— Здрасте, — возмутился Витька. — Никуда я своего брательника гнать не буду…
      — Оборотень это, из тех, что деда Арсения стрелили.
      — Витька, — вмешался в их разговор Федор. — Что с дедом случилось?
      — Да живой он, — ответил его брат. — Подожди, вот жену уговорю…
      — Может мне термокостюм снять? — предложил Федор.
      — Снимай, мабуть она без этой дьявольской одежи бояться тебя перестанет.
      Конечников с треском оторвал липучки гермошва, дернул молнию и быстро выскочил из скафандра, оставшись в комбинезоне униформы. От резких движений головой, мир опять пошел кругом, к горлу поступила тошнота. Федор вынужден был взяться за палку, чтобы удержать равновесие.
      — Ну, чего там? — поинтересовался Виктор.
      — Вылез, — ответил Федор. — Пол у тебя холодный.
      — Потерпи, сейчас пимки домашние дам, — ответил брат. И, обращаясь к жене, приказал — Выгляни. Огонь — то тебе зачем?
      — Отстань, — огрызнулась женщина.
      Из-за занавески выплыла свеча в тонкой руке, а потом показалась бледная маска лица, на которой бусинками блестели глаза.
      — Иди, — приказал Виктор.
      Трепеща крупным телом, оглядываясь на непреклонного мужа, стоящего позади, Тамара сделала пару шагов. По мере того, как он приближалась к Федору, ее свеча все явственней освещала лицо гостя. Женщина продолжала двигаться мелкими шажками, подслеповато щурясь и вытягивая вперед свободную руку, точно боясь наткнуться на невидимую преграду…
      Вдруг страх на ее лице сменился радостью узнавания.
      — Федя Конечников, — удивленно сказала женщина.
      — Это я, — подтвердил Федор. — А ты кто?
      — Не узнал, — покачала головой женщина. — Я Томка Девяткина из поселка.
      — А, это мы тебя с Витькой на солнцеворот в Гремячке искупали. В тот год, когда я в армию ушел.
      — С Алены своей, небось, пылинки сдували, — обиженно сказала Тамара.
      Вдруг она заплакала, развернулась и убежала, оттолкнув мужа.
      — Томка, ты чегой? — поразился Виктор. — Том, я, правда, не понял… Что о нас Федька подумат?
      — Отстать, не мешай, — донесся сдавленный голос.
      — Я зараз, — сказал брат и пошел за женой.
      «Ты чегой, обалдела?» — уловил Федор шепот за стеной. — «Нашла время красоту наводить. Стол накрывай, чай заваривай, етить твою мать. Он, поди, с дороги вечерять хочет, а ты у зеркала выкручиваешься».
      «А ты и рад меня пугалом выставить», — тихо, но злобно, ответила Виктору Тамара. — «Пока не соберусь, не выйду».
      — Ну вот, что ты тут поделаешь? — сказал Виктор, выныривая из-за занавески. — Братан, ты голодный?
      — Нет, — ответил Федор. — Дай после перелета отойти…
      — А это? — Виктор щелкнул себя по тому месту, где челюсть переходит в шею.
      — Может завтра? — спросил Федор. — Время позднее.
      — Да брось, — возразил Виктор. — Девять вечера, а завтра воскресенье. Бог простит, что проспали заутреню.
      — Тогда деда буди, — сказал Федор.
      — Не он, наверное, не будет, — подумав, ответил брат. — Да вечером он к нам и не ходит.
      — Как это? — удивился Конечников.
      — Живет он в своей халупке. Кушает с нами, за детьми приглядывает, по хозяйству помогает, что может. А ночевать — к себе в нору. И весь изведется, если не отведешь. Мычать будет, шамкать, даже плакать. Чем ему этот дом плох? Пригляду больше. Мы ему комнату выделили. Теплую. А там, того и гляди, спалит старый дом, и сам еще сгорит дурень старый, не дай Бог.
      — Я к нему, — сказал Федор.
      — Без меня не ходи, — предупредил Виктор. — Крайт тебя не знает. На двор выйдешь — налетит. Подожди, лучше я деда приведу, мыслю, он по такому случаю не откажется.
      Виктор ловко нырнул в сапоги, накинул полушубок, прихватил лампу и был таков. Конечников поднялся. Он прошелся по горнице, прикоснулся к свежим, еще не потемневшим деревянным стенам из добротного бруса, нашел на стене старинные, знакомые еще с детства картинки с кораблями и зданиями. От времени они сильно поблекли, изображение скорее угадывалось, чем было различимо.
      Были и относительно свежие карандашные рисунки окружающих пейзажей, детей, младенцев, Виктора и деда.
      Обнаружил он и свой портрет, нарисованный по-памяти, оттого не слишком похожий.
      Набросок был обрамлен в темную рамку с траурной лентой в правом нижнем углу. Чьим-то нетвердым почерком было выведено: «Раб Божий Федор, воин». Крок почувствовал тревогу. В реальном мире все было совсем не так, как он увидел однажды в своем сне. Занавеска отодвинулась. Появилась Тамара.
      Она была некрасива даже сильно напудренной, с намазанными свекольным соком губами и подведенными сажей бровями. На ее треугольном, скуластом лице с опухшими веками застыло выражение привычной тупости, слегка разбавленное явным, легко читаемым желанием понравиться шурину.
      То, что Тома была в этом, роскошном по местным меркам доме лишней, было видно с первого взгляда. Мужчина строит такое жилище для женщины, которую любит до безумия и которая способна оценить это.
      Глядя на Тому, Федор явственно представлял обычные для этого типа теток протекающую крышу халупы, треснутые чугунки, неметеные полы и битые стекла на окнах.
      Женщина принялась хозяйствовать, стараясь, однако, не измазать парадный, явно с чужого плеча сарафан, в котором она выглядела как чучело из этнографического музея. Конечников помнил, как смеялась Алена над этой формой одежды «поселковых дур». Федору стало неприятно, обидно за Алену и брата, который выбрал себе в спутницы такую чурку.
      Тома отставила в сторону печную заслонку и стала греметь чугунками в печи, доставая ужин для гостя. На лице тетки читалось сожаление по поводу непредвиденной траты продуктов.
      — Спасибо, не хочется, — вежливо отказался Конечников. — Пока добрался, думал, помру. Пусть душа на место встанет.
      — А как же ты там, между звезд летал? — жалостливо удивилась женщина.
      — И мы когда-то были рысаками, — усмехнулся Федор. — Попью воду с истоков Гремячки — оклемаюсь.
      — А было-то чего? — спросила Тамара. — В прошлом годе в поселке почту открыли, сразу кипа писем от тебя за много лет и похоронка. Мы уж не думали тебя живым увидеть.
      — Бой был, ранило меня. Поторопились наши ребята чуть-чуть, — пожав плечами, ответил Федор, не став вдаваться в подробности.
      — А кем ты был там? — женщина показала глазами вверх.
      — Командиром корабля, — ответил Федор…
      — О… — произнесла женщина и уважительно покачала головой. — Большой человек. Деньгов, наверное, много получал.
      Дверь распахнулась. На пороге, опираясь на плечо младшего внука и на палку, появился дед Арсений, весь высохший, сгорбленный, с безумным блеском в слезящихся, красных глазах, немощно тряся головой и механически загребая палкой.
      — Давай, деда, давай, — мягко уговаривал его Виктор. — Пойдем, недолго осталось.
      Старик с помощью внука одолел пару шагов до лавки и сел, продолжая трясти головой, и беззвучно шамкая что-то, одному ему ведомое.
      — Дедушка, Федор к нам вернулся, — громко и внятно произнес Виктор.
      — Какой Федор? — продолжая трясти головой и глядеть перед собой мутными, бессмысленными глазами, спросил старик.
      — Я, деда, — сказал Федор, подходя к нему. — Приехал, вот, на побывку.
      — Мой Федя постарше будет, — сказал старик, махая рукой, точно пытаясь разогнать перед собой морок. — Так ты говоришь, тебя тоже Федором звать?
      — Я — Федор, — с изумлением и ужасом глядя на старика, которого помнил еще здоровым и крепким, сказал Крок.
      — Федор, Федор, — согласился старик. — А моего Федьку там не видал? Говорят, сгинул он, только я не сильно верю. Еще тот озорник был, все время бежал куда-то. А тут, видишь ли, бумажка пришла, — умер, дескать, геройски. Только враки все это.
      — Видал, — согласился Федор. — В госпитале он, раненый.
      — А что с ним? — живо поинтересовался старик. — Женилку — то чай не оттяпали? Как же он детей делать будет? Очень я хочу правнучат от его, непутевого дождаться.
      — На месте у него женилка. За медсестрами бегал, хоть и на костылях, — уверил старика Федор.
      — Ой, скорей бы приехал, етить его мать, — старик заплакал.
      — Приедет. Скоро приедет. Меня вот, вперед послал.
      — Мил человек, ты располагайся, чувствуй себя, как дома, — проявил заботу дед, пытаясь вытереть слезы. — Аленушка нам кашки с сальцем даст повечерять.
      — Я не Алена, я Тамара, — с огорчением и раздражением поправила его женщина.
      — Витька, а деду можно? — спросил Федор, показывая на пальцах вечный знак, обозначающий бутылку.
      — Да наливаем ему стопочку… — ответил Виктор. — Дед у нас геройский, сидит, цедит весь вечер по глоточку.
      — У меня коньяк есть. Настоящий.
      — Ну, давай свой каньяк, — согласился Виктор.
      Очень скоро на столе было все, что надо. В чугунке исходило паром настоящее вареное просо, рядом на глиняной тарелке лежали нарезанное мелкими ломтиками сало и домашняя колбаса. В глиняной плошке, распространяя совершенно невозможный, давно забытый запах, похожий одновременно на аромат парного молока и влажную свежесть свежевыпавшего снега, лежали малосольные огурцы. Духовито, вкусно пахло свежевыпеченным хлебом.
      В центре Конечников — младший, явно гордясь собой, поставил лампу местной работы из расписной керамики, изображающую непонятного зверя тянитолкайский породы. Виктор залез лучинкой в печь, вытащил на ее кончике потрескивающий огонек и зажег свет.
      Горела двухфитильная масляная коптилка слишком слабо, чтобы разогнать мрак горницы и слишком ярко, чтобы можно было нормально видеть ночным зрением.
      — Может не надо? — спросил Федор. — Видеть в темноте я еще не разучился.
      — Деда не видит ночью без лампы, — вполголоса, глядя куда-то в сторону, — произнес Виктор.
      Он выудил древние, потемневшие от времени стопки с много численными сколами и мелкими, едва заметными глазу трещинками.
      Конечников — младший взял выставленную Федором на стол бутылку, в котором плескалась жидкость цвета темного янтаря, с уважением посмотрел на красную с золотом этикетку, на непонятные буквы. Марочный эланский коньяк в окружении убогой посуды на простом деревянном столе выглядел пришельцем из другого мира, артефактом, само существование которого невозможно в этом Богом забытом хуторе в четыре дома, посреди мрачного елового леса.
      — М-да, — сказал, наконец, Виктор, справившись с пробкой. — А дальше- то, как?
      Он показал на пластиковую шайбу, которая не давала выливаться жидкости сразу, а выпускала ее тонкой струйкой.
      — Как? Наливай и пей, — ответил Федор.
      — Вот ведь придумают, — с удивлением и восторгом, протянул Виктор, когда у него получилось наполнить стопки.
      — Ну, деда, давай с нами выпьем, — предложил Виктор. — За Федьку нашего, за то, что живой вернулся.
      Два брата чокнулись друг с другом, с женщиной и стариком, который с детской радостью поднял трясущейся рукой склянку и пригубил огненный напиток, перестав шамкать беззубым ртом.
      За первой последовала вторая, потом третья стопки. Дед Арсений тихо уснул, свесив голову на грудь и пуская слюни.
      За стеной заплакал ребенок, и Тома с облегчением поспешила к нему.
      В разговоре наступила неловкая пауза. В окна лился синеватый свет Крионы. Стояла неправдоподобная, мертвая тишина.
      Федор погасил совершенно ненужную лампу. Ночное зрение позволяло до мелочей рассмотреть комнату, оценить стены и потолок.
      — Как тебе хата? — поинтересовался, наконец, Виктор.
      — Супер, — ответил Федор. — Хоромы.
      — Хоромы, — вздохнул Виктор. — Эх, жизня. Ты то как, брат?
      — Нормально.
      — Не женился?
      — Куда там, — только махнул рукой Федор. — Без своего угла, мотаюсь по крепостям и гарнизонам.
      — А как оно на небе? — поинтересовался Виктор. — Узнал, какие звезды с обратной стороны?
      — Узнал, — сказал Федор. — С избытком.
      — Федя, а, сколько лет тебя дома не было? Пятнадцать, двадцать?
      — Двадцать почти, — ответил Федор.
      — А на вид, будто годов пять прожил в свое удовольствие на ентом, как его там, курорте.
      — От этого Гуня взбесился? — спросил Федор. — Кричал: «бездельник, бабник, пьяница».
      — А ты его… — брат усмехнулся, изобразив движение кулаком.
      — Пришлось поучить хорошим манерам. Ты мне лучше про деда расскажи.
      — А чего про него рассказыват, — зубы Виктора скрипнули. — Вернулся я раз с охоты… Пришел рано, с доброй добычей. Гуся на дальних лугах подстрелил…
      А тут… Дети ревмя ревут, Алена, посреди двора лежит, без головы. Кровищи лужа уже натекла. Деда нет… Он потом к ночи приполз. Избитый, стреленный.
      — И кто это сделал? — чувствуя, как его захлестывает бешеная злоба, поинтересовался Конечников.
      — Дед сказал, что прилетали космонауты на овальной штуке с башенками…
      — Сколько орудий было на башенках? — резко спросил Федор.
      — А я видел? — отстраненно отозвался Виктор, весь погруженный в воспоминания о том страшном дне. — Дед не сразу на голову поплохел. Он сказывал, что били его, допытывались про летопись. Даже накарябал, что не по нашему было на боку этой диавольской лодки прописано.
      — Осталась запись?
      — Осталась, куды ей деваться, — сказал Виктор поднимаясь. Он слегка, покачиваясь, подошел к киоту и вытащил клочок бумаги, вернулся к столу и протянул записку Федору. — На вот, читай, коли можешь.
      — ST boato de skoto № 2. Apartenajo de EKS “Praido Elano”, — прочитал Федор. — Так… «Прайдо Элано».
      — Что ты там бормоташ, нихрена не понятно, — возмутился брат. — И писано не по человечески, и что читаш ты, тоже не поймешь. Гул один.
      — Тут написано: «Посадочная шлюпка скаута номер 2. Собственность эланского космического корабля «Прайдо Элано». Ты с этой бумажкой к коменданту ходил?
      — Тож умный отыскался, — зло выкрикнул Виктор, непроизвольно стискивая кулаки. — Алену нужно было по-человечески схоронить, за дедом приглядеть, бо очень плох был, да дитев кормить.
      И тихо добавил, сникая точно сдувающийся воздушный шарик: «Ходил, конечно»…
      — Ну и что дальше?
      — А чего сделают оне? — глядя в пространство, сказал брат. — Алену не воскресят, деда не поднимут. Посочувствовали, аптечку дали с лекарствами.
      — Да… Выпьем, — предложил Федор. — За Алену, царствие ей Небесное.
      Братья не чокаясь, выпили.
      Потом они долго молчали.
      — Значит, Аленка за тебя пошла? — поинтересовался Федор.
      — Она лет пять ждала… Если ты об ентом… — глухо сказал Виктор.
      — Нет, не об этом. Это она все сделала? — Конечников обвел рукой по сторонам.
      — Да, — ответил Виктор. — Редкостного таланта баба. А каки картины рисовала… Я прибрал, чтобы не попортились. Только портреты оставил.
      — Видал. Дед, ну просто вылитый.
      — Да, — печально улыбнулся Виктор. — Аленка — она такая.
      Братья снова выпили.
      — Чем ты там, в космосе своем занимался? — спросил Виктор.
      — Да так, — ответил Федор… — Воевал. Знаешь, я этому «Прайдо Элано» две ракеты в цитадель закатал.
      — Ну и? — живо поинтересовался Виктор.
      — Две ракеты ему мало, — ответил Конечников. — Но по флагману второй эскадры «бессмертных» отметились все корабли нашей группы. Ему хватило…
      — Чего ему хватило? — не понял Виктор.
      — В дым, — ответил Федор.
      — А что ж они? — спросил брат. — К нам прибежали те, кто с его спасся?
      — Никто с него не спасся… Ни адмирал, ни даже пилоты десантных лодей. Всех пожгли. Это в прошлом году было, перед самым моим ранением.
      — Сквитался, значит, — грустно сказал Виктор. — Жаль, поздно. Давай еще жахнем.
      Они налили еще по одной и снова, не чокаясь, выпили.
      — За всех наших, кто жил, несмотря на огонь и холод, ветер и потьма подземные, — произнес Виктор.
      — И за деда, — добавил Федор.
      Конец 17 главы.

Глава 18
ОДИН ДЕНЬ МОКРОЙ ЗИМЫ