— Не понял, — сказал Крок. — Зачем газ?
      — Я догадалась, откуда ты все это вывел, — заметила научница. — Наблюдательность… Но катушки стартовых компенсаторов горят лишь оттого, что в шлюзе слишком высоко остаточное давление газа.
      — Не понимаю.
      — Это просто. С громадным ускорением бомбардируя силовое поле компенсаторов, атомы газа служат инициаторами реакции. Это так просто, Тед.
      Хелена протянула к нему руку и погладила его по щеке.
      — Хелена, зачем ты мне все это рассказываешь? Это ведь секретные данные.
      Конечников поднялся, разрывая дистанцию.
      — Ты должен это знать, тем более, все равно нам всем конец. Может это спасет тебе жизнь.
      Женщина призывно взглянула на пакадура.
      — Что ты имеешь в виду? Откуда упаднические настроения? — Федор отодвинулся и продолжил, подражая интонациям дикторов видеовещания: — На Базе отличные командиры и лучшие в Обитаемом Пространстве орудия. Наше дело правое… Да и вообще — ковырнуть орбитальную крепость занятие крайне хлопотное.
      Хелена бросила на него презрительный и оценивающий взгляд.
      — Не пишу я в Службу, успокойся… Наши начальнички погрузят разработки лаборатории на корабль под красным крестом, вместе с женщинами, детьми и раненными, чтобы попытаться ввести противника в заблуждение.
      — Их линкоры и тяжелые крейсера, после того, как скауты 4-ой эскадры сожгли Гало, не будут церемониться ни с госпитальными транспортами, ни с гражданскими судами, — слова Конечникова сухо прозвучали в тишине, убивая последнюю, призрачную надежду.
      — Зачем ты так… — произнесла девушка, и вдруг, безо всякого перехода добавила. — Все вы, вояки — подонки.
      Ее плечи задергались. Она поднялась и, закрывая лицо руками, отошла к окну.
      Федор направился к Хелене, недоумевая, зачем он сказал все это. У окна было зябко. Конечников физически чувствовал как страшно и одиноко молодой женщине перед лицом грозной неизвестности.
      — Обними меня, — вдруг попросила она, подаваясь к нему — мне холодно.
      Конечникова передернуло от приторного запаха ее духов, он хотел было отстраниться, но в голове снова раздался голос призрачной эланской девушки.
      «И чего ты стоишь?» — иронически поинтересовалась Лара. — «За такие сведения надо платить».
      Федор неловко положил руки на талию Хелены и притянул к себе. Сквозь тонкую ткань комбинезона лейтенант почувствовал теплоту и упругость тела. Гладкость кожи, словно созданной, для того чтобы ее ласкали мужские руки. Хелена тихонько вздохнула и прижалась к нему, положив голову ему на плечо.
      — Извини меня, — произнес Федор.
      — Не за что. Ты просто такой. Ты не можешь врать… Правильный… Рыцарь без страха и упрека.
      — Да ну, — Конечников усмехнулся.
      — Все мои знакомые предложили мне переспать, после того, как погиб Сергей. И только ты…
      — Мы были с ним друзьями. Я не могу…
      — Ерунда, — сказала Хелена. — Ему теперь все равно. Он, наверное, был бы даже благодарен.
      — Это так неожиданно.
      — Не ври, Тедди, — произнесла девушка и прижалась к его щеке своей, повернула голову и прикоснулась губами к подбородку мужчины. — Женское сердце не обманешь. Я же вижу, как ты смотришь на меня. Чувствую, как ласкаешь мое тело глазами.
      — Ну и что? — удивленно сказал Конечников.
      — А то, что я ждала этого от тебя… Мечтала об этом…
      Женщина повернулась, закинула руки на шею Конечникова и поцеловала крепко, сильно, настойчиво. Борясь с нереальностью происходящего, лейтенант опустил ладони ниже талии Хелены, лаская ее зад, потом, опьянев от возбуждения, потянул молнию комбинезона, обнажая грудь женщины. Очень скоро два бьющихся в экстазе совокупления тела заставили трещать хлипкую стандартную койку…
      Хелена, довольная и разомлевшая, сидела на тесной кровати, поджав под себя ноги, накрывшись одеялом. Она курила, с видимым удовольствием выпуская резко пахнущий ядовитый дым.
      — Мне нужно было с самого начала выбрать тебя, а не Сергея, — в раздумье произнесла она.
      — Я бы не потерпел соперника, будь он хоть трижды академик, — произнес в ответ Конечников, усмехнувшись.
      — С тобой, его бы не было, — Хелена прижалась к нему, поцеловала. Женщина бросила сигарету и улеглась рядом. — Я думаю, что и ты остался мною доволен.
      — Конечно, маленькая.
      — Скажи, — Хелена внимательно заглянула ему в глаза, — у тебя с этой княжной что-то было?
      — С какой княжной? — удивился Федор.
      — С этой крысой… — женщина сделала над собой усилие и выдавила: — Александрой.
      — А она что, княжна? — удивился лейтенант.
      — Да, — ответила Хелена, внимательно наблюдая за его реакцией, — и не простая. Одна из великих княжон, наследница.
      — Ого, — только и смог выдавить из себя Конечников. — Я думал так, просто мажорка, дочь генерала или богатого промышленника.
      — Ну и решил приударить? — с напряжением в голосе спросила женщина.
      — Нет… Да и не было у нас ничего.
      — Врешь ведь, Тед, — не успокаивалась Хелена.
      — Нет, зачем мне врать. Мы разговаривали. Александру очень интересовало, как происходит бой. — Я рассказал… Потом объяснил, как, на мой взгляд, усилить мощь скаутов за счет их маневренности.
      — Конечников, ты врешь, — без всякой уверенности произнесла Хелена. — Ты вернулся такой красный, будто вас застукали с ней, в момент, когда она удовлетворяла тебя при помощи рта.
      — Какая гадость, — вырвалось у Конечникова.
      Хелена внимательно посмотрела на него, потом тихо засмеялась.
      — Сразу видно, что ни разу тебя никто этим не побаловал, — произнесла она. — Лежи, и ничего не бойся. Я умею делать минет лучше, чем твоя драная Шура-Мура.
      В разгар процесса зажглась видеопанель телефона, включение при сверхсрочных звонках происходило автоматически.
      На экране появился Антон Петрович. Он близоруко щурился, пытаясь разглядеть, что это происходит в комнате, освещенной лишь люминесценцией монитора.
      — Хеленочка, птичка, что это ты там делаешь, — поинтересовался академик, постепенно покрываясь бурыми пятнами нервного румянца.
      Женщина взвизгнула, вскочила, набросила одеяло на видеодатчик.
      — Я все видел, — строго сказал Корсаков. Он был поразительно спокоен, лишь краска на лице и подергивание левого века выдавали, сколько усилий ему это стоило.
      — Ну и что, — с пол-оборота завелась пойманная на горячем женщина. — Ты не уделяешь мне внимания, у тебя — то совещания, то не настроения, то не стоит. А я молодая, я жить хочу.
      — Трахаться ты хочешь, — глухо произнес Антон Петрович, — не бузи. Я всегда говорил, что ты вольна распоряжаться своим телом, как посчитаешь нужным. Я знаю обо всех твоих похождениях, обо всех твоих кавалерах. Рассказать?
      — Антоша, перестань, — попросила Хелена, бросив быстрый взгляд на Конечникова.
      — Ладно, — произнес академик. — Глаза не видят, желудок не страдает, как говорят в общепите. Но ты потеряла всякую осторожность, а мне это неприятно. И, кстати, может твой новый друг представится?
      — Как же, ищи дурака, — буркнул Федор, зажав нос, чтобы изменить голос, натягивая брюки, которые отчаянно сопротивлялись, не желая одеваться на потные ноги.
      — Я ничего другого и не ожидал услышать, — Корсаков состроил презрительно-благородное выражение на лице. — Если вы не против, я сейчас зайду к вам пообщаться.
      А Конечников в это время уже натянул нательную рубаху, схватил в охапку китель, кобуру с портупеей и был таков.
      — Ну что, твой мальчик, Хелена, убежал? — спросил академик, услышав, как лязгнула герметичная двери каюты.
      — Да, — глухо и бесцветно ответила женщина.
      — Ладно, потом про это поговорим, — Антон Петрович вздохнул. — От бригадного генерала Никифорова плохие новости. Разведчики эскадры вошли в контакт с вражескими кораблями. Время готовить «Омегу» к погрузке.
      — Хорошо, Антон, — вздохнув, сказала Ястребова, — через 10 минут я буду.
      За окном что-то сверкнуло. Кроссполяризатор убрал избыток лучистой энергии, но все равно сквозь моментально потемневший иллюминатор было видно, как ярко осветилась темная, ночная поверхность планеты под орбитальной станцией.
      — Ты видела, Хелена, — закричал академик, — видела?! Эскадра вступила в бой!
      Конечникова эта чудовищная вспышка застала в коридоре. Окна там не имели кроссполяризаторов, но глаза Федора спасло то, что он находился в тени станции. Зато первый лейтенант смог оценить ее яркость по тому, как осветился диск планеты. Солейна заблестела в лучах далекого взрыва так, что стало больно глазам.
      Но вот напор световой энергии ослабел, и тьма вступила в права на ночной стороне планеты. Первый лейтенант к тому времени успел добраться до прохода, который соединял центральные области орбитальной крепости и швартовочные площадки, склады, эллинги третьего терминала — одного из двух десятков наружных модулей крепости, отданного сборной эскадрилье малых ракетоносцев.
      Когда он выбежал на прозрачную галерею перехода, буйство небесных сил утратило свою мощь, лишь в направлении Большого Магелланова облака, вспыхивала и потухала новая, ослепительно яркая звезда, и временами разгорались и гасли какие-то далекие, нестрашные искорки.
      На разные голоса выли динамики, призывая солдат и офицеров занять места по боевому распорядку, а Конечников стоял, и не мог оторваться от этой ни на что не похожей небесной гостьи, пока не понял, что больше всего странное светило похоже на сигнальный фонарь, отбивающий сообщение симпл-кодом. Одновременно с этим он стал понимать, что пытаются передать люди, летящие на далеком корабле.
      Точки и тире сложились в слова, которые никак не хотели укладываться в голове.
      «ВСМ КТО МНЯ СЛЫШ Я СК 2801, КОМ КАП СИМОНОВ ЭСК УНИЧТОЖ ПОЛН УПР АСТЕР С ДВИГ И ДЕТОНАТ ОСТ ОДН НА ХВ 4 ОБЗ ЭСК ПРОТ 4 ЦИКЛ И 10 ТУНДР ДВИЖ К БАЗЕ ПРОЩ ПАК БЫЛ ПРА»
      Смысл этого сокращенного до предела послания был прост:
      «ВСЕМ, КТО МЕНЯ СЛЫШИТ. Я СКАУТ 2801, КОМАНДИР КАПИТАН СИМОНОВ. ЭСКАДРА УНИЧТОЖЕНА ПОЛНОСТЬЮ УПРАВЛЯЕМЫМИ АСТЕРОИДАМИ С УСТАНОВЛЕННЫМИ НА НИХ ДВИГАТЕЛЯМИ И ДЕТОНАТОРАМИ. ОСТАЛСЯ ОДИН. НА ХВОСТЕ 4 УПРАВЛЯЕМЫЕ РАКЕТЫ. ЭСКАДРА ПРОТИВНИКА В СОСТАВЕ 4 ЛИНКОРОВ И 10 ТЯЖЕЛЫХ ШТУРМОВЫХ КРЕЙСЕРОВ ДВИЖЕТСЯ К БАЗЕ. ПРОЩАЙТЕ».
      Что такое «пак» и «пра» для Конечникова осталось непонятым. Неяркая вспышка резанула Федору глаза, и сигналы прекратились. Первому лейтенанту все было понятно — одна из «обуз» противника достала корабль.
      Почему-то в этот момент Конечников вспомнил, что у них с Никитой оставалось незаконченное дельце, связанное со ссорой на банкете.
      Первому лейтенанту стало стыдно. Только что, на его глазах погиб скаут 2801 с экипажем, боевые товарищи, славные ребята, а он обрадовался, что не придется скрестить мечи с их командиром, единственным, кто на этом корабле все портил. Других мыслей не было, весть о чудовищной катастрофе ошеломила и напугала Федора.
      Внезапно, сквозь вой сирен, пробился зуммер сигнального браслета. На экранчике коммуникатора беззвучно ругался командир корабля. Федор сделал знак, что ничего не слышит, показав на уши. Майор махнул рукой, приказывая бежать, что есть духу на корабль.
      Все тесное и неудобное пространство внутри скаута 2803 было наполнено движением: сновали матросы, бегали посыльные. Офицеры отборным матом и зуботычинами побуждали команду занять места по боевому распорядку.
      В полном боевом облачении промчался десантный отряд, заставив запрыгнуть на койку, спасаясь от бронированных монстров, даже старшего дежурного по крейсеру.
      Раздавался лязг опробуемых зарядных элеваторов, отделенных от жилого пространства перегородками в толщину бумажного листа.
      В довершение всего в коридоре, сняв кожухи стенных панелей, техники в спешном порядке перебирали совершенно некстати забарахливший эмиттер поля. Вспыхивала молекулярная сварка, воняло нагретой вольфрамовой керамикой и горелым железом. Из клубов дыма доносилась бешеная ругань зампотеха, искаженная надетой на лицо дыхательной маской.
      Конечников имел надежду, что ему удастся незамеченным проскользнуть на верхний ярус центрального поста в центр управления огнем, но командир корабля ждал его у входа в рубку.
      Глаза майора метали искры, было видно, что он сдерживается из последних сил. Федор приложил руку к фуражке, отдавая честь командиру. Тот небрежно козырнул, взял Конечникова за локоть, и почти втолкнул в капитанский кабинет.
      Майор аккуратно закрыл дверь и заорал:
      — Какого черта, Федор Андреевич! Что вы себе позволяете, милейший!!!
      — Алексей Павлович, — Конечников внимательно и твердо посмотрел в глаза командира. — Имею сообщение чрезвычайной важности.
      — Господин Конечников, не пудрите мне мозги! Сначала вы на праздничном банкете затеваете ссору, вызываете на дуэль офицера! Теперь шляетесь, Бог знает где в самовольной отлучке при объявленной первой степени боеготовности, не изволите являться по сигналу боевой тревоги! Я вас под трибунал отдам!!!
      Тихонов еще долго орал про неполное служебное соответствие, что лишит его отпусков на веки вечные и так далее и тому подобное…
      — Алексей Павлович, вам не идет ругаться, — мягко произнес Федор, когда его командир выговорился. — Да, я виноват.
      — «Виноват»… Федор Андреевич! А если бы дали команду на старт?! — уже не так экспрессивно произнес командир корабля.
      — Не дали бы. Я застрял на галерее, где принял сообщение от Симонова.
      — Каким образом, разрешите полюбопытствовать, — с ехидцей поинтересовался майор. — Телепатически?
      — При помощи глаз. 2801 отбивал сообщение световой пушкой на симпл-коде, пока его не подбили эланцы.
      — Вот как.… За симпл-код можно и в штрафную роту загреметь. — Тихонов в задумчивости сделал шаг к первому лейтенанту и втянул воздух. — Вы ведь не пили и не курили траву сегодня?
      — Не балуюсь…
      — Что было в сообщении? — перешел на деловой тон Тихонов.
      — Симонов передал, что эскадра уничтожена при помощи астероидов, снабженных двигателями и превращенных в огромные бомбы полного распада, он остался один, а на хвосте у него ракеты. К нам идут две пары «Фуфлонов» и десяток «Тундеров». Потом — вспышка, и передача прервалась.
      — Конечников, вы не ошиблись, уверены?
      — А почему не дали команду на взлет? Наши командиры ведь не полные кретины… — ответил Конечников. — У нас против четырех «Претендентов» один сильно побитый тяжелый рейдер, а на 10 армейских «Сарацинов» 12 скаутов из охранных подразделений Дальней Разведки.
      — И крепость, первый лейтенант, не забывайте.
      — А что им стоит повторить трюк с астероидами? А если у эланцев есть еще корабли, которые не заметил Симонов? Достаточно подойти паре «сучек» с полным боекомплектом, и через полчаса боя, крепость будет превращена в металлолом.
      Майор долго молчал, укладывая в голове принесенную Конечниковым страшную весть. Его лицо на глазах теряло жизнь, наконец, командир корабля сказал потухшим бесцветным голосом:
      — Не падайте духом Федор Андреевич… Мы все клялись отдать, если понадобиться, жизнь на Отечество, за нашего государя, великого князя. Идите, голубчик к себе на пост… Мы победим… Жаль, нельзя помянуть наших, мне и вам, как никогда нужна будет свежая голова…
      Федор бесшумно поднялся на второй уровень командной рубки в центр управления огнем. Это была его епархия. Привычно моргали огоньки боевых систем, перепрыгивали в последнем знаке цифры дальномеров, светились мониторы обзора и проводки целей.
      Конечников хлопнул по плечу Стрельникова, который сидел на первом посту управления ракетами. Стрелкин был так увлечен маневрами, что даже не заметил прихода командира.
      — Ты где шлялся, Крок? — спросил Василий. — По бабам?
      — Воздухом дышал, — ответил Конечников.
      — Ага… А воздух был пропитан «Диким садом»?
      — Ну, почему бы и нет…
      — Ну, ты герой. Раскрутить столичную штучку…
      — Какую?
      — Не скромничай, — усмехнулся Стрельников. — Только княжна Александра была надушена им. Дорогие, между прочим, душки. 250 «рваных» флакон.
      — Ах, если бы, — покачав головой, сказал Федор. — Не только дочке великого князя это по карману…
      — На вот, возьми, а то разит, как от «голубого», — сказал Василий, бросая Конечникову пузырек с офицерским одеколоном, который на местном сленге назывался «Термоядерным». — Я уж думал, что ты из «этих», а ты вон какой молодец… Надеюсь не посрамил честь эскадрильи?
      — Дама была в восторге, — ответил первый лейтенант, помимо воли расцветая в улыбке и тут же морщась от зловония казенной парфюмерии, которой он брызгался. — Еще приходить просила.
      — Пока мы тебя ждали, я заметил, что одна из звезд как-то странно мигает.
      — Ну и чего?
      — А потом она совсем погасла.
      — Ты записал?
      — Нет, но, наверное, на центральной обсерватории все зафиксировали.
      — Тебе это ничего не напомнило? — осторожно спросил Конечников.
      — Нет…
      — Подумай, Васек.
      — Симпл-код?!!
      — Да. Я расшифровал передачу.
      — Ну и…
      Федор, покосившись на дежурных наводчиков центральной батареи, притянул его к себе и на ухо прошептал все, что сумел узнать.
      — Ни хрена себе, — только и сказал Стрельников. — У тебя выпить есть?
      — Нельзя, как-никак на боевом дежурстве.
      — Да ладно, разве не слышишь?
      Снизу раздавался голос капитана корабля с характерными нетрезвыми интонациями, который пел: «…И вымпелы вьются, и цепи гремят, последний парад наступает. Готовые к бою орудья стоят, на солнце зловеще сверкая». Майор допел куплет и гаркнул во всю мощь луженой глотки: — «Что, соколики, умрем за веру, князя и отечество?»
      — Все мы подохнем не за х*р собачий, — со вздохом Федор.
      — Каптенармус, поднимись в артиллерийскую рубку, — приказал Стрельников.
      — Слушаю вас, господин второй лейтенант, — подчеркнуто официально, с плохо скрываемой ненавистью отрапортовал каптер.
      — А скажи, Иваныч, не осталось ли у нас жидкости для протирания прицельных экранов? — развязно поинтересовался Василий.
      — Ты свою норму еще месяц назад высо…, прошу прошения. Господин второй лейтенант вы лимит оптической жидкости на этот месяц использовали еще в прошлом.
      Федор знал, что Стрельников, — большой любитель выпить, уже достал каптера просьбами о выдаче спирта, и без свидетелей Иваныч, наплевав на субординацию, просто посылал второго лейтенанта на х*й.
      — Иваныч, дай, — попросил Конечников. — Помянем души безвременно погибших рабов Божьих.
      — А случилось-то чего? — пугаясь, спросил каптер.
      — А ничего особенного… Все мы клялись отдать жизни хрен знает за что, — ответил Федор, и добавил прерывающимся голосом, точно выталкивая слова из последних сил: — Эскадру… Всю… До последнего корабля…До последнего человека…
      — Вот ведь е* твою мать!! Простите ваш бродь, вырвалось. Сейчас мигом соображу: и водички, и что разбавить, и закусь, — засуетился Иваныч.
      — Ты, это, апельсин, главное, на кухне возьми, — вставил Стрелкин, — и воду из офицерского бачка, а не из того в котором повар ноги моет.
      — Ох, и гнида, ты, Василий, — помирать завтра, ты все со своими шуточками погаными лезешь, — в сердцах сказал пожилой каптер.
      Наутро, после того, как командующий космокрепостью, генерал Соломатин не смог связаться со скаутом 2803 по видеосвязи. Вполне исправный и готовый к взлету гиперпространственный корабль-разведчик, игнорирал вызовы центрального поста.
      Чтобы разобраться с фактом вопиющего безобразия, на 3 терминал был направлен посыльный штаба, капитан Искорин.
      Капитан явился в сопровождении группы спецназа Службы Безопасности, готовой в любой момент пустить в ход оружие.
      Внешняя и внутренняя двери главного шлюза скаута были открыты нараспашку, лишь было активировано удерживающее воздух внутри корабля защитное поле.
      Нижние чины вповалку спали на койках и на полу. В воздухе стоял аромат перегара, кислый запах блевотины, тяжелый дух от множества потных и немытых тел, запахи мочи и кала.
      Люки орудийных башен были открыты и висели без движения. Когда один из спецназовцев с усилием захлопнул почти 80 килограммовую нижнюю «тарелку» второй массометной башни центральной батареи, оттуда донесся забористый трехэтажный мат, слышимый даже через 45 миллиметров особо прочной компресситовой брони.
      Капитан Искорин, светловолосый молодой человек пухлого телосложения в щегольском мундире, махнул рукой, одетой в перчатку, приказывая разобраться.
      Лейтенант-спецназовец дал отрывистую команду, и десантники опустили люк обратно, намереваясь влезть в тесное пространство артиллерийского каземата. Тут на стекла шлемов спецназовцев выплеснулось содержимое чьего-то желудка, и вдрабадан пьяный голос проорал:
      — Кто там гниды шутит, воздуху дайте.
      — Я те щас так дам, морда, — рявкнул эсбешный лейтенант, делая знак своим громилам.
      Десантники стали выволакивать вяло сопротивляющихся членов экипажа в ангар, отвешивая им пинки и раздавая зуботычины.
      Не дожидаясь результатов профилактической работы, посыльный штаба прошел в корабельную рубку, брезгливо морщась от запаха, и, стараясь ни во что не вляпаться.
      Там он застал спящего сном младенца командира, в окружении дежурного расчета пилотов, техников, локаторщиков и гравиметристов.
      Горели все экраны связи, на которых брызгал слюной дежурный по штабу майор Перепелкин. Узнать, что же такое он говорил, не представлялось возможным, поскольку звук был выключен. Видеодатчики были аккуратно заклеены непрозрачной липкой лентой, поэтому штабист не мог видеть идиллически-трогательной картины отдыха уставших от пьянства звездолетчиков.
      Искорин, будучи от природы человеком деликатным и не любящим ругаться самому, просто включил на полную громкость динамики, сорвал импровизированные крышки с объективов камер, а сам пошел инспектировать артиллерийский пост.
      Но в отличие от первого яруса боевой рубки здесь никто не спал. Видимо, дежурный расчет принадлежал к числу малопьющих, которым сколько не налей, все мало.
      Или справиться с «осаженным» денатуратом помог пресловутый апельсин, выжатый в пойло, и разбавление не 50 на 50, а 37 на 63 по фирменному рецепту второго лейтенанта Стрельникова.
      Операторы усердно проводили тестовые замеры параметров электронных систем. Стрелкин курил «травку», вслушиваясь в рев бешеного слона, который издавал дежурный. В потоке невнятных звуков можно было разобрать что-то типа «под суд», «гауптвахта», «на каторгу», смазанные плохой артикуляцией уже не владеющего собой майора. Именно эти слова заставляли Ваську Стрельникова мелко ржать и подталкивать локтем Конечникова, который занимался осмеиваемой всеми теорией мобильного боя, гоняя по голографическому экрану силуэты кораблей.
      — Да кому это фуфло нужно, Крок. Еще пара дней, и эскадра Убахи… — тут Стрелкин увидел капитана, и слегка покачиваясь, не выпуская при этом бычок изо рта выкрикнул: — Встать! Смирно! Вольно! Сидеть! Голос!
      — Сядете, голубчик, все сядете, — зловеще пообещал Искорин. — Мне ваша клоунада, Стрельников давно поперек горла.
      — А чего? — искренне обиделся тот. — Нормально поздоровкались, чай не генерал…
      — Господин первый лейтенант, — обратился штабной офицер к Федору. — Извольте унять своего подчиненного. А то я сам это сделаю.
      — Господин второй лейтенант, — отреагировал Конечников на окрик офицера связи, — потрудитесь впредь для приветствия старшего по званию употреблять только допускаемые уставом команды.
      Искорин важно кивнул, не обратив внимания на пару жестов Конечникова, предназначенных для Василия, которые означали: — «Наведение отменяется. Двигатели на торможение, разворот 180 градусов». В более широком смысле переданное Стрельникову сообщение означало — «Не связывайся с дерьмом».
      — С чем пожаловали, господин капитан? — поинтересовался Федор.
      — Вы отдаете себе отчет, господин первый лейтенант, что это подсудное дело? — гневно спросил Искорин.
      — Неправильная подача команды? — поинтересовался Конечников.
      — Не стройте из себя идиота… Что у вас на корабле творится!? Пьяные матросы валяются в коридоре, капитан скаута в невменяемом состоянии! И это в условиях боевого дежурства, в тот час, когда наши корабли, быть может, ведут бой с противником! В то время, когда помощь эскадре может понадобиться в любой момент! А, впрочем, какой толк может быть в бою от швали, которая напивается, как только ей выпадает возможность…
      — Все сказал, капитан? — поинтересовался Василий. — Так вот, слушай, штабная крыса: — Эскадра в полном составе у Создателя псалмы разучивает. Нет больше эскадры.
      — Что ты сказал?
      — Что, что?! Хана, бля! Жить нам осталось еще два дня, пока Убах не придет сюда и не отправит нас к праотцам, — выкрикнул Стрельников.
      Он вплотную придвинулся к Искорину, глядя на него выпученными, страшными глазами, дыша ему в лицо перегаром. Пакадур сунул сложенные вместе ладони к самому носу штабного и сказал, «бух» имитируя звук взрыва и, показывая, как они разлетятся в клочья, с такой выразительностью, что посыльный офицер попятился.
      — Конечников, что он болтает? Я вас всех под суд… Я вас всех, за паникерство!
      Искорин на заплетающихся ногах мгновенно слетел на уровень ниже, где дежурный штаба чихвостил командира скаута.
      Майор, еще не вполне пришедший в себя, отвечал лишь: «Есть!» и «Никак нет!», бессмысленно таращась в экран.
      — Выведите всю эту рвань из рубки и постройте на плацу вместе с остальными, — тихонько шепнул офицер связи лейтенанту спецназа. — И еще… Наверху пакадур, второй лейтенант, несет чушь, сеет панику. Совсем свихнулся от денатурата.
      — Сделаем, Викентич, — также тихо ответил эсбешник.
      — Рук только ему не сломайте, — напутствовал его Искорин.
      На экране, сменив бешено ругающего дежурного, возник личный адъютант командующего, майор Лебедянский.
      — Это что такое? — поинтересовался он, увидев, как группа спецназа с оружием наизготовку занимает места перед лесенкой, группируясь для атаки. — Стоять!
      Десантники замерли.
      — Осмелюсь доложить, — начал было Искорин. — Второй лейтенант на артпосту буйствует.
      — Буйствует?
      — Так точно.
      — Хм… Аркадий Викентьевич, — обратился адъютант к Искорину, — если офицер не в себе, вызовите врача. И без самодеятельности.
      — Слушаюсь, — отчеканил капитан.
      — Командира корабля, господина майора Тихонова и начальника артиллерии господина первого лейтенанта Конечникова командующий просит быть, — адъютант намерено перечислил все регалии офицеров и особо выделил слово «просит», — на совете штаба в 12 часов.
      — Вас понял, — сказал Искорин, делая знак солдатам спецкоманды, чтобы те убирались.
      — Ежели господа офицеры не слишком здоровы, командующий немедленно пришлет своего личного врача, чтобы поднять их на ноги.
      — Вас понял, — произнес капитан, хотя было видно, что ничегошеньки он не понимает.
      — Как чувствует себя господин Конечников?
      — Я думаю, что он единственный, которому не потребуется помощь медиков.
      — Хорошо… Молодец… А господин майор? — тут адъютант посмотрел на опухшую рожу Тихонова и усмехнулся, понимая глупость вопроса, — Иван Иванович будет через 15 минут. И дайте команду своим подчиненным, чтобы матросов сильно не били. А то знаю я этих костоломов…
      Лебедянский отключился.
      Капитан Искорин потрясенно молчал. Потом, сложив одно с другим, смертно побледнел, и осторожно опустился на край кресла второго пилота.
      — Алексей Павлович, — обратился он к командиру корабля. — У вас не осталось выпить?
      На «псарне», все встало с ног на голову: эсбешный спецназ курил «гашик», угощая матросов «ноль третьего», извиняясь за «резкость» в обращении, когда нижних чинов номерного скаута пинками и зуботычинами выводили на свежий воздух. Около братающихся звездолетчиков и десантников моментально собирались и также быстро рассасывались группы матросов с других гиперпространственных крейсеров. Рядовые и сержанты носились между кораблями со скорбными и сосредоточенными лицами, разнося страшную новость о гибели эскадры.
      Иван Иванович, личный медик командующего, хлопотал около майора Тихонова, проводя экспресс-курс антиалкогольной терапии.
      Первый лейтенант Конечников, стоя перед зеркалом на двери четырехместной офицерской каюты, насвистывая нечто бравурное и залихватское, заканчивал наводить марафет. На верхней койке, озонируя воздух немытыми ногами, в отключке валялся лейтенант Миронов.
      Квартет из двух пилотов первой смены, Васьки Стрельникова и в дупель пьяного капитана Искорина, занимавших обе нижние полки, нестройно выводил слова старинной песни: «Раскинулось море широко». Разноголосый рев прерывался всхлипываниями штабного капитана, который периодически припадал к плечу Василия и почти неслышно, горячо и неразборчиво, сквозь слезы говорил о том, как страшно умирать в 28 неполных лет, что дома ждут папа, мама и его невеста, дочь соседа-помещика, с которой он еще ни разу не трахнулся.
      Разудалая банда пьяных обломов действовала Конечникову на нервы своими воплями, а также тем, что из-за невообразимой тесноты ему постоянно мешали. Рядом с первым лейтенантом мелькали стаканы с «пакадуровкой», его дергали за китель, предлагая присоединиться, пьяные звездолетчики отпускали едкие замечания по поводу попыток первого лейтенанта привести себя в относительный порядок.
      Наконец, придав прическе при помощи слюней и расчески приличный вид, Конечников с облегчением выскочил из пропитанного алкоголем закутка.
      На центральном посту генеральский медик заканчивал возню с майором, приглаживая ему мешки под глазами криоинструментом, похожим на небольшой утюг. Алексей Павлович, с глупой, щенячьей радостью хлопал глазами, впервые столкнувшись с медицинским обслуживанием класса элит, в особенно действием энзимного энергетического коктейля, в просторечии называемому «антипохмелином».
      У трапа господ офицеров ждала «мыльница» — блестящее лаком обшивки пассажирское транспортное средство внутренних коммуникаций станции, которым пользовалось только высшее начальство.
      Медик, внимательно наблюдая за своим пациентом, нырнул в дверь за водителем. Командир скаута с удовольствием плюхнулся на почетном генеральском месте в заднем ряду, первый лейтенант устроился рядом с пилотом транспортера.