Вряд ли, например, он подключал эту элитную группу для нападения на Центр: там хватило и тупых исполнителей. Но один раз, и вы это вспомните, Борис Анатольевич, такая надобность у него возникла. А мы, благодаря проколам в его действиях, сумели вычислить одного из членов Своры категории Би.
— И каким же боком это меня касается? — поинтересовался я без воодушевления.
Сифоров встал, извлек из ящика стола пухлый конверт и, откровенно рисуясь, небрежным жестом бросил его на стол передо мной.
— Интересно, — сказал он, чему-то до ушей улыбаясь. — Сумеете вы, Борис Анатольевич, опознать его так же быстро, как опознали меня?
Глава девятая
Евгений Заварзин.
Под этим именем его знали друзья и знакомые. Под этим именем его знали родственники.
На самом же деле у него было другое, настоящее, имя. Его звали Альфа.
По трудовой книжке Евгений Заварзин числился страховым агентом. Внешне он соответствовал избранной профессии: невысокий, худой, постоянно сутулящийся при ходьбе; очки в огромной роговидной оправе, которые он все собирался заменить на контактные линзы — вечный студент, подрабатывающий чем бог положит.
На самом же деле под этой невзрачной внешностью, к которой привлекательные девушки и прапорщики советско-российской армии испытывают схожие чувства, а именно, смесь презрения и снисходительной жалости, что ведет, как результат, к умозаключению вроде: «Ну я из тебя сделаю человека! Ну ты у меня попляшешь!»; Под этой внешностью скрывался хладнокровный и беспощадный профессионал-убийца, меткий стрелок, рука которого, можно быть уверенным, не дрогнет и в самой острой ситуации, и в самый ответственный момент.
Назло гипотетическим прапорщикам он в совершенстве владел любым видом стрелкового оружия, знал тактико-технические характеристики современных вооружений и с закрытыми глазами в любое время дня и ночи был способен разобрать, смазать и снова собрать автомат Калашникова, или, скажем, пистолет-пулемет Стечкина.
Еще он умел стрелять. И стрелять без промаха. Майор в отставке Трофимов, преподаватель начальной военной подготовки в школе, где всего три года назад учился Заварзин, премного удивился бы, узнай он по случаю, что самый его недалекий в вопросах вышеупомянутой дисциплины ученик, который и толком-то не мог разобраться, где у АКМа приклад, а где ствол, умеет теперь с расстояния в пятьдесят метров вгонять пулю в пулю сколь угодно долго, лишь бы хватало патронов. Скорее всего, майор бы просто не поверил.
Назло гипотетическим девушкам Заварзин не имел комплексов, не страдал ни от излишней мягкотелости, ни от рыхлой впечатлительности. Под скромной внешностью сутулого страхового агента был надежно укрыт стальной стержень уверенного превосходства, небрежной отточености мыслей и чувств. Все кумиры для нежного девичьего возраста, все эти лощеные супермены: Ален Делон, Ван Дамм, Чак Норрис умели делать все то, что делали, лишь на белом плоском экране. Он умел все это делать в реальности. Он был способен в одну секунду расправиться с десятком врагов; он умел уходить от погони и отстреливаться в темном переулке; он являлся великим мастером шпионажа и совершенным ликвидатором. Но (еще одно несомненное достоинство) не применял свои способности без необходимости, он умел сдерживаться.
Конечно, когда-то Заварзин вполне отвечал своему облику. Он действительно комплексовал, дико завидовал тем из своих одноклассников, что умели непринужденно пригласить девушку в кино или на танцы, а потом… все такое прочее. Он даже плакал по ночам, уткнувшись носом в подушку, от бессилия переломить самого себя, свою робость. Все это продолжалось долго, и он не видел для себя никакого выхода из тупика до тех пор, пока не повстречал на своем пути Герострата.
Точнее, нет, Заварзин не знал этого имени нового и переменившего всю его жизнь знакомца. «Называй меня просто Николаем,» — сказал Герострат, пожимая ему руку. Теперь-то Заварзин относился к нему со сдержанным презрением: вербовщик, курьер — низшая каста, но тогда этот человек произвел на него впечатление. За ним чувствовалась несгибаемая воля, за ним чувствовалась сила, способная покорить миллионы серых сограждан.
Герострат не стал рассказывать Заварзину о Своре, он был нужен ему совсем для других целей. Он рассказал Заварзину об Ассамблее Русских Патриотов.
«Страна умирает, — говорил Герострат, глядя в лицо Евгению проникновенным взглядом умных, чуть навыкате глаз. — Нация вырождается.»
Заварзин был согласен. Страна действительно гибла, а нация вырождалась.
«В эти трудные годы, — говорил Герострат, — все русские люди, как один человек, должны встать на защиту нашего славного Отечества.»
Заварзин снова был согласен. Действительно, почему бы не встать?
«Для того, чтобы объединить русских людей, — говорил Герострат, — существуем мы, Ассамблея Патриотов. Наша цель — спасти Родину!»
Заварзин кивнул, давая понять собеседнику, что всем сердцем сочувствует движению за спасение Родины.
«К сожалению, — говорил Герострат, — сегодня мы вынуждены скрывать свои намерения, само свое существование от народа: у нас слишком много врагов, и они занимают высокое положение в правительстве. Но еще больше у нас друзей, и когда-нибудь наш подвиг, наше верное служение интересам Родины станут общенародным достоянием. И все мы будем вознаграждены по заслугам.»
Заварзин снова кивнул, давая понять собеседнику, что считает такой исход справедливым.
«Если ты присоединишься к нам, — говорил Герострат, — тебе придется вести двойную жизнь. За тобой будут охотится: КГБ, МВД, ГРУ. Тебе придется стрелять, тебе придется убивать, тебе придется беспрекословно подчиняться приказам Ассамблеи. И все это без видимой отдачи сегодня. Золотых гор я тебе не обещаю: это будет неправдой. Но в случае, если мы победим, все воздастся сторицей, и ты будешь знаменит и богат.»
Заварзин согласился стать тайным агентом Ассамблеи Русских Патриотов. Что-то в глубине души заставляло его верить новому знакомому по имени Николай. К тому же предлагаемая Геростратом жизнь давно являлась предметом потаенных мечтаний Евгения. Быть агентом какой-нибудь могущественной Ассамблеи, быть выше всех этих окружающих серых обывателей — очень характерное желание для любого с детства закомплексованного полуинтеллигента вне зависимости от возраста и занимаемой должности.
У Заварзина не было причин отказаться. И он стал тайным агентом под кодовым именем Альфа.
В подвальном, но прекрасно оборудованном тире он научился стрелять из любого вида оружия, научился обслуживать это оружие, разбираться в особенностях и принципиальных различиях. Всего за неделю. И сам удивился тому, с какой легкостью ему давалась ранее недоступная наука. Он, конечно, не знал, даже не догадывался, что помогли этому не какие-то там врожденные способности, а программа психокодирования специальных навыков, умело примененная Геростратом. Он не знал этого, и гордился собой. Оказывается, он действительно может быть полезен Ассамблее.
Потом его учили ремеслу профессионального разведчика: конспирации, тайнописи, умению уходить от преследования и путать следы. Он все схватывал на лету. Он знал, что когда-нибудь все это ему пригодится. И он не ошибался. Ему действительно все это пригодилось.
В мае девяносто четвертого Герострат (к тому времени этот человек утратил уже в глазах Заварзина хоть какой-то авторитет: вербовщик, курьер) именем Ассамблеи приказал совершить первую акцию. Необходимо было убрать «одного ментовского подонка». Заварзин обрадовался: наконец-то НАСТОЯЩЕЕ дело. Но радостные эмоции свои Герострату не выказал: научился быть гордым.
Акция прошла без сучка, без задоринки. В последний момент, правда, Герострат испортил основное удовольствие, заменив приказ убить подонка на более мягкий: тяжело ранить. Заварзин не стал выяснять, исходило ли решение оставить цель в списке живых от Ассамблеи, или лично от Герострата, но определенного рода недоумение испытал.
Еще большее недоумение и даже раздражение (так как передал его Герострат не напрямую, а по телефону) у Заварзина вызвало второе поручение: отнести какому-то Орлову радиотелефон. Сам бы мог сбегать, думал Евгений, отправляясь по указанному адресу. Не велика фигура.
Третье поручение было получше: убрать определенного профессора в Политехе, наделав при этом как можно больше шума. «Выбор оружия на твое усмотрение,» — заявил Герострат опять же по телефону. Заварзин выбрал осколочную гранату. И снова все прошло без сбоев или накладок. Ассамблея могла быть довольна ловкостью своего тайного агента.
И его сноровку в конце концов оценили. Минуя Герострата, воспользовавшись особым паролем, который Заварзин узнал при обучении, самолично обратились шефы Ассамблеи. Их распоряжение было прямым и недвусмысленным: «Более не выполнять приказов Николая. Он оказался предателем. Он отстранен тогда-то и тем-то. Ликвидировать двоих сотрудников ФСК, они находятся по адресу такому-то, это там-то и там-то. После чего залечь на дно и не высовываться до новых распоряжений.»
Заварзин был доволен. Мало того, что его подозрения относительно Герострата подтвердились, теперь он стал признанным агентом, и слава, и почести не за горами. Последнее перед долгим перерывом задание он решил сделать на образцово-показательном уровне. И снова у него все получилось.
Он подкрался к двум профессионалам из ФСК СРЕДИ БЕЛОГО ДНЯ, да так ловко, что те до последней секунды, перед самым выстрелом и ухом не повели. Первой же пулей в затылок он уложил одного из них. Второй начал поворачиваться — как он неуклюж! — и получил еще две пули. Потом Заварзин спрятал обоих тут же в подъезде под лестницей и удалился с независимым видом.
Гладко все прошло, гладко! Его никто не может упрекнуть в недостатке бдительности или в некомпетентности. Он все сделал, как его учили, и не его вина в том, что ФСК все-таки нащупали след и начали охоту. Николай, лысый предатель — вот кто виноват, вот кто его выдал! Больше некому. Эх, если бы знать сразу! Он тогда не стал бы дожидаться распоряжений Ассамблеи, разобрался бы с предателем сам своими методами! Но предатель ушел, и выдал его подонкам из Службы Контрразведки. И теперь лучший агент Ассамблеи Русских Патриотов вынужден спасать свою шкуру.
Заварзин давно почувствовал за собой слежку. С первых дней июля они начали его «пасти». Они старались казаться незаметными, они часто сменяли друг друга, но после обучения Заварзин обладал феноменальной памятью на лица и быстро вычислил всех своих шпиков. Судя по всему, пока они не собирались арестовывать Евгения, рассчитывая, видимо, что он укажет им дорогу к шефам Ассамблеи, но и долго это выжидание продолжаться тоже не могло.
Они меня в конце концов арестуют, понял Заварзин. Отлежаться на дне не получится. И у них наверняка есть «сыворотка правды». И с ее помощью они меня расколют. Допустить этого нельзя. Нужно уходить.
Когда он принял это решение, все остальное утратило значение. Он неторопливо обдумал план ухода, прочистил свой любимый вальтер — благо родителей не было дома — зарядил его, оделся, как обычно: вид должен соответствовать тому имиджу, к которому филеры успели привыкнуть. Спрятал пистолет под легкую летнюю куртку.
Потом он вышел из квартиры и, не оглядываясь, не попрощавшись, закрыл за собой дверь.
Остановился на лестничной площадке, через низко расположенное замызганное окно разглядывая двор. Двое шпиков пили, устроившись на скамеечке, «Пепси-колу». Заварзин, закусив губу, напряженно размышлял, как ему быстрее всего от них избавиться.
Скамейка была расположена рядом с импровизированной дворовой автостоянкой, где сосед семьи Заварзиных по этажу, фанатичный автолюбитель Гриша держал свою рухлядь, древнюю, как мир, «Ладу». Несмотря на то, что машину пора было уже лет пять как сдать в металлолом, и никакой порядочный автоугонщик даже в пьяном угаре на нее не позарится, Гриша установил на своем «сокровище» электронную противоугонную систему. По причине дешевизны система частенько срабатывала просто от того, что кто-то проходил мимо, и тогда Гриша, матерясь на чем свет стоит, выскакивал в одних пижамных штанах на улицу и глушил пронзительные завывания обманутой в лучших чувствах электронной системы.
Заварзин вспомнил один из таких случаев и улыбнулся. Он наконец придумал, как ему избавиться от парочки шпиков из ФСК. Главное, чтобы система не подвела!
Он вышел из подъезда, спокойно двинулся в направлении автостоянки и дожидающихся его филеров. Подобрал по дороге камушек: небольшой такой и почти чистый. Подбрасывая его на руке, направился в обход «Лады» со стороны комитетчиков. Те делали вид, что он им неинтересен, посасывали свою «Колу» из горлышка.
Не доходя шага до положения, когда он с ними поравняется, и, на секунду оказавшись таким образом в зоне невидимости, Евгений отбросил камушек с таким расчетом, чтобы тот угодил прямо в боковое окно Гришиной «Лады». И противоугонная система не подвела.
Взвыла пронзительно сирена, замигали подфарники. Филеры подпрыгнули от неожиданности и уставились на автомобиль. Этим они подарили Заварзину целых три секунды. Он отработанно выхватил из-за пазухи пистолет.
Выстрел, приглушенный воем сирены. Ствол чуть вправо. Второй выстрел. Точно. Как в тире.
Шпики, что один, что другой, так и не успели ничего понять. Первого выстрелом отшвырнуло на «Ладу». Он ударился головой о дверцу и тяжело рухнул на асфальт. Второй, выпустив из рук бутылку «Колы», сумел удержаться на ногах, но Заварзин третьим выстрелом завершил начатое. Бутылка откатилась в сторону, оставляя за собой мокрую дорожку.
Заварзин спрятал пистолет в кобуру под курткой и, застегивая на ходу молнию, побежал прочь. Сирена громко завывала за его спиной. Можно подумать, усмехнулся про себя Евгений, что вся милиция города уже гонится за мной.
Через час он из телефона-автомата на Финляндском вокзале он позвонил подруге своей двоюродной сестры, с которой познакомился как-то по случаю на семейной вечеринке:
— Верочка? Здравствуй. Это Женя Заварзин звонит. Помнишь такого?.. Ага-ага, приятно слышать. Скажи, пожалуйста, твой брат, Дима, сегодня дома? В увольнительной до понедельника? Очень хорошо. У меня к нему просьбы. Когда я бы мог подъехать? Нет, когда вам удобнее… Понял, понял. Выезжаю.
Заварзин повесил трубку.
— Вот и пришла наконец пора покупать контактные линзы, — сказал он сам себе и снова улыбнулся.
Он имел право гордиться собой.
Глава десятая
— Второй, я первый, прием!
— Первый, второй слушает, прием!
— Второй, объект вошел в зону, прием.
— Понял вас, первый. Объект вошел в зону, прием.
— Берите его, второй, прием.
— Понял вас, первый, будем брать, прием.
— Конец связи.
Капитан ФСК Сергей Андронников спрятал «уоки-токи» и посмотрел на своего напарника, лейтенанта ФСК Максима Гамаюна. Встретив вопросительный взгляд, ответил:
— Кажется, сегодняшний балет подходит к концу. Объявили последнее па.
Гамаюн кивнул.
— Ребята готовы? — чисто ради проформы осведомился Андронников.
— Как юные пионеры, всегда готовы, — пошутил Гамаюн.
На этом обмен репликами между офицерами ФСК закончился, и они оба уставились в низкое окно подъезда, открывавшее им вид площади, одной из многих менее известных, чем Дворцовая, площадей Санкт-Петербурга.
Знойный июльский день. Вторую неделю стоит изнуряющая жара и конца-краю этому не видно. Плавится асфальт на площади; в мареве, стеной поднимающемся над ним, причудливо искажаются, дрожат фасады зданий напротив.
Справа работает бригада дорожных ремонтников: кладут асфальтовые заплаты на многочисленные колдобины — подготовка к Играм Доброй Воли идет полным ходом. Слева — обычная полуденная суета: прохожие, автомобили, двое парней устанавливают книжный лоток. Вот остановилось такси. Высунув локоть в раскрытое окошко, таксист задумчиво курит, лениво обозревая площадь. К нему подбегает женщина средних лет с матерчатой сумкой в руках, останавливается, что-то говорит: видимо, просит подвезти. Таксист вылезает из машины, отрицательно качает головой. На голове у него кепка. Женщина не отступает, продолжает убеждать, отчаянно жестикулируя свободной рукой. Тот в ответ снова качает головой, отворачивается…
— Вот он, наш долгожданный, — оторвал Андронникова от созерцания этой в общем-то заурядной сцены Гамаюн. — Появился — не запылился.
Андронников, мысленно чертыхнувшись, перевел взгляд, и перипетии сценки между женщиной и ленивым таксистом немедленно вылетели у него из головы. На площади действительно появился «объект».
— Пострел, однако, — заметил Гамаюн. — Вырядился, как на бал-маскарад. Родная мать не признает.
И в самом деле, «объект», уже двое суток скрывавшийся от сотрудников ФСК, находчиво переменил внешность: теперь это был коротко стриженный курсант, один из множества курсантов, шляющихся по улице в этот знойный субботний день.
— Черт, и очки даже снял, — произнес Гамаюн почти с восхищением. — Как он только видит без них? У него по минус девять на каждый глаз.
— Контактные линзы, — предположил Андронников.
— Очень может быть, — согласился Гамаюн. — Ну что, поехали?
Андронников еще раз напоследок окинул беглым взглядом площадь.
Ничего не изменилось. Только женщина с сумкой ушла, видимо, отчаявшись сломить водительскую непреклонность, а таксист вернулся в свое кресло и раскуривал теперь новую сигарету.
Андронникову при виде этого дико, до обильного слюноотделения захотелось вдруг курить. Он потянулся было к карману брюк, но вспомнил, что вот уже месяц, как решил «завязать» с этим делом (жена настояла), и действительно целый месяц продержался, несмотря на насмешки чадящих, как паровозы, сослуживцев. Поэтому вместо того, чтобы попросить у Гамаюна сигаретку (а у него были), Андронников привычно сплюнул и сказал:
— Поехали.
Они спустились по лестнице и вышли из подъезда.
Это послужило сигналом к началу операции по захвату «объекта».
Сейчас же с противоположного конца площади двинулись двое в цветастых шортиках и легкомысленных распашонках, в солнцезащитных очках и с фотоаппаратами — типичные иностранные туристы. И еще двое, одетые поскромнее, смахивающие на друзей-собутыльников, вышедших на поиски дешевого пива для утоления требований похмельного синдрома, двинулись им навстречу. За одну секунду «объект» оказался в геометрически правильном центре треугольника, образованного сближающимися парами, и на то, чтобы выйти за пределы этого треугольника, у него не осталось ни единого шанса. По крайней мере, Андронников был твердо настроен шанса такого ему не дать.
Но тут «объект» что-то учуял.
Вообще, парнишка в новом для себя прикиде курсанта отличался феноменальной чувствительностью. Чувствительностью настоящего профессионала. Иначе кто бы ему дал двое суток обводить вокруг пальца лучшую сыскную группу города? Он что-то учуял и теперь. Остановился, повертел головой, посмотрел направо, потом посмотрел налево, шагнул к краю тротуара, и тут же такси: то самое, водитель которого отказался везти женщину с сумкой — (Андронников заметил это краем глаза) тронулось с места, а «объект» выбросил вперед и вверх руку, явно намереваясь остановить такси.
Андронников был спокоен: он видел, как водитель отказал женщине — ненамного больше у него было причин подвозить стриженного курсанта. Но, как оказалось, у водителя были на то причины. Он притормозил, и Андронников даже растерялся на мгновение.
Но потом взял себя в руки и сделал жест, означавший: «все вперед, берем немедленно». Ребята кинулись, как сорвавшиеся с цепи и голодные до урчания в животе псы. С этого момента счет пошел на секунды.
«Объект» наклонился к приоткрытому окошку такси, но заметил бегущих к нему, резко выпрямился и, совершенно по-звериному осклабившись вдруг, потянул из кармана длинный вороненый предмет. Но опоздал. Двое в шортах и распашонках навалились на него: один провел подсечку, другой заломил ему руки так, что парнишка вскрикнул от боли. Вывалилась и покатилась по асфальту контактная линза. Один из псевдодрузей-псевдособутыльников, подбегая, нечаянно раздавил ее.
Все было кончено.
Андронников, не спеша, подошел, принял извлеченный из кармана псевдокурсанта пистолет. Вальтер. Добротная игрушка.
«Объект» поставили на ноги. Видно, упал он не слишком удачно: из разбитых губ на подбородок обильно стекала кровь. Но испуга в глазах парнишки не было. Ненависть и презрение. Презрения даже несколько больше.
— Долетался, голубь? — спросил у парнишки Гамаюн, но ответом удостоен не был.
— Эй, мужики, — позвал таксист, — чего это вы?
Он с опаской выглядывал через полуоткрытое окошко. Андронников взмахнул удостоверением у него перед носом.
— Поня-ятно, — протянул водитель. — Служба, значит. Ну дайте тогда прикурить.
— У меня нет, — сказал Андронников, и таксист закурил от протянутой Гамаюном зажигалки.
«Объект» повели к припаркованному в сторонке автомобилю, а таксист уехал. Андронников проводил его волгу долгим задумчивым взглядом. Странный он, этот водила: прикуривал же у себя в машине, а тут: «дайте прикурить». И, кстати, почему он решил подобрать курсанта?
Андронников подумал, что о подозрениях такого рода следует докладывать по начальству, но потом решил, что обойдется. В конце концов, дело сделано, а работы впереди еще невпроворот, зачем усложнять жизнь себе и другим?
Обойдется…
Глава одиннадцатая
В течении следующего дня все организационные вопросы без лишней суеты были решены.
Елене предложили срочную командировку в Европу с немедленным оформлением всех необходимых документов и с предоставлением невообразимо крупной суммы на карманные расходы. От подобных предложений, как известно, не отказываются, но все-таки моя Леночка славна не только своей привлекательностью, но и чисто житейским умением делать правильные выводы из совокупности известных ей фактов. Она умудрилась вызвонить меня в тот же день (полагаю, сделать это было нелегко) и спросила напрямик, соглашаться ей на неожиданное предложение или нет.
— Конечно, соглашайся, — отвечал я. — Берлин, Вена, Париж! Какие тут могут быть вопросы?
— Ты уверен, Борис? — сомнение в голосе.
— А почему я должен быть не уверен? Послушай, Елена, я ведь тебя уже немножко знаю: ты у меня женщина благоразумная, будешь работать, работать и еще раз работать, а пуститься во все тяжкие тебя не уговорит и сам Ален Делон.
— Но проводить ты меня приедешь?
— Безусловно. Ведь это входит в мои обязанности, не так ли?..
Я действительно приехал ее проводить в Пулково-2 на рейс до Берлина, отыскал в зале ожидания. Подивился на своеобразие сопровождающей ее компании. Совершенно не совместимая при прочих равных условиях троица: знакомый мне «Женечка, младший помощник старшего экспедитора», как представила мне его когда-то Елена (за полгода этот проныра умудрился сделать в фирме блестящую карьеру и дорос до того самого старшего экспедитора, младшим помощником которого в свое время начинал); вторым был импозантный мужик в дорогого покроя костюме, по виду — то ли владелец фирмы, то ли ее директор; третьим — ну, с этим все понятно: хоть в палатах ведомства Сифорова я этого третьего и не встречал, родственность таких ребят с этими палатами чуешь за версту.
Елена познакомила меня с троицей и после обмена стандартным набором любезностей, взяв под руку, отвела в сторону. И спросила так:
— Боря, скажи честно: моя командировка как-то связана с Лаговским?
— С чего ты взяла? И кстати, кто такой Лаговский?
— Борис! — смесь негодования и беспокойства.
— Ну-ну, не надо так, малыш.
— А как надо?! Послушай, Борис, таких совпадений не бывает, — (о, мудрая мысль!). — С утра пораньше тебя увозит какой-то человек в штатском, а на следующий день меня отправляют в срочную командировку не без содействия опять же человека в штатском, — Елена кивнула в сторону мирно беседующей троицы. — И все после того, как я упомянула в разговоре Лаговского… и ты бы поглядел на себя в тот момент. Не считай меня идиоткой, Борис. А лучше попробуй себе представить, что я буду думать целые две недели в командировке. Не отводи глаз — представь. Я же работать не смогу…
Я вздохнул.
— Что тут сказать… История эта длинная, малыш. Запутанная. За полчаса не расскажешь. Но поверь пока на слово: ничего страшного не происходит. За твою и мою безопасность теперь отвечает государство. Все будет в порядке. Езжай в свой Берлин, Париж, любуйся Европой. Приедешь — поделишься впечатлениями.
— Но, Борис…
— Я очень прошу тебя, малыш, ОЧЕНЬ. Так надо. Забудь на две недели обо мне. Вообще забудь, что восточнее польской границы живет хоть один человек. И мне будет легче работать, если буду знать, что ты в Европе. И что тебе там хорошо.
— Работать? О какой работе ты говоришь? С этими вот «штатскими»?
— Придет время, я все тебе расскажу. Ничего не утаю и не скрою. И побоку мне все подписки о неразглашении, если даже додумается кто с меня их взять. А сейчас успокойся, малыш, вытри глазки — тебя ждет Европа!
И закончив в такой манере, я немедленно наклонился и поцеловал ее в губы, остановив новый готовый сорваться с них вопрос.
С мамой было проще. Она давно собиралась устроить себе отпуск, и мне не составило труда уговорить ее поехать (сегодня же, немедленно — а чего откладывать?) К сестре в Нижний Новгород.
— Ну что ты будешь здесь сидеть в четырех стенах? Смотри, какая погода. В Нижнем, наверное, сейчас — рай. И тетю Нину ты не видела уже больше трех лет, только все письмами, а она возьмет и обидится.
— Что это ты такой заботливый? — хитро улыбнулась мама. — Ввязался в новую авантюру?
Я смущенно прокашлялся.
— Ладно, поеду, уговорил. Только смотри тут у меня: оргий не устраивать, мебель не переставлять, девиц не водить. Кстати, на Елену последний пункт инструкции не распространяется: она-то всегда сумеет поставить тебя на место.
— Ну-ну, мам, ты плохо обо мне думаешь…
Маму я проводил следующим утром и сразу с вокзала отправился на специальную квартиру, которая отныне и на две ближайшие недели должна была стать мне домом, а для сотрудников ФСК — штабом по координации поисков Герострата. Едва заслышав о квартире от Сифорова, я назвал ее для себя «явкой номер раз». И вот теперь, сверившись с переданным мне адресом, поехал туда.
Добравшись до «Удельной» я быстро отыскал на Энгельса нужный мне дом. Перед этим всю дорогу интереса ради я пытался определить, ведется за мной наблюдение или нет, но ничего подозрительного не заметил. Данный факт вовсе не означал, что наблюдение не ведется: просто у ребят, скорее всего, был приказ работать по-настоящему, не в духе памятных мне майских событий.
Итак, я добрался по адресу и первое, что сделал, — это обошел дом, прогулялся по двору. Не знаю, из каких соображений подбиралась данная штаб-квартира, но окрестности произвели на меня хорошее впечатление: пышная зелень, заросли сирени, клены, окна с видом на двор настолько широкий, что хоть роту здесь дрессируй на предмет строевой подготовки. И немноголюдный: встретил только двух молодых женщин с колясками и парнишку лет восьми, с забавной сосредоточенностью раскладывающего на асфальте разноцветные осколки бутылочного стекла.
Я вошел в подъезд, поднялся на третий этаж и позвонил. Дверь, украшенную «старорежимной» табличкой «Квартира образцового быта»: таких теперь почти и не увидишь — открыл Сифоров. Собственной, так сказать, персоной. Был он в поношенных джинсах, черной майке «Gucci» и в каких-то весьма легкомысленных штиблетах на босу ногу.
— Здравствуйте, Борис Анатольевич. Ну что, все проблемы решены?
— А вы еще не в курсе? — разыграл удивление я, отвечая на рукопожатие. — Мне показалось, ваши парни…
— Вы их видели? — быстро спросил Сифоров.
— Да нет как-то, — признался я.
— Уф, — Сифоров улыбнулся. — А я уж собирался им головы открутить. Да проходите, Борис Анатольевич. Что мы на пороге топчемся?
Улыбаясь в ответ, я шагнул в квартиру.
«Явка номер раз» ничем не напоминала штаб-квартиру ФСК для проведения специальных операций. Скорее, это была квартира профессора Преображенского в том виде, какой я ее представлял, читая «Собачье сердце» Булгаков, с поправкой на достижения современного дизайна. Вот уж действительно «квартира образцового быта».
Во-первых, сплошной импорт: сияющий линолеум в прихожей, невероятной контрастности фотообои, отделка под дерево. А какой интерьер? Кожаная мебель, декоративные столики, хрусталь в стенке красного дерева, огромный телевизор с плоским, как лист, экраном, встроенным видеомагнитофоном и компьютером, музыкальный центр, словно из рекламного проспекта. А комнаты? Здесь было шесть комнат: гостиная, две спальни, кабинет, столовая и библиотека. Ну, господа мои товарищи, покажите мне человека, который бы имел в наши дни отдельную комнату под библиотеку! И все это, заметьте, не считая кухни, оборудованной по последнему слову бытовой техники, двух ванных комнат и двух туалетов — все в итальянском кафеле.
Да-а, в роскошных же апартаментах приходится работать рыцарям плаща и кинжала, остается только позавидовать и бежать скорее записываться в ФСК.
В библиотеке мы встретили Марину. Забравшись с ногами в кресло, она внимательно изучала какой-то роскошный альбом с цветными очень качественными репродукциями. При этом она курила длинную сигарету с черным фильтром и тремя золотыми ободками, стряхивая пепел в высокую бронзовую пепельницу в виде сидящего в позе лотоса Будды с отпиленной, как у деликатесной вьетнамской обезьянки, макушкой.
По всему, среди этой роскоши Марина чувствовала себя как дома. Впрочем, «проклятым» американцам не привыкать.
При нашем появлении она сейчас же скинула альбом вниз, на ковер, и, улыбаясь, протянула мне руку. Я смутился.
Нет, ну в самом деле, как так можно работать? Когда вместо агента специальной службы вам подсовывают девчонку из рекламного ролика. К тому же одетую по-домашнему легко: в открытую безрукавку и свободные шорты. Я вам не железный Феликс, в конце-то концов!
