— Жили в пещерах, питались крысами, подземными рыбами и лишайниками. Были блоки биосинтеза, в которых росли водоросли, но потом они испортились — перегорели лампы. Дедушка говорит, что в разные годы под землей жили от 50 до 500 человек. На поверхности было очень холодно, налетали смерчи из углекислоты.
Люди удивленно переглянулись, но не стали меня прерывать.
— Сколько людей живет сейчас?
— Есть немножко… Человек 200. Не так давно была эпидемия, половина поселка умерла.
— Чем люди занимаются?
— Землю пашут, рыбу ловят, зверя бьют.
— А какая власть у вас?
— Выборный староста.
— А сами как свое гражданство определяете? — осторожно поинтересовался командир корабля.
— Мы жители Деметрианской империи.
— Вот и отлично… А где сейчас люди?
— Спрятались от «рогатой камбалы».
— А где?
— А вам зачем?
— Со взрослыми поговорить.
— Где они я не знаю, я потерялся. Говорите со мной.
— Парень, ты опять издеваешься? — разозлился командир.
— Нет. Я их вряд ли даже за три дня найду. Можете слетать в поселок, но он сейчас пустой, только ветер в брошенных домах свищет.
— Покажешь где он?
— Да.
— Твой дедушка возьмет Дашу Дремину к себе? — вдруг спросил майор. — Она и лечить умеет, и знает много. Связь вам с нашими обеспечит. Соглашайся… Девка она видная, подрастешь — женишься. Мы и приданого ей дадим: продукты, ружья, одежду, лекарства.
— Вот еще, — фыркнул я, покраснев до корней волос. — Она же взрослая.
— Ну вот, отойти не успела — уже женили, — раздалось от порога. — Даже мальчик понимает, что я офицер корабля, а не безбилетница, которую ссаживают на первой же остановке.
— А можно и я останусь, — заканючил я. — У дедушки есть Витя, а я с вами улечу… Я придумаю, как линкор сбить, честное слово придумаю…
Я увидел, как зампотех отчаянно борется со смехом.
— Прекратить, прекратить балаган! — страшно топая ногами, заорал командир. — Дремина! Марш на кухню пацана кормить. Зампотех! Ржать заканчивай и займись со связистами буем! А ты, мальчик, к деду пойдешь! И вообще слазь, это мое место!
— Все занимаются своим делом, — проорал майор в проход, где показались головы людей, привлеченных криком. — Как я сказал, так и будет.
Дарья потянула меня из рубки.
Столовой назывался крошечный закуток, в котором с трудом помещались пять маленьких столиков на четверых. В столовой гремели ложками. Семь или восемь членов экипажа ели. Я не понял тогда, обед это, завтрак или ужин, поскольку ели они какие-то кубики, трясущиеся как желе.
Дарья устроила меня в уголок за крайний свободный столик, а сама ушла за едой. Люди в столовой с улыбкой разглядывали меня, а я смущался и дулся, не понимая, отчего им так смешно.
Пришла девушка с подносом, на котором стоял закрытый стакан с соломинкой, тарелка с порцией «дрыгалок», как я про себя назвал съедобные кубики и чашка ароматного напитка.
— В стакане бульон. Можешь пить его так, можешь через трубочку, как настоящий звездолетчик. На второе — картошка с мясом по-космически. В чашке — какао. Это такой напиток, очень вкусный.
— Спасибо, — сказал я девушке как воспитанный мальчик и принялся за трапезу, чавкая, сопя и норовя подцепить на вилку сразу два куска желе, которое действительно оказалось очень вкусным.
Дарья с довольной улыбкой смотрела, как я ем. Народ глядел на меня уже с откровенным интересом. Наконец, бородач, который сидел напротив, не выдержал.
— Это наш новый член экипажа, Дашутка? — спросил он. — Где ж вы его взяли, такого голодного?
— Не смешно… — отрезала Дарья. — Ребенок, может быть, много дней не ел.
— Нет, не похоже, — возразил бородач. — Щечки пухлые, непохоже.
— А ты Иван Петрович что, знаешь, как после голодовки выглядят? — спросила девушка.
— Увы, да, — ответил бородатый. — В мою бытность на Эпсилоне с продовольствием туго было. А тут — благодать. В лесу ягоды есть, зверье, хлеб, наверное сеять можно и картошку.
— Тут не всегда так было, дяденька, — вставил я. — Сто градусов мороза, ветер, смерчи.
— А ты откуда знаешь, мальчик? — поинтересовался бородатый.
— Дедушка рассказывал…
— А он откуда?
— От своего дедушки, наверное.
— Жалко, — сказал бородатый. — Слухи, легенды и ничего конкретного. Если бы были данные по температуре, давлению, состоянию атмосферы и ее прозрачности, им бы цены не было.
Я чуть было не сказал, что есть, все есть в дедушкиной книге, где не каждый день велись записи по событиям, но вот непонятные циферки с показаний «метеоблока» проставлялись ежедневно.
— А кем будет у нас этот юноша? — продолжил мужчина.
— Стас еще не решил, — серьезно ответила Дарья. — Может быть, определит к вам, в планетологи.
— Ваш командир меня на свое место сажал, и советовался, как эланский линкор подбить.
— Ну, это значит в артгруппу, — вздохнул бородатый. — Хорошо не в десант. Заходите, юноша к нам, как закончите со своими делами, — обратился он ко мне. — Расскажете про Амальгаму. Я вижу вы большой специалист по климату.
Я важно кивнул и продолжил есть. Внутри меня все пело от восторга — они решили меня оставить. Пусть даже каким-нибудь младшим планетологом или юнгой, драящим полы. Главное, лететь на этом замечательном корабле и видеть звезды в иллюминаторах совсем близко…
— Они тебя и вправду взяли? — поинтересовалась Александра.
— Как тебе сказать, — вздохнув, ответил Конечников. — В некотором смысле — да. Мне подобрали пилотку по размеру, дали пояс. Дарья поговорила с десантниками, и они подарили мне настоящий пистолет, правда без батареи, зато дали два магазина пуль и еще много зарядов россыпью.
Пистолет был маленький, удобный, взятый как трофей на вражеском корабле. Потом, несколько лет спустя, я подобрал подходящий адаптер для наших микросотовых батарей и стрелял из этого пистолета сначала штатными пулями, а потом просто шариками из обожженной глины.
Дарья дала мне настоящую кожаную планшетку, а главное, подарила карманный компьютер. Между прочим, до сих пор нет модели лучше. Ни у эланцев, ни у «странников». А про наши я вообще молчу.
Короче… Командир корабля объявил мне, что в связи с чрезвычайным положением, принимает меня на службу его величеству императору и приказывает обеспечить контакт с группой гражданского населения на планете. После выполнения задания я направлялся в распоряжение зампотеха для обучения и выполнения посильной работы.
— Разрешите приступать? — радостно прокричал я, едва майор Дегтярев окончил.
— Ваши соображения по выполнению задания, юноша? — поинтересовался командир корабля.
— Мой дедушка учил меня, что только тот незваный гость дорог, который приходит с дорогим подарком, — ответил я.
Просто я запомнил, что майор предлагал за то, что мы возьмем Дарью в семью: лекарства, одежду и оружие.
— Как вы собираетесь доставить снаряжение? — спросил майор.
— Лучше всего — привезти на корабле, — ответил я.
Меня не оставляло желание если не силой, то хитростью привести крейсер к поселку, тем более, что дедушка наверняка бы увидел его на экране в своей маленькой железной комнатке, куда он отвел меня и Витю с бабой Дуней. Может не только он, но и другие стали бы свидетелями того, как первый за 900 лет деметрианский корабль приземлится у поселка, и именно я буду тем, кто успокоит испуганных односельчан. Потом я объяснил бы, что это — наши, что могучий имперский крейсер защитит от всех врагов, включая страшную «рогатую камбалу», что теперь будет все по-другому, и можно уже ничего не бояться…
— Боже мой, — сказала Александра. — Маленький, а туда же, за славой.
— Ты знаешь, вот об этом не думалось.
— Ну, и что было дальше? Удалось тебе прославиться, прилетев в родной поселок на боевом крейсере-разведчике?
— Не-а… — Конечников рассмеялся. — Не склалось. Командир корабля сказал, что возможно эланцы уже здесь, поэтому демаскировать место проживания местных жителей посадкой огромного корабля вряд ли будет разумным. Но он выделит грузовую платформу и пилота для доставки груза.
Тут вошел человек с повязкой на рукаве, — старший дежурной смены и доложил, что все готово для церемонии похорон.
Поскольку покойник лежал в хозяйстве второго лейтенанта медслужбы, Дарья вынуждена была остаться. Я был поручен заботам канонира Василия, который потянул меня к выходу.
Перед звездолетом был построен весь его небольшой экипаж — около 30 военных и гражданских специалистов. Люди стояли как попало, сгруппировавшись кучками. Через динамики корабля текла траурная, тягучая музыка.
В ожидании выноса тела народ курил и на совершенно законных основаниях прикладывался к бутылке. В воздухе висел дымок со странным, характерным запахом и обрывки непонятных разговоров. Василий подошел к своим артиллеристам, бросил в рот папироску, щелкнул зажигалкой, с наслаждением затянулся.
— Ну, ты прямо как лет сто не смолил, — сказал кто-то из канониров.
— Как же, дадут покурить, — ответил Василий, щурясь на низкое солнце. — Вот мало мне работы было, появился вот этот гаврик из леса.
— А чего, мальчонку к нам определили? — поинтересовался другой артиллерист. — Не было печали…
— Гоша, ты следи за базаром, — посоветовал Василий, — парень боевой, чуть, что не так, насквозь продырявит.
Он показал простреленную мной ладонь.
— Это как же так, мальчик, — иронически поинтересовался артиллерист, — зачем ты дяде Васе руку поуродовал? Ему же этой рукой пушки наводить.
— Я не нарочно, — ответил я смущенно, — он стал по элански со мной разговаривать.
— Так этому дядьке, чтобы детей не пугал, — усмехнулся артиллерист. — А с орудием сможешь также ловко управляться как с самострелом?
— Научите — буду.
— Молодец! — похвалил артиллерист и отвернулся.
Он что-то смахнул с глаз, и полез за куревом.
— Ты чего, дяденька? — спросил я.
— Очень ты на моего сына похож, — задумчиво ответил тот. — Если будешь на Алой, заходи в гости. Привет от меня передашь…
— А…
И тут меня перебила музыка. Она стала громкой, особенно заунывной, почти плачущей.
— Потом поговорите, — распорядился Василий, марш строиться.
Он схватил меня за руку и потащил с собой.
Экипаж построился в 2 шеренги — сначала летный состав, артиллеристы, техники. Затем шли гражданские специалисты, а замыкали строй дюжие мужики в десантных комбинезонах.
По трапу спустили гроб с телом. Гроб был импровизированным, наспех склеенным техниками из листов слоистого пластика. То, что лежало в нем, показалось мне куклой, настолько неестественно белой была кожа. Голова покойника была замотана бинтами. Гроб поставили на заранее вынесенные из корабля табуретки.
Тут я заметил, что у трупа странно впалый живот и какие-то почти плоские ноги. Штанины выглядели пустыми почти до колен. Один ботинок вдруг повернулся, точно у мертвеца затекли ноги, и он решил их немного размять.
Я дернул Василия за рукав, показывая глазами на тело. Канонир лишь нахмурился в ответ.
— Есть вещи, о которых лучше не знать, — произнес он. — Стой спокойно, не вертись.
Музыка стихла. Командир корабля прочитал положенные строки корабельного устава, сунул книгу дежурному и продолжил уже от себя. Говорил он долго, с чувством, рассказывая, каким замечательным человеком и специалистом был покойный. Люди слушали молча, низко опустив голову. Чувствовалось, что этого человека любили и тяжело переживали его смерть.
Когда майор закончил, гроб подняли на плечи и понесли на пригорок, опустили в могилу. Люди бросили по горсти земли.
В ногах покойника установили памятник из обломка неподъемно-тяжелой броневой плиты, обожженного струей вражеского плазмомета.
Караул дал залп сигнальными зарядами, потом другой, третий. Резкий свет магниевых вспышек осветил поляну, на которую уже легла тень.
Подошла Дарья, и Василий с удовольствием передал меня ей.
Военные построились внизу, где было более-менее ровно и под встречный марш, с развернутым знаменем, чеканя шаг, прошли мимо свежей могилы.
Дарья приложила руку к пилотке, и я, глядя на девушку, тоже сделал так. Бородатый планетолог, который расспрашивал о климате, посмотрел на меня и отвернулся, чтобы скрыть улыбку…
Федор остановился, чтобы снова пережить детское впечатления от того момента, когда впервые увидел, как это может быть красиво — подразделение регулярной армии, марширующее с развевающимся знаменем.
— А что было потом? — спросила Александра.
— Потом летающую платформу нагрузили всяческими припасами. Командир попросил Дарью лично доставить груз, объяснив это тем, что девушке легче будет вступить в контакт с населением.
— И она не испугалась?
— Нет.
— Еще бы, — Александра засмеялась, — под защитой грозного лесного разбойника.
— В этой ситуации один маленький мальчик из местных стоил больше роты солдат, — Конечников нахмурился.
— Извини, — сказала девушка. — Наверное было приятно, что она должна довериться тебе.
— Да, — совсем сухо ответил Федор. — Но все оказалось гораздо проще. Мы не стали лететь прямо в поселок — вдруг кто-нибудь начнет стрелять — и сели на поляне в полукилометре от крайних домов. Я побежал к себе. К своему большому облегчению я нашел дома деда. Он ждал меня, решив, что я заблудился и потерял неприметный вход в древнее подземное убежище. А раз так, то единственное место, куда бы я вернулся — это наш дом на хуторе.
Мне пришлось обстоятельно рассказать о своих приключениях. Дед пошел со мной в лес искать место посадки.
Как ты, наверное, поняла, Дарьи уже не было.
Оружие, лекарства и припасы были аккуратно сгружены. Поляну освещал маячок, благодаря чему мы увидели все это добро еще издали. Под фонарем лежал клочок бумаги, где было написано: «Я хочу, чтобы ты жил. Прости».
— Она улетела? — поинтересовалась девушка.
— Да, — ответил Федор. — Если бы она осталась, то нашлась бы рано или поздно.
— А я уж думала, что корабль ушел без нее, — Александра усмехнулась. — Все к тому и шло.
— Нет… А жаль… Осталась бы жить. Много лет спустя я узнал, что через несколько суток после взлета корабль вступил в бой и был уничтожен. Эланцы так и не узнали о нашей планете. Они ради приличия пошарили в окрестностях колец Ахрона, последней планеты нашей системы, и не найдя ничего убрались восвояси.
— И все запасы руды достались Нововладимирскому императору, — сказала девушка. — Эланцы до сих пор не знают про то, какие богатства скрыты в недрах Амальгамы. Как ты думаешь, стоило оно того?
— Я долго вспоминал Дарью. Сначала обижался, потом…
— Потом, в препубертатном возрасте она была героиней твоих эротических грез, — с озорной улыбкой произнесла Александра.
— Не без этого, — ответил Федор смущенно.
— И как ты это представлял? — поинтересовалась она. — Наверное, так…
Девушка положила руки на плечи Федора и поцеловала, крепко, долго, страстно, прижимаясь всем телом.
Конечников даже не попытался обнять ее, вдруг остро почувствовав, как фальшивит его новая знакомая, каким скучным, ненужным и незначительным он ей представляется.
Александра перестала терзать его губы, но не отстранилась, оставаясь в дразнящей близости от первого лейтенанта.
— Что случилось? — поинтересовался Федор.
— Пожалуйста, молчи… не порти… Я чувствую, что могла бы полюбить тебя по-настоящему. Поедем со мной в Нововлад?
— Я… Я должен подумать… — растеряно произнес Конечников.
— Да, конечно, — глухо сказала Александра.
Всю обратную дорогу девушка была тихой и молчаливой. Федор чувствовал, что лицо горит от прилива крови, а в паху нарастает нудная, пульсирующая боль, как бывает, если крайнее, запредельное возбуждение не завершилось разрядкой.
В голове было чадно. Где-то на задворках сознания пульсировала чужая, пришедшая видимо от мертвой эланки мысль, что все мужчины — кобели проклятые, нуждающиеся в том, чтобы сунуть свое хозяйство в дырку первой попавшейся тетке.
В зале продолжались танцы. Пары вяло двигались под все сильнее и сильнее фальшивящие трубы оркестра, — музыканты в перерыве тоже умудрились принять горячительного.
Как назло первым, кого они встретили, был Никита. Он странно посмотрел на Конечникова, потом отошел в сторонку и нарочито громко, чтобы услышал Федор, начал нести пургу, обращаясь к своему знакомому из батальона охраны:
— Славик, мне тут стишок рассказали, смешной до жути. Хочешь, прочту? И не дожидаясь ответа начал:
Шура-Мура, замазура,
полюбила пакадура.
Пакадур не дурак,
продал Шуру за пятак.
Шура плачет и рыдает,
из кармана выглядает…
Федор переглянулся с Александрой. Девушка брезгливо поджала губы. Конечников понял, что надо действовать.
— Извини, что прерываю, — начал он, подходя к Симонову. — Что ты там про пакадуров гонишь?
— Не про пакадуров, — пьяно покачиваясь и глупо улыбаясь, сказал Симонов, — а про девушку. Пока дура, но скоро поумнеет.
При этом Никита обозначил рукой выпуклость живота, продолжая гнусно хихикать.
— Можно и про «пакадуру», — продолжил Симян. — Сейчас ПКДР-2, а будет ПКДР-3, самонаводящаяся. Там пакадур сидеть будет. Если туда Крока посадить, трандец будет всем эланцами. Голова то у него бронебойная, любой корпус прошибет.
— А ты, малыш, — почти ласково спросил Конечников, — не забыл, что хотел что-то людям поведать? Педик вонючий…
— Как же, забудешь. Ты ведь не только всем уже раззвонил, пакадур хренов, но и плакат вывесил.
— Ты, педрила, что против ракетчиков имеешь? — страшным в своем спокойствии тоном, поинтересовался Федор, и ткнул, почти не размахиваясь, Симонову правой в нос.
Никитка отлетел назад. Сегодня видимо был не его день, поскольку капитану совсем не повезло. Падая, он толкнул горообразного второго лейтенанта Пахомова, оператора-наводчика с 2811, который услышав декламацию Симяна, пробирался сквозь толпу, чтобы разобраться с клоуном, который издевается над офицерами ракетной артиллерии.
Пахомов сграбастал Никитку за грудки, оторвал от пола, от души накатил ему крюком в левую скулу и обратным движением руки наотмашь разбил ему правую, ударив тыльной стороной ладони.
Потом второй лейтенант швырнул обмякшего Симяна от себя, прямо под ноги жаждущих расправиться с Никитой пакадуров и артиллеристов под предводительством Стрельникова.
Эсбешники моментально среагировали, закрывая Александру от дерущихся. Следом подлетел командующий эскадрой и, перекрывая шум драки, страшным голосом завопил:
— Прекратить!!! Прекратить!!! Всех под трибунал отдам!!!
Откуда-то появились солдаты комендантской роты в полном боевом облачении, в касках, с оружием наизготовку.
Бойцы оттеснили офицеров от поверженного капитана Симонова. Толпа отхлынула, — с бригадным генералом по причине его злопамятности и крутого нрава никто связываться не хотел.
Остались только непосредственные участники: Никитка, второй лейтенант, Федор и девушка.
Никифоров, издавая тихое рычание, первым подошел к Пахомову, как к самому большому:
— Второй лейтенант Пахомов!
— Я! — по-уставному четко ответил тот.
— 20 суток ареста…
— За что? — работая под дурака, плаксиво возмутился тот. — Иду я, никого не трогаю… И вдруг этот… Прямо головой под дых. Больно… Ну, я на автомате его и приложил. Нечаянно…
— Можете забыть об очередном звании, второй лейтенант, — прошипел бригадный генерал.
— Ну, он сам же, господин бригадный генерал…
Тот не счел нужным удостоить офицера ответом.
— Кто ударил капитана?! — поворачиваясь к Федору, продолжил экспресс-дознание бригадный генерал.
— Я! — бодро отрапортовал Конечников. — Оскорбил ракетную артиллерию!
— Ты!? — с непонятной радостью воскликнул Никифоров. — Ты у меня под трибунал пойдешь, ухарь!
— Есть под трибунал! — не изменясь в лице гаркнул Федор.
— Оставьте его, Николай Иванович, — вдруг произнесла Александра. — Первый лейтенант защищал мою честь.
— Как прикажете, — растерянно произнес бригадный генерал. — Санитаров сюда. Симонова в лазарет, подлатать, и на гауптвахту бессрочно!
В круг, образованный солдатами, вошел с крайне озабоченным видом майор Лебедянский и что-то прошептал Никифорову.
Пара дежурных санитаров медслужбы подняли сильно избитого Симяна с пола и поволокли его к выходу.
— Крок, я этого так не оставлю. Дуэль! — с трудом повернув голову к Федору, просипел Никита, просверливая его слезящимися глазами со стремительно опухающими веками.
— Петух ты недобитый, — в сердцах заорал Никифоров. — Дуэль отменяется. Эланцы вас рассудят. Кто жив останется, тот и победит. Ты, Симонов, пойдешь со мной. Мне как раз нужна пара разведчиков на флагман. Посмотрим, каков ты герой в деле…
Толпа вокруг охнула. Пронзительно завизжали женщины. В толпе замелькали посыльные с красными повязками на рукавах — офицеров требовали на корабли.
Конец 7 главы.
Глава 8
ПЬЯНКА ПО ПЕЧАЛЬНОМУ ПОВОДУ
В отсеке висела гнетущая тишина, нарушаемая лишь дыханием мужчины и женщины, да, легким, почти неслышным, гудением газоразрядных трубок светильника.
Мужчина, первый лейтенант Федор Конечников, смотрел перед собой, погруженный в свои мысли. Вернее, мыслей не было совсем. Федор просто разглядывал стену. Исцарапанный пластик был разделен примерно пополам, на грязно-белый и бледно-зеленый секторы.
Каюта Хелены Ястребовой была покрашена так же, как и прочие жилые помещения орбитальной крепости. Эта казенная расцветка особенно сильно действовала на нервы.
Конечников различал на поверхности тщательно затертые, но не уничтоженные до конца точки от затушенных сигарет, еле заметные следы клея и липкой ленты. Ей обитатели этого куска жизненного пространства крепили к стене фотографии и голографические картинки с кошечками, собачками, девочками, видами природы и прочей дребеденью, в надежде придать уют этой стандартно-тесной конуре размером 2,5 на 3 метра.
Теперь, на стене висело всего 2 любительских снимка, в тоненьких рамочках из металлизированного пластика.
На одном из них Хелена смеялась, призывно махая рукой неизвестно кому, а на другой была изображена во время венчания. Раньше этих фотографий было три, но в последнее время, женщина прятала портрет с траурной ленточкой в чемодане.
Со слов Стрелкина, Конечников знал, что это произошло месяцев шесть или семь назад.
Он знал ее мужа еще по училищу. Сергею Ястребову посчастливилось больше чем неумытому дикарю Конечникову, с Богом забытой Амальгамы. Сергей расстался с «клубом самоубийц», как называли тех, кто летал на гиперпространственных скаутах, и повышением перевелся на тяжелый рейдер «Князь Иван».
Повезло ему и в другом — хорошенькая как куколка Хелена Тернер, мэнээс лаборатории бурового оборудования, тогда еще без ученой степени и прочих, полагающихся научникам регалий, выбрала Ястребова в законные…
Все, однако, относительно. Еще при жизни мужа, Хелена спуталась со своим научным руководителем, академиком Корсаковым, что позволило ей стать кандидатом наук, старшим научным сотрудником, руководителем группы.
В бою у Тэты Волка «Князь Иван», флагман эскадры, был серьезно поврежден, на корабле выбито до половины экипажа. Теперь рейдер-калека третий год стоял в доках орбитальной крепости, а траурное фото сокурсника пылилось в чемодане веселой вдовы.
Хелена не выдержала. Она поднялась и подошла к окну. Шаги прозвучали неестественно громко.
Женщина потянула за шнурок жалюзей, и металлические пластины с неприятным шелестом повернулись, открыв пейзаж за листом прозрачного композита.
Далекие звезды центра галактики сияли в космической пустоте, разрезая пополам черное пространство космоса полосой неестественного, мертвенного света.
Хелена застыла, глядя на сотканную из неразличимых точек звезд сияющую реку Млечного Пути, словно отыскивая среди них что-то.
Федор Конечников встрепенулся при звуке ее шагов, повернул голову, внимательно наблюдая за ней.
— От окончания расчетного срока прошло 20 минут. Они вот-вот выйдут на связь, — произнес Федор.
— Надеюсь, — обреченно отозвалась она.
— Не волнуйся, все будет хорошо.
— Если бы так…
Снова повисло гнетущее молчание.
— А если их командующий, адмирал Убахо обманул нашего Тютю? И теперь их эскадра идет прямо к планете?
— Никифоров хоть и жует сопли, но соображает старик неплохо. К тому же, его флагман оснащен гиперрадаром. Скрыться практически невозможно. А против наших линейных рейдеров у Убахо никаких шансов.
— Ну почему же они молчат?
— Тоже мне, главнокомандующие, сэнээс лаборатории бурового оборудования и командир артиллерии номерного скаута. Мы об этом узнаем последние.
— А вот и нет, — возразила женщина. Хухрик сообщил бы мне первой.
Федор поморщился. Пятидесятилетний Антон Петрович Корсаков, низкорослый, рыжий и лысый был ему неприятен, а роман академика с молоденькой, замужней, а в последствии вдовой сотрудницей, казался верхом бесстыдства.
С Хеленой они составляли весьма комичную пару. Уродливый коротышка, с огромной головой и хлипким телом, нелепо смотрелся рядом со статной красавицей Ястребовой.
Вдруг до Конечникова дошло, что научница обозвала своего любовника крайне обидным для него прозвищем, которое так подходило для этого человека.
Федору стало противно. После «милого», «любимого», «дорогого», после всех заверений в любви и уважении, после признания неоценимой помощи академика даже в приватных разговорах с Конечниковым, Антон Петрович был пренебрежительно назван ею словом, подходящим для смешного, маленького, заполошного зверька.
На краткий миг Хелена представилась ему в истинном свете — знающей себе цену себялюбивой, эгоистичной гадиной, успешно симулирующей любовь, заботу и внимание, когда ее холодный, расчетливый ум подсказывал пустить в ход именно это оружие для победы в очередном витке крысиных гонок.
«Вот и делай женщинам добро», — подумал Конечников.
— Осуждаешь? — спросила девушка, не увидев, а скорее почувствовав гримасу на лице первого лейтенанта. — Успокойся. В установке для охлаждения используется жидкий натрий…
— Причем здесь натрий, — прервал ее Федор.
— Спасибо, — зло сказала Хелена. — Я все ждала, когда и ты мне это в морду ткнешь. Раскололся, наконец.
— Ты хочешь сказать…
— Да, черт возьми. Я не зря ем свой хлеб, имею кандидатскую надбавку к жилплощади и прочие блага, которых лишены простые смертные. Я ученый, в первую очередь, а потом уже любовница академика. Моя работа важна, — женщина подошла к нему, просверливая негодующим взглядом.
— Ты не поняла, — мягко оборвал ее Конечников, пытаясь сгладить конфликт. — Жидкостное охлаждение в век полей гашения — это ведь анахронизм.
Конечников поднялся, намереваясь уйти, не дожидаясь, пока Хелена его выставит.
— А, — девушка приняла этот не слишком ловкий маневр. — Ты представляешь, Тед, что получится, если вакуум второго порядка начнет выделяться в закрытом объеме?
Девушка положила ему руки на плечи, легонько надавила, предлагая сесть. Федор опустился. Хелена придвинула стул и расположилась напротив, касаясь коленей первого лейтенанта своими.
— Ничего не понимаю, при чем здесь это? Поле гашения переводит избыток энергии в осцилляцию эл-поз пар. И что такое вакуум второго порядка?
— В нашей установке созданы условия для образования прон-апроных виртуальных дублетов, которые мы для краткости называем вакуумом второго порядка или просто вторым вакуумом, хоть он и есть основа нашего пространственно-временного континуума. Поля гашения будут вызывать такое его выделение, что ни один материал не выдержит. Получится осколочная бомба на нереактивной тяге.
— Я не понимаю, — произнес первый лейтенант.
Ему действительно было непонятно: сочетание популярной лекции по вакуумной физике и кружащего голову, одуряющего ощущения близости тела женщины.
— Если первый вакуум можно сравнить с газом, то второй вакуум — это несжимаемая жидкость. Давления не выдержит ни один композит.
Глаза девушки были слишком близко. Они были настойчивыми, просящими. Конечников непроизвольно отодвинулся.
— Так не создавайте закрытых объемов.
— Федор, ты прелесть, — Хелена засмеялась. — А нескомпенсированный вектор силы? Возникнет такая тяга…
Она снова засмеялась и как бы невзначай, положила ему руку на колено. Федора удивила и почти испугала нарочитость этого смеха, в животе противно заныло.
— Ну и что? Это легко можно корректировать двигателями.
— Тед, мы подсчитали, что суммарного импульса маршевых двигателей орбитальной крепости не хватит, чтобы компенсировать и десятую долю усилия создаваемого установкой.
— А она большая, эта ваша установка? — озадаченно спросил Конечников.
— Рабочая камера — размером с чашку, а без системы охлаждения, с компенсаторной системой, все поместилось бы на обычном кухонном столе.
— О… — только и смог произнести первый лейтенант.
— Да, Тедди. Это революция в технике. Новые, компактные источники энергии, новые легкие, компактные и мощные двигатели, генераторы полей, новые сверхмощные заряды и… — Ястребова замялась, но вскоре продолжила, — излучатели когерентных детонирующих лучей.
— Буровое оборудование… Хм… — усмехнулся Федор.
— Ай, ерунда, — махнула рукой женщина. — Знаешь, на банкете, ты сказал, что если останешься без бомб и ракет, то вдуешь линкору движками на полной тяге в ворота стартового шлюза для штурмовиков. Я удивилась, а потом сообразила, подсчитала: мощность двигателя, радиус кривизны защитного поля — достаточно для инициации реакции во втором ваке. Только ты не учел одного.
— Пушек линкора? — спросил Конечников.
— Нет, — задумчиво сказала Хелена. — Там должен быть газ.