Джихан - Свет обратной стороны звезд

      — Да, уж, — сказал Федор. И повинуясь интуитивной догадке, прибавил. — Кто только позволяет хранить такие фотографии.
      Ему стало понятно, кого имела в виду Александра. Изнутри легонько кольнула ревность.
      — Лицо закрыто… А так никто не догадается, что это Проклятый. Не правда ли, странные зигзаги делает жизнь? — продолжил хранитель. — Пророк Господень, Князь Князей, Джихан Цареградский, Самый Почитаемый и Проклинаемый и, наконец, просто Проклятый, человек, вычеркнутый из истории.
      Конечников состроил на лице легкую гримасу неудовольствия.
      — Не надо мешать людям быть людьми, — назидательно сказал старик, посмотрел на Конечникова, и тут же поправился. — У Вас, господин, наверняка другое мнение по этому вопросу.
      — Нет, оно вполне совпадает с вашим, правда мотивация другая: — попользовался сам, дай попользоваться другому, — с усмешкой ответил Крок.
      — Да уж, любила она его. Как она его любила… Она же его по-сути и убила. Одно слово — ведьма. А какая женщина с рыжими волосами и зелеными глазами не ведьма… — ворчливо добавил старик.
 

Комментарий 10. Беспросветная ночь.

      18 Апреля 10564 по н.с. 00 ч.11 мин. Единого времени. Альфа-реальность. Деметра. Дом князей Громовых.

      Дойдя до этих слов, Управительница словно споткнулась. Все темное, тяжелое, что носила Живая Богиня в себе, выплеснулсь наружу.
      Она вспомнила о своей потере, ныне скрытой километрами приполярных льдов и сотнями тонн бетона в глубинах подземной пещеры.
      Губы девушки задергались, глаза наполнились слезами. Рогнеда некоторое время пыталась бороться с собой, но то, что рвалось в мир, оказалось сильнее.
      По щекам побежали влажные дорожки, девушка стали всхлипывать. Твердый, холодный разум подсказал ей, что она уже вполне готова, и Рогнеда кинулась набирать номер Управителя.
      Андрей появился на экране терминала. Пока шло соединение, девушка уже ревела, не сдерживая своего горя.
      — О, Принцесса… — удивился Управитель. И приглядевшись, он участливо спросил. — Отчего у нас осадки?
      — Ты знал? — в перерывах между рыданиями, по кусочкам собирая слова, вытолкнула из себя Рогнеда.
      — Что? — сыграл в удивление Живой Бог.
      — Зачем? Зачем ты мне напоминаешь? — простонала Управительница.
      — Да что напоминаю?
      — Его…
      Видя в каком она состоянии, Пастушонок, плюнув на приличия, переместился к ней. Девушка плакала, кричала нечто бессвязное и колотила по постели руками в бессильном отчаянии.
      Андрей сел рядом, решительно притянул Управительницу к себе. Девушка не оттолкнула его, наоборот, с силой прильнула, словно утопающий к спасительной плавучей коряге, грязной, осклизлой, но всеже такой необходимой, и уткнулась головой ему в плечо, заливаясь слезами.
      По мере того, как со слезами выходило отчаяние, неразборчивые стенания становились глуше. У Андрея пронеслось в голове, что сильная и независимая Живая Богиня, такая же баба, как и все. Помимо воли, ощущение собственного превосходства заполнило мужчину.
      Рогнеда плакала долго. Успокоившись, она еще долго не отпускала Андрея, словно прячась за ним от беспощадной реальности.
      Наконец, девушка совсем пришла в себя. Вместе с этим к ней вернулось понимание, что она практически голая и ситуация с каждой минутой становится все более двусмысленной.
      Заниматься сексом с Пастушонком бывшая императрица совсем не хотела. Она резко оттолкнула Управителя от себя, встала, подобрала с пола халат, запахнулась в него и уселась в кресло. Достав из кармана пачку сигарет, она закурила, окружив себя дурно пахнущим облаком тлеющей ядовитой травы.
      — Боже мой, — поразился Управитель. — Ты перешла с гашика на тернавь?
      — Скажи спасибо, что не ширяюсь феней, — отстраненно ответила девушка, взглянув на него мокрыми от слез глазами.
      — А мне-то что, — усмехнулся Андрей.
      Отрава стала оказывать на девушку свое действие. Первым делом у Рогнеды расширились зрачки, потом побелело лицо. Глаза стали пустыми и отстраненными. Девушка явно стала соскальзывать в пропасть видений, более ярких, чем реальность.
      — Ты знаешь, — сказала она совершенно трезвым и рассудительным голосом слова, в которых сквозило форменное безумие, — сколько ко мне приходило тех, перед кем я виновата, но он ни разу не появился.
      Я так хочу увидеть его снова, может тогда, смогу попросить у него прощения. Вот сейчас я вижу, какие черные тени окружают тебя. Они терпеливы, они ждут… Все Живые Боги заложники своего тела, эмоций, чувств и холодного себялюбивого разума. Стоит конструкции под названием Пастушонок распасться, эти тени поволокут самозваного хозяина жизни дальше, чем ты загнали Даньку.
      Помимо воли, Управитель вздрогнул от ужаса.
      — Ты в порядке, судя по всему, — спросил он, — если начала петь такие песенки?
      — Я всегда в порядке, — хрипло рассмеялась Рогнеда.
      — Ладно, — сказал мужчина, брезгливо морщась от ароматов наркотической травы. — Отоспись, позанимайся своими делами. Когда Большой Босс разрешил тебе отдохнуть, он, похоже, был прав. И не кури эту дрянь. Ты себя ей в гроб загонишь.
      — Да мы и так неживые, — нехорошо улыбаясь, заметила девушка. И просверливая взглядом, пространство перед собой, добавила. — А вот я вижу, как нашего старшего начальника волокут крючьями…
      — Ты… Ты… — замялся Управитель. — Короче, давай спать ложись. Я завтра позвоню.
      Девушка механически кивнула, продолжая рассматривать жуткие фантазии отравленного тернавью мозга. Они становились густыми, приобретая вид теней на белой стене. Андрею стало ужасно неуютно рядом совершенно невменяемой Живой Богиней, и он счел за лучшее переместиться обратно к себе, в мир полный солнца и ласковых прекрасных девушек, которых он растил на потеху бессмертным.
      Рогнеда скоро вышла из этого состояния и холодно отметила, что теперь Андрей вряд-ли повернет дело так, чтобы оно окончилось осуждением в Зале Совета, а попытается разыграть свою козырную карту.
      Живая Богиня решила, что на сегодня хватит, и провалилась в сон.
 

Утро призраков.

      21 Апреля 10564 по н.с. 11 ч.24 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».

      Управитель не беспокоил Живую Богиню два дня. Но на третий, не выдержав, снова появился в мире Рогнеды. Живая Богиня продолжила чтение в компании своего бессменного надсмотрщика.
      В этот день павильон для чтения был расположен в густом, наполненном густым, холодным туманом лесу. Мокрые елки и сосны, погруженные в дрему холодного неприветливого утра изредка роняли водяные капли со своих влажных ветвей. Туман плыл между деревьями. Было тихо, неуютно, мокро и холодно.
      Постройка в античном стиле явно не подходила для этого климата.
      Рогнеда, под шумок, с удовольствием облачилась в термокостюм, а мужчина стоически мерз, до тех пор, пока не согласился с мыслью, что не следует бравировать общей закаленностью организма.
      Девушка старалась делать вид, что не замечает Андрея, но и не грубила открыто. Дежурная вежливость и предупредительность, стандартный кофе из машины, холодные, нарочито равнодушные реплики.
      Управители уселись в напитавшиеся влагой кресла и продолжили с того места, где закончили.
 

Продолжение.

      Платформа остановилась. В темноте светилась лишь единственная тусклая дежурная лампочка. Над головой горело еще несколько далеких и едва различимых обычным зрением огоньков. Было неестественно тихо.
      Конечников ожидал спертого, стоялого запаха подземелья, жары, которая бывает в глубоких шахтах. Но тут все было по- другому. Откуда-то сверху тянуло морозным сквознячком, словно из настежь раскрытого зимой окна.
      Пакадур отвернулся в сторону от источника света и напряг глаза. Включилось ночное зрение.
      Темнота отступала медленно. По мере того, как черная стена тьмы отходила назад, проявлялись все новые и новые детали этого странного места.
      Тарелка подъемника оказалась на крыше громадного здания. В голове у Федора промелькнуло слабое удивление, — так просто не могло быть. По его ощущениям платформа все время двигалась вниз.
      Здание находилось в окружении других таких же шестигранных строений. Гексагональные крыши располагались под разными углами к плоскости, на которой находился Федор. Он увидел ряд расположенный перпендикулярно, и даже здания над своей головой.
      Внезапно Конечников понял, что находиться внутри шара, диаметром должно быть в пять или шесть километров. Весь внутренний объем шара занимали ступенчатые пирамиды со срезанной верхушкой, поставленные так, что благодаря кривизне внутренней поверхности хранилища, расстояние между равными по высоте секциями пирамид было примерно одинаковым. Особое впечатление произвела на Конечникова оппозитная пирамида, перевернутый двойник той, на вершине которой оказался Федор после долгой дороги вниз.
      — Как любопытно решена задача максимальной плотности заполнения пространства элементами хранилища, — произнес Федор, вслушиваясь в мертвую тишину, подземелья.
      — А заодно и генерации стабилизирующего поля, — откликнулся профессор. — Господин, на какие документы вы хотели бы взглянуть?
      — Для начала включите свет.
      — Прошу прощения, господин, — отозвался хранитель, производя манипуляции на портативном пульте. На крыше загорелись прожектора, отчего Конечников вернулся в видимый глазами обычного человека мир, в котором ослепляющая иллюминация лишь слабо очерчивала ближайшие громады.
      — Привычка… — продолжил извинения старик. — Порой я подолгу сижу здесь в темноте, наслаждаясь покоем и тишиной.
      — Вас не угнетает, что миллионы тонн висят над головой, готовые сорваться? — поинтересовался Конечников.
      — Хорошая шутка, — шамкающее засмеялся профессор. — Действительно, когда я увидел все впервые, мне стало не по себе. Но потом, когда понял, что в этом пространстве гравитация действует от центра к краю, стал наслаждаться. Один час, проведенный здесь, омолаживает на 50 часов.
      — Ну, ведь наверное есть и более радикальные средства, — намекнул Федор.
      — Что позволено Юпитеру, то не позволено быку, — с тоской произнес хранитель. — Не смейтесь над стариком.
      — Что вы, Афанасий Константинович — ответил Федор.
      — Мой господин, выберите, то, на чем хотите остановить свое внимание. Период, тему, автора, — официальным тоном, сердито произнес старик.
      — Афанасий Константинович, не обижайтесь, — сказал Конечников. — Лучше дайте что-нибудь ненапрягающее, лучше художественное.
      Федор с большим удовольствием выбрал бы документы по Амальгаме, чтобы узнать что случилось, когда 900 лет назад эланская «рогатая камбала» появилась на орбите планеты.
      Он даже хотел переменить свой выбор, но испугался, что выдаст себя этим. Зачем Управителю копаться в прошлом заштатного мирка на окраине империи…
      — Хорошо… А какой период? В хранилище собраны документы с 2094 по примерно 6850 год
      — Возьмем Золотую эпоху джихана, — подумав, сказал Конечников. — Старая Земля, Царьград, что-нибудь из беллетристики, но со смыслом.
      — Вы сильно упрощаете мне работу, — снова обиделся старик. — Можете называть даже имена главных героев. В те времена техника позволяла не только компактно записывать, но сортировать любые данные и производить автоматический поиск.
      — Вы храните данные в этом формате? — с подозрением поинтересовался Федор.
      — Нет, как можно. Все давно списано и подготовлено к уничтожению.
      — Значит, вы помните на память все художественные произведения этой поры, — утвердительно сказал Федор, показывая, что не желает вдаваться в интимные подробности общения профессора с архивами.
      — Конечно не все, но очень, очень многое, — раздуваясь от гордости, сказал старик. — Я ведь уже 85 лет состою при спецхранилище.
      — Скажите, Афанасий Константинович, а, сколько реального времени уйдет на поиск документа с использованием стандартных средств?
      — Больше половины входной башни занято справочниками и картотеками… Путь туда, — старик показал вверх, имея в виду башню над головой, пешком занимает четыре часа. С использованием внутреннего транспорта, конечно быстрее. Если не разбираться в структуре и хронологии, можно многие годы блуждать по лабиринтам пирамид в поисках необходимого. Я ответил на ваш вопрос?
      — Полагаю, что целые поколения архивариусов до сих пор вздыхают об утраченных возможностях, — с улыбкой сказал Федор, уклоняясь от опасной для него области.
      — Не думаю, — ответил профессор. — Кнопки жать любой может.
      — Понимаю, — ответил Федор. — Ценность, значимость, востребованность…
      — Вы и сами все знаете, господин, — сказал старик. — Милости прошу.
      С этими словами он набрал комбинацию на пульте. Плита у ног хранителя приподнялась и поползла в сторону, открывая ход внутрь пирамиды.
      Тишина внутри была давящей, просто гробовой. Казалось, тысячелетия, спрессованные в ячейках хранения, ложились на плечи всей тяжестью давно ушедших дней и горечью прожитых жизней многих миллиардов людей.
      Хранитель и Федор двинусь по широкому коридору. Автоматика зажигала свет перед ними и гасила его позади. В разветвленной сети абсолютно одинаковых коридоров, лишенных всяких указателей, кроме едва различимых номеров мелким шрифтом, нанесенных через 20–30 метров это выглядело жутковато. Конечников помимо воли представил, как в этом противоречащим законам физики подземелье отказывают источники питания, и вся эта гигантская полость, вырытая в недрах планеты или где-то еще, в каких-нибудь параллельных измерениях, погружается в вечный мрак.
      — Скажите, — поинтересовался Федор, — скольких хранителей смерть застигла на рабочем месте?
      — Многих. Например, моего предшественника. Он пролежал почти месяц, пока не прибыла специальная команда, имеющая соответствующий допуск. Сегодня на всей планете право находиться здесь есть только у меня.
      — А у вас опасная работа, — без тени насмешки произнес Конечников.
      — Вот мы и пришли, — сказал хранитель. — Пожалуйте в мой кабинет.
      Кабинет хранителя был просто огромным — целый зал, наполненный стеллажами с книгами и мнемокассетами. На столах громоздился бумажный хлам: книги, тетради древние выцветшие фотографии в ободранных рамочках. Под ногами мешались составленные в беспорядке металлические, пластиковые и гипсовые статуэтки.
      Несколько больших экранов на стенах, расположенных так, чтобы их можно было видеть из любой точки помещения, с приходом хозяина мягко вспыхнули надписями, информируя профессора Огородникова о невыполненных заданиях, плановых мероприятиях по поддержанию порядка и необходимости распределения новых поступлений.
      Конечников затормозил на пороге, не слишком желая въезжать на эту пыльную помойку. Профессор тоже остановился. Автоматика, не получая сигнал от датчика движения, погасила свет в коридоре.
      — К сожалению, в одиночку трудно справляться совсем хозяйством — посетовал хранитель.
      — А механизация? — поинтересовался Конечников.
      — Тот, кто разрабатывал программное обеспечение для роботов, тоже надеялся, что будет единственным и незаменимым, — с легкой иронией ответил профессор.
      — Вы сказали, что ваши архивы содержат документы до 6850 года. Означает ли это, что все остальное просто свалено в кучу без разбору?
      — Зачем вы спрашиваете то, что знаете лучше меня? — с обидой спросил старик. — Серьезные сортировки по силам только целой бригаде архивных работников. Вот когда я умру, будет хороший повод… Прискачет банда погромщиков, все перевернет с ног на голову, раскидает, испортит и оставит очередного узника подземелья, заложника никому ненужных тайн, за которым СБ будет следить везде и всюду, кроме как этого склепа.
      Служба Безопасности будет улыбаться ему лицами приятелей, смотреть сквозь ласковые глаза женщин, с которыми он будет спать, появляться в виде любителей книг в штатском.
      Который каждую неделю офицер Службы будет приглашать в свой кабинет и требовать письменного отчета о том, где, когда, что, с кем. Всю жизнь, всю жизнь так… Скверная штука такая жизнь…
      От волнения хранитель подался вперед, выйдя из тени. Конечников увидел, что профессор завелся всерьез, лицо раскраснелось, в мутных старческих глазах блестят слезы.
      На мгновение Федору стало жаль старика, но тут же все перебила мысль, что важный бессмертный господин вряд ли стал бы выслушивать жалобы одного из низших, бренных существ, толпы, легионы которых прошли свой нехитрый путь от колыбели до могилы за время невообразимо длинной вечности Управителя.
      — Проводите лучше меня в отдельную комнату, да принесите то, о чем мы говорили — легкое, ненапрягающее, со смыслом. Из тех времен, когда Царьград еще не вмерз в лед на полюсе.
      В глазах хранителя мелькнула ненависть, которая тут же сменилась дежурной угодливостью.
      — Как прикажете, господин. Но Вам придется немного подождать. Извольте проследовать в кабинет, — профессор почтительно указал в направлении богато отделанной широкой двери.
      Федор оказался один в большой комнате, немного пыльной, но всеже содержащейся в почти идеальном порядке. Обстановка оказалась весьма похожей на ту, которую пакадур видел в кабинетах начальников высокого ранга: огромный письменный стол, шкафы с книгами, пара кожаных диванов, дубовые панели на стенах и хрустальные люстры на потолке.
      Конечникова поразило, что в комнате, скрытой в недрах подземной пирамиды были окна. В помещение сплошным оранжево-желтым потоком лился свет раннего утра, веселые, теплые лучики низко стоящего светила мягко ласкали кожу, радостными потоками проникали внутрь вместе со свежим ветерком, наполненным запахами луга и леса, выгоняя стылую, затхлую, нечеловеческую тоску страшного места, наполненную почти физически ощутимым давно прошедшим, но немертвым прошлым.
      Издалека доносилось пение птиц, шум листвы и мычание коров. Конечников решительно протянул руку, отбрасывая легкую колышущуюся занавеску. За открытым окном был типичный сельский пейзаж, освещенный восходящим солнцем и подернутый легкой дымкой тумана.
      Высота позволяла взглянуть сразу на все: березовые рощи, в которых петляли маленькие речушки, далекие голубые озера, зеленые луга, мерно бредущие на пастбища стада. Было слышно даже щелканье бичей пастухов и лай пастушеских собак.
      Цвет неба и светила, тип растительности, не встречающийся на Алой, подсказал Конечникову, что он видит пейзаж совсем другой планеты. В голове мелькнула безумная мысль — вылететь в распахнутый проем и навсегда затеряться на нетронутых человеком просторах.
      Вдруг пальцы Федора наткнулись на скользкую и холодную как лед преграду. Конечников провел рукой вперед и назад, вверх и вниз, даже поднял кресло почти к самому потолку, чтобы убедиться, что в пяти сантиметрах за плоскостью окна пространство непонятным образом заканчивается.
      «Иллюзия… Фокус…», — сказал сам себе Федор, преодолевая желание разогнаться и таранить препятствие тяжелым антигравитационным креслом, в надежде, что это поможет оказаться ему по ту сторону…
      Конечников от нечего делать занялся осмотром помещения, пробежал глазами по корешкам книг, открыл тумбу письменного стола, заглянул в пустые выдвижные ящики, в которых никогда ничего не лежало.
      Затем пробежал взглядом по корешкам книг. Большинство названий было на каких-то тарабарских языках, давно уже не используемых в Обитаемом Пространстве. Несмотря на то, что Конечников мог читать и довольно бегло говорил на техно, не говоря уже о совсем простом неоло — языке эланцев, но он не мог сложить знакомые буквы в совершенно непроизносимые слова.
      Вплотную пришвартовавшись своим инвалидным креслом к одному из книжных шкафов, Федор с трудом вытащил фолиант из линейки книг. Внутри были репродукции совершенно неизвестных ему картин. Большинство из них было написано в доисторической древности, если судить по датам стоящим рядом с нечитаемыми словами. Кое- что конечно можно было разобрать, но буквы складывались в такие странные сочетания, что мозг отказывался верить в то, что люди могли так изъясняться.
      Конечников внутренне похвалил себя, сообразив, что его действия вполне соответствовали намеченному шаблону: пришел, скучающе огляделся, вытащил полистать книжечку, убивая время в ожидании заказа.
      Федор продолжал скучающе переворачивать страницы, внимательно всматриваясь в лица людей в странных нарядах прошлых эпох, изображенных то нарочито примитивно, то почти фотографически точно.
      Они были вполне узнаваемыми, обычными, много раз виденные пакадуром в жизни. В этих физиономиях читались вполне понятные, ничем не выходящие за пределы обыденного страстишки и чувства. Конечников на мгновение ощутил что-то вроде разочарования. Пролетели тысячелетия, но ничего не изменилось.
      Федор поковырялся еще в книжке, потом довольно небрежно бросил ее на стол. В этот момент открылась дверь, и появился хранитель, держа на подносе пухлый том.
      Профессор Огородников заскрипел зубами от гнева, увидев, как обращается гость с его раритетами.
      — Эта книга была издана… — начал он.
      — Совершенно верно, до потопа, — прервал хранителя Конечников. — Принесли?
      — Разумеется, господин… И все же, прошу вас аккуратнее обращаться с крайне редкими изданиями.
      — Хорошо, — ответил Федор, подхватив с подноса роман, толстенную книгу на 1000 страниц.
      Хранитель долго устанавливал альбом на место, бросая быстрые, косые взгляды на Конечникова.
      — Благодарю вас, профессор, — наконец, сказал Федор, когда ему надоела затянувшаяся пауза. — Я полагаю, что у вас есть неотложные дела. Скажите, сколько у меня есть времени?
      — Если вы пожелаете, я могу в виде исключения…
      — Спасибо, пока почитаю тут.
      — Я планировал вернуться только к ужину, — предупредил хранитель.
      — Великолепно, не буду нарушать ваши планы, — ответил Федор.
      — Приятного чтения, — сухо ответил профессор. — Извините, я вас покину.
      — Не забудьте про меня, когда соберетесь на поверхность.
      — Разумеется, господин.
      Хранитель поклонился, открыл дверь и вышел.
      Федор на всякий случай подлетел к дверке в дальнем углу кабинета, чтобы убедиться, в наличии сантехнических удобств — не хватало еще вызывать хранителя и выспрашивать, где тут сортир.
      Потом Федор устроился поудобней, еще раз мельком подумал, что его просто тошнит от той роли, которую он играет, и наугад раскрыл книгу. В голове зазвучали слова давно умершего автора.
      «…Историк вошел в здание космопорта. Максиму Величко, молодому человеку 78 лет от роду, было радостно и весело…»
      Федор приблизил глаза к тексту. Он не ошибся. Там действительно стояла цифра «78».
      Конечников, решив, что это банальная опечатка, продолжил чтение.
      «… Он любил свою работу. Ему нравилось все: частые командировки, новые места, новые люди. Но больше всего ему нравилось, то, ради чего он по 2 раза в месяц пересекал Галактику, бывая во всех мирах Обитаемого Пространства. Вот и сегодня у Максима все получилось, и он летел домой во Владимир с чувством выполненного долга.
      Максим уже представлял, как он вернется на Землю, в заснеженный, скованный 20-ти градусным морозом город, как с удовольствием вдохнет холодного, бодрящего зимнего воздуха, такого желанного после пекла Гелиоса.
      Еще ему подумалось, что соскучился по Маре, по тому, уюту и комфорту, которые возникали от одного ее присутствия.
      Максим пошел через громадный, практически пустой зал. Сквозь огромные, слегка притемненные окна в помещение рвались потоки света, рисуя в воздухе нисходящие косые дорожки, заставляя сверкать танцующие в летучих сквозняках пылинки.
      Историк поразился, какое несоразмерно большое здание использовано для приема и отправки пассажиров на планете, население которой составляло 29 тысяч человек. Но в этом была своя логика. Джихан, повелитель Обитаемого Пространства, строил даже не на века, а на тысячелетия. За такой срок все могло измениться.
      Информационное табло было отключено и даже зачехлено, поэтому Максим воспользовался сигнальным браслетом. Он задал поиск сети местных транспортных перевозок, а сам в ожидании данных стал смотреть в окно, глядя, как со стоянки взлетает воздушное такси, ведомое роботом-рулевым.
      Как частенько бывало в глуши, быстрый поиск не дал результата. Максим зарядил расширенный поиск, пытаясь найти хоть какую-нибудь доступную информационную сеть.
      Историка от этого занятия отвлекли громкие голоса, стук каблучков, наложенный на пыхтение задыхающегося от жары и быстрой ходьбы толстяка.
      Максим поднял голову и скользнул взглядом по странной паре, состоящей из толстого, обрюзгшего, довольно потрепанного мужчины и его стильной, шикарной спутницы. По принятому в Обитаемом Пространстве этикету, не стал вмешиваться в беседу незнакомых ему людей. Он деликатно отвернулся и продолжил свое занятие.
      — Какие люди, блин… Макс, ты, что — ли? — раздалось сзади…
      Максим обернулся. Его давно никто так не называл. В просторном пустом зале не было никого кроме странной пары.
      — Извините, вы меня? — спросил Максим.
      — Макс, епрст… Только не говори, что не узнал, — радостно улыбаясь проорал мужик, протягивая руки к историку.
      — Толик, — вдруг потрясенно сказал Максим, узнавая своего школьного товарища по каким-то неуловимо сохранившимся черточкам в лице и интонациям голоса.
      — Узнал, хрен моржовый, — радостно заорал Толик, хватая его и поднимая на воздух.
      — Толян, сколько зим, сколько лет, — сказал историк.
      — Что, сильно изменился? — спросил мужчина.
      — Да нет, не особенно, — соврал Максим. — Я же узнал.
      — А ты вообще как был, таки остался. Как будто и не было 60 лет.
      — Это что, так много времени прошло? — удивился Макс.
      В его памяти ярко проступил образ длинного, нескладного, большеголового подростка, ухаря, бунтаря, матерщинника и подающего надежды юного дарования. Вспомнилось, как много они чудили в веселой компании, проявляя недюжинную изобретательность для того, чтобы доказать, что им никто не указ.
      — Да, дружище, жизнь пробежала, оглянуться не успел.
      — Ладно, брось, — усмехнулся Макс. — Какие наши годы, все еще впереди.
      — Ну-ну, — с печальной, кривой усмешкой сказал Толян. — Макс, это дело нужно спрыснуть.
      — Ноль проблем, — ответил Максим.
      Внезапно он перехватил взгляд женщины. Внешность ее была совершенно стандартной, по негласно принятому большинству модниц эталону красоты: светлые волосы, неширокие, сильно открытые плечи, пышная, упругая грудь, длинные, стройные ноги, выигрышно подчеркнутые короткой, расклешенной юбкой.
      Вдобавок у спутницы школьного товарища были зеленые глаза, свои, натуральные, а не контактные линзы, что довершало образ стервы, роковой ведьмы, сердцеедки, губительницы мужчин.
      Этот имидж тиражировался женщинами на протяжении столетий в подражание первой леди Империи, супруге Цареградского правителя и ее амазонкам.
      — Копылов, может ты всеже соизволишь вспомнить обо мне? — насмешливо произнесла женщина. — Или решил обойтись? Старая любовь и все такое…
      — Ну что ты, моя сладкая, — преувеличено ласково ответил ей Толик. — Макс, разреши представить Ирину, мою подругу.
      — Это чтобы твой приятель не принял меня за дочку? — ехидно поинтересовалась женщина. — Или ты думаешь, он не знает, для чего большие мальчики и девочки живут вместе?
      — Однако, — сказал Максим и встряхнул головой, точно вытряхивая что-то из ушей. — Ирина, у вас язык как бритва.
      — Какие мы вежливые… Копылов, — обратилась она к своему спутнику. Как-то мне не очень верится, что этот человек раскопал в книжных завалах энциклопедию мата и ругался как сапожник.
      — Было, признался Максим. — Ругался.
      — И мы когда-то были рысаками, — неопределенно, в пространство бросила женщина. — Ну что ж, мальчики в целях экономии пойдут сосать бутылки на свежем воздухе. А куда бы мне несчастной податься?
      — В порту есть ресторан, — предложил Максим.
      — У меня лимит исчерпан, — грустно сказал Толян.
      — Я угощаю, какие проблемы, — ответит Максим.
      — Сегодня определенно не мой день, — раздраженно сказала Ирина, взглянув на Макса. — Мало того, что мой кавалер, будет весь вечер пороть всякую чушь, он еще на халяву напьется как свинья и будет всю ночь храпеть мне в ухо.
      — Ладно тебе, маленькая, — сказал заметно взбодрившийся Толик. — Не бузи…
      Он положил руку на тонкую талию своей спутницы, и, преодолевая ее нарочитое сопротивление, поцеловал в щеку.
      — Копылов хочет сказать, что уделит мне пару минут, включая прелюдию и надевание трусов, — сказала женщина, снова поглядев на Максима.
      Тот помимо воли покраснел. Уже много лет историк не слышал ничего подобного.
      Женщина, довольная произведенным эффектом, с улыбкой наблюдала за растерянностью человека, который невольно спутал все ее планы.
      — Макс, пойдем, — сказал раздосадованный Толик. — Это сейчас она злая. А выпьет рюмашку, другую, подобреет.
      — Да нет, это тебе после рюмашки станет все пофигу.
      — Ладно, ладно. Пошли.
      Ресторан помещался на последнем этаже космопорта. Небольшой зал, как обычно, был пуст. Шторы, кондиционер и тонировка создавали прохладный интимный полусумрак, наполненный тишиной и спокойствием.
      В этой тишине растворились попытки приятелей привлечь к себе внимание. Они покашляли, постучали по столу, грохнули отодвигаемыми стульями. Все осталось без изменения. Через несколько минут стих громкий, рассчитанный на привлечение к себе внимания разговор. Все без следа растворилось в полумраке уединенного места. Замолчал даже Толик, наслаждаясь освобождением от жары, глядя через окно в мир, где царил горячий и влажный субтропический полдень.
      За тонированными панорамными стеклами размеренно шла обычная, ничем не примечательная жизнь. Над морем кружились птицы. К причалу швартовался прогулочный катер. На плацу загорелые, голые по пояс солдаты охранного подразделения лениво делали вид, что отрабатывают приемы рукопашного боя. Кое-кто из них просто лежал на солнышке, сбросив ботинки, наслаждаясь ничегонеделанием.