Мы переглянулись.
      - Вы хотите сказать, в математическом смысле? - уточнил Кеннеди.
      - В любом! Параллельные вселенные создаются каждую миллионную долю секунды, а в "реальности" существует лишь одна из них. Или, если хотите, мы живем в одной из этих вселенных.
      Фредерик Пол
      18 мая 1998 года (год Тигра)
      Основной вектор реальности ISTI-58.96. A
      Как-то раз, просто из любопытства, Вячеслав Красев отправился в тот день, чтобы взглянуть на себя самого со стороны.
      Он зашел в будку таксофона, что напротив входа в институт, снял трубку и сделал вид, будто ждет, когда откликнутся на другом конце провода. Смеху ради Вячеслав замаскировался: нацепил большие солнцезащитные очки, низко надвинул шляпу, поднял воротник плаща - вылитый спецагент из пародии на тему шпионских страстей.
      Он понимал, что в этот день его более молодой по биологическому времени двойник вряд ли сумел бы заметить хоть что-нибудь необычное, даже крутись у него под носом с десяток исключительно на него самого похожих товарищей, не посчитавших нужным навести на себя грим. И в том нет ничего удивительного, потому что в потертом кожаном портфеле Вячеслав Красев номер два (или если уж по справедливости, то все-таки номер один) нес небольших размеров электронный блок, спайку которого собственноручно закончил сегодня около часа назад и который являлся последней недостающей частью к машине, которая в свою очередь, по представлениям Красева-младшего, должна была вскорости перевернуть мир.
      И Вячеслав, притаившийся в телефонной будке, увидел наконец себя, испытав притом ни на что не похожее волнение: еще бы, имеет место классический хронопарадокс. Вот же он я - рукой подать. Выйти из будки, сбить неожиданным ударом двойника с ног и потоптаться на портфеле, чтобы там звучно хрустнуло, - такие вот экстремистские фантазии пришли Вячеславу на ум. Но Красев знал, что не сделает этого, потому что слишком хорошо успел изучить, как быстро и жестоко Время избавляется от парадоксов, не жалея, в слепом желании защититься, ни людей, ни целых миров. Хорошо, если обойдется возникновением новой альветви, а если всплеснет хроноволна? Поэтому Вячеслав не стал следовать хулиганским побуждениям, а просто вышел из телефонной будки и двинулся вслед за двойником, глядя ему в спину.
      "Такой я и был, - думал Вячеслав, вспоминая между делом себя и свое настроение в этот день. Такой и был: самоуглубленный инженер-механик в международном НИИ физики пространства, золотые руки, незаменимый, хотя и ниже всех остальных оплачиваемый сотрудник, без которого все в лабораториях института останавливалось и замирало. Стоило заболеть - и телефон уже обрывают академики: "Как там? Что там? Почему заболел?"
      Кроме ясного ума и феноменальной памяти, он имел еще одну способность (профессионалы называют это "зеленым пальцем") - интуитивное чутье техники, электронно-измерительной аппаратуры любого вида и класса точности. Благодаря этому он был совершенно незаменимым техническим диагностом: мог определить неисправность в каком-нибудь, скажем, синхрофазотроне, не подходя к нему ближе чем на пять шагов. "Наш уникум", - говорили седовласые профессора, представляя его студентам. "Наш уникум", - говорили лысые доценты, представляя его иностранным коллегам. "Наш уникум!" - повесили над его шкафчиком для одежды красочно выполненный плакатик местные зубоскалы. На последнее он не обиделся и плакатик не сорвал: шутка его позабавила, он признал ее удачной.
      Кроме прочих достоинств, Вячеслав был нетщеславен. Он не выступал, не лез с сумасбродными идеями, не перебивал, когда кто-нибудь из велеречивых мэтров пускался в глубокомысленные рассуждения, сопровождаемые использованием узкоспециальной терминологии, по поводу, как, например, просверлить дырку вот в этой вот стене, чтобы перебросить коаксиальный кабель из одной комнаты в другую. Любые советы и замечания Красев выслушивал всегда очень внимательно и серьезно, за что тоже был любим многими, если не всеми.
      Но одна сумасбродная идея у него все-таки имелась. Однако никому он о ней, что вполне естественно, не рассказывал.
      Он думал так: получится - хорошо, не получится - черт с ним. И он неторопливо, на протяжении семи с лишним лет. ни на что особенно не отвлекаясь (основная работа, если разобраться, никогда его сильно не тяготила), шел к реализации своей идеи. И никогда на нелегком этом пути не задумывался даже, сколько еще осталось, сколько еще нужно сделать. И только когда спаял последний блок, с совершенной, идущей от его развитых способностей к интуитивному творчеству, отчетливостью понял, что у него наконец получилось. Он сделал первую в мире действующую Машину Времени.
      Да, Машина Времени. Прямо как у Уэллса. И сегодня же он ее испытает.
      "... На этой машине, - сказал Путешественник по Времени, держа лампу высоко над головой, - я собираюсь исследовать Время. Понимаете? Никогда я еще не говорил более серьезно, чем сейчас..."
      А рабочий день закончился как обычно. Вячеслав положил блок в портфель и вышел на улицу под ласковые лучи яркого еще солнца. Он не заметил идущего за его спиной человека в длинном демисезонном плаще, с низко на глаза надвинутой шляпой и в огромных солнцезащитных очках. Он спокойно добрался до остановки, сел в автобус и поехал домой.
      Уже там, во дворе своего дома, у мусорных баков Красев подманил и поймал кошку. И так: с портфелем в одной руке и мяучащей кошкой - в другой, поднялся к себе на седьмой этаж.
      Кошку он пронес на кухню, налил ей в блюдечко молока из пакета, а сам направился в спальную комнату, переделанную под мастерскую, где на концентрически укрепленных опорах стояла первая в мире Машина Времени.
      Портфель с блоком он поставил на пол и долго, оценивающе, словно видел впервые, осмотрел свое творение, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону.
      Жил Красев в двухкомнатной квартире отшельником, и никто не мог помешать ему в достаточной мере прочувствовать этот момент - возможно, величайший момент в истории человечества. Вот вам и "нетщеславный"! И тут же, как того, наверное, и следовало ожидать, торжественность минуты нарушило непрошеное воспоминание: кадры из веселого фильма Гайдая, где неутомимый Шурик в белом докторском халате копошится над странным и до предела громоздким агрегатом: вращаются непонятного назначения лопасти, булькают жидкости за прозрачными стенками реторт, перемигиваются многочисленные и по всему совершенно ненужные лампочки, а за спиной Шурика, выпрямившись во весь свой подчеркнуто царский рост, стоит Иван Васильевич Грозный. "Ты пошто боярыню обидел, смерд?!" Вячеслав улыбнулся, и некая нервозность, связанная, по его мнению, с исторической значимостью момента, исчезла, растаяла без следа.
      Он включил паяльник и, пока тот нагревался, раскрыл портфель, извлек из него блок. Вячеслав аккуратно, не спеша, припаял соответствующие контакты, вставил блок в крепления, завинтил болтики, законтрил их.
      Вот теперь действительно все, сказал Красев себе. И кто бы мог подумать, что первая в мире Машина Времени будет работать от аккумуляторов напряжением в двенадцать вольт? Как какой-нибудь арифмометр?
      Вячеслав пошел за кошкой. Та уже вылакала молоко и теперь осваивалась в новом для нее доме, обнюхивала углы. Он снова поймал ее и, насвистывая незатейливый мотивчик из тех, что нравятся современной молодежи, отнес кошку в комнату. Там он включил Машину, выждал, когда прогреются схемы, и через специализированный интерфейс соединил ее с персональным компьютером, который терпеливо дожидался своей очереди в углу. Компьютер провел тест и через минуту выдал сообщение: "Все системы функционируют нормально. Напряжение и потребляемая мощность - в допуске". Наклонившись, Вячеслав отодвинул небольшой люк: человек в такой мог бы пролезть с трудом, согнувшись, и попытался запустить туда кошку. Кошка не желала идти. Она вдруг зашипела, отчаянно вырываясь, исполосовала острыми когтями Вячеславу руку.
      - Ну иди же ты! - прикрикнул он на нее и успел захлопнуть люк, прежде чем кошка вырвалась на свободу.
      Все-таки в чем-то Красев был ограниченным человеком: несмотря на свое уважение к животным, он и представить себе не мог отправиться в первое путешествие во Времени без такого вот испытания. Впрочем, он был уверен в успехе и полагал, что кошке ничего не грозит.
      Поэтому, едва люк захлопнулся, он, не глядя, нащупал пальцами пульт дистанционного управления от телевизора "Самсунг", купленный за какие-то совершенно смехотворные гроши, и нажал на кнопку, в бытовой ситуации включающую первый телевизионный канал. Дрогнул воздух. Плавно и почти беззвучно первая Машина Времени скользнула в океан Хроноса. На том месте, где она только что стояла, взвился и опал сноп холодных золотистых искр. Да с отчетливым стуком упал на пол, потянув за собой шину, разъем компьютерного интерфейса.
      - Буду ждать, - успел пробормотать Вячеслав, не отдавая отчета, что, по-видимому, произносит исторические слова, подобные гагаринскому: "Поехали!"
      Впрочем, все равно некому было в его тесной санкт-петербургской квартирке оценить и зафиксировать их для потомков.
      Ждать Вячеслав собирался ровно двенадцать часов. Он, как и любой другой хронопутешественник на его месте, брал за точку отсчета в своей системе координат момент старта. Таким образом, в масштабе один к сорока восьми на двенадцать часов вперед он и установил механическое устройство, которое сам привык называть "автопилотом". На самом же деле это был достаточно примитивный пружинный механизм - из рода будильников по своему более чем благородному происхождению.
      Было шесть часов вечера, но Вячеслав знал, что вряд ли сумеет заснуть в эту ночь. Он вернулся на кухню, открыл аптечку и тщательно протер кровоточащие царапины на пальцах ваткой, смоченной в медицинском спирте.
      В это время Красев-старший устроился на скамейке во дворе, покуривая "Родопи" и глядя на знакомые, свои, окна. Он знал, что будет дальше, но ему хотелось еще раз пережить эту ночь, самую замечательную ночь в жизни, глядя на нее со стороны.
      А Вячеслав-младший прохаживался по тесной своей квартирке, останавливался у полок с книгами, листал одну-другую, ставил на место, варил себе кофе и тоже очень много курил. Но не "Родопи" - в те времена он предпочитал "Беломор". Вячеслав ждал. И вот тогда-то, в моменты этого томительного ожидания, вдруг с необыкновенной отчетливостью осознал, насколько он одинок. В самом деле, рядом не было никого, кто мог бы разделить его томление. Он был дважды женат. Жены его оказались схожи только в одном - в желании иметь мужа, а не "размазню, полоумного альтруиста": они ушли так же быстро, как и появились в его доме. Детей он с ними завести не успел, да и не захотел бы, по здравом размышлении, заводить. Когда-то у него был пес, пойнтер (черно-пегий окрас, золотистые добрые глаза, широкая грудь, длинная шея, висячие уши, достоинство, присущее английским породам, любовь и верность) по кличке Джулька. Но и он ушел из жизни Вячеслава, подхваченный на прогулке или профессиональными похитителями собак, или живодерами - Красев тогда с ног сбился, его разыскивая, - поиски эти и нервотрепка, с ними связанная, стали последней каплей, переполнившей наконец долготерпение его второй жены, - но друга своего единственного так и не нашел; пес исчез навсегда, сгинул в подворотнях Северной Пальмиры.
      Другими друзьями из породы человеческой Вячеслав не обзавелся: пути-дорожки с институтскими сокурсниками разошлись сразу по вручении дипломов, на работе же он хотя и считался незаменимым уникумом, но в друзья никому не набивался и опять обошел все возможности стать членом подходящего клуба стороной. Другие жизненные ситуации? Было кое-что, конечно... Но ведь и вы не назовете другом директора одного малого предприятия из Казахстана, с которым познакомились на крымском побережье в дни отпуска и на пару с которым целый месяц пускались во все тяжкие - приятель всего лишь...
      "Одиночество учит сути вещей, - бормотал Вячеслав, заваривая себе новую дозу обжигающе горячего кофе, - ибо суть их - то же одиночество... Он цитировал по памяти стихи любимого им Бродского, не замечая, что повторяет эту фразу в сотый, должно быть, уже раз. - Одиночество учит сути вещей, ибо суть их - то же одиночество..."
      И вместе с осознанием всей безмерности своего личного одиночества в этом мире Вячеслав понял, что если все пройдет успешно, если машина вернется в срок, а кошка будет жива, то не найдется причины, которая смогла бы удержать его в этом времени. Когда перед тобой открывается неисхоженными тропами целая terra incognita, по которой ты можешь шагать вперед и назад в бесконечность - что удержит тебя в этом переполненном мелкими желаниями и страстишками, запертом наглухо "нашем общем доме", имя которому двадцатый век? Может быть, поэтому Путешественник по Времени, несмотря на всю силу своей привязанности к любознательным друзьям, не захотел во второй раз вернуться к камину в гостиной комнате, к мягкому креслу, к серому уюту. Что заставит тебя вернуться?
      Красев-старший, сидя во дворе, спросил у Нормаль, который уже час по местному времени вектора, и, получив исчерпывающий ответ, улыбнулся. Решение принято, подумал он. А скоро тебе, мой друг, придет в голову идея поправить одну ошибку судьбы...
      11 мая 1998 года (год Тигра)
      Основной вектор реальности ISTI-58.96. A
      - Здравствуй, Максим...
      Поднявшийся из-за стола навстречу полковник был высок ростом, широкоплеч. Его седые волосы были коротко подстрижены и, казалось, блестят в свете люминесцентных ламп. Еще на одно обратил внимание Максим: уши полковника, не прикрытые волосами, заметно оттопыривались. Совсем как у меня, подумал Максим. Но если он прятал свои, как сам порой называл, "локаторы" под пышной шевелюрой, то полковник, по всему, никогда не считал нужным комплексовать по такому пустяку, без смущения выставляя свой "физический недостаток" напоказ. Впрочем, главное в мужчине - не уши, а всего остального было в полковнике в меру, как и полагается.
      Максим пожал протянутую ему над столом руку.
      - Садись, Максим.
      Они сели: полковник - по одну сторону стола, Максим - по другую. Полковник улыбнулся открыто, до предела располагающе. Максим улыбнулся в ответ, хотя на душе у него скребли даже не кошки - саблезубые тигры.
      - К сожалению, я не имею права на данном этапе представиться тебе под своим настоящим именем, - заявил полковник. - Поэтому обращайся ко мне, скажем, "Игорь Валентинович" или совсем просто: "товарищ полковник".
      - "Товарищ"? - не веря, переспросил Максим.
      - Ах да, я и забыл... - поморщился Игорь Валентинович. - У вас же нынче принято "господа"... Ничего, со мной, Максим, можно. Я на "товарища" не обижусь. Человек-то я старой еще закалки: молодость - в комсомоле, зрелость - в партии, до октября девяносто третьего, представь себе. Да, были наши годы... - Он замолчал, задумался, вспоминая.
      Максим же лихорадочно соображал, не на шутку встревоженный: не пришлась ему странная откровенность полковника, ни к месту она была здесь в этом кабинете с окнами на Литейный проспект.
      Полковник извлек из кармана белый платок, с придыханием в него высморкался, потом встал и прошелся по кабинету. Максим снизу вверх настороженно наблюдал за ним.
      - Значит, так, Максим, - сказал полковник, на собеседника своего не глядя. - Не будем терять времени, перейдем сразу к делу. Допустим на секунду, что я все о тебе знаю: все самые твои сокровенные мысли, твои чувства и пожелания, и даже сверх того - я знаю, какое решение ты в скором времени примешь.
      - Это невозможно, - пробормотал Максим, хотя вдруг с ужасающей отчетливостью понял, что да, он знает!
      - Да, - кивнул полковник, словно прочитав его мысли. - Я знаю.
      Максиму стало страшно. Страх его сгустился почти до той же степени, что и в минуты бешеной гонки через город. От полковника, от того, как он произносил слова, от того, как он смотрел, повернув голову в сторону стоявшего в кабинете сейфа, повеяло такой глубокой, черной, непонятной, а потому особенно страшной бездной, что Максиму захотелось убраться отсюда немедленно, куда угодно, хоть в лапы киборгов, но подальше и навсегда.
      Полковник выдержал многозначительную паузу и, подавшись вперед, наклонился через стол к съежившемуся на стуле Максиму. Максим инстинктивно отпрянул. Теперь полковник смотрел на него в упор.
      - Я все знаю о тебе, - повторил полковник твердо. - Я знаю, что ты давно и последовательно сочувствуешь коммунистическому движению. Я знаю, где ты находился в дни так называемого "мятежа". Я знаю, что твоя личная программа гораздо разумнее программ ортодоксов идеи. Я знаю, насколько хорошо ты научился скрывать свои убеждения, ведь мальчишки, которые тебя окружают, вряд ли сумеют оценить их глубину?
      Максим молчал. Расширенными глазами он смотрел на полковника. Полковник шумно вздохнул и выпрямился.
      - Но главное, - продолжал он, возвышаясь над столом, уперев в столешницу огромные кулаки, - я знаю, что ты достоин; ты - патриот и настоящий коммунист; ты пройдешь свой путь до конца и нигде не свернешь в сторону...
      - Товарищ полковник... - попытался выдавить из себя Максим.
      - Постой, - Игорь Валентинович погрозил ему указательным пальцем, - я еще не закончил. Дело в том, Максим, что я в курсе твоих проблем.
      - Да?! - Максим встрепенулся. У него появилась надежда.
      - Мы в курсе, - непреклонно продолжил полковник, - что за тобой, за твоей бедной головушкой идет охота. - Он сделал упреждающий жест, остановив новое восклицание Максима. - Мы даже осведомлены о характере этой охоты. На тебя обратили внимание не просто сильные, а сверхсильные мира сего; они наращивают и темп, и мощь охоты. Ты, как нетрудно догадаться, хотел бы избавиться от преследований?
      - Да-да, конечно...-горячо заговорил Максим, стоило представиться такой возможности; при этом он заерзал на стуле. - Но как? Там были такие... существа... это...
      - Киборги, ты хочешь сказать, - чуть улыбнувшись, напомнил полковник. - Искусственные человекоподобные существа? Как в известном американском фильме?
      - Да-да, вы точно говорите, все правильно... - На этот раз Максима не испугала совершенная проницательность полковника.
      - Видишь, как много я знаю, - улыбнулся тот поощрительно. - А теперь и тебе, Максим, предстоит узнать кое-что новое... Ответь, ты веришь в путешествия во времени?
      - После работ Михайлова - Несса кто же не верит? - вырвалось у Максима, который был сейчас захвачен другим, но когда он сумел-таки переключиться, то сразу пожалел, что вырвалось.
      Все-таки с результатами работ Михайлова и Несса он был знаком лишь по иллюстрированным статейкам в популярных журналах типа "Знание - сила". К тому же и в наиболее оптимистически-восторженных статьях нет-нет да и проскальзывала приглушенная нотка скепсиса: а не вкралась ли все-таки где-нибудь в выкладки двух великих ученых, удостоенных в прошлом году Нобелевской премии, маленькая ошибка, пока незамеченная и неучтенная математическая загогулина, которая в будущем возьмет да разрушит все великолепное с большим трудом и талантом возведенное здание теории. Может быть, здесь что-то не так... Но с другой стороны - бегают вот киборги по улицам Ленинграда и американский фильм... Тьфу ты, дался тебе этот фильм...
      - Я открою тебе, Максим, одну тайну, - сказал полковник проникновенно, и Максим, сосредоточив все внимание, приготовился слушать. - Путешествия во времени реализованы уже давным-давно, и я один из тех людей, кто сумел шагнуть из одного времени в другое. Я, в некотором роде, агент, Максим. Агент из другого времени. Но прибыл я не из будущего, как показано в твоем фильме. - Полковник снова улыбнулся. - Я агент прошлого. И прошлое, наше славное прошлое, Максим, спрашивает тебя, готов ли ты отдать всего себя во имя нашей славной борьбы?
      Без юмора в тот момент на Максима смотреть было нельзя. Он вытаращился, замер и по отсутствующему выражению его лица можно было бы подумать, что он ничего не понял. Но полковнику-то не нужно было даже догадываться: он точно знал, что Максим его слышит и верит каждому слову. И он знал, что самое большее через три минуты, получив быстрые лаконичные ответы на два своих вопроса, Максим скажет: "Да!", и потом уже делом техники будет отправить его в спецотдел Корпуса. Он начнет там свой путь, пока не придет наконец к подлинному осознанию своей миссии. "И тогда круг замкнется, - подумал полковник. - Впрочем, о чем это я? Круг уже замкнулся..."
      18 августа 1938 года (год Тигра)
      Новообразовавшаяся альветвь ISTI-58.101. L
      Последовавшие за первым допросом события запомнились Игорьку смутно. Несмотря на спонтанно образовавшуюся легенду, на допросе его долго били. Били с жестокостью отчаянной. Били сапогом в пах, били кулаком в лицо и в солнечное сплетение. Когда Игоря в очередной раз приводили в чувство, ему подумалось, что его хотят просто убить. Но тогда зачем все эти сложности? В конце концов он сам уже не понимал, какая сила удерживает его на плаву в этом мире. От побоев он скоро потерял способность соображать, не понимал, чего от него требуют эти огромные, остро пахнущие табаком, потом и перегаром люди. Ему что-то подсунули подписать - он подписал, не читая, даже не подписал, а вывел на ощупь какие-то каракули. Он не понимал, да и не мог понять, что эти люди просто-напросто мечутся, как муравьи в растревоженном муравейнике. Они не знают, что им делать, потому что нет никаких приказов на этот счет сверху; потому что там, наверху, разыгралась нешуточная борьба за власть; они не знают и потому, усугубляя неразбериху, действуют так, как подсказывает им многолетний опыт "работы" и особое понимание аспектов введенного на днях чрезвычайного положения. Они неистовствуют, потому что чувствуют: их время подходит к концу и если при "Всеобщем Отце" еще был шанс как-то вывернуться в период очередной глобальной чистки органов, то теперь, кто бы ни занял кремлевский трон, любой в первую очередь займется ими, и уж тогда пощады не жди. Они паниковали, они напивались до беспамятства, они выкуривали тонны табака, они сошли уже с ума, и еще они били, били, били, не разбираясь, всех заключенных подряд, срывая на них злобу своего безумия.
      А на улицах Москвы уже стреляли по ночам; и новоиспеченный комиссар НКВД Лаврентий Павлович сцепился в отчаянной схватке с осмелевшими командармами; и Гитлер, позабыв все другие свои заботы, с неиссякаемым интересом читал и перечитывал подробные донесения абвера о развитии событий в России. От того, чем закончится московская die Belustigung, зависела не только судьба Страны Советов, но и судьба всей Европы, а то и мира. А в Москву стекались люди, забивая плотной массой вагоны; они ехали проститься с вождем, и никто не мог им объяснить, что происходит, почему нет доступа к телу и когда будут похороны.
      Но Игорек не мог знать всего этого. Заключенные шептались по углам тесных камер, обсуждали скудные сведения, приносимые с воли очередной партией арестованных, но Игорек не слушал этих разговоров, не воспринимал их, находясь в пределах узкого затуманенного мирка своего нового полубредового бытия. Он сидел на полу камеры; избитое тело болело, гудела голова, и ему казалось, что он видит Митрохина, и Митрохин кивал и улыбался ему, и словно манил куда-то молча, жестами. И хотелось поверить ему, встать и идти, но Митрохин начинал исчезать, сквозь его прозрачное тело можно было разглядеть стену; его место занимала мама, поджав губы, качала головой, смотрела укоряюще.
      Иногда ему казалось - происходило это чаще всего в ходе допросов - что он видит того седовласого полковника, что отправил его и других умирать в этот жестокий кровавый мир. Полковник обычно находился в тени, сидел за столом в кабинете и вроде бы даже сочувственно наблюдал за тем, как избивают Игорька. Форму старшего офицера Корпуса он сменил на форму полковника НКВД, но Игорек все равно узнал его, и когда кто-нибудь из допрашивающих бил его по лицу с криком: "Ну говори, вражина, на кого работаешь?", он пытался сказать им, что врагом он стал по ошибке, а настоящий враг вон там, за столом, но распухшие губы отказывались повиноваться, из горла вырывался лишь слабый стон. Однажды смурные от бессонницы "голубые фуражки", войдя в камеру, приказали всем встать и строиться в коридоре, потом гуртом повели заключенных на выход, чего раньше никогда не делалось. Кто-то крикнул:
      - Мужики, кончать ведут!
      И толпа вмиг обезумела. В узких коридорах трудно и опасно стрелять, но "голубые фуражки", запаниковав, открыли огонь. Истошно закричали раненые. Игорька сильно толкнули, он упал бревном и ударился головой о бетонный пол. Когда он очнулся и получил возможность более-менее адекватно воспринимать действительность, то обнаружил, что находится внутри вагона-зава, на Архипелаге прозванном "Столыпиным". Купе этого вагона, отгороженные от коридора косой решеткой, с маленьким окошком на уровне вторых полок были набиты под завязку - до двадцати человек на купе. В невыносимой духоте они ехали уже сутки, и не было никакой возможности расслабиться, размять затекшие члены, элементарно справить нужду.
      - Где я? - спросил Игорек хриплым шепотом у притиснутого к нему старичка в рваной косоворотке.
      - Так что ж, - отвечал старичок, невесело усмехаясь. - По этапу везут, дело известное.
      Поезд шел очень медленно, подолгу простаивая на каких-то заброшенных полустанках. Заключенных из него не выводили, конвой покуривал в коридоре, делая вид, что не слышит ни мольбы, ни проклятий. Кормили селедкой, после селедки мучила жажда, но воду конвой наливал неохотно и редко: замучаешься потом эту рвань в сортир выводить. Так и ехали.
      Игорек думал, что умрет здесь; сил жить у него почти не осталось. Он думал только: скорее бы. Но смерть пока обходила его стороной. Обошла и на этот раз.
      Как-то поезд стоял особенно долго, и заключенные услышали отдаленную канонаду.
      - Мать честная, война у них там, что ли? - предположил кто-то с третьей багажной полки.
      - Этого быть не может, - уверенно заявил другой, сидевший на полу. Это вам не семнадцатый год! Какая война?
      Тем не менее все зашевелились, а те, кому повезло захватить "престижные" места на вторых полках, приникли, свесившись к зарешеченному окошку.
      - Не видать ни черта.
      - Дай я посмотрю.
      - Эй, вы, урви, хватит п...ть, толково говорите, что видно.
      И в этот самый момент возник свист, сначала - предельно тонкий, едва различимый, затем - растущий, все заглушающий. Потом рвануло так, что качнуло вагон, и один из любознательных сверзился вниз на охнувших в один голос заключенных.
      - Вот едрить твою налево, - сообщил старичок в косоворотке. - Как в Гражданскую.
      Все затаили дыхание.
      Грохот канонады усилился. Очевидно, фронт придвигался. И придвигался быстро.
      Протопав по коридору, конвой высыпал из вагона. Охранники забегали вдоль состава. Пока еще можно было различить их выкрики:
      - Наступление... наступление...
      - ... Вашу мать! Какое наступление?! Ты хоть соображаешь, какую...
      - Танки прорвались!..
      - Связь... связь... свяжитесь же...
      - Поджигай вагоны, чего уставился?! Поджигай, кому говорят!..
      Последнее это восклицание, произнесенное рядом и отчетливо, расслышали все.
      - Мама родная, да они нас спалить хотят!
      Заключенные, не веря, уставились друг на друга. Но последовавшая за приказом возня под окнами и острый запах керосина, проникший в вагон, не оставляли места сомнениям.
      - Ломайте решетку! - взвизгнул кто-то сверху. - Ломайте решетку! Навались все вместе!
      - Ее разве сломишь?
      - Ох скоты, ох и скоты! Ведь спалят же, так запросто и спалят.
      Все шло к тому, что сейчас начнется паника и в тесноте заключенные просто передавят друг друга еще до того, как конвой подожжет вагон. Нечто похожее творилось и в соседних купе. Грохнул новый взрыв - на этот раз снаряд лег чуть дальше.
      - Что же делать-то?! Что же делать-то, братцы?! Последние эти слова заглушил рев двигателей.
      - Танки! Танки! - завопил тот мужик, который сумел удержаться у окошка.
      И новые крики снаружи, сухие щелчки выстрелов. У Игорька от рева, грохота и криков нестерпимо разболелась голова, а перед глазами замельтешили яркие разноцветные точки. Он зажал уши ладонями и скорчился на своем месте, чтобы только не видеть ничего, не слышать ничего. Он готов был умереть, но снова выжил.
      Рев двигателей сошел на нет. В коридоре вдруг появился охранник. Не видя ничего от ужаса, с перекошенным лицом он успел почти добежать до купе конвоя, но грохнуло два выстрела - один за другим - и охранник с лету уткнулся носом в пол. В коридор шагнул новый персонаж - веселый молоденький танкист в комбинезоне и кожаном шлеме, с огромным пистолетом в отставленной руке.
      - Ну что, мужики, заждались?! - радостно спросил у открывших рты заключенных.
      Он снял шлем, и сразу стали видны веснушки на его потном и грязноватом лице. Он засунул пистолет в кобуру и наклонился к хрипящему на полу охраннику. Отыскал связку ключей и пошел вдоль решеток, снимая замки.
      - Выбирайтесь, - пригласил он, - да только по одному, не кучей. А то передавите друг друга, - танкист засмеялся.
      - А кто вы такие будете? - поинтересовался старичок в косоворотке.
      Освободитель посуровел.
      - Танковая бригада "Львы Троцкого", - отрапортовал четко.
      - Откуда такие?
      - Ха, они еще спрашивают! - почему-то возмутился танкист. - Вылазьте по одному, нечего тут дискуссию разводить...
      Заключенные хлынули на волю, останавливались, жмурясь на ярком солнце и разглядывая с замиранием странные, необычайной формы башни танков, что растянулись колонной вдоль всего состава; на бегающих танкистов, на распростертых под ногами конвоиров, еще минуту назад выступавших в роли злых богов для измученного племени заключенных, а теперь - или растянувшихся в смертной судороге в грязи, или построенных здесь же с поднятыми над головой руками.
      Еще одна новообразовавшаяся реальность, войдя в прямое соприкосновение с другой, прекратила существование...
      10 апреля 1967 года (год Овцы)
      Основной вектор реальности ISTS-63.18. K
      Урок политической правильности (Dieu! - что за название!) сегодня вела поручик лейб-гвардии Ея Императорского Величества, младшая дочь Государыни Всех Британских губерний Жемчужного Пояса Пресветлой Империи баронесса фон Больцев Александра Сергеевна. Это была высокая и весьма спортивная дама, коротко, по армейской моде, стриженная, с прямым взглядом и сильным голосом.