На летном поле мирно грелись на солнце две транспортные лодьи. Их экипажи мирно дремали в тени своих кораблей, кроме пары техников, которые лениво, не спеша, но методично и придирчиво проверяли сканером состояние обшивки.
      На башне контроля крутились тарелки локаторов. Параболические антенны дальнего обнаружения прислушивались к чему-то приходящему из-за пределов сияния теплого, сонного дня. Где-то там, среди звезд, не спеша, преодолевал последние сотни мегаметров грузопассажирский корабль.
      — Часа через 3 начнется посадка, — прокомментировал Максим, поглядев на сигнальный браслет.
      — А мы успеем, — засмеялся Копылов. — Выпьем за встречу и за отъезд, чтобы дорога была легкой.
      — С таким обслуживанием? — ехидно поинтересовалась женщина. — Уж лучше бы взяли в автомате мерзавчик, говеной порционной закуски и пошли на природу.
      — Однако, где же оператор? — недовольно сказал Максим, адресуя свой вопрос пустоте.
      — Йо-ху-ху! Ау! Живые есть?! — прокричал на весь зал Толян, так, что зазвенели хрустальные подвески в люстрах.
      Через пару минут, отчаянно зевая, появился молодой парень в шортах и сандалиях на босу ногу, натягивая фирменную робу с надписью «Космофлотсервис» прямо на голове тело.
      — Слушаю Вас, — сказал он, придя, наконец, в относительное вменяемое состояние.
      — Долго спать изволишь, любезный, — начал Толян.
      — Простите, но вы пока могли воспользоваться автоматом.
      — Какой автомат, о чем ты говоришь! Я друга детства встретил, гулять будем. Давай, блин, неси все самое лучшее, что у тебя есть: вино, коньяк, водку. Мяса приготовь в горшочках по купечески, лангет, салатик, бутерброды с икрой. Короче, бегом…
      В глазах оператора ресторанного обслуживания блеснул недобрый огонек.
      — Разрешите взглянуть на вашу карту.
      — Зачем тебе моя карта? — заметно сникая, спросил Толик.
      — Я вижу — гулять вы мастер… А лимит — он не резиновый.
      — Да очень надо было… Тоже мне бутылку водки пожалел человеку. А мне Империя орден вручила за героизм…
      Тебе такое даже присниться не могло: первый человек в государстве лично поблагодарил, «крест» на шею повесил и руку пожал. Не хрен собачий, если ты понял, а, между прочим, джихан, мать его арестовали.
      — Вы сами уйдете? — поинтересовался парень, стараясь оставаться спокойным и доброжелательным.
      — Молодой человек, — вмешался Максим, — моя карта в порядке.
      Он протянул ее оператору. Тот внимательно осмотрел ее, проверил на детекторе, считал данные.
      — Слушаю Вас.
      — Я, знаете ли, не большой специалист по этой части. Начнем, наверное, с меню: что есть, чего нет, что лучше получается.
      — Вы действительно с этим гражданином? — осторожно поинтересовался сервисмен.
      — Да.
      — Ты это, зубы не заговаривай. Официант! Выпивку давай и закуску, — вклинился Толян.
      Оператор обслуживания едва не зашипел от злости. Его губы зашевелились, глаза на мгновение поднялись к потолку. Мантра, которую он читал, оказала свое действие и человек, сухо кивнув, отправился за заказом.
      — Толя, чего это ты злой такой сегодня? — поинтересовался Максим.
      — Да ну его, куркуля поганого. Поставлен на свой пост — будь добр, обеспечь. Ты видел, как он идет? — глядя на сервисмена, произнес Толик. — Бегом должен бегать, уважение показывать, молодой еще.
      Максим не стал смотреть на задерганного парня. Он разглядывал лицо школьного приятеля, наблюдая, как расцветает тот, наслаждаясь властью над другими.
      Острое сожаление кольнуло Максима. Перед ним за 30 лет работы в клинике прошел не один такой пациент. «И этот тоже…», — подумал он. — «Почему? Что за проклятие такое? Отчего им всем не живется спокойно? Что не хватает?».
      Максим вздохнул. Вопросы были риторическими. Он знал на них ответы. Мысли унеслись далеко-далеко…
      На стол мягко опустился поднос.
      — Макс, не спи, — подтолкнул его Толян. — У нас радость. Господин товарищ начальник водовки нам с барского плеча пожаловал-с.
      — Простите, вы что-то сказали? — обернулся сервисмен.
      Он все прекрасно слышал.
      — Иди, родной, иди, — скучным голосом предложил ему приятель Максима, — Не ломай нам кайфа. Принес, наконец, и ладно. Мы пока жахнем по стопарику, потолкуем, выберем, чего кушать будем. А ты иди.
      Оператор тихонько выматерился и побрел к себе.
      — Не спи, Макс, замерзнешь, — сказал Толян и весьма довольный своей шуткой, рассмеялся.
      — А? Что? — спросил историк. — Извини, задумался. Наливай.
      — Я водку не буду, — сказала Ирина.
      — Шампанского! — гаркнул на весь зал Толик.
      — Извините, но вы с вашей картой не являетесь моим клиентом, — ответил оператор.
      — Не ну ты видал… Хамло… Я на тебя в контроль пожалуюсь… — с кривой усмешкой сказал Толян.
      — Пожалуйста. Может тогда, вами в корпусе Теней заинтересуются, — ядовито ответил парень.
      — А… — произнес Копылов и осекся. Потом, сбавив тон, добавил. — Стукач поганый.
      «Отлично», — подумал Максим. — «Теперь Толян надолго заткнется». Его глаза встретились с глазами женщины. В них он прочел нескрываемое недовольство своим спутником.
      — На что ты годен, Копылов, — раздраженно сказала Ирина. — Все у тебя не как у людей.
      Она встала и пошла к выходу.
      — С концами? — спросил Максим.
      — Вернется, сучка, — сказал Толян, разглядывая этикетку на бутылке. — Ты это, нервную барышню за стойкой попроси, пусть шампанского подаст. Иначе, когда Ирка придет, она такой скандал устроит.
      — А точно вернется?
      — Да знаю я эту актрису погорелого театра. Стерва, каких мало. Это она перед тобой выступает. Не обращай внимания.
      — А зачем ты с ней водишься?
      — Ты знаешь, как трудно сейчас найти женщину?
      — В смысле здесь, на Гелиосе?
      — Нет, везде… Может кроме Царьграда, как-никак город — миллионник, столица межзвездной империи. А в нашей глуши как везде… Тихо, пусто, людей мало. Все давно уже устроены, живут друг с другом не первую жизнь. Свободны или какие-нибудь дуры, с которыми никто ужиться не может или горем придавленные, которые убивают время в ожидании реинкарнации любимого.
      — Да ладно, — возразил Максим. — Есть куча свободных, независимых женщин.
      — Где ты эту кучу видел?
      — Ну, например, во Владимире.
      — Скажешь тоже, — возразил Толик. — Как-никак — старая столица. Потом там ведь большинство людей — научники. А у них тетки особые: тряпку берут двумя пальчиками, зато за хер хватаются обеими руками.
      — Ну и чего?
      — Да не люблю я так… Повстречались, потрахались, разбежались. А через пару лет снова: повстречались, потрахались, разбежались. Все довольны, все смеются. Я ведь хочу, чтобы меня понимали, любили, а не просто со мной свой зуд удовлетворяли.
      Взгляд Толика стал глубоким, обиженным, несчастным. Он опустил голову, притворяясь, что разглядывает бутылку.
      Наметанный взгляд много лет практиковавшего психолога отметил, что приятель изготовился изливать душу, сетовать на свои неудачи и давить на жалость.
      — Я за шампанским, потом твою приведу, — сказал Максим, ломая игру школьного товарища. — Выпей пока.
      — Макс, ты человек, — сказал Толик, бросая на Максима укоризненно-жалобный взгляд, приглашая остаться.
      Максим кивнул и быстро двинулся к стойке.
      — Что вы хотели? — поинтересовался оператор.
      — Бутылочку шампанского для дамы.
      — Могу предложить…
      — Что-нибудь попроще, но приличное. На ваш выбор, — мягко прервал его Максим. — Все равно ничего в этом не понимаю.
      — Хорошо, — ответил оператор и пошел в кладовую.
      Через минуту он показался из дверей винного погребка.
      — Извините, не могли бы вы мне помочь? — попросил он Величко.
      — Конечно, — ответил тот.
      — Вот ваше шампанское, — сказал оператор, когда они остались наедине.
      — Спасибо, — поблагодарил его Максим. — Вы хотели мне что-то сказать?
      — Да, — ответил оператор. — Ваш приятель очень плохой, опасный человек.
      — Если вы с ним ругались, это не делает его плохим.
      — Он страдает СН. Быть рядом с ним опасно для вашей психики.
      — Вы в состоянии поставить диагноз? Это прерогатива медиков — заметил Максим.
      — Я студент. Учусь на психологическом. Мы сейчас там как раз проходим синдром ненужности.
      — Очень хорошо. Я, как врач-психиатр с многолетним стажем, могу лишь подтвердить ваши выводы.
      — Тут не нужно прибора, чтобы понять, что за ним придут в любой момент.
      — СН и психические атавизмы часто вызываются неподконтрольной и неосознаваемой памятью о прошлых жизнях. Сейчас, это сначала изучают.
      — Вы историк? Охотник за памятью? — восхищенно сказал парень.
      — Так точно. Владимирский институт исторической реконструкции.
      — Здорово… Я когда — нибудь тоже буду там работать, — мечтательно сказал оператор.
      — Потерпите тогда этого… Вам придется иметь дело и с таким материалом.
      — Хорошо, — согласился сервисмен.
      …… — Он что, хотел у тебя отсосать? — поинтересовался Толян, когда Макс поставил на стол бутылку.
      — Что-то вроде того, — уклончиво ответил Максим. — Пойду теперь твою бабу искать.
      — Да уж, сделай милость, — одобрил его намерение Толян. — Она тут где-нибудь рядом ошивается. Скажи, что я сожалею и все такое…
      — Ладно.
      Максим нашел подругу Толика на веранде. Она курила, в подражание жене императора, длинную, тонкую сигарету, пуская по ветру вонючий дымок ганджубасовой отравы. Ирина сложила свои локти на перила и поставила ногу, обутую в туфлю с длиннющей шпилькой на первую планку ограждения, эффектно показывая то, что женщины обычно прячут.
      Максим подошел и увидел, что идиллический порядок внизу, на летном поле, который они наблюдали в течение получаса сквозь окна ресторана, был самым варварским образом нарушен.
      Пилоты проснулись все до единого, и с интересом пялились на женщину, которая совершенно бесстыдным образом демонстрировала им свои прелести и так практически не скрываемые очень короткой юбкой, а с нижней точки видимые во всей красе.
      Подруга Толика, казалось, не замечала, что два десятка мужиков внизу не отводят глаз от ее стройных бедер и того, что условно скрыто полупрозрачными, кружевными стрингами.
      — Он тебя прислал? — спросила Ирина. — У самого духу не хватило?
      — Нет, я сам.
      — Значит, Толик уже начал рассказывать тебе про свою несчастную жизнь, — иронически предположила женщина. — А тебе жалко его стало…
      — Начал. Но пока я хожу, он уговорит пару стопариков.
      — Думаешь, повеселеет?
      — Может быть… Не слушать же его нытье, — с усмешкой ответил Максим. — А чего это ты? Не боишься, что народ ослепнет?
      Он указал рукой на поле.
      — Если ослепнут, то так им кобелям и надо. Будет хоть какая-то польза, что занимаюсь шейпингом по 2 часа в день и каждую неделю хожу на миостимуляцию…
      — А еще личный психотерапевт, гуру для занятий по духовному развитию, парикмахерский салон, маникюр, бассейн, солярий… — предположил Максим.
      — Слава Богу, своего солнца хватает. Это не Владимир какой-нибудь.
      — А кредитных баллов?
      — С паршивой овцы хоть шерсти клок, — с усмешкой сказала Ирина. — Толик на что…
      — Зачем тогда с Толиком поругалась?
      — Все у него не как у людей. Даже в ресторан сводить не может без фокусов.
      — «Мой миленок алкоголик, мой миленок паразит… — начал Максим.
      — «… Он любви моей не ценит, я сосу, а он храпит», — безо всякого стеснения закончила частушку женщина. — Макс, а ты ничего… Теперь я верю, что ты изучал энциклопедию древнего мата.
      — А ты сама, откуда это знаешь? Матерные частушки — это не то, что преподают в школе.
      — Ты ходил в школу? — удивилась женщина. — А по виду не скажешь.
      — Мало ли когда человек начинает непрерывное существование, — почему-то Максиму вдруг страстно захотелось оправдаться. — Зато я в этой жизни 2 высших образования получил и в институте исторической реконструкции работаю.
      — А по виду не скажешь, — произнесла те же слова, но совсем другим тоном Ирина. — Я давно уже живу. Помню, что со мной было и чего со мной не было. И все эти хохмочки из прошлых времен.
      — Доисторических? — удивился Максим.
      — Кто знает, кто знает… Ты со мной дружи, историк, может быть, сгожусь на что… — с грустью сказала Ирина. — Пойдем, а то дитятко там весь исхнычется.
      Женщина вдруг посмотрела вниз, потом легко и непринужденно сделала «колесо», на мгновение, замерев на руках продемонстрировав зрителям внизу длинные, стройные ноги и практически голый зад.
      Потом Ирина, довольная произведенным эффектом, послала опешившим космолетчикам воздушный поцелуй и скрылась в дверях, потянув за собой Макса…»
      Конечников оторвал глаза от текста. Ему просто не верилось, что такое вообще могло быть.
      — Чего ночью темной не приснится, — пробормотал он, делая попытку закрыть книгу.
      Но взгляд его снова зацепился за слова, и Федор, помимо воли продолжил чтение.
      «…Толику, как окончательно спившемуся алкоголику, хватило пары стопочек, чтобы поплыть. Приятеля Макса не слишком интересовала жизнь своего школьного друга. Главное было в том, что рядом был человек, который наливал и вынужден был выслушивать бредни неудачника, подогретые водочными парами.
      — Макс, ну хоть ты меня, вижу, понимаешь, — вел свою партию в дешевом и насквозь предсказуемом алкогольном театре Толик. — Я говорю: — «У меня руки золотые»… А он, сволочь, с наглой мордой отвечает: — «По психологическим параметрам вы не подходите на должность наладчика». Я ему: — «Очнись, мужик. Я любую деталь выточу, спаяю, подклею. Да я неисправность, нутром за километр чую». А он мне — «Вы знаете, вот это и пугает. Наладчик должен быть ленивый и сонный.
      От него требуется спокойно, без эмоций менять блоки и настраивать программы по шаблонам. Хорошо, если у него есть занятие в свободное время, хобби, о котором он думает во время работы. Алгоритмы работы совершенны и человек здесь нужен, чтобы нажать кнопку «ОК"».
      Нет, ну ты подумай… Хочешь, как лучше, а тебе отказывают лишь потому, что не умеешь спать с открытыми глазами.
      — Ну и чем дело закончилось? — поинтересовался Максим.
      — Я и так, и этак, а этот гад говорит: — «Да поймите же вы, наконец, что ваше желание разнообразия, активности напрямую скажется на качестве работы. Вы ведь неосознанно стремитесь наполнить жизнь различного рода приключениями, эмоциональными встрясками, чтобы подчеркнуть свою значимость и нужность. А где вы видели на производстве приключения… У нас не бывает перебоев с запчастями и заготовками, впрочем, как и необходимости делать что-то срочно, по великой нужде». А я ему прямо в лицо так выдал. «Гнида ты», — говорю, — «казематная. Ты что живешь, что не живешь, все для тебя чурки едино».
      — Ну и чего? — спросил Максим, поддерживая разговор.
      — А он даже не обиделся, — Толян огорченно вздохнул. — Мужик вроде… Ну, хоть бы голос повысил, выругался, неудовольствие показал. Уж я бы тогда…
      Он сжал пухлую ладонь в кулак, скроив на лице непреклонно-волевую, угрожающую гримасу, которая постороннему человеку показалась бы скорее смешной и жалкой.
      — Копылов — герой… — иронически сказала его подруга. — Языком трепать…
      — Ирка, молчи! — заплетающимся языком, выдохнул Толян, с грохотом обрушивая кулак на стол. — Не видишь, мужчины говорят!?
      — Пойду я тогда воздухом подышу, — сказала она. — А мы с тобой дома потолкуем, когда протрезвеешь…
      Женщина поднялась и вышла.
      — Давай, давай, дура, — зло пробурчал себе под нос Толян.
      — И часто вы так? — поинтересовался Максим.
      — А чего от блаженной ждать, которая с призраками болтает…
      — Да половина Империи, общается с развоплощенными как с существами из плоти и даже живет с ними, — усмехнулся Макс.
      — Оттого все и п*зданулись, — Толян снова опрокинул стаканчик, откусил кусок от бутерброда с карбонатом. Помолчав, добавил. — Хорошо вонзилось…
      Толик снова обрел благодушно — расслабленное состояние.
      — Макс, а ты знаешь, что я даже в Дальней Разведке побывал. Лет тридцать назад…
      — Дальней Разведке? — удивился Максим.
      — Не в шарашкиной конторе, а в самой настоящей Дальней Разведке. Мы на Глюкранду ходили. Ты знаешь, красота… Планета чистая, нетронутая. Деревья почти как наши. В речках рыба, зверья всякого. А мы на орбите болтаемся. Четыре корабля Дальней Разведки со всем своим реквизитом и личным составом, включая начальника экспедиции, доктора геологии Карлушу Хохлушкина.
      Тормоз был, доложу тебе… Так он за все время, на планету ни разу не опустился. Пока я не заставил… Говорил, что его работа следить за правильностью выполнения процедур другими и составлением отчетов. Все остальные ему подстать. Глазки в экран, и думают, что это и есть жизнь.
      Вот этот весь народ малахольный сидит за своими терминалами, кнопки жмет. А как на поверхность идти — в глазах скука… Не дай Бог душевный покой будет потревожен. Ты бы видел, как они по земле ходили… Или след в след или плавали на антигравах скафандра. Ни разу не вдохнули местного воздуха, ни разу не искупались. Зато много спорили, о генокодах и поразительном сходстве форм жизни, удаленных друг от друга почти на 10000 парсек. Смонтировали биолабораторию и все проверяли, как скоро инфузория туфелька в местных условиях загнется. Даже спали в скафандрах.
      Как мне многие месяцы, одуряюще равномерные, тупые, однообразные, хотелось, сидя в композитовой коробке корабля, болтающегося на орбите…
      — Ну, не тяни резину, Толян, — попросил Макс. — Что ты там учудил?
      — Учудил, ох учудил, — довольно ухмыльнулся Толян. — Было в партии четверо рабочих, но какие-то робкие, забитые. Чуть что сразу — а можно?
      Можно, епрст… Ну, я их быстро выучил, в чем сладость жизни. Взяли мы из запасов нашей посудины канистру спирта, пару шпалеров и полетели с планетой знакомиться.
      Приземлились… От наукарей слышали, что жить на Глюкранде можно. Однако, чего они скафандров не снимали? Сомневались… Вдруг какой трабл…
      Сначала вмазали для храбрости, страшновато было… Зато потом… Выходим из десантного люгера, никаких кастрюль на головах… Благодать Господня… Солнце, ласковый ветерок, море, песочек белый.
      Я Славика и Семена определил костром заниматься, палатки ставить, а сам с Генкой, тоже парень чумовой оказался, полетел за мясом. Короче, подстрелили мы животину, на оленя похожую, привезли в лагерь. И такое у нее мясо, оказалось, доложу тебе, просто пальчики оближешь. А под спирт, вообще зашибись пошло.
      Так мы культурно отдыхали, пока наши уроды не приперлись. Им, видишь ли, завидно стало.
      Лично Карлуша прилетел. Спрашивает: — «Вы хоть понимаете, что натворили?». А я в ответ, правдиво так, по-простому отвечаю: «А х*ли? Тут курорт, лучше, чем на Царьградском побережье. Ребятам надо отдыхать или нет?.
      Мы уже 8-ой месяц на орбите загибаемся, а вы, наукари, никак не разродитесь».
      «С нами», — говорю, — «садись, будем открытие планеты праздновать, имя ей давать будем».
      Карлуша аж позеленел. «Вы, «— говорит, — «Копылов, даже не понимаете, что сделали. Вы — ископаемое, живой питекантроп. Степень вашего невежества чудовищна».
      Короче… Не хотели, а пришлось. Жилой модуль с орбиты опустили на поверхность. Нас на карантин… Ежедневный томограф, кровь из вены, генетический анализ, психосканирование, хорошо не ректоскопия. Устроили регулярные полеты в окрестностях, сбор материала…
      Если ты думаешь, что они за нас беспокоились, — Толян нервно дернул подбородком, — то мимо… Мне уже потом один лаборант объяснил. Они боялись, что наши микробы перезаразят местных животных.
      Ха, да что им будет. Там в море, в бухте такие туши плавали, больше звездолета. А голосистые… Звука не слышишь, а чувствуешь только, как через тебя волны пробегают. Короче, наши придурки еще полгода там проваландались, даже подмогу с Земли вызывали. Распыляли какие-то там антитела, чтобы местная жизнь иммунитет против меня имела… Это что, я такой зараза? — с глупой гордостью спросил Толян. — А я все это время сидел в цугундере. Даже свежего воздуха вдохнуть не давали.
      Бухта Радости, блин. Каждый день проверяли, не открутил ли я болты на иллюминаторе. Потом, отвезли меня на Кассию и сказали: — «Вот Бог, а вот порог, макаронов пачку, да х*ров тачку. И наше к тебе полное неуважение. Спасибо, что нам все испортил. Таких как ты, к Космосу на пушечный выстрел подпускать нельзя.
      Пошел ты, куда глаза глядят, а нам больше на дороге не попадайся».
      Хорошо, пинка ускорительного не дали.
      — Ну, ты отчебучил, — усмехнулся Величко.
      — Это еще что — продолжил рассказ Толик…
      Максим внимательно смотрел на своего давнего приятеля, мысленно представляя его путь от незрелого подростка, страдающего юношеским максимализмом, до старого, битого жизнью, потерявшего прощающий многое цвет молодости, но оставшимся таким же недоразвитым, как и 60 лет назад.
      «На что направлял свои душевные силы человек?» — с досадой подумал Максим. — «Чтобы держаться кретинских представлений о жизни, которые сформировались, от желания насолить взрослым? Или он выполнял некую автопрограмму, цель которой, — обеспечить эмоциями на много лет вперед?
      — А было ли у тебя что-нибудь этакое? — аккуратно перевел разговор Максим. — Что душу на старости лет греть будет.
      — Состаришься тут… — грустно сказал Толян. — Эту мантру каждый час по вещанию передают, вместо сигналов точного времени.
      Раньше как было, — человек стареет, мудреет. А теперь… В окно глянешь, — на соседнем доме мантра. На притолоку посмотришь — там она красуется.
      В церковь придешь — накорябана рядом с «Отче наш». Даже на цветнике перед аэропортом и то эту надпись из пионов высадили. Все 12 слов. Не дадут состариться…
      — Ну, а что уже сейчас греет? — проникновенным голосом спросил Величко.
      Толян подозрительно посмотрел на приятеля, проверяя, не издевается ли он… На лице мелькнуло ясно видимое сомнение: — не стукачок ли старинный друг, из последних сил выполняющий план по «закладке» недовольных.
      Но поскольку эффектный рассказ о самом козырном приключении входил в либретто пьяного моноспектакля и уже жег губы, Толян решился.
      — Было, Макс, было, — хочешь верь, хочешь не верь. Вот здесь, — он показал на правую половину лба, — наискосок должен был быть глубокий шрам. Сантиметров 10 в длину… Случилось это так. Меня прибило к строителям. Они подземный туннель для скоростных поездов строили. От Царьграда, до места чуть западнее Владимира. Смекаешь, о чем я?
      — Не, не въеду, — сказал Максим, — хоть убей.
      — Эх ты, ботаник… Город они там восстанавливают мертвый. Хотят сделать его таким, какой он был до Большого Голода.
      А дорога нужна, для сверхбыстрых экспрессов, чтобы наш Даня мог за полчаса из дворца на историческую родину метнуться.
      — Ни хрена себе, — изобразил удивление Максим. — Ну, этот может себе позволить…
      — Да ладно, нормальный он мужик. И баба у него…, — Толян замолчал, мечтательно прикрывая глаза. — Не чета этой корове Ирке. Ирка — дырка, дешевая, блин, подделка. Оттого и терплю, что похожа…
      Короче. В один прекрасный день захотела госпожа императрица на работы посмотреть.
      А джихан так удобно придумал: садишься в поезд весь такой старый и допотопный с виду, и за полчаса ты из края вечного лета попадаешь в северную замороженную страну. Туда, где солнце выглядывает из облаков не каждый день, а зимой на 3–4 месяца ложится снег.
      Там он выходил на тихом перроне, в подземном пункте прибытия, почти ничем не отличающейся от станций метрополитена, переходил на «конечную» какой-то «серой ветки» в древней транспортной сети.
      А потом ехал на таком же допотопном поезде, куда ему надо, и думал, что на две с половиной тысячи лет назад попал прямо из своего цареградского скворечника.
      Ребята говорили, что восстановили только подземелья, вестибюли станций, да часть города в центре и около входов на остановки подземных поездов. А остальное пока что просто нарисовано голографическими проекторами. Сам я не был, не видел. Нас дальше «Царьградской», это мы так место, куда поезд из нашего тоннеля приходил, обозвали, не пускали. Но не суть. Так вот, — сказал Толян. — Я отвлекся, чтобы ты лучше понял всю диспозицию. Небось, и не слышал о таком?
      — Да так, как-то краем уха, ничего конкретного.
      — Эх, Макс, не рубишь ты фишку в нынешней жизни.
      — А ты чего, уже срубил? Оттого у тебя шрам должен был быть на полголовы?
      — И руки без пальцев, — добавил. Толян. — Тогда мне и пальцы оторвало. То, что потом их отрастили, хорошо, но что вот башку мне залатали, так, что шрама не осталось — это, конечно непростительно.
      — А чего так? — удивился Максим.
      — Кому такое понравиться может?
      — Мне, — без улыбки ответил Толик. — Как память о самом стоящем событии в моей никчемной жизни.
      — Толик, ну ты ходишь вокруг да около. Не тяни.
      — Слушай и учись, — пошутил Толян, и продолжил уже серьезно. — Однажды, когда мы уже закончили работы и занимались тем, что устраняли мелкие недоделки, к нам пришла она. Императрица Рогнеда. Хоть она и оделась попроще, но мы ведь все вещание смотрим. К тому же четверка мордоворотов из Теневого корпуса не оставляла никаких сомнений.
      Она попросилась — возьмите в рейс до «Царьградской». Бригадир репу почесал, поразмыслил, согласился. И действительно, почему бы и нет. Команда отправляется из 8 человек на мелкие работы, места полно. Почему бы не сделать приятное супруге нашего государя — императора? Она потом, наверное, и не вспомнит, зато, если откажешь, точно не забудет. У них у всех на эти вещи долгая память.
      А потом, она, хоть и живет, чуть ли не с доисторических времен, но так хороша, глаз не отвести. Просто рядом постоять — и то праздник.
      Бригадир позаговаривал ей зубы, пока ребята срач из салона выгребли. Посадили Рогнеду с охраной в вагончик, полетели.
      Вагончик такой плохонький с виду: лавки дерьмантиновые, обшарпанные, ручки на спинках лавок потертые, полы из какого-то невообразимого материала, все исшарканные. На стенках ребята слова разные написали. Даже неудобно было перед ней. А императрице хоть бы что. Сидит и улыбается чему-то про себя.
      А ты знаешь, Макс, этот вагон действительно летел, не касаясь стенок тоннеля в кольце из энергетических полей. Это потом он уже садился на колеса, когда скорость ниже 90 км опускалась.
      Парни сначала сидели, как аршин проглотив, шевельнуться боялись, потом, увидев, что императрица закурила, тоже потянулись к куреву, расслабились, стали переговариваться шепотом, потом и вовсе разбрелись в кучки. Мы уже половину дороги проехали, когда в кабине заревела сирена, замигали красные огни.
      Наш машинист, схватился за рукоятки, включил защиту на максимум. Закричал: — «Всем в кресла, скорее пристегнитесь. Дисторсия поля». Проекторы в стеклах погасли. А там — сплошное серое марево, Скорость была еще та, ведь эти поезда за полчаса до Москвы доезжали. Заслонки, выползли, перегораживая окна.
      Мне потом объяснили, что какой-то гад на перегоне испортил индукторы. Ну, мы все — кто просто не успел, кто не допер сразу. Рогнеда эта, сразу видно бывшая амазонка, не заставила повторять дважды приглашение.
      А перекос полей это такая адская штука, когда летящий в тоннеле поезд может просто закрутить, расплющить, забить в стенку так, что одно мокрое место останется. Вот и нас шваркнуло.
      Толян нервно плеснул в стакан водки и выпил залпом.
      — И что было дальше? — спросил Максим.
      — Шарахнуло так, что я ненадолго потерял сознание.
      Защита выдержала. Почти… Вагон развернуло, и он несколько метров тоннель поперек пахал. Понятно, голова и хвост в дым……. Гавриков моих из бригады просто размазало. Царство им небесное, Всех охранников императрицы поубивало. Когда я очнулся, она эмиттеры поля заливала из огнетушителя. Увидела, что я жив, обрадовалась. Подскочила, маску дыхательную на лицо надела, чтобы не задохнулся.
      — Я говорю — «Спасибо, твое величество, но все равно нам хана».
      — «Пока не умер — сражайся», — коротко бросила она.
      И снова тушить.
      Вагон разогрелся как духовка, излучатели поля горят, а она знай, белой струей из баллона лупит.
      Меня как подкинуло. Я тоже схватился за огнетушитель. Это уже потом я почувствовал, что в башке железяка, а пальцы раздавлены.
      Знаешь, страха не было. Было даже как-то весело. Когда гореть перестало, мы подумали, что все в порядке, справились. Наступила передышка. Огляделись мы. Вагон перекорежен, стойки смяты, пол горбом, кресла выдраны.
      «Легко отделались», — подумал я. И только я так подумал, что-то грохнуло, и тоннель начал оседать. Силовой генератор работал, но защиту все равно сминало, вагон плющило. Вот тут и прошлось мне вспомнить все, чему научился: как аварийные опоры ставить, как муфты резьбовые на них крутить… Без инструмента, раздробленными пальцами…
      Ты, Макс, не поверишь, но ту опору, что вчетвером ворочали, я один поднимал.
      Рогнеда, даром что императрица, помогала мне, при этом ругалась так, что я в жизни такого забористого мата не слышал…
      Вагон просаживался, потолок с душераздирающим скрежетом придавливало к полу. Я работал как проклятый. Опоры гнулись как спички, но я успевал ставить по две новых, вместо одной сломанной. Их снова сгибало, крепчайший композит, из которого они были сделаны, с грохотом лопался.
      В меня куски отлетали. Я даже не чувствовал. Внутри был какой-то восторг. Я знал, что все получится, несмотря ни на что. Такого со мной не было ни до, ни после…
      Толян вздохнул. Некоторое время помолчал, опустив глаза.
      — Недаром я старался, — продолжил он, — остался в раздавленном вагоне кусочек метр на полтора, где можно было даже сидеть.
      Она увидела, что я кровью истекаю, не побрезговала, оторвала подол от платья, замотала мне руки и голову.
      Потом попыталась вызвать спасателей, но почему-то связи не было.