ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Комедия в 4 актах

Мистер Джозеф Джекобс младший — крупный коммерсант, 65 лет.

Миссис Джекобс — его жена, 59 лет.

Памела — их дочь, молодая девушка.

Граф Эдгардо Ламперти — ее жених.

Артур — сын мистера Джекобса, молодой человек.

Миссис Симпсон — их старшая дочь.

Мистер Роберт Симпсон — ее муж.

Мистер Джекобс-старший — глубокий старик.

Мистер Джемс Джекобс — адмирал.

Полковник Эллис А. Гудмэн.

Фрэнк Суинни — секретарь Джекобса-младшего.

Майкрофт — камердинер, старик.

Доктор О'Риали.

Священник м-р Гаттон.

Кэтрин Моррисон — экономка, 45 лет.

Мистер Баба — капитан японского парохода, старик.

Махунхина — царь маленького племени.

Мистер Джефрис — специальный корреспондент «Дейли-Мейль».

Полицейский офицер, слуги в доме Джекобса.

Действие происходит в наши дни.

АКТ ПЕРВЫЙ

Старый комфортабельный дом семейства м-ра Джекобса-младшего близ Лондона. Обширный холл. Камин. Лестница. Столик, кресла, диваны. Сквозь большие стеклянные двери, ведущие в сад, виден зимний пейзаж.

Входит Майкрофт. За ним — слуга с охапкой дров и экономка.

Майкрофт. Вот сюда.

Слуга складывает дрова возле камина и уходит.

Экономка. Вы уже немолодой человек, Майкрофт, и вам трудно разжигать камин самому. Почему вы не хотите, чтобы камин разжигали Майкл или Сэм?

Майкрофт (накладывая в камин дрова). Я тридцать лет разжигаю этот камин. За это время я не пропустил ни одного дня. (Ставит на столик бутылку портвейна, слегка придвигает кресло, кладет на столик журналы.) С тех пор как с мистером Джекобсом случилось это, миссис Джекобс велела подавать ему вместо газет только юмористические журналы.

Экономка. Все равно. С тех пор как с мистером Джекобсом случилось это, он и в юмористических журналах находит то, что ему нужно. Если мужчина вобьет себе что-нибудь в голову, ему уж ничем не поможешь. Вчера миссис Джекобс весь день проплакала в своей комнате. Уж я-то знаю. Будь я его жена…

Майкрофт (кротко). Не говорите глупостей, Кэтрин.

Экономка. Это я-то говорю глупости?

Майкрофт (кротко). Вы, Кэтрин.

Экономка. Нет, я никогда не выйду замуж ни за одного мужчину. Они грубы и неприличны.

Майкрофт. Бедные мужчины!

Экономка. С тех пор как с мистером Джекобсом случилось это, все в доме с ума посходили. И вы тоже, Майкрофт.

Майкрофт (кротко). Вы опять уронили свою спицу. Я не успеваю подбирать их по всему дому. (Подает ей спицу.)

Экономка. Спасибо. Вы очень любезны. (После паузы.) Боже мой, боже мой, я даже не знаю, что и подумать.

Майкрофт (кротко). А зачем вам думать, Кэтрин? С каких пор стали вы думать?

Экономка (сокрушенно). Я не узнаю нашего старого дома. А ведь это, Майкрофт, один из лучших лондонских домов. Всегда такой спокойный, респектабельный дом. Я не хочу сказать ничего плохого про мистера Джекобса, но дом производит такое впечатление, будто в нем лежит покойник. А все потому, что с мистером Джекобсом случилось это.

Майкрофт. У мистера Джекобса достаточно денег, чтобы жить, как ему нравится. Смотрите, вы еще одну спицу потеряли. (Указывает на нее подносом. Уходит.)

Входит м-сс Джекобс. Это пожилая, очень элегантная дама. Решительная и властная.

М-сс Джекобс. Доктор все еще там?

Экономка (понимающе и печально). Да, леди. (Еще более печально.) Доктор мистер О'Риали все еще там. Он все еще в кабинете.

М-сс Джекобс. Когда он выйдет, пригласите его сюда.

Экономка. Хорошо, леди. (Печально.) Когда доктор мистер О'Риали выйдет из кабинета, я приглашу его сюда, леди. (Еще более печально.) Как только мистер О'Риали выйдет от мистера Джекобса, я сейчас же скажу ему, что миссис Джекобс просила его пожаловать сюда. (Тяжело и демонстративно вздыхает.)

М-сс Джекобс. Вечерних газет еще не приносили?

Экономка (торжественно). Майкрофт их сжег, леди. (Значительно.) Он сжег их в камине.

М-сс Джекобс. Почему не вынесли радио?

Экономка. Майкрофт пытался сделать это утром, но мистер Джекобс как раз вошел в комнату. (С ужасной грустью.) Он вошел в комнату, и Майкрофт не посмел вынести радио.

М-сс Джекобс. Хорошо. Но это нужно сделать сегодня же.

Входит горничная с телеграммой.

М-сс Джекобс (читает). «Буду ровно восемь Джемс». Ничего не понимаю. (Отдает телеграмму экономке.) Передадите это мистеру Джекобсу, когда от него выйдет доктор.

Экономка и горничная уходят.

Звонит телефон.

М-сс Джекобс (берет трубку). Алло! Здравствуй, дорогая. Что? Ну конечно, я буду очень рада. Как маленький? Как Роберт? Как, он тоже будет? Его приглашал Джозеф ровно в восемь? Он прислал телеграмму? Нет, ничего не случилось, я по крайней мере ничего не знаю… У нас чудесно. Великолепный снежный день. Так я жду вас. До свидания. (Вешает трубку.) Ничего не понимаю.

Входит доктор.

Доктор. Он совершенно здоров. Конечно, нервы. Но разве вы найдете сейчас в Европе хоть одного человека, у которого нервы были бы в полном порядке?

М-сс Джекобс. Не знаю, но у меня такое впечатление, что он серьезно болен.

Доктор. Превосходное сердце, печень в идеальном состоянии, легкие, почки, селезенка сделают честь любому юноше. Судит обо всем здраво, я бы даже сказал, тонко. Когда я явился к нему, он сказал: «Узнаю свою жену», — но дал осмотреть себя безропотно.

М-сс Джекобс. Очень жалею, доктор, что побеспокоила вас. (Делает движение, чтобы попрощаться с ним.)

Доктор. Мистер Джекобс просил меня остаться. Он сказал, что в восемь часов собирается сообщить мне нечто важное. Осталось всего полчаса. Если вы позволите, я подожду.

М-сс Джекобс. Так, может быть, пройдемте в сад? Вы не были еще в нашем зимнем саду? (В сторону.) Ну, если только он решился…

Уходят.

Входит м-р Джозеф Джекобс-младший — долговязый шестидесятилетний человек в старомодном сюртуке. Он совершенно сед, но лицо у него свежее и румяное. На шнурке болтается золотое пенсне.

М-р Джекобс. Ни вкуса, ни цвета, ни запаха. И не помогут никакие противогазы. Ни вкуса, ни цвета, ни запаха. Боже, помоги мне сделать то, что я должен сделать… Ни цвета, ни запаха…

Подходит к радио и поворачивает ручку. Потом садится в кресло и наливает в рюмку портвейн. Радио начинает говорить. В течение всей радиопередачи в комнату с разных сторон вбегают Майкрофт, экономка, м-сс Джекобс и доктор, но, боясь побеспокоить м-ра Джекобса, останавливаются у дверей и время от времени переглядываются. М-сс Джекобс возмущенно указывает Майкрофту на радиоаппарат. Майкрофт почтительно пожимает плечами.

Голос из радио. Агентство Рейтер передает, что положение в Судетской области напряглось до крайности. В случае если комиссии Ренсимэна не удастся примирить Чехословакию с Германией, война неизбежна. В кругах, близких к министерству иностранных дел, полагают, что в настоящий момент Судетская область представляет собою бочку с порохом. Достаточно поднести к ней фитиль, и весь мир взлетит на воздух.

Вчера в палате общин состоялись прения по внешнеполитическим вопросам. На вопрос представителя оппозиции лейбориста полковника Гопкинса, известно ли правительству, что английским женщинам и детям угрожает серьезная опасность от воздушных бомбардировок, премьер-министр Чемберлен ответил, что это ему известно.

Агентство Гавас сообщает, что один швейцарский священник изобрел бомбу для авиации, которая пробивает любое убежище и проникает сквозь бетон на глубину в двадцать метров, после чего взрывается со страшной силой, подвергая разрушению все живое в радиусе свыше двухсот метров.

Происходящие сейчас в Англии маневры показали, что оказать эффективное противодействие бомбардировочной авиации не представляется возможным. Министерство внутренних дел разрабатывает план эвакуации женщин и детей из больших городов.

В Соединенных Штатах вчера демонстрировался новый самолет-бомбардировщик, поразивший всех своей красотой. Он имеет скорость свыше шестисот километров в час, радиус действия до десяти тысяч километров и полезную бомбовую нагрузку восемь тонн.

М-р Джекобс. Полезная нагрузка! (Вскакивает с кресла.)

Все слушающие исчезают в дверях.

Голос из радио. Налет японской авиации на Ханькоу. В результате зверской бомбардировки убито больше трех тысяч мирных жителей.

Модернизация тяжелой артиллерии во Франции закончена. Ее убойность повышена на двести процентов.

М-р Джекобс. Убойность! (Хватается за голову.)

Голос из радио. Теперь прослушайте ревю: «Любовь в противогазе».

Начинается веселая музыка. М-р Джекобс нервно бегает по комнате. Потом выключает радио.

Входит Майкрофт.

Майкрофт. Мистер Эллис А. Гудмэн.

М-р Джекобс. Просите его сюда, Майкрофт.

Майкрофт. И потом вам телеграмма, сэр. (Уходит.)

М-р Джекобс (читает). «Ради бога ничего не предпринимай, не посоветовавшись с духом дядюшки Даниэля. Буду ровно в восемь. Отец». (Бросает телеграмму на стол.)

Входит полковник Эллис А. Гудмэн. Он в скромной форме английского офицера. Старик. На груди — орденские ленточки. В глазу монокль.

Полковник. Я получил вашу телеграмму, Джозеф, и нарочно приехал пораньше. Случилось что-нибудь серьезное?

Приятели крепко жмут друг Другу руки. Усаживаются в кресла.

М-р Джекобс. Вы помните наш последний разговор, Эллис?

Полковник. Помню, конечно.

М-р Джекобс. Так вот. Я решился. Погодите, погодите! (Вскакивает с места.) Я знаю все, что вы мне скажете. Но я прошу вас ответить мне на один вопрос. Скажите как специалист, сможет ли пробить авиационная бомба газоубежище, которое я выстроил в саду по вашим чертежам?

Полковник. Думаю, что нет.

М-р Джекобс. Я тоже так думал. Сегодня я думаю иначе, потому что сегодня уже существуют бомбы, для которых мое убежище представляет такое же препятствие, как соломенная хижина. Но это все пустяки. Решение принято, и вам известно, что я никогда не меняю своих решений.

Полковник. Подумали ли вы о семье, Джозеф? Что скажет ваша семья?

М-р Джекобс. Подумал ли я о семье! А для кого же я все это делаю, как не для своей семьи! Вы знаете меня, Эллис, я не трус. Я старик, мне ничего не надо. Но я должен спасти их, и я их спасу, даже если они сами этого не захотят, как вытаскивают из воды самоубийц, несмотря на все их сопротивление. Сегодня жена прислала ко мне доктора. Она, конечно, считает, что я сумасшедший, и, хотя я не потерял еще чувства юмора, это меня немного рассердило. Но я удержался. Спокойствие. Железное спокойствие — вот что нужно мне сейчас. Ну, скажите, Эллис, скажите честно: похож я на сумасшедшего?

Полковник. М-м, странный вопрос. Вы — мой друг, Джозеф, и я хотел бы, чтобы весь мир состоял из таких нормальных, трезвых и положительных, людей, как вы.

М-р Джекобс. Я нормальный человек и к тому же христианин. А сумасшедшие те, кто изобретает все эти бомбы, пробивающие бетон, и газы, не имеющие ни вкуса, ни цвета, ни запаха. Ни вкуса, ни цвета, ни запаха. Я не могу запрятать всех этих людей в сумасшедший дом. Их много, весь мир давно уже сошел с ума. Миром управляют сумасшедшие, и они до такой степени утвердились в своем сумасшествии, что теперь обыкновенный человек, не желающий никого убивать, а предпочитающий спокойно дышать воздухом, любить свою семью, попивать вечером портвейн и читать хорошие книжки, считается у них сумасшедшим. Таким сумасшедшим я охотно могу себя признать. Да! Я буйный помешанный, желающий провести свои последние дни у домашнего очага, а не в газоубежище, и умереть в своей постели естественной смертью, которую пошлет мне господь бог, вместо того чтобы быть разорванным на мелкие кусочки. Что ж, вяжите меня, господа!

Полковник (рассудительно). Мне очень понятен ваш пацифизм. Я сам пацифист. Но прошу вас только одно, Джозеф: живите реальной жизнью. Подумайте хорошенько. Мир всегда стоял, стоит и будет стоять на разумном применении силы. Дело не в том, что оружие — вредная штука, а в том, что оно должно быть правильно применяемо. Вспомните, если бы не было оружия, не было бы Британской империи. Если бы не было оружия, миром правили бы дикари. Сколько существует мир, столько же существуют и войны. И будут существовать, потому что только войны дают возможность определить сильнейшие, а следовательно, и умнейшие нации, которые в состоянии разумно править миром. Плохо не то, что существует оружие, а то, что Англия немного ослабела, мы сделались мягкими, мы слишком сильно подобрели после великой войны и выпустили из рук руководство миром. Но ведь это можно исправить. И это нужно исправить, а не заниматься пацифизмом. Жизнь есть жизнь, Джозеф. Так живите же той жизнью, какой живут все люди. Они не умнее нас и не глупее. Налейте-ка мне стаканчик.

М-р Джекобс (наполняя стакан полковника). Нет, нет, все это не так, все это лицемерие и лицемерие. Я тысячу раз слышал все эти доводы, но то, что я слышал их тысячу раз, вовсе не значит, что я должен с ними соглашаться. Во-первых, Британская империя создана не силой, а торговлей, и, уверяю вас, если бы на свете не существовало оружия, Британская империя сделалась бы не слабее, а сильнее. Во-вторых, мне все это сейчас абсолютно безразлично. Мне достаточно того, что я чувствую себя внутренне правым и, слава богу, имею полную возможность поступить так, как подсказывает мне разум. Я не могу изменить порядков, которые существуют в мире. Отлично. Следовательно, остается одно — уйти от этих порядков, не подчиниться им, спасти себя и свою семью от этих порядков.

Полковник смеется.

Почему вы смеетесь?

Полковник. Уйти от порядков! Вы идеалист, Джозеф! Я сам идеалист, н-но… все должно иметь свои пределы.

М-р Джекобс. Ну да, конечно, все должно иметь свои пределы, жизнь есть жизнь, политика есть политика… (Повышает голос.) Сила есть сила, убийство есть убийство… (Кричит.) Разумная политика, разумная сила. Давайте же говорить до конца! Разумное убийство! Разумное преступление! Разумное сумасшествие! Ведь так можно договориться до чего угодно! (Успокаивается.) Извините меня, Эллис, я немного погорячился.

Полковник. Честное слово, вы хороший парень, Джозеф. Я сам такой.

М-рДжекобс. Давайте пойдем ко мне, я подготовил все материалы.

Поднимаются со своих мест и направляются к двери.

Входит Памела, молодая девушка в вечернем платье. С ней граф Эдгардо Ламперти — молодой человек во фраке.

Памела. Мистер Гудмэн! Мой старый поклонник! Добрый вечер, папа. (Целует отца, полковник берет обе ее руки и трясет их.)

Ламперти (здоровается с м-ром Джекобсом). Как поживаете, сэр?

Памела. Знакомьтесь, мой старый верный друг, полковник Эллис А. Гудмэн — мой новый друг и, кажется, поклонник — граф Эдгардо Ламперти.

Ламперти (полковнику). Как поживаете, сэр?

Памела. Вот собрались в Ковенгарден. Сегодня поет Джильи.

М-р Джекобс. Прости меня, дорогая, я и забыл тебя предупредить. Тебе не придется идти сегодня в театр. Ты понадобишься мне сегодня ровно в восемь часов. (Обращаясь к Ламперти.) Вас, граф, как близкого друга дома, я тоже прошу остаться.

Ламперти кланяется.

Памела. Но почему же, папа, неужели нельзя отложить на завтра?

М-р Джекобс. Дело слишком серьезное. (Уходит вместе с полковником.)

Ламперти. Сегодня прекрасная погода.

Памела. Вы это серьезно?

Ламперти. Умеренный мороз. Ночью наблюдался небольшой снегопад. Снег в ближайшие дни удержится.

Памела. Интересно, как вам удалось сделать эти поразительные наблюдения.

Ламперти. Я слышал по радио.

Памела. Ну, теперь скажите еще что-нибудь.

Ламперти (после мучительной паузы). Вы знаете, Памела, я беседовал с вашими родителями, и они сообщили мне, что они очень рады, что я… что мы…

Пауза.

Памела. Ну?

Ламперти. Я беседовал с вашими родителями, и они одобрили мои… м-м-м… мои действия, направленные к тому, чтобы м-м-м… чтобы… м-м-м…

Памела (металлическим голосом). Не понимаю.

Ламперти. Я беседовал с вашими родителями, и они не возражают против м-м… то есть они ничего не имеют против нашего… м-м… Что это такое?

Памела. Это, наверно, спица нашей Кэтрин. Положите ее на стол.

Ламперти. …что они одобряют мои действия по отношению к вам.

Памела. Какие действия?

Ламперти. Вы же знаете, так как я неоднократно…

Памела. Скажите еще раз.

Ламперти (набирает в легкие побольше воздуху). Я питаю к вам чувство… м-м… любви.

Памела. Питаете?

Ламперти. Да.

Памела. Вы меня любите?

Ламперти (радостно). Да, да, именно так. Я вот что хотел еще вам сказать. Если вы тоже… м-м-м… взаимностью… м-м-м… проявите по отношению ко мне, так сказать, взаимность, я (быстро) последую за вами на край света. (Облегченно вздыхает.)

Памела. Почему вы, итальянец, не умеете говорить по-итальянски?

Ламперти. Мой покойный отец был действительно итальянец, но моя покойная мать была американка, и я м-м-м, так сказать, родился в Америке, но воспитывался в Англии и м-м-м… одним словом, воспитывался в Англии.

Памела. Ну, скажите теперь еще что-нибудь.

Ламперти молчит, умоляюще глядя на Памелу.

Хочу персиков.

Ламперти (вскакивает так поспешно, словно его укусил скорпион). Персики будут у вас через двадцать минут! (Убегает.)

Памела (одна). Удивительно красив и удивительно глуп.

Входит Фрэнк Суинни.

Фрэнк. Мистер Джекобс у себя? Он вызвал меня на восемь часов с полным финансовым отчетом.

Памела. Он у себя. С ним полковник.

Фрэнк. Что он задумал, наш старик?

Памела. Не знаю. Но, кажется, что-то грандиозное.

Фрэнк подходит к Памеле; молча обнимает ее и целует.

Вы злоупотребляете моей любовью.

Фрэнк (оглядывается). Вы правы. Простите меня. Нет таких мучений, которые могли бы сравниться с моими. Завоевать такую драгоценность, как вы, заслужить вашу любовь и не иметь решительно никаких возможностей удержать вас! Ну, скажите мне, что может быть ужаснее этого?

Памела. Не знаю.

Фрэнк. Что делать?

Памела. Не знаю.

Фрэнк. Вы выйдете замуж за этого идиота?

Памела. Не знаю.

Фрэнк. Я встретил его только что. Он вылетел из ворот в своем «ройсе», как сумасшедший. За каким птичьим молоком вы его послали?

Памела. Просто за персиками.

Фрэнк. Что делать, Пэми?

Памела. Не знаю. Я вас люблю, Фрэнк, и сделаю все, что вы захотите. Я ничего не боюсь и никого не боюсь. Я пошла в папу, и меня нельзя обвинить в отсутствии решительности. Скажите, что надо сделать, и я сделаю.

Фрэнк. Не знаю.

Памела. Видите.

Фрэнк. Я ненавижу мир, в котором любящие не могут соединиться. Я ненавижу мир, в котором беспрерывно надо делать не то, что хочешь, а то, что хочется даже неизвестно кому. Кому хочется, чтобы я, талантливый геолог, работал секретарем у вашего отца-коммерсанта? Кому надо, чтобы я, вместо того чтобы искать в земле глубоко запрятанные богатства, которые нужны всему человечеству, подсчитывал с утра до вечера богатства вашего уважаемого родителя? Кому, какому черту, какому дьяволу понадобилось, чтобы я, Фрэнк Суинни, был несчастлив именно потому, что получил самое великое счастье на земле — вашу любовь?

Памела. Не знаю.

Фрэнк. Вы бы ушли со мной?

Памела. Хоть сейчас.

Фрэнк. Да, но куда?

Памела. Не знаю.

Фрэнк. Я получаю у вашего отца пять фунтов в неделю, ровно столько, чтобы не умереть с голоду и иметь два костюма.

Памела. Я согласна терпеть с вами любые лишения. Это не пустые слова. Мне ничего не надо, кроме вашей любви. Вы это отлично знаете.

Фрэнк. А мне разве нужно что-нибудь, кроме вашей любви? Пожалуй, мы смогли бы прожить с вами на пять фунтов. Плохо, но смогли бы. Через год, через два я бы вырвался наконец вперед. Вы верите в меня?

Памела (ровным голосом). Я верю в вас, Фрэнк, Но если я уйду к вам, папа прогонит вас и пять фунтов будет получать другой секретарь.

Фрэнк. А я останусь без работы. В Лондоне это не очень приятное занятие. Бегать с плакатами и приковывать себя к решеткам сквера, чтобы обратить внимание общества на бедственное положение безработных, — такая бурная деятельность не для меня.

Памела. Что же делать?

Фрэнк. Не знаю.

Пауза.

Еще ребенком я мечтал о такой, как вы. Как же! Я был мальчиком с воображением. Я мечтал обо всем, о чем должен мечтать человек, — о славе, о богатстве и о любви. Мне говорили — учись. И я учился лучше всех. Мне говорили — работай, и я работал так, что по ночам у меня трещала голова. Иногда мне казалось, что я слышу этот треск. Я говорил себе — твоя голова должна трещать, если ты хочешь сделаться лучшим геологом в мире. Мне тридцать. Еще пять-шесть лет — и все будет кончено. Я стану считать себя неудачником. Я согласен не иметь хлеба, но иметь то, что называется перспективами. Сейчас у меня есть горький кусок хлеба и нет решительно ничего впереди. Просто пустота, страшная, серая пустота.