— Федя, чего это? — спросил дед.
      — Работает, деда… Работает! — почти прокричал Конечников. — Кабель где?
      — Какой кабель? — не понял тот.
      — Что я в лавке взял, когда в лавке инспекцию делал.
      — А почем я знаю внучок, — ответил старик. — Где клал, там, поди, и лежит.
      — Давай вспоминай. Я был с Витькой. Отдал ему, сказал тебе передать, — Федор задумался. — Похоже, он у Витьки и остался. Не пропал бы. Ехать за новым не хочется. А то и не будет. Вещь-то редкая. Когда я был курсантом, остатки этих блоков на помойку выносили… Подожди…
      Федор накинул куртку и выскочил во двор.
      — То давай, то подожди, — огорчился дед. — Все у космонаутов перенял.
      Конечников рысью пробежал через двор, не обращая внимания на лай Крайта, выскочившего на шум из будки и забарабанил в дверь нового дома.
      — Витька открывай, — закричал Федор.
      — Кого там блин нелегкая несет? — раздалось из сеней.
      — Я это, я. Дело есть.
      — Ну чего тебе Федька? Детей разбудишь, — сказал брат, появляясь в проеме.
      — Помнишь кабель тебе давал? Провода с фишками пластмассовыми. Я еще сказал тебе его деду отдать.
      — Не, не очень. Мы бухие были сильно. Но вроде не выбрасывал и не выкладывал.
      — Ну, тогда ищи… Ты в старом тулупе был. Может так и лежит в карманах, если не выпал.
      — А… — вспомнил Виктор. — Тулуп в сарай к скотине отнесли. Пригодится телятам подстилать.
      Федор, матерясь, кинулся в сарай. Крайт, привлеченный топотом, выскочил из будки, залаял, вдруг смолк, завыл и, гремя цепью, поспешно убрался обратно в свое убежище.
      Федор не придал этому значения. Он влетел в сарай и увидел Лару, которая белесым, полупрозрачным призраком колыхалась в воздухе.
      — Завеса тьмы приоткрывается, Федор, — произнесла она.
      — Здравствуй, — сказал Конечников раздраженно. — Давненько не приходила. Я уж подумал, вернулась в свое царство с концами.
      — Вы, живые, так торопливы, — покачав головой, сказала девушка. — Вы делаете то, что не хотите, о чем будете потом жалеть. Вы знаете правду и давите в себе, в угоду каким-то сиюминутным интересам. Добро бы собственным…….
      — Лара, приходи позже, — попросил ее Конечников. — Пару раз ты мне славно помогла, но право же, не мешай. Хочешь — посмотри вместе со мной, но только так, что бы тебя не видели.
      — Я лучше подожду тебя снаружи, — ответила призрачная девушка. — Когда ты выбежишь, крича и думая, как прервать свою бренную жизнь.
      Девушка пропала.
      Федор, размышляя над странными словами призрака, нащупал на стене драный и замызганный тулуп, прося Бога, чтобы кабель оказался на месте. Кабель лежал в глубине левого кармана. Конечников рванул его наружу и отправился в дом.
      Виктор уже был там. Любопытство пересилило желание поспать. Дед, который клевал до этого носом, с нетерпением ждал, чем все закончится.
      — Нашел? — спросил его брат.
      — Нашел, — ответил Федор, нетерпеливо сбрасывая армейский бушлат. — Сейчас мы все узнаем.
      Он быстро, но аккуратно прочистил контактную колодку и воткнул колодку в гнездо. К удивлению и радости Федора, все сработало с первого раза.
      Памятуя о преклонном возрасте прибора, Конечников скачал все содержимое на свой комп, благоговейно глядя, как файлы почти тысячелетней давности ложатся в надежную память проверенного и мощного устройства.
      Процесс копирования занял довольно много времени.
      Наконец, данные были переписаны.
      — Ну, вот и все, — произнес Федор, обращаясь к изрядно заскучавшим родственникам.
      — Запускай, раз все, — раздраженно сказал Виктор.
      Дед Арсений промолчал, но его взгляд выдал его чувства лучше слов.
      Конечников выбрал самую последнюю запись и включил воспроизведение.
      На экране появился верхний пост горы Хованка. За бронеблистерами наблюдательного пункта было темно. Утробно, равномерно, не затихая ни на секунду, выл ветер. Снежинки таранили стены и стекла, добавляя низкий шипящий звук.
      В небе с громадной скоростью неслись облака. Они то поднимались, образуя призрачную, едва угадывающуюся во тьме перевернутую равнину, на которой то вспухали холмы, то образовывались громадные пропасти. Временами край облаков смещался ниже, накрывая верхушку горы, и все тонуло в молочно-белом тумане плотной облачной материи, сквозь прозрачный композит подсвеченной лампами изнутри помещения.
      На фоне всей этой фантасмагории, сидел еще нестарый человек, устало глядя на зрителей.
      — Это последняя запись, — сказал он. — При всем удобстве такого способа хранения информации мы должны думать о будущем. Прошло уже 33 года с момента катастрофы. Техника изношена, принтеры приходят в негодность, кончаются запасы расходных материалов: чернил, бумаги, дисков для хранения данных. Понемногу отказывают микросотовые батареи. Подумать только, то, что никогда не считалось за что-то важное, маленькие цилиндрики с пористым стеклом, которых всегда было в избытке, стали редкостью. Теперь каждая батарея на учете. Их теперь решено использовать только в обогревателях, ружьях, переносных фонарях и рациях.
      У меня есть пара-тройка неучтенных источников питания, которые я мог бы пустить на нужды записывающей аппаратуры. Впрочем, и так ясно, что погоды они не сделают. Если кто и посмотрит записи, так это те, кто найдет нас, какая-нибудь спасательная экспедиция.
      Впрочем, оптимизм здесь неуместен. Вряд-ли это случится при моей жизни или жизни моих детей. Никто не захочет, отвечать за банальное головотяпство. Поэтому сначала подождут, пока умрут все свидетели этой трагедии, потом их дети и внуки.
      Осторожные чиновники от Космофлота трижды по три раза дадут пройти срокам автономности поста наблюдения.
      Подумать только, какая мелочь решила наши судьбы……
      Хоть прошло уже много лет, этот день стоит перед глазами, точно это было вчера. Утро испытаний выдалось на удивление ясным. Дождь, который много дней поливал джунгли стих, облака разошлись. Стояло прекрасное субботнее утро. Я с тоской глядел на циферблат часов, на котором удручающе медленно ползли минуты длинных 30 часовых суток Амальгамы. Мне очень хотелось взять Арину с Павликом, как договаривались, и отправиться на пляж, купаться и загорать, пользуясь хорошей погодой. Кто мог знать, какими смешными окажутся мои разочарования той поры.
      Ничего не предвещало всех событий, которые случились под конец смены.
      Ариша, никак не могла дождаться меня с работы. Зная мою привычку засиживаться сверх положенного по любому поводу, взяла наш глайдер, и прилетела прямо на пост вместе с Джеком и Павликом.
      Жена захватила купальные полотенца, ужин для нас, детское питание сыну и коробку корма для собаки, все, что по ее мнению могло потребоваться нам в течение 4–5 часов до заката.
      В этот день у нас была назначена корпоративная вечеринка и многие сотрудники, вызвонили своих жен и детей прямо на станцию, чтобы не терять времени на сборы.
      Джек тут же затеял возню с Альфой, собакой Вики. Павлик полез трогать все тумблеры, до которых смог дотянуться. Сын, пользуясь тем, что стал всеобщим центром внимания, что-то лопотал на своем детском языке, разражался восторженными возгласами и негодующим ревом, если ему что не удавалось. Даже техники группы военной связи бросили свои дела, любуясь на карапуза.
      Тем временем, флотские из группы охраны, которым надоело валяться кверху брюхом у Синь-Озера за поселком геологов и смотреть на звезды в прицелы, затеяли учения по маневрированию «Святогора» на предельно низких орбитах.
      «Святогор», экспериментальный линкор, с самого начала вызывал у меня сомнения, уж больно несуразным он казался. Больше всего он походил на плоский, немного вздутый посередине лист с парными фортами на носу в корме, надстройками, в которые была упрятана корабельная артиллерия.
      Когда четыре тяжелых крейсера 59-ого проекта были заменены этим монстром, это вызвало у меня нехорошее предчувствие. Правда тогда казалось, что один, пусть большой и мощный корабль, не сможет обеспечить надежную охрану планеты.
      Потом, после ходовых испытаний и стрельб на орбите Крионы, сомнения в силе экспериментального линкора отпали.
      К тому же, 24 года мирной жизни, вдалеке от войны, заставили поселенцев забыть, что такое ночные подъемы по сигналу тревоги, обстрелы и бомбежки.
      В конце-концов, новый, пусть даже не слишком эстетично выглядящий боевой звездолет, должен где-то проходить испытания, набирая материал по эксплуатации в различных условиях.
      На Амальгаме все было новым, неопробованным, экспериментальным: жилые модули, буровое оборудование, которое спешно завозили для разведки и разработки совершенно случайно найденных залежей дикролита, перспективного минерала для композитной брони нового поколения, установки для его переработки, глайдеры и системы связи…
      И системы связи»… — повторил мужчина, задумчиво взглянув на зрителей.
      — «До сих пор не знаю, может быть это действительно Арина… — мужчина подождал немного, приводя в порядок мысли, и продолжил: — «На экране появилась голова дежурного с соседней станции наблюдения в Столбовых горах. «Хованка», — произнес он, — «Принимайте «Святогора».
      Меня это уже не слишком касалось, поэтому я не обращал внимания на разговоры в секторе военной связи до тех пор, пока вдруг привычный гул главного зала поста наблюдения взорвался криком — «Что у нас с передатчиком?».
      Техники побежали на вышку за посадочным полем к антеннам. Народ загалдел про отсутствие опорного сигнала на маяке, невозможность правильной триангуляции и врущий высотомер на на линкоре.
      Оператор проводки, багровея от натуги, кричал в микрофон — «Борт 4415, немедленно вверх!!»
      Корабль чиркнул по верхним слоям стратосферы и из-за своей несуразной формы с плохой аэродинамикой, пошел вниз.
      В небе появился огненный след. Он становился все шире, пока не исчез под верхним обрезом бронеблоков, заслоненный крышей здания. Вика и Арина кинулись на улицу за животными.
      Оператор продолжал орать, требуя немедленно включить двигатели подъемной тяги, прекратить снижение и выйти за пределы атмосферы, пока температура обшивки не достигла критической.
      В ответ, радио сквозь помехи прохрипело: — «Тяги не хватает. П……ц».
      Связь прекратилась.
      Начальник смены погнал людей вниз, запретив им пользоваться лифтом, и строго приказав задраивать люки между секциями лестничных маршей.
      На посту остались четверо: дежурный оператор, который, то вызывал «Святогора», то передавал предупреждение в главный узел связи, попутно покрывая отборным матом совершенно невиновный в трагедии орбитальный комплекс, за то, что они вовремя не сориентировалась, начальник, оператор радара и я, дежурный метеоролог.
      Некоторое время был слышно, как с лязгом хлопали двери между отсеками лестницы, отмечая спуск вниз основной группы. Мы стояли у открытого люка, готовясь при первых признаках опасности нырнуть вниз. Некоторое время ничего не происходило.
      Секунды тянулись как годы. Небо вдруг потеряло привычный бирюзовый оттенок. Купол атмосферы побелел, точно подернутый туманом, не потеряв при этом своей прозрачности.
      Редкие облака вспыхнули пронзительным сиреневым огнем, отраженным от далекого взрыва за горизонтом. Их свет за мгновения прошел все градации цвета от ярко-фиолетового до желтого, оранжевого и багровых тонов.
      Подземный гул перерос в вибрацию. Гора зашлась крупной дрожью. Было видно, как по склонам пошли каменные лавины.
      Потом со сверхзвуковой скоростью пришла ударная волна в атмосфере, таща за собой пыль, камни, вырванные с корнями пылающие деревья.
      Крыша блокпоста застонала от удара. Под чудовищной нагрузкой потолок просел, стены покосились.
      Светящийся фронт уплотненного воздуха жестко ударил по горам, сваливая в пропасть целые горные пики. Рев и грохот поднялся до запредельных значений. Я видел, как в полуметре от меня начальник смены, надрывая горло, что-то кричит, но не слышал его голоса. Я понимал, что надо спасаться, прыгать в люк и бежать вниз, пока держат ноги, но не мог оторваться от апокалиптического зрелища снаружи.
      Я глядел на огненный ад за окнами, отказываясь поверить в то, что это происходит на самом деле.
      Сияющий фронт ударной волны быстро ушел за горизонт, превращая зеленое море джунглей в пылающий ад перемешанных, горящих обломков.
      Стало темно от дыма. Приборы показывали, что во внешней среде скорость ветра достигла запредельных значений, а температура, несмотря на ураганный обдув, поднялась до 95 градусов.
      Легкий запах озона и гари, говорящий о локальном нарушении герметичности в уплотнителях бронеблистеров, наполнил помещение, жара стала проникать внутрь. Но это были мелочи. Блокпост выдержал первый, самый сильный удар.
      В тот момент я почему-то не подумал, об ужасной судьбе жителей городов и поселков. Мне в голову пришло то, что открыто стоящая на голом плато станция в Столбовых Горах, не имея надежной защиты в виде конуса потухшего вулкана, который прикрыл верхний пост от удара раскаленного воздушного потока и летящих каменных глыб, вряд-ли останется целой.
      Да и остальные, построенные уже в современную эпоху, не имеющие глубокозалегающих ЗКП, как опорная база «Хованка», не смогут противостоять стихии.
      Много позже, я часто со стыдом размышлял о своей черствости, коря себя за отсутствие сострадания сотням тысяч знакомых и незнакомых соотечественников, в момент их ужасной гибели, пока не понял, что никакая сила не смогла бы защитить их.
      Всех, за исключением таких же как и мы, скрытых бронированными стенами станций наблюдения.
      Начальник смены вызвал по переговорнику Викторию, и та подтвердила, что несмотря на интенсивную встряску от сейсмической волны и многочисленные трещины, подземная часть станции практически не пострадала……»
      Мужчина на экране вздохнул и продолжил:
      «— Я бы не стал вновь вспоминать вновь об этом страшном дне, который перевернул всю нашу жизнь, но совсем недавно я услышал, как Матвей, мой внук, с горящими глазами рассказывал про то, как налетели эланцы и подло сбили на испытаниях наш совершенно не готовый к отражению атаки корабль.
      Он даже добавил, что эланцы на бреющем полете прошли над горой Хованка и обстреляли станцию. Дети слушали, затаив дыхание. Особенно их убедил рассказ об обстреле. Как иначе можно было объяснить холодные, заваленные снегом и льдом пещеры, обрывающиеся оплавленными колодцами от попаданий снарядов.
      Я подошел к кучке мальчишек, дождался, когда рассказчик обратит на меня внимание, оторвавшись от живописания жаркой баталии на орбите, и попросил внука помочь со снятием данных с самописцев на верхнем наблюдательном посту.
      Для восьмилетнего ребенка не было желанней предложения.
      Мы выбрались из закопченных тоннелей, со следами герметизации подручными средствами, прошли по теплым жилым секторам. Стали подниматься в бронированной трубе гулкой и нескончаемой винтовой лестницы, разделенной на герметичные отсеки стальными дверями с колесами кремальер.
      Мальчик, пыхтя, двигался за мной. Когда мы одолели 6 тысяч ступенек, половину пути наверх, я предложил отдохнуть.
      Матвей уселся рядом на рваную подушечку, сделанную из пришедшего в негодность термобалахона — нелишнюю вещь в царстве холодного камня и капающих с потолка капель конденсата.
      Когда мы отдышались, я спросил у мальчика:
      — Внучок, а кто тебе сказал, что «Святогор» сбили эланцы?
      — Ты, — удивленно ответил он.
      — Как это? — поразился я.
      — Ну, то есть не совсем ты, — смутился мальчик. — Папа рассказывал мне про то, когда болела бабушка, ты говорил ей про эланцев.
      Я вспомнил далекое уже время, когда Арина задыхалась от кашля и металась в мокром от пота спальном мешке, не находя покоя для своего горящего в огне болезни тела.
      Она держала меня за руку и говорила что-то невнятное про то, что это она во всем виновата. Сказала, что в тот день она так торопилась посадить глайдер, что зацепила мачту маяка. Мне так не хотелось потерять ее, что я тут же придумал историю о широком следе от посадки неизвестной машины.
      «Таких глайдеров у нас не было», — придумывая на ходу, сказал я. — «Скорее всего, это был эланский десантный корабль. Эти ребята большие доки по части подлых штук… Только они могли…».
      «Правда?» — спросила она с облегчением. — «А я…»
      Через пару минут жена спала. Я строго-настрого наказал Павлику оставаться с мамой, а сам отправился с другими на заделку большой трещины в основании 14 штрека. К этому времени температура на поверхности упала до 65 градусов ниже нуля и от студеных сквозняков не спасали ни термобалахоны, ни обогреватели. Перекрыть доступ холоду во внутреннюю часть пещер, отсечь разрушенную часть подземного комплекса от помещений, в которых еще можно было жить, было вопросом жизни и смерти.
      Никогда не думал, что маленький Павлик запомнил этот разговор. Сколько раз он потом слышал правду от взрослых, но та ложь во спасение стала для него главной правдой, а все остальное просто версиями людей, которые не хотят помнить о своих врагах, чтобы не расходовать нервную силу, так нужную для выживания.
      То, что рассказывал мальчик, было дальнейшим развитием совершенно дикого, чудовищного мифа, создателем которого невольно стал я.
      Но возможно ребенку было легче поверить в то, что «Святогор» сбили эланцы, чем в раздолбайство обалдевших от безделья связистов, у которых в наиважнейший момент отказал передатчик.
      Когда уйдут очевидцы событий, уже никто не сможет подтвердить это или опровергнуть. В конце-концов, люди верят в то, что им выгодно.
      Даже если я объявлю во всеуслышание о том, как все было на самом деле, через несколько поколений удобная, красивая ложь снова вылезет наружу. Быть хорошим — это естественное человеческое желание»…..
      — Выключи, внучок, — произнес дед. — Великое горе нас сегодня посетило.
      Губы старика тряслись, в глазах стояли слезы.
      — Оба-на, — размышляя, произнес Виктор. — Это что, получается, вы, космонауты, невинных людей погубили на энтой вашей, как ее там, — Гале.
      — Можно подумать — ты непричем? — механически бросил Федор.
      — Не причем, братуха, не при чем, — откровенно радуясь, что не он замарал себя кровью, произнес Виктор. — Я тут кручинился о того, что не удалась у меня жизнь, а оказывается, вот оно все как обернулось.
      — Ну и радуйся, лапоть, — рявкнул Федор, вскакивая.
      Он с размаху пнул по табурету, на котором сидел брат. Табуретка полетела на пол, Виктор тяжело рухнул, но тут же вскочил.
      — Держи его Витюня, — тонким, испуганным голосом проблеял дед. — Еще исделает что над собой.
      Не слушая деда, Федор схватил бушлат и выскочил в сени.
      — Стой, Федька, — донесся до него голос Виктора. — Не дури. Дело — то житейское.
      Виктор попытался задержать Федора, но он технично и легко освободился от захвата и опираясь на здоровую ногу, непринужденно закатал коленом брату под дых. Виктор остался лежать на крыльце, жалобно мыча и пытаясь вдохнуть воздух в легкие.
      Бормоча что-то бессвязное, Конечников, громадными скачками, забыв о едва заживших костях, кинулся в лес не разбирая дороги, не думая о хищниках. Федор бежал долго, пока не устал.
      Он огляделся. Ноги привели его на то самое место. Здесь когда-то давно, в прошлой жизни приземлился корабль, оставив после себя броневую глыбу обелиска над могилой на пригорке и мечту о небе в голове мальчишки.
      Конечников понял, зачем он пришел сюда. Тут все началось, тут все должно и закончиться. Внутри был предательский холодок, усталость и почти радостное предчувствие скорого избавления от всех ошибок и страданий жизни.
      «Пожалуй, теперь мне ясно, какая она, обратная сторона звезд», — подумал Конечников, выдергивая пистолет из кобуры.
      Что делать с оружием, пакадур знал не понаслышке. Офицеры в части стрелялись по самым разным причинам. И сразу же, пустивший пулю в висок подонок, растратчик или трус терял в глазах окружающий большую часть своего бесчестья.
      Что-то пело Конечникову — «Мертвые сраму не имут». Нужно было только приложить ствол к голове и нажать на гашетку, чтобы получить вечное прощение за свое преступление.
      За гибель миллионов ни в чем не повинных жителей, за расстрелянную станцию «Солейна» и сотни своих товарищей, насмерть замученных мстящими за родных и близких эланцами. Но сначала он решил сделать то, зачем сломя голову и не жалея ног бежал сквозь лес.
      Федору очень хотелось разбить фотографию на памятнике, чтобы хоть как-то наказать человека, с которым и не был знаком вовсе, за то, что ему пришлось пройти, прежде, чем он дошел до истины, и за чудовищную правду, которую Конечников предпочел бы никогда не знать.
      Федор подошел к могиле, снимая оружие с предохранителя. На какой-то момент Федору стало страшно, вдруг он увидит разрытую яму и собственный, бьющийся в истерике труп, как это было однажды во сне. Но все было нормально.
      Могила артиллериста за много лет заросла травой, осела. Даже камни, которыми были выложен ее край, расползлись во все стороны, стали серыми, почти неотличимыми от пыльного дерна холма. Ограда сгнила, и ее остатки лежали в траве трухлявыми деревяшками.
      Конечников взглянул на выцветшую фотографию. С керамического овала пакадуру беспечно улыбался совсем молодой мальчишка в форме.
      У Конечникова в подчинении побывал не один десяток вот таких мальчиков, часто так и не успевавших получить еще пару звезд на погоны и навсегда оставшихся в раскуроченных эланскими снарядами орудийных башнях,
      В детстве человек на фото казался Федору таким взрослым, мужественным, решительным. Но сейчас, когда Конечников был боевым офицером, капитаном, командиром корабля, желание свалить все на сопливого второго лейтенанта было, по меньшей мере, жалким.
      Федор достал сигареты, закурил. Ночное зрение выключилось. Мир вокруг стал темным, собрался вокруг тлеющего уголька сигареты. За привычным занятием вернулась способность соображать. Конечников недоуменно посмотрел на пистолет в руке, словно пытаясь понять, в кого он собрался стрелять в кромешной тьме. Федор поставил оружие на предохранитель и сунул его в кобуру.
      В темноте, под порывами ветра, вздыхал мокрый весенний лес. Он долго сидел так, прокручивая перед внутренним зрением картинки детских и взрослых воспоминаний. Все жизнь представилась пакадуру сложным математическим выражением, иногда забавным, иногда страшным. Однако, точку было ставить рано.
      Потом, Федор вспомнил, что смерти нет. Он знал это совершенно точно. За выстрелом в голову не было черной пустоты небытия. Могло быть все: боль, мучения, сожаление, спокойствие, но не конец. Осознание того, совершил, не кончилось бы с выстрелом.
      Просто оглушенный эмоциональной бурей в голове, он, следуя традициями офицерской касты, решил осудить себя на самое большое наказание. Скорее всего, гораздо более суровое, чем ему действительно полагалось.
      Прокрутив в голове все свои действия, Федор вдруг понял некую запрограмированность произошедшего. Словно кто-то составил искусный план, который должен был привести к желаемому результату и к самоликвидации исполнителя.
      «Пусть меня ждут миллионы горелых мертвецов. Виноват, — отвечу», — подумал Федор. — «Но, пусть это случится тогда, когда должно».
      Конечников не знал, много ли ему отмерено, однако чувствовал, что в любом случае должен досмотреть, чем все закончится.
      Словно подтверждая его мысли, издалека донесся волчий вой.
      Конечников поднялся и зашагал обратно к дому.
      По дороге, он пытался понять, кто мог желать ему смерти, пока не понял, что действия только одного человека могли толкать его к насильственному прерыванию своей жизни — светловолосой девушки, с которой когда-то познакомился на этом самом месте, после посадки поврежденного экспериментального крейсера.
      Внезапно понял, с кем он встретился тогда и не распознал под личиной юной красавицы… Демоницу со светящимися во тьме глазами из старых дедовских сказок, страшную Одинокую Леди жадно рыскающую в поисках жертв.
 

Комментарий 17. Неуд.

      23 Апреля 10564 по н.с. 19 ч.37 мин. Единого времени. Альфа-реальность. Деметра. Дом князей Громовых.

      — Вот, однако, через сколько лет правда выясняется — заметил Управитель, ехидно посмеиваясь. — Мы ее считаем ценным специалистом, а она такие ляпы допускает…
      — А сам-то… — не осталась в долгу Живая Богиня. — Так любил палачествовать, что прибежал с другого конца Галактики. Тетке голову срубить — это святое. Никого поближе не нашлось. Мало того, что не справится с каким-то одним стариком, так еще и засветился…
      Мужчина хотел было вспылить, но передумал.
      — Можно подумать, что самой не приходилось, — без злобы ответил он. — Как тебе хвоста накрутили, так лично Конечниковскую медсестру эту на голову укоротила.
      — А сам? Кто Виктора Конечникова убил? Чем Живому Богу честный имперский служащий помешал?
      — Знал много. А сейчас так и думаю, что совершенно правильно. Нам одного Колывана хватило.
      Управители посмотрели друг другу в глаза и вдруг рассмеялись, поняв глупость это перепалки.
      — Да уж, — сказал Пастушонок. — Правда смешно?
      — Да, — ответила девушка. — Есть дела грязные, есть еще грязнее, а есть такие, что никому другому не поручишь. Для прикрытия критических огрехов… И кричать об этом, как пьяные мясники на скотобойне, — себе дороже.
      — Может, так и надо было, как случилось, — в раздумье сказал Живой Бог.
      — Что? — не поняла Рогнеда.
      — Мы практически напоказ выставляли бессмертие. Лезли на высокие посты, на первые полосы, и не сильно задумывались, как мы выдаем себя. Вот и провели в тени тысячелетия, уже после джихана, вынужденно читая мантру Проклятого, чтобы не сдохнуть. Спасибо Колывану.
      Управитель грязно выругался.
      — Не в этом дело. Живые Боги никогда и ничего не делают своими руками. Они действуют из тени, влияя на ключевые точки процесса не афишируя свои магические штучки.
      Ведь это настоящая магия высокого уровня, заставить человека самого захотеть сделать то, что тебе нужно и избежать ответственности. Зачатки этого всеобъемлюще правильного подхода мы применяли даже во времена, о которых пишет Колыван.
      И нападение на Гало, и атака запрещенным Конвенцией оружием орбитальной крепости Солейна из этой серии. Уже тогда мы понимали, что все должно быть сделано так, чтобы отказаться от «ошибок» подчиненных, превысивших данные им полномочия.
      Мы, Управители, должны быть всегда в стороне, всегда чисты. Без этого мы прямым ходом скатимся к единственному способу вознаграждения за послушание — обязательной раздаче долгой жизни, и даже бессмертия по факту заслуг перед вечными Хозяевами — заметила Рогнеда.
      — Я думаю, — это неплохой способ добиться эффективного влияния на определенных этапах, — ответил ей Пастушонок.
      — И, как следствие, — миллиарды бессмертных?
      — Да ладно, — усмехнулся Живой Бог. — Что дано, то всегда отнять можно. Но твои слова я запомню… Пойду я.
      — Хорошо, — согласилась девушка.
      Через несколько минут черная масса корабля поднялась над землей и исчезла в темной синеве вечернего неба.
      Рогнеда снова принялась за чтение.
 

Продолжение.

      Дома его ждал дед. Он дремал за столом, положив голову на тетрадку. Комнату освещал трепетный, колеблемый сквозняками огонек в масляной плошке.
      Федор вошел, стараясь ступать как можно тише. Но старик все равно услышал шаги.
      — Кто это? — испуганно спросил он, спросонья пытаясь разглядеть вошедшего.
      — Я, деда, — ответил пакадур.
      — Ну слава Богу, внучок, слава Богу, — вытирая непроизвольно выступившие слезы, сказал дед Арсений. — Витьку не встречал часом?
      — Нет. Это он что, с собакой меня искать пошел? Зря. Волки в лесу воют.
      — Ну как же, — резво переменил тему старик. — Свадьбы у них, вот и поют робяты.
      — Как бы ему свистнуть, чтобы домой шел — сказал Федор.
      — Он это…рацию взял. Сейчас я ему крикну по переговорнику, чтобы домой бежал.
      Он произнес в рацию несколько слов. Виктор вскоре отозвался. Слышно было плохо, но Федор всеже разобрал что с братом все в порядке и он возвращается домой.
      Федор бросил взгляд на стол, где осталось все его добро. На всякий случай скачал на новомодные микрокассеты все данные из компьютера, отстыковал древний накопитель и вернул его в сени, на старое место.
      — Убрал? — спросил дед, когда Федор вернулся.
      — Убрал, — ответил Конечников.
      — Завтра надо его подальше спрятать, от греха.
      — Я его в Гремячку кину, — сказал Федор.
      — Хорошо, — согласился дед. — Ложись спать, Федечка. Утром поговорим обо всем.
      Ночью Конечникову снилась Лара. Что происходило во сне, Федор не запомнил. Осталось только ощущение чего-то хорошего и радостного.
      Утро субботнего дня выдалось сумрачное. Временами накрапывал мелкий противный дождик, облака, казалось, касались верхушек деревьев.
      После завтрака, который прошел практически в полном молчании, старик напомнил внуку, что надо пройтись до речки.
      Федор оделся, подождал деда, и они направились к Гремячке, которая шумно несла свои воды через перекаты и омуты. Конечников выбрал место поглубже, и швырнул туда увесистый прибор. Накопитель с шумом плюхнулся в воду, оставив на поверхности расходящийся след от падения и цепочку пузырьков.
      — Вот и все, — сказал Федор.
      — Уж лучше бы внучок мы не смотрели, — размышляя, сказал дед.
      — Не знаю, — в задумчивости глядя на поверхность воды, морщинящуюся от потоков быстрого течения, ответил Федор. — Я давно стал догадываться, что тут что-то не так.
      — Как это, Федечка? — поинтересовался старик.
      — Говорил я с одним эланцем. Он ничего не отрицал… Что транспорты санитарные жгли, что раненых пытали и расстреливали, но про это… Еще так удивился…
      — А ему-то, откуда знать? — пожал плечами дед Арсений. — Что ему в детстве читали, то для него и правда.