Старик вздохнул, нахмурился, махнул рукой, вздохнул.
— Не только он… Лара мне рассказывала.
— А кто это, Лара? — живо поинтересовался дед. — Зазноба твоя?
— Типа того, — ответил Федор.
— Небось, красавица? А чего ж не женился? — спросил старик. — Не надоело одному? Пригласил бы, свадьбу справили. Все как у людей…
— Красавица, — согласился пакадур. — Но она эланка.
— Ну и что? — удивился дед. — Коли люба, то какая разница.
— А чего ее приглашать, — усмехнулся Федор. — Тут она. Приходит, когда зову.
— И часто приходит? — с беспокойством поинтересовался дед.
— Уже много раз, — честно ответил пакадур.
— А отчего не познакомил? — поразился старик. — Поговорили бы. Или стесняешься меня, лапотника?
— Нет, деда. Не видишь ты ее. Да и никто уже не видит. Родилась она в этой жизни на Гало, там же и умерла. Фамилия ее — Убахо. Адмирал Убахо, командир второй эскадры бессмертных, что напала на нашу космокрепость, ее родной дядя.
— Умерла? — с сожалением сказал дед. — Это что, получается, оттого, что корабель этот, который ты подбил, на планету упал?
— Да…
— Ты, Федечка, совсем со своим космонаутством с ума спрыгнул, — со вздохом сказал дед. — Все, будя. Сам слышать не хочу и другим говорить запрещаю. Пусть хоть они тебя нормальным считают.
— Да нормальный я, нормальный, — со вздохом сказал Федор. — Если тебя так легче, считай, что меня просто совесть мучит.
— Бедный внучок, — сказало дед. — Зачем именно тебе это выпало?
— Чему учили, то и правда… — с горькой усмешкой сказал Конечников.
— Так мы тута, по земле ползаем, — начал дед. — Ох, лучше бы ты не ходил космонаутствовать.
В глазах старика появились слезы. Они прочертили дорожки по морщинистым щекам и исчезли в бороде.
— Как вот мне теперь с этим жить, деда? — спросил Федор. — Если раньше я был героем, я гордился тем, что совершил, то, как мне жить сейчас? Я разбойник с большой дороги, убийца. Мне все намекали, что я заблуждаюсь, ответ под носом в сенях лежал, а я все равно пер напролом, как сохатый по подлеску.
— Значит, так тому суждено было быть, — печально сказал старик.
— Идите вы все! — вдруг взорвался Федор, в крайнем волнении двигаясь вокруг старика и крича, точно выталкивая из себя злые и оскорбительные слова. — Придумали себе сказочку и лелеяли. Носились как дурень со ступой… Оказалось — все сами просрали. А вдобавок, этих придурков еще и бросили… Чтобы честь мундира соблюсти. А сейчас наши добрые правители снова на нас выспаться хотят. Ненавижу!!! Это вы во всем виноваты!!!
Одна часть Федора готова была броситься на деда, другая отстраненно наблюдала за взрывом эмоций.
— Так да? — распалился старик. — Тогда бей меня внучек, убивай. За то, что растил, за то, что кормил… Потом могилы можешь разрыть на погосте. Они ведь тоже виноваты… Моего деда, твоего пра-пра деда Кондрата обязательно выкопай. Ведь это он мне про все это рассказывал, когда я еще читать не умел. Да всех вырой и развей по ветру. Тебе ведь не привыкать, ты — убийца.
Сказав это, старик осекся и с ужасом посмотрел на внука.
Они долго молчали, глядя на холодный мокрый лес на соседнем берегу и свинцового цвета воду в шумной речке. Стал сеять мелкий, противный дождь.
— Пойдем уже деда домой, — предложил Федор. — Чего сейчас — то воздух зря сотрясать. Что сделано, — не воротишь.
— Пойдем, — ответил старик. — Только подожди… Забери свою цацку.
Дед Арсений залез пальцами за ворот и вытащил медальон Управительницы Жизни. Он протянул золотую вещицу Федору. В лице старика обида сменилась решимостью, решимость сожалением, сожаление обидой.
— Ты чего, дед? — растерялся Федор. — Покричали, пошумели… Слова — звук пустой. Прости меня.
— Забери, а то следом кину, — пригрозил старик.
Конечников осторожно взял еще теплый медальон, повесил на шею и убрал под рубаху. Мир стал ярче, ноющая боль в ноге стала стихать.
Старик же, казалось, полинял и съежился, точно гнилое, перемороженное яблоко.
Они долго шли молча.
— Зря ты, дед. Княжна еще неизвестно когда будет. Мог бы носить.
— Обойдусь, — безразлично сказал старик.
— Есть мантры. Если их читать эффект будет тот же. Я научу…
— Не надо, — также безразлично сказал дед.
— Ты что, обиделся?
— Нет.
— Я хочу, чтобы ты жил. Знаешь, сколько прожить можно, читая мантру бессмертия?
— Не обиделся я, Федечка, — печально произнес старик. — Просто ты не понимаешь… Молодой еще… Пожил сам, дай пожить другим. Правнучатам моим, Дуняшке, Николеньке, Алешке. Твоим деткам, и деткам их детей.
Неправильно дорогу загораживать.
— Да отчего загораживать — то? — поразился Конечников. — Если сам сильный и молодой.
— И ты будешь жить с тем, что сотворил? — удивился дед. — Да и если чист, как ангел, все рано устанешь.
— Пока жив, есть надежда. Вдруг что изменится или пойму чего-нибудь, — подумав, сказал Федор. — Жизнь — она длинная.
— Ну, Бог в помощь, внучок, — сказал дед, посмотрев на Федора. — Только не жить тебе среди людей.
— Ты хотел сказать — «С нами"?
— Да, Федечка. Сделают чего внучатам. Сам потом себе не простишь… А главное, я тебе не прощу…
— Наверное, ты прав, — согласился Конечников.
И все равно, несмотря на сознание простой житейской мудрости слов деда, Конечникову стало горько и обидно, точно старик оттолкнул его, вычеркнув из списка близких людей.
Больше в тот день они не разговаривали.
Назавтра, собравшись силами, дед продолжил этот разговор.
За окнами шел бесконечный, безрадостный дождь, какие бывают в межсезонье. Водяные капли, монотонно барабанили по крыше, нагоняя сон и навевая глухую тоску. За подслеповатыми оконцами маячил унылый, мокрый пейзаж.
Старик вошел в маленькую комнату и сел рядом с кроватью Федора.
— Не спишь, внучок? — ласково спросил он.
— Нет, деда, — ответил пакадур. — Думаю.
— Оно неплохо, — сказал старик. — Я вот тоже много думал.
— О чем? — поинтересовался Конечников.
— Это я во всем виноват. Ты прости меня, старого дурака.
— Ну что ты, — ответил Федор. — У каждого своя судьба.
— Это верно, — подумав, заметил старик. — Не такая твоя судьба должна была быть. И Алена была бы жива. И Витька нашел бы свою половинку. А все мои рукописи проклятые.
— Ты здесь не причем, — возразил Конечников.
— Федя, я все исправить хочу, — жалобным, просящим голосом сказал дед.
— Ничего уже не исправишь…
— Нет, Федечка, — с надеждой сказал старик. — Ты много повоевал, много повидал, устал, инвалидом сделался… Бросай свое космонавство, поживи по-человечески. Деньгов у тебя много, парень ты видный, справный, хоть и хромой. За тебя любая девка пойдет.
— И что?
— Девки, они сейчас такие красивые пошли, кровь с молоком. Детей народишь, сердцем отойдешь, думать про звезды забудешь. — Про Гало, ты хотел сказать, — уточнил Федор.
— И про Гало проклятое, — с готовностью подхватил старик. — И про призраков… И мантру свою окаянную. Живи, внучок, как предками нашими заповедано. Детей расти, воспитывай. Как во все времена.
— Вот оно что, — с усмешкой ответил Конечников. — Которыми из предков? Которые в пещерах хованских жили, проклиная эланцев, мечтая, чтобы им также плохо было? А может теми, кто «Святогор» на планету уронил? Или теми, кто на Тригоне жил, пока мы сюда не переселились? Которые молились Солигору и Цифроведу… Или теми, кто при джихане мантру читал?
— Да какая разница? — осторожно вставил дед Арсений. — Все одно, планида человеческая — вырасти, выучиться, дом построить, деток родить, дела добрые делать, чтобы хорошо потом поминали, и уйти в свое время.
— Не было так, — закипая, произнес Федор. — Для того человек родится, чтобы себя понять и мир вокруг. Большой мир со всеми его закоулками, во всех проявлениях… От начала времен до самых последних лет… А все остальное — антураж, условия игры. Знаешь ли ты, что во времена Проклятого, любителей бесконтрольно размножаться досрочно отправляли на тот свет? А первое, что сделали твари типа Одинокой Леди, — это пресекли непрерывность жизни, восстановили крысиное размножение. Спросишь — зачем?
Лучшее средство — проверенное средство. Уверить в конечности жизни, внушить, что главная ценность — это существование, каким бы мерзким оно не было. А еще припрячь заботу о потомстве…
И все, можно делать все, что душе угодно, любые эксперименты проводить, как на крысах. Благодатный объект для манипуляций. Давишь — выкарабкиваются всеми силами, пока не издохнут. Оставляешь в покое — разводятся для новых экспериментов. И никуда не денутся бедолаги. Их тюрьма из любви и заботы, страха и ненависти. И темница эта такого свойства, что заключенные в ней сами себе тюремщики. За собой приглядывают, и других караулят.
Удобно. Хозяевам, при случае можно декорации поменять… Солигора на Христа, а потом на Мумбу-Юмбу, друзей превратить во врагов, врагов в друзей. Заставить считать, черное белым, а белое черным.
— Да что ты такое говоришь? — упавшим голосом спросил дед.
— Ты вспомни, хотя бы начало летописей. Чему в детстве учили, то и правда. Воти ты меня выучил… Так можно не только линкоры на планеты валить. Так можно заставить считать, что Земля плоская, а высший смысл бытия — пойти на закуску пресыщеным самозваным богам.
— Не тому я тебя учил, — дрожащим голосом, еще надеясь, что внук шутит или пытается его разозлить, возразил старик. — Каждый живет, как сердце его подсказывает. Что ему любо, то он и делает. А как не любить жену молодую, красивую, детишек своих, землю родную. Как не делать, чтобы она расцветала и хорошела, чтобы люди о тебе добрые слова говорили?
— Вот как? — недобро усмехаясь, ответил Федор. — А знаешь ли ты, что мы все просто мясо? Мясо для Управителей Жизни. Что все наши розовые сопли, порывы наши идеальные заранее посчитаны и просчитаны. В рублях и копейках экономической эффективности существования биомассы. А заодно выведено, сколько она психической энергии даст на гора, чтобы Хозяева наши могли свои прихоти удовлетворять и жить вечно. Если они сочтут нужным, они сотрут все, что дорого тебе…
А детей и внуков твоих заставят смотреть на мир пустыми глазами, бесцельно коптить небо и доламывать то, что самим недосуг было испортить. И поделом…
— Вот я и гляжу, что тебе душу уже поменяли, — сказал деде Арсений, отворачиваясь. — Прикусила, видать тебя Одинокая Леди. А скоро и душу заберет…
— А не пошел бы ты на хер, — бросил Федор, поднимаясь.
Он накинул куртку и вышел на крыльцо. Вытащил сигарету, прикурил. Крок долго стоял, глядя на залитый водой двор и мокрые деревья.
— Федя, а ведь ты не прав, — раздался в голове голос Лары.
Призрачная девушка появилась перед ним полупрозрачным, почти неразличимым облаком.
— И ты пришла меня поучать? — зло спросил Федор.
— Ты не прав, — мягко повторила Лара. — Никто никого не насилует и не обманывает. Все происходит по доброй воле и взаимному согласию.
— Никогда не поверю, — отрезал пакадур.
— Поверишь… Души разные… Многим для развития именно это надо. Для них это манна небесная, путь к свету и пища для роста. Помирился бы ты с дедом. Он славный…
— Ты знала?
— Конечно, — мягко сказала призрачная девушка.
— А почему не сказала? — спросил он.
— Я говорила, ты не верил. Я пыталась сказать, а ты затнул мне рот старыми сказками. Я дала тебе мантру бессмертия. Но мне опять не поверил. Зачем я буду снова раздражать тебя?
— Да, — подумав, ответил Федор. — Но ты так своеобразно мне помогала. Делилась информацией только тогда, когда я уже сам походил к решению.
Сказав это, Федор остро почувствовал свою неправоту. Лара усмехнусь, но не стала спорить.
— Конечно. Ведь это же твой путь, и ты должен был пройти его сам. По другому нельзя, ты сам его выбрал.
— А может, расскажешь для чего все это? — с надеждой спросил Конечников.
— Завеса тьмы нужна, чтобы все мы выполнили свое предназначение. Не проси меня, милый. Поверь мне, хотя бы сейчас. Все будет хорошо.
Лара замолчала, с любовью глядя на Федора.
— Останься, — попросил он призрачную девушку.
Лара встала рядом, глядя на мокрый двор, темные от воды доски построек и стволы деревьев. Конечников чувствовал еe теплое, ласковое присутствие.
Бесконечный дождь уже не казался таким тоскливым.
Конечников долго молчал, слушая себя. Ему вспомнились Управительница Жизни, прячущаяся под личинами корабельного врача Дарьи Дреминой и великой княжны Александры. Пленительно женственная, заботливая и щедрая Живая Богиня не один раз толкала его к самому краю расставленных ей гибельных ловушек. И меньше всего эту бессмертную ведьму интересовали судьба Федора и его предназначение.
— Только ты, — сказал Фeдор. — И больше никто. До скончания времен.
— Да, милый, — ответила призрачная девушка. — Скоро все закончится. И мы сможем быть вместе всегда.
Конец 21 главы.
Комментарий 18. Спать пора.
23 Апреля 10564 по н.с. 20 ч.52 мин. Единого времени. Альфа-реальность. Деметра. Дом князей Громовых.
— Вот такое дело, — самой себе сказала девушка. — Пока есть такие деды, победа будет за нами.
Она с чувством выполненного долга выключила компьютер и отправилась в гимнастический зал в доме на Деметре делать каторжные упражнения на растяжку.
Весь вечер с лица Живой Богини не сходила блуждающая, рассеянная улыбка.
Утро последнего дня.
24 Апреля 10564 по н.с. 10 ч.02 мин. Единого времени. Альфа-реальность. Деметра. Дом князей Громовых.
Рогнеда встала рано. За окнами было темно. Долгая ночь Деметры еще не думала заканчиваться. Девушка зажгла свет во всех комнатах, включила внешнее освещение вокруг дома. Позевывая, она принялась завтракать.
Кушала Живая Богиня основательно, скорее, для удовольствия, чем по необходимости. Одолев третью порцию креветок, княжна переключилась на пирожные и мороженное, запивая сладкое крепчайшим кофе. Немного подумав, Управительница приказала роботу принести ее особые сигареты и сверх всякой меры накурилась убойной смеси из тернави и гашика.
Тело стало приятно легким, невесомым, голова освободилась от мыслей. Продолжая улыбаться и мелко хихикать, девушка покинула негостеприимную, темную альфа — реальность.
В искусственном мире светило солнце. Управительница разместила павильон для чтения на высокой отвесной скале над утрамбованным океанским прибоем песчаным пляжем. Дул свежий ветер. Повинуясь его силе, волны с грохотом бились о берег, вытягивая длинные, пенные языки почти до кольца скал, которые окружали арену битвы земли и воды.
Рогнеда захотела увидеть, что произойдет, если поднимется настоящая буря. Вой ветра поднялся до визга, в водном пространстве загуляли сверкающие на солнце прозрачные горы, увенчанные белыми шапками пены. Полоса прибоя превратилась в мутное месиво из воды, песка и воздуха. Скалы задрожали от мощных равномерных ударов.
Брызги достали до Управительницы. Включилось защитное поле, отсекая ветер и гася шум.
Девушка пожала плечами, не-то негодуя, не-то удивляясь работе заботливой автоматики, и принялась за чтение.
Продолжение.
Глава 22
ВИЗИТ ДАМЫ
Ночью старик много кашлял и ворочался. Федору тоже не спалось.
Дождь прекратился, и наступила глубокая, мертвая тишина. Она таила в себе оглушающий рев, от которого лопались барабанные перепонки. Тишина требовала напряженной работы мысли, чтобы не сойти с ума от беззвучного звукового шторма вокруг. И Федор, спасаясь от нее, стал напряженно размышлять.
Для начала, Конечников позволил признать себе правду. Он не удивился тому, что хранила старинная запись. Федор давно ожидал чего-то подобного.
Лишь где-то глубоко внутри саднило от сознания того, что правда лежала под носом все эти годы. Узнай он ее в самом начале пути, его жизнь сложилась бы совсем по-другому. Не было бы ни училища, ни службы. Огненный костер полного распада не рухнул бы на Гало.
Если бы он слушал самого себя, то, пожалуй, все бы сложилось иначе…
Его призрачная хранительница прожила бы жизнь обычной эланской женщины и отошла бы в мир иной окруженная многочисленным семейством, так и не узнав о существовании парня по имени Федор.
Это бы у него, а не у Виктора была красивая и любящая, умная и заботливая жена Алена.
Наверняка, не было бы страшного, кровавого месива на палубах захваченных санитарных кораблей и искореженной, расстрелянной орбитальной станции «Солейна».
И уж точно, разведчик с «Прайдо Элано» не появился бы в небе Амальгамы, чтобы забрать летопись и жизнь у деда Арсения.
Федор стал утешать себя, говоря себе, что сослагательного наклонения жизнь не признает.
И всеже, мысли Конечникова возвращались к альтернативным вариантам развития событий, к беспощадному пониманию того, что он мог узнать правду о событиях почти тысячелетней давности, не внося в мир новую кровь и новую смерть.
Он мог принести записи с собой, когда так отчаянно навязался инопланетникам в фактории, просясь в небо.
Мог остаться на планете, подавив желание уйти к звездам, зажить простой жизнью. Рано или поздно, он все равно нашел бы этот дурацкий разъем и прочитал информацию. Может быть, тогда он радовался бы как Виктор сейчас, что не сделал глупости в молодые годы.
Но ничего этого не случилось. Вместо этого жизнь дала ему знание об обеих крайностях существования: от темных, всепоглощающих страстей войны на тотальное уничтожение, до холодной, дистиллированной чистоты не знающего пощады чистого разума времен джиханского рационализма.
Жизнь дала ему чувство вины, отторжение от всего, что было ему дорого, громадный пласт исторического материала на осмысление, осознание своего бессмертия и горькую потустороннюю любовь убитой им эланской девушки.
Конечников решил, что хватит ему изводить себя. Его судьба была сплетена мыслями и чувствами тысяч и тысяч живых существ.
В нужное время он узнает, для чего нужен был такой путь для человека по имени Федор Конечников.
Стало легче.
Федор начал читать мантру. Очень скоро вибрации древнего заклинания подействовали, выгнал из сознания тяжелые мысли. Он сладко уснул сном ребенка.
Пошли скучные, серые дни.
Старик явно избегал говорить о том, что узнал. Мантру он, разумеется, не читал и не давал Федору произносить ее над ним.
Темой разговоров были еда, хозяйство, дети.
Дед Арсений продолжал изводить Федора напоминаниями про то, что он бобыль, холостяк, а отведенное ему на земле время для обзаведения здоровым потомством проходит.
Когда Конечников в очередной раз пытался объяснить старику про бездну времени впереди, данного ему мантрой бессмертия, дед кричал, ругался, грозился проклясть непутевого внука, лишь бы не слышать доводов, которые находил Федор. Этому способствовало и явное впадение деда Арсения в маразм, которое с каждым днем становилось все заметней и заметней.
В конце-концов, Федору надоели многочасовые бессмысленные проповеди, перемежаемые угрозами и проклятиями.
Сославшись на необходимость постоянного присутствия, пакадур переселился в поселок космонавтов, подальше от бессильного гнева сходящего с ума старика.
Федору было горько и обидно, но он за свои неполные 40 лет уже столько раз умирал, что без надрыва принял и этот удар судьбы.
Конечников занял 2 этаж комендатуры — конуру размером 3х4 метра. Подниматься туда нужно было по гудящей железной лесенке, дверь открывалась прямо на улицу. Тонкие стеклышки в окнах, хоть и были ударопрочными, но прекрасно проводили тепло и имели температуру, близкую к температуре внешней среды.
Оттого в комнате постоянно гуляли сквозняки, избавиться от которых можно было, только включив обогреватели на удушающий жар.
Федор жил какой-то призрачной жизнью. Странное сочетание достаточно высокого чина и прапорщицкой должности ставило его в странное положение. Мундир с золотыми погонами плохо сочетался с грязным закутком комендантского кабинета.
Он как старший офицер, вынужден был говорить на совещаниях и принимать решения о вещах, которые знал, мягко говоря, не слишком хорошо. Согласно традициям чинопоклонства, его мнение считалось основным на совещаниях.
Но его способность чувствовать чужие мысли и интуиция, избавляли его от откровенно абсурдных вариантов.
Благодаря этому, Конечникова находили вполне грамотным руководителем. Недочеты списывали на специфику предыдущего места службы коменданта, а удачи принимали как само собой разумеющееся, ведь недаром он дослужился до звания капитана, недаром о нем даже написали в «Имперском Вестнике».
Поставки комплектующих для строительства кольца нуль-транспортировки заглохли, и Федор добился от вышестоящего начальства официального предписания о временном прекращении работ до восстановления линии снабжения.
Дни проходили незаметно. Офицеры и солдаты маялись от безделья. Только усиленные меры по поддержанию дисциплины и порядка вкупе с занятиями строевой и физической подготовкой не давали гарнизону погрязнуть в пьянстве.
Время летело незаметно. Деревья покрылись листьями. Листва стала пыльной, темно-зеленой, прошли одуряюще душные июль и аурелий, теплый август, заморосили сентябрьские дожди.
Все также проходили утренние планерки, с обсуждением дисциплинарных взысканий проштрафившимся, планов на день, развод по работам и занятиям, бесконечные команды замученным солдатам на плацу «Делай раз», «Делай два».
Не задерживаясь в сознании мелькали оскаленные от напряжения, залитые потом лица солдат, сигаретный дым, пустые разговоры.
Фeдор плыл сквозь дни, как в дурном сне. Просыпался Конечников по вечерам, когда он запирался в своей конуре, занимаясь своими делами. Он включал негромкую музыку, бормотал мантру, читал о старых временах Князя Князей или просматривал материалы по родной планете.
Его сознание уходило далеко за пределы времени и пространства, давая силу для каких-то, еще непонятных изменений внутри. Иногда приходила Лара. Девушка полупрозрачным облачком располагалась в кресле и часами беседовала с Федором, рассказывая о прошедших днях.
Конечников купил себе новый, мощный компьютер и перевел в цифровой формат все летописи.
При помощи новой машинки и скачанных маскировочных программ, Федор снял деньги с временных счетов и перебросил их по вкладам на предъявителя, открытых в разных частях государства, окончательно лишив службу финансового контроля возможности найти украденные им деньги.
Проделав эту операцию несколько раз, Конечников стал единоличным хозяином суммы с семью нулями. Понятно, что тратить сколько-нибудь значительные средства, здесь на Амальгаме, не привлекая внимания, Федор не мог.
И еще Крок понимал, что рано или поздно Федор Конечников должен исчезнуть, когда несвойственная паспортному возрасту молодость станет слишком бросаться в глаза.
В первую очередь это означало прощание с близкими, которые не горели желанием последовать путем бесконечного продления жизни со всеми вытекающими отсюда плюсами и минусами.
Но перейти от положения заслуженного ветерана многих кампаний к роли изгоя, человека без корней, скрывающегося от внимания Службы Безопасности и Управителей, в малонаселенном, насквозь прозрачном месте было нереально.
Конечников наметил себе, что он должен будет переехать на Алую или другую густонаселенную планету со статусом регионального центра, где можно затеряться в многочисленной толпе.
Альтернативный вариант дикого человека, прячущегося в пещерах родной Амальгамы и добывающего пропитание собирательством и охотой, Федора совсем не прельщал. Слишком хорошо он знал о системах наблюдения и процедурах генетической и биометрической идентификации, чтобы лелеять иллюзии, что его не опознают, случайно обнаружив через энное количество лет.
Времени впереди было много, и Конечников продолжал жить, пользуясь передышкой.
В числе прочих материалов, он досмотрел ту запись, которая круто изменила его жизнь. Дело было вечером. До проверки постов, которую он назначил на половину двенадцатого ночи, оставалась еще уйма времени, и Федор включил свою новую игрушку, нашел необходимый файл, промотал по счетчику до необходимого места.
Видимо он все же немного промахнулся, поскольку попал несколько позже того момента, когда его далекий предок рассуждал о причинах того, что чудовищная ложь стала правдой для многих поколений жителей Хованки.
Все также за окнами неслись облака, и пожилой человек сидел в кресле перед камерой.
«… Открыть дверь было невозможно. Может быть, даже и к лучшему. Чудовищный ураган все рано не дал бы нам ничего сделать. Все, что мы смогли, это развернуть 45-ый комплекс спутниковой связи внутри помещения.
С грехом пополам мы ориентировали полутораметровую луковицу запасной антенны в направлении примерно соответствующем положению станции. За пределы атмосферы полетел отчаянный вопль нашего передатчика о помощи. Ответа не было. Шли томительные минуты ожидания.
Вдруг на пульте загорелся сигнал, регистрируя продольную волну, исходящую от орбитального комплекса. Наш радист, срывая горло, кричал в микрофон, стараясь переорать шум: — «Я — станция наблюдения «Хованка», прошу оказать помощь. Я станция наблюдения «Хованка», прошу оказать помощь. Я станция наблюдения «Хованка», у нас 25 человек гражданских, это жены и дети сотрудников. Ради Бога спасите хотя бы их».
Примерно через час его шаманских завываний эфир щелкнул, и орбитальный комплекс ответил голосом радиста Сорокина: — «Я орбитальная станция, прием информации подтверждаю».
Вдруг, голос в динамиках стал далеким и слабым. Кто-то кричал и ругался вдалеке от микрофона. Мне показалось, что сквозь грохот бури я уловил: — «Ты что, идиот? Нам запретили им отвечать». Спустя пару секунд огонек сигнала потух, чтобы больше никогда не загореться вновь.
Напрасно наш оператор продолжал вызывать орбитальный комплекс. Все было тщетно.
3 часа спустя, когда станция должна была быть строго над нами, из зенита небо один за одним, сплошными полосами пламени прочертили огненные метеориты, врезаясь в склоны окрестных гор, выбрызгивая пламя и заставляя вздрагивать от ударов пол. Пылающий ливень продолжался несколько минут, подбираясь к блокпосту, пока начальник смены не догадался выключить передатчик.
Через какое-то время, основательно проутюжив склон нашей горы и лишь по счастливой случайности не зацепив верхний пост наблюдения, метеоритный дождь прекратился.
Снизу доложили о серьезных разрушениях в восточных отсеках ЗКП, нарушении герметичности, взрывах и пожаре, который вынудил покинуть эту часть станции.
Стало понятно, что метеоры были ничем иным, как шарами сверхтвердой тугоплавкой керамики, снарядами массометных пушек.
Через несколько суток, на орбите был зарегистрирован мощный взрыв. Мы долго пытались понять, чтобы это значило, пока не обнаружили, что пропал сигнал от автоматического маяка кольца нуль-транспортировки.
Мы долго спорили о причине произошедшего, выдвигались самые невероятные гипотезы, лишь бы не признать страшной логики поступков тех, кто остался наверху — свидетелей надо убрать.
Амальгаму просто списали, вычеркнули из списка обитаемых планет, уничтожив телепортатор и орбитальный комплекс, чтобы не дать эланцам возможности когда- нибудь использовать его.
Не знаю, остались ли живы непосредственные исполнители акции. Логика тех, кто приказал добить уцелевших при катастрофе, не оставляла места в жизни и им, тем, кто видел все своими глазами. Свидетельство о бесчестье отцов-командиров, в скорбный час больше заботящихся о чистоте мундира, вряд ли когда-нибудь пробьет слой облаков слой облаков над замерзшей планетой.
Восстанавливая в памяти прошлое я уже начинаю сомневаться, верно ли понял я то, что когда-то произошло на моих глазах.
Может действительно прав мой внук… В любом случае, мы, те, кто еще жив, прижатые к поверхности изуродованной планеты стоградусным морозом и ураганными воздушными потоками, уже никому этого не расскажем».
— Я расскажу об этом за вас — вдруг сказал Федор, обращаясь к человеку на экране.
Комментарий 19. День.
24 Апреля 10564 по н.с. 13 ч.03 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».
— Привет, Принцесса, — приветствовал Рогнеду Управитель.
— Привет, — ответила она, втыкая бычок в пепельницу и приостанавливая воспроизведение.
— Ты сегодня рано. Какое похвальное прилежание, — улыбаясь, сказал мужчина. — И такое устроила во внешней среде, — просто караул.
С этими словами он убрал ветер, с удовлетворением поглядев, как сразу уменьшились волны внизу.
— Просто иногда хочется увидеть, как на берег падает стена воды высотой до неба, — сказала девушка. — А это так, развлекушка.
— Опять ты злая, — заметил Живой Бог. — Вроде спать легла рано.
— И проснулась ночью, — вставила Рогнеда. — Среди снега и мороза. Ста градусов ниже нуля и ветра в 600 километров в час, конечно же не было, но белая пустыня на когда-то теплой планете с тропическим климатом, действует на нервы.
— А ты тут ночуй, — посоветовал Управитель.
— А если солнце взорвется? — поинтересовалась девушка. — Или небо упадет на землю.
— Да ладно, — возразил Управитель. — Ты же не конченная суицидница.
— А Деметра? Это же родной дом князей Громовых. Теперь только меня волнует климат этой планеты.
— И чего бы ты хотела? — поинтересовался Живой Бог. — Деметра и раньше была не слишком пригодной для жизни. Только вместо белого ада был зеленый. Даже Громовы не стали заниматься терраформингом центральной планеты своей империи, предпочитая летающие города и поселения на орбите и спутниках.