Поколебавшись, Иван Иванович дал свое согласие. После этого за крепким кофе они обговорили с агентом детали легенды. Для Черного Пса всё должно было выглядеть так, будто Иван Иванович и американский агент познакомились случайно. Иван Иванович выбрал его из группы туристов в качестве подходящего объекта для вербовки, а тут — раз! — такой вот казус. Обсудив легенду и назначив новое место и время встречи, разошлись.
Как ни странно, Черный Пес с живым интересом отнесся к информации о появлении в городе американского агента, уполномоченного вести с ним переговоры. Глава военной разведки устроил Ивану Ивановичу допрос с пристрастием. И на турецком языке.
Как агент выглядел? Как представился? Как зарегистрировался? В какой момент признался, что является агентом ЦРУ? В какой момент впервые прозвучало имя Черного Пса? В каких местах они встречались? Более двух сотен вопросов, задаваемых в ошеломляющем темпе.
Впрочем, Ивана Ивановича в свое время научили держать удар, не изменяясь в лице, и легенда была принята без замечаний.
— И все-таки есть у меня подозрение, что это не американец, — признался Черный Пес, подводя итоги.
— А кто? — позволил себе вопрос Иван Иванович. Черный Пес покачал убеленной сединами головой, покопался в кармане своего засаленного «ветеранского» пиджака, извлек платок, шумно высморкался (в Заполярье он постоянно страдал от простуды — климат был не по нему) и сказал:
— Русский. Из «безопасности».
— Но как мы это проверим?
Вопрос был уместен. Досье на сотрудников ФСБ Мурманска и окрестностей собиралось медленно, и сбор этот был сопряжен с большими опасностями. Честно признаться, это досье содержало информацию всего на десятерых сотрудников, включая покойного Маканина.
— Очень просто, эздий
, мы возьмем его в заложники.
— Но это против правил! — вскричал Иван Иванович, которого еще в турецкой разведшколе учили, что и у шпионов существуют неписаные правила, преступать которые себе во вред.
— Для нас есть одно правило, — сказал Черный Пес, постукивая тростью, — и это правило гласит: мы должны победить. И поторопись, — поднажал Черный Пес на Ивана Ивановича. — Если все-таки они американцы, я хочу переговорить с ними как можно скорее…
* * *
По дороге домой из таксофона Иван Иванович связался с американским агентом. Несколько условленных фраз — и встреча была назначена.
Дома Иван Иванович прибрался, наскоро перекусил. А уходя, собрал все свои кактусы и с наслаждением выбросил их в мусоропровод.
* * *
(Мурманск, декабрь 1998 года)
Штаб Черного Пса, откуда он руководил строительством базы на Святом Носу, осуществлял необходимые закупки и координировал деятельность резидентуры; располагался он на азербайджанском траулере, пришвартованном в Мишуках, что от Мурманска по другую сторону залива. Добраться туда можно было только на рейсовом катере, который ходил редко, но зато без опозданий.
Всю дорогу до Мишуков «представители ЦРУ» помалкивали, не обменявшись и парой фраз. Напарник американского агента (как окрестил его для себя Иван Иванович) был одет довольно скромно, а потому определить его социальный статус не представлялось возможным — с равным успехом он мог оказаться и очень «важным человеком», и «мальчиком на побегушках». Впрочем, в его движениях чувствовалась военная выправка, а значит, он имел как минимум звание сержанта. Лицо «напарник» скрывал за большими очками с темными стеклами.
На причале в Мишуках троицу поджидали охранники Черного Пса. Они быстро обыскали гостей и, не найдя оружия, сопроводили их на траулер.
Для ведения переговорного процесса расположились в кубрике — единственном более или менее просторном помещении траулера. Сначала Черный Пес завел разговор на отвлеченные темы.
— Когда вы прибыли в Мурманск? — спрашивал он. — Вам здесь нравится? Что вы думаете о русских?
Он излучал и демонстрировал такую благожелательность, что даже отставил в сторону свою страшную черную трость. Иван Иванович только диву давался.
Когда «представители ЦРУ» захотели перейти к делу, Черный Пес, извинившись, сказал, что сможет продолжить переговоры только при условии, если между ним и гостями не останется недоговоренностей.
— Что вы имеете в виду? — спросил американский агент.
— Но вы даже не представились, — напомнил Черный Пес вкрадчиво.
— Меня зовут Роберт, — сказал американский агент. — Роберт Фоули. А это…— он замешкался.
— Спасибо, Роберт, — перебил напарник. — Я сам представлюсь.
И он снял очки. Нельзя сказать, чтобы Иван Иванович узнал его в один момент — слишком отвлеченные мысли его одолевали, но зато «напарника» почти сразу опознал Черный Пес. Перед ними был тот самый человек, который охранял дверь в палату военного госпиталя, где лежал подстреленный у одного из «Геркулесов» старший лейтенант Стуколин. Лицо этого человека было запечатлено на видеопленке, которую в свое время Ивану Ивановичу передал частный детектив Игорь Егоров и которую Черный Пес, Иван Иванович и покойный Мурат со тщанием изучали.
Однако насколько быстро его опознают, по всей видимости, не имело для «напарника» большого значения. Он опередил и Черного Пса, и Ивана Ивановича.
— Владимир Фокин, — представился «напарник американского агента». — Лейтенант Федеральной Службы Безопасности.
Все на секунду застыли. С грохотом вылетела дверь. Охранник, убитый выстрелом в упор, свалился кулем на пол. А кубрик уже заполнялся людьми в масках и пятнистых комбинезонах.
Черный Пес с хищным выражением схватился за трость, но было поздно — трость держал лейтенант Фокин.
— Поздравляю вас, господа, — сказал Фокин громко, — вы арестованы!
— Ну наконец-то, — пробормотал Иван Иванович с невыразимым облегчением.
Глава четырнадцатая. РЕЗЕЦ НЕБЕСНЫЙ.
(КП авиаполка «Заполярье», Оленегорск, декабрь 1998 года)
Комполка Александр Свиридов бушевал:
— Нет, это подумать только! Превратили мой полк в черт знает что! В базу исламистов! Теперь получается, что все мы предатели?
— Зачем же так категорично? — мягко возразил полковник Зартайский. — Очень многие просто не знали, на кого работают. Ну конечно, требуется —провести самое тщательное расследование, чтобы выяснить, кто знал, а кто не знал. Но это потом. Сейчас нужно разобраться с базой противника.
На командном пункте было не протолкнуться. Присутствовали почти все старшие офицеры авиаполка, Тут же находились герои дня — Роман Прохоров, Алексей Лукашевич и Зоя. Вадима с Захаром бородатый ветеран отправил «сторожить казенную машину».
Кроме того, вдоль стены, под картой Кольского полуострова, сидели на колченогих стульях четыре самых настоящих предателя, среди них — начальник штаба авиаполка. Руки у всех четверых были скованы наручниками.
— Хороши субчики, — высказался Свиридов, в который уже раз прохаживаясь вдоль позорной шеренги. — Что же ты, Тойво? — остановился он перед начальником штаба. — Я тебе доверял, а ты вон как…
Начальник штаба поднял голову, улыбнулся (хотя атмосфера и не располагала к улыбкам) и заявил, произнося слова с сильным прибалтийским акцентом:
— Мы боролись за нашу и вашу свободу!
— Заботливый, — съязвил Свиридов. — За мою свободу он борется! Раз такой заботливый, ответь: где находится ваша база? Молчишь? Может, кто-нибудь другой хочет облегчить свою участь? — Свиридов обвел суровым взглядом всех четверых предателей. — Военный трибунал, ребята, — это не шуточки. И пощады не ждите.
— Неплохо было бы всех офицеров опросить, — заметил стоявший в сторонке Зартайский. — Наверняка кто-нибудь из этих что-нибудь болтал — мог и проговориться.
— Время, время, — напомнил Свиридов, — времени у нас мало.
Стоило прозвучать этим словам, как дверь распахнулась и вбежал взмыленный лейтенант из роты связи. При виде большого количества старших офицеров он спохватился, оправился и промаршировал к Свиридову:
— Разрешите обратит…
— Обращайся, — нетерпеливо перебил его комполка, почуявший неладное.
— Только что поступила телефонограмма от майора Громова. Майор Громов утверждает, что база противника находится на северном побережье мыса Святой Нос, точные координаты прилагаются.
Заслышав эту новость, Лукашевич возликовал:
Костя жив, и, значит, теперь всё будет хорошо. Но его радость была преждевременной.
— И еще, — продолжил докладывать лейтенант, — с локатора только что сообщили: цели, много целей! Идут курсом сто восемьдесят. Удаление — триста. Высота — девятнадцать.
Арестованный начальник штаба захохотал, чем привлек всеобщее внимание.
— Это ваши? — дернулся к нему Свиридов.
— Звездец вашей лавочке! — выдавил предатель сквозь смех.
— Ax ты, гнида! — Свиридов шагнул к начальнику штаба с намерением отвесить ему оплеуху, но вовремя остановился.
Элементарный расчет показывал, что времени до начала бомбометания у военнослужащих авиаполка «Заполярье» почти не осталось.
— Летающие офицеры, за мной! — гаркнул он. — По машинам!
* * *
Уходить в бой на чужой машине — не лучшая идея. Даже если это знакомый и объезженный «МиГ-23». Однако свою собственную машину Лукашевич потерял и был рад тому, что ему досталось.
Взлетал он одним из последних, в составе наскоро сформированного третьего звена. На аэродром уже падали бомбы, и любая из них, угодив на полосу, могла отрезать его от неба. Но обошлось, и, взлетев на форсаже, Алексей быстро набрал высоту.
Целей было шесть. И все идентифицированы как «МиГ-25РБ», разведчик-бомбардировщик. Когда пилоты бомбардировщиков засекли взлет сразу трех звеньев истребителей, они попытались уйти на предельную высоту, но сделать это, когда за тобой гонится «Су-27» или «МиГ-29», не так-то просто, и им пришлось принять бой.
Эфир мгновенно заполнился переговорами пилотов и штурманов наведения:
— База, говорит триста двадцать седьмой, захожу на цель номер два. Ракеты к пуску готовы!
— Триста двадцать седьмой, пускайте. Сбивай эту сволочь, Максим!
— База, здесь четыреста двадцать пятый, цель пять пытается оторваться.
— Четыреста двадцать девятый, я возьму пятую на себя.
— Это кто там берет на себя?
— Это я, Андрей.
— А, тогда бери!
— База, атакован целью один! Выпущены РМД
… А, блядь, задело! Горю, мужики! Катапультируюсь!
— База, говорит сто двадцать девятый, принимаю первую цель на себя.
— Легкой славы, Гриша, захотелось?
— База, говорит триста двадцать седьмой, цель номер два уничтожена!
— Максим, с тебя причитается!..
Несмотря на то что пришлось лететь на чужой машине, Лукашевич был настроен на бой, но оказалось, что в бою-то ему как раз и не придется участвовать. На подвеске «МиГа» обнаружились только две ракеты «Х-23», предназначенные для работы по наземным целям. Пришлось приглушить раж и уйти в сторонку, не мешая воевать тем, у кого есть для этого соответствующее вооружение.
Долго ждать не пришлось. Весь бой над Оленегорском занял не более трех минут. Все шесть бомбардировщиков противника были уничтожены. Потери авиаполка составили два истребителя: один «МиГ-29» был сбит ракетами малой дальности, один «Су-27» случайно попал под огонь из пушки своего сослуживца, получил сильные повреждения, но сел на аэродром почти без проблем.
«Бой как в тире, — скажет потом Александр Свиридов. — Даже неинтересно».
Однако это был еще не конец.
* * *
(Мыс Святой Нос, декабрь 1998 года)
За колпаком фонаря было хоть глаз выколи. Даже северного сияния сегодня не наблюдалось. Двенадцать минут полета в полной темноте, когда стремительное движение ощущается лишь селезенкой и более ничем. В ходе этого короткого перелета оставшиеся истребители (полтора звена) перегруппировались. Ведущим шел сам Свиридов, он и осуществлял наводку на цель.
— Ребята, приготовились, заходим в зону бомбометания. Снижаемся… Вы видите ее?! Вы видите ее?!
Лукашевич напряг зрение, и вдруг сквозь сплошную темень проступила цепочка ярких желтых огней. Это ВПП, а вот там должен быть командно-диспетчерский пункт. Пока глаза вглядывались, руки сами делали то, что положено. Звуковой сигнал оповестил Лукашевича о том, что захват цели осуществлен.
— Пли, — шепнул он сам себе.
Истребитель ощутимо тряхнуло, и ракеты ушли вниз. Там немедленно вспухли огненные шары взрывов. И еще один самолет, и еще один, и еще один, и еще… Просто море огня.
Никто из пилотов не мог видеть, как от прямого попадания ракет «воздух-поверхность» проседает и рушится крыша бетонного бункера, как складывается, подобно карточному домику, вышка КДП, как горят машины вспомогательных служб, которые обслуживающий персонал так и не успел загнать в подземные гаражи, как сам обслуживающий персонал мечется в поисках укрытия, но не находит его. Таков был бесславный конец базы на Святом Носу.
— А вот и крейсер, ребята! — с азартом сообщил Свиридов. — Пытается, между прочим, уйти. Хватает еще силенок? Тогда берем и его!
* * *
(Баренцево море, декабрь 1998 года)
Ракетный крейсер «ал-Бурак» (некогда называвшийся «Адмирал Владимирский») был спущен на воду в 1968 году. Он принадлежал к серии кораблей «Крест-1», всего было построено четыре крейсера подобного типа. Как и любой другой ракетный крейсер, «ал-Бурак» был предназначен прежде всего для борьбы с военно-морскими силами противника. Кроме того, любой хорошо оснащенный военный корабль в сегодняшнем мире есть фактор политического воздействия. Новые владельцы крейсера это хорошо понимали, собираясь посредством «ал-Бурака» заявить о своих претензиях на участие в делах всего мира.
Они не понимали только одного: что в бою против современной авиации старому крейсеру устоять, мягко говоря, тяжеловато. Из всего зенитного вооружения, которым был когда-то оснащен «Адмирал Владимирский», в наследство «ал-Бураку» достались только две спаренные башни для четырех 57-миллиметровых орудий, расположенных на крыше надстройки за дымовой трубой. Что это против ракет с самонаведением? Даже не смешно.
Капитан крейсера «ал-Бурак» был истинным патриотом своей родины, но он не был дураком. Когда он получил сообщение о гибели бомбардировщиков, то сразу отдал приказ уходить.
Двухвинтовой паровой двигатель был выведен на максимальное число оборотов. Пена взбурлила за кормой, по палубам забегали матросы, раздались резкие команды на гортанном языке, и на скорости в тридцать пять узлов ракетный крейсер «ал-Бурак» отправился к норвежской границе.
* * *
(Баренцево море, декабрь 1998 года)
У Лукашевича не осталось ракет. Но на этот раз он не собирался дожидаться, пока другие сделают за него всю работу. В конце концов, есть еще пушка «ГШ-23Л» с боекомплектом в 260 патронов — не пропадать же добру!
Он развернул свой истребитель в сторону моря, быстро нашел цель на индикаторе, изменил угол стреловидности крыльев и погнал-погнал-погнал. Когда он высаживал обойму, ему даже показалось, что он видит и сам крейсер, и вспышки встречных выстрелов. Но на самом деле ничего подобного он видеть не мог, глаз просто не успел бы запечатлеть картинку — столь велика была скорость.
— Лукашевич! — рявкнул комполка. — Ты-то куда прешь со своей пушкой?
— Всё уже, всё, патроны кончились.
— Возвращайся на базу!
— Слушаюсь, товарищ полковник.
И уже уходя из зоны атаки, Лукашевич услышал:
— Есть! Есть попадание! — объявил Свиридов. — Молодцы, ребята, всех к наградам представлю!.. А полыхает-то как! Ох, как полыхает, мать его!
— Ну, вы сами этого хотели, — пробормотал Лукашевич.
Ни один мускул не дрогнул на его спрятанном под забралом летного шлема и застывшем, словно маска, лице. Он положил истребитель на крыло, возвращаясь за своим ведомым на базу.
Глава пятнадцатая. НАГРАДНОЙ ЛИСТ.
(Москва, февраль 1999 года)
В Москву решили ехать через Питер. Награждение назначили на десятое число, и у троих офицеров хватало времени навестить родственников, проживающих в Северной Пальмире. Но и задержаться надолго они не могли, поэтому девятого вечером погрузились на «скорый», идущий в Москву, провожаемые Громовыми-старшими и Громовыми-младшими, матерью Лукашевича и отцом Стуколина. Провиантом офицеров снабдили в избытке — в пакетах и банках было упаковано столько снеди, что не справиться с ней за ночь и десяти таким молодым здоровым офицеров, как наши герои. Прихватили, конечно, и водочку. Выбор тут был большой, но остановились на «Синопской».
В половине первого «скорый» тронулся, офицеры расселись в купе мягкого вагона, и Стуколин достал первую. Открыли, разлили по алюминиевым стаканчикам, молча чокнулись и выпили.
— Ну вот и едем, — изрек Громов, глядя в окно на проплывающие мимо огни. — Вот и едем.
— Курицу кто-нибудь будет? — поинтересовался Стуколин, шурша пакетами. — Или, может, пирожки?
Но все были сыты, час назад плотно отужинав, потому Громов только покачал головой, а Лукашевич предложил выпить еще по одной. Налили, выпили.
— Как думаете, мужики, — завел разговор Стуколин, — нас сам президент награждать будет или какому-нибудь из министров поручат?
— А тебе не без разницы? — лениво спросил Лукашевич; он снял галстук и ослабил воротник, расстегнув верхнюю пуговку.
— Ну как же, — сказал Стуколин. — На президента посмотреть хочется.
— Ты его еще о самочувствии спроси, — Лукашевич хмыкнул.
— А что? — вскинулся Стуколин. — Он вон только что из Иордании вернулся, с похорон Хусейна, и ничего — смотрелся очень даже.
— Хватит вам, — повернулся от окна Громов. — Президент, не-президент. Поговорить больше не о чем?
Тема для разговора нашлась после третьей стопки. Лукашевич подумал и принялся пересказывать сюжет американского фильма «Армагеддон», который они посмотрели с Зоей в видеосалоне в Мурманске. Рассказ этот вызвал определенный интерес. Стуколин похохатывал, бил себя кулаком в ладонь и подбадривал рассказчика возгласами:
«Ну и?! Ну, а они?!» Громов тоже заинтересованно слушал о похождениях бригады бравых нефтяников, полетевших бурить астероид, чтобы, как и полагается героям голливудского фильма, спасти мир. Особенно веселили офицеров технические ляпы, допущенные создателями этого фантастического боевика. С какого-то момента совместной биографии (они уже успели забыть с какого) трое друзей взяли за правило обсуждать недавно просмотренные художественные фильмы на предмет поиска в них всевозможных ляпов. С возрастом и ростом жизненного опыта ляпов они находили всё больше и очень веселились. Так, под водочку и под шутки, доехали до Бологого, где у «скорого» была остановка на десять минут. Раз остановка — решили выйти подышать свежим воздухом и купить по бутылочке пивка. Сонный и вроде бы тоже не совсем трезвый проводник посмотрел на них хмуро.
— Чего не спите? — осведомился он.
— Не спится, друг, — ответствовал за всех Стуколин. — Звезду Героя едем получать — разве уснешь?
— Да ну? — изумился проводник. — А за что?
— Тс-с-с, — Стуколин поднес палец к губам и с многозначительным видом оглянулся. — За подвиг!
Проводник так расстрогался, что вынес из своего купе по баночке «Бочкарева» каждому.
— О! — сказал Стуколин, дергая за кольцо банки. — Вы — настоящий патриот. Проводник остался доволен.
— Скажите, — обратился он к офицерам почти заискивающе, — вас президент принимать будет?
Громов засмеялся. Проводник не понял причины смеха, но на всякий случай улыбнулся. Был он еще очень молод (намного моложе наших офицеров), а потому многие вещи воспринимал со свойственным молодости пиететом.
— Что передать? — встрял вдруг захмелевший Лукашевич.
Проводник растерялся. Потом что-то про себя сообразил и сказал со смешком:
— Да заливаете вы, парни!
— Заливаем, — Стуколин не стал спорить: он был настроен благодушно. — Но за пиво — «спасибо».
После Бологого новой, достаточно нейтральной темы для разговора не нашлось, и офицеры завалились спать. Утро они встретили на Ленинградском вокзале.
Было морозно, но солнечно. Офицеров ожидали некий лейтенант, представившийся Владимиром Фокиным («Можно просто Владимир»), и при нем двое плечистых молодых людей в длинных узких пальто.
Лейтенант по очереди пожал офицерам руки и предложил пройти к машине.
С перрона Ленинградского вокзала свернули направо. Там, в небольшом закоулке, обнаружилась стоянка, где офицеров дожидался длинный черный (видать, правительственный) лимузин. Погрузив в необъятный багажник лимузина свои пожитки, офицеры разместились на мягком диване. Лейтенант сел впереди, рядом с водителем. Когда автомобиль уже выезжал на Краснопрудную улицу, он Повернулся к офицерам, положив локоть на спинку кресла:
— Как доехали?
— Спасибо, нормально, — осторожно ответил Громов.
Лимузин быстро набирал скорость. За тонированными стеклами проносилась Москва, но разглядеть что-нибудь не представлялось никакой возможности.
— А можно ехать помедленнее? — спросил Лукашевич.
— На столицу посмотреть хочется? — лейтенант понимающе усмехнулся.
— Конечно, — не смутился Лукашевич. — Я здесь последний раз был в десятилетнем возрасте, да и то — проездом.
— И я давно Москву не видел, — поддакнул Стуколин.
— Рад бы помочь, — сказал лейтенант, — но нельзя. Через час награждение. Мы и так едва поспеваем.
— Так мы в Кремль едем? — восхитился Стуколин.
— Нет, — разочаровал его Фокин, — но это не имеет значения.
Офицеры притихли. Хоть и трепались об этом в поезде и шутили, никто из них в глубине души всерьез не верил, что их будет принимать и награждать сам президент. Грузная фигура этого измученного огромной властью человека давно воспринималась ими как некий символ современной государственности, абстракция. А вот теперь им предстояло увидеть эту «абстракцию» воочию, увидеть, пожать руку, побеседовать. Лукашевич вдруг поймал себя на том, что лихорадочно вспоминает все анекдоты, когда-либо слышанные о президенте: от старых-бородатых, переделанных из Мрачноватых историй о жизнедеятельности дряхлого генсека, до современных — язвительно-злых. «Ну вот, — подумал Алексей, — всякая чушь лезет в голову. А ведь это президент — не хухры-мухры». Но вместо прилива патриотизма, которого вроде бы следовало ожидать, Лукашевич испытал совсем другие чувства: вспомнив наиболее смешную и злую шутку, он затрясся от беззвучного смеха. «Все-таки я — бессердечная и беспринципная скотина», — подумал Лукашевич с облегчением.
Лимузин тем временем выехал на Щелковское шоссе, справа и слева потянулись промышленные кварталы, и смотреть стало совсем не на что.
Офицеров привезли в какую-то загородную резиденцию. Трижды лимузин останавливали хмурые ребята с короткоствольными автоматами, проверяли документы. Наконец проверки закончились; последние ворота затворились, пропустив автомобиль на территорию; лимузин медленно покатил по узкой асфальтированной дорожке и остановился перед залитым ярким солнечным светом особняком в псевдоготическом стиле. Перед особняком росли два огромных и очень старых вяза с узловатыми и голыми ветвями; здесь, за городом, было очень холодно, и снег искрился на ветвях и на земле.
Лейтенант, пригласив офицеров следовать за ним, уверенно прошел к двери, ведущей в правое крыло особняка. За дверью, в небольшом помещении с дубовыми панелями, их обыскали на предмет личного оружия, ничего, разумеется, не нашли и отвели в туалетную комнату, где и оставили на десять минут, дабы офицеры могли привести себя в порядок перед церемонией награждения.
— Как вы думаете, где мы? — спросил Стуколин товарищей, справляя малую нужду в один из начищенных до блеска писсуаров.
— Что не в Кремле — это точно, — сказал Лукашевич, он снял куртку, повесил ее на крючок вешалки и теперь с сомнением изучал свою физиономию в зеркале. — А где конкретно, бес его знает.
Громов никак не прокомментировал этот обмен репликами, молча открыл кран и стал умываться.
— Охо-хо, — сказал Стуколин. — Не нравится мне всё это — что-то уж больно тихо…
Шутку его на этот раз не поддержали: сказывалось волнение от предстоящей встречи с «символом современной государственности».
Ровно через десять минут в туалетную заглянул Фокин.
— Готовы? — спросил он вполне свойским тоном, а потом, практически без перехода, объявил громко и в предельно официозной манере: — Господа, вас ожидает полномочный представитель Президента Российской Федерации!
Лукашевич и Стуколин переглянулись. На лице последнего читалось разочарование. Не будет, значит, президента. Очень жаль. Ну и хрен с ним.
Полномочный представитель Президента Российской Федерации принял их, стоя посередине большого и светлого холла с интерьером а-ля «охотничий домик». Имелся здесь украшенный изразцами и вполне действующий камин: от него веяло жаром хороших дров и уютом; имелась коллекция оружия на стене; имелись трофеи — голова кабана и голова лося с пустыми стеклянными глазами; на полу был расстелен роскошный персидский ковер, ступить на который было боязно, но пришлось.
Полномочным представителем оказался не кто иной, как старый знакомец офицеров — полковник ПВО по фамилии Зартайский. Смотрелся он бодрячком — ни в какое сравнение со старым, больным президентом. Впрочем, Лукашевич поймал себя на том, что не знает, хорошо это или плохо.
Громов, как старший по званию, вышел вперед, приложил руку к фуражке и четко отрапортовал:
— Товарищ полковник, офицеры части 461-13 «бис»: майор Громов, старший лейтенант Лукашевич, старший лейтенант Стуколин — прибыли для получения правительственных наград за успешно выполненное боевое задание.
Полковник помолчал для пущей торжественности, потом повернулся, и офицеры увидели, что у него за спиной на деревянном лакированном столике лежат подготовленные заранее коробочки, удостоверения и конверты. Полковник потянулся к столику и взял одно из удостоверений наугад. Угадал. Или заранее подготовился.
— Майор Громов! Константин шагнул вперед:
— Майор Громов прибыл в ваше распоряжение.
— Молодец! — сказал полковник, передавая ему удостоверение и коробочку с орденом. — Герой…
— Служу Отечеству! — уставной формулой отвечал Громов.
За Громовым полковник вызвал Лукашевича, за ним — Стуколина. Процедура дважды повторилась. Потом Зартайский снова выдержал длинную и томительную паузу, сгреб со столика конверты и передал их Громову со следующими словами:
— А это вам довольствие, мужики. Церемония себя исчерпала, офицеры попрощались с полковником и покинули холл, неся в руках коробочки с орденами и конверты. В «предбаннике» лейтенант Фокин поздравил офицеров с заслуженной наградой и куда-то вышел, оставив их одних.
— Сейчас будет банкет, — уверенно сообщил Стуколин своим товарищам, пряча награду и «довольствие» в карман.
Но он ошибался. Банкет с новоиспеченными Героями России не входил в планы администрации. Ни лейтенант Фокин, ни полковник Зартайский, ни тем более президент больше не появились. Вместо них пришел один из тех плечистых молодых людей в длинных пальто, которые встречали офицеров на вокзале.
— Пройдемте, — произнес он с требовательной интонацией участкового инспектора.
Стуколин подмигнул друзьям: мол, сейчас поведут в банкетный зал. Но вопреки его ожиданиям офицеров выпроводили из особняка, провели через контрольно-пропускные пункты и, вручив пожитки, оставили на обледенелом шоссе, рассекающем дремучий и белый от снега лес.
Громов вопросительно взглянул на сопровождающего.
— Идите по дороге, — пояснил тот с невозмутимым выражением на лице. — Никуда не сворачивайте. Через шесть километров будет железнодорожная станция. На любой электричке легко доберетесь до Москвы.
— Так, — сказал Стуколин и принялся потирать кулак. — А подвезти нас до станции ни у кого не возникло желания?
— Распоряжений не поступало, — нагло заявил сопровождающий. И добавил, осклабившись: — Да вы не смущайтесь, парни, вы же теперь герои, вас обслужат вне очереди.
— Костя, — обратился к командиру Стуколин, — можно я ему врежу?
Ухмылка сошла с лица сопровождающего, он подобрался, настороженно разглядывая офицеров.
— Пошли, — сказал Громов, поворачиваясь. — Нечего нам тут больше делать.
Уже в электричке, под грохот колес, в болтанке старых грязноватых вагонов, офицеры не без любопытства вскрыли конверты, переданные им президентом. В каждом конверте обнаружилось по десять тысяч новых рублей.
— М-да, — высказал общее мнение Стуколин. — И сколько же это в «зеленых» будет?
— Баксов четыреста, — быстро прикинул Лукашевич.
— Не густо… Вот суки! — Стуколин с чувством хлопнул себя ладонью по колену. — Дешево же они нас оценили!..
В результате до Москвы офицеры добрались только к пяти вечера, когда уже начало смеркаться. Заехали на Ленинградский вокзал и, выстояв малую очередь, приобрели билеты на обратную дорогу. «Скорый» до Питера отправлялся в час с небольшим, а потому офицеры решили осмотреть достопримечательности столицы.
На Стуколина с Лукашевичем Москва произвела сильное впечатление. Громов только посмеивался. Он бывал здесь довольно часто, а последний раз — два года назад, и в общем где-то привык к московскому размаху. Но двое его друзей, судивших о крупном городе по Петербургу или Мурманску, были потрясены.
Лукашевич подумал, что никогда прежде не видел столь нерациональной застройки. Монолиты зданий были отделены друг от друга столь огромными пространствами, что захватывало дух — словно отдельные города или планеты. И в то же время вдоль большинства из этих зданий, казалось, можно идти часами — оно никогда не кончится. Размах чувствовался и в делах коммерции. Киоски, сделанные из стекла и алюминия, по высоте и внутреннему устройству, скорее, можно было бы назвать магазинами — солидные, в два-три человеческих роста, сооружения с отдельным входом и рядами прилавков, заполненными множеством самых разнообразных товаров. У офицеров разбежались глаза.
