Бояров развёл руками. Потом сказал с апломбом:
– Если на человека нет компромата, его нужно создать! Савелий, ты же в команде питерского губернатора трудишься – мне ли тебя учить?
– Пробовали, – ответил Говорков, – но эта Биармия – действительно какая-то аномалия. Были тут перевыборы в биармскую думу – вложили некоторую сумму, организовали кампанию на телевидении, и что вы думаете? Ни один наш кандидат не прошёл! Электорат на этого Бруммана буквально молится и делает всё, что он скажет. За кого скажет голосовать, за того и голосуют.
– Тогда хреновые ваши дела, – подытожил Бояров.
Офицеры помолчали, дожидаясь, пока Говорков раскурит свеженабитую трубку.
– Но проблема на самом деле не в Бруммане и не в Биармии. Я пригласил вас по другому поводу, а это лишь фон, историко-географический контекст, так сказать.
– Слушаем, – подбодрил его Звягин.
– Белогород, столица Биармской республики, стоит на реке Алонке, которую биармы вопреки карте называют Виэной, – продолжил свой рассказ Говорков. – В то же время Виэна – это граница республики, и на противоположном берегу расположился простой российский город Алонец. Спорной территорией является остров Бярма или Бьярма, который каждый из этих двух городов считает своим. Биармы говорят, что остров принадлежит им исторически. В незапамятные времена там стояла одноимённая крепость, откуда их народ и произошёл. Это, скорее всего, близко к правде – ещё в советские времена там раскопки проводились, и действительно какие-то фундаменты вскрыли. Брумман на них свою первую докторскую защитил. Жители Алонца, наоборот, говорят, что история о крепости Бярма – сказки для малышни, а географически – остров ближе к российскому берегу и, следовательно, принадлежит России и является частью Алонецкого района. На этой почве зрел, зрел и созрел межнациональный конфликт. Биармы и жители Алонца друг друга ненавидят. И на всех уровнях грызутся. Удивительно, как ещё до драки не дошло… Но, как и любой межнациональный конфликт, этот имеет под собой твёрдую экономическую основу. На острове стоит мощный биохимический комбинат «Спираль». Ещё в советские времена какой-то умник додумался воткнуть его туда, чтобы отходы спускать прямо в реку. Об исторической ценности места никто тогда не думал. В начале девяностых «зелёные» пытались комбинат прикрыть под предлогом защиты окружающей среды, да и переход на рыночные рельсы как-то не задался – в общем, дышала «Спираль» на ладан. И тут вдруг выяснилось, что одна из лабораторий «Спирали» разработала какой-то уникальный контрацептив…
– Чего? – переспросил Бояров.
– Контрацептивное средство. Это чтоб баба не понесла, когда ты ей вдуешь.
– А-а, понимаю. Гондоны, что ли?
– Тёмный ты, майор. Недоучка, – беззлобно упрекнул своего заместителя Звягин. – Что такое безакцизная торговля знаешь, а что такое контрацептивы – нет. Совершенствовать свои познания нужно, книжки читать.
– Нет, речь идёт не о презервативах, – опроверг Говорков предположение бывшего сослуживца, дождавшись, когда офицеры замолчат. – Существуют и другие средства. Таблетки там, колпачки. Но всё это считается не слишком надёжным. А в «Спирали» придумали стопроцентно надёжное средство. И долгоиграющее.
– Как это? – Звягин тоже заинтересовался.
– Один укол, и можешь бабу трахать целый год – фирма гарантирует.
– Здорово! – оценил Бояров. – А кому укол-то?
– Бабе, бабе – успокойся. Там какая-то сложная формула и только на острове этот препарат могут производить. В воде, что ли, дело? Сам процесс называется «пре-це-пти-вна-я аб-дук-ция» и, говорят, опробован уже не только на мышах. Короче, грядёт очередная сексуальная революция. И это покруче будет, чем после «Виагры». А тут ещё китайцы подгребли. У них проблемы с принудительной стерилизацией, а ещё больше проблем с полуторамиллиардным населением. А тут такое решение: и как бы стерилизация, и как бы у народа надежда остаётся, что ему позволят ещё наследников нарожать. Денег, как вы знаете, у китайцев нынче куры не клюют, и попахивает уже не миллионами баксов, а миллиардами. Если не триллионами. А главное, что процесс бесконечный. Нефть когда-нибудь кончится, а желание трахаться без последствий – никогда. И каждый год извольте на укольчик.
– Чего-то я недопонимаю, – признался Звягин. – Если там такими большими деньгами пахнет, почему наши олигархи до сих пор ушами хлопают? Скупили бы акции, да и диктовали свою волю и Белогороду, и Алонцу.
– В том-то и дело. О результатах лабораторных испытаний мало кто знает. Пока только специалисты, но и они сомневаются, удастся ли пустить препарат в серийное производство. Дело в том, что придумал всё это некто Трофимов. А его в кругах биохимиков считают шарлатаном и мистификатором. Он когда-то в питерском Политехе работал и в Киришах – выгнали. Приняли только на «Спираль», да и то на должность лаборанта. Когда со спецами о нём разговариваешь, они руками машут. Что вы, говорят, с ним нельзя дел иметь. Создал себе репутацию. При таких рекомендациях ни один серьёзный человек денег в разработку не вложит.
– А почему тогда биармы забеспокоились?
– Очень просто. Как я уже говорил, старший сын Бруммана работает на «Спирали», возглавляет отдел. Что-то он там пронюхал. Или с самим Трофимовым поговорил. В результате – нашептал папаше, и тот загорелся. А из администрации Бруммана ушла утечка в Алонец, и там тоже все загорелись. Ведь если получится, можно так обогатиться, что никаким арабским шейхам не снилось. При этом ребята-политики ничем не рискуют. Деньги можно отстёгивать из бюджета по статье «Поддержка науки» и взятки гладки. Даже если Трофимову с Брумманом-младшим не удастся вывести препарат в серийное производство, всегда можно технологию китайцам продать – пусть дальше мучаются.
– Начинает проясняться, – кивнул Звягин. – А комбинат, значит, государственный и территориально ни к одному из городов не приписан?
– Точно, – подтвердил Говорков. – Понятно, что его будут раньше или позже акционировать и приватизировать, но кто будет играть главную скрипку в хоре, пока неясно. Тут кто съел, тот и успел. А кто не успел, тот опоздал… А теперь конфиденциальная информация. Из самого что ни на есть ФСБ. Брумман всерьёз намерен силой захватить остров. Под крылом его администрации выросло несколько военизированных организаций. Наилучшую подготовку имеют так называемые Силы самообороны Биармии, которые заявлены как добровольческая дружина в помощь милиции. Состоит она из бывших военных – офицеров Советской армии, которые съехались со всей страны по призыву Фронта национального возрождения. Все – сплошь биармы. Численность – тысяча человек. Вооружение – помповые ружья, газовые пистолеты. Возможно, в день акции они получат «макаровы» из милиции. Хотя и того, что у них уже есть, вполне достаточно для нейтрализации вневедомственной охраны комбината – там бабушки-старушки. В поддержку Силам самообороны, скорее всего, придадут качков из общества «Спортсмены Биармии». Численность – две с половиной тысячи человек. Этим оружия не полагается по статусу. Потому они используют резиновые дубинки и нун-чаки. Впрочем, качки на остров не пойдут – развернутся у моста и будут стоять ровными шеренгами в ожидании сигнала. Их подключат, если с другой стороны кто-нибудь попрёт. Но, насколько мне известно, никто не попрёт. У мэра Алонца нет своих вооружённых формирований, а чтобы собрать народ, потребуется время. Потому вместо народа выступите вы. Вашей задачей будет вышвырнуть Силы самообороны с острова и вернуть бабушек-охранниц на их законное место. А дальше политики сами разберутся.
– Хоть твой Брумман и весь из себя ангел с нимбом и крыльями, – сказал Бояров, когда Говорков сделал эффектную паузу, – но он явно сбрендил. Это же не политическая акция. Это самая настоящая военная операция с захватом государственного объекта. Их же оттуда вышвырнут. Если будет приказ, достаточно взвода солдат. И наше участие не потребуется.
Говорков вздохнул.
– В том-то и дело, Саша, что не будет приказа. Вопрос об урегулировании территориального спора уже второй год прокачивается через администрацию Президента. Есть основания считать, что если биармские вояки продержатся на острове хотя бы месяц, вопрос будет решён в пользу Белогорода.
– Задача понятна, – сказал Золотарёв. – Вышвырнуть биармов с острова. Кто выступает заказчиком? Ты? Губернатор Петербурга?
– Нет, – Говорков вдруг хитро подмигнул, но не стал мучить бывших сослуживцев загадками. – Заказчик – сам мэр Алонца. У него нет своих вооружённых сил, и он решил нанять «псов войны».
– Ага, – опять встрял Бояров. – А это что за тип? Тоже, небось, ангел шестикрылый?
Говорков улыбнулся.
– Этот – не ангел, – весело сказал он. – А как раз наоборот. Зовут его Пётр Петрович Колесничий. Профессиональный политик. Сначала был коммунистом, потом стал социал-демократом. Сидел в Верховном Совете РСФСР, потом – в Госдуме. Взятки берёт, во всяких тёмных делишках принимает активное участие. Залетел – страшно подумать! – на педофилии. В ходе расследования по делу о совращении малолетних был по запросу прокуратуры лишён депутатской неприкосновенности. Но как-то выкрутился. Бежал из Москвы в родной Алонец. Быстро освоился и пошёл в мэры. Обещал, как обычно, счастья для всех даром. Победил с небольшим отрывом. Два года мэрствует. Из города старается не выезжать. Часто посещает балетную школу.
– Ну и урод! – дал свою оценку бескомпромиссный Бояров. – Интересы этого поганца мы должны защищать?
– Не сердись, майор, – сказал Звягин. – Мы в конечном итоге интересы России защищаем. А поганцы на тронах всегда были, есть и будут. Такова уж у нас суть и природа власти.
– Кх-м, – кашлянул Говорков.
– Извини, Савелий, – повернулся Звягин к бывшему замполиту. – Я не хотел тебя обидеть. Но ведь и ты знаешь, что я прав.
– Прав ты, прав, – согласился Говорков. – Так вы берётесь за это дело?
– Сколько? – спросил Шамраев, который понял, что настало его время.
– Десять зелёных лимонов.
Шамраев зашевелил губами, подсчитывая что-то в уме.
– Я правильно понял: операция займёт месяц? – уточнил он.
– Не меньше полутора, – сказал Звягин. – Две недели на подготовку. И месяц будем остров охранять.
– Сколько людей задействуем?
– Всех, кого удастся высвистать.
– Тогда двенадцать лимонов, – свёл дебит с кредитом Шамраев. – Это чистый гонорар. И три лимона на текущие расходы.
– Не много ли? – удивился Говорков.
– В самый раз. Я лишнего не прошу.
– Что ж, я думаю, господин Колесничий согласится. Когда вы будете готовы выступить?
– Подумать надо, помозговать, – отозвался Звягин. – Переварить ситуацию.
– И не только ситуацию, – Бояров в предвкушении потёр руки. – Наши рыбаки вернулись.
Офицеры зашевелились, оборачиваясь к реке, и увидели, как со стороны берега гордо шествует лейтенант Мазур в сопровождении пятерых помощников. На каждом был гидрокостюм, на правом плече висело подводное ружьё с гарпуном, а на левом – по огромной связке из ещё трепыхающихся рыбин. Вокруг началась весёлая суета, и уже был слышен бас Мазура, который спрашивал, какого чёрта костры не горят, шампура не начищены и вообще ещё ничего не готово к приготовлению и потреблению свежайшей и вкуснейшей рыбы…
Глава 2
1.
Марк Айле, капитан Службы государственной безопасности Республики Биармия, заметно нервничал. Он был из последнего набора, свои лычки получил не за профессионализм или выслугу, а потому, что срочно требовалось заполнить вакансии в новом ведомстве, и брали всех, кто владел хоть какими-то навыками оперативно-следственной работы и не имел в личном деле пометки «Бывший сотрудник КГБ СССР». По существу, это было первое серьёзное дело новоиспечённого капитана, а потому генерал Феликс Керро, возглавлявший Службу безопасности, прощал ему явные проявления нервозности и неуверенности в себе: этот молодой человек всему ещё успеет научиться.
Переговоры с американцами должны были состояться в два часа пополудни, в одном из номеров на третьем этаже гостиницы под весьма затёртым в Белогороде названием «Биармия». Эти переговоры планировались как «сверхсекретные», но Керро пригласил на эту встречу Айле, потому что, во-первых, «безусловно полагается» на него, а во-вторых, «видит» в нём потенциального преемника. И то, и другое глава местного отделения СГБ высказал вполне определённо, прямым текстом, а потому Айле имел все основания не доверять ему и его словам – как не доверял он сотрудникам компетентных органов, когда был простым и совсем ещё юным сержантом советской милиции в должности участкового Первомайского района Белогорода. Таким образом, вопрос о том, зачем на самом деле генерал Керро пригласил его на эту встречу, оставался открытым, что совсем не прибавляло Марку уверенности.
Американцы – их было двое – проявили пунктуальность, придя вовремя. Керро заказал напитки в номер, а после ухода официанта повесил на дверь табличку «Не беспокоить». Пока суд да дело, американцы познакомились с Айле. Они казались вполне обыкновенными людьми самой заурядной, усреднённой, внешности, и понять, чем они занимаются по их одежде или по манере держаться, было решительно невозможно. Однако капитан Айле успел ознакомиться с краткими досье, которые начали составлять сотрудники отдела внешней разведки СГБ на каждого из этих двоих, и прекрасно знал, что эта простота обманчива, – перед ним стояли матёрые оперативники ЦРУ, действующие под прикрытием американского Госдепартамента. Они были примерно одного возраста и различались лишь комплекцией. Того, кто был пониже и поплотнее, звали Доминго Кларк. Второго, ростом повыше и в плечах пожиже, – Джон Чавез.
Представившись и пожав капитану руку, американцы уселись на диван и приготовились слушать. Генерал Керро вышел на середину комнаты с бокалом минералки в руках и с важным видом заговорил по-английски:
– Господа, наша встреча должна положить начало длительному и, надеюсь, продуктивному сотрудничеству между спецслужбами США и Биармии. Однако сотрудничество подразумевает выгоду для обеих сторон. Потому сегодня нам предстоит определить, что мы можем вам дать, и что вы можете предложить нам взамен. Наши дальнейшие действия будут напрямую зависеть от того, к каким договорённостям мы придём и какие цели перед собой поставим.
– О’кей, – сказал Кларк. – Давайте определим цели. Мы прежде всего заинтересованы в получении оперативной информации о происходящих в Биармии событиях. И хотим знать, насколько далеко ваше правительство готово зайти в деле установления государственного суверенитета. Вы должны чётко определить свою позицию по этой проблеме, поскольку она вызывает беспокойство в Госдепартаменте. Многие в нашем руководстве считают, что разговоры о независимой Биармии – лишь политическая игра, способ давления на Москву с целью получения дополнительных инвестиций…
– Это ошибочное мнение, – отозвался Керро. – Вопрос о суверенитете будет решён в самое ближайшее время. Можете не сомневаться, Биармия станет независимой. Но, разумеется, нам придётся преодолеть сопротивление со стороны российских спецслужб, которые пойдут на любые провокации лишь бы не допустить этого.
– Пока что нам ничего не известно о таком сопротивлении, – вмешался в разговор Чавез. – Это и вызывает сомнения.
– Сопротивление будет, – заверил Керро. – Конфликт уже назрел, потому мы и обращаемся к вам за помощью. Соединённые Штаты Америки неоднократно демонстрировали всему миру, что готовы помочь любому народу, вставшему на путь самоопределения. Со своей стороны мы готовы оказать поддержку вашим начинаниям как в военной, так и в гражданской сфере. И первым нашим шагом станет освобождение Дональда Миллера.
Американцы переглянулись. Дональд Миллер тоже был оперативником ЦРУ. Его арестовали полгода назад прямо в центре Белогорода, в тот самый момент, когда он передавал пачку долларов человеку, которого считал своим агентом. В кейсе Миллера обнаружилась пачка документации на новейшую противокорабельную ракету, разработанную в одном из российских КБ, и завертелся шпионский скандал. Благодаря предприимчивости Керро, провалившегося оперативника удалось «отбить», и тот не отправился прямиком на Литейный проспект, а осел во внутренней тюрьме штаб-квартиры СГБ Биармии, но переговоры о его выдаче Америке затянулись, и дело шло к суду.
– Вы действительно готовы отпустить Миллера? – удивлённо спросил Кларк.
– Да, – кивнул Керро. – Хоть сегодня. Мы дадим ему двадцать четыре часа на то, чтобы он покинул страну.
– Вы позволите сделать пару звонков?
– Пожалуйста.
Кларк встал и, отойдя в дальний угол, начал набирать номер на «мобильнике». Чавез, оставшись на диване, широко улыбнулся и показал Керро большой палец:
– Отличное начало, господин генерал. Считайте, что мы договорились.
– Спасибо, – скромно сказал Керро. – Итак, мы рассчитываем на вашу помощь в игре против российских спецслужб. Но обмен информацией и совместное планирование операций ещё не всё, что нам потребуется. Мы просим обеспечить своевременное реагирование американских политиков и западных СМИ на происходящие события. Это очень важно для нас, ведь российские спецслужбы сделают всё, чтобы выставить Биармию гнездом террористов, которые якобы угрожают национальной безопасности России.
– Это очень непросто, – сказал Чавез. – До одиннадцатого сентября позапрошлого года мы легко организовали бы кампанию поддержки, но теперь, когда российский президент неоднократно заявлял о своей поддержке глобальной антитеррористической операции США, это очень непросто. Наши политики будут ждать реальных действий российской армии, направленных на подавление волеизъявления народа Биармии. Проще говоря, если завтра в Биармию введут войска, то послезавтра соберётся Совет безопасности ООН, который осудит агрессию. Но это означает и падение Бруммана. Разве ваши вооружённые силы способны оказать сопротивление в том же духе, как это делают чеченские сепаратисты?
– Вот мы и перешли ко второму вопросу, – сказал Керро. – Помимо политической поддержки, нам нужна военная…
– Об этом не может быть речи! – решительно заявил Кларк, который закончил переговоры по мобильному телефону и возвратился на своё место. – В настоящий момент Россия является нашим партнёром, и мы не станем портить с ней отношения даже ради вас.
– Мы не просим прямого военного вмешательства, – заверил Керро. – Но вот если бы вы прислали группу военных советников, которые помогли бы нам сформировать нашу армию по американскому образцу…
– Мы очень сожалеем, господин генерал, но это не в нашей компетенции. Подобная акция может быть осуществлена только в случае прямой угрозы свободе и жизни американских граждан, находящихся на территории Биармии.
– Но действия российских спецслужб могут создать такую опасную ситуацию, при которой никто из жителей Биармии не будет застрахован от того, чтобы не стать жертвой произвола или насилия.
– Но ведь пока не создали, – с намёком подчеркнул Кларк. – Отложим разговор о военной помощи до тех пор, пока не будет представлено доказательств злонамеренности ФСБ или российской армии. Мы очень благодарны вам за освобождение Миллера, однако существуют правила…
– Я понял вас, – медленно произнёс Керро. – Что ж, так тому и быть…
При этом он посмотрел на Марка Айле, и тому очень не понравился взгляд нового шефа.
2.
В своё время тридцатидвухлетний Дэвид Хольц, штатный корреспондент информационной компании «Си-Эн-Эн», выбрал Россию из других стран мира, потому что верил: именно здесь в ближайшее время произойдут события, которые изменят ход человеческой истории, именно на этих бескрайних просторах произойдёт столкновение цивилизаций – и Хольц хотел при этом присутствовать. Наверное, ему не следовало ходить на лекции Збигнева Бжезинского, который часто увлекался и выдавал свои стратегические прожекты за реальную перспективу.
Разочарование наступило очень быстро. Дэвид прибыл в Санкт-Петербург зимой 99-го года и застал самое настоящее «сонное царство». Россия пережила сильнейший шок, вызванный дефолтом, и ещё не совсем оправилась от него, пребывая в своеобразном посттравматическом состоянии. Казалось, и сами люди испытывают вялость и оцепенение, не могут поверить, что всё это произошло здесь и сейчас, а не в далёкой «банановой» республике, где, как известно, день не в день без кризиса и революции. Но самое ужасное заключалось в том, что, судя по всему, никто ничего не собирался менять. Старый и больной Ельцин остался в кресле президента. ФСБ и генералы молча стерпели очередное урезание бюджета и сокращение аппарата. Народ почему-то на улицы не повалил и баррикады строить не стал. Даже самая пострадавшая часть российского общества – бизнесмены и менеджеры средней руки – никак не продемонстрировали своего недовольства властью. Перемен не было, а ведь любые перемены – питательный бульон для новостей. И Хольцу грозило остаться без этого питательного бульона.
Но делать нечего – он заключил пятилетний контракт, и теперь поворачивать назад, требовать, чтобы его отправили в другую страну или хотя бы в другой город, было поздно. Он набрался терпения и включился в работу представительства со свойственной ему энергией.
Какие-то события в России всё же происходили, в Кремль пришёл новый президент, взорвались дома в Москве, разгорелась война в Чечне, затонула атомная субмарина, но Хольца, обосновавшегося в Петербурге, все эти события совершенно не касались. Бывшая столица Российской империи оставалась на периферии современных политических событий и борьбы с мировым терроризмом. А очередной скандал в Законодательном собрании, связанный с расхищением бюджетных средств кем-то из депутатов, вряд ли мог заинтересовать американского зрителя. Даже звание «криминальной столицы» Санкт-Петербург никак не оправдывал, и Хольц быстро понял, что эту характеристику городу дали местные коллеги, которые, как выражаются сами русские, «ради красного словца не пожалеют и отца». Если уж кого и приходилось по-настоящему опасаться в северной Пальмире, так это как раз правоохранительных органов – они умудрялись всегда появляться именно там, где в них менее всего нуждались, и тут же наводили «порядок».
Несмотря на отсутствие острых новостей, молодой тележурналист трудился во всю, подготовив более сорока репортажей с мест событий и написав около сотни статей для изданий, сотрудничающих с «Си-Эн-Эн». Он надеялся, что его рвение заметят, но из всех представленных материалов в эфир прошёл только тридцатисекундный репортаж об акции «Гринпис» на мусоросжигательном заводе, да ещё опубликовалась и многократно перепечатывалась серия статей о полулегальной сети магазинов, торгующих пиратскими дисками с музыкой, видео и программным обеспечением. Последнее, кстати, способствовало не столько введению экономических санкций, сколько своеобразной рекламе Санкт-Петербурга как города «свободного распространения информации», в результате чего появилась особая форма туризма – поездки за контрафакционной продукцией.
Всё это не внушало оптимизма. Карьеру на подобном материале не сделаешь, а уж о Пулицеровской премии – высшей награде для любого журналиста – и мечтать не приходилось.
Дэвид Хольц очень рассчитывал на близящееся трёхсотлетие Санкт-Петербурга. Это событие обещало вылиться в празднования, сопоставимые по масштабности и технической оснащённости с Олимпийскими играми. Однако в самый неподходящий момент, в начале мая, руководство представительства «Си-Эн-Эн» вдруг решило удовлетворить многочисленные просьбы Хольца о переводе в другой город и выписало ему командировку в какое-то захолустье – в провинциальный городок Алонец, расположенный к северу от Петербурга.
На резонный вопрос Хольца, чего делать в этом самом Алонце, если в Питере готовятся важные мероприятия с участием политической и деловой элиты мира, директор представительства непреклонно ответил, что по его сведениям «в Алонце будет интересно», но оператора почему-то не дал, сославшись на занятость группы.
Хольц собрал свои вещи, которые все поместились в один чемодан, и поехал в Алонец как в ссылку. Однако в любом самом неприятном событии можно обнаружить приятные стороны. Об этом Дэвид подумал, сойдя на перрон железнодорожной станции Лодейное поле и увидев в свете фонарей встречающих – бритоголового смуглого субъекта и прекрасную девушку, которая словно бы явилась из томных снов – оттуда, где самые смелые фантазии становятся реальностью.
– Рита Лани, – представилась она, протянув руку, а Дэвид даже не сразу заметил её жеста, совершенно захваченный нежданной бурей чувств.
Что именно в ней очаровало прожённого репортёра, коим считал себя Хольц? Может быть, эти брови вразлёт? Может быть, чувственные губы? А может быть, синие-синие глаза, в которые посмотри и утонешь?
– Извините… – пробормотал Дэвид, легонько пожимая тонкие пальцы Риты.
– За что вы извиняетесь? – удивилась девушка, обнажив в приветливой улыбке ровный ряд белоснежных зубов.
– Э-э… – Хольц замешкался, пытаясь вернуться на землю. – Я заставил вас ждать.
– Что-то я не пойму вас, Дэвид, – улыбка Риты из приветливой сделалась лукавой. – Поезд пришёл вовремя, по расписанию.
– Э-э, я заставил вас ждать в другом смысле.
– В каком же?
Хольц растерялся ещё больше. Его оправдания звучали глупо, а подлинное объяснение прозвучало бы надменно – в итоге он не знал, что и сказать. Положение спас бритоголовый. Он вежливо кашлянул и придвинулся к Дэвиду, чтобы тоже поздороваться и представиться.
– Роман Ковач, – прогудел он сильным басом. – Спецкор «Бьярмскринглы».
– «Бьярмскринглы»? – переспросил Хольц с немалым облегчением от того, что можно сменить тему. – Мне казалось…
– Да-да, – перебила Рита. – «Бьярмскрингла» в переводе со старого языка означает «Летопись Биармии». Вообще-то так называется наш народный эпос, но поскольку современные новости когда-то станут историей, мы сочли возможным вынести это название в заголовок нашей газеты.
– Понимаю, – кивнул Хольц, пополнив список плюсов ещё и тем, что Рита безукоризненно говорила по-английски, а акцент её вполне можно было принять за нью-йоркский.
Бритоголовый Роман предупредительно отобрал у Хольца чемодан, и вся троица двинулась к зданию вокзала. Было далеко заполночь, и по привокзальной площади слонялись только таксисты, надеющиеся перехватить клиента с проходящего поезда, да вездесущие бомжи. Ближе к вокзалу светились лампами два киоска. В одном торговали пивом и водкой питерского разлива, в другом, к удовольствию Дэвида, – цветами.
– Подождите меня, – попросил он у своих спутников.
Быстрым шагом подошёл к цветочному киоску и, не торгуясь, купил букет роз. Вернулся и с полупоклоном вручил его Рите.
– О, Боже! – воскликнула она. – Зачем?
– Похоже, это любовь с первого взгляда, – с понимающей усмешкой и по-русски заявил бритоголовый Роман.
– Я понимаю русский язык, – сообщил Дэвид спецкору.
– Прощенья просим, – откликнулся тот без тени смущения на лице.
Хольц счёл за лучшее не углубляться в щекотливую тему.
Наконец они сели в «тойоту», и Роман, занявший водительское кресло, завёл двигатель. Ехали долго – почти два часа. Шоссейное покрытие было ужасным, машину то и дело подбрасывало на колдобинах, но Дэвид, проживший больше трёх лет в Петербурге, этому уже не удивлялся. Поразило его другое. Они могли ехать и десять минут, и двадцать, и тридцать, и сорок и даже час, но вдоль дороги стеной стоял совершенно дикий «дремучий» лес, и нигде не было видно жилья или хотя бы следов человеческого присутствия. В Америке, разумеется, тоже имелись места, где можно ехать часами, не встретив ни дома, ни бензоколонки, но это было вдали от мегаполисов, а здесь, всего в каких-то полтораста милях от крупнейшего города России, такая глушь!
По пути Рита Лани ввела Дэвида в курс происходящих событий. Картина вырисовывалась следующая. Давным-давно, когда между биармами и русскими ещё не было существенных разногласий, в Алонце появилась частная газета «Летопись Биармии». Почему в Алонце, а не в Белогороде? Потому что с началом приватизации государственной собственности именно в Алонце разорился и был выставлен на ваучерный аукцион издательско-типографский комбинат «Рабочее слово», который и приобрели местные предприниматели, решившие переориентировать производство на изготовление обоев. С тех пор утекло много воды, комбинат переходил из рук в руки, несколько раз объявлялся банкротом, пока его наконец не приобрёл белогородский бизнесмен, покровительствующий Фронту национального возрождения Биармии.
Газета «Летописи Биармии» не считалась официальным печатным органом Фронта, однако, как понял Хольц, в публикуемых материалах выражалось определённое сочувствие движению за независимость новоиспечённой республики. В результате, когда отношения между Алонцом и Белогородом из вялотекущего противостояния переросли в острый политический конфликт, газета оказалась в самом центре схватки – жители Алонца стали воспринимать издательство как форпост врага на своей территории, и редкий день для сотрудников редакции обходился без конфликтов с населением. В конце концов мэрия надумала закрыть издательство и газету под предлогом нарушения Закона о средствах массовой информации. Мол, «Летописи» разжигает межнациональную рознь и призывает к свержению существующей власти. Владельцу издания дали месяц на ликвидацию предприятия, он подал на мэрию в суд, дело там завязло, а срок истекает через неделю. Были уже провокации. Один сотрудник газеты сильно избит и лежит в больнице. Неизвестные хулиганы сожгли два газетных киоска. Грузовик с тиражом последнего номера арестован и находится на штрафной стоянке ГИБДД.
– В общем, становится горячо, – призналась Рита. – Потому мы вас и пригласили. Мир должен узнать о том, что в Алонце нарушаются базовые положения конституции. О свободе слова я уж не говорю: у нас все давно забыли, что это такое.
– Понимаю, – кивнул Дэвид.
Он и сам почувствовал запах жареного и понял, что из всего этого можно вытянуть отличный репортаж. 