить телефон Требунских. Пропищало не меньше пяти сигналов, прежде чем мне ответил Потехин.
      - Доброе утро, товарищ подполковник, - жизнерадостно поздоровался я. Как ваше драгоценное здоровье, как спалось? Не мучила ли бессонница?
      - С кем я, черт побери, разговариваю?! - резко пролаял он в трубку.
      - Простите великодушно, совсем забыл представиться, - с удовольствием запаясничал я. - Мы ведь раньше с вами не разговаривали. Осмелюсь доложить, Гончаров дерзнул вас побеспокоить. Помните такого?
      - Лучше бы не помнить, - довольно бесцеремонно заявил он. - Что вам надо?
      - Чтобы вы научились вежливо разговаривать. В противном случае я промолчу про одну пикантную деталь, касающуюся кладбищенского дела. Уверен, вы о ней пока не знаете.
      - Я вызову вас повесткой и тогда узнаю, - последовал грубый, но логичный ответ.
      - К сожалению, я сейчас улетаю на Кипр, и боюсь, что наша встреча откладывается на неопределенное время. Петру Васильевичу передавайте мои наилучшие...
      - Подождите, Гончаров, зачем так сразу? Отчасти я могу признать себя немного грубоватым, но вы же понимаете, что всякая профессия накладывает свой отпечаток. Что там у вас за пикантная деталь?
      - Труп известного вам Сергея Владимировича Стукалова, - скорбно ответил я.
      - Что? Повторите. Вы шутите?
      - И не думаю, в двадцати метрах от меня находится труп Стукалова.
      - Откуда вы звоните?
      - С кладбища, из его конторы, судя по всему, его ухлопали совсем недавно, может быть, минут десять назад. Капот машины, на которой он приехал, еще совсем теплый.
      - Никуда не уходите, ждите меня там. Мы подъедем через пятнадцать минут. Убедительная просьба - ничего там не трогайте и никого не пускайте.
      - А то я не знаю! - буркнул я и, бросив трубку, приготовился держать осаду.
      Началась она с приезда красного "жигуленка", из которого вышла пышная дама и ее спутник. Ничего не подозревая, они направились к входу и, наткнувшись на препятствие в лице Константина Ивановича Гончарова, малость растерялись.
      - Пропустите нас, - попытался сдвинуть меня водитель "жигуленка".
      - Не пущу, - коротко и ясно ответил я.
      - То есть как это - не пущу! - возмутился он и дернул меня за воротник.
      - Вот так вот и не пущу, - повторил я и ловко опрокинул его в сугроб.
      - А что случилось? Почему вы не пускаете нас в наши рабочие кабинеты? испуганно спросила дородная дама в мехах. - Мы же здесь замерзнем.
      - Тамара Михайловна, а пойдемте за могилку, я вас там отогрею, высовываясь из сугроба, заржал весельчак. - Так согрею, что небу жарко станет.
      - Да ну тебя с твоими идиотскими шутками, - обиделась Тамара Михайловна и, фыркнув, забралась в машину.
      Милиция прискакала ровно в указанное время, но пока без криминалистов и судебных медиков. Наверное, их желание надавать мне тумаков было настолько велико, что ждать сбора бригад просто не было сил. К моменту их приезда у дверей конторы уже скопился добрый десяток кладбищенских клерков, я мужественно и молча отбивал их активные атаки. Видимо, мое рвение немного поубавило гнев милицейского начальства. Этот вывод я сделал из того, что полковник Требунских первым протянул мне руку.
      - Здравствуйте, Гончаров, показывайте вашу деталь. Казаков, успокойте людей.
      - Граждане, отойдите от двери и не мешайте нам работать, - попытался разогнать взбудораженных сотрудников незнакомый мне старлей. - Освободите проход.
      Отодрав скотч и открыв дверь, я с некоторой гордостью продемонстрировал им свою находку. Как и я, внутрь заходить они не стали, а ограничились лишь беглым поверхностным осмотром.
      - Гончаров, а за каким чертом вы рано утром приперлись на кладбище? прикрыв дверь, въедливо спросил Потехин. - А может быть, вы здесь живете?
      - Может быть, и живу, - провожая их в комнату посетителей, ответил я.
      - Нет, в самом деле, вчерашним утром мы повстречали вас здесь и сегодня опять. Вам не кажется это странным?
      - Нет, место встречи изменить нельзя.
      - Я вас спрашиваю вполне серьезно: что вас сюда привело?
      - Любопытство и неудовлетворенность. Терпеть не могу белых пятен. Меня с детства тянуло за ту грань, где черное соприкасается с белым. В пять лет я заглянул в радиоприемник, чтобы посмотреть на говорящего невидимого дядю. Тогда меня шибануло током, но от этого мое любопытство только возросло, мне надо было обязательно выяснить, почему тот невидимый дяденька говорит да еще и дерется. Сунулся во второй раз и опять получил по носу.
      - Символично, - усмехнулся Требунских. - Но что же вы хотели выяснить здесь?
      - Мне показалось, что разговор с могильщиком, живущим в вагончике, может быть полезен. Так оно и вышло, но повернулось совсем другим ракурсом. Я узнал у него то, на что никак не рассчитывал.
      - Ваша образная, запутанная речь несколько утомляет. Нельзя ли яснее?
      - Можно. Вчера в десять часов вечера к Володченко пришел какой-то тип и представился лейтенантом Сидоровым. Он принес ему бутылку водки и поинтересовался двумя вещами. Во-первых, о чем его расспрашивали в милиции, а во-вторых, кого вызывали вместе с ним. Такая постановка вопросов мне не понравилась, и я понял, что этот Сидоров просто-напросто прощупывает Володченко на предмет его осведомленности относительно вчерашнего убийства. Когда же этот псевдолейтенант понял, что могильщик никакими данными не располагает и ни черта не знает, он от него ушел. Понятно, что следующим объектом его пристального изучения мог оказаться Стукалов, ведь именно он первым подошел к трупу вплотную. Сообразив это, я вместе с Володченко бросился сюда, но, как видите, опоздал.
      - Логично излагаете, - покачал головой Потехин. - А где сейчас этот Володченко?
      - Торчит возле входа и дает интервью всем желающим.
      - Ну, хмырь болотный, - негромко выругался Потехин. - Борис, затащи его сюда да посмотри, что-то наши долго не едут.
      Они приехали одновременно - криминалисты с кинологом и судмедэксперты в лице моего дорогого Ивана Захаровича Коржа. Узрев меня, он засиял ясным солнышком. Передав свой потрепанный кейс санитарам, он с чувством затряс мою руку, а потом полез обниматься на виду у всей милицейской братии.
      - Костя, милый ты мой! Сколько же мы с тобой не виделись! Никак не меньше трех месяцев, я уж подумал бог знает что, а ты вот он, живой, невредимый и конечно же со свежим трупом. Ничего, милок, я к этому уже привык, где появляется Гончаров, там вырастает гора мертвецов.
      - Да тише ты, старый пень, - жарким шепотом приказал я. - Люди же кругом.
      - А я что говорил? - удовлетворенно подхватил Потехин. - Там, где появляется Гончаров, там вырастает гора трупов. Сильно сказано, а главное точно и правдиво.
      - Ладно вам, перестаньте язвить, - неожиданно вступился за меня полковник. - Гончаров, вы можете идти, если возникнет необходимость, мы вас вызовем. Спасибо за своевременное сообщение и за то, что не позволили затоптать место убийства.
      - Всегда к вашим услугам, но, если вы не возражаете, я бы хотел немного задержаться и взглянуть на отработанную гильзу.
      - Как хотите, - ответил Требунских и поспешил к своим экспертам.
      * * *
      Вторым объектом моего внимания была Людмила Яковлевна Наумова, соседка Ухова и покойной Нины Петровны Скороходовой. Эту бабусю я заприметил еще на поминках и по ее поведению понял, что ей есть о чем рассказать. В десять часов я позвонил к ней в дверь и, представившись товарищем Макса, вскоре был допущен в уютную однокомнатную квартиру, где она коротала свой век, а заодно воспитывала четырехлетнюю внучку и наглющего рыжего кота.
      - Простите, Людмила Яковлевна, за мое раннее вторжение, - с порога начал я, но тут же был остановлен ее властным жестом.
      - Не надо, не надо, мой дорогой, не для того вы пришли, чтобы любезничать. О вашем существовании, как и о сфере вашей деятельности, со слов Макса Ухова я знаю давно. Так что не надо переводить время, давайте сразу о главном. Но прежде всего разуйтесь и пройдите в комнату. Танюшка, шагом марш на кухню, - бесцеремонно и звонко шлепнула она свою внучку по мягкому месту. - Нечего тебе здесь ушами шевелить, нечего слушать разговоры взрослых. Открой холодильник, найди творог, сядь и покушай.
      - Не хо-о-цю, - попыталась опротестовать бабкино волевое решение воспитанница, но повторный шлепок пресек робкий бунт, и белобрысая Танюшка удалилась на кухню.
      - Круто вы с ней, - уважительно посмотрел я на старуху-узурпатора.
      - Уж как умею, - усаживая меня в кресло, усмехнулась она. - Так меня мать воспитывала. Я думала, что это неправильно, и решила вырастить собственную дочь в неге, тепле и ласке. Вы видите, что из этого получилось! Кошка драная, она ж по месяцу к нам не приходит, всю свою материнскую и дочернюю любовь реализует по телефону. Ну ладно, хватит об этом, как я понимаю, вы пришли поговорить со мной о моей покойной соседке, о Нине Петровне? Хотя я не понимаю, почему ею вдруг заинтересовался детектив.
      - Это не совсем так. Точнее будет сказать, я заинтересовался ее мужем, а также Виктором Николаевичем Скороходовым, сыном.
      - Господи, да я о муже, о Николае Ивановиче, мало что знаю. Семья Скороходовых переехала в этот дом с четверть века назад, а через четыре года он помер. Раньше-то они в старом доме на набережной жили, в однокомнатной квартире ютились, а потом к нам перебрались. Воскресным летним днем. Тогда они богато жили. Как раз мы с женщинами на лавке у подъезда сидели, когда подъехал грузовик с их вещами.
      Сам Николай Иванович в переезде участия не принимал, потому что лежал в больнице. Нина Петровна всем командовала. Тогда такого добра в нашем доме ни у кого не было. Как они стали машину разгружать, мы только ахали. Там тебе и ковры, там и мебель золоченая, а сундуков разных и не перечесть. Позже-то мы поняли, откуда все это. Николай Иванович тогда снабженческим делом на бетонном заводе заведовал. Ясное дело, про себя не забывал. Всю семью и поил, и кормил, и одевал. А в ту пору у них, кроме сына Витьки, еще и Алена была, старше его на четыре года. Красивая девушка, мужики проходу не давали.
      - Вот как? И куда же эта Алена подевалась?
      - Чего не знаю, того не знаю. Кто говорил, что она им не родная дочь и поехала к своим родителям. Другие божились, что она вышла за негра и с ним укатила в Африку, а еще были толки, будто бы она наша разведчица и уехала с секретным заданием в Штаты. Смех, да и только. Наших баб хлебом не корми, дай лишь языком почесать. Сама же Нина этот вопрос предпочитала обходить стороной. Единственное, что мне доподлинно известно, так это то, что несколько раз, еще при жизни Николая Ивановича, от нее на его имя из Москвы приходили письма и открытки. А как его не стало, тут и вся связь прекратилась. Конечно, о покойницах плохо не говорят, но мне кажется, что это Нина выставила ее за дверь. Я думаю, Алена была родственницей Николая Ивановича, может быть даже дочерью от первого брака, и к Нине не имела никакого отношения. Вот она ее и турнула. Да оно и как сказать. К тому времени Аленка превратилась в двадцатипятилетнюю женщину, которой необходим был свой угол и своя семья. У нее и мужчина уже постоянный был, его звали Рихард Наумов, мой однофамилец, почему я его и запомнила. На машине к ней приезжал. В то время далеко не каждый имел свой автомобиль.
      Ну и Витька в свои двадцать один год был далеко не мальчик. Он перешел на третий курс политехнического института и уже вовсю задирал бабам юбки. Хороший был парень, а испортился на глазах.
      Все началось с того, что через год после переезда Николай Иванович серьезно заболел и вынужден был оставить работу. Через полгода он получил инвалидность, да только толку в его пенсии было мало. Года полтора-два, благодаря своим запасам и накоплениям, они еще держались, а потом совсем худо стало. Оно и понятно: людям, привыкшим жить на широкую ногу, трудно, почти невозможно свыкнуться с новыми, худшими условиями жизни. Вот тогда-то и закуролесил, заколобродил Виктор. Но институт он все же закончил и даже сумел устроиться на хорошую работу, инженером на ВАЗ. Продержался он там всего ничего. Вылетел по статье за прогулы и пьянку.
      Примерно в это же время случилось у них несчастье. Николая Ивановича избили на улице какие-то бродяги, по крайней мере, так заявил он сам. Избили так, что он месяц не мог подняться с кровати, а в сентябре умер. И тут уж Виктор совсем закусил удила. Перебиваясь случайными заработками, он начал пьянствовать по-черному. У него появились непотребные друзья и подруги, из тех, кого на улице мы стараемся поскорее обойти стороной. Одну такую подружку он притащил к себе домой и объявил ее своей женой. Она целый месяц мучила Нину, пока сам же Виктор ее не избил и не спустил по лестнице. Характер и внешний вид его за год изменились до неузнаваемости. Вместо высокого, красивого парня он превратился в натурального подзаборного алкаша с опухшей рожей и бешеными бычьими глазами.
      Но так продолжалось недолго. В восемьдесят четвертом он получил свой первый срок в четыре года за вооруженное ограбление. И пошло и покатилось. Не успел он освободиться, как тут же совершил рецидив, ну и так далее... Чтобы как-то свести концы с концами, Нина взяла в дом квартирантов, целую семью. А Витька, вплоть до девяносто пятого года, не вылезал из тюрем и острогов. А потом вроде бы остепенился, нашел себе в деревне женщину и успокоился. Наконец-то и Нина вздохнула с облегчением. Рано радовалась. Он ведь такое вытворил, чего сам сатана бы сделать не посмел. С дохлой собакой так не поступают, как он обошелся с телом своей матери. Впрочем, что я вам говорю, наверняка вы об этом знаете.
      - Знаю, Людмила Яковлевна. А не смогли бы вы рассказать мне о его поведении за неделю до смерти матери и по сегодняшний день? Что он делал, как себя вел, может быть, кого-то приводил в дом. Вспомните, это может оказаться важным моментом.
      - Да что уж теперь важного-то? - вздохнула старуха и украдкой смахнула слезу. - Нина, умерла, а судьба этого подонка меня интересует меньше всего.
      - Меня тоже, но вопрос стоит о другом. Как бы это вам половчее объяснить...
      - Да уж говорите как оно есть.
      - Дело в том, что в тот день, а именно на девятый день смерти Нины Петровны, мы с Максом устанавливали на ее могилке памятник...
      - Да, я знаю, он мне об этом говорил.
      - Но наверное, он не сказал вам про то, что в эту ночь неподалеку от ее могилы был застрелен неизвестный человек.
      - Господи, да что же такое творится! - ужаснулась Наумова. - Когда только кончится это всеобщее сумасшествие? Или взаправду за грехи наши грядет апокалипсис? Господи!... А вы что же, подозреваете в этом Витьку?
      - Нет, я пока никого не подозреваю, но хотел бы знать, чем он занимался и занимается в последнее время и каков круг его друзей.
      - Круг его друзей давно известен - это Гришка Конев и какой-то Алик, такие же подонки, как он сам, и занимаются они тем же, чем Виктор. Тащат из дома вещи и тут же их пропивают, а если пропивать нечего, то и побираются, сшибают копейки.
      - Когда вы его видели в последний раз?
      - На поминках сразу после похорон. А вот слышать пару раз слышала через стену. Пьянки-гулянки да мат-перемат. Хорошо, хоть музыки у них нет, а то вобще бы рехнулась. Видите, я уж и шифоньером стенку заставила, и ковром завесила. Нет, надо его как-то отсюда убирать. Соседи снизу тоже жалуются.
      - Странно, что его не было на поминках вчера. Ведь исполнилось девять дней, как умерла мать. Как он мог пропустить выпивку?
      - Наверное, боится Макса. Поминки-то вчера справляли у Макса. А знаете, я не слышу шума уже несколько ночей. Точнее, последний раз они колобродили в ночь с двадцать второго на двадцать третье. Но сегодня мне показалось, что в его квартире кто-то есть. Не так чтобы явственно, но мне послышалось, как закрывается входная дверь, и после этого наступила полная тишина. Наверное, он уходил.
      - Скорее всего, так. А может быть, это был Макс. Он приставлен сторожить квартиру и при первом появлении Виктора должен сообщить об этом в милицию.
      - Ага, держи карман шире, станет он сообщать, он его своими руками замесит.
      - Не исключено, у Макса наболело. И все же, Людмила Яковлевна, я опять возвращаюсь к своему вопросу: что вы можете сказать о его поведении за неделю до смерти матери и как он вел себя на поминках после похорон?
      - Да ничего примечательного. Когда мы с соседскими бабками вновь стали ухаживать за Ниной, он при нашем появлении запирался в своей комнате и не казал оттуда носа. Все, что было можно пропить, он давным-давно пропил, вплоть до того бельишка, что Нина собирала себе на похороны. Оставалось только пустить в распыл квартиру, но ордер и все приватизационные бумаги мы с бабами надежно запрятали. Теперь-то можно ему их отдать, пусть пропивает, авось хоть соседи приличные въедут. А до смерти матери мы его почти и не видели. Прошмыгнет мимо нас на улицу, и до ночи его не жди. А нам оно и легче, хоть его рожа глаза не мозолит. Надо же быть таким бессердечным извергом, чтобы вытряхнуть мать из гроба, содрать с нее всю одежду и голую выкинуть на лестничную площадку!
      - Макс мне говорил, будто бы ко времени вашего возвращения с кладбища Виктор уже был дома.
      - Да, это так, когда мы накрыли немудрящий стол и помянули покойницу, он вылез из своей конуры и потребовал водки. Максу стоило большого труда, чтобы тотчас не выкинуть его в окно, и я вас уверяю, что в другой день, при других обстоятельствах он бы непременно это сделал. Думаю, что любой суд бы его оправдал.
      Ну вот, выпили мы по две-три рюмочки, и все начали потихоньку разбредаться по своим домам. Украв со стола бутылку, Виктор уполз в свою берлогу. В конце концов в квартире остались я с Танюшкой и Клара, соседка с первого этажа. Мы с ней решили в последний раз прибраться и больше туда не заходить. Клара собрала мусор и понесла его на помойку, а я взялась мыть полы. Как только она закрыла дверь, так из своей комнаты вылез Виктор и начал требовать с меня ордер и все остальные документы. Я чуть было мокрой тряпкой по его паскудной роже не съездила. Говорю ему, подожди, поганец, мать еще в гроб как следует не улеглась, а ты, подонок, уже на хату нацелился! А это, говорит, не твое дело, старая шалава. Не твоя забота. Не знаю, чем бы все это кончилось, да вовремя возвратилась Клара. Она у нас баба боевая, сварщицей раньше работала. Она сразу смекнула, в чем дело, охреначила его железным помойным ведром и заявила, что, пока не пройдет сорок дней, ордера ему не видать как своих ушей. Он пробурчал что-то угрожающее и убрался к себе, а вскоре к нему пришли, и он, слава богу, оставил нас в покое.
      - Вы сказали - пришли? Кто пришел? Видели ли вы того человека раньше?
      - Нет, тот парень с такими, как Виктор, не водится. Как это я раньше об этом не подумала. Нет, приятель был хорошо одет и весь какой-то холеный, ухоженный. Я ж сама открывала ему дверь и хорошо его запомнила. Высокий такой, лет тридцати отроду. Глаза синие, нос прямой, подбородок мягкий, упитан в меру. Одет он был в черную меховую куртку и дорогую шапку.
      - Простите, это, случайно, не он? - протягивая ей фотографию неопознанного трупа, спросил я. - Посмотрите внимательней.
      - Батюшки, да он же мертвый! - всплеснула она руками. - И пятнышко на лбу. Наверное, в пятнышко и выстрелили. Нет, это не он, здесь мужчина вашего возраста и к тому же брюнет, а тому блондину было лет тридцать. Когда я открыла, он вежливо у меня спросил, здесь ли проживает семья Скороходовых. Я ему отвечаю, здесь, но только хозяйку, Нину Петровну, мы сегодня похоронили. Он говорит, какая жалость, а вы кто будете? Я отвечаю, как оно есть: мол, соседка я, осталась прибраться после похорон, а если вам нужен Скороходов Виктор, то я могу вам его позвать. "Окажите такую любезность", - просит он. Ну, я кликнула Виктора, а сама пошла домывать полы. Потом гляжу, а уже никого нет - ни Виктора, ни того странного гостя. Вот и все.
      - Спасибо, Людмила Яковлевна, вы здорово мне помогли, - поблагодарил я, толком не зная, в чем заключается эта помощь. - А как вам кажется, откуда в доме Скороходовых появились старинные серебряные приборы и прочие антикварные вещи?
      - Вопрос довольно сложный, - подумав, ответила она. - Нина отвечала на него невразумительно. Вроде того, будто осталось оно от бабушки, и тут же невпопад ляпала о том, что ее бабушка всю жизнь батрачила на богатеев. Полная чепуха. Мне кажется, что появление в доме всего этого антиквариата объясняется гораздо проще. Во-первых, его мог натащить Николай Иванович еще со времен войны, а во-вторых, он мог обзавестись этим позже, когда у него появились большие деньги.
      - Он был участником войны?
      - Нина говорила именно так, но я в этом сильно сомневаюсь.
      - Почему же?
      - Даже не знаю, как вам и объяснить. Понимаете, он был из тех людей, которые в очереди за белым билетом стоят одними из первых. Нет, День Победы он отмечал широко и с размахом, тут ничего не скажешь, цеплял на грудь кучу медалей и орденов.
      - Тогда в чем же дело?
      - Не знаю, это невозможно объяснить словами, его надо было просто знать.
      - Понятно. А не приходилось ли вам видеть в их доме оружие, например пистолет?
      - Нет, упаси бог, ничего похожего на глаза не попадалось.
      - Ну что же, мне остается только еще раз вас поблагодарить и извиниться.
      - Перестаньте, о чем вы говорите...
      * * *
      Простившись с любезной Людмилой Яковлевной, я отправился по адресу, данному мне Шавриной, матерью неожиданно исчезнувшего сына Сашеньки, "вальтер" которого был передан мне на хранение. Подойдя к четырнадцатиэтажной свечке, я осмотрелся и задрал голову вверх. Где-то там на уровне десятого или одиннадцатого этажа должна была находиться квартира Шавриных. Но только подниматься туда мне было незачем, потому что с противоположной стороны к дому подходила сама Любовь Иннокентьевна. Подумав, что разговаривать с матерью исчезнувшего Сани прилюдно не совсем с руки, я проскользнул в подъезд и там встретил учительницу.
      - Господи, как вы меня напугали! - вскрикнула и отшатнулась она, когда я, выйдя из-под лестницы, преградил ей путь.
      - Простите и поверьте, такой задачи я перед собой не ставил.
      - Это вы меня простите, - приходя в себя, с потугой на кокетство улыбнулась она. - Завизжала, как девчонка. Пойдемте, я напою вас чаем.
      - Спасибо за приглашение, но я стеснен во времени, поэтому сразу бы хотел перейти к делу, - отверг я ее предложение и тоном, не допускающим возражения, заявил: - Мне нужно осмотреть гараж вашего сына. Где он находится?
      - Тут недалеко, я могу вас проводить, но только сначала мне нужно взять ключи.
      - А вы давно там были? - уже в машине спросил я. - Его автомобиль на месте?
      - Не думаю, чтобы кто-то позарился на его потрепанную "копейку". В последний раз я там была неделю тому назад, а до этого заглядывала каждый день, а то и на день по два раза.
      Гараж русского набоба Александра Шаврина находился в полукилометре от дома и в длинной череде разноцветных ворот значился под номером восемнадцать. Проникнув вовнутрь через дверцу, Любовь Иннокентьевна очень скоро распахнула передо мной ворота. Типовой бокс три на шесть на первый взгляд не представлял ничего примечательного, впрочем, как и стоящая там бежевая "копейка".
      - Входите, смотрите, - почему-то смущенно развела руками Шаврина.
      - Благодарю, это займет у меня около часа, если у вас есть какие-то дела, то я не смею вас задерживать, но и не прогоняю. Думайте сами.
      - Думайте сами, решайте сами, - вымученно улыбнулась она. - Пожалуй, я схожу пока в магазин. Вам купить чего-нибудь съестного?
      - Да, если вас это не затруднит, - прислушавшись к желудку, ответил я.
      Осмотр я начал с того, что выгнал машину и при дневном свете тщательно ее обследовал, но ничего интересного не обнаружил. Этот самый Санька Шаврин отличался завидной аккуратностью. Все, начиная от двигателя и заканчивая багажником, блестело чистотой. Моя телега, которая была значительно моложе, здорово проигрывала перед этой любовно ухоженной "копейкой". Особенно по части салона и багажника. Ничего лишнего, ничего ненужного. Ни тебе окурка на полике, ни клочка рванья в багажнике. С сожалением закрыв машину, я занялся непосредственно гаражом, но и здесь меня ждало разочарование. Стеллажи и верстак были недавно вычищены, убраны, а немногие находившиеся там предметы расставлены в строгом порядке согласно ранжиру. Открыв банки со всякими тосолами, автолами и солидолами, я для порядка потыкал в них отверткой и, не обнаружив там даже дохлой мухи, с некоторым раздражением зашвырнул на место.