Пустой замок на красной скале продолжал свой полёт, беззвучный, неостановимый. Ему безразлично было, куда лететь, пусть даже навстречу разгорающимся небесным пожарам. Гордый и надменный, он приближался сейчас к полыхающему зелёным пламенем горизонту; рваные облака под плавающим в пустоте исполинским камнем словно сжались, сбились вместе; изумрудное сияние поднималось всё выше.
      Не останавливаясь, замок гордо вплыл прямо в объятия призрачно-пламенного занавеса, и красная скала мгновенно вспыхнула, рассыпаясь чёрной золой. Стены и башни оказались куда крепче: они потемнели, отдельные камни раскололись, трещины иссекли внешнюю броню, решётки покорёжило, но твердыня Хедина не сдавалась.
      И лишь когда под крепостными фундаментами не осталось ничего, кроме пламени, когда красный камень обернулся невесомым прахом, замок остановился. Завис на миг, словно прыгун над бездной, — и беззвучно канул, рухнул вниз, на лету разламываясь и обращаясь в руины. Балки, стропила, всё, что могло гореть, — вспыхнуло, но камень так и не поддался врагу.
      Он не поддался, но самой цитадели Нового Бога больше не существовало.
 

* * *

 
      — Спасибо тебе, Эйвилль, — повторил Хедин.
      Познавший Тьму застыл, вскинув голову и обратив взгляд к бушующему в небесах шторму. Буря пожирала облака, втягивая их в себя, и безжалостно рвала на множество мгновенно тающих лоскутьев. Уже ничто не напоминало вычерченную на земле фигуру, изображавшую звёздные сферы Кирддина; слепая глазница, пустой провал черепа, медленно надвигалась, словно исполинский мертвец неспешно приближал оставшееся от лица к истомлённой плоти мира.
      Конец нити уходил далеко, очень далеко, но не к пределам Хаоса и (на что втайне надеялся Хедин) не к чему-то непонятному, неведомому, на что он смог бы уверенно прилепить ярлык «обиталище Дальних».
      Собственно, за долгие века того, что иные хронисты поименовали бы «властью над Упорядоченным», его владыки так и не нашли никаких следов загадочной расы, своих самых упорных и ловких врагов; существ — или сущностей?
      Ни городов, ни храмов, ни крепостей. Попадались изредка места, где Дальним «поклонялись». Им служили, но не как Дальним, о которых всего и известно, что одно лишь название; служили тем или иным богам. Однако в капищах и храмах обязательно находилось место зеленоватому кристаллу, способному полыхать холодно-изумрудным пламенем.
      Несколько раз Ракот, ненавидевший бездействие, наверное, даже сильнее, чем Молодых Богов, Ямерта и сродственников, устраивал походы против этих твердынь. Чтобы не нарушать Закон Равновесия, он обращался к аватаре грубого варвара, силача с чёрными волосами и синими, словно холодное северное небо, глазами.
      Его армии — никакой магии, одни честные мечи да копья! — брали крепости штурмом. Жрецов, если они оказывались мрачными изуверами, практиковавшими изощрённые пытки и ритуальный каннибализм (читай — одну из самых сильных разновидностей магии крови), без долгого разбирательства допрашивали и развешивали вверх ногами на карнизах их собственного капища, каковое немедленно предавалось огню. Особые сотни оставались «на костях», дабы удостовериться, что очистительного пламени не пережил ни один из негодяев.
      Ничего не помогало. Ни один из схваченных так и не смог навести на след неуловимого врага. Образы «повелителей» являлись жрецам и аколитам исключительно в глубине зелёных кристаллов и, разумеется, не имели ничего общего с истинным обликом тех, кто вещал из смарагдовых глубин.
      Взъярившись, Ракот как-то раз собственной волей стёр во прах целую горную цепь, окружавшую один из таких «монастырей», но все равно ничего не добился.
      Хедин вспомнил монастырь в Бруневагаре, его «настоятеля» и Ночных Всадниц, учениц Сигрлинн. Великая чародейка, похоже, вела свою собственную войну с Дальними; но теперь, увы, её не спросишь и не позовёшь на помощь.
      — Бруневагар оставим на закуску, — покачал головой тогда Хедин. — Он ведь, похоже, ничем не отличается от других, верно, Ракот?
      Мрачный великан молча кивнул.
      — Оставим напоследок, — повторил Познавший Тьму, и на том разговор закончился.
      Сейчас Хедин боялся даже дышать, чтобы только не спугнуть удачу.
      «Хитры вы, хитры, но не хитрее меня. Ловко всё подстроили, знаете, как сбить с толку Читающих, но глубины мастерства Эйвилль вы не предусмотрели. Великие, вы надменно взирали на своих недругов, зная, что никто, кроме лишь Новых Богов, скованных по рукам и ногам проклятым Равновесием, не в силах вам противостоять. Однако и на вас нашлась-таки управа. Эльфы-вампиры, об этом вы даже и не подумали и не смогли от них закрыться. А Эйвилль — взяла и учуяла!..
      Собрать всех подмастерьев, послать полки. Это не какая-то тайная крепость, даже не последняя Тёмная Цитадель Ракота, о которую Ямерт со товарищи поломали в своё время немало зубов. Самый обыкновенный, самый заштатный мирок с самой обыкновенной магией, какую только можно себе вообразить. Он не закрыт, подобно Эвиалу. И не ключевой, как Хьёрвард или Мельин. Не мир с естественными порталами, вроде Зидды или Скробока. Таких, как он, — мириады, и даже больше. Перебирать по одному — не хватит вечности. Не хватит времени даже владыкам Упорядоченного, брось они все остальные дела и отдайся одному лишь поиску.
      Но теперь, враги мои, вас ожидают некоторые неприятности».
      Думать об этом оказалось непривычно и пугающе сладко, так что Хедин поспешно остановил разогнавшиеся мысли. Испытывать упоение местью достойно Ракота. Познавший Тьму не смеет даровать себе подобного удовольствия.
      Но чувство казалось поистине блаженным. Стоять в самом начале тёплого, верного следа тех, кто ускользал от него столько веков, кто разил из-за угла и бил в спину, сам всё время оставаясь безнаказанным!..
      — Позвать Гелерру, — не поворачивая головы, бросил Познавший Тьму, в полной уверенности, что обязательно найдётся кому передать его приказание. — Допрос пусть продолжает Ульвейн.
      Не истекло и десятка ударов сердца, а прекрасная гарпия уже застыла на одном колене перед обожаемым повелителем.
      — Счастлива исполнить слово великого Хедина.
      Брат Ракота только безнадёжно вздохнул. Некоторых вещей невозможно добиться даже от самых верных слуг и подмастерьев.
      — У нас есть направление. И мир, в котором кончается тропа, протянувшаяся из Кирддина. Я доверяю тебе больше всех, Гели. Возьми своих и отправляйся немедленно. Чтобы пересечь Межреальность, потребуется время. Ни я, ни мой брат не будем вас прикрывать, враг ничего не должен заподозрить…
      Гарпия истово закивала.
      — Мы рассыплемся, великий Хедин. Самое большее — по трое…
      — Верно. Не горячись, Гели, и не вздумай скромничать. Возьми с собой всех, кроме лишь абсолютно необходимых здесь, в Кирддине.
      — Но порталы… армия вторжения… быкоголовые…
      — С ними мы справимся сами. Ульвейн расскажет мне, что вы узнали, а ты — не мешкай! Прихвати с собой вот это — с его помощью пошлёшь мне весть.
      В тонкую ладонь гарпии лёг прозрачный розоватый кристалл, с половину большого пальца; на первый взгляд ничего особенного, но…
      — Он позволит тебе говорить со мной, какая бы магическая буря ни бушевала вокруг. Я боюсь выдать тебя этим, поэтому сам за тобой следить не смогу, не буду знать, где ты находишься. Так что ты уж, пожалуйста, докричись до меня сама, — Познавший Тьму слегка улыбнулся, вернее, заставил себя слегка улыбнуться; ведь ей это так важно…
      Гелерра поспешно кивала, обеими руками прижимая кристалл к груди.
      — Исполню всё, — повторила она. — Пусть повелитель не сомневается в своей верной слуге.
      — Я не сомневаюсь, Гели, иначе не просил бы тебя взяться за подобное.
      Ну, вот. Кажется, сейчас разрыдается от восторга. Нет, вроде бы справилась…
      Стоявшая (прямо в грязи) на одном колене гарпия вновь истово поклонилась, почти упираясь лбом в землю, расправила крылья и рванулась прямо в небо. Крошечная светящаяся фигурка наискось пронеслась по тёмному диску близящейся бури и пропала за горизонтом.
      — Тропу Эйвилль разглядела, — пробормотал Хедин. — А имен не назвала. Не смогла узнать? Или у тех, на другом конце, имен вообще не бывает?
      Впрочем, у него есть самое главное. След. Чёткий след и его столь же чёткое окончание. В мире под названием… какая разница, как он называется! Важно, что он ничем, совершенно ничемне примечателен.
      Так почему же он посылает вперёд Гелерру, отчего не отправляется сам, послав весть Ракоту, собрав все полки, подобно тому, как он собирался на штурм Брандея?
      Предчувствие.
      То самое, что вело вперёд и вперёд тогда, в давно минувшие годы, когда он ещё оставался самим собой, Познавшим Тьму, а не Новым Богом, на чьи плечи давит груз всего Упорядоченного.
      Да, он отправил гарпию навстречу страшной опасности. Но если уж выбирать, то её — если придётся, она умрёт со всё тем же огнём в глазах и со «славой великому Хедину!» на устах. Она умрёт счастливой.
      Привык двигать фигурки по тавлейному полю, правда, Познавший Тьму? И, что особенно отвратительно, по-другому нельзя. Какой же ты после этого, если разобраться, Бог? Так, нечто вроде домоправителя, которому уехавшие хозяева вручили ключи, строго-настрого указав, что он может делать, а что — ни под каким видом. И, опять же, к сожалению, этих хозяев не обманешь и не слукавишь. Иногда Хедину казалось, что он ощущает на себе странный взгляд — из ничего, из пустоты. Взгляд не четырёхзрачковых глаз (что он ещё бы понял) — нет, на него словно бы пристально глядело «само Упорядоченное», хотя Познавший Тьму прекрасно понимал, что это-то как раз и может быть только и исключительно поэтическим преувеличением.
      Он упрямо встряхнулся. Сжал кулаки, запрокинул голову, вновь и вновь вглядываясь в далёкие звёздные огоньки. Бедные смертные, сколько ж они мучаются, пытаясь понять их природу! А звёзды — они ведь всюду разные, в каждом мире, в каждом уголке Упорядоченного. Где-то — огромные пылающие шары, где-то — хрустальные лампадки в бесплотных руках плывущих по чёрному своду духов; Упорядоченное воистину огромно, необозримо, оно небесконечно, но вмещает в себя всё, что только может прийти на ум.
      «Нет, мои бесценные враги, — подумал Познавший Тьму, не отрывая взгляда от усеянного ночными светилами тёмного купола. — Я умею ждать не хуже вас. Вы привыкли рассчитывать и планировать так, чтобы никогда,до самого последнего момента, не появляться на поле боя самим — жестокие уроки Хединсея усвоены хорошо. Разумеется, у вас есть какой-то отнорок. Отнорок в ваше истинноеобиталище — за все бесконечные века я так и не понял, где же оно, в пределах Упорядоченного, или, быть может, где-то во владениях Хаоса (я уже всё готов принять, даже такой абсурд?).
      Гелерра спугнёт вас, но вы решите, что это — не более чем случайность, что Новые Боги слепо тычут наугад растопыренными пальцами, норовя изловить чёрную кошку в тёмной комнате. Вы ведь преисполнены такого самодовольства, вы кажетесь себе такими умными, такими проницательными, вам и в голову прийти не может, что Хедин с Ракотом отправят против вас горстку подмастерьев во главе с восторженной гарпией, вы ведь станете ожидать настоящего штурма, неисчислимых ратей — подобно тому, что мы собирали, отправляясь в поход против Брандея.
      Вы, конечно же, заметите их. Может, даже сперва отбросите. Так просто Гелерра не сдастся, не из таких.
      А потом в дело вступит Эйвилль.
      И тут, я надеюсь, вы совершите ошибку. Хотя бы один раз, попытаетесь достать меня через неё.
      А пока — пока мне следует заняться Кирддином: порталами, новыми поселенцами, быкоголовыми, и так далее и тому подобное.
      И ждать вестей от Ракота из Зидды».
      …Рядом с задумавшимся Хедином прозрачной тенью возник один из эльфов-вампиров. Познавший Тьму не обернулся. Приближённый Эйвилль поспешно опустился на одно колено.
      — Великий, она просит есть. Велела идти к тебе.
      — Я помню, — холодно, не поворачивая головы отозвался Хедин. Побороть извечное отвращение Истинного Мага к вампирам непросто. Иным это не удаётся и за много столетий. Эйвилль была исключением, но расположение к ней не распространялось на её спутников.
      — Она просит есть, — чуть настойчивее проговорил, вернее, прошептал-прошипел вампир. — Она отдала все силы, повелитель. Ты обещал…
      Хедин не повёл и бровью.
      Когда-то, давным-давно, в пору расцвета его Поколения, когда Замок Всех Древних высился в полной своей красе и величии, среди многих законов действовал и такой, что запрещал прямое убийство Истинным Магом смертного. Хороший закон, Хедин вспоминал о нём не раз и не два, уже сделавшись Новым Богом, жалея о его падении; однако запрет никогда не распространялся на уже умерших, на тех же вампиров; и нынешний Закон Равновесия, связывавший Новых Богов по рукам и ногам, этого не запрещал тако же.
      Потомство Эйвилль, её выкормыши не утратили многих талантов из свойственного расе эльфов — вампир мгновенно ощутил закипающий гнев того, кто (отлично знал он) мог в единый миг обратить и его, и сотворившую его мать-Эйвилль в кучку невесомого пепла; причём для этого Хедину не потребовалось бы никакого оружия.
      — Простите, повелитель… — давно уже мёртвый эльф, лишившийся, в отличие от Эйвилль, даже имени, послушно упал на оба колена, склонив лицо к самым сапогам Нового Бога. Обычным сапогам, какие носили, выходя в море, свободные ярлы Восточного Хьёрварда.
      — Скажи Эйвилль — я сейчас буду, — не глядя на вампира, бросил Познавший Тьму.
      Тот поспешил убраться, исчезло лёгкое гнилостное дуновение, что Хедин всегда ощущал в их присутствии.
       Этотебе придётся сделать самому, Познавший Тьму. Когда-то давно ты без колебаний бы отправил под клыки столь полезной для тебя вампирессы любого, кто подвернётся под руку, а потом сам и убил бы, да так, чтобы тот уже никогда не вылез бы больше на белый свет. Эх, всё ушло, всё. Свобода, решительность, беспощадность. Равновесие, оно, опять оно, проклятое; сейчас Хедин, как никогда хорошо понимал Ракота. Конечно, куда лучше обернуться мускулистым варваром (Познавший Тьму усмехнулся) и очертя голову броситься в бой, чем… чем вот так, как он.
      Однако этот вампир прав в одном — одёрнул себя Хедин. Эйвилль действительно нуждается в помощи.
      Познавший Тьму вошёл в шатёр. Вампирша лежала на его ложе, бледное, снежно-белое лицо среди вороха чёрных мехов — и откуда только натащили таких?
      — Повелитель… — на самом пределе слуха, даже его, Нового Бога.
      — Всё будет хорошо, Эйвилль. — Порой надо произносить именно такие, ритуальные и ничего не значащие фразы. — Ты измоталась. Отдохнёшь, и…
      — Есть… — моляще шепнула вампирша. — Повелитель… не могу… ухожу… я… отдала больше, чем следовало… простите меня, повелитель, но… нужна кровь, иначе…
      На лице Хедина ничего не отразилась.
      — Разве я сказал, что ты не получишь потребного, Эйвилль? — мягко проговорил он, присаживаясь на край ложа. — Разве я заставлю тебя голодать? Особенно после того, как ты навела меня на след? И разве не обещал я тебе крови богов?
      По лепному, безжизненному лицу пробежала судорога.
      — Повелитель… не мучьте…
      — Даже и не думаю, — покачал головой Познавший Тьму. — Я держу своё слово, Эйвилль. Ты нужна мне, гм, живой и здоровой.
      Горькая усмешка на истончившихся и почерневших губах, из-под них тускло поблескивают игольчато-острые клыки.
      — Ты не ослышалась. Кровь богов. Вернее, одного бога.Но, надеюсь, ты простишь мне это, — и Хедин спокойно протянул Эйвилль свою собственную руку, тыльной стороной запястья вверх, где под загрубевшей кожей просматривались синие жилы.
      Эйвилль вскрикнула, забилась, в ужасе зажимая ладонями рот и чуть не впиваясь клыками в собственную плоть.
      — Повелитель!.. Как можно!.. Я… вы… меня спасли… я…
      — Молчи, так ты теряешь силы ещё быстрее, — жёстко бросил Новый Бог. — Ну, давай, пока я не передумал и не послал тебе какого-нибудь быкоголового из пленных!
      Из глаз вампирши покатились самые настоящие слёзы. Даже Хедин невольно поднял бровь — считалось, что это племя по природе своей не способно плакать.
      — П-повелитель… приказывайте, повелитель… я… слаба… не могу… отказаться…
      Трясущийся подбородок коснулся твёрдо лежащей левой руки Познавшего.
      Хедин не пошевелился.
      Сахарные клыки появились из-под раздвинувшихся губ, острия осторожно коснулись загорелой кожи, прокололи её, вонзились глубже…
      Названный брат Ракота замер, неподвижностью могущий поспорить со статуей.
      Щекоча, скатились первые капли крови, и Эйвилль жадно слизнула их тонким язычком. А в следующий миг с утробным стоном бросилась на так и не отдёрнувшуюся руку, вцепилась в неё крепче, чем утопающий в брошенный с корабля канат.
      Хедин закрыл глаза, привычно коснулся вольнотекущей Силы. Океаны, необозримые пространства и великая мощь, какую не опишешь никакими словами — а ему подвластна лишь ничтожная толика. Правда, сейчас и этого хватит.
      Он знал — Эйвилль не сдержит себя. Она сейчас в экстазе, мало чем отличимом от смерти; и потому Познавший Тьму не удивился, ощутив болезненный укол — уже не в онемевшую руку, а прямо там, где сердце. Укол незримой иглой, означавший, что вампирша попыталась сделать из него себе подобного.
      Хедин не стал отбивать настойчиво тычущееся остриё, ни тем более его ломать, хотя мог проделать это с лёгкостью, лишь глубоко вздохнул, останавливая готовый влиться в него яд. Не так-то просто обратить в тупого кровопийцу Нового Бога, но… без нужды и рисковать тоже не стоит.
      Эйвилль жадно пила, так, словно истомлённая веками неутолимой жажды. Неподвижная, она страшилась проронить хотя бы каплю; и с каждым мгновением в вампирессу стремительно возвращалось то, что её соплеменники между собой называют «жизнью».
      «Будет ли она благодарна, — подумал Хедин, внутренне кривясь от боли. Вовсе не просто было сохранять отстранённый и непроницаемый вид, словно подобное занятие для него совершенно привычно. — Будет ли благодарна, или решит, что «так и надо»?»
      Или всё выйдет, как он и предполагал, и вампиресса поплывёт?
      Эйвилль пила. По левой руке медленно поднимался холод, отвоевал локоть, половину предплечья. Хедин не отводил запястья и не открывал глаз.
      Огневеющее нечто клубилось вокруг рта вампирши, втекало в неё, пронизывало всё тело, мало-помалу растворяясь в удерживаемом лишь могущественной магией прахе. Тело вампира мертво, это именно прах, зола и ничего больше.
      Вампиресса не отрывалась от запястья Познавшего Тьму, со стороны могло показаться, что она страстно целует руку своему повелителю; наконец, видя, что она не собирается останавливаться, Хедин осторожно, но решительно потянул кисть к себе — для этого пришлось взять её, ничего не чувствующую, валяющуюся мёртвой чушкой, — свободной правой рукой.
      — Достаточно. Я сказал, достаточно, Эйвилль!
      Вампирша с хриплым рыком рванулась следом за ускользающим источником вожделенной влаги.
      — Опомнись! — загремел Хедин, вскакивая. Левая рука плетью упала вдоль туловища.
      Эйвилль застыла, обезумевшие глаза вращались в орбитах, рот раскрыт, мелко подрагивают челюсти.
      — Опомнись, — уже мягче проговорил Познавший Тьму. По левой руке разливалась жгучая боль, плоть оживала.
      Прошло ещё несколько томительных мгновений, прежде чем взор вампирши прояснился, колени у неё задрожали, и она, где стояла, там и рухнула ниц перед гневным взором Хедина.
      — Повелитель… — теперь голос полнили сила и жизнь. — Казни меня, повелитель. Я… я… едва не…
      — Я считал тебя крепче, — резко бросил Хедин.
      — Повелитель… — она заплакала.
      — Кровь богов, Эйвилль. Кровь богов.
      — И это… нет, не описать… не передать… ни любовь, ни смерть, ничто… вечность… нет, перед этимвсё пустое, всё! И я… я…
      — Потеряла голову.
      — Да! — с отчаянием выкрикнула вампирша. — Повелитель, если б знала, если б я только знала…
      — Ещё немного, и мне пришлось бы ударить тебя, Эйвилль.
      — Ударьте, повелитель! Я готова на м уку, на пытку…
      — Глупая, — вздохнул Хедин. — Не зря про вас, эльфов, говорят, что втайне вы предаётесь, гм, очень экзотическим и непонятным для простых смертных видам любви. Мне пришлось бы ударить тебя не с целью покарать или причинить боль. Просто, чтобы остановить.
      Тело Эйвилль сотрясалось от рыданий.
      — Повелитель…
      — Вставай, — жёстко приказал Хедин. — У тебя сейчас сил хватит справиться с целой армией.
      Эльфка-вампир неловко поднялась, замерла, низко опустив голову.
      — Мне нет прощения…
      — Прощение заслужишь в бою.
      — Я готова! — вскричала Эйвилль.
      — Без патетики, моя дорогая. Ты оказала мне огромную услугу, не буду скрывать. Я попытался отплатить. Но ты…
      — Что надо сделать, повелитель?! — простонала несчастная.
      Познавший Тьму помедлил, словно колеблясь.
      — Мы все погибнем по первому вашему знаку, повелитель…
      — Может, и придётся. Если выгоды от этого перевесят потери, — ядовито ответил Хедин. — Так вот. По найденному тобой следу я отправил Гелерру. Она потерпит неудачу. Но там, где она окажется вынужденной отступить, ты — напитавшись моей собственной кровью, — пойдешь дальше, я не сомневаюсь. Пока я занимаюсь быкоголовыми, ты двинешься вслед за гарпией. Ты не упустишь ни одного её шага, ни одного действия. Но, как бы ни сложились обстоятельства у Гелерры, ни за что не выдавай своего присутствия. Ты станешь действовать одна, твои подопечные, — он сделал паузу, — останутся тут. Пугать быкоглавцев.
      Эйвилль закивала.
      — Там, где окончится дорога Гелерры, ты останешься в стороне от схватки. Следи за миром, не за сражением, понятно?
      — Повелитель подозревает западню? — радуясь своей догадливости, вставила вампирша.
      — Примерно. Меня особенно интересует, нет ли из того мирка какой-нибудь тайной тропки. Если кто-то и может это обнаружить, так это лишь ты, Эйвилль. С моей кровью в тебе.
      «И кое для кого ты покажешься лёгкой добычей, моя дорогая».
      Коротко кивнув воспрявшей вампирессе, Хедин резко повернулся и вышел из шатра. Сейчас ему казалось, что всё внутри пропахло той самой гнилью, источаемой ночными кровососами.
      К нему тотчас бросились оба эльфа, обращенных Эйвилль.
      — Повелитель… — жадно облизнулся один, не в силах отвести взгляд от запястья Познавшего Тьму, где красовалась пара аккуратных дырочек. — Повелитель… не снизойдёт ли в великой своей милости…
      Коротко, не замахиваясь, Хедин пнул вампира в лицо. Жадный, сосущий шепоток прервался, вампир сдавленно взвыл, опрокинулся и замер, боясь шелохнуться.
      Второй предусмотрительно пал ниц, не произнося ни слова.
      Хедин презрительно хмыкнул и прошёл мимо.
      Вампиры, одно слово. Что с них взять.
 

* * *

 
      Ракот и рыцари Ордена Прекрасной Дамы никуда не торопились. Но и не мешкали без нужды — очутившись в чужом мире, рыцари тотчас построились походным порядком, телеги встали четырёхугольником, кони влегли в постромки — и небольшой отряд двинулся прямо за высокой фигурой в алом плаще, развевающемся, несмотря на полное безветрие. Бывший Владыка Тьмы шагал, в задумчивости положив руку на загривок летучего зверя и невидяще глядя в небо. Чёрная бестия вела своего господина, словно собака-поводырь — незрячего хозяина.
      Среди исполинских деревьев малому войску оказалось сподручно — лесные гиганты так далеко раскинули толстенные ветви, что на земле меж неохватными стволами ничего не росло, густая тень не давала подняться даже сорной траве.
      Кони неспешно ступали по толстому ковру из опавших сухих листьев. Тишина, ни звука, безветрие, безмолвие, бесптичие. Нет и мелких лесных тварюшек, шуршащих у корней, прячущихся в дуплах и среди ветвей. Только деревья-гиганты: они словно не терпели никакой еще жизни рядом с собой.
      Рыцари слегка покачивались в сёдлах; оруженосцы и сквайры, как и велит устав, присели за высокими бортами телег, держа наготове снаряжённые двухдуговые арбалеты.
      На языке у Ракота вертелась обычная в таких случаях фраза: «Не нравится мне эта тишина». Он не мог вспомнить, сколько раз произносил её — на сотнях различных языков, под самыми причудливыми небесами и в самом удивительном обществе.
      И почти всегда оказывался прав.
      Тем не менее первый день похода прошёл мирно и благополучно. Через лес, тотчас прозванный Тихим, струились столь же тихие ручейки, вода в них оказалась доброй, без каких-либо неприятных сюрпризов. Люди в отряде Ракота, конечно, привыкли к совсем другой тяге мира; Владыке Тьмы пришлось взять часть этой ноши на себя. И оттого Ракот не мог в полной мере очутиться в своём излюбленном облике — свирепого воина-мечника, лишь с самой малостью магии.
      Четыре солнца Зидды почти не оставляли места ночи; но Орден Прекрасной Дамы подобным не смутишь. Его рыцари вообще отличались невозмутимостью — мир чудесен и невероятен, но стоит ли дивиться чему-то после того, как в это бытие явилась Она, Истинно Прекрасная Дама?..
      Не удивились рыцари и когда в небе распростёрлись исполинские облачные крыла — словно громадная птица заботливо прикрыла землю от докучливых лучей сменявших друг друга светил, позволяя всему живому отдохнуть в блаженной темноте — или, вернее, сумерках.
      Конечно же, Ракот вступил в Зидду не где попало. Совсем недалеко, в трёх переходах, начиналось нечто, что ему очень сильно не нравилось. Настолько, что он изменил своей обычной практике — сваливаться прямо на головы ничего не подозревающим врагам. Три дня марша — больший риск, что их обнаружат, но при этом и возможность хотя бы приблизительно понять, с чем же предстоит тут столкнуться.
      Осторожный Хедин наверняка послал бы вперед себя подмастерьев; Ракот всегда предпочитал идти сам и идти первым. Названный брат слишком много рассуждал о Долге и Равновесии; бывший Владыка Тьмы справедливо почитал наилучшими весами те, где рычагом служит его собственный меч.
      Всё просто, говорил себе в таких случаях Ракот. Упорядоченное выбрало нас, и потому мы побеждаем. И будем побеждать до тех пор, пока не исчезнет уверенность в собственной правоте. Ведь как ещё Сущее может дать нам понять, что мы не сбились с дороги?
      …На третий день — если считать появление Тёмной Птицы за ночь — отряд Ракота выбрался из-под сени исполинских деревьев. Открылась широкая речная долина, или, вернее сказать, бывшая речная долина. Бывшая — потому что от струившегося тут некогда могучего потока остался только жалкий ручеёк. На противоположном берегу леса оказались методично сведены. Холмы исчерчивали дороги, аккуратные, в полном порядке; а вдоль речного трупа до самого горизонта тянулись пирамиды. Самые разные — высокие и низкие, ступенчатые и гладкие, усечённые и нацелившиеся в сияющее небо острыми вершинами. Были тут самые простые трёхгранники, были — с четырьмя сторонами, конусы, попадались и купола… Больше всего это напоминало забытые кубики какого-то великанского ребёнка.
      Ракот и не отстававший от него Читающий застыли. Многое видал Владыка Тьмы, но подобного паноптикума не попадалось даже ему.
      — Ка-ак интересно… — процедил он сквозь зубы.
      Цепь каменных гигантов оказалась не сплошной, тут и там зияли прорехи, причём невооружённым глазом видны были следы фундаментов — словно постройка поднялась в воздух, движимая неким чародейством, после чего… После чего исчезла бесследно.
      — И мы всё это проморгали, — Ракот сжал кулачищи, метнул гневный взгляд на Читающего.
       «Я вижу лишь то, что хочет поручающий», -предусмотрительно поспешил оправдаться тот.
      — Ну да, ну да — не приказали следить за Зиддой и вот вам, пожалуйста, — буркнул Ракот. — Скажи мне лучше, что в этих пирамидах? Магия? Чья? Ямерт и присные?
       «Там не творится в данный момент никакой волшбы. Я бессилен. Ты чувствуешь природу чародейства гораздо сильнее меня. Я могу лишь прочесть уже сотворенное заклятье»,— напомнил Читающий. И Ракоту почудилось ехидство в его словах.
      Владыка Тьмы не ответил, лишь молча махнул рукой, давая рыцарям знак переправляться через реку.
      Их никто не атаковал, никто не препятствовал. Орден Прекрасной Дамы перебрался на противоположный берег в идеальном порядке, просто загатив дурнопахнущую топь.
      Бывший Владыка Тьмы стоял возле крайней пирамиды — довольно высокой, около десятка ростов среднего человека — и недовольно хмурился. Умирающая, больная река взывала к отмщению. Как хотелось дотянуться до горных истоков, растопить даром пропадающие там снега, заставить очистительный паводок устремиться вниз по течению, сметая накопившуюся грязь и гниль! Чтобы среди зелёных берегов вновь заструились спокойные воды, кишащие жизнью, со звоном мириадов насекомых, с плеском рыбы, со взмахами птичьих крыл…
      — Работа для Ялини, — проворчал Ракот. — И чего, спрашивается, фордыбачила?..
       «Река своей мукой питает пирамиды, -бесцеремонно вмешался в его размышления Читающий. — Но не только она. Страдания всего мира вливаются в них. Эти управляющие заклинания я могу прочитать».
      — Кем они поставлены? Кем запечатлены? — терял терпение Ракот.
      Читающий ответил после небольшой заминки: «Я вижу только заклинания. Я не вижу лика наложивших».
      — Почему я ничуть не удивлён? — буркнул бывший Властелин Тьмы, отворачиваясь.
      Цепочка пирамид тянулась к самому горизонту, никем не охраняемая, по крайней мере на первый взгляд. Конечно, смести её Новому Богу вполне по силам, направить сюда поток — нет, не воды с горных ледников, но свободнотекущей Силы, пронзающей всё Упорядоченное, и тогда здесь не останется ни одного из этих проклятых строений.
      Легко сказать, нетрудно сделать, «а что мы имеем в результате?», как угрюмо вопрошал Хедин после очередной вылазки названных братьев, приведшей на первый взгляд к полному успеху, а закончившейся мировой катастрофой, когда пришлось срочно открывать порталы, спасая ни в чём не повинных смертных (и даже «перворождённых» эльфов).
      А чтобы сковыривать эти пирамиды по одной, понадобятся сотни тысяч работников. Поднимать свой стяг, «брать Зидду под руку Новых Богов», сиять на небесах, простирать руку над миллионными толпами падающих на колени?.. Да, после этого они с радостью исполнят каждое твоё слово, кинутся в огонь по первому твоему жесту, но, обретя силы, ты станешь и более уязвимым. Более зависимым от людской (или нелюдской) веры. Безнаказанно это сходит с рук только Спасителю, уж неведомо за какие заслуги.
      Горстка рыцарей Сигрлинн тут, конечно, не спра…
      Из леса вылетели первые стрелы, и меч сам прыгнул в Ракотову длань — бой, наконец-то! Прямой и честный, где всё ясно и понятно и где важно лишь одно — одолеть неприятеля.
      Орден Прекрасной Дамы словно только и делал, что ждал нападения. Высокие борта телег оставались подняты, за ними — в безопасности — слуги, выпряженные кони, припасы и тому подобное. Рыцари — все в броне — едва заслышав привычный свист, резко повернулись, припадая на колени и прикрываясь треугольными, зауженными книзу щитами.
      Невидимые лучники били на внушительное расстояние, куда не вдруг забросит железный свой болт старый добрый арбалет. Борта возов и песок под ногами мигом покрылись чёрной щетиной от воткнувшихся древков; иные бессильно отскочили от шлемов или наплечников, иные звонко клюнули в белоснежные щиты.
      — Ну, давно бы так, — проревел Ракот, забрасывая плащ за спину и высоко вскидывая меч.
      Орден Прекрасной Дамы — три дюжины братьев-рыцарей — спокойно развернулся в боевой порядок; острый клин спешенных воинов нацелился прямо на то место, откуда летели стрелы. Они отвлекут лучников неведомого врага, в то время как грумы выведут боевых коней.
      — Сегодня будет чуток попроще, — ухмыльнулся Ракот, нацеливаясь остриём меча туда, откуда летели стрелы.
      С клинка сорвалось нечто вроде стремительно разматывающейся тёмной ленты; миг — и там, где тянули тетивы неведомые стрелки, возникла чёрная сфера, заключившая в себя лучников.
      Рыцари Сигрлинн, как по команде, взглянули на Ракота — как показалось брату Хедина, с немым укором, мол, зачем же ты так, это ж нечестно, это не равный бой…
      — Ничего, — хмыкнул Владыка Мрака. — Вы мне нужны живыми.
      Тёмная сфера, отражающая стрелы, — простенькое чародейство, доступное множеству обычных смертных волшебников, но и его Ракот остерегался держать слишком уж долго. Впрочем, рыцари в белой броне не мешкали — пользуясь моментом, уже бежали грумы и оруженосцы, слуги торопились впрячь в телеги коней.
      Ракот усмехнулся и широким шагом, так, что лошадям приходилось переходить на рысь, двинулся вверх по пологому склону, туда, где чернели стены только что возведённой им темницы.
 

* * *

 
      Хедин, Познавший Тьму, занимался любимым делом.
      Новый Бог играл сам с собою в живые тавлеи.
      Прямо за его спиной пламенела арка портала, поднимавшаяся, словно крепостная башня; перед тавлейным столом раскинулся оживающий лес Кирддина, и мягкий дождь шумел по зеленеющей листве, барабанил по туго натянутому полотну широкого зонтика, под которым уютно устроился Новый Бог.
      Портал вёл в тот самый мир, откуда пришлось убраться Гелерре. В мир, где ожидала армия несчастных быкоглавцев, приведённая кем-то и поставленная на убой, потому что не было в Упорядоченном такого войска, что смогло бы в обычном бою устоять против подмастерьев Хедина.
      Собственно говоря, во всей этой истории Познавшего Тьму занимало только одно — ктопривёл это войско и как, во имя Орлангура и Демогоргона вместе взятых, он пронюхал, гдестоит разместить эту армию?
      Выводы из этих размышлений получались невесёлыми. Собрать воинственных быкоглавцев не составляло труда; взятые Гелеррой пленники, как показал допрос, принадлежали к простому и решительному народу, превыше всего ставящему воинскую доблесть. Подбить таких на далёкий поход — всё равно, что подарить ребёнку новую игрушку. И получалось, что кто-то заранее не только расставил западню на Кирддине, но позаботился и о войске, чтобы висело на плечах Новых Богов, — буде ловушка не сработает.
      Нет, молча покачал головой Хедин, делая очередной ход фигуркой морского змея. «На всякий случай» такую армию не собирают. Тут что-то иное…
      И это «иное» с каждой минутой тревожило его всё больше и больше.
      Что, если Дальние или Ямерт и его присные — что, если они получают сведения прямо отсюда, из лагеря Познавшего Тьму? Что, если кто-то из подмастерьев всё-таки соблазнился… не знаю уж, чем их можно соблазнить, но вдруг? Требовалось ведь точно рассчитать, кудаименно будет открыт нами портал, ведущий сюда, на Кирддин. Точно рассчитать и заблаговременно отправить туда армию…
      «Кто ещё кроме подмастерьев мог знать планы Нового Бога? Неужели Читающие? Чем могли соблазниться эти существа? Ну, например, новыми знаниями. Такие знания есть и у Молодых Богов, и у Дальних. Чтобы выявить изменника, нужны сведения», — подумал Хедин.
      Командиры — вот кто осведомлён, кто говорил с «жрецами, указавшими истинный путь». Эти «жрецы» — именно они-то и интересны. Человекоорудия Дальних (а кто ещё может с такой изобретательностью воздвигать перед ним одну стену за другой и при этом ещё и путать следы, закладывая бесконечные двойные петли и делая скидки?) — или всё-таки Молодые Боги?
      Портал открыт. Приманка заброшена. Пусть идут, если не боятся.
      Осторожно ступая, приблизился Ульвейн.
      — Аррис прислал вестника, повелитель.
      Хедин поднял голову, оторвавшись от игры.
      — Аррису определён был Мельин.
      — Совершенно точно, — поклонился Тёмный эльф. — Но… там все окончательно пошло прахом. Судя по виду гонца.
      — Зови, — лицо Хедина осталось бесстрастным, только глаза чуть сощурились.
      Гонец приблизился, такой же, как и сам Ульвейн, Тёмный эльф с вытянутым узким лицом и длинными шелковистыми волосами. Он только что вышел из боя — воронёная кольчуга рассечена в трёх местах, щёки и подбородок покрыты гарью, а эфес тонкого клинка и боевые перчатки — чужой кровью.
      — Говори! — Познавший Тьму прервал попытку гонца опуститься на одно колено.
      — Аррис влагает свою участь в длань великого Хедина, — задыхаясь, словно от долгого бега, едва вымолвил вестник. — Он нарушил приказ. Он вмешался.
      Названный брат Ракота коротко кивнул. Его взгляд оставался непроницаемым, но, окажись тут сам Аррис, знавший Хедина куда лучше, он бы понял, что Познавший Тьму сейчас просто в ярости.
      — Излагай, — бесстрастно произнёс Хедин.
      Гонец заговорил, торопливо, но не сбивчиво, по-эльфийски чётко выговаривая слова.
      — Разлом в мире Мельина извергает из себя полчища козлоногих тварей. Они сильны и смертельно опасны; тамошний правитель, человек, смертный, выступил против них, собрав большое войско. Но…
      Соратник Арриса очень спешил. Он принёс вести о гибельном разладе среди тех, кто может противостоять вторжению, и о том, что местные маги прибегли к магии крови как к последнему средству.
      Аррис, конечно, нарушил приказ и покачнул весы, угрюмо думал Хедин, движением руки отпуская вестника. Ульвейн повёл его к лагерю — сдать на попечение лекарям.
      Магия крови им не поможет, размышлял Познавший Тьму. Она сработает лишь на краткое время. Когда-то, в незапамятные времена, созданные на её основе заклятья и обереги в самом деле могли держаться столетиями. Но всё изменяется — даже здесь. Мы слабеем, козлоногие усиливаются. Не потому ли, что мы постоянно скармливаем Неназываемому хоть и пустую, но всё-таки плоть Упорядоченного? Когда-то этот способ казался мне и не только мне неплохой находкой, а теперь?.. Ведь сила его растёт, и дальше закрывать глаза на это — верная смерть. Не только моя, всего Упорядоченного. Я слишком хорошо помню чёрные щупальца, гонявшиеся за живыми в мире, пожираемом нашим заклятым врагом.
      Конечно, Аррису не справиться в одиночку. А мне опять придётся взвешивать и вымерять, определяя меру отпущенного, чтобы злосчастный Мельин не угодил бы в пучину ещё больших бедствий.
      Кирддин придётся оставить. Ещё немного — и один из ключевых миров окажется в руках, или, вернее, лапах Созидателей Пути, а допустить этого Хедин никак не мог. И, как бы ни были интересны и важны для него военачальники быкоглавцев, равно как и стоящие за ними — приходилось засучивать рукава и браться за давным-давно привычное, успевшее едва ли не надоесть дело.
      Спасать мир. Очередной, один из множества. Лечить симптомы, а не болезнь.
      Он бывал в Мельине, носился по его небесам коричневокрылым соколом. Вместе с Ракотом они похоронили Мерлина в мельинской земле, вместе, остолбенев, смотрели, как Спаситель благословил могилу великого мага и как Он ушёл — неторопливо, спокойно и скорбно, опираясь на посох, словно и впрямь чувствуя усталость от великих трудов.
      Может, перенацелить главный удар туда?
      Хедин поднялся, расправил плечи, хрустнул суставами. Читающий со своими шарами — невдалеке, вперившись в мягкое сияние, заключённое внутри сфер. Что видится ему там, какая волшба?..
      Многие века Читающие охотятся за каждым заклятьем, которое можно приписать падшим Молодым Богам, — безо всякого успеха. Ямерт, владыка света, Ямбрен, хозяин ветров, Яэт, повелитель мёртвых, Ялмог, хозяин вод, Ятана, мать зверей, Явлата, хранительница звёзд…
      Шестеро. Только шестеро, потому что седьмая, Ялини, хозяйка зелёного мира, отреклась от них, прошла искупление и тоже исчезла, не пожелав присоединиться ни к нам, ни к своей падшей родне.
      Были, конечно, и другие — Ярдоз, хозяин пылающих земных недр; Яргохор, водитель мёртвых Хьёрварда, Ялвэн, распорядитель холодов и ключарь снежных кладовых; Ярмина, дочь самого Ямерта, смотрительница утренних и вечерних зорь — меньшие, младшие из числа Молодых Богов.
      Почти забытые имена. Сейчас Хедин опять и опять повторял их, точно заново пробуя на вкус. Сколько сил отдано было борьбе… как сладок был миг триумфа, миг, когда они с Ракотом поняли, что победили — не просто одолев силой оружия, но превзойдя твёрдостью духа. Молодые Боги не выдержали угрозы Неназываемого, и Упорядоченное предпочло новых хозяев. Впрочем, скорее «распорядителей», нежели «властелинов»…
      След Молодых Богов так и не отыскался. Падшие боги исчезли, словно растворившись в безбрежных океанах Упорядоченного. Уж не помог ли кто поверженным, лишённым былых сил богам? Кто? Да хоть те же Дальние. Значит, не исключён союз обоих вероятных противников.
      Познавший Тьму отдавал быстрые приказы. Читающий уже нырял в незримых потоках Силы, омывавших Кирддин, искал нацеленные вражьи заклятья; поспешно свертывая лагерь, поднимались полки, готовясь к новому маршу; сам Хедин решительно смёл тавлейные фигурки в мешочек, поднялся…
      Сквозь пламенеющий портал прыгнул первый быкоглавец, ошарашенно повертел рогатой башкой. Четырёхрукий, как и предупреждала Гелерра, он разом мог орудовать и здоровенной секирой, держа её верхней парой ручищ, и щитом вкупе с малым топориком — эти были снизу.
      Да, из быкоглавых вышли отличные воины. На локоть выше обычного человека, в два раза шире плечами. Страшная секира сметёт любую защиту, проломит любую броню, кроме разве что выкованной гномами.
      Увидав Хедина, быкоглавец злобно взревел, размахнулся секирой; левая нижняя рука подняла щит.
      За первым быкоголовым великаном последовали сразу трое его собратьев, следом — ещё и ещё. Только-только начавшая оживать трава Кирддина втаптывалась в землю тяжеленными, подбитыми железом сапожищами — в каждый из них обычный человек с лёгкостью засунул бы обе ноги.
      Четыре, девять, шестнадцать — число быкоглавых росло.
      Хедин не обнажил никакого оружия. Просто стоял, скрестив руки на груди, и пристально глядел на нового врага.
      Да, конечно, Гелерра права. Познавший Тьму тоже слыхал об этих созданиях, как, впрочем, и о сотнях, тысячах других рас и племён в пределах Упорядоченного. Но для его целей быкоголовые обитатели степей и гор отдалённого мирка не годились — особым умом они не отличались, лишь жуткой силой. Встречались, конечно, исключения.
      Потребовалось совсем немного времени, чтобы вспомнить их язык — или, вернее, просто заговорить так, чтобы тебя поняли. Ещё одна небольшая преференция Нового Бога, пользующегося (во всяком случае, до недавнего времени) благорасположением самого Великого Орлангура.
      — Вы напрасно явились сюда, — медленно произнёс Познавший Тьму. — Мне не нужны напрасные убийства безо всякой цели. Впрочем, если вы так уж горите желанием расстаться с жизнями и до срока отправиться в смертные пределы, милости прошу. Мне как раз необходимы добровольцы для жертвоприношений. Магия крови, изволите ли видеть…
      Он очень надеялся, что в стремительно растущем клине увенчанных рогами голов найдётся хоть одна, которая поймёт, ктосейчас оказался перед ними.
      — Пусть выйдет решивший, что я — это враг, — продолжал Хедин, видя, что быкоглавцы принялись недоумённо переглядываться.
      Ответом стала ударившая прямо в лицо арбалетная стрела.
      Закалённый стальной оголовок с хрустальным звоном разлетелся пылью невидимых глазом осколков. Древко мягко скользнуло в ладонь Познавшего Тьму.
      — Кто сказал, что меня надо убить? — невозмутимо повторил он.
      От лагеря уже спешили его подмастерья, и Хедин тотчас вскинул левую руку раскрытой ладонью вверх — приказ немедля остановиться. Быкоглавцы пусть себе стреляют. Если он узнает то, что собирается узнать…
      Из портала выплеснулось уже несколько сотен рогатых созданий. Обтекая недвижного Хедина, крылья этого войска вдруг кинулись вперёд, устремившись прямо на замершие шеренги подмастерьев Нового Бога.
      «Кто управляет ими? Какие заклятья?» — резко бросил Хедин, обращаясь к Читающему.
      Тот невозмутимо продолжал нависать над своими шарами — точно и не неслась с ревом прямо на него лавина рогатых громадин.
       «Нет никаких заклятий, Познавший Тьму».
      Хедин смотрел в глаза замершего прямо напротив него секироносца. Ничего в них особенного не крылось, ни сверхъестественной злобы, ни особой кровожадности. Обычные глаза не шибко озабоченного мыслительной деятельностью существа, каких несчётно в Упорядоченном.
      — Что тебе пообещали здесь? — на сей раз ПознавшийТьму вложил в голос самую малость власти.
      Быкоглавец издал неразборчивое бульканье, судорожно передёрнулся и ринулся на Хедина, замахиваясь чудовищным топором.
      Древко оружия рассыпалось мелкими щепками, тяжеленное лезвие просвистело мимо Нового Бога, шлёпнувшись наземь где-то далеко за его спиной.
      — Кто привёл тебя сюда?
      Ульвейн с Гелеррой так и не получили внятных ответов на эти вопросы.
      Как всегда, всё приходилось делать самому.
      Арбалетчики быкоглавцев дали первый залп, целясь в неподвижных подмастерьев Хедина — напрасная попытка. Наконечники дробились, древки ломались, ни один болт даже не долетел до цели.
      — Кто послал тебя?! — взгляд Познавшего Тьму вбуравливался под толстый череп быкоголового.
      Противник Хедина зашатался, схватился за горло и опрокинулся. Мёртвый, как камень.
      В этот момент рогатые собратья погибшего сцепились наконец с подмастерьями Хедина, и Новому Богу поневоле пришлось отложить дальнейшие расспросы.
      Быкоглавые, казалось, не имели никаких шансов с самого начала. Идти против Хедина, Познавшего Тьму, — всё равно, что самому прыгать с утёса, навязав на шею камень потяжелее.
      Новому Богу ничего не стоило заставить всех своих врагов просто умереть. Без глупостей вроде огня, молний или тому подобного. Просто взять — и исторгнуть жизнь, прекратить её течение в один неразличимый миг. В незапамятные времена Истинным магам подобное запрещал закон Древних; нынешнему Хедину это тоже запрещалось, но уже другим законом — его Познавший Тьму поминал, наверное, чаще всего остального.
      Распорядитель Упорядоченного не мог даровать своим подмастерьям бессмертия или неуязвимости. Не мог наделить их силой тысячи горных великанов или одарить их мечи способностью рубить сталь с той же лёгкостью, что и ничем не защищенную плоть. Не мог превратить их в полубогов, одним мановением руки сметающих со своего пути многотысячные армии…
      Вернее — мог. Закон Равновесия ничего не запрещал напрямую. Он лишь управлял последствиями.
      Битва мгновенно вскипела, словно в старые добрые времена — только сейчас вокруг раскинулась оживающая земля Кирддина, а не серые скалы Хединсея. Мятежный маг некогда обрушивал на врагов волны пламени; Новый Бог мог лишь оборонить себя.
      Вокруг Хедина сгустился чёрный кокон. Непроницаемый снаружи, изнутри он представлялся совершенно прозрачным, названный брат Ракота видел и слышал всё, что творилось на поле боя. Шестеро или семеро быкоголовых ринулись на него, изо всех сил обрушивая огромные секиры на магическую защиту. Нанести ей ущерба они могли не больше, чем комары поверхности скалы, взбреди им в их крошечные головы безумная идея вонзить хоботки в камень.
      Подмастерья Хедина привыкли иметь дело с самым невероятным противником. Их не смущали ни рост, ни сила, ни блеск оружия. Накатившую волну быкоглавцев они встретили спокойно, хотя какое уж там «спокойствие» ввиду смертельной опасности? Просто в подручные к Новому Богу попадали лишь такие, кто умел заставить собственный страх придавать новые силы, а не отнимать те, что были.
      Быкоглавцев встретил настоящий вихрь — и обычных стрел, и тех, что несли магическую начинку. Чарами среди подручных Хедина владел каждый, и соратников Нового Бога не сдерживало никакое Равновесие.
      Четырёхрукие храбрецы проваливались в источающие огонь ямы, их обращало в ледяные глыбы, пластинчатые доспехи лопались и на открытые раны набрасывались полчища пожирающих кровоточащее мясо насекомых. Хедин видел, как Ульвейн, крутясь, словно волчок, с двумя тонкими, слегка изогнутыми эльфьими саблями в руках, ловко уклонился от взмаха чудовищной секиры, поднырнул под щит и ударил — снизу вверх, остриём в нижнюю подмышечную впадину. Видно, там проходили артерии — из-под руки быкоглавца хлынул настоящий поток крови, рогатая голова запрокинулась, и он рухнул.
      Хедин, конечно, мог закрыть портал, разорвав связь миров, и, конечно, этого не сделал. Пусть идут, пусть все ворвутся сюда, в Кирддин. Его подмастерья уже освоили магию этого мира, они легко чувствуют течение Силы, это куда лучше, чем очертя голову бросаться в портал — по другую его сторону всё может оказаться совсем по-иному.
      Повинуясь неслышимой команде Нового Бога, подмастерья медленно пятились, уступая быкоглавцам поле боя. Из портала вырывались новые и новые сотни рогатых воителей, но к этому Познавший Тьму был готов. Ему требовались командиры, и он их получит.
      Неподвижный чёрный кокон застыл прямо напротив раскрытой пасти пылающего портала; серые волны лишь бессильно бились о его поверхность.
      Познавший Тьму повернулся спиной к порталу и неспешно зашагал вслед за валом четырёхруких воителей, аккуратно огибая мёртвые тела. Его подмастерья знали своё дело: сколько раз им приходилось биться с такими вот силачами, чьи хозяева самонадеянно решали, что могут бросить вызов Новым Богам; они привыкли. «Сделай и не умри», часто повторял им Познавший Тьму, отнюдь не требовавший от своих непременного самопожертвования и «стояния в крови по колено». Завтра будет новый день, втолковывал подмастерьям Хедин. Новый день и новый бой. Заменить погибшего в полках Познавшего Тьму — не такое простое дело.
      — Я отбирал вас по одному из бесчисленного множества; вы — последняя стража Упорядоченного. Погибать вы не имеете права, понятно? Нет такого понятия, как «последний рубеж». Всегда найдётся ещё одна река, ещё один холм, ещё один перевал. Что? «Мы защищали женщин, детей и ослабевших?» — ерунда. Помните, что, решив героически умереть, вы обречёте на гибель куда больше этих самых женщин, детей и ослабевших.
      Его подмастерья твёрдо усвоили урок. В отличие от Ракота, как раз свято верившего в древние «ни шагу назад!» и «не дамся живым!».
      Быкоглавцы давили. Им казалось, что они побеждают — а на устилающие поле трупы сородичей они просто не оглядывались. И наверняка верили, что доблестно сражавшиеся попадают прямиком в небесные чертоги их местного бога, где рубятся в нескончаемых битвах, охотятся на невиданных зверей и пируют, не зная похмелья.
      Очень может быть, что они и правы. Древние Боги, истинные Древние Боги, первые, кого исторгло из своей утробы Упорядоченное, там, где искры дыхания Творца соприкоснулись с её косной плотью, пали ещё на Боргильдовом поле; но остались во многих мирах мелкие божки и полубожки, — их в своё время Молодые Боги либо просто не заметили, либо сочли недостойными внимания. Со временем эти создания осмелели; особенно после того, как в Обетованном воцарились новые хозяева, слишком занятые бесконечной войной с Неназываемым, чтобы особо обращать внимание на шалости мелких собратьев приснопамятного Бога Горы.
      Сам Шарэршен тоже тут, где-то в гуще боя, наверное, один из самых преданных названным братьям подмастерьев. Старается, отрабатывает свободу.
      Хедин ожидал, что быкоглавцы попытаются опрокинуть его полки; однако вместо этого рогатые воители вдруг вздумали резко выйти из боя — словно кто-то вовремя отдал им нужную команду. Стремительно разбившись на десятки и пятёрки, огрызаясь арбалетными выстрелами, они отходили к совсем недавно ожившим зарослям, забросив щиты за спину и не боясь предстать перед противником трусами.
      Познавший Тьму замер, сердито сдвинув брови.
      Этого манёвра он не понимал. Да, быкоголовые понесли потери, но дух их не был сломлен, они сражались яростно и — Хедин готов был поклясться! — за миг до этого не помышляли об отступлении. Но кто-то очень быстро разобрался в происходящем и отдал единственно разумный приказ.
      Чтобы справиться с подмастерьями, требуется куда больше двух десятков тысяч четвероруких силачей, пусть даже решительных, неустрашимых и свирепых.
      Хедин едва удержался, чтобы не заорать: «Стойте! Вы куда?!»
      Подмастерья не разрушили строй, не соблазнились истреблением бегущих. Вслед быкоглавым ударила магия, по-прежнему вырывая десятки из откатывающихся серых шеренг, но истребить всех чародейство не могло. Большинство рогатых воинов невредимыми достигли спасительного леса и растворились в его глубине.
 

* * *

 
      Рыцари Прекрасной Дамы не нуждались в зажигательных речах перед боем, а во время сражения — в чьих-то командах. Сейчас они застыли, окружив диковинный чёрный шатёр, по воле Ракота Заступника заключивший в себя неведомых стрелков.
      Бывший Владыка Мрака неспешно приблизился.
      — Славные какие, — только и хмыкнул он, завидев рогатые головы, по четыре могучих ручищи и серую чешую брони, облегающей вздутые мышцы.
      Пленники держались с истинным стоицизмом, очень быстро усвоив, что бросаться на чёрные стены совершенно бессмысленно. Десятка четыре, они со спокойным равнодушием уселись прямо на землю. Неподъёмная для людей тяга Зидды их, похоже, совершенно не волновала. Никто не бросил оружия, напротив, все держали наготове самострелы.
      Ракот усмехнулся. Он любил подобные схватки.
      Красный плащ соскользнул с широких плеч, клинок поудобнее лёг в ладонь. Названный брат Хедина дал рыцарям знак оставаться на месте и спокойно шагнул сквозь чёрную преграду — она не могла задержать собственного создателя.
      Быкоголовые воины, как один, вскочили на ноги. Самый быстрый успел разрядить арбалет прямо в живот вражьему чародею.
      Ракот проделал старый, но по-прежнему зрелищный трюк — клинком небрежно отшиб железный дрот в сторону.
      — Кто хочет сразиться со мной по-честному, один на один? Свобода для всех вас, если одолеете меня!
      Повелителю Тьмы, привыкшему отдавать приказы самым удивительным созданиям, не потребовалось много времени, чтобы освоить простой и грубоватый язык четвероруких воинов.
      — Как же, «по-честному»! — вдруг рыкнул один из быкоголовых. — Эвон, стрелу отбил! Ты любого располосуешь, плюнуть не успеет!
      Ракот усмехнулся.
      — Замечательно, что поняли — оружием с нами не справиться, даже окажись вас тут в сто раз больше, — невозмутимо ответил он. — Тогда ответьте, кому вы служите, что охраняете в этих местах? Ответите — отпущу всех. Нет — живьём зарою под ближайшей пирамидой. И не думайте, — со зловещей ухмылкой добавил Ракот, — не думайте, что я дам вам умереть смертью истинных мужей. Нет. Забью во-подземь, но сами живы останетесь. До того мига, пока не рассыплется чёрным прахом само солнце этого мира. Ну, что скажете?..
      Быкоголовые угрюмо молчали. Никто не бросился на неодолимого противника, даже в приступе отчаяния, и это было хорошо.
      Ракот не очень рисковал — подобные народы-воины почти всегда считают самым важным в своей жизни «правильную смерть», смерть в бою, «смерть воина». И куда страшнее пыток и боли для них угроза лишения посмертия, того, что они считают достойным себя.
      — Змеи, — вдруг сказал быкоглавец, тот самый, что посмеялся над предложением «честного боя». — Змеи нам за то платят, чтобы мы всяких-разных к пирамидам не подпускали.
      — Какие змеи? Опиши! — потребовал Ракот.
      …Быкоголовый закончил, и стены призрачной темницы рассеялись. Рыцари вскинули было оружие, но рогатые воители держали слово — прошли мимо недлинной цепочкой и потрусили к далёкому лесу.
      — За мной, — Ракот махнул рукой в сторону пирамид. — Взглянем поближе на эти куличики.
 

* * *

 
      …Отправиться в Мельин Хедину никак не удавалось. Быкоголовые рассыпались по окрестным лесам, но волновало Познавшего Тьму отнюдь не это. То здесь, то там вокруг его лагеря один за другим открывались новые порталы, и тот, кто творил их, явно знал своё дело. Уже не один, добрую дюжину миров соединяли с Кирддином пылающие призрачным огнём арки; и сквозь все те порталы двигались целые сонмы самых разных существ, не только быкоглавцев.
      Можно было оставить Кирддин, никакая «осада» не удержала бы Познавшего Тьму и его подмастерьев, но как уйти, если, как кажется, можно в следующий миг ухватить за шкирку тех, кто устроил всё это безобразие?..
      Скоординированность атак изумляла. Если это Дальние, то решающие сражения придётся устраивать в таком месте, где никакие порталы открыть в принципе невозможно и куда можно добраться только старым добрым способом — пешим порядком через Межреальность, совсем не так, как шло на штурм Авалона войско хединсейского тана.
      Он не мог оставить Кирддин. Не мог бросить своих подмастерьев — как оказалось, против такоговторжения им не устоять без его, Хедина, помощи. Он обязан был оставаться здесь и просто потому, что враги видели только его, и это давало гарпии с вампиршей лишние шансы.
      А Мельин… в Мельин пришлось отправить подмогу во главе с Ульвейном.
      Вестей ни от Гелерры, ни от Эйвилль по-прежнему не приходило.
      Неужели он ошибся в вампирше?..
      Нет, об этом и подумать невозможно.
      Она сделаетто, что от неё требуется. То, чего ждёт от неё он, Хедин.

      Свет в глазах Фесса померк, но сознания некромант не потерял. Правую руку оцарапали шипы на броне драконицы, под левую его подхватил Этлау. Магия вновь свободно текла сквозь них, заставляя кровь бодрее струиться по жилам.
      В абсолютной тьме царила абсолютная же тишина. Ни звука, ни стона, словно последний удар Салладорца разом пресёк всю жизнь в подземной камере.
       «Папа?»— мысленно окликнула его Рысь.
      — Я в порядке, — отозвался некромант. — Ничего не вижу только.
      Слева шевельнулся Этлау.
      — Негаторы магии более не действуют, — кашлянув, проговорил инквизитор. — И, похоже, сударь мой Разрушитель, никого, кроме нас, в живых тоже не осталось.
      — Эй, кто-нибудь! — вместо ответа гаркнул Фесс, вернее сказать, постарался гаркнуть.
      Тишина.
      Рыся осторожно выдула струйку драконьего пламени, смешно отставив нижнюю губу и враз сделавшись похожей на причудливый светильник где-нибудь во дворце Эргри или Арраса.
      Подземелье оказалось пусто — ну, если не считать валявшиеся на полу груды одежды и доспехи, скрывавшие полуистлевшие костяки. Этлау нагнулся, откинул задравшуюся полу плаща — на него из-под шлемного наличья взглянул нагой череп, словно из раскопанной древней могилы.
      — Ай да Эвенгар, — покачал головой инквизитор. — Ай да Салладорец. Как же это наши смогли завалить его в тот раз?..
      — Они его и не завалили, — отозвался некромант, опускаясь прямо на пол — ноги отказывались держать. — Это он сам так решил, похоже. Представил дело как свою гибель, а в саркофаге лёжа, думал, размышлял и планировал. Наверняка ещё и беседовал с Сущностью. Почти уверен, что всё это — Её план.
      Инквизитор, вполголоса бормоча по привычке молитвы, стал обходить камеру, склоняясь над костяками, подающими первые признаки «жизни». О собственном «отступничестве» он, похоже, напрочь забыл.
      — А вот почему мы-то уцелели, а, некромант? — спросил он, не поворачиваясь. — Что нас спасло? Не хочется верить, что мы и впрямь только и можем, что играть на руку этому чудищу…
      — Кто это говорит «мы»? — хмыкнул Фесс. — Салладорец, когда говорил, упоминал только меня. Это я, по его мнению, сугубо предсказуем и не способен ни на что, могущее «удивить Эвенгара».
      — Ты забыл, некромант, что мы уже довольно давно стоим спина к спине?
      Фесс усмехнулся.
      — Ну да, ну да, преподобный. Если бы не та комедия, что ты стал разыгрывать в самом начале…
      — Какая-такая комедия? — быстро и растерянно пробормотал инквизитор.
      — Да вот такая. Заставить меня поверить, что ты действительно преследуем Святым Престолом.
      — А, вот ты о чём… — вздохнул Этлау, завершая свой печальный обход. — Ну да, верно — мало у нас с тобой, Неясыть, теперь секретов друг от друга. Успел ухватить воспоминание-то. Догадался, молодец. Хотя я, собственно, и не сомневался.
      — И я не сомневаюсь, что ты не сомневался…
      Рысь фыркнула, выпустив целую струю пламени, окатившую потолок, и весьма выразительно уставилась на ссутулившегося инквизитора.
      — Это была их идея, — виновато развёл руками Этлау. — Я, конечно, с себя вины не снимаю. Понтифику нужен был выход из Эвиала, ну, а мне… Вопросы мои шли от меня, а не от Курии, некромант. Надеюсь, хоть это-то ты понимаешь.
      — Это-то я понимаю. А другого в толк не возьму — с кем ты, инквизитор? Мой путь ясен — я должен избыть Западную Тьму. А ты, чего ты хочешь, Этлау? На твой первый вопрос я ответил, если ты помнишь. Я нашёл Сущность в тебе, преподобный.
      — Да, Сущность и Спасителя и ещё что-то третье, чему у нас пока нет ни слов, ни понятий, — кивнул Этлау. — Я помню, мэтр Лаэда.
      — И что теперь, преподобный?
      — Полагаю, — медленно проговорил Этлау, — я уже отвечал тебе.
      — «Остановить Её», ты об этом?
      — Именно. Но… не только. Я ведь усомнился и в Спасителе, верно? И я недаром вспоминал пророчества Пришествия. Не забыл, некромант?
      — Разрушитель, Отступник и прорыв Тьмы.
      — Похвально, похвально, ты слушал меня со вниманием… — Этлау скривился. — Никак не отвяжется эта дурацкая манера вещать, — пожаловался он. — Так вот, мэтр, нравится тебе или нет, но мы с тобой — это именно Разрушитель с Отступником. А прорыв Тьмы… разве то, что мы видели только что и что пережили, не есть оный прорыв?
      — Не слишком ли громкие слова, Этлау? Это был всего лишь удар Салладорца…
      — Удар, снёсший аркинские негаторы, а уж они, поверь, кое-чего стоят, — перебил инквизитор. — И, я подозреваю, что на поверхности нас ожидает невесёлое зрелище.
      — Недобитые птенцы, зомби Клешней?..
      — Ты порой потрясающе наивен, Кэр. Хотел бы я тоже так… Нет, мой добрый некромант, там, наверху — прорыв Тьмы. И, если ты не знаешь, что это такое, — очень советую тебе приготовиться. Не хотелось бы тебя лишний раз откачивать.
      — А как же… мои друзья? — с заминкой выговорил некромант.
      Этлау только вздохнул и развёл руками.
      — Мы ничего не можем сделать.
      Драконий огонь внезапно потух, мрак вновь задёрнул занавеси.
      — Можем, всё мы можем, — прозвучал звонкий голосок Рыси. — Их надо забрать отсюда. Я отнесу их на Пик Судеб, к Сфайрату. Если им суждено… уснуть навсегда, то Пик… это хорошее место. Чистое, если ты понимаешь, о чём я, папа.
      Фесс понимал.
      — Что ж, ничего не имею против, — развёл руками инквизитор. — Спрячь подальше Ключ, мэтр Лаэда.
      — Не Ключ, Этлау, половину, только половину…
      — Ничего, и её тоже придумаем, как к делу пристроить. Пропустите, я впереди пойду. Света не подкинешь, некромант?..
      Не оглядываясь, они двинулись прочь из подземной камеры, разом превратившейся в погребальный покой. Фесс засветил небольшой огонёк, поплывший перед троицей. Рысь оставалась в человеческом облике.
      — Прорыв Тьмы, прорыв Тьмы… — проворчал некромант, когда они поднимались по серпантину винтовых лестниц. — Не вижу никакого прорыва…
      — Глянь сюда, Кэр.
      Повинуясь команде Фесса, огненный шарик пролетел туда-сюда по длинному коридору; весь пол сплошным ковром покрывали мёртвые тела, вернее — все те же прикрытые одеждой или латами костяки. И все они подергивались, шевелились, пытаясь дотянуться до проходящих мимо живых.
      — Это ещё не прорыв, это оружие Салладорца, — упорствовал некромант. — И то сказать — почему Эвенгар удрал? Почему не вернулся за второй половиной Ключа? Она ему не важна?..
      — Думаю, — спокойно заметил Этлау, — даже он не дерзнёт сунуться извнев то место, где прорвалась Тьма.
      — А как же мы?
      — Нам легче, мэтр, мы — непонятно почему — уцелели в самом сердце шторма.
      — Вот это мне особенно интересно, — буркнул Фесс. — Нас-то что спасло?..
      — Ну, если принять, что ты — Разрушитель, а я — Отступник…
      — Опять ты за своё, преподобный. А Рысь как же? Или, может, это еёнадо в «прорыв Тьмы» записать?
      — Всё шутишь, Кэр.
      — Дела такие — или смеяться, или плакать…
      — Это была чистая Тьма. Чистая, изначальная. Она сметёт любые барьеры и заклятья, но спасует перед чистым же Светом. А твоя дочка — Свет, — с необычной интонацией закончил Этлау. — Она — настоящий дракон, каким ему и следует быть. «Архетип», как сказали бы наши вивлиофикари. Тьма для неё — ничто, просто темнота, повод поспать, быть может. Даже если эта тьма сокрушает аркинские негаторы магии.
      — Драконы не неуязвимы. Я знаю, — возразил Фесс. — Видел сам, ещё под Скавеллом.
      — Я и не говорю, что все драконы такие, — неожиданно согласился инквизитор. — Другого… или другую… размазало бы в той камере по стенке и не помогла бы никакая броня. Это Рысь. Твоя дочка. Наверное, другой у тебя и быть не могло, мэтр.
      — Что-то ты стал вещать, преподобный, точно… — Фесс замялся. — Откуда ты всё это знаешь? О драконах, о Свете, о Тьме… о Рыське, наконец!
      — Всё просто — ты отлично поработал, Кэр, когда показал мне мою сущность. Словно по голове пудовым молотом, но зато выковалось что-то новое.
      — Жаль только, не ушло ничего из старого, — подала голос Рысь.
      — Мне тоже, — кивнул инквизитор. — Но кто знает, вдруг пригодится? Там, на последнем берегу?
      — До последнего берега ещё дотянуть нужно. Скажи лучше, преподобный… — некромант вовремя прикусил язык. Потому что Рысе этот вопрос слышать совершенно не полагалось. Ведь если на неё, по словам Этлау, не подействовала «чистая Тьма» — то что случится, если драконица столкнётся с Сущностью?
       «Ничего не случится,— беззвучно ответила негодная девчонка. — Прости, папа. Я… подслушивала. Но Сущность — это ведь не Тьма, верно? Мы это знаем, и ты и я. Она лишь использует Тьму, просто как оружие. Ты ведь тоже понимаешь это, папа. Так что не бойся. Я не брошусь на неё очертя голову и не постараюсь «красиво умереть». Это будет просто бессмысленно, от летящего камня Она и то претерпит больше урона…»
      Она права, подумал Фесс. Сущность — не Тьма. Хотя… Этлау утверждает, что Салладорец использовал эту самую «изначальную Тьму» — но как вышло, что я ничего не почувствовал? В конце концов, взывать к Тёмной Шестёрке приходилось не раз и не два. Они — вот настоящая Тьма этого мира. Её отражения, преображения, не злые и не добрые, а если и злые или добрые — так злостью или добротой самой многорождающей и многоразящей Природы, где смерть даёт начало жизни, а жизнь — смерти.
      Но ничего подобного здесь, в оставшемся позади подземелье, не было. Или Шестеро — это тоже не «чистая Тьма»?
      Катакомбы Аркина встречали их жуткой, гулкой пустотой. Да ещё иссохшими костяками, словно те пролежали невесть сколько времени в самом сердце салладорской пустыни. Эвенгар не экономил силы и не рисковал необходимостью повторных атак.
      Но… если он уничтожил всех и вся в подземельях… что случилось с зависшими, по словам того же Этлау, «меж смертью и жизнью»? Что с гномом, орком и полуэльфийкой?..
      В секретной камере ничего не изменилось. Во всяком случае, на первый взгляд. Те же три неподвижных тела, разве что у гнома вроде б руки были сложены чуть по-иному, или это Фесса уже подводит память?
      Этлау заскрипел зубами, но решительно подхватил на плечо Прадда; невеликий ростом инквизитор почти исчез под массивным телом орка; зеленокожие руки почти что волочились по полу. Фесс сделал было движение к Рыси, но его опередила драконица, легко вскинувшая на руки неподвижную полуэльфийку, так что некроманту достался гном.
      — Ничего, выберемся отсюда, перекинусь, всех потащу, — пообещала Аэсоннэ, видя изнемогающего инквизитора.
      …Выбирались из подземелий они долго, несколько раз устраивая привалы. Преподобный отец-экзекутор по-прежнему твердил о «прорыве Тьмы» и об «исполнении пророчества»; Фесс, однако, слушал вполуха. Он едва мог оторвать взгляд от Рыси-первой, от бессильно свесившихся рук, мотающейся головы; не тронутая тлением, полуэльфийка и впрямь «казалась спящей», как любят говорить сказители.
      — Утро наступает, — отдуваясь, заметил Этлау, когдаони наконец очутились на поверхности.
      — Какое ещё утро? — вокруг Фесса царила сплошная тьма. Где-то вдалеке полыхали пожары, но так — ночь как ночь.
      — Он прав, папа, — Рыся аккуратно опустила свою ношу на камни двора. — Сейчас утро, но рассвет не настаёт. Тьма прорвалась.
      Аэсоннэ произнесла всё это с нечеловеческим спокойствием и достоинством — как и положено гордой дочери великого племени драконов.
      — Не вижу ничего страшного, — проворчал некромант.
      — Не видишь? — зловеще прошипел инквизитор. — А ты глянь повнимательнее, туда, к воротам!
      …В толстых стенах Курии испокон веку хоронили её отличившихся слуг. Выдалбливалась неглубокая ниша, замотанное погребальным саваном тело вкатывалось туда и замуровывалось. Поверх водружали мраморную плиту с соответствующей эпитафией; сейчас эти плиты, истёртые ветрами времени, с треском лопались, звонкий дождь мраморных брызг барабанил по гранитным плитам двора; из раскрывающихся могил один за другим выбирались скелеты, таща за собой полуистлевшие грязные тряпки погребальных холстин.
      — Неупокоенные. В самом сердце Аркина, где нас всегда защищала Святая магия, — хладнокровно проговорил инквизитор. — Могли подняться все остальные погосты, но только не этот. А уж что делается сейчас в крипте кафедрального собора…
      — Все архипрелаты собираются вместе, — хихикнула Рысь. Дерзкую драконицу, казалось, уже ничто не могло испугать.
      — Ну, лезут мертвяки, ну и что? — не уступал некромант. — Неупокоенность я чувствую, не без того, но кроме неё — ничего. И этот самый «прорыв Тьмы» — он только здесь, или по всему Эвиалу?
      — Пока только здесь, — отозвался Этлау. — И пока это только неупокоенные. А очень скоро повалят всякие твари и тварюшки… навроде тех, что славно погуляли в Эгесте после твоего туда визита, мэтр Лаэда. А потом… авторы «Анналов Тьмы» напридумывали ещё немало, но я бы не стал обращать внимание на плоды их воображения.
      — Они вообще ничего не предсказали? — невинным голоском осведомилась Рыся, не сводя взгляда со скелетов, неуклюже барахтающихся среди мраморных обломков.
      — Ну почему же… В том, что первой стадией прорыва Тьмы станет разупокаивание даже самых надёжно укрытых погостов, соглашаются все до единого толкователи.
      — Папа, в Эгесте ты же смог отразить Сущность, да, папа?
      Некромант ответил не сразу.
      — Да, дочка, смог. Хотя… не уверен, что я Её именно«отразил», скорее Она отступила сама…
      — Потому что поняла, что ты — на правильном пути, — подхватил Этлау. — На пути к воплощению Разрушителя. И совершенно неважно, что ты сам для себя отверг эту роль. Иногда действительно все наши поступки оказываются во вред, — он начал было поднимать палец, досадливо сжал кулаки, оборвав движение.
      — Я не Разрушитель. И ты это знаешь, инквизитор.
      — Ты думаешь,что ты не Разрушитель, — мягко поправил его Этлау. — Я лишь вновь и вновь удивляюсь Её хитрости. Она предусмотрела всё, и даже возможность того, что Её избранник попытается уйти от своей участи, восстанет против Неё, но всё равно, водоворот понесёт его к одной-единственной точке, в которой… всё и решится.
      — Думаю, что задерживаться тут не стоит, — спокойно заметила Рысь, кивая на неупокоенных. Скелеты тем временем сумели разобраться, что к чему, и молчаливым строем двинулись к застывшему некроманту и его спутникам.
      Мгновение — и вместо жемчужноволосой девушки-подростка появился могучий дракон. Гибкая шея изогнулась, голова выразительно кивнула на неподвижные тела.
      Аркинские негаторы более не действовали, Рысь, Прадда и Сугутора на драконьей спине удерживало чародейство. Фесс и Этлау взгромоздились следом, и Аэсоннэ, с некоторым усилием взмахнув крыльями, оторвалась от земли, пусть для этого ей и пришлось пробежаться по двору, словно дикой гусыне.
      Неупокоенные проводили их равнодушными взглядами.
      От великого города, где вздымались шпили бесчисленных соборов, где тянулись длинные торговые улицы, где некогда бросали якорь корабли со всего света, — не осталось почти ничего. Кое-где догорали пожары — их некому стало тушить; среди развалин, точно муравьи, копошились фигурки в ало-зелёном: остатки армии Клешней смогли-таки овладеть руинами Аркина.
      — Где поури?! Где птенцы? — вырвалось у некроманта. «Поури в полном порядке. Птенцам, боюсь, крепко не поздоровилось, многие так и вовсе ушли,— отозвалась драконица. — Я велела карликам убираться из Аркина как можно быстрее. Надеюсь, большинство успело— это полезные слуги».Вокруг по-прежнему царила темнота — беззвёздная и безлунная. Небо казалось задёрнутым сплошной непроглядной завесой, даже не облаками, живыми, несущими в себе дождь.
      — Многие ушли, — вслух повторил Фесс. — А город-то стоит…
      — Ты о чём, некромант?
      — Птенцы Салладорца «сливались с Тьмой», пока дрались в городе. Наверное, когда иссякала заёмная сила Эвенгара, птенцы уходили. Но Аркин остался. Никакого сравнения с тем же Арвестом!
      — Да уж, — поёжился инквизитор. — Арвест. Бррр… до сих пор дрожу. Неприятное это занятие — умирать, доложу я тебе, сударь мой Неясыть… Прости, отвлёкся. В общем, что-то тут не то. Тогда на весь город одной Атлики хватило.
      Фесс помолчал, вспоминая. Да, Атлика… инквизитор прав, что-то с тобой и впрямь не то. Притащила трактат Салладорца. Откуда взяла, спрашивается?
      — Этлау, а святые братья вообще часто ловили кого-то на этот самый «Трактат о сущности инобытия»? Ну, из-за меченых рун?
      — Понимаю, о чём ты, — задумался Этлау. — Нет, нечасто. За последние пятьдесят лет — и вовсе никого.
      — А ведь Атлика орудовала в Ордосе, — напомнил некромант. — Потом появилась в Арвесте, уже с трактатом. Стёрла город с лица земли… и исчезла. Другие птенцы вон, тоже уходили…хотя, что я Аркин поминаю, когда Салладорец воскресал, один из его последышей отправился к своей любимой Тьме — и ничего. Только саркофаг раскололся.
      — Ты хочешь сказать, что Атлика — не та, за кого себя выдавала?
      — Подозреваю, — буркнул Фесс. — Что-то слишком уж много тут совпадений.
      — А какой смысл уничтожать Арвест, если не отбить вторжение Клешней? — возразил инквизитор, однако Фесс не ответил — смотрел вниз, на окутанные серой хмарью руины Святого города. Пожары угасали сами собой, словно чистое пламя, пусть даже и разрушительное, не способно было гореть в заполнившемся туманом воздухе. Инквизитор заметил, куда смотрит Фесс, взглянул тоже, передёрнулся.
      — В Аркине не осталось никого живого, — хрипло проговорил Этлау. — Тьма растекается окрест. Вскоре, как утверждают «Анналы», она должна остановиться… но потом отсюда начнётся Её последний поход.
      — Будет тебе, накаркаешь, — буркнул некромант.
      — Куда уж тут каркать… смотри, мэтр, наступает твоё время. Я помогу всем, чем только смогу — нет больше ни Курии, ни понтифика, ни мастеров Святой Магии… ничего нет. Только мы с тобой.
      — Ордос. Волшебный Двор…
      — Надо б освободить Мегану, — слабо усмехнулся инквизитор. — На её месте я б, наверное, поступил точно так же. Отступник не имеет права жить — однако ж мы с тобой живём, и Салладорец, получается, выступил на нашей стороне, дал нам свободу…
      — Нашу свободу мы взяли сами, — отрезал Фесс.
      — Будет тебе, будет… пустые это словеса, Кэр. Не знаю, во что превратится Аркин под пологом Тьмы, но, боюсь, это место проклято уже навсегда. Церкви Спасителя уже не подняться… если только Он сам не соизволит спуститься в Эвиал.
      В отдалении тёмный западный горизонт пересекла огнистая черта. Затем мелькнула ещё одна, уже на севере.
      — Всё падают и падают… — проворчал Этлау. — А что это падает — ума не приложу. Сроду у нас ничего подобного не случалось, и в хрониках ничего не вычитаешь…
      Ну да, закрытый мир, мельком подумал Фесс. Что на самом деле может тут падать?..
       «Поури останутся тут, неподалёку,— услыхал некромант. — На всякий случай».
      — А наши зомби?
       «Папа,— усмешка в голосе драконицы была едва заметна, — они уже не наши. С того самого мгновения, как Салладорец нанёс удар, и Аркин… изменился. У них теперь новая хозяйка».
      И вновь ты права, Аэсоннэ. Что ж это со мной? Не чувствую простейших вещей, азбучных, как говорится. Конечно, Сущность, мать и исток всей неупокоенности, уже их перехватила. Плохо, но по сравнению со случившимся…
      Вокруг Аркина странная темнота растекалась вширь, и весна умирала. Власть брало серое безвременье, сильно и неприятно похожее на вечный сон, который уже не закончится очередным пробуждением. Леса застыли недвижные, облетевшие, и ветер не шевелил нагих ветвей — ветры тоже умерли, всякое движение в воздухе и на земле пресеклось. Реки держались лучше и дольше. Текучая вода вообще одно из надёжных средств от неупокоенности. Одиночный мертвяк может и не перейти простого ручья, если, конечно, это обычный труп, сам выкопавшийся из земли, а не подъятый силой некроманта — иначе зомби Фесса никогда не вошли бы в реку, схватившись в приснопамятном бою с птенцами Салладорца.
      …Но сейчас сдавались и реки. Русла застывали, словно в них струилась не лёгкая вода, а тяжёлая глинистая взвесь; поверхность сделалась неправдоподобно ровной, гладкой, словно зеркало, только, в отличие от настоящих зеркал, в этих ничего не отражалось — даже оцепеневших деревьев, что застыли над поражёнными немощью протоками. Хорошо, что деревни опустели, ещё когда армия Фесса только приближалась к Святому городу; некромант от всей души надеялся, что Сущность соберёт здесь невеликую жатву.
      А потом в единый миг всё изменилось — Аэсоннэ пробила завесу распространяющегося сумрака. И внизу вновь зазеленело — весна пришла в аркинские пределы, ранняя и дружная. Шёл Месяц Воды, уже наступила его середина, и здесь, на границе Святой Области и Эгеста, снега давно отступили, а чёрные ветви в очередной, бессчётный раз выбросили готовое к бою воинство лопающихся почек, бьющих в небосвод зелёными оголовками.
      — Благодать, — выдохнул Этлау. — Словно и нет никакой тебе Тьмы…
      — Благодать, — согласился некромант. — Однако… не дает мне покоя эта Атлика.
      — Мне тоже, — признался инквизитор. — Но… если она служит, скажем, тому же Салладорцу, то зачем отражать нападение Клешней, пусть даже и такой ценой?
      — Другая у неё была миссия, — Фесс старался вспомнить сейчас мельчайшие подробности. — Клешни отбить — так, побочное, но полезное.
      — Гм, полезное… тебя, некромант, определить в Разрушители.
      — Быть может. Уж слишком настойчиво она мне подсовывала тот трактат.
      — Значит, она служила Западной Тьме?
      — Едва ли. Клешни ведь тоже с Её руки кормятся.
      Инквизитор раздражённо хрустнул пальцами.
      — Но она ведь не из магов!
      «А кто ж её теперь-то знает, — подумал Фесс. — Не из магов Долины, верно. И… я слишком привык думать, что, кроме нас, второй такой общины чародеев нет и не было. А что, если я ошибаюсь? Если действуют тут, в Эвиале, какие-то ещё сущности, мне неведомые? Может, они и Эвенгара сподвигли на его дела? Мне-то в Ордосе словом не с кем было перемолвиться, а Салладорец — школу создал. Набрал последователей. Написал трактат… стоп, а как он его размножил? Это ж какой труд нужен! Писцы, опытные переписчики… откуда им взяться? Кто тогда был грамотен, кто до такой степени разбирался в рунах, чтобы всё скопировать правильно? Тут ведь штрих на полволоса сдвинешь, как говаривал Парри, и всё, нету заклинания!
      Тьма и Свет, как я не замечал этого раньше? Кто же помогал Салладорцу в самом начале?!
      Откуда взялись последователи, эти самые птенцы? Он что, выходил на площади и проповедовал? Конечно, Академия — самое свободное место во всём Старом Свете, но такого не потерпел бы ни один ректор. Быть может, к Эвенгару и впрямь отнеслись со снисхождением, всё-таки свой; недаром ведь гонялась-то за ним Инквизиция, а не Белый Совет. Но всё равно — так просто набрать учеников у него бы не вышло. Или вышло бы, но за долгие годы — тайные общества, тройки, пятёрки, где рядовые знают только своего набольшего; а тут за считанные месяцы — целая школа, верные аколиты, ячейки по всему Эбину, Семиградью, Эгесту, Мекампу! Как там говорил Даэнур, если не врал, конечно же: «Трактат «О сущности инобытия» он написал за три месяца. Я не знаю, как ему это удалось. Он не ел, не пил и не спал. И не пользовался никакими источниками, не списывал ничего у древних. Он просто ставил опыты. С Тьмой. И, разумеется, ставил он их над самим собой».
      Х-ха, опыты он ставил.
       Ему же просто продиктовали этот трактат.
      Нет, погоди, это ты уже завидуешь. Не продиктовали, конечно же. Но что помогли— это почти наверняка.
      Кто помог? Сущность? Возможно… Тогда Атлика — тоже из числа Её избранных слуг? Нет, не сходится. Тогда она бы и пальцем не тронула ворвавшихся в Арвест. Или… тронула бы? Иногда мне кажется, что Сущность — не едина. Порой Она словно сама с собою борется… Или тут всё ещё сложнее? И в Эвиале сошлись какие-то иные, мне совершенно не ведомые игроки, просто использующие то, что подвернётся?..»
      Руки сами сжались в кулаки, некроманта затрясло.
      «Ты видел только то, что хотел видеть. Весёлую девчонку, быть может — подружку, потом — фанатичную последовательницу Эвенгара. Ты всегда относился к фанатикам с пренебрежением, их ограниченность, их слепота только поддерживали твои «широту познаний» и «открытость взгляда». И не замечал очевидного! Что Атлика появлялась исключительно там, где надо и когда надо; что она, именно она стала причиной твоей кровавой распри с Инквизицией; она подсунула тебе Трактат, и настойчиво склоняла «почитать» его; а потом просто уничтожила Арвест, словно показывая тебе пределы своей силы, и исчезла. Верить своим глазам в таких случаях нельзя — Атлике, если она маг, ничего не стоило навести сложную иллюзию, а самой скрыться — хотя бы по тем же «тонким путям», о которых говорил Сфайрат. Так что это, маски? Стоп, обряд в катакомбах, Атлика и Маски — они заодно? Слишком мало ты ещё знаешь, братец Кэр, о тех, кто действительно играет в Эвиале. Пешка ты, как ни крути, хоть и рвущаяся к краю поля…»
      — Что-то надумалось, Неясыть? — осведомился Этлау, не нарушавший размышлений некроманта.
      — Только то, что с Атликой не всё так просто, — честно признался некромант. — Но вот с кем она, за кого стоит — не знаю.
       «Если я её встречу, то, ручаюсь, папа, ты это узнаешь»,— посулила Рысь-Аэсоннэ, даже и не подумав извиниться за то, что опять подслушивала его мысли.
      — Только на то и надеюсь, — буркнул Фесс, решивший махнуть рукой на дурные манеры несносной драконицы. — Что б мы без тебя делали…
      …Рыся мчалась, и воздух стонал под её широкими крыльями. Слева — Нарн, справа — Вечный лес, а прямо под ними — многострадальный Эгест. Где-то там безымянная деревушка, где он, Фесс, встретил Рысь-первую, чьё бездыханное тело чуть покачивается сейчас на могучей драконьей спине.
      «Круг завершается», — подумал некромант. Вернее, петля, наверное, самая широкая из всех, пройденных здесь, в Эвиале. Северный Клык, башня старика Парри — степи Замекампья — Мекамп — Ордос; так завершилась первая. Ордос — Арвест — Большие Комары и другие окрестности ещё живого города — вторжение Клешней, удар Атлики и его собственное бегство; закончилась вторая петля. Нарн — Эгест — Вечный лес — Пик Судеб и конец третьей петли; четвёртая повела его далеко на юг, в Салладор и Кинт Ближний, закончившись в Скавелле, в тот миг, когда странная девчонка с исполинским чёрным мечом, тоже непонятно кто такая, явно не местная, не из Ордоса, прервала его нелепый бой против Клары Хюммель; пятая петля легла через Чёрную башню, вырвалась из её пылающих руин, вновь метнулась к Пику Судеб, а затем вторично устремилась на полдень, словно норовя провести некроманта по всем памятным ему местам — будто бы стараясь что-то втолковать.
      Он не внял немому совету. Вновь и вновь он слепо лез вперёд, точно муравей на стеклянную стенку. Уже лишившись Мечей, он всё равно не отворачивал. Это что, смелость, упорство, или глупость? Слишком много упущенных шансов. Слишком мало настоящих удач; одни потери. Лишь одно обретение — Аэсоннэ, дочка.
      Что дальше? Пик Судеб, оставить там мёртвых (всё-таки мёртвых, не обманывай себя, некромант!) — и что делать потом? С половиной Аркинского Ключа, бежавшим со второй половиной Салладорцем и Сущностью, растекающейся над руинами Аркина? «Семеро против Фив», порой говаривала Клара, принеся это изречение из какого-то далёкого мирка.
      И неужто Сущность предусмотрела даже такой поворот, неужто Она обращает его в Разрушителя против его воли, несмотря на его единственное и жгучее желание — покончить с Нею самой? Или Она настолько выше человеческих страстей? Настолько привыкла использовать людей как инструмент? Где он сможет остановиться и дать отпор? Где?..
      И сколько у него осталось времени? Будет ли мрак растекаться из развалин Святого Города и дальше или же остановится?
      Салладорец. Что-то с тобой не так. Явно не так. Выспренние речи, драматические появления… или это тоже часть плана?
      Фесс забыл о свистящем вокруг ветре, о несущейся внизу земле. Что-то очень важное оказалось совсем близко, надо лишь выстроить события в правильную цепочку и дать им верное толкование.
      А потом всё вдруг встало на свои места. Да так, что он, сам несколько опешив от этого, смог отстраниться от мыслей об Эвенгаре и вспомнить Сфайрата.
      Сфайрат… посмотрим, как ты станешь выкручиваться на этот раз. Драконам больше не остаться в стороне и не отделаться одним рейдом, как это случилось в Скавелле. Нет, им придётся вылезти из уютных пещерок, со внезапной злобой подумал некромант. И тогда…
      На миг он представил себе это — восьмёрку драконов во главе со Сфайратом и себя самого, верхом на жемчужной Аэсоннэ, клином несущихся прямо на стену абсолютного мрака, перегородившего Эвиал от земли до самых небесных сфер, знающих, что это их последний полёт, и…
      Тьфу, какая глупость. «Последний полёт». «Красивая смерть». Смерть красивой не бывает, можно умереть с толком или же без оного. Кэр Лаэда привык думать, что его отец погиб именно с толком — хотя последнее время некроманта всё больше одолевали сомнения. Те видения с отцом, что посещали его, — пришли из глубины собственной памяти некроманта? Или же это на самом деле весточка, поданная из Серых Пределов?..
      Однако бесконечная ночь, вместившая в себя столько разных событий, всё-таки уступала место утру. Солнце поднялось над Вечным лесом, разящие лучи устремились на затенённый запад, и ночные тени обратились в поспешное бегство — всюду, кроме Святого города. Сотканный из мрака щит играючи отразил натиск светлого воинства.
      Фесс оглянулся. Чудовищная сфера вытягивалась вверх, но, по крайней мере на глаз, не расширялась. Сперва сумеречно-серая, она заметно почернела, и если раньше сквозь пелену можно было различить уцелевшие шпили Аркина, то теперь там царила одна сплошная темень.
      — Наверное, так же выглядит и Сущность… — Этлау тоже поминутно оглядывался.
      — Нет, не так, — отозвался некромант. — Сущность — это настоящая чернота. Не Тьма, нет — просто отсутствие всего, в том числе и света.
       «А вот эту самую Тьму нельзя столкнуть с Сущностью?»— подала голос драконица.
      — Знать бы, как… — вздохнул Фесс.
      И в самом деле, как?
      На горизонте неколебимой крепостью, несокрушимой твердыней вырастал Пик Судеб, и невольно Фесс подумал, что здесь им и предстоит, наверное, настоящий «последний бой» — просто потому, что они не смогут ни сдаться, ни покончить с собой; так и будут отходить, пока спины не упрутся в холодный камень скалы.
      Проносясь над Эгестом, Аэсоннэ не таилась, и люди внизу разбегались в панике, едва завидев в небе жемчужнокрылого дракона. Большинство бросались к храмам Спасителя; небось, решили, что настал конец света, спешат помолиться в последний раз, попросить Его о снисхождении…
      День вступил в полную силу, когда выбившаяся из сил Рыся опустилась среди горных отрогов. Впереди зияла пещера — драконице не требовалось карты, чтобы отыскать проход, ведущий к Кристаллу Магии.
      А в проёме застыла человеческая фигура в полном доспехе; чуть покачивались перья кричаще-пышного плюмажа.
      Сфайрат в очередной раз показал, что умеет предугадывать события. Он ждал их.
      — Словно и не расставались, некромант.
      — И тебе тоже привет, о многомудрый Сфайрат.
      — Я смотрю, ты решил помириться со Святой Инквизицией? — усмехнулся дракон.
      — Не с инквизицией. Только с одним из них.
      — С Отступником, если быть точным, — вежливо поклонился Этлау.
      — С Отступником… ох уж мне эти человеческие выдумки, — покачал головой Сфайрат. — Идёмте внутрь. Что ты хочешь сделать с этими телами, Фесс? А, понимаю — похоронить глубоко и надёжно, чтобы никто не осквернил их могилы? На этот счёт не сомневайся, я покажу тебе подходящее место…
      Стиснувшиеся было кулаки некроманта разжались сами собой. Сфайрат не смеялся. Достойное погребение считалось очень важным у драконов — достаточно вспомнить галерею бывших Хранителей в глубине Пика Судеб. И сейчас ядовитый, язвительный дракон был искренен, он на самом деле решил, что Фесс совершил хоть один по-настоящему верный поступок — привёз сюда своих погибших друзей, чтобы с честью предать их земле.
      — Да простит меня многомудрый Сфайрат, но Святая Инквизиция считает, что эти трое несчастных живы.
      Дракон не удостоил отца-экзекутора ответом.
      Прибывшие осторожно опустили тела орка, гнома и полуэльфийки на каменные ложа в глубине одного из боковых коридоров. Отец Этлау в благоговении застыл перед Кристаллом; в отличие от Фесса он не мог заметить, что сам волшебный камень светится теперь не так ярко, а поверхность его покрылась сероватым налётом, словно бы паутиной.
      — Когда ты хочешь устроить погребение, некромант?
      — Я… взгляни на них сам, о мудрый дракон, разве они кажутся тебе мёртвыми? Прошло много месяцев с того дня, как… как они получили свои раны. Разве труп может сохраниться так долго?
      — И это говорит мне ученик Даэнура? — поморщился дракон. — Из того, что тыне заметил наложенных заклятий, не следует, что их там вовсе нет.
      — А они есть? — набычился отец Этлау, словно болея за доброе имя святых братьев. — Ты, некромант, вот что… не заваливай наглухо выход, ну к ним, туда.
      — Инквизитор, — Сфайрат впервые взглянул тому прямо в глаза, и Этлау, не выдержав, поспешно отвёл взгляд. — Я позволил тебе спуститься сюда, потому что всем нам осталось уже совсем немного. Но не испытывай моего терпения и не заставляй меня сделать твой земной путь ещё короче!
      — Я не думаю, что нам «осталось совсем немного», — решительно проговорил Фесс. — Мы пришли сюда с мыслями не о смерти, а о жизни, да простится мне эта патетика, многомудрый. Сущность прорвалась в Аркине, а Салладорец…
      — Унёс вторую половину Аркинского Ключа, я знаю, — кивнул дракон. — Возмущения сил оказались такими, что мой кристалл отражал всё это, словно в зеркале.
      — Другая половина у меня, — негромко произнёс некромант, разжимая пальцы.
      Кристалл Магии полыхнул яростным, несдерживаемым пламенем; серую паутину с его боков словно слизнул огонь. Сфайрат вскрикнул и отшатнулся, закрываясь локтем; Рыся не устояла на ногах, а Этлау и вовсе шваркнуло об стену.
      — Ключ… — просипел дракон, медленно отводя руку и сильно щурясь. Смотреть впрямую на артефакт он не дерзал.
      — Половина Ключа, — вновь поправил его Фесс. — Вторая осталась у Салладорца.
      — Никогда не думал, что человеческие руки смогут создать нечто подобное, — со вздохом признался Сфайрат, по-прежнему искоса глядя на чёрные, опоясанные огнём кубики в ладони Фесса.
      — Человеческие ли? — проворчал Этлау, с трудом вставая. — Откуда это взялось в Аркине? Кто его смастерил? Первые понтифики? Не смешите меня. Они и ночной вазы не смогли б измыслить.
      — Странные то речи в устах носящего рясу, — с холодной насмешкой заметил Сфайрат.
      — Я — Отступник, — гордо выпрямился Этлау. — Я более не в лоне Святой Матери.
      — И ты считаешь, это твоя заслуга? — хмыкнул дракон.
      — Нет, не моя. Но я надеюсь сыграть несколько иную роль, чем мне навязывают «Анналы Тьмы».
      — А почему, собственно говоря? — вдруг заинтересовался Сфайрат.
      — Я разуверился в Спасителе, — слова эти дались Этлау с явным трудом. — Я ношу в себе Тьму, и… и что-то ещё. Я лишь пешка. И мне не нравится то, что они, двигающие меня с клетки на клетку, хотят сделать со мной, когда я пройду до конца. И со мной, и с миром.
      — Ты решил, что Спаситель — не благ? — продолжал спрашивать дракон.
      — Не благ, — кивнул Этлау. — Я метался, я сомневался… молился тоже… а вот сейчас, стоя перед тобой, о мудрый дракон, я не нахожу в себе сомнений. Я обречён был умереть на улицах Арвеста, умереть честной смертью… а вместо этого стал куклой того же Спасителя.
      — Многие верные чада Святой Церкви сочли бы эту участь за величайшее счастье, — многозначительно заметил Сфайрат.
      — Верно. Сочли бы, — кивнул инквизитор. — И я сам бы счёл ещё совсем недавно. Но… бывает, что у куклы открываются нарисованные глаза. Я был там, дракон, я видел это, я смотрел за грань… там нет ничего, о чём говорит Священное Писание. Нет никакого посмертия, дракон. Нет ни милостей, ни кары. Нет воздаяния. Есть лишь утроба. Егоутроба. И… я не хочу туда. Лучше уж погаснуть, точно догоревшая свеча, чем терпеть такое.
      Фесс невольно поёжился — воспоминания инквизитора вдруг вспыхнули в его сознании.
      — Нам легче — Спаситель не имеет власти над родом драконов, — проговорил Сфайрат, но как-то не очень уверенно.
      — Не в этом дело, — досадливо бросил некромант. — Какая разница — имеет, не имеет… Сфайрат! Сущность прорвалась в Аркине и, наверное, вскоре одолеет последнюю преграду. Салладорец…
      — Но у тебя — половина Ключа, — перебил дракон, — Эвенгар, бесспорно, силён и способен на многое, но… Разве это его не остановит? То, что артефакт разъят надвое? Хотя, судя по мощи того, что ты сейчас в руках держишь, может, и ему хватит… не знаю, не могу понять, — Сфайрат раздражённо хрустнул пальцами. — А вообще — расскажите мне во всех подробностях всё с самого начала.
      Появившаяся вскоре Эйтери пожала некроманту руку и нежно обняла Рысю.
      — Рада видеть тебя целым и невредимым, Фесс. Кажется, руки-ноги на месте? В моих услугах не нуждаешься?
      — Не нуждаюсь, Сотворяющая. Разве что вот это… — и он показал изрезанную ладонь.
      — Ох ты… — враз посерьёзнела гнома. — Чем посёк-то? Чем-то ведь очень непростым…
      — Да вот этим, — на левой ладони Фесса возник шестигранник из Чёрной башни.
      — Ой! — вздрогнула Эйтери, так же, как и Сфайрат, закрываясь сгибом локтя. — У-убери. Пожалуйста…
      — Исток, — проговорил Сфайрат, осторожно заглядывая через плечо некроманту. — Ты носишь с собой самый настоящий исток.
      — Исток чего?
      — Чёрной башни, как нетрудно понять. Ты можешь возвести её где угодно и когда угодно — вот только не думаю, что у тебя осталось время этим воспользоваться.
      — Воспользоваться-то он, наверное, может, а вот сколько это продлится… — зябко поёжилась Сотворяющая. — Поставить-то можно, но потом…
      — Времени у нас нет, — кивнул дракон. — Но штука, бесспорно, могущественная. Значит, говоришь, при её помощи смог набросить Смертную Сеть?
      — Ты не прав, Сфайрат. Строить Чёрную башню вовсе не обязательно. Она всегда со мной, всегда. И я в любой миг могу войти в неё. Время для меня остановится… наверное.
      Дракон, Этлау и гнома слушали его, округлив глаза.
      — Твоя собственная Чёрная башня… ну да, ну да. Непременный атрибут Разрушителя, хотя впрямую «Анналы Тьмы» об этом и не говорят…
      Гнома метнула на инквизитора подозрительный взгляд — как-никак, не так давно разбрызгивала на главной площади Аркина свои эликсиры, вытаскивая некроманта с пыточного эшафота.
      — Не знаю, можно ли пускать такое в ход…
      — Боюсь, выбора у нас уже не осталось, — заметил Сфайрат. — В Кристалле сейчас — настоящая буря. Броня вокруг Эвиала истончилась. Он… открывается, если ты понимаешь, о чём я, Фесс. Новые сущности вторгаются в него, совершенно чуждые всему здешнему, самой природе нашего мира. Я не знаю, кто они, не знаю, зачем они здесь и почему. И… Кристалл трепещет так, словно чувствует сдвиг и смещение всей магии Эвиала и окрестностей. Не смотри на меня с таким ужасом, Эйтери, страх обессиливает. А вот что вызывает эти сдвиги и смещения, я боюсь даже думать.
      — Спаситель, — с мрачной торжественностью провозгласил инквизитор. — Он идёт. Пророчества исполняются. Разрушитель, Отступник, прорыв Тьмы — всё в наличии.
      — Интересно, — ледяным тоном поинтересовался дракон, — что, если я сейчас испепелю тебя, «Отступник», а прах развею над Пиком Судеб? Что тогда случится с пророчествами?
      — Ровным счётом ничего, — прежним тоном отозвался Этлау. — Пророчества — это просто запоры. Отодвинул их, распахнул створки — и больше о них уже никто не вспомнит. Так и здесь. Мы нужны, чтобы мир оказался в смертельной опасности. Чтобы все храмы — битком, чтобы стон и плач, чтобы общий крик — «прииди, прииди!»… А Ему только того и надо.
      — Если Он настолько могущественен — зачем какие-то условности, пророчества и прочая ерунда? — тихо проговорила Эйтери. — Просто войти в мир и взять его, как добычу…
      — Метафизика учит нас, что беспредельных, ничем не ограниченных Сил нет и быть не может, — Фесс припомнил уроки, затверженные еще в Долине. — Нет всемогущих богов или чего-то ещё. И оттого у Спасителя тоже есть свои пределы.
      — Но кто эти пределы устанавливает? — не выдержал Этлау. — Кто и как? И можно ли до него дозваться, попросить о помощи? Или нам остаются только сородичи нашего дорогого некроманта? Госпожа Клара Хюммель, например? Ну, ну, не поднимай брови, мэтр Лаэда. Святые братья встречались с ней и её отрядом, уже довольно давно, в Агранне. Может, ещё удастся как-то успеть?..
      — Клара сейчас очень далеко, на западе, — перебил инквизитора дракон, и на лице его застыло очень странное выражение. — Бьётся в Империи Клешней.
      — Откуда ты знаешь? — изумился некромант.
      — Я… следил, — признался Сфайрат. — После той нашей встречи, когда я определил, что она — на Волчьих островах, мне… оказалось тяжело вновь впасть в неведение, — как-то подозрительно скомканно закончил он.
      В глазах Эйтери мелькнула весёлая искорка, несмотря на все тяжкие известия:
      — Да уж не случилось ли так, что ты неровно к ней дышишь, о многомудрый дракон?
      — Что?! — взревел Сфайрат, мгновенно преображаясь. Струя кипящего пламени ударила вверх, огонь растёкся по купольному своду пещеры. Этлау, Фесс и даже Аэсоннэ бросились врассыпную.
      Страшный хвост несколько раз хлестнул вправо-влево, оставляя глубокие борозды на камне, прежде чем дракон наконец успокоился и вновь принял человеческий облик.
      — Это к делу совершенно не относится! — громогласно объявил он, мрачно глядя на втянувшую голову в плечи Сотворяющую. — Нам достаточно, что я точно знаю местонахождение чародейки и её отряда.
      — Я могла бы туда добраться, — осторожно проговорила Аэсоннэ, скромно потупив глазки — ни дать ни взять пай-девочка из дорогого пансиона. — Могла бы слетать. Одно крыло здесь — другое там.
      — Клара нам не помощница, — выпалил некромант.
      — Это ещё почему?
      — Да потому, преподобный, что она понятия не имеет, что такое Сущность и как с ней бороться. Думает, что на всё про всё хватит добытых у меня Мечей.
      Мельком Фесс подумал о масках, но затем отбросил беспокойство. Не до них сейчас. А если они действительно хотели добраться до Мечей, так уже наверняка добрались — едва ли Клара додумалась спрятать Мечи хотя бы вполовину так хорошо, как это сделал он, Фесс…
      — Мечи? Какие Мечи? Что за Мечи? — встрепенуласьЭйтери.
      Пришлось пересказать историю Алмазного и Деревянного Мечей, начиная с мельинских приключений Фесса, в ту пору ещё не некроманта, а всего лишь скромного воина Серой Лиги.
      — Нет, она нам понадобится, — Сфайрат вцепился себе в подбородок, напряжённо размышляя. — Может, ты не так уж и неправа, Аэсоннэ…
      Кэр отвернулся. Сказать по правде, встретиться с Кларой он предпочёл бы один на один и совсем в другой обстановке. Поражение до сих пор жгло ядовитой обидой. Как индюка спеленала, как мальчишку осилила! Ну ничего. Ещё посчитаемся.
      — А много ли вас таких, драконов? — услыхал некромант. Этлау говорил напористо и уверенно, не сомневаясь в своём праве распоряжаться. — Может, собрать вас всех вместе и…
      Сфайрат что-то резко ответил, похоже, напомнил инквизитору Скавелл и схватку его сородичей с Червём; мысли же Фесса внезапно приняли совершенно иное направление.
      Собрать вместе всех драконов — нет, это не поможет. Сущность надёжно защищена от подобных атак. А вот что, если…
      Нет, безумие. Сколько времени уйдёт на поиски?..
      Не так и много, если Рыся постарается.
      И тогдауже нанести Кларе визит вежливости.
      — Тёмная Шестёрка, — сказал он вслух. — Если собирать, так уж всех. И драконов, и их. Уккарона, Дарру, Ах-хи, Сиррина, Зенду, Шаадана — всех.
      Воцарилась изумлённая тишина.
      — Тёмная Шестёрка? — поднял брови Сфайрат. — А что… можно, конечно, но…
      — Мы успеем, — прозвенел голосок Рыси. — Я смогу, я быстрая.
      — Ты быстрая, но здесь потребна особая быстрота. Надо собрать все силы, Фесс. И Клару, и Шестерых — если, конечно, они тебя послушают.
      — В конце концов, некромант я или кто? Хотя Сущность готова к подобной атаке, — медленно проговорил Фесс. Всё-таки он не зря входил в новую, воздвигавшуюся по его воле и видимую ему одному Чёрную башню — там, в Аркине. — Она ждёт силы, мощи, натиска. Артефактов, ты прав, инквизитор. И Она готова отразить всё это. Что, в общем, неудивительно — после полутора-то тысяч лет подготовки. Сперва я ведь тоже хотел кинуться следом за Кларой, мне казалось, что всё кончено, что без Мечей я — ничто, и надежды на победу рассыпались во прах. Но потом… — некромант глубоко вздохнул. Он приступал к самой трудной части. — Мы можем планировать и рисовать стрелки на картах. Сущности от этого не жарко и не холодно. Она будет спокойно ждать. И Она не допускает ошибок. Не стоит надеяться, что Она создаст какое-то материальное вместилище для своей мощи, которое можно разрушить обычной магией.
      — Прекрасные рассуждения, — зло перебил Этлау. — Но что потом?
      — У нас — половина Аркинского Ключа, ключа ко всей неупокоенности Эвиала, — не обращая внимания на инквизитора, продолжал Фесс. — Завеса, отгораживающая Сущность от нашего мира, двояка — она сдерживает Западную Тьму, но также и не пропускает никого к ней. Мы не знаем — пока не знаем! — что за половина попала нам в руки и что она может: открыть ли дорогу Сущности, или, напротив, пропустить нас к ней. Надеюсь, что мудрый Сфайрат поможет ответить на это; я сам приложу все усилия, хотя, наверное, точно не сможет сказать даже сам Салладорец. Как бы то ни было, эта половина Ключа — наша самая большая надежда. Эвенгару ведь требовался артефакт целиком, он не собирался его разнимать. И если я правильно понял его намерения, то сейчас у него один выход — попытаться добыть вторую половину, силой ли, хитростью ли.
      — А почему он не может исполнить задуманное с той половиной Ключа, что откроет дорогу Сущности? — спросила Эйтери.
      — Потому что, я полагаю, Салладорец задумал нечто совершенно иное, нежели просто высвобождение Западной Тьмы, трансформу мира и «очищение его от людей». Эвенгар — исследователь… и сейчас он ставит самый главный эксперимент своей жизни. Ему недостаточно просто выпустить Сущность из клетки и потом покорно ждать, когда Она явится за ним. Он не из таких, он хочет управлять, а не болтаться на ниточке.
      — Ты знаешь всё это, некромант, или просто вещаешь? — недовольно скривился инквизитор. — Придумываешь?
      — Я несколько раз сталкивался с Эвенгаром. Я помню, что рассказывал о нём Даэнур. Салладорец легко мог добиться власти, он достаточно хитёр. При его-то способностях, полагаю, возникни у него такое желание, он состоял бы в преотличных отношениях со Святой Инквизицией. Подобно королеве Вейде. Но Салладорцем двигало нечто иное, и… — Фесс заколебался, — и это не только банальное властолюбие. Он хочет проникнуть в инобытие так глубоко, как это не удавалось ещё никому из смертных или бессмертных, а весь Эвиал для него — не более, чем набор стеклянных колб и калительных печей для мастера-алхимика. Но есть и ещё одно. У него имеются могущественные союзники. Те, кто помогал ему с самого начала стать именно Эвенгаром Салладорским, величайшим Тёмным магом Эвиала… — и некромант повторил свои рассуждения о Салладорце и Атлике.
      — Смелое утверждение, Фесс, — заметил Сфайрат. — Не слишком ли многое ты оставляешь на долю чистого воображения?
      — Не слишком. Меня легко проверить. Если отбросить всё прочее и сосредоточиться только на Аркинском Ключе, то получается вот что: Салладорец бежал из Аркина примерно на восемь часов раньше, чем мы. Если я прав, он попытается взять нас за глотку еще до сегодняшнего вечера. Ему тоже есть что терять и ему тоже надо спешить.
      — А если нет? — не уступал Этлау.
      — Тогда нам остаётся только собрать всё, что у нас есть… и двинуться на запад. С помощью драконов, разумеется. Но мне кажется, Салладорцу таки нужен целый Ключ. Физиономия у него была… скажем так, нерадостная, когда я вырвал у него половину артефакта. Думаю, тут ему не помогут даже союзники.
      — И это всё? Больше ничего? Никаких доказательств?
      — Салладорец искусно подгадал так, чтобы удар его птенцов совпал со штурмом Аркина имперским флотом, — начал было Фесс.
      — Это азбука стратегии, — перебивая, пожал плечами Сфайрат. — И отлично укладывается в теорию, что сам Эвенгар — всего лишь марионетка Западной Тьмы.
      — Птенцы и флот Клешней не пытались помочь друг другу. Они не взаимодействовали. Каждый был сам по себе. Атлика уничтожила Арвест, когда ничто не могло помешать ало-зелёным взять город и двинуться дальше.
      — Ну, и что? Допустим. Разве это доказывает, что Салладорцем движет нечто большее, чем желание поспособствовать «великой трансформе»?
      — Если бы он должен был просто завладеть Ключом, ему не потребовались бы никакие птенцы, — возразил Фесс. — Эвенгар просто появился посреди сражения, произнёс несколько выспренних фраз и исчез, мгновенно перенесясь именно туда, где хранился Ключ. Спрашивается, что ему мешало сделать это раньше, тихо и бесшумно, не привлекая к себе внимания?
      — Он говорил о том, что Аркин хорошо защищен, — напомнил инквизитор. — И птенцов следовало принести в жертву, чтобы открылась дорога…
      — Я бы не верил этому так безоглядно. Что, Курия немедленно бы обнаружила Эвенгара, приблизься он к стенам Святого города?
      — Ну, а вдруг? — не отступал Этлау. — Вдруг всё так и есть?
      — Мне такая магия неизвестна. А драконам?
      Сфайрат покачал головой.
      — Моя память крови молчит.
      — Моя тоже, — подала голос Рыся.
      — Вне зависимости, какая половина Ключа у него в руках, Салладорец от второй не отступится, — стоял на своём и Фесс. — Если ему нужно просто открыть дорогу Сущности, то хватит и половины.
      — Да, но как узнать, какая осталась у нас? — задумался Сфайрат. — Ты говорил, тебе потребуется моя помощь, некромант?
      — Если многомудрый Хранитель позволит зачерпнуть силы непосредственно у доверенного ему Кристалла Магии, я, наверное, смогу это сделать, — Фесс взглянул прямо в глаза дракону.
      Все так и обмерли.
      — Ты понимаешь, о чём просишь, человече? — с трудом справился с яростью Сфайрат. — Кристалл…
      — Один из восьми оставшихся источников магии Эвиала…
      — Да, но не «источник»! То, что преобразует, трансформирует, то, что…
      — Какая разница! — резко перебил некромант. — Я возьму многое, тут малым не обойдёшься, но иначе никак не получится.
      — Ты знаешь, что станешь делать, Неясыть? — Эйтери осторожно коснулась его рукава. — Тебе ведомы формулы, прописи, рецепты?
      — Нет, — честно признался Фесс. — Ничего такого мне не ведомо. Только наитие, Сотворяющая. Но разве ты не изобретала собственных эликсиров? Разве ты всегда следовала лишь записанному в книгах?
      — Нет, но…
      — Вот и я тоже. Слушайте все! Если у нас та половина Ключа, что откроет дорогу Сущности на восток, — то можно кричать «осанна!» и «аллилуйя», я ничего не спутал, Этлау? — и мы можем спокойно ждать визита Салладорца. Ну, а если у нас то, что откроет намдоступ к Западной Тьме… тогда, опять же, ждём Эвенгара в гости, если я всё правильно предположил. Хотя тут, признаюсь, возникает неопределённость.
      — А если нет? Если Эвенгар не станет марать руки о такую мелочь?
      — Соберём драконов. Воззовём к Тёмной Шестёрке. И будем драться — до последнего издыхания. Постараемся опередить Тёмного мага, едва ли он может в единый миг оказаться там, на дальнем западе…
      — То есть по Старому Свету он прыгать может, как хочет, а к Ней — ни-ни? Я б на такое не слишком надеялся…
      — Больше нам ничего не остаётся, Этлау.
      — А Эвенгар не может определить, что за половина Ключа попала к нему в руки?
      — Не знаю, Эйтери. Может, сумеет. Может, нет. Но для этого ему тоже потребуется Кристалл Магии. Салладорец оставит нас в покое, только если Сфайрат прав, и весь «план» Эвенгара — это освободить Сущность, и в руки ему попала именно та часть Аркинского Ключа, что нужно. В любом случае, ждать нам осталось недолго, и мешкать я не намерен. Многомудрый, могу ли я воспользоваться Кристаллом, — обратился Фесс к дракону. Сфайрат угрюмо молчал, и когда некромант уже отчаялся дождаться его согласия, вдруг кивнул — действуй, Кэр Лаэда.
      — Папа! — Рысь вдруг кинулась ему на шею. — Папа, не надо. Папа, ну, пожалуйста, не надо!..
      По щекам драконицы катились крупные слёзы.
      — Почему, дочка, почему? — шепнул Фесс ей на ухо, обнимая за плечи. — Что тут такого?
      — Кристалл не выдержит, я боюсь, — так же шёпотом ответила она.
      — Выдержит, дочка. Я постараюсь, — он осторожно отстранился. — Рыся, милая моя, ступай, я…
      Она только покачала головой.
      — Я буду рядом.
      — Глупая. А если со мной что-то случится? Хочешь, чтобы у Эйтери оказалось разом двое пациентов? Нет, иди, иди, пожалуйста. Будь рядом с Сотворяющей. И… помоги ей, если что.
      Фесс выпустил худые плечики Аэсоннэ и решительно повернулся к ней спиной.
      Всё, больше ничего нету. Ни пещеры, ни скал вокруг, ни всей разношёрстной компании. Даже Рыси, Аэсоннэ, дочки — и той нету. Остались только он и Кристалл. Да ещё чёрные кубики Ключа. Сфайрат не прав — человеческим рукам такого не создать.
      Пальцы сами вновь сомкнулись на тяжёлом шестиграннике.
      Чёрная башня всегда со мной, но сейчас она должна немного подождать.
      Кристалл ярился в небывалом бешенстве. Волны пламени катились из глубины, бились изнутри в отполированные грани, и Фессу казалось, что исполинский камень вот-вот лопнет, взорвётся, раздираемый сошедшимися в смертельной схватке силами.
      Некромант осторожно протянул руку; чёрные кубики Аркинского Ключа коснулись поверхности кристалла; магический камень был горяч, словно под ним кипел жидкий подземный огонь.
      Фесс отступил на два шага, крепче сжал в левом кулаке заветный шестигранник истока. Сдавил его, морщась от боли, и уже не удивился стремительно изменяющемуся миру вокруг.
      Пещера становилась библиотечным залом Чёрной башни; тянулись вдаль галереи книжных полок, прогибающихся под тяжестью массивных томов. Однако на сей раз прямо посреди пола, раздробив тёмную плиту, возвышался полыхающий кристалл; его сила борола мощь вынесенного из Башни амулета. Чудом удерживаясь на вершине, чернели кубики заветного Ключа; рвущееся из Кристалла пламя, казалось, пронзает их насквозь.
      Искать подходящие заклятья среди этих бесчисленных инкунабул? Безнадёжное занятие.
      Фессу казалось, что решение вот-вот придёт само, вынырнет из глубины памяти, он чувствовал это, подобно стоящему на пороге человеку, готовому сделать следующий шаг.
      Но вместо этого с одной из полок вдруг сорвалась книга и, трепеща страницами, точно диковинная стрекоза, зависла в воздухе прямо перед ним. Изумлённый, Фесс уставился в раскрывшийся том.
      Написано на непонятном языке, похоже на иероглифы Синь-И, хотя откуда в восточной державе могли знать хоть что-то об Аркинском Ключе?
      А прямо посредине желтоватой страницы оказался начертанный тёмно-красным рисунок: череда странных сцепленных кубиков на вершине кристалла. И это как две капли воды походило на реальность — именно так положил Фесс доставшуюся ему половину артефакта. Иероглифы поплыли, срываясь со своих мест, точно осенние листья в ручье.
      — Делай, как я говорю, — прозвучал тот самый грудной голос, что благодарил некроманта за освобождение, в том самом видении, где поури и ещё шестеро странных сущностей крушили Чёрную башню. — Окропи Ключ кровью, смотри, она у тебя уже течёт…
      — Я сам! — выдавил из себя некромант. — Я… должен… сам…
      — Ну, конечно, конечно, гордость человеческая, — вздохнул голос. — Окропи Ключ, не мешкай. У нас мало времени.
      — Кто ты?!
      — Ещё не понял? Тогда и говорить не стану, незачем зря раскачивать Весы. Торопись, некромант, ради всего для тебя святого, торопись!
      Фесс шагнул к пылающему Кристаллу, вытянул подрагивающую руку. Сквозь сжимающие шестигранник пальцы сочились быстрые тёмные струйки.
      Ключ вспыхнул ослепительно-белым, едва его поверхности коснулась первая капля. Вторая разбилась роем мгновенно сгоревшей пыли, ударившись о горящий камень магии.
      Иероглифы тем временем продолжали свой танец, и теперь они уже не казались бессмысленными. Повинуясь смутному наитию, некромант потянулся к Кристаллу, словно окунаясь в раскаленную купель, зашипел от боли. Взор застилало яростное сияние, и среди него — белый росчерк пылающего нестерпимым, слепящим светом Ключа. Поток силы — несдерживаемый, неостановимый — подхватил Фесса, швырнул его к стене Чёрной башни, словно норовя вырвать из-под горных корней, вновь унести туда, к последнему пределу, где от неба до земли поднялась непроницаемая стена, стена не-мрака и не-тьмы, стена не из этого мира, преграда, воздвигнутая нечеловеческими силами, сплетавшимися в диких плясках ещё когда не было ни самого Эвиала, ни иных, куда более древних миров, когда не было вообще ничего, один только Хаос, великий, беспредельный, не имеющий начала, но — могущий встретить свой конец: это пронеслась вдруг искажённая яростью морда козлоногого.
      …Однако камни Башни выдержали. Человеческое тело тупо ударилось о них, рухнуло на пол, застонало, попыталось подняться.
      Там, где был Кристалл, крутился тугой огненный вихрь, в нём плавал сияющий Ключ; со стороны надвинулась тёмная завеса, простроченная пламенными нитями; цепочка полыхающих кубиков, куда больше похожая на детскую игрушку, чем на могущественный артефакт, поплыла ей навстречу, слилась с ней, и…
      Медный звон басовитого колокола. Тёмная завеса разлетелась тысячами острых осколков, а следом за ней хлынуло Нечто, то самое, описать кое не удалось бы никакими словами. Некроманта вторично сбило с ног, однако он удержался на одном колене; перед его глазами словно развёртывалась невиданная битва — Кристалл Магии тоже взорвался, алые брызги смешались с чёрными, и огонь схлестнулся с серой мглой, прорезал её, опрокинул и погнал вспять.
      — Наш Ключ… наш… — вырвалось у некроманта.
      Эта половина Аркинского артефакта, похоже, отпирала именно ту часть барьера, что не допускала никого к Западной Тьме, оставляя в неприкосновенности преграду, удерживавшую саму Сущность.
      Фесс почувствовал, как из глаз покатились слёзы.
      Им повезло. В кои веки, после стольких неудач судьба улыбнулась им.
      Окровавленные пальцы разжались, шестигранник выскользнул и покатился по полу; Чёрная башня послушно стала таять, рассыпаясь лёгким туманом.
      Он вновь оказался на холодном полу сфайратовой пещеры, и к нему с воплем мчалась Рысь. И… он смотрел на мир нечеловеческими глазами.
      Некромант разом видел всё, и спереди, и сбоку, и сзади. Шевельнулся — по камню что-то заскрежетало, словно драконья чешуя.
      Ужас резанул острой бритвой по внутренностям, готовый расплескаться вокруг слепым безумием, но чудовищное наваждение уже проходило, глаза вновь, как и положено, смотрели прямо перед собой, и тело вновь облекала кожа, а не подвижная костяная броня.
      Рысь на миг замерла как вкопанная, а потом бросилась поднимать Фесса.
      — Папа, пап, что это было? Что с тобой? Ты в кого превращался?..
      — Ни в кого я не превращался, — некромант заставил себя улыбнуться. — Это морок, отражение от заклятья. Со мной всё в порядке, дочка.
      — Д-да? — Рысь, похоже, не слишком ему поверила. — А то тут такое вместо тебя появилось, у-у-у, страх один, да и только!
      — Что, дракон?
      — Если бы! Кабан — не кабан, но что-то вроде. Клычищи — во! Сфайрат бы обзавидовался. Лапы — что две моих шеи, когда я — не Рысь, а Аэсоннэ.
      — Всё прошло, — повторил некромант. — Мало ли что привидится, когда такие заклятья в ход идут…
      Он скосил глаза — половина Аркинского Ключа, целая и невредимая, по-прежнему возлежала на вершине пламенеющего Кристалла. Черные кубики, прочерченные огнём грани.
      — Нам удалось, дочка, — Фесс с трудом поднялся, опираясь на руку драконицы.
      — Что удалось?.. Ой, пап, да ты ж весь в крови!
      — Не преувеличивай, всего-то ладонь порезал… — он поспешил подобрать заветный шестигранник.
      — Эйтери! Эйтери-и! — заверещала негодная драконица, но Сотворяющую не требовалось подгонять, она уже была рядом, на бегу раскрывая заветную сумку со снадобьями и эликсирами.
      — Опять! — всплеснула руками гнома. — Теперь левую, эвон, искромсал?.. Держи его, Аэ, а то у меня кровоедка жгучая…
      Подоспели и Сфайрат с Этлау.
      — Вот именно так ты, мэтр Лаэда, и перекидывался там, в Аркине, — проворчал инквизитор. — Смотри, нас не сожри ненароком. А то, не ровен час, и ты, словно волколак…
      — Я не волколак и даже не верволк, — фыркнул некромант, морщась от боли в порезанной ладони: Эйтери не жалела снадобья, и впрямь оказавшегося жгучим, точно пламя. — Это просто отдача, ну, после заклинания…
      — Не хотел бы я с тобой схватиться, если это и впрямь — превращение, — покачал головой Сфайрат. — Но…
      — Мне удалось, — предвосхищая вопросы, быстро проговорил Фесс, меняя тему. — Ключ откроет нам дорогу к Западной Тьме, но не выпустит Её на свободу.
      Его слова встретил дружный вздох облегчения.
      — Повезло. Что тут говорить, повезло, — покачал головой Этлау. — Услыхал Он мои молитвы… — преподобный осёкся, втянул голову в плечи и даже зажал себе рот ладонью. — Если, конечно, успеем…
      — Будет тебе, «Отступник», — усмехнулся Сфайрат. — Ну что ж, Фесс, всё как ты говорил — если ты прав, то Эвенгар явится за недостающей половиной, ну, а если не явится…
      — Надо послать весть остальным драконам. На случай, если не явится.
      — Уже давно сделано, Фесс. За кого ты меня принимаешь? Все мои… и Аэсоннэ, конечно, тоже, — быстро поправился он, — сородичи уже спешат сюда. Спешат изо всех сил.
      Рысь как-то не шибко уверенно поправила волосы.
      — Ничего, не бойся, милая моя, — Эйтери обняла юную драконицу за плечи. — Я не я буду, если ты не произведёшь среди них настоящего фурора…
      — Какого ещё фурора?! — рявкнул Сфайрат. — Сотворяющая, оставь эти глупости. Нарядами и притираниями займётесь после… если мы, конечно, уцелеем.
      — Уцелеем, уцелеем, конечно же, уцелеем, — закивала Эйтери. — Все уцелеем, всё будет хорошо…
      — Так, может, не мешкать? — Этлау беспрерывно потирал руки от нетерпения. — Зачем нам дожидаться Салладорца, которому, быть может, всё это и не нужно? Может, он уже на западе, может, уже готовится… начать трансформу, убереги нас от этого… кто-нибудь!
      — Не «кто-нибудь», а мы сами, — мрачно поправил его Сфайрат. — Но нам всё равно надо дождаться остальных драконов. Только когда нас девять, мы способны обогнать само время.
      — Эвенгар придёт, — убеждённо повторил некромант. — А нам ещё ведь предстоит разобраться с Империей Клешней.
      — А чего с ними разбираться? — искренне удивился инквизитор. — Слуги Западной Тьмы, пропащие души, предавшиеся, гм, самой разнузданной некромантии, какая только возможна. Боюсь даже себе представить силу, потребную, чтобы двигать брошенные на Аркин орды этих зомби…
      — Мне вот донельзя интересно, зачем им вообще понадобился этот штурм Святого города?
      — Как это «зачем понадобился!» — фыркнул инквизитор. — Аркин — твердыня Церкви, опора духа. Думаешь, ничья вера не пошатнётся, когда весть о падении Аркинского понтификата разойдётся по Старому Свету? Думаешь, после этого Клешням не станет легче?
      Фесс покачал головой.
      — Это не обычная война. Вспомни Арвест, преподобный отче. Разве это был просто налёт? Тогда против нас ещё шли живые воины, обычные люди. Но как они себя вели?.. Разве Клешни пытались закрепиться на западных берегах? Ведь Арвест был не первый.
      — Верно, — кивнул Сфайрат. — Драконы помнят. Клешни время от времени высаживались в Семиградье, почему-то именно там. Дворцовые многодумцы Эбина считали, что Империя пытается захватить там портовый город, откуда начнёт планомерное завоевание Старого Света.
      — Не нужен им Старый Свет, — убеждённо проговорила вдруг Эйтери. — Ничего им не нужно, они все уже сами там мёртвые, мертвые правят, мёртвые ходят, мёртвые воюют…
      — Поэтично, но едва ли верно, — едко проговорил Сфайрат. — Не стоит, однако, отходить далеко в сторону. Да, Клешни — очень странны. Род драконов не помнит ничего подобного в Эвиале. Но что из этого следует, Фесс? Мне всегда казалось, что Империя — просто орудие Западной Тьмы, отсюда и все странности.
      — Верно. Орудие. Но кто им повелевает? Сущность или Салладорец?
      — Одно другого стоит, — буркнул Сфайрат. — Не вижу большой разницы.
      — Есть разница, — проговорил некромант. — Одно дело, если набег придумали там, на Клешнях, и совсем другое, если это дело рук Эвенгара.
      — А он не мог просто использовать обстоятельства?
      — Уж слишком точно попал. Словно знал, где и когда будет нанесён удар.
      — Эвенгару не откажешь в, гм, проницательности, — признался Сфайрат. — Мог и провидеть, прознать… недоступными для нас средствами.
      — Мне же кажется, что весь этот штурм, от начала до конца — его идея, — покачал головой Фесс. — Я, если честно, только сейчас начал понимать, с кем мы имеем дело. Один его удар — и все в Аркине легли мёртвыми, голыми скелетами, всю плоть словно огнём спалило.
      — А вы уцелели, — Сфайрат только руками развёл. — Теряюсь в догадках, Фесс.
      — Я ведь уже говорил…
      — У меня с головой порядок, инквизитор. Я отлично помню, что ты говорил. Но, если тыпомнишь, я тебе ответил, что сказки меня не интересуют.
      — Посмотрим, — обиделся Этлау, — как ты запоёшь, когда Он сюда начнёт спускаться.
      — Если «Он» начнёт спускаться, — передразнил преподобного дракон, — мой род исполнит свой долг. До конца, как и положено драконам.
      — Я тебя не понимаю… — начал инквизитор, но Сфайрат только махнул рукой.
      — И не поймёшь, а я тебе всё тут растолковывать не намерен, мы не в воскресной школе. Как скоро Эвенгар может оказаться здесь, Фесс?
      — Я же говорил — к вечеру.
      — Нет. Как скоро он сможет добратьсядосюда?
      …В этот миг где-то далеко-далеко, в заоблачной выси прокатился далёкий гром, и пол в пещере ощутимо вздрогнул. Эйтери невольно ойкнула, а Сфайрат в единый миг принял свой истинный облик.
      — Кажется, на твой вопрос уже ответили, о многомудрый дракон, — вздохнул Фесс.

      Мельин в руках узурпатора Брагги. Клавдий исполняет свою роль. Но самое главное — бароны остановили-таки козлоногих. Остановили, несмотря ни на что. Той самой магией крови, от которой он, Император, отмахивался и отпихивался. А бароны — ничего, руки испачкать не побоялись. Точнее, конечно, не «бароны», а «мятежная Радуга».
      Время утекает стремительнее, чем вода из худой баклаги. Если он, Император, не покончит с этой пирамидой в самое ближайшее время, им с Тайде будет просто некуда возвращаться.
      Но магия крови!.. Зарезанные дети!..
      А, может, это твоя собственная память мешает тебе и толкает под руку, Император? Память о детях-Дану на посыпанной песком арене, их впитывающаяся кровь, иззубренный меч в твоей руке, почти разорвавший жертве шею? Ты до смерти боишься возвращения этих воспоминаний, потому что они — квинтэссенция того, что пытались вложить в тебя воспитатели, та же Сежес? И сейчас ты прикрываешь красивыми словами собственную трусость? Разве ты колебался, когда отдал тот, самый первый приказ, бросив легионеров на подворья Орденов Семицветья? Разве ты думал о том, что случится с городом и горожанами, сколько осиротеет тех же детей, сколько их сгорит в почти неизбежном пожаре? Ведь и то сказать — не счесть малышей, сгинувших в Чёрном Городе, малышей, что не бежали, а в ужасе забивались под лавки или столы, наивно надеясь укрыться от жгучего пламени? Они ведь тоже погибли, и притом — безо всякой пользы. Да, конечно, легионы пришли в ярость. Да, простые обыватели мстили магам, и мстили безжалостно, но решающей победы ты тогда так и не достиг.
      Так, может, «для блага государства» действительно следовало послушать советов Сежес и Сеамни? Сделать своими руками то, что сейчас проделали Радуга и бароны?..
      Император тяжело усмехнулся.
      Если уж вспоминать уроки его наставников до самого конца, то он, напротив, оказался в выигрыше. Грязная работа сделана чужими руками, ему остаётся лишь с умом воспользоваться её плодами. Пусть народ и легионы проклинают тех, кто забирает у них детей. Это неплохо. Это даже очень хорошо. Узурпатору будет не на кого опереться, кроме баронских дружин. Но, чтобы перехватить удачу, ему, Императору, нужна его собственная победа — здесь, у коричневой пирамиды.
      У пирамиды, один вид которой заставляет бледнеть и дрожать даже самых закалённых центурионов.
      …Солнце едва поднялось над восточным горизонтом и попыталось дотянуться пока ещё неяркими лучами-копьями до цепи угрюмых пирамид, а Серебряные Латы с гномьим хирдом уже стояли в боевых порядках и старый легат Сулла привычно рявкал на чуть замешкавшихся легионеров, вставших в строй на секунду позже соседей.
      Император не собирался рисковать.
      Сеамни не отходила от него ни на шаг, ни днём, ни ночью, вот и сейчас, в простой кольчуге и высоком островерхом шлеме, сидела на резвой кобылке, не сводя с пирамиды застывшего, прозревающего нечто невидимое прочим взора.
      Рядом с Императором держалась и Сежес со своими помощниками: те едва не падали — ночь выдалась неспокойной, призраки тянулись бесплотными лапами к выложенной линии оберегов, отступали нехотя, щеря чёрные провалы пастей. Сежес велела не тратить на них силы — не станет пирамиды, не придётся заботиться и о её бестелесных стражах.
      Наступали по всем правилам. Рассыпавшиеся цепью велиты, манипулы в сомкнутом строю, прикрывшись щитами, готовые огрызнуться пронзающим ливнем пилумов. Прямоугольник хирда казался тараном, что, не заметив, снесёт любую преграду, опрокинет любого врага — вот только где он, этот враг?
      …Осталась позади незримая черта, образованная амулетами и оберегами, теперь вся надежда на чары волшебников, если призраки рискнут-таки выползти под яркие солнечные лучи.
      Но нет — коричневые стены приближались, а вокруг — тишина и бездвижность. Охватив пирамиду полукольцом, небольшое войско Императора продолжало наступать, угрюмые легионеры невольно горбились да выше поднимали щиты, словно ожидая ливня встречных стрел.
      Здесь, вблизи от Разлома, землю выгладило, содрав с неё нежную кожу родящей почвы и оставив один голый камень — словно нарочно приглашая легион к наступлению.
      До пирамиды оставалось два полёта стрелы, и манипулы невольно стали сходиться теснее, почти наваливаясь боками друг на друга.
      Император опустил руку в седельную сумку, туда, где, обмотанная бычьей кожей и ремнями, лежала белая костяная печатка.
      Последнее средство, если дело повернётся совсем уж скверно.
      …Как всегда, «такое», если и случается, то исключительно внезапно. Против Императора не стояло могучей армии, как на Ягодной гряде, не мчалась в атаку неистовая семандрийская конница — одна лишь пирамида, за которой, как доносили разведчики, никто не прятался, да и много ли там спрячешь, если в полусотне шагов пролег край Разлома?
      Но по коричневым скатам внезапно прошла короткая судорога, а над пропастью взметнулся высоченный и широкий «зонтик» белесой мглы, накрывший пирамиду, словно плащом.
      Серебряные Латы разом остановились, не требуя команды.
      Серый плотный туман впитывался коричневым камнем, втягивался в трещины, крупными каплями скатывался по ступеням; негромко, но тягуче и мрачно заныл ветер, раздирая себя о вершину пирамиды.
      Всегда смирный мерин Сежес дико заржал, запрокидывая голову и едва не сбрасывая волшебницу. По граням пирамиды зазмеились трещины, осколки плит медленно поднимались и зависали в воздухе, мало-помалу складываясь в гротескные фигуры, пугающе сильно напоминающие козлоногих.
      Разлом оживлял свою гвардию.
      — Сежес, — произнёс Император одними губами, не поворачивая головы к чародейке, — Твоя очередь, волшебница.
      Её пятеро помощников, бледные и растерянные, в ужасе глядели на бывшую гордость Голубого Лива. Первой опомнилась Асмэ, схватила за руки Мерви и Диокана; Серторий подхватил Дильена, протянул другую ладонь, вместе с рыжей аколиткой замыкая кольцо.
      Коричневая пирамида разваливалась всё быстрее и быстрее.
      У пока ещё целого подножия споро выстраивались козлоногие, подражая Серебряным Латам тесными рядами и ровными прямоугольниками собственных «манипул».
      А чародеи медлили, что-то бормотали, зажмурившись и взявшись за руки. Сежес насилу успокоила своего конька, расстегнула ворот — на блистающей, точно диамантовая, цепочке висело голубое облако, орденский знак Лива.
      — Сейчас, — выдохнула она, и все пятеро её помощников разом вскрикнули, точно от боли; сама чародейка изогнулась дугой, словно швыряя вперёд неподъёмную каменную глыбу.
      — Вперёд, мой Император, — прошептала она и стала заваливаться набок, Вольные из числа ближней стражи едва успели подхватить исхудавшее за последнее время, почти невесомое тело.
      Правитель Мельина ожидал, что в рядах козлоногих сейчас полыхнёт пламя или туда грянет молния, или, скажем, под ними расступится земля, однако секунды текли, а на поле боя ничего не происходило.
      Тем не менее Император резко вскинул правую руку, и буксинщики тотчас сыграли атаку.
      Словно рождаясь из глубины, из сердца каждой манипулы, над полем повис низкий и грозный рык. Когда Серебряные Латы сойдутся на расстояние броска пилума, рычание обернётся яростным, оглушительным боевым кличем легионов, одинаково страшным и для людей, и для нелюди. Велиты вскинули луки, первые стрелы прочертили небо, взмывая по высоким дугам над полем боя, застывая на краткий миг в самой верхней точке — с тем, чтобы низринуться вниз, алчно отыскивая цель остро отточенными жалами.
      Наверное, умей стрелы говорить, они сказали б, что нет ничего прекраснее этого мига на высоте, когда под тобой — сходящиеся квадраты войск, тысячи сильных и храбрых рук, внимательных глаз, напруженных ног и спин; они сказали б, что секунда, когда перед тобой, как кажется, такое множество целей — высшее блаженство; исчезающая терция времени, когда забываешь, что твой полёт задан натяжением тетивы стрелка и углом возвышения лука…
      И люди бы поняли, особенно те, кто любит ссылаться на обстоятельства и кивать на Судьбу; но мы — не стрелы, и сами выбираем свой путь, мы свободны от рождения до могилы и только сами куём свои цепи.
      Ты тоже выковал свои собственные кандалы, Император. Они волочатся за тобой, звеня при каждом движении, тянут тебя назад, пригнетают к земле, у тебя нет даже той секунды, что имеют стрелы, зависнув в вершине смертоносной дуги.
      Выпущенный велитами первый залп взмыл и рухнул, негустая сеть стрел накрыла выстроившихся идеальными квадратами козлоногих, со странным звуком пробивая составленные из каменных обломков тела — наконечник словно встречал сперва слой льда и потом уходил в воду.
      Козлоногие не шевельнулись. Однако несколько фигур в их рядах дрогнуло и осело вниз, окутываясь облаком пыли и рассыпаясь бесформенной грудой. Оружие легионеров обрело власть над врагом, и ничего большего бывалым центурионам не требовалось.
      Войска сошлись почти вплотную; велиты спешили выпустить последние стрелы и отойти назад через сжимающиеся промежутки между стенами щитов; козлоногие, потеряв десятка полтора своих, тоже не стали больше мешкать.
      Немые, эти создания устремились вперёд беззвучно, без боевых криков — но от топота каменных ножищ застонала земля. Коричневой пирамиды больше не было — на её месте остался лишь небольшой рукотворный холм, высотой с обычную деревенскую избу.
      Каждый из Серебряных Лат точно знал, что ему надлежит исполнить, и не нуждался в командах. Словно единое целое, манипулы извергли ливень пилумов, но, поскольку каменные твари и не думали останавливаться, первая шеренга опустилась на одно колено, укрывшись щитами и выставив длинные копья.
      В следующий миг мёртвый каменный вал с грохотом налетел на воздвигшуюся плотину, выкованное человеческими руками железо хлестнуло по каменным обломкам, скреплённым иномировой магией. Козлоногие твари не имели никакого оружия, но один их удар проламывал щиты.
      Серебряные Латы встретили натиск шквалом летящих из-за сомкнутых щитов пилумов и частоколом выставленных копий. Коричневая волна выплеснулась вперед, исходя, словно вытекающей в воду кровью, — клубящейся пылью от рушащихся наземь осколков зачарованного камня. Сежес ли сделала тварей уязвимыми для человеческой стали, или это работало старое чародейство Нерга (если, конечно, таковое вообще существовало изначально, в чём Император теперь сильно сомневался) — кто знает, во всяком случае, порождений Разлома можно было убивать, а большего в тот момент и не требовалось.
      Легионеры, привыкшие сражаться и с людьми, и с магами, и с Дану, стоявшие против знаменитого гномьего хирда, бивавшие и баронов, и семандрийцев, и пиратов, схлестнувшиеся насмерть с козлоногими, когда те едва вырвались из породившей их бездны, — сейчас лишь крепче сбивали щиты да, наваливаясь левым плечом, норовили ткнуть каменного супостата копьём, пилумом или гладиусом. За холодным воинским мастерством ветерана вскипало нечто новое.
      Не просто боевой азарт, не просто желание выжить, не просто ощущение, что защищаешь свой дом и дело твоё — выс око и справедливо. Нет, люди сошлись врукопашную даже не с нелюдью, а с чем-то абсолютно несовместимым с самим миром.
      С солнцем в небе, с белой косынкой облаков, прочертившей голубизну, с плавным течением рек, с бушующим гневом океанов; с холодом ледяных корон, увенчавших горы, и с жаром безводной пустыни. Даже смерти, простой и понятной, порождения пирамиды оказывались чужды целиком и полностью. Они сражались не для того, чтобы победить, они не ощущали ни боли, ни гнева, ни ненависти. Они просто шли вперед и бездумно крушили все, что оказывалось у них на пути.
      Сложенные из мертвых осколков порождения могущественной магии, не доброй и не злой, а просто запредельно чужой, эти существа сражались и не отступали, лишь потому, что не умели. Без знамён и командиров, они бились каждый в одиночку, в отличие от легионеров, чувствовавших не просто соседа по строю — но товарища, готового, если надо, прикрыть друга собой.
      Строй Серебряных Лат прогнулся, но выдержал. Заманивая тварей в промежутки между манипулами, легионеры по сигналу буксинщиков разом наваливались с двух сторон, давя и круша всё, что оказывалось меж двух стен щитов. Копья били с быстротой разящих змей, легионеры, рыча, смыкали ряды над упавшими и давили, давили, давили — манипула превращалась в огромный пресс, втаптывавший во прах каменных слуг пирамиды.
      В яростном круговороте боя обычному бойцу кажется, что он сражается уже вечность. Что миновали эпохи и зоны, что солнце застыло на небе, пригвождённое к нему могучим чародейством. Некогда утереть пот, глаза и нос забивает едкая коричневая пыль, словно Серебряные Латы все разом очутились на каторжных каменоломнях; первые ряды орудовали уцелевшими копьями, задние же затверженными движениями метали пилумы через головы сцепившихся перед ними товарищей. Ну а те, кто лишился копий, уперев четырёхфутовые щиты в землю, пускали в ход мечи.
      Легион легко менял тактику боя. Мог, как на Свилле, встретить налетающую конницу ураганом пилумов, мог броситься на противника с мечами наголо, мог давить оказавшегося упорным неприятеля сплошной стеной щитов-скутумов, когда бойцы, вкладывая в удар всю массу, старались сбить врага с ног и уже после этого поразить гладиусом.
      И даже сегодня, сражаясь с порождениями вражьего чародейства, манипулы не нарушали порядок чередования в строю, дравшиеся в первых рядах ловко менялись местами с задними, отходя вглубь для краткого отдыха или чтобы перетянуть рану.
      Они не думали об этом, простые солдаты Империи, но сегодня они бились так же, как и их пращуры на Берегу Черепов; медленно стягивали кольцо, и козлоногие шаг за шагом отступали, гибли от рук легионеров. Под ударами каменных чудовищ ломались щиты, разлетались щепками крепкие древки копий, шлем неудачливого легионера вдавливался в месиво, только что бывшее его плотью, но Император видел, что линия Серебряных Лат всё ближе и ближе придвигается к Разлому.
      Впервые легионеры теснили тварей из бездны, и притом безо всякой магии крови.
      Окружённый стражей из Вольных, Император оставался позади, приберегая небольшой боевой запас. Он видел, как гномий хирд, ощетинившись длинными пиками, рвал и втаптывал в землю каменных монстров, а знамя с Царь-Горой и имперским василиском уже трепетало почти у самого Разлома; видел, как, несмотря на потери, манипулы, точно гончие, повисли на пятящихся тварях, прижимая их к самой пропасти. Не было ни времени, ни места для тонких маневров, ложных отступлений и ударов из засад: сегодня всё решалось схваткой грудь на грудь, и Серебряные Латы выдержали.
      …Первая из каменных бестий очутилась на краю обрыва, попыталась уклониться от брошенного пилума, одна из лап соскользнула, и козлоногий сорвался вниз. Он падал беззвучно, и живой туман так же бесшумно, без всплеска, поглотил его.
      Порождения Разлома не боялись и не отступали — их шаг за шагом выдавливали, толкали к пропасти, и срывались они, всё так же пытаясь зацепить хоть кого-то из людей, укрывающихся за избитыми, растрескавшимися щитами.
      Сомкнувшийся, единый строй людей и гномов замер у обрыва. Последний из козлоногих сгинул в белесой мгле, остались только бесформенные груды коричневых обломков. Центурионам пришлось чуть ли не силой оттаскивать легионеров от пропасти — кто-то готов был кинуться туда, очертя голову. Былой ужас исчез, как не бывало; мечи загремели о щиты (у кого они уцелели), победный салют легионов…
      Холодная волна ужаса.
      — Всем назад! — срывая голос, закричал Император. Не знал, почему, отчего, зачем, но так было нужно. Буксинщики заиграли отступление.
      Серебряные Латы привыкли повиноваться. Когорты отхлынули от Разлома, дружно подались назад — и вовремя, потому что над пропастью взметнулась настоящая волна белой мглы, точно океанский вал; густой и плотный туман заволок то место, где совсем ещё недавно стояли упоённые победой люди; когда же мглистый язык медленно и нехотя втянулся обратно, тел погибших там уже не оказалось — всё исчезло вместе с доспехами.
      — Слава Императору! — крикнул кто-то из опомнившихся легионеров; клич подхватили десятки и сотни глоток. — Слава Императору! — гремело над бездной, и, казалось, даже сам Разлом замер в неуверенности, прислушиваясь к людскому торжеству.
      — Их можно бить, — Император повернулся к бледной Сеамни. Дану за всё время сражения не проронила ни звука, не пошевелилась — замерла в седле алебастровой статуэткой. — Их можно бить, и мы их задавим, Тайде!
      Бывшая Видящая молча взглянула на него — чёрные глаза полны слёз.
      — Что с тобой? — опешил Император, протягивая руку и обнимая тонкие плечи.
      — Это всё не настоящее, — едва слышно шепнула Дану. — Это ловушка, Гвин. Мы должны были победить, увериться, что уж теперь-то…
      — Ты так чувствуешь?
      Молчаливый кивок.
      Вокруг гремели приветственные крики войска, легионеры и гномы шумно радовались победе, а сам Император внезапно ощутил себя, словно на горном леднике.
      Да, успех достался им поразительно легко. Конечно, и в когортах, и в хирде есть потери — но сама пирамида почти что стёрта с лица земли, воинство её защитников истреблено… однако изменилось ли хоть что-нибудь в Мельине?
      Зашевелилась и застонала Сежес, пролежавшая всё это время без чувств.
      Что ж, очень кстати, чародейка.
 

* * *

 
      Сеамни потом призналась Императору, что почувствовала себя словно вновь в плену у Белой Тени, точно наяву услыхала её смех и поняла, что неведомый разум, управляющий Разломом, доволен точным исполнением своего плана. Сежес, едва передвигая ноги и опираясь на руку Кер-Тинора, в оставшиеся дневные часы исходила поле вдоль и поперёк, её ученики по камню перебрали то, что осталось на месте исчезнувшей пирамиды.
      Легионеры с хохотом взбирались на остатки зловещего сооружения; самые остроумные решили, что стоит непременно справить тут малую нужду.
      Пирамида уничтожена, но только её надземная часть. Тот самый камень, о котором говорила Муроно, очевидно, скрывается в подземельях.
      К проконсулу Клавдию помчался быстрый почтовый голубь. А Император, не дожидаясь ответа, велел разгребать завал и долбить каменное ложе некогда грозной пирамиды.
      …На следующий день загремели сооруженные гномами тараны. Раздевшись до пояса, легионеры тянули веревки, раскачивали подвешенные между треногами бревна, и те падали, всей своей тяжестью раз за разом ударяя окованными остриями в неподатливый коричневый камень. И Сежес, и Сеамни попытались определить, нет ли где пустот поближе к внешней стене, однако не преуспели, развалины пирамиды успешно отразили их натиск. Помощники чародейки попытались сложить стеноломное заклинание, однако, пустив его в ход, уползли еле живые — чары отразились от руин, едва не разорвав на куски незадачливых волшебников.
      Тараны оказались успешнее, правда, и они едва вгрызались в древний камень. Нутряные слои стойко сопротивлялись осаде.
      Правитель Мельина, чей домен сжался сейчас до размеров лагеря его небольшого войска, терял терпение. Тараны гномов исправно и неутомимо долбили упрямые развалины, однако работа продвигалась медленно. Недопустимо медленно.
      …А мятежные бароны тем временем без боя заняли Мельин, вновь и вновь повторял себе Император. Справится ли Клавдий, сумеет ли пройти по волосяному мосту, сохранить столицу, легионы и остатки имперской казны? Брагга наверняка пришёл в бешенство, узрев почти совершенно пустую сокровищницу.
      Правитель Мельина не находил себе места. Это было не его сражение, он требовался там, на востоке, ему, а не прямодушному Клавдию следовало вести переговоры с заносчивыми баронами, уже возомнившими себя победителями. От проконсула сейчас требовалось только одно — сохранить армию и её запасы, заставить мятежников уверовать в то, что они и в самом деле взяли верх…
      Перед шатром горел небольшой костёр, Император невидяще смотрел на огонь.
      И лишь когда ему на плечо, на железные сочленения панциря — с ним правитель Мельина расставался только ночью — легла тонкая ладошка Сеамни, Император вышел из транса.
      Солнце стояло в зените, невдалеке ритмично бухали тараны. После сражения со стражами пирамиды легион Серебряных Лат и гномы заскучали — вокруг мёртвая пустыня, даже охоты не стало.
      Центурионы, конечно же, мечтать не давали. Легионер или марширует, или строит лагерь, или сражается, или спит. А если он не занят ни тем, ни другим, следует устраивать учения. С утра до вечера.
      — Гвин.
      — Тайде, всё пошло не так, — Император накрыл её ладонь своею. — Я ждал боя. Взял лучших из лучших. А сражаться не с кем! Не знаю, что мы найдём в этой пирамиде, если пробьёмся…
      — Пробьёмся, — с неколебимой уверенностью сказала Сеамни. Села рядом, отбросила чёрные волосы с лица. — Мы пробьёмся, Гвин, я чувствую. На камни этих стен наложены заклятья, но они слишком стары и ослабли со временем. Тараны справятся с ними быстрее, чем я и Сежес, даже удайся нам расшифровать защитные чары.
      — Я не только о пирамиде.
      — Магия крови, которую пустила в ход Радуга? А чего ж ещё ожидать от мятежного Семицветья? Они останавливают вторжение, как могут.
      — А что, если остановят? — шёпотом проговорил Император, не отводя взгляда от пляшущих языков пламени. — Что, если ониспасут Мельин?..
      — О-о-о… — Сеамни озабоченно взглянула в лицо любимому. — Вот оно что. Так я и знала. «Если Радуга спасёт мою Империю, достоин ли я по-прежнему бороться за её трон?» Сидишь и думаешь, что придётся уйти в добровольное изгнание, потому что править Мельином должны те, кому удалось его защитить? И по-прежнему считаешь, что наш с Сежес совет первыми прибегнуть к человеческим жертвам был нехорош?..
      — Я, наверное, плохой правитель, Тайде. Раньше мне казалось, что я пойду на всё, чтобы стереть Радугу с лица земли и отстоять мою Империю. А теперь оказалось, что готов, но не на всё. Я жертвовал легионерами, посылая их в самоубийственные атаки, я выжимал налоги с разорённых пахарей, я убивал чародеев… а оказалось, что последнего шага я сделать не могу. Слаб. Маги Радуги преспокойно резали детишек и одержали победу, сделав то, чего не смогли мы — остановили козлоногих. И теперь… я не знаю. Я в растерянности, Тайде. Впервые за всю эту войну. Я не колебался, бросая Империю и прыгая за тобой в Разлом, не колебался, когда мы сошлись лицом к лицу с той Белой Тенью. Не колебался на Свилле, на Ягодной гряде. И сейчас, возле Разлома, не колебался тоже. Однако… последний шаг… детей резать… — он на миг закрыл лицо руками. — Знаю, знаю, что ты сейчас скажешь. Что принцип меньшего зла требует спасения многих ценою жизни нескольких. Что, если не остановить козлоногих, погибнут вообще все дети нашего мира. Я отлично всё это знаю. У меня даже, — он усмехнулся, криво и бледно, — у меня даже есть собственный опыт в детоубийстве. Давний, конечно, но такое не забывается. Но — не могу. Ни сам, ни отдать приказ. Легче вновь броситься в тот же Разлом.
      Сеамни молча покачала головой.
      — Я тоже убивала детей, Гвин. Пытала и мучила невинных. Троша… что я с ним сделала… — она вздрогнула.
      — Это не ты, это Иммельсторн…
      — Да. Но не только. Я ненавидела вас, людей, ненавидела вашу расу. Мечтала, чтобы она сгинула вся, без остатка, чтобы повторился Берег Черепов, только уже с другим исходом. Без этого, наверное, Царь-Древо не выбрало бы меня.
      — Царь-Древо отдавало Иммельсторн в руки Дану, любого Дану, разве не так?
      — Так, да не так. Любого, но готового нести с его помощью смерть врагам Деревянного Меча, тем, кого ненавидели его создатели. Так что не поливай себя грязью, Гвин, милый мой. Ты побеждал во всяком бою. Даже козлоногие не смогли взять верх над твоим войском. Поэтому…
      — Ты не понимаешь, Тайде, — горько проронил Император. — Если Радуга действительно одержит верх над тварями Разлома, если маги остановят вторжение, пусть даже ценою кровавых жертв, мои же легионеры отвернутся от меня. И правильно сделают — они служат не только Императору, но и Империи. Зачем им правитель, ввергнувший их родину в хаос жуткой войны, зачем им сражаться против магов, если чародеи спасают их, легионеров, чад и домочадцев? Ты думаешь, что те же Серебряные Латы…
      — Серебряные Латы пойдут за тобой и в Разлом, если ты прикажешь, — строго сказала Сеамни. — Нет, Гвин, народ от тебя не отвернётся. Почему ты о нём так плохо думаешь? Неужто у народа такая короткая память и все дружно забыли, чем была Радуга до войны? Как маги жгли всех, кто мог посягнуть на их чародейские монополии, как истребляли детишек из простонародья, в ком замечена была хоть малая искра магии? Не скоро забудут люди и Шаверскую резню.
      Одно благодеяние не перевесит. Волшебники ведь спасают не только других, но и себя — в первую очередь. Отбрось сомнения, Гвин, ты побеждал, пока был уверен в себе и своей правоте. Ничего не изменилось, поверь. Нам просто надлежит чуточку поторопиться. — Дану легко вспорхнула с места. — Пойду, попрошу легионеров постараться.
      Однако Сеамни не успела сделать и пары шагов — навстречу ей, чуть ли не расталкивая молчаливую стражу Вольных, выкатился Баламут, весь перемазанный коричневатой каменной пылью.
      Запыхавшийся от быстрого бега гном, глядя прямо в глаза Императору, выдохнул только одно слово:
      — Пробились!
      Правитель Мельина поднялся.
      — Пробились, мой Император, пробились! — гном Баламут аж подпрыгивал от нетерпения. — Ка-ак раскачали таран, да ка-ак вдарили! Кирпичи до неба полетели!
      — И что там? Что, Баламут?
      — Там? Дыра, мой Император! — бодро отрапортовал гном. — Мы сразу же стражу поставили, а я побежал к твоей милости.
      — Ну, пора, — повелитель Мельина встал, повёл плечами. Привычная тяжесть кованого доспеха уже почти и не тяготила.
      — Я с тобой, — тотчас вскочила и Сеамни. Император только покачал головой.
      — Я с тобой, — с напором повторила Дану.
      — Нет. Я пойду с Сежес. Больше — никого. Это главная пирамида, Тайде, тут, под ней, прости за высокий слог, скрыто главное зло. Может, оно нас и сожрёт, но я надеюсь, что при этом подавится. — Император откинул полог шатра. Пропустив Сеамни, шагнул вперед.
      — Гвин…
      — Нет, Тайде, нет. Я стану думать о тебе, а не о деле. Если же придётся жертвовать собой, то…
      — То ради дела, а не для того, чтобы меня спасать?
      — Не обижайся, — Император осторожно коснулся её волос цвета воронова крыла. — Я должен отдать жизнь так, чтобы избыть Разлом и его тварей. Хотя, конечно, никто заранее ничего отдавать не собирается, это я только для красного словца… Впрочем… — Император тряхнул головой и через силу улыбнулся, — мы еще посмотрим.
      Сеамни гордо выпрямилась, вытерла слёзы.
      — Другая на моём месте вцепилась бы в тебя зубами и ногтями — за то, что ты, подлый мужичонка, ставишь свою мужчинскую Империю выше меня, — она ещё пыталась шутить. — Но я тебя знаю. Империя и в самом деле значит… — она не договорила: «больше меня», изо всех сил пытаясь скрыть тревогу за любимого.
      — Тайде. Вы с ней стоите рядом, Империя и ты. Но я уже один раз отрёкся от державы — ради тебя. И не хочу лишиться тебя вторично. Мы отправимся вместе с Сежес. На разведку. Вдруг нам повезёт? Должен же хоть раз выпасть наш расклад!
      — В игре с Разломом, Гвин — не выпадет.
      — Значит, перевернём стол, а карты выбросим, — ухмыльнулся Император.
      — Я буду ждать, — негромко произнесла Сеамни, отворачиваясь. — Нет-нет, не целуй меня и не обнимай. Это получится как бы прощание, а я прощаться с тобой не желаю. Предпочту вообразить, что ты изменяешь мне с… с младой… гм… младой землепашкой на стоге свежескошенного сена.
      — Я — и тебе изменяю?! — с шутливой искренностью возмутился Император. — С землепашкой? Откуда ты только таких слов-то набралась?
      Сеамни улыбнулась, приложив ладошку к его губам.
      — Я знаю, родной. Не надо ничего говорить. Просто иди — и возвращайся. Поскорее. Очень тебя прошу. Ты вернёшься, ты отдохнёшь… а потом я покажу тебе, что все землепашки нам, Дану, и в подмётки не годятся. Иди, — и она слегка подтолкнула его в спину.
      Лагерь императорского войска гудел, прослышав об успехе стенобойной команды. Легионеры помоложе и не столь опытные, наверное, только и делали бы, что строили предположения — что же может ждать их внутри, но Серебряные Латы просто готовились к новому бою. Точильные камни лишний раз проходились по лезвиям гладиусов и остриям пилумов; подтягивались шлемные ремни и завязки доспехов, проверялись щиты, поручни и поножи. Легкораненые костерили лекарей и требовали, чтобы их вернули в строй.
      Сборы Императора были недолги: побольше факелов и воды. И вот уже отданы распоряжения Сулле и прочим — ждать их с Сежес до следующего дня, если не вернутся — попытаться пройти по следу, если дорожка оборвётся и поиски потайной ловушки ни к чему не приведут — уходить к Клавдию.
      …Он должен был отдать этот приказ, хотя прекрасно понимал — «уход к Клавдию» всего лишь ненадолго отсрочит полную и всеобщую гибель.
      Сежес, в кожаных штанах и короткой кожаной куртке, с широким ножом у пояса, сейчас больше напоминала заправского пирата с южного взморья, чем чинную и добропорядочную чародейку из почтенного и уважаемого магического ордена. Рядом с волшебницей зачем-то топтался Баламут, какой-то до странного тихий и потерянный. В руках гном мял объёмистую деревянную флягу.
      — Благодарю моего Императора за доверие, — поклонилась Сежес. — Я слышала, что мы идём вдвоём?
      Правитель Мельина молча кивнул. Сежес улыбнулась.
      — Я рада, — серьёзно сказала она. — Очень рада… что в конце концов мы теперь — не два вцепившихся друг другу в горло врага.
      Глаза Императора чуть заметно сузились. Да, он помнил все. Жгучее желание мести, жгучая нутряная ненависть, от которой нет спасения.
      — Сейчас не время для подобных разговоров, Сежес, честное слово, — холодно прервал волшебницу Император. — Что было, то было, и нет смысла повторять. Многое изменилось, очень многое. Нас по-прежнему разделяет прошлое, но ворошить его бессмысленно. Когда-то я черпал в ненависти силы. Сейчас они приходят сами. И я больше не жажду мщения.
      — Я… я счастлива слышать это, — неожиданно смутилась волшебница. — Пролилось много крови, повелитель, большей частью — невинной… но Радуга должна принять на себя ответственность. Мы растили послушного волкодава и не заметили, что получился вольный волк, ненавидящий клетки, даже если они позолоченные, в миске — самая лучшая еда, а для случки регулярно приводят самых лучших самок… — щёки Сежес запылали румянцем, она покачала головой. — Мы возомнили себя истинными хозяевами людских судеб. Но хозяева не живут в таком страхе. А мы жили, хотя и боялись себе в этом признаться. А потом это кончилось тем, чем и должно было — огнём в Чёрном Городе, и магичками, изнасилованными разъярённой толпой.
      Пальцы чародейки судорожно тискали наборную рукоять ножа.
      Император не прерывал. Сежес требовалось выговориться — они оба понимали, что эта вылазка, как ни обманывай себя и как ни подавляй «высокие слова», на самом деле может оказаться для них последней.
      — Отдал ли мой Император все необходимые распоряжения? — кашлянув, осторожно осведомилась Сежес.
      — Да, конечно, — спокойно кивнул тот. — Всё как обычно. Империя не останется без престолоблюстителя — пусть Брагга сколь угодно коронует себя в Мельине и именуется властителем.
      — Повелитель оставил в Мельине императорские регалии, — напомнила волшебница. — Для многих простолюдинов это кое-что будет значить. На ком подлинная корона — тот и подлинный император.
      — Мы всё равно ничего отсюда не изменим. Я верю Клавдию. Он не предаст. И знаешь, почему, Сежес? Потому что он верен не мне, а Империи. Её благу.
      — Высокие материи, — вздохнула волшебница. — Выкурить Браггу из Мельина будет непросто. Тем более если они и впрямь пустят в ход магию крови и смогут задержать козлоногих. Те, у кого не тронули детей, станут петь им осанну. «Ведь не у меня же беда, у других». Да и вообще, детей-то настругать — долгое ль дело?
      — Высокие материи, как ты сама их назвала, — усмехнулся Император. — Ну, идём, достопочтенная. Надеюсь, твоидела тоже все улажены.
      — Кроме замужества дочери, — бледно улыбнуласьСежес. — Не побыть мне императорской тёщей, эх, не побыть…
      — Не вы ли с Сеамни Оэктаканн в два голоса советовали мне жениться на доченьке барона Брагги?
      — Советовали, — вздохнула чародейка. — Потому что того требовало благо Империи, как мы его понимали. И то, что человек и Дану пришли к одним и тем же выводам…
      — Всё равно ничего для меня не значит, — перебил правитель Мельина. — Я уже говорил это Сеамни, повторю и тебе, Сежес: есть компромиссы, на которые я не пойду. Даже если за это придётся заплатить властью над целой Империей.
      — Я знаю, — грустно откликнулась волшебница. — Идёмте, мой повелитель. Стоя на месте, Разлом не закроешь.
      — Очень точное замечание, — хмыкнул Император и проверил, легко ли меч выходит из ножен. — Идём, Сежес. Я — первым, твоё дело отыскать и обезвредить магические ловушки.
      — Тогда уж позвольте мне войти впереди вас, мой Император.
      — Нет, — отрезал тот. — Капканы надо искать до того, как в них попадёшься, а простые пружинные мышеловки срабатывают порой не хуже самых сложных чародейских. Их ты находить не умеешь. В отличие от меня.
      — Как будет угодно повелителю, — Сежес покорно склонила голову.
      — Стойте, стойте! — засуетился вдруг Баламут. — Ты, госпожа чародейка, того… фляжку-то не взяла. Обещала взять и не взяла. А?
      Сежес метнула на Императора быстрый и смущённый взгляд.
      — Обещала, Баламут, обещала, — вроде как раздражённо оборвала она гнома. — От тебя не скроешься. Давай сюда свою отраву. Торжественно обещаю влить её в глотку самому отвратительному монстру, что нам попадётся. Ручаюсь, он тут же испустит дух.
      — Испустит, сударыня моя Сежес, всенепременно испустит! — с уморительной серьёзностью закивал Баламут. — Наш гномояд — он такой, он только для чистых духом пользителен, а чудилы всякие от него мрут, что мухи осенью. У нас в пещерах, бывало, каменных крыс им травили — потом по году ни одной не появлялось!
      — Рада за народ гномов, — поджала губы чародейка, однако следующие её слова совсем не вязались с отстранённо-раздражённым видом. — Ты, Баламут, тут тоже… не геройствуй сверх меры. Меня дождись, ладно?
      — Дождусь! — радостно завопил гном. — Всенепременно дождусь! И бочонок… нет, два бочонка гномояда выкачу! Такой пир устроим!..
      — Только чтобы наутро никто б меня холодной водой обливать не вздумал!
      — Ни-ни, государыня, как можно! Ну, да пребудут с вами силы подземные, да будут они милостивы, да… — гном отвернулся, по-прежнему бормоча под нос какие-то благословения. — Да, и ещё одно, милостивая госпожа Сежес. Вот это тоже возьмите. Берёг для себя, на крайний случай… ан нет, чую, она мне руку жечь станет, коль у себя оставлю. Возьмите, государыня, не пожалеете.
      На раскрывшейся ладони гнома, тёмной и заскорузлой, пересечённой жёсткими, словно камень, буграми мозолей, лежал небольшой медальон — розовый, похожий на турмалин камень, в немудрёной серебряной оправе. Император было нахмурился, но Сежес только покраснела ещё пуще и мало что не закрылась платком, словно мельинская жеманница на выданье.
      — Ты отдаешь мне гномью удачу?
      — Отдаю, отдаю, госпожа, от чистого сердца отдаю. Наденьте, Царь-горой умоляю. Он, может, и неказист, ни золота, ни истинного серебра, ни бриллиантов…
      — Зато камешек в нём — всем бриллиантам под стать, — закончила чародейка. — Царский подарок, Баламут. Спасибо тебе. Я не забуду.
      — Да чего уж там…
      — И я говорю — спасибо тебе, Баламут. Я на тебя надеюсь, — Император положил руку на плечо низкорослого воителя.
      — Не сомневайтесь, повелитель. Хирд костью ляжет, но не отступит.
      — Я и не сомневаюсь. Иначе тебя и твоих здесь бы не было.
      …Ко вскрытому таранами ходу они шли сквозь молчаливый строй войска. Гномы и люди, легион и хирд — провожали их до самого пролома. И лишь когда Император поставил ногу на край, сотни мечей вновь разом ударили в щиты.
      — Слава! — рявкнули Серебряные Латы. — Слава, слава, слава!..
      — Я вернусь! — крикнул в ответ Император. По сухим глазам прошла внезапная и короткая резь. — Что вы меня славите-то, точно покойника?! Отставить, я приказываю!
      Это было, конечно, не так. Умершему Императору, когда погребальный возок двигался мельинскими улицами, положено было кричать «да упокоит!», но слышать эту «славу» сейчас оказалось выше сил правителя Мельина.
      Крики стихали, дисциплина брала верх.
      Не оборачиваясь больше, Император нырнул в чёрный зев пролома. За спиной правителя была приторочена внушительная связка факелов. Такую же, только поменьше, взгромоздила себе на плечи волшебница.
      Сежес тяжело вздохнула, зачем-то помахала легионерам и в свою очередь тоже скрылась в темноте.
      Сеамни Оэктаканн осталась стоять, закрыв лицо ладонями. И стояла так, застыв неподвижной статуей, до самых сумерек, пока её не увели Вольные во главе с Кер-Тинором.
      Император и Сежес сгинули безвестно.
      Легат Сулла, мрачнее ночи, сидел у костра, завернувшись в плащ, словно рядовой легионер, и ждал утра — когда, согласно приказу повелителя, когорты должны двинуться на выручку.
 
      …Свет сочился сквозь рваную рану в своде того, что осталось от грозной пирамиды, и тотчас же умирал, словно проглоченный вековой пылью, поднятой ногами Императора и его спутницы. Затасканное выражение «пахнет смертью» подходило тут как нельзя лучше. По насыпи, образованной обломками свода, Император и волшебница спустились в широкую галерею. С одной стороны виднелся близкий тупик, другой конец уходил во тьму.
      — Что это за штуковину всучил тебе Баламут, чародейка? За что ты его так благодарила?
      Сежес вздохнула.
      — Ах, эти гномьи предрассудки, повелитель… Это талисман. Якобы с частицей самого Каменного Престола. По легенде, отводит подземное зло, приносит удачу, вплоть до того, что выпущенная в упор стрела сломается в полёте. Хорошо бы, да только ерунда всё это. Сколько раз мы захватывали эти игрушки… хоть бы в одной на единый грош магии. Взяла я это, в общем, чтобы беднягу не обижать. Пришлось изобразить большое душевное волнение. Надеюсь, мой повелитель простит своей верной слуге эту небольшую инсценировку.
      — Прощу. Но тебе придётся распить с ними гномояду, Сежес, как только мы вернёмся.
      — Повелитель! — возопила чародейка.
      — Гномы — наши союзники. Радугу они ненавидели… гм, не меньше многих людей. Если у тебя получится дружба с Баламутом…
      — Да-да, я понимаю, — отвернулась Сежес. — Политика, будь она неладна. Воля ваша, повелитель, прикажите — стану и с гномами пьянствовать. Надеюсь только, вы унизите меня не зря.
      — Никто тебя не унизит, Сежес. Гномояда я с тобой сам выпью. Баламуту надо будет оказать честь.
      — Ну и дела, — нервно рассмеялась волшебница. — Мы едва вошли в пирамиду, и десятка шагов не сделали, а рассуждаем, как станем пировать по возвращении!
      — Тогда поговорим о чём-нибудь более соответствующем месту. Что-нибудь чувствуешь, Сежес?
      — Нет, мой Император. Если тут и есть ловушки, спрятали их так, что я ничего не вижу.
      Император считал шаги: выходило так, что их вывело почти к краю основания пирамиды. Здесь галерея резко свернула вправо под прямым углом. Она шла под основанием более не существующей внешней стены, коричневые плиты покрывала причудливая иероглифическая вязь. Те же символы, что и в прошлой пирамиде, вскрытой там, у морского побережья.
      Тихо. Пыльно, пусто — как в склепе. Но притом и постоянный давящий поток того, что Сежес поэтически называла «дыханием смерти».
      Порой Император улавливал нечто знакомое — вот это памятно по колодцу, где разыгралась последняя битва с Белой Тенью, это он ощущал, схватившись с эльфкой-вампиром; ну и, конечно, всё вокруг постоянно и болезненно напоминало о белой перчатке — левая рука заныла, от кисти до самого плеча.
      Да и сама перчатка — вот она, в тощем заплечном мешке. Страшный подарок козлоногих Император решил взять с собой. Здесь место их силы, её средоточие. Кто знает, не пригодится ли этот предательский дар?
      Император был готов пустить перчатки в ход, даже если это отворит все до единой жилы в его теле. Он словно наяву видел заваливающуюся внутрь пирамиду, видел, как рушатся следом и все остальные, как начинают оплывать, осыпаться края Разлома, как сдвигается, сужается и стягивается чудовищная рана в теле Мельина. «За такое, да простятся мне высокопарные слова, и жизнь отдать не жаль», — думал Император.
      Однако он шёл с мыслью «победить и вернуться», а вовсе не «победить и умереть». Что, наверное, и спасло от первой ловушки: самой простой поворотной плиты в полу, под которой пряталась яма с утыканным кольями дном.
      — Славно поработали, — спокойно сказал Император, поддерживая под локоть слегка побледневшую Сежес, ойкнувшую при виде раскрывшегося провала и белеющих на дне костей — явно нечеловеческих: рогатый череп, широкий и приплюснутый, имел три глазницы.
      Неведомому грабителю не повезло.
      При свете факела осторожно перебрались на другую сторону. Проход резко отворачивал от внешней стены в глубь пирамиды, идти стало гораздо труднее: весь пол покрывали подозрительные выступы, выглядевшие ну донельзя похоже на верхушки рычагов, приводящих в движение спусковые устройства.
      Огонь обгладывал древки факелов, Сежес послушно меняла их один за другим, а продвигались они с Императором медленно. Пирамида оказалась нашпигована сюрпризами. Один раз повелителя Мельина спасли лишь кованные гномами доспехи — он, наверное, не заметил очередную нажимную пластинку, в стене что-то звонко щёлкнуло и железный дротик со звоном отлетел от стального нагрудника. Сежес испуганно охнула, но не растерялась, успев поддержать едва не опрокинувшегося на спину Императора.
      — Спасибо, — перевёл дух правитель Мельина. — Странно, ни одной магической западни. Словно строители вообще не знали никакого чародейства.
      Он осторожно опустился на пол, на чистое место. Волшебница села рядом.
      — Да, ловушки как ловушки, — кивнула Сежес. — Защита от могильных грабителей, не от волшебников.
      — Может, эту пирамиду изначально возвели в мире, где не знают чародейства?
      — Если верить Муроно, это не так, — заметила волшебница.
      — Строители пирамид, эти змееголовые умеют перебрасывать их из одного мира в другой. И что-то мне подсказывает, что так называемая Великая Пирамида видела куда больше двух солнц.
      — Интересно, — Сежес вытерла со лба пот и гарь от факела. — То есть сперва появляется эта самая «великая пирамида», а потом уж начинают разворачиваться все остальные?
      — Не могу сейчас это доказать, но вспомни — Муроно говорила, что зловредная пирамида «стоит на берегу», но не была построена там. Конечно, довод не ахти какой, слабенький, чего уж там, я понимаю. Но косвенно…
      — Косвенно, это конечно, — кивнула волшебница. — Не знаю только, как это нам может помочь.
      — Ты права, сейчас — никак. Это так, на будущее…
      — На будущее — искать мир без магии? Но Муроно же назвала нам то место, откуда к данкобарам явились созидатели пирамид, — Эвиал?
      — Мне это название знакомо, — спокойно сказал Император. — Я был там, Сежес, помнишь?
      Волшебница кивнула.
      — Конечно, помню, повелитель. Невероятное совпадение, что и говорить.
      — Я не верю в такиесовпадения. Я как раз и должен был туда попасть. Разлом соединил наши миры не случайно, и не случайно появились тут эти пирамиды.
      — Очень хорошо, — мягко проговорила чародейка. — Но как это поможет нам сейчас, повелитель? Думает ли мой Император, что мы с ним вот так просто доберёмся до того самого «огненно-красного камня цвета горящей крови», о котором говорила Муроно, и… разобьём его?
      — Разумеется, нет. Волшебница данкобаров говорила также, что стены «больших» пирамид не поддадутся никаким осадным машинам, однако сюда мы пробились самыми обычными таранами.
      — Значит, и эта пирамида тоже… не та? — вздрогнула Сежес.
      — Не знаю. Мы прошли десятки этих строений, но что у этой надо остановиться, все почувствовали тотчас…
      — Не признак ли это западни? Превеликие силы, почему я об этом раньше не подумала… — Сежес схватилась за голову.
      — Так или иначе, эту нам надо пройти до конца, — Император поднялся. — На месте сидючи… ну, понятно.
      Узкий коридор преломлялся под прямыми углами, повторяя очертания некогда возвышавшихся внешних стен, свиваясь в квадратную спираль. От Императора и Сежес требовались поистине неимоверные усилия, чтобы не наступить, не потянуть, не передвинуть — чтобы не привести в действие одну из бесчисленных ловушек.
      — Кого они тут ожидали? — сквозь зубы шипела Сежес, потерпев очередную неудачу в попытках обнаружить настороженные капканы магическим способом.
      — Армию гробокопателей, не иначе, — в тон ей откликнулся Император. — Может, в том мире профессия грабителя могил распространена куда больше, чем в нашем?
      — Легионеры бы здесь далеко не прошли…
      — Ну, отчего же. Прошли бы. Я пока насчитал тридцать одну ловушку. Это меньше, чем полманипулы. Любой полководец скажет, что на подобные жертвы командир идти просто обязан.
      Сежес вздохнула и ничего не сказала. Наверное, недоумевала про себя, почему же её Император не отдал такого очевидного для него самого приказа.
      Сам же правитель Мельина вскоре почти уверился в том, что они только зря теряют время. «Дыхание смерти» дыханием смерти — для Императора это означало, что где-то рядом скрываются голодные бестелесные сущности, возможно, сородичи приснопамятной Белой Тени. Скрываются, но не нападают — почему?
      …Мало-помалу они потеряли счёт времени. Менялись факелы — хорошо, что они захватили с собой изрядный запас. Ловушки закончились, теперь Император и Сежес продвигались быстрее, но тёмный коридор упрямо не желал кончаться.
      — Он не становится короче, — вдруг остановилась чародейка.
      — Ты заметила? Я тоже. Вот уже четыре полных круга от угла до угла ровно тридцать два шага. И не убывает.
      — Нас кружит, — на сей раз Сежес побледнела уже по-настоящему.
      — Кружит. А ты по-прежнему не чувствуешь никакой магии?
      — Нет. Ничего.
      — Тогда идём дальше, — решил Император.
      …Поворот, поворот, ещё один и ещё. Тридцать два шага от угла до угла — и в трепещущем свете факела открывается всё тот же коридор, как две капли воды похожий на уже пройденный. Правитель Мельина нацарапал было на стене большой крест — ожидая, что они каким-то образом ходят по кругу — но нет, метка им больше так и не попалась.
      — Нет смысла идти дальше, повелитель, — не выдержала наконец Сежес. — Где-то была ошибка. Или мы таки угодили в их ловушку.
      Император молча сжимал кулаки. Они угодили таки в ловушку, волшебница совершенно права. Бессмысленно даже думать, где и как это случилось. И всё-таки, всё-таки… именно на это ведь и рассчитывали неведомые строители. Что угодившая в их лабиринт жертва остановится, повернёт назад… и, ясное дело, останется здесь навсегда.
      — То-то мне подозрительным показалось, когда сошли на нет все эти проклятые штуковины. Сколько их всего было, повелитель? Тридцать одна, вы говорили?
      — Тридцать две. После того разговора мы натолкнулись только на один-единственный капкан.
      — Тридцать две ловушки… тридцать два шага… — забормотала Сежес. — Ну конечно! — она вдруг хлопнула себя по лбу. — Это всё для отвода глаз. Мы идём вниз, мой Император.
      — Вни-из? Я не чувствую никакого уклона, — удивился Император. — А ну-ка… У тебя найдётся монетка, Сежес?
      Волшебница кивнула.
      Имперский монетный двор всегда славился не только чеканкой, но и почти идеально правильной формой золотых кругляшей. Правитель Мельина поставил золотую марку на ребро — но та и не думала никуда катиться.
      — Ничего не понимаю. Если ход уводит вниз, то…
      — А в этом и состоит их магия… самая простая… какую и засечь труднее всего… ой!
      Впереди что-то с грохотом рухнуло.
      Они завернули за угол и упёрлись в тупик. Опустившаяся плита закрыла дорогу дальше. Правитель Мельина обернулся — и вторая такая же плита рухнула в дальнем конце коридора, окончательно заперев их.
      — Вот так, — после некоторого молчания проговорила волшебница. — Никаких тебе нажимных пружин и прочего вздора. Пирамида сама знала, когда приводить ловушки в действие.
      — Ты можешь что-нибудь сделать, Сежес?
      — Вы ведь для этого меня и брали, повелитель? Ясное дело, могу. Ваша очередь светить мне, мой Император.
      …Чародейка возилась очень долго, так долго, что их запас факелов съежился до последней пятёрки. Произносила какие-то заклинания, чертила углём какие-то фигуры перед опустившимися плитами — всё напрасно.
      — Я… я бессильна, повелитель, — наконец выдохнула она и отвернулась, закрыв лицо руками.
      — Не шибко хорошо выходит, — хладнокровно произнёс Император, железной рукой давя в себе зашевелившийся животный ужас.
      — Убьёте меня, когда станет совсем невмоготу? — подняла на него глаза Сежес. — Только… не больно чтоб. Быстро. Ужасно боюсь боли…
      — Ерунда, — отрезал Император. — Никто никого убивать не будет. Ты уверена, что…
      — Да, уверена, — обессиленно выдохнула чародейка. — Иначе не говорила б такое. Эти плиты охраняет магия, по сравнению с которой моя — детские забавы. И волшебство пирамиды тщательно скрыто, так хорошо, что даже в упор не разглядишь.
      — Большое видится на расстоянье… — процедил сквозь зубы Император. — Твои соображения, волшебница?
      — Сулла должен отправиться на поиски…
      — Три десятка Серебряных Лат умрут, прежде чем доберутся до внешней плиты.
      Сежес совсем низко опустила голову.
      — Мне стыдно, повелитель. Но… в недавнем сражении со стражами этой пирамиды погибла почти сотня людей. В чём разница, мой Император?..
      — Много раз говорил — в бою у легионера есть шанс остаться в живых. Шансов здесь у той тридцатки, что пойдёт первой, уже не будет.
      Волшебница покачала головой.
      — Но справиться с вторжением и возродить Империю может только мой повелитель. Без него всё прочее просто теряет смысл.
      — Не всё меряется смыслом, волшебница. Некоторых вещей ты не делаешь просто потому, что не имеешь права их делать, какие бы доводы ни приводил твой трепещущий от страха смерти рассудок.
      — Это не рассудок, мой Император. Это долг, а он выше рассудка. Повелитель не имеет права умирать и имеет право требовать, чтобы за него умирали другие.
      Правитель Мельина только покачал головой.
      — Я знаю, что Сулла не отступит. Я не могу запретить ему… отсюда. Он пойдёт по телам, как привык. Быть может, полезет первым и первым же погибнет. Будем ждать, Сежес, покуда хватит воды. Мы продержимся самое меньшее семь дней. Садись. Здесь прохладно, а нам надо экономить силы и воду. Плащ возьми, накройся.
      Потянулось томительное и тягучее время. Император аккуратно загасил факел, лишний раз проверив, на месте ли огненная снасть. Сежес едва не оскорбилась — мол, не считает же повелитель её неспособной зажечь огонь?..
      — Ты спокойна, волшебница? — Император нарушил становящееся тягостным молчание.
      — Пытаюсь, повелитель.
      — Сейчас как раз подходящее время поговорить. О былых делах.
      Невидимая Сежес усмехнулась.
      — О да, мой Император. Самое что ни на есть.
      — Былые дела, знаешь ли, подчас не дают покоя. Ты помнишь, с чего всё начиналось? Два покушения на меня? Тот бродяга на улице, обернувшийся чудовищем, и потом — мастер Н'Дар, отправивший меня в руки Дану?
      — Мастер Н'Дар? — удивилась чародейка. — Мой Император не доверил этого секрета своим верным слугам.
      — Сейчас уже всё не так, как в те дни, так что, наверное, ты сможешь признаться. Покушения — они ведь случились не без участия Радуги, верно? Наверняка же кто-то у вас слал «на самый верх» доклады, что Император Мельина — болезненно горд, своеволен, и вообще, «что-то замышляет»?
      Сежес не отвечала, Император слышал только её дыхание.
      — Сперва я заподозрил в покушении именно Семицветье. Потом пришёл к выводу, что это — дело рук Дану. Но потом… потом, когда возвращался мыслями к самому началу всего, подумал, что без помощи из Орденов Дану, стоявших на самом краю истребления, это никогда бы неудалось.
      — Мой повелитель действительно хочет поворошить старое? — наконец отозвалась Сежес. — Вы же сами недавно говорили, что порой бывает лучше просто похоронить прошлое. Похоронить, может — вбить осиновый кол, что, по народным поверьям, так действенен против вампиров. Радуга в своё время наделала много всего, мой Император. Я — тоже. Я небезгрешна. Не могу сказать, что совесть моя чиста, а на руках нет невинной крови. Я отдавала приказы… всякие приказы. Человеческие жертвоприношения — в тайне от всех. Контроль за нобилитетом — через их детей, которых мы забирали из семей…
      — Но ведь не только благородное сословие способно к магии, верно?
      — Ну, конечно же, — даже с некоторым раздражением отозвалась чародейка. — «Голубая кровь» магов — такая же выдумка, как и многое другое. Иначе откуда бы взялись многочисленные колдуны и чародейки, что называется, «из народа»?
      — Так всё-таки, те покушения…
      — Не знаю, мой Император. Могу лишь поклясться, что сама не отдавала такого приказа. За другие Ордена поручиться не могу. Погибший Арк вообще устроил потрясающую интригу, которая, в случае удачи, дала бы ему несказанную, невообразимую власть.
      — Сеамни рассказывала. А что, неужто идея овладеть Деревянным Мечом доселе не приходила в голову никому из Семи Орденов?
      — Мы мало что знали о нём тогда, — призналась Сежес. — Туманные пророчества Дану, больших любителей страшных и запутанных предсказаний, ничего больше.
      — Как же узнал Арк?
      — Клянусь, не ведаю, мой Император. Может, с помощью Нерга?
      — А Драгнир? Алмазный Меч? Как он очутился у гномов? И почему это оказалось так замечательно совпавшим с налётом Дану?
      — Я старалась не задавать себе этих вопросов, мой Император. Слишком многое требовало моего немедленного вмешательства после. А что же до покушений… Повелитель, я мечтала, что смогу примирить вас и Радугу. Что Семь Орденов станут другими, как и императорская власть…
      — Семь Орденов станут другими, — жёстко отрезал Император. — По-другому и быть не может. Открытыми для всех, у кого есть способности, — во-первых. Подвластными правителю Империи — во-вторых…
      — Мой повелитель, — мягко остановила его Сежес. — Быть может, строить подобные планы несколько, гм, преждевременно? Мы сидим в подземной каменной клетке, и…
      — Мы выберемся отсюда, — последовал непреклонный ответ. — И одолеем козлоногих. И закроем Разлом. Если не верить в это, то и жить тогда не стоит.
      — Завидую вере моего Императора.
      — А ты всё-таки ушла от ответа, Сежес. От ответа на мой самый первый вопрос.
      — Не надо ворошить прошлое, повелитель, — теперь и в голосе волшебницы прорезалась твёрдость.
      Император усмехнулся.
      — Значит, помогали… наверное, не ты сама и не твой Лив. Но — кто-то, где-то, как-то… Может, вы тогда бы и не допустили моей гибели, она вам на тот момент была не очень выгодна. Запугать, чтобы и головы не мог поднять, увести лучшие войска из столицы…
      Чародейка молчала.
      — Однако, — Император потянулся. Тщательно смазанные сочленения доспехов нигде не скрипнули, — пожалуй, пока лучше и впрямь помолчать. Чтобы горло зря не пересыхало.
      …Но долгого молчания не выдержала уже Сежес. И принялась тихонько рассказывать о себе, о детстве в Орденском замке — её родители были магами Лива, как и она сама. О рано проснувшихся способностях, о том, чему она становилась свидетелем, как старшие, думая, что четырёхлетняя кроха ещё ничего не понимает, говорили о человеческих жертвах, о выведении новых чудовищ, о Смертном Ливне (хорошо, ибо помогает держать Империю в повиновении), о том, что простолюдины всё чаще и чаще обнаруживают способности к магии, а это недопустимо; что казни-аутодафе таких самозванных магов дают мощный выброс силы, чем пользуются все без исключения Ордена Семицветья…
      — Так вот почему вам это было нужно… — проронил внимательно слушавший Император.
      — Не «вам», повелитель. «Им». Я больше не часть той старой Радуги. Отреклась от неё, когда решила идти за моим Императором.
      — А твои родители — они живы?
      — Да, — последовал ответ, и правитель Мельина невольно удивился. Сежес оставалась неизменной всё время, сколько он себя помнил, — ослепительно-красивой черноволосой женщиной, она словно не имела возраста, но казалась старой, чуть ли не древней. Хотя что ж тут удивительного — если Сежес могла отсрочить свою собственную старость, то почему это не могли её родители?
      — У меня и дочь есть, притом — в брачном возрасте, — сварливо напомнила чародейка. — Уж не решил ли повелитель, что мне — лет полтораста?
      Император усмехнулся.
      — От магов всего можно ожидать. Где же сейчас твои отец и мать, Сежес, где твой муж?..
      — Родители вместе с мятежниками, — неожиданно прямо ответила чародейка, — а муж… мужа у меня никогда не было, повелитель. Только отец моей дочери. Мы встретились и разошлись. Девочка осталась у меня.
      — Где же она теперь?
      — В Мельине. С Клавдием. Я не случайно упоминала её, когда говорила о свадьбе…
      Беседы прерывались, Император откупоривал фляжку, позволяя женщине сделать глоток воды, которую следовало экономить.
      Потом они забылись сном, кратким и не принёсшим облегчения. Вокруг по-прежнему царила мёртвая тишина, ни звука, ни стука и никаких признаков того, что Сулла пробивается им на помощь.
      Доспехи Императора высасывали тепло, в подземелье царил мучительный холод.
      — Не знаю, стоит ли ждать, — покачал головой правитель Мельина. Тьма давила, и он высек огня, засветив один из немногих оставшихся у них факелов.
      — Но что мы можем сделать, повелитель? — Сежес лежала у стены, поджав коленки к груди и обхватив их руками.
      — Многое, — спокойно ответил Император. И — полез в заплечный мешок.
      — Повелитель… — только и смогла прошептать Сежес, когда увидела на руке правителя Мельина знакомую белую перчатку.
      — Вот и пригодилась, — словно давней знакомой сказал Император костяной рукавице. — Не думал, что тебя надену… однако ж вот как сошлось.
      — Повелитель… не надо…
      — Предлагаешь и в самом деле умереть здесь, чародейка? Я не согласен. Возвращаться смысла нет, Сежес. Вперёд и только вперёд! Жаль, что сил у меня хватит только на один… гм… одно заклинание.
      Волшебница заметно дрожала, и видно было, что идея «только вперёд!» ей не слишком нравится.
      — Мой повелитель… быть может, лучше всё-таки выбраться на поверхность? Начнём правильную осаду. Легионеры…
      — Тут не справятся, — спокойно закончил за неё Император. — Не обманывай себя. Дороги назад нет и быть не может. За нами наблюдали. Следили. Поняли, кто мы. Разобьём одну плиту — появится следующая. Вперёд нас, может, ещё и пропустят — по вечному пренебрежению бестелесных к нам, смертным; а вот назад — ни за что. Не трусь, волшебница. Когда у тебя на плечах висят козлоногие, а весь Мельин грозит вот-вот провалиться в этот самый Разлом, — до страха ли тут за свою собственную шкуру? Ну, готова? Зажмурься, сейчас тут… станет ярко.
      Сежес послушно закрыла глаза ладонями, словно маленькая девочка.
      Император поднял левую руку, сжал кулак, нацелился им в преградившую путь плиту. Давно, давно он не испытывал этого чувства, давно роковая перчатка не касалась его плоти; сейчас Императору казалось, что он вновь обрёл давно отсечённую скальпелем медикуса кисть. По жилам волнами прокатывались жар пополам с болью. Император знал, какова окажется цена. Жаль, конечно, что все лечение Нерга, купленное столь дорого, пойдет псу под хвост… ну да ничего, живы будем (хоть на краткое время) — посчитаемся и со всебесцветными.
      Правитель Мельина постарался вспомнить, как это было, когда ему удавалось разбудить силу, прячущуюся под пластинами белой кости. Ворота в баронском замке, живые факелы на Ягодной гряде, пылающая башня Кутула… его собственная кровь, превращающаяся во всесокрушающий поток клубящегося пламени, рвущегося из вскрывшихся вен.
      Сколько раз она приносила ему победы, эта перчатка. До того самого дня, когда потребовала возвращения долга. Козлоногие знали, что ему подарить, знали даже слишком хорошо. Почему же всё-таки кипит эта война? С врагом, способным на такие дары, можно вести переговоры, можно попытаться склонить его к компромиссу…
      Нет. Враг может оказаться умён, расчётлив, хитёр, он может тонко спланировать на много ходов вперёд, но при этом глубоко презирать тебя, до такой степени, что даже сама мысль о настоящих переговорах представляется ему глубоко кощунственной. Переговоры ведут с равными. Козлоногие людей равными не считали, в этом Император не сомневался.
      Назад поворачивать смысла нет, пусть трясущаяся Сежес даже и не надеется. Но идти вперёд… уж слишком охотно подставился им этот проход с ловушками, обманул, усыпил бдительность, даже для верности (чтобы уж точно не свернули) — стрельнул настоящим арбалетным болтом. И они поверили, попались на крючок, с тем, чтобы оказаться в тупике, запертыми в коротком коридоре, с обеих сторон закупоренном неподъёмным камнем.
      Приведёт ли дорога именно туда, куда нужно? К тому самому «камню цвета кипящей крови», о котором так выразительно и многословно рассказывала замурованная в стене чародейка неведомого народа данкобаров?
      Император опустил кулак. Привычная ярость вздымалась горячечной волной, жилы на левой руке вспухали, от плеча до кончиков пальцев под кожей словно катились цепочки шариков; над белой перчаткой стала подниматься дымка — испарялся обильно проступивший пот.
      Каменная преграда манила, притягивала к себе взгляд Императора, словно сама напрашивалась на единственный разящий удар. Смети меня! Покажи свой гнев, сокруши все преграды, открой себе дорогу дальше, ещё дальше, до…
      …до следующей такой же преграды.
      Император не слышал собственного гневного рыка, не видел, как перепуганная Сежес упала на колени, пытаясь отползти и вжаться в угол; ослепительная вспышка боли, яростный жар, охвативший левую руку, — и Император Мельина, резко повернувшись, направил удар вовсе не в преграждавшую путь коричневую плиту.
      …Подземелье озарилось неистовой вспышкой. Обезумевший свет смешался с загоревшейся вдруг, обращенной в нечто большее, чем просто пламя, человеческой кровью.
      Кулак Императора грянул в пол предательского коридора, там, где в него упиралась преградившая путь плита, и камень взорвался облаком плавящихся на лету осколков. Плоть пирамиды текла и оплывала, сорвавшееся с белой перчатки пламя вскрыло целый лабиринт подземных ходов, озарённых сейчас свирепым рыжим огнём.
      А Император увидел тот самый камень, о котором толковала Муроно. Глубоко-глубоко, в самом центре паутины, кристалл, висящий прямо в воздухе, самоцвет, алый, «точно горящая кровь».
      Нет, ты ошиблась, медведица, чародейка данкобаров. Я вижу, как горит моя собственная кровь, и это пламя сейчас — снежно-белое. Я словно вонзаю огненный кинжал в плоть ненавистного врага, пусть даже он сумел вцепиться мне в горло. Это уже ничего не значит, мой клинок погружается всё глубже, он уже пробил доспехи и вот-вот дойдёт до вражеского сердца.
 

* * *

 
      Легат Сулла, бессильно уронив руки, выслушивал доклады гонцов. Легион пробился в глубь катакомб. Старый вояка не ждал ничего хорошего, и потому Серебряные Латы шли, обвязавшись верёвками и прикрывшись здоровенными деревянными щитами, срубленными прямо тут, наспех, когда повелитель не вернулся к сроку. Несмотря на все предосторожности, почти два десятка легионеров или погибли, или получили ранения, но лучшие бойцы Императора только скрежетали зубами и упрямо лезли вперёд, несмотря на потери.
      Потом ловушки кончились. Однообразный коридор, вырубленный в сплошном камне, ничего больше. Зачарованная спираль, уходящая всё глубже и глубже, ход без конца. Опасаясь волшебства, легионеры разматывали внушительной толщины канат, способный выдержать вес десятка человек в полном вооружении; канат кончился, но никто и не подумал останавливаться.
      Спуск продолжился. Спираль под остатками пирамиды увела очень далеко, так что даже Баламут признал, что они теперь — «ниже самых глубинных горизонтов», где когда-либо стучали кирки Подгорного Племени.
      Ничего и никого. Император исчез бесследно.
      Все эти часы Вольные не отходили от Дану по имени Сеамни Оэктаканн. Тайде не произнесла ни слова с того самого момента, как правитель Мельина скрылся в черноте пролома. Сперва стояла и просто смотрела на тёмную дыру, потом медленно вернулась в походный шатёр, села, сложила руки, закрыла глаза и погрузилась в транс. Вольные, куда лучше людей разбиравшиеся в подобных вещах, тотчас окружили её тройным кольцом. Сулла не перечил. Оставшиеся у него помощники Сежес ничего не смогли добиться. Надежда только на данку. Старый легат знал, на что она способна — Деревянный Меч впечатан в неё навечно, это скажет любой, кто был на поле битвы под Мельином.
      Сеамни ничего не пила и не ела. Не шевелилась, и даже дыхание стало почти незаметным. Вольные, однако, исправно несли службу — к гайлатповелителя, того, кому они присягнули, не мог подступиться никто, и о каждом подрагивании её ресниц тотчас докладывалось Кер-Тинору.
      Именно поэтому первые же произнесённые Дану слова, а именно: «Все прочь из-под земли!» донесли до легата Суллы незамедлительно. Сам же легат не стал выяснять, почему да отчего, а просто приказал — «всех наверх!»; и, наверное, именно поэтому никто не погиб, когда земля тяжко вздрогнула и на месте коричневых развалин взметнулся столб слепяще-белого пламени.
      Сеамни Оэктаканн резко открыла глаза и встала.
      — Он здесь.
 

* * *

 
      …Сежес и Императора окутывала сфера истончённого, почти прозрачного пламени. Срывавшийся с белой перчатки поток огня крушил одну за другой каменные преграды, однако Императору казалось, что это равномерно пульсирующий кристалл сам наплывает на него. Если бы правитель Мельина смог в тот миг оглядеться по сторонам, то узрел бы себя словно в вершине исполинского перевёрнутого конуса, на страшной глубине — и бесконечные извивы спиральной дороги, поднимавшейся вверх, к безнадёжно далёкому свету. Император и Сежес плавали в пустоте, вокруг них всё взрывалось и горело, крепчайшая скала испарялась, словно вода на раскалённой сковородке, однако они до сих пор оставались живы. Волшебница взирала на повелителя с благоговейным ужасом — Император сейчас походил на древнего бога, занятого в своей кузнице, в дыму, пламени и крови рождающего новый мир…
      Казалось, вокруг них корчится и стонет от нестерпимой боли сам Мельин.
      А потом белое пламя столкнулось с мерцающими гранями кристалла, и всё вокруг встало дыбом.
      Кристалл разлетелся миллионами мельчайших брызг, в свою очередь обернувшихся языками пламени, но уже совсем иного, тёмно-багрового.
      Сила вырвалась на свободу, давно пленённая и заточённая в темницу дикая сила. Незримая, в отличие от огня, она пронзала всё и вся, проникая сквозь магическую защиту белой перчатки, сквозь стальную броню императора, сквозь плоть и кровь, впечатываясь в кроветворную сердцевину костей, намертво вплавляя себя в самое человеческое естество, привнося в него такую мощь, что не сможет долго пребывать в подобном вместилище.
      Правитель Мельина успел заметить выкатившиеся от боли глаза Сежес, её изломанный мукой рот, а потом небрежно надетый на шею волшебницы амулет Баламута взвился в воздух, цепочка натянулась и лопнула, камень засиял ослепительно-белым, поток пламени устремился прямо в него, словно всасываясь во внезапно раскрывшуюся глубину. Сежес кричала — неслышимо в рёве и грохоте огненного урагана.
      …Император даже не успел подумать о конце — их «пузырь» потащило вверх, он словно закачался на волнах тёмнопламенного моря, стремительно возносясь обратно к свету. Огонь затопил подземную пирамиду, его водовороты несли две жалкие фигурки всё выше и выше — до тех пор, пока не разъялась скала и Императора с Сежес не швырнуло под облачное небо, на самом краю великого Разлома.
      Предохранявший их «пузырь» лопнул, и Император увидел: там, где недавно коричневели развалины, кипел водоворот, где тёмно-алое смешивалось с бледной живой плесенью, хлынувшей из ведущей в Эвиал бездны. Облака пара и жуткое зловоние — подземное пламя пожирало заливающую его мглу, но запасы Разлома казались неисчерпаемыми.
      Сулле не требовалось отдавать команды — и Вольные, и легионеры сами, едва завидев Императора и Сежес на самом краю огненной бури, бросились на выручку.
      Вдоль Разлома ползли новые трещины, из них вырывалось всё то же тёмное пламя. Две соседние пирамиды задрожали, их грани потрескались, из-под фундаментов протянулись к свету языки багрового огня; настоящая буря поднялась и в Разломе, мгла становилась всё плотнее, обращаясь почти в жидкость и перехлёстывая через края пропасти. Не то туман, не то взвесь, не то распылённая в воздухе слизь волна за волной заливали огнистые трещины, точно пытаясь загасить пламя. Огонь слизывал эти волны, пар почти застлал всё происходящее, однако люди видели — две пирамиды разом рухнули, торжествующее пламя взвилось над обломками — и затухло, погребённое под настоящим девятым валом, прокатившемся от Разлома.
      Живой туман побеждал. Пар ещё валил из трещин, но огненные языки исчезли. Две пирамиды лежали в руинах, но дальше дело не пошло: цепь зиккуратов осталась почти что в неприкосновенности.
      Буря утихала. Пылавший в недрах огонь погас, кошмарное зловоние гнало людей прочь от Разлома; бесчувственную Сежес несли на руках Вольные, Император шагал сам, хоть и пошатываясь; левая рука повисла, ничего не чувствующая, и со сжатой в кулак латной перчатки быстро капала кровь, скатываясь по гладко-белой кости и не оставляя следов.
      Тело выло от боли, рвущейся из самой глубины, из костной сердцевины; Император чувствовал себя бокалом, наполненным до самых краёв, и содержимое стремительно разъедало стеклянные стенки, оно не признавало никаких границ.
      Кровь стремглав мчалась по жилам, сочилась из пор. Странно, но правитель Мельина не ощущал никакой слабости. Он умирал, он знал это, как знал и то, что долг исполнен и можно спокойно уйти.
      …Нечто мохнатое, крылатое, размером с доброго медведя, глухо завывая, пронеслось над головами и с размаху рухнуло в Разлом, на лету окутываясь огненным облаком, — Император едва повернул голову. Завет волшебницы Муроно исполнен. Кристалл разрушен. Вторжение козлоногих будет остановлено.

      — Что это, сестра? — простонала настоятельница. Она словно уже забыла, что нынешняя проводница совсем недавно была её узницей.
      — Что это, государыня моя? — мрачно повторил старый вампир Эфраим. — Это, достопочтенная, есть Западная Тьма, сиречь Сущность. Глашатай Спасителя, Его провозвестник и предтеча. Так считает Ночной Народ и так считаю я.
      — Сестра? Он прав? — настоятельница потянула Мегану за рукав, словно маленькая девочка строгую мать.
      Хозяйка Волшебного Двора молчала.
      Волшебница, вампир и «спасителева невеста» — более чем удивительная компания! — стояли на невысоком холме невдалеке от южных ворот Аркина. Внизу, у подножия, вилась дорога, тщательно ухоженная и замощённая, чуть дальше, за дорогой, начинались фермы, местность исчертили живые изгороди, виднелись черепичные крыши и белые стены казавшихся игрушечными домиков — здесь, вблизи Святого города, даже крестьянские жилища должны были выглядеть «прилично», дабы не оскорблять взоры аркинской Курии, когда почтенные прелаты отправлялись на юг. Северу такого внимания не уделялось, да и что там делать Его Святейшеству?
      Однако и поля, и дорога — всё было совершенно пустынно, всё вымерло. И неудивительно — в море, что хорошо просматривалось с вершины, на внешнем рейде Аркина, чернели бесчисленные мачты боевых галер, и не требовалось особых познаний в военно-морском деле, чтобы определить, откуда корабли явились.
      Но не галеры Империи Клешней притягивали сейчас взоры чародейки, Эфраима и настоятельницы. Они неотрывно смотрели на Аркин.
      Святой город окутывала Тьма. Нет, не настоящая ночная темнота и, собственно говоря, даже не мрак, а какая-то пепельно-серая пелена, наподобие мелкой-мелкой паутины. Над престолом первосвященников Эвиала поднималась чудовищная призрачная сфера, и внутри этого «покрывала» творились какие-то совсем непонятные и очень неприятные вещи.
      Мегана видела следы отпылавших пожаров: однако огонь не пожрал всё и вся на своём пути, дома остались обглоданными лишь до половины, а кое-где выгорела только крыша. Волшебница отлично знала, что остаётся после буйства пламени даже среди выстроенных из камня кварталов, — а тут его кто-то словно вовремя залил водой.
      Внешний обвод аркинских стен казался невредимым, но ворота были не просто широко распахнуты, а и вовсе сорваны с петель — это огромные, неподъёмные створки из кованой стали, гордость Святого города!
      Серая завеса поднималась до самых облаков, терялась в них, но хозяйка Волшебного Двора чувствовала, что эта преграда тянется выше, много выше, может, до самых звёздных сфер, а, быть может, и дальше.
      Несмотря на то что они стояли на холме, поверх аркинских стен им открывались лишь шпили соборов да несколько самых высоких крыш. Серая мгла застилала взоры, однако Мегана, отличавшаяся остротой зрения, видела там какое-то шевеление — и это были явно не люди. Что-то сновало вверх и вниз, сбивалось в клубки и снова распадалось, и это «что-то» на самом деле было чернее тьмы.
      — Эгест, — вслух подумала чародейка. Вампир Эфраим сперва недоумённо свёл брови, но затем энергично кивнул.
      — Точно, государыня. Как в Эгесте. Ночной Народ тогда по всем щелям забился, решил, что идут те, кто нас сменит…
      Настоятельница упала на колени и зарыдала в голос. Нет сомнений, она тоже знала о судьбе северного города, угодившего — по милости Разрушителя — под удар Тьмы.
      Мегана нервно потёрла руки. Она понятия не имела, что делать, какими заклятьями тут можно воспользоваться и поможет ли вообще хоть что-нибудь.
      Эфраим с неудовольствием взглянул на рыдающую монашенку и потёр подбородок.
      — Подлечу-ка я поближе. Нет, нет, один. А вы, сударыни, оставайтесь тут и помыслите, что можно предпринять. Я мигом, честное слово, и моргнуть не успеете!
      Утро выдалось пасмурным, и вампиру лететь было легко; огромный нетопырь взвился в воздух и помчался прямо к серому занавесу. Только тут Мегана поняла, что завеса, хоть и медленно, но движется, растекаясь во все стороны.
      Тьма сочилась сквозь пробитую брешь. Чисто академического интереса ради можно было б задаться вопросом «кто пробил?», но тут у хозяйки Волшебного Двора сомнений уже не оставалось.
      Разрушитель был здесь. И похозяйничал вволю.
      Эфраим заложил лихой вираж возле самой серой стены — за ним неспешно, словно по докучливой обязанности, потянулся язык пепельного тумана. Нетопырь проворнее забил крыльями, и Тьма отстала, точно поняв, что за этой добычей не угнаться; высунувшийся язык медленно и лениво втянулся обратно. Чёрные точки и росчерки на шпилях и крышах задергались, засуетились куда проворнее, будто муравьи, если ткнуть в их кучу палкой.
      Держась на почтительном расстоянии от серой преграды, Эфраим полетел к морю — взглянуть на флот Империи Клешней; вскоре летучая мышь совершенно скрылась из виду.
      Настоятельница тем временем почти успокоилась, лишь время от времени слышались сдавленные всхлипывания.
      — Вставай, — Мегана потянула монашку за плечо. — Тут дело ещё хуже, чем я думала.
      — Куда уж хуже, — проныла бывшая настоятельница. — Тьма прорвалась. Пророчество исполнилось. Спаситель… нисходит с высей горних… судить и рядить, каждому по делам его…
      Мегана едва не влепила ей пощёчину.
      — Вставай! Надо понять, что это такое, что стало с Аркином!
      — А чего тут понимать… Западная Тьма сюда пришла, и теперь уже не отступит, покуда Он её не изгонит… и не нашей человеческой рукой тут что-то изменить…
      Волшебница не выдержала — вцепилась монашке в плечи теперь уже обеими руками, затрясла что есть силы.
      — Это Аркин! Твой город! Магия Спасителя!.. Да вставай же, вставай!
      — Ты говорила… мы пойдём останавливать Его… а теперь… меня трясёшь?!
      Ничего не осталось от властной и гордой женщины, одним движением брови заставлявшей трепетать бедных послушниц.
      — Да, говорила, — в ярости выпалила Мегана, хватая настоятельницу за подбородок и заставляя взглянуть себе прямо в глаза. — У нас — есть — Его — кровь. Могущественный артефакт, никогда раньше не оказывавшийся вруках магов Эвиала. Надо только распорядиться им как следует. Я рассчитывала на Аркин… но теперь…
      — А теперь и вовсе рассчитывать не на что… — настоятельница обвисла, не сопротивляясь и являя собой полную покорность судьбе. Бей её, убивай, режь на куски — ничего уже не поможет.
      — Мне надо прорваться в Аркин. Туда, к центру Святой магии, в ваш кафедральный собор. Ты острее меня чувствуешь свой город, скажи мне, что там? — трясла Мегана монашку.
      — Ничего там больше нет. Ни магии Спасителя, ни-че-го. Там только мрак. Протяни руку — рука отсохнет. Шагни за край — станешь её рабом. «Анналы Тьмы» предсказали всё правильно… Три пророчества исполнены. Больше Его ничто уже не сдерживает.
      Мегана заскрежетала зубами. Когда власть великой Сущности ограничена некими независимыми от неё законами, кои она не может изменить по собственной воле, — это означает, что всегда есть шанс дать отпор, даже если эти «законы» и повернулись так, что воля надмирового создания кажется почти абсолютной и непобедимой. Почему исполнение пророчеств даёт Спасителю власть над Эвиалом? Что такого важного в Разрушителе или даже «прорыве Тьмы»? Как это связано с Его властью и силой?
      Мегана надеялась найти ответы в Аркине, на алтаре кафедрального собора, соединить мощь чар Волшебного Двора и Крови гнева, но дорога в Святой город оказалась перекрыта.
      И неизвестно, где Ан. Где Анэто, жив ли вообще?
      Захлопали крылья. Вернулся Эфраим, перекинулся обратно, старчески побрюзжал, что, мол, совсем не осталось сил днём летать, и как только он сюда дотянул?
      Не приходилось удивляться неутешительным вестям. Флот Империи Клешней стоял на якорях, и команды, составленные из оживлённых мертвецов, тупо пялились на серую завесу, застыв, точно в молитвенном экстазе. Сама же завеса не оставалась неподвижной: медленно расползалась во все стороны, и всё, оказавшееся под ней, тотчас замирало. Переставали раскачиваться ветви деревьев, трава прилегала к земле, словно втоптанная в неё целым войском. Никого и ничего живого вокруг Святого города уже не осталось; звери, птицы, даже жуки и бабочки поспешили убраться подальше, и печально шумели лишь обречённые дубы. Они показались Мегане последним отрядом, прикрывающим отступление разбитого войска; и о том лишь сожалели остающиеся, что их гибель ненамного задержит врага.
      — Что это за твари внутри круга, Эфраим?
      — Они не наши, — последовал ответ. — Как в Эгесте, я удостоверился. Такие же точно. Не отсюда, не эвиальские. Скапливаются, ползают туда-сюда… так и ищут, кого бы сожрать.
      — И всё? А сама эта завеса, что она?
      Вампир сокрушённо развёл руками.
      — Она. Западная Тьма. Сгущается и расползается.
      — Ты можешь проникнуть туда, в город?
      Эфраим только покачал головой.
      — Она враждебна не только людям. Ни вампиры, ни даже зомби тут не пройдут.
      — А как же эти, которые внутри?
      — Наверное, особая порода. А, может, нам это только кажется, — философски заметил вампир.
      Мегана бессильно уронила руки. Она вырвалась из заточения, она почти добралась до цели — только чтобы понять, что та недостижима.
 

* * *

 
      Анэто пробудился от того, что кто-то осторожно коснулся его плеча. Еще не открывая глаз, понял, что лежит на мягком, почти неощутимом ложе высоко над землёй, где ветер скользит меж сплетённых ветвей в древесном домике нарнийских эльфов, искусно укрытом в кронах. Сколько же он проспал? Закатное солнце золотило листву, невдалеке лениво перекликалась птичья мелочь, словно никому не было дела ни до какого Спасителя, равно как и до Западной Тьмы, с маниакальной настойчивостью прорывающейся на восток Эвиала.
      — Лежи, лежи, господин маг, — проговорил голос королевы Вейде. Анэто дёрнулся, накидывая плащ; властительница Вечного леса негромко рассмеялась.
      — Люди… даже в самые последние дни вы не можете отбросить условности.
      — Что происходит, милостивая королева? Что с заклятьем?
      — Сегодня ночью, дорогой маг. Сегодня ночью.
      — Пресветлая Вейде встанет на моё место?
      — Именно, — кивнула эльфийка. — Мы должны получить ответ насчёт четвёртого пророчества.
      — Четвёртого? Я думал…
      — Дорогой мой Анэто, неужто вам не видна ещё связь между Спасителем и Западной Тьмой? Они неразрывны и неразделимы. Я должна взглянуть Ей в глаза, это правда, должна понять, насколько крепки ограждающие Её заплоты и что случится с ними, если мы уничтожим хранящийся в Аркине Ключ. Бояться не стоит, потому что бездействие наше приведёт к куда более жутким последствиям. Собственно говоря, ничего испортить мы уже не в состоянии. Эвиал обречён, и дело лишь в сроках.
      — Звучит не слишком обнадёживающе, — заметил Анэто, потянувшись к чаше с водой для умывания.
      — И, надеюсь, мой дорогой милорд ректор не обижается на давешнее? — вкрадчиво осведомилась эльфийка. — На сонный эликсир, который я позволила себе добавить вам в питьё?.. Вы отдали все силы, дошли до полного истощения и нуждались во сне, настоящем, долгом, глубоком, безо всяких мыслей, тревог и кошмаров.
      — Гм… спасибо, — не слишком уверенно отозвался милорд ректор. Откровенность Вейде пугала больше, чем её бесконечные тайны, увёртки и недомолвки.
      — Вам сегодня придётся держать меня, — прежним безмятежным голосом продолжала хозяйка Вечного леса. — Держать, когда я стану в фокус, и… когда начну, в общем. Держать, чтобы меня не унесло слишком далеко и я не досталась бы Западной Тьме на закуску. От милорда ректора, главы Белого Совета, потребуется всё, на что он способен и даже больше. Вам надо было отдохнуть, мой дорогой маг. Что же касается будущего… оно ещё не наступило. И пусть мои слова прозвучали «не слишком обнадёживающе», нам нельзя уступать страху. Сейчас у нас ещё есть шансы. Если упадём на колени, станем молиться и прочее — шансы эти пропадут совсем. Поэтому не обижайтесь на меня. Я надеюсь, вы восстановили силы, дорогой мой маг, потому что проспали, как говорится в сказках, «три дня и три ночи». Нет-нет-нет, — она выставила обе ладошки, — и слышать ничего не хочу. Милорд ректор, выжатый, как половая тряпка, мне сегодня не нужен. Мне нужен человек, муж в полном расцвете сил, способный — один из всех! — удержать меня на пороге бездны. Ни Айлин, ни Шоар, ни, да простится мне это злословие, бедняжка Соэльди на такое не способны, как и ни один из моих собственных подданых, эльфов Вечного леса. Вы, друг мой, — единственная надежда Эвиала. Да, звучит громко, но сейчас такое время, когда высоких слов бояться не следует. Они как нельзя лучше отражают реальность.
      Она перевела дух, незаметно смахнула со лба выступивший пот, словно и не эльфийская королева, а обычная поселянка.
      — Но у нас ещё есть время — до вечерней зари, мой любезный милорд ректор.
      Анэто постарался, чтобы его слова прозвучали сухо и по-деловому:
      — Пресветлая владычица. Признаюсь, что я потерял нить ваших рассуждений.
      — Так спрашивайте, милорд, и я постараюсь ответить, — Вейде казалась самой любезностью.
      — Вы встанете на моё место, Ваше величество. Взглянете в глаза Западной Тьме…
      — Всё именно так, — с поистине королевским достоинством кивнула эльфийка.
      — Что вы рассчитываете там увидеть, пресветлая?
      — Я, по-моему, уже говорила, — с некоторым удивлением отозвалась Вейде. — Нам нужен Аркинский Ключ. Если он окажется в руках Разрушителя, всё пропало, Спасителя уже ничто не остановит.
      — Но как этот ключ, — Анэто сделал неопределённый жест, — обрёл такую власть над Ним? Я вообще не слишком доверяю историям, где могущественная иномировая сущность оказывается в такой зависимости от вполне материального объекта, и…
      — Нет, в самом деле, вы — истинный ректор, мой милый маг. Даже сейчас вы говорите со мной, словно стоя на кафедре. Точный ответ мне, увы, неведом. Но похоже, что дело тут в равновесии, в великом и всеобъемлющем законе, самом главном законе бытия. Чем могущественнее сила, тем в больших ограничениях она нуждается, чтобы, выражаясь по-простому, не наломать дров. Как возникают подобные ограничения — одна из величайших загадок мироустройства, любезный мой маг. Простите мне этот менторский тон, но я уже не один век ломаю над этим голову; если позволите, — она изящно поклонилась, — то, быть может, помог бы вот такой пример: по дороге едет закованный в броню воин, сильный, храбрый и прекрасно вооружённый. Навстречу ему вылетает орда мальчишек, кто-то швыряет камни; сами они не в состоянии серьёзно ранить рыцаря, но один из булыжников попадает коню под копыта, лошадь спотыкается, воин падает с её спины — и представим, что случилось всё это на мосту, рыцарь оказывается в воде и тонет. Можем мы представить этот камень великим, могущественным артефактом? Нет. Просто он оказался в нужном месте и в нужное время.
      — Но, чтобы сбить рыцаря, сгодится любая каменюка, — возразил Анэто. — Его не для этого создавали, он просто можетэто сделать. А Аркинский Ключ? Едва ли это творение дикой природы.
      Вейде с досадой поморщилась.
      — Мой дорогой маг, в этом примере камень случайнооказался как раз тем, который подхватили. Аркинский Ключ случайнооказался связан со Спасителем. Требовалось нечто, наделённое достаточной силой — как в моём примере, сбить рыцаря мог только изрядно тяжёлый камень.
      «Она уходит от ответа, нарочно всё запутывает, — подумал Анэто. — Наверное, раньше я бы запомнил это — и отступил, не стал настаивать, довольствуясь тем, что «разгадал» её комбинацию. Но сейчас я ни до чего не могу додуматься. И потому — пойдём напрямик».
      — Кто сделал Аркинский Ключ, пресветлая?
      — Спаситель, это же очевидно, — безмятежно пожала плечами эльфийка. — Во время своего Первого пришествия.
      — Ваше величество была этому свидетелем?
      — Конечно, нет. Зачем этот допрос, дорогой мой Анэто? Да, я видела Спасителя. Смотрела ему в лицо, вот так же, как сейчас вам. Но дела Его всегда оставались тайной. Так что я всего лишь строю предположения. Но, кроме Спасителя, создать такой артефакт некому. Полагаю, магам Ордоса, не говоря уж о Волшебном Дворе, такое не под силу, ведь верно?
      Анэто нехотя кивнул.
      — Да и архипрелаты Аркина далеко не сразу достигли высот в Святой магии, — продолжала Вейде. — А преграда на пути Западной Тьмы уже стояла. Следовательно, к ней имелся и Ключ.
      — Замок на дверь можно повесить и после, — заметил Анэто.
      — Ну, мой дорогой маг, нельзя же проводить настолько прямые аналогии. Барьер вокруг Западной Тьмы можно было сотворить только вместе с Ключом, одновременно, никак не после.
      — Почему?
      — Потому что такова его природа, — снисходительность сменилась несколько наигранным раздражением. — Зачем вы задаёте детские вопросы, мой дорогой маг?
      — Потому что ответ «такова его природа» давно перестал меня удовлетворять. У нас совсем не осталось времени, мы вынуждены идти вслепую…
      — Нет, — перебила Вейде. — Мыне идём вслепую. Вслепую пойдёте вы,если решите в обычной человеческой гордыне, что можете справиться здесь сами, без меня. Анэто, яотдала этому полторы тысячи лет. Яждала Второго Пришествия, я…
      — И пресветлая королева Вейде не знает, как поступить, не знает, выдержит ли барьер вокруг Западной Тьмы, рискуя всем и вся, творит невероятные заклинания…
      — Да! — яростно прошипела эльфийка, разом забыв о«милом друге» и «дорогом маге». — Я готовилась, чтобы спасти ваш паршивый мир, где вы только и можете, что резать друг друга. Я предавала и продавала, чтобы только сохранить нас, эльфов, за чьи спины вам, людям, сейчас придётся прятаться!
      — Ваше величество, — с каменным спокойствием поклонился Анэто, — я отдаю дань вашим актёрским способностям. Впрочем, неудивительно — вы ведь шлифовали их полторы тысячи лет. Сейчас вот вы разыграли ярость и всегдашнюю, ожидаемую людьминеприязнь к ним эльфов. Не знаю, зачем вам это надо, дорогая королева. Но догадываюсь. Ваши заклятья имеют несколько слоев; я всего лишь человек, маг, я не прожил пятнадцать веков, готовясь к этому дню, но эти слои — почувствовал. Вы задумали что-то ещё, светлая владычица. Вы подъяли мёртвых, подъяли их столько, что все ужасные деяния Салладорца или некроманта Неясыти по сравнению с этим — детские забавы. Зачем вы это сделали, королева? Я видел — павшие эльфы поднялись и растаяли, а остальные, мёртвые других рас, отдавали вам свою силу. Заклятие прервалось, когда вся эта мощь вливалась в вас, пресветлая. Что дальше, Вейде? И что случится со всеми, кого это заклинание вырвало из могильного покоя?
      Вейде выслушала гневную тираду мага молча, не двигаясь и не перебивая, только сверкали огромные дивные глаза.
      — Вот так. Мой дорогой маг, получается, разоблачил коварные замыслы предательской эльфийки, смело бросил ей в лицо слова обвинения…
      — Нет! — резко оборвал её Анэто, надвинувшись, так, что Вейде от неожиданности осеклась. — Не потому, что замыслы «предательские». Не верю, что светлая королева Вечного леса можетсейчас кого-то предавать. Нет, Ваше величество. Вы просто используете нас, не говорите нам всей правды; но предавать — не предаёте. Нам действительно надо встать спина к спине, если есть еще хоть какой-то шанс пройти по волосяному мосту между Спасителем и Западной Тьмой. Я по-прежнему готов сделать всё, что от меня потребуется. Но я бы предпочёл, чтобы королева Вейде высказывалась о своих планах более откровенно.
      — Хорошо, — помедлив, уже мягче отозвалась эльфийка. — Я действительно поднимала мёртвых, но совсем не так, как обычные некроманты. Подъятые делились со мною той силой, что владели при жизни, неважно, простые пахари или могущественные маги. Я потревожила прах Ночного Народа, вскрыла их тайные погосты, проникла в скальные гробницы властителей Синь-И, обобрала весь мир, Анэто. Я боюсь, что мои нарнийские братья не одобрили бы такого.
      — Как это «не одобрили»? Весь Эвиал готов рухнуть, а они бы «не одобрили»?
      — Надо знать Тёмных эльфов так же хорошо, как их знаю я, чтобы понять, Анэто.
      — Мне они не показались настолько уж непознаваемыми, моя королева.
      — Очень хочется ответить: а вы поживите с моё, любезный милорд ректор. Нарнийцы помешаны на чести, Анэто, на своём собственном кодексе, зачастую не слишком совпадающем с нашим или же человеческим. Они совершенно спокойно откажут в помощи преследуемому, если сочтут, что это поставит Нарн под угрозу. И они совершенно спокойно совершат общее самоубийство, если решат, что иного пути для защиты чести не осталось.
      Анэто промолчал.
      — Побеспокоить мёртвых — с их точки зрения, величайшее преступление. За него карают изгнанием. Ни один эльф никогда не перемолвится с изгнанником и единым словом. Вы — человек, вам… действительно не понять, что это значит для моего народа. Мы… говорим не только словами.
      — Покарать изгнанием — одно, а приговорить весь мир — несколько иное, не согласны?
      — Беда в том, — вздохнула Вейде, — что, с точки зрения обитателей Нарна, спасти мир такой ценой — значит обречь его на куда более страшную участь.
      — Принцип меньшего зла?
      — Совершенно точно, — оживилась эльфийка. — Вот поэтому я и… гм… сочла возможным не ставить их в известность обо всех деталях моего плана. А мне нужна сила, любезный милорд ректор, очень много силы, куда больше, чем может дать даже эта фигура, которую я рассчитывала и планировала последние лет триста, и то еле успела.
      — И что вы хотите сделать с этой силой, королева? Что она может? Отбросить Спасителя? Залить светом Западную Тьму? Что?
      Вейде усмехнулась.
      — Нет, мой дорогой маг. Такие… создания вообще непобедимы посредством чистой мощи, они сами по себе — такая мощь. Если вода прорывает плотину, то единственное средство — открыть для неё каналы. Она их заполнит и успокоится; а срочное возведение на её пути ещё одной преграды кончится лишь большею бедой.
      — Как вы хорошо рассуждаете, пресветлая королева, — покачал головой Анэто. — Всё просто, понятно и ясно, что делать дальше. Вам ясно. А вот мне — нет. Иносказания, образы… а что делать, я по-прежнему не знаю.
      — Хорошо, — казалось, Вейде с трудом сдерживается. — Я высоко ценю вас, мой дорогой маг, и потому откажусь от некоторых своих привычек, как то: никогда ничего не повторять.
      Первое, — она принялась напоказ загибать пальцы. — Мы должны овладеть Аркинским Ключом. Любой ценой, и я имею в виду именно это: «любой», за исключением только одного — я сама погибать не имею права. Просто потому, что меня никто не сможет заменить, даже вы, не в обиду будь сказано, дорогой мой Анэто…
      — Я не обижаюсь, — спокойно ответил Анэто. — Я сознаю ограниченность своих сил и познаний.
      — Замечательно, — проворчала эльфийка. — Второе. Как только Ключ окажется в наших руках, мы уничтожаем его. Каким именно образом — будет ясно после того, как я взгляну в лицо Западной Тьме. Ну… или не уничтожаем, но «упокаиваем», да простится мне жаргон некромантов. Всё упирается в Ключ, Анэто. Это последнее, что сдерживает Спасителя. Уже устала повторять, да ещё и вашими человечьими словами!.. — не сдержалась она напоследок. — Язык от них ноет.
      — Сочувствую, моя королева, — съязвил Анэто. — И как же нам завладеть сиим артефактом?
      — На этот вопрос тоже ответит наше сегодняшнее заклятье, мой дорогой маг.
      — Хорошо. А как быть с другими бедами, прорывом Тьмы, например? Белый Совет всегда держал множество наблюдателей в самых разных местах Старого Света. Их делом было именно следить за возможным прорывом Тьмы. Конечно, некоторое время я, м-м-м, не получал от них сообщений, но…
      — Тьма прорвалась. Пока не знаю где, — покачала головой Вейде, не обращая внимая на злую иронию мага. — Но надеюсь сегодня узнать и это.
      — Хорошо бы. Но, пресветлая, после этого — нам ведь всё равно придётся идти на Аркин?
      — Да. И брать его штурмом.
 

* * *

 
      Мегане, Эфраиму и настоятельнице ничего не оставалось делать, как медленно отступать от оказавшегося недосягаемым Святого города. Тьма расползалась, и земля застывала, умирали ветра и воды, всё погружалось в оцепенение.
      — Вечная осень, — прошептала настоятельница, с трудом отводя взгляд от облетевшей рощицы, затопленной серыми сумерками.
      — Осень, но зима её уже не сменит, — неожиданно-поэтически заметил вампир. — Последний сон, и уже всё — больше не проснёшься.
      Мегана ничего не ответила. Она брела, сцепив зубы и сжав кулаки, поминутно оглядываясь на сгущающуюся серую завесу у них за плечами.
      — Государыня, — осторожно проговорил Эфраим. — Дозволено ли будет осведомиться, куда мы теперь направляемся?
      Чародейка тяжело вздохнула. Вампир прав — куда им теперь уйти? Образа Спасителя плачут кровавыми слезами; и как можно этому противустать? Аркин закрыт; где Курия, где Святая Инквизиция?
      Все мёртво вокруг. Брошены поля, пусты фермы и деревеньки, пусты загородные резиденции высокопоставленных прелатов — на Святую Область словно обрушился мор.
      Трое путников не шли, не тащились — почти пятились на север, не в силах отвести взглядов от неспешно растекающейся, победительной тьмы. Вернее, чего-то, очень на неё смахивающего.
      Вампир взял на себя заботы о пропитании — летал, шурша кожистыми крыльями, гоняясь за кем-то по кустам, но вернулся ни с чем и только скрежетал зубами. Зверьё ушло, бежало прочь, как от лесного пожара.
      Вечером Мегана остановилась. Куда идти дальше, да и зачем?
      Что остаётся делать?..
      Не хочется уходить, так и не увидев Ана, не услыхав его голоса, не посмотрев в его глаза — и пусть всё остальное провалится в тартарары. Где там сейчас Этлау, где Инквизиция — до неё ли им, когда образа Спасителя плачут кровью?
      Позади по шпилям Аркина всё оживлённее снуют тёмные существа; и она, Мегана, дальше не побежит.
      Во всяком случае, пока не услышит Анэто.
      Подобно тому, как уходила весть магам Ордоса и Волшебного Двора, когда они собирали подмогу против Этлау, Мегана звала и сейчас. Только на сей раз она не прятала чувства под черепашьи панцири тайнописи.
      Где ты, отзовись. Где ты, я вырвалась из заточения, я вернулась, я тут. Отзовись, нам осталось совсем немного времени, ну откликнись же!..
      Тишина и молчание.
      А темнота за спиной всё расползается. И чёрные твари, слезая со шпилей, собираются у самой черты. Кажется, они всей массой давят на серую преграду, собой проталкивая её всё дальше и дальше.
      Эфраим только цокал языком.
      Делать было нечего, и трое спутников отступали по главному тракту, связывавшему Аркин и Эгест (ещё одно напоминание!).
      Смеркалось, они не решились остановиться. Позади сиротливыми призраками застыли опустевшие деревни; настоятельница упросила их зайти в покинутую церковь — образа Спасителя сплошь покрывала алая кровь. Монахиня взвизгнула и бросилась прочь.
      …В сумерках за их спинами шпили Аркина неожиданно засветились — гнилостным зеленоватым светом.
      — Началось, — вдруг выдохнула настоятельница, останавливаясь и падая на колени. — Спаситель, отец наш, заступник и опора, спаси и сохрани от всякого зла, предаю душу свою в лоно твоё…
      В одном месте серый занавес лопнул, и Мегана увидела, как в призрачном свете поток чёрных теней вприпрыжку устремился по дороге. Мгла, казалось, погналась за ними, и вскоре над дорогой повисли многоголосый вой, рычание, рёв, скрежет, в которых хозяйке Волшебного Двора слышалось злобное разочарование.
      Зелёное свечение становилось всё сильнее, затмевая звёзды; стало светло, словно в ночь самого яркого полнолуния. Выше на холме показалось ещё одно селение, на сей раз — обитаемое; горели огни, перекликались голоса.
      Эфраим выразительно взглянул на Мегану.
      — Конечно, — кивнула она. — Оставайся здесь, я поговорю…
      — О чём?! — заверещала настоятельница, вцепляясь вплащ чародейки скрюченными пальцами. — Всё, кончились разговоры наши! Молитесь, вы, все!! И ты, вампир, тоже молись, раз живой, значит, и душа в тебе живая есть, молись, молись, тебе говорю!.. — дальнейшее потонуло в утробном вое.
      Эфраим и Мегана переглянулись.
 

* * *

 
      Вейде ушла, скользнула гибкой зелёной тенью по висячей дорожке, проброшенной между деревьями Нарна. «Брать штурмом…» Анэто устало опустился на узкую лежанку-гамак. Действительно ли пресветлая этого хочет?
      Если да, то поднимать полки на приступ все равно придется ему, а не кому-то другому. Люди за эльфийкой не пойдут, будь она хоть трижды королевой.
      Чародей с досадой подумал, что совсем не появляется в лагере собственного войска, устроенном на границе Нарна. Тёмные эльфы допустили в глубь своих владений одного милорда ректора, не сделав исключений ни для кого.
      Сумеречное небо озарилось, огненная черта рассекла горизонт; донёсся отдалённый и глухой грохот. Ещё одно чудо, упавшее с неба. Последние дни их становилось всё больше и больше. Небось, и это не последнее, их теперь видно даже на ярком свету.
      Да, вот и второй. Ближе; наверное, на самой окраине Эгеста. Интересно, что скажет по их поводу Вейде; занялся бы сам, но, проклятие, как же он устал, сил совсем не осталось, а надо вставать и идти.
      «Сегодня ночью, — стучало в голове. — Сегодня. Вейде встанет в фокус исполинской звезды и… — и что тогда?» Многоопытный чародей, глава Белого Совета терялся в догадках. Ответы королевы Вечного леса убедили его только в одном — эльфийка ведёт свою игру, и она, эта игра, не имеет почти ничего общего с её словами. Помешанные на чести нарнийцы могут этого и не заметить, но он-то, он!..
      Анэто считал себя прожжённым интриганом, умеющим видеть всё самое низкое и подлое, ведь иначе, полагал чародей, ему никогда бы не продержаться столько времени на самом верху пирамиды, умело лавируя между власть предержащими Старого Света. Ордос ни с кем не воевал в открытую. Столкновение с Инквизицией после штурма Чёрной башни стало первым.
      План у Вейде явно с двойным дном. И это значит, что ему, Анэто, сегодня нельзя просто «держать» эльфийскую чародейку.
      Ректор ордосской Академии расправил плечи, глубоко вдохнул. Да, в небесах творится Спаситель ведает что, подобного нет ни в одной хронике, но сегодня надо забыть об этом.
      Забыть обо всём, кроме одного — во что бы то ни стало прочесть творимое владычицей Вечного леса заклинание.
      Чародей потянулся к посоху, когда привычно захолодило голову, и знакомый голос тихонько прошептал: «Ан!..»
      У волшебника подкосились ноги. Раньше он считал, что подобное случается только с героями слезливых баллад, распеваемых миннезингерами.
      «Мег?! Мегана, где ты?!»
      «Ан… Ан, ты жив…» — выдохнули там, в дальней дали.
      «Где ты? Мегана?»
      «Возле Аркина. Со мной всё в порядке. А ты, ты?..»
      «Со мной тоже. Мы в Нарне, с эльфами и Вейде. А ты… возле Аркина? Послушай, но как?..»
      «Потом расскажу, Ан. Аркина больше нет, понимаешь? Вместо него — только Тьма. И ещё что-то, куда хуже и страшнее. И… образа плачут кровавыми слезами, Ан. Конец близок. Совсем близок».
      «Мег! Мег, выходи на тонкий путь. Что тебе там делать?! Выходи, слышишь, я удержу…»
      Волшебница грустно усмехнулась.
      «Ан, ты не знаешь, что тут творится. Помнишь Эгест после визита некроманта? Так вот, здесь это намного хуже. Намного. Твари… бестии… не описать словами… Тонкие пути дрожат и содрогаются. Боюсь, они меня уже не удержат».
      Эгест. Ну да, конечно. Они побывали там вместе с Мег и Кларой Хюммель, вскоре после визита некроманта Неясыти.
      «Что, снова? То же самое?»
      «Гораздо хуже, Ан. Гораздо!..»
      «И что происходит?»
      «Твари напирают на тёмный барьер. Кажется, он их сдерживает… а они воют, рычат, рвутся наружу… Кое-где прорываются».
      «Мег, уходи оттуда. Слышишь? Уходи немедленно!»
      «Здесь люди, Ан. Мы уже достаточно далеко от Святого города, здесь было спокойно, люди оставались, бежане задерживались…»
      «Мег! Ты им уже ничем не поможешь. Только погибнешь зря. А вместе мы, быть может…»
 

* * *

 
      «Ан, — сердце у неё заходилось, словно от долгого бега. — О чём ты? Образа заплакали кровью, и…»
      «Вот именно! — зло перебил он. — Образа заплакали кровью, Ему осталось совсем немного, и тогда всё вообще станет неважным. Не задерживайся ни на минуту, слышишь? Ни на миг, выходи на тонкий путь,я дам маяк, я помогу удержать тропу, ты окажешься прямо тут, в Нарне, Мег, слышишь? Мег… — он запнулся, — Мег, любимая. Прошу тебя. Умоляю. Проклятие, у меня никогда не хватало слов для таких случаев…»
      Мегана улыбнулась. Внутри стало тепло-тепло, словно в лютую стужу она глотнула обжигающе-горячего вина с пряностями.
      Глупые мужчины. Они думают, что достаточно произнести одно-единственное слово, и женщина немедля забудет обо всём, бросится следом, чтобы только припасть к груди и спрятаться у них за спиной?
      «Ан. Спаситель — ещё там, а чудища — у меня за плечами. Обещаю, как только отражу приступ и выведу людей из-под удара, не промедлю и мгновения. Хорошо? Не сердись, милый, — подсластила она пилюлю напоследок. — Всё хорошо. Мы свободны и живы. Мы можем говорить друг с другом. Что ещё надо?»
      «Дом на тёплом берегу, старый сад и пятерых детишек, — вдруг ответил Анэто, и в его мыслях уже не чувствовалось прежней горечи и злобы. — Сделай, как считаешь нужным, Мег. Тебя не переубедишь, как и меня. Сделай, что должна, и позови меня, хорошо? Обещаешь?»
      «Обещаю, милый мой. Обещаю», — послала горячую мысль Мегана.
      «А ты уверена, что чудовища нападут?» — вдруг забеспокоился милорд ректор.
      «Уверена, Ан. Я чувствую их жажду. И преграда, что сдерживает их, уже истончилась до предела…»
      «Всюду одно и то же, — с непонятной тоской отозвался маг. — Откуда они только берутся и что жрут, если на зуб не попадается ни одного человека?»
      «Мы обсудим это, как только я вернусь, обещаю, — послала Мегана. — Если только не найдём занятия поинтереснее».
      Она не стала говорить, что уходить им, собственно говоря, уже некуда.
 

* * *

 
      …Анэто почти без сил рухнул на свой гамак. Мегана. Живая. И, конечно же, ввязавшаяся в какую-то бессмысленную драку. Чудовища, серая завеса, Тьма, овладевшая Аркином; интересно, что по этому поводу думает Вейде?
      Ректор Академии Высокого Волшебства больше не мог сидеть на месте: спустился на землю по тонкой, но очень крепкой лесенке из лианы, в которую гостеприимные хозяева вплели сучки-ступеньки. Двое нарнийцев, оставленных при нём не то в качестве охраны, не то — почётной стражи, вскочили на ноги, и с достоинством поклонились.
      — Мне надо разыскать владычицу Вейде, — не стал терять времени Анэто.
      Старший из эльфов неспешно кивнул.
      — Мы пошлём весть.
      — Прошу поторопиться, — волшебник еле сдерживался. — Новости очень важные, о достойные стражи Нарна. Очень важные.
      — Мы понимаем, милорд, — вежливо отозвался кивнувший ему нарниец. — Не беспокойтесь. Владычице все будет передано, как только она отзовётся.
      Анэто молча и отрывисто кивнул. Отвернулся, вонзив посох в землю и до боли сцепив пальцы на блистающем камне в оголовке. Мегана, Мегана, Мегана — стучало в висках. Что она задумала? Зачем эта бессмысленная бравада, этот бой — что она хочет доказать? Свою храбрость?..
      «Очень скоро нам понадобится вся наша храбрость, — мрачно подумал он. — Когда придёт время взглянуть в лицо Спасителю».
 

* * *

 
      — Пресветлая госпожа чародейка… пресветлая госпожа…
      Кто-то настойчиво тянул Мегану за полу длинного плаща.
      Девчонка лет семи, держит за руку двухгодовалого карапуза, от смущения прикрывающего глазёнки чумазой ладошкой.
      — Пресветлая госпожа… скажите, вы ведь их прогоните, верно? Правда, прогоните? А то мама сказала…
      Мегана всегда считала себя начисто лишённой сентиментальности, детей чародейка не имела и не любила — но сейчас по сердцу словно провели когтистой лапой.
      — Мама, конечно, знает, что говорит. Но мы их прогоним. Это я тебе обещаю. Не сойти мне с этого места.
      — Ой, спасибо, пресветлая госпожа! — заулыбалась девочка. — Так всех и повещу, мол, мне сама госпожа Мегана сказала!
      — Повести, повести, — волшебница осторожно погладила её по голове. — Повести обязательно.
      Девочка церемонно поклонилась, как принято было кланяться священнику, и, таща за собой спотыкающегося малыша, мелкой рыбёшкой скользнула через толпу — только и мелькнула пара длинных косичек.
      «Мы их прогоним, — повторила про себя чародейка. — А если нет — обещаю тебе и твоему братику: вы ничего не почувствуете и ничего не увидите. Вы просто заснёте, крепко-крепко, и последний сон будет чист и прекрасен, как весенняя заря. Живыми вы имне достанетесь. Как и я».
      …Селение под названием Левые Зыбуны кишмя кишело народом. Большинство — бежавшие из Аркина и его окрестностей, иные пришли из Эгеста, его южных областей, когда через них проходила маршем мёртвая армия некроманта Неясыти. Множество людей сбились возле церкви, храм переполнился, и народ молился, упав на колени где придётся. Вдруг песнопения пресеклись чьими-то отчаянными вскриками и рыданиями: серая завеса, дотоле приближавшаяся со скоростью размеренно шагающего пешехода, рванулась вперёд двумя рукавами, в несколько мгновений замкнув кольцо вокруг селения.
      Собственно, после этого в деревне и началось почти что форменное светопреставление. Только что ожесточённо швырявшие пожитки на телеги люди замирали, остановившимися взглядами упираясь в окружившую их дома мглистую стену, за которой корчилось, извивалось, шелестело, клацало многоногое, многожвальное воинство. Мегана видела, как твари со всего размаха бросались на серый занавес, бились, словно рыбы в сети, тщась разорвать отгородившую их от людей завесу; и преграда мало-помалу поддавалась, истончалась, становясь почти прозрачной. То одна, то другая бестия с размаху бросались вперёд, впечатывая уродливые морды в серое нечто, отпрыгивали с воем, словно от боли, но попыток не оставляли.
      Люди в Левых Зыбунах молились, громко призывая Спасителя. Кто-то выл, не хуже чудовищ за серой мглой, кто-то прилюдно каялся в грехах, кто-то, несмотря ни на что, тащил за волосы визжащую женщину — прилюдно кающийся только что признался, что имел с нею «грех».
      Настоятельница, надо отдать ей должное, сумела взять себя в руки — ходила среди молящихся, присаживалась рядом, обнимала за плечи, что-то шептала, поминутно осеняя себя знаком Спасителя и многозначительно указывая пальцем в такие бестревожные и мирные небеса.
      Эфраим угрюмо стоял рядом с Меганой, завернувшись в плащ и накинув капюшон. «Да, тебе-то ничего, — невольно подумала волшебница, — взлетел — и всё, свободен…»
      Стены серой хмари поднимались высоко в небо, но всё-таки не до самого звёздного купола, крылатое существо могло спастись. Чародейка поискала глазами в толпе давешнюю девочку — вон она, вместе с братцем, послушно стоит на коленях рядом с истово молящейся матерью.
      Наверное, Эфраим смог бы вынести их отсюда, пришла мысль. Пусть не всех, но хотя бы детей… перелететь с ними через завесу. Смог, если бы для этих селян вампир — не был едва ли не хуже самой Западной Тьмы. Здешние пахари скорее отдадут детишек скапливающимся за чертою бестиям, чем позволят «кровососу» улететь вместе с ними.
      Серая мгла удерживала тварей Тьмы в клетке, пусть не очень надёжной, но всё же удерживала. До срока, и — чувствовала Мегана — этот срок стремительно истекал.
      Ну что, хозяйка Волшебного Двора, помнящая ещё времена «передачи посохов» , пришёл твой черёд? Дать бой, несмотря ни на что. Быть может, бесполезный — Анэто прав, если Он явится сюда, не останется ни людей, ни пожирающих их чудовищ — но я намерена его выиграть. Каждый прожитый миг — уже победа. Победа над всеми этими «иномировыми сущностями», самыми настоящими вампирами, по сравнению с которыми старый Эфраим — сущий агнец, образец смирения и добродетели.
      Вокруг чародейки образовалось пустое пространство — на неё почти не обращали внимания, люди готовились к «последнему суду», как гласило священное предание.
      Едва державшийся на ногах священник показался из церковных дверей, трясущейся рукой раздавая благословения рванувшимся к нему. Мегана вздохнула — ещё совсем недавно она тоже принадлежала к «чадам Спасителя», внимала проповедям, старательно читала писание… в другой жизни, совсем другой.
      Замкнувшаяся вокруг деревни серая завеса, однако, совсем перестала приближаться. Чёрные твари бесились извне, давили и рвались, но преграда держалась и держалась.
      Священник обходил коленопреклоненные ряды, осеняя паству знаком Спасителя. Когда, описав круг, настоятель оказался совсем рядом с Меганой, чародейка, чтобы не навлечь на себя гнева толпы, тоже склонила голову.
      Склонила и потому пропустила момент, когда, словно повинуясь набравшему силу молитвослову, серая завеса прогнулась под отчаянным натиском — на неё разом бросился целый сонм чёрных тел — и лопнула.
      Мегане почудился пронёсшийся едва слышный стон — словно женщины в родовых муках.
      Чёрный поток ринулся вверх по склону, топча живые изгороди и опрокидывая плетни. Песнопение пресеклось, сменившись воплями ужаса, однако священник только взмахнул руками, сам заведя канон в полный голос — и оцепеневшие люди подхватили.
      Эфраим выразительно взглянул на чародейку. Мол, если ты решила драться, сейчас самый для этого подходящий момент. Или же пора, гм, как бы это помягче выразиться — пора уносить ноги.
      Мегана только улыбнулась. Лёгкая теплота из души так и не уходила, слова Анэто катались внутри, точно мягкие шарики, и очень хотелось взлететь. Вот просто взять — и воспарить над этой землёй, неважно, духом, призраком или крылатым существом. Сейчас она казалась себе всемогущей. Твари? Бестии? Монстры Тьмы? Что ж, чем больше, тем лучше! Настало время хозяйке Волшебного Двора показать себя во всей красе.
      Ничего особенного. Это просто прорыв Тьмы. Тот самый, которого так боялся Белый Совет, распихав наблюдателей по всему Старому Свету, за исключением лишь Империи Клешней — чтобы, упаси Спаситель, не пропустить.
      Чего тут бояться? Ведь это просто смерть. Самое банальное и обычное, что только случается в жизни.
      Бегите, бегите быстрее. Вы просто морок, обрывок ночного тумана, случайно занесённый в дневные пажити. Вы истаиваете на свету, несмотря на все устрашающие атрибуты, а, может, именно благодаря им.
      Идите ко мне, ведь вы устали от собственной злобы. Она распирает вас, это единственное, что вам оставил неведомый создатель. Отними у вас злобу — и не останется вообще ничего.
      — Государыня… — едва шевеля губами, проскрипел рядом Эфраим. Вампиру, похоже, очень не хотелось расставаться даже с его нынешней не-смертью и не-жизнью.
      — Не бойся, — безмятежно проговорила волшебница, не сводя взгляда с катящейся лавины. — Ничего не случится. Совсем-совсем ничего.
      Кажется, вампир решил, что она лишилась рассудка, если судить по брошенному на неё взгляду; Эфраим повёл плечами, словно проверяя, легко ли сбрасывается плащ и не запутается ли он в нём, когда придётся перекидываться в летучую мышь.
      — Не медли, чародейка.
      Ого. А это уже настоятельница. Я и не заметила, как она оказалась рядом.
      Не бойся, тут нечего бояться, слышишь? Сейчас я всё сделаю, только не шевелись и не мешай мне… Что? Ты меня не слышишь? Или это я забыла, что слова надо произносить вслух?..
      Ну, давай, Мегана. Ты чувствуешь, как по жилам струится уже не кровь, а чистая сила? Ощущаешь, как земля уходит из-под ног, исчезает вечная её тяга, загибается горизонт и ты оказываешься словно на дне исполинской чаши? Видишь, как вскакивают, пытаются бежать и снова падают только что истово молившиеся люди? слышишь их крики? — нет? Ах, да, ведь для тебя сейчас ничего не существует, только ты, набегающие монстры да ещё Ан — там, глубоко внутри тебя, его второе «я», которое всегда с тобой; и ты, Мегана, ты вскидываешь и резко роняешь руки, не потому, что твоё заклинание требует каких-то жестов: просто тебе невыразимо хочется, словно мужчине-воину, ощутить движение, ломающее врагу горло и опрокидывающее его на истоптанную землю.
      Мегана не чертила магических фигур — свободнотекущей силы хватало и так. Старые формулы неотменимого уничтожения, распада и рассеяния сами оживали в памяти — чародейка зазубрила их ещё в далёкой юности, но с тех пор никогда не пользовалась.
      Разрушение не помощью «стихийного посредника», огня, молнии или рушащихся валунов, нет — разъятие тех незримых скреп, что есть в любом магическом создании. Высший уровень мастерства для любого эвиальского чародея.
      В Мегане не клокотала сейчас ярость, не бушевал гнев, нет, она оставалась каменно-спокойной и чуть ли не погружённой в безмятежное созерцание. Гнев и ярость делают тебя уязвимой, учили древние трактаты из Синь-И, чьей мудростью не пренебрегал Волшебный Двор.
      Сейчас. Пусть… пусть подойдут поближе.
      Это, оказывается, тоже наслаждение, и притом из самых острых — балансировать на самом краю, на последней грани, ощущая своё могущество, упиваясь им и зная, что ты — господин в жизни и смерти таких страшных и непобедимых на вид тварей.
      Сейчас, Мегана. Один удар — и всё. Люди спасены, они в безопасности. Пусть на время, но сейчас важен каждый выигранный день, каждый час. Эти несчастные не должны призывать Спасителя. Я должна показать им, что есть и другие силы, что есть другая надежда. Что за наш мир ещё можно драться и побеждать. Я должна…
      — А-а-а-а!!! — раздалось прямо у неё за спиной. Настоятельница. Несчастная обезумевшая монахиня, которую она, Мегана, за волосы вырвала из рушащегося монастыря только лишь затем, чтобы привести в новую ловушку.
      — Стой! — завопила чародейка, решив, что бедняга окончательно лишилась рассудка и намеревается покончить с опостылевшим существованием. Ведь я же говорила ей… или нет?!
      Настоятельница не обернулась, просто раскинула на бегу руки и что-то прокричала — Мегане послышались начальные строчки общей молитвы Спасителю, но дальше последовало нечто совершенно непонятное.
      С растрепавшихся волос бегущей одна за другой посыпались белые искры. Их становилось всё больше, они сливались в сплошной поток, и вот уже за настоятельницей поплыл настоящий призрачный плащ, сотканный из кристально-чистого снежного пламени, девственного, словно горные вершины под ярким летним небосводом.
      Магия Спасителя. Незамутнённая, в своём первозданном виде. Мегана оторопела — она никогда ещё не сталкивалась с такой мощью. Волшебный Двор, несмотря на веру своей собственной хозяйки, держался подальше от Его слуг и слов.
      Не останавливаясь, бегущая ворвалась прямо в гущу крысолюдов и прочей нечисти.
      Мегана почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Что она наделала, эта глупая монахиня? Для чего всё это?..
      Миг спустя волшебница поняла, для чего. Когда чёрные жвалы, челюсти, щупальца и клинки в лапах крысолюдов разом обрушились на облачённую в белое фигуру, неподвижно застывшую в самой середине их катящейся лавины.
      «Всё тебе!» — прозвучало в сознании Меганы за миг до того, как белое сияние исчезло, погребённое под темной шевелящейся массой.
      Монахиня не вскрикнула, с её губ не сорвалось ни единого стона; но Мегана едва устояла на ногах, когда на неё обрушился поток небывалой, невероятной мощи.
      Зачем, сестра, зачем?! — хотелось ей закричать. Я справилась бы с тварями и так… или тебя обмануло моё кажущееся бездействие?
      Но теперь Мегана смогла бы справиться с несущейся ордой, что называется, одним мановением руки.
      Сейчас!..
      Стон-выдох, режущая боль в груди, словно отданная погибшей настоятельницей сила не желала покидать своё новое обиталище. И — ощущение лопнувшей струны, рухнувшей преграды, обвалившейся плотины и потока, устремившегося в открывшийся пролом.
      Хозяйка Волшебного Двора нанесла свой удар. Запоздавший, но сделавшийся куда более убийственным. Он накрыл всех тварей без исключения — и Мегана поняла наконец, что переоценила себя. Без отданного монахиней она достала бы самое большее четверть той дикой стаи, что рвалась сейчас к вожделенной живой добыче.
      …Когда скрепы рвутся, наполнявшая их сила ищет выход. И находит — в бешенстве, принимающем форму буйства стихий.
      Ряды мчащихся монстров мгновенно испятнали вспухшие там и тут огненные шары, лопавшиеся с оглушительным треском. Магическое пламя тотчас перекидывалось на соседние создания; они успевали пробежать ещё сколько-то шагов, прежде чем рухнуть наземь дурнопахнущей грудой обугленных костей.
      Мохнатые спруты, громадные скорпионы, словно состоящие из одних только жал и жвал, крысолюди, чёрные волки ростом с доброго быка, громадные черви с дырами зубастых пастей, и так далее и тому подобное. Излюбленное оружие смерти. Именно смерти, не Тьмы — всё это сейчас горело. Созданное для уничтожения — уничтожалось само. Мегана не ведала пощады.
      …Но запас сил истаивал стремительно, даже с учётом пожертвованного настоятельницей, чьего настоящего имени чародейка так и не узнала. Мегана отдала всё заёмное и сейчас щедро расставалась со своим собственным.
      Она знала, что переступает границы, что откат обрушится на неё такой болью, что сподоби силы небесные выдержать, но остановиться уже не могла. Заклятье поддерживало само себя, высасывая из Меганы жизнь, и это истечение казалось небывалым блаженством, прекраснее всего, что у неё было, сильнее даже любви к Анэто.
      Взрывы покрыли весь склон, немногочисленные крысолюди, оказавшиеся самыми сообразительными, удирали со всех ног, не зная, что для сотворенных Меганой чар не существует наступающих или убегающих и что они не пощадят никого, даже сдающихся и бросивших оружие.
      …Мегана не видела себя со стороны, не чувствовала излома тела, запрокинувшейся головы, незряче расширившихся глаз. Её подхватил Эфраим, затормошил, затряс — на изглоданном пламенем склоне уже не осталось ни одной твари, но заклятье не прерывалось, и вот уже вспыхнула сама земля, ещё сохранившая следы уничтоженных монстров, огненные языки потянулись ещё дальше, к колышущейся серой завесе, что, похоже, изо всех сил пыталась затянуть прореху.
      В отчаянии Эфраим размахнулся и влепил Мегане пощёчину — его отшвырнуло, ладонь задымилась. Вампир взвыл, сорвал плащ, уже ни на что не обращая внимания, перекинулся и, вцепившись когтями в плечи волшебницы, рванулся с места прямо в небо.
      Ничего больше ему не оставалось — только тащить Мегану подальше от проклятого места и над серой завесой, надеясь, что она, эта завеса Тьмы, сможет разорвать гибельную связь между стремительно умирающей чародейкой и по-прежнему бушующим её заклинанием.
      Люди замерли.
      — Услышал Спаситель молитвы наши… — торжественно начал было священник, но его внезапно перебил новый голос:
      — Так ведь то Тьмы засланцы были! Иль не видели, люди добрые, как чаровницу в омпер утащил?! Небось, ещё горшую участь нам наколдовали, проклятые, чтоб им ни дна, ни покрышки, ни гроба честного, ни пути прямого!..
      — Счастье, что ты этого не слышишь, государыня, — пробормотал про себя вампир, изо всех сил работая крыльями. — Иначе бы и спасать их не стала.
      Мегана молчала. Заклятье работало, высасывая последние остатки жизненной силы; вампир заскрежетал зубами — он чувствовал эту жизнь, стремительно покидающую тело волшебницы, и ему оставалось доступно только одно средство, потому что связи не разрывались и даже скрывшая землю внизу завеса мрака ничем не помогла.
      Гигантская летучая мышь изогнулась, острые зубы впились в шею чародейки, и хозяйка Волшебного Двора закричала.
      …Старый вампир Эфраим летел медленно-медленно, едва взмахивая уставшими крыльями — он, способный, если нужно, покрывать множество лиг в считанные часы! Но сейчас вожак Ночного Народа едва удерживался в воздухе. Земля внизу наконец-то очистилась от серой хмари, вновь потянулись поля, пажити и покосы — мирный, обжитый Эгест — однако он не дерзал опуститься, не был уверен, что сможет перекинуться обратно. Опасался он и Нарна — Тёмные эльфы недолюбливали Ночной Народ.
      Смертельно бледная чародейка, словно кукла, болталась в когтях летучей мыши, на открывшейся шее алели две пары небольших пятнышек — след вампирьего укуса. Эфраим, в свою очередь, отдал почти всё, что имел; ему удалось разорвать гибельную связь, заклинание больше не высасывало жизненные силы из Меганы, вампирий укус и его магия сделали своё дело, но что скажет (а, главное, что сделает)волшебница, когда очнётся?..
      Медленно, лишь чуть быстрее едущего рысью всадника, Эфраим летел на север. Куда — он сам пока не знал, лишь бы подальше от проклятой Тьмы, овладевшей Святым городом.
      «Надо же, — уныло думал вампир, едва взмахивая отяжелевшими крыльями. — Сколько живу, радовался Тьме. А оказалось, что от неё надо бежать ещё резвее и шибче, чем от Света…»
 

* * *

 
      Анэто не находил себе места. Мегана внезапно умолкла, он не мог достучаться до её сознания. Приближалась полночь, назначенное Вейде «смотрение в глаза Западной Тьме», и чародей, наученный горьким опытом, не ждал от этих переглядушек ничего хорошего.
      Все те мёртвые, подъятые Вейде в прошлый раз; все те погибшие эльфы — они стояли перед его мысленным взором, и он вновь и вновь повторял — королева Вечного леса обманула всех и вся, включая нарнийцев. Вейде служила всем — и никому, кроме самой себя.
      Доказательства? О, на формальном суде, перед неподкупным Белым Советом, он едва ли смог бы выстроить хоть сколько-нибудь стройное обвинение. Чтобы явить собратьям-чародеям все деяния Вейде, потребовались бы многомесячные усилия всего Ордоса вкупе с Волшебным Двором — чтобы отследить сотворенные эльфийской королевой чары, расшифровать их и продемонстрировать высокому трибуналу.
      Оставалось лишь действовать так, как он и намеревался. В одиночку. Анэто не удивился бы, узнав, что его разговор с той же Мег стал известен Вейде. Но пылкие объяснения с возлюбленной — одно, а вызов на помощь нескольких десятков чародеев Ордоса — совсем другое. Это помимо всего прочего и открытый разрыв с Нарном. Схватиться же сейчас ещё и с Тёмными эльфами означало погубить всё.
      Анэто вызвал на разговор Ксавьера, старшего из лекарей-магов. Тщательно подбирая слова, ректор Академии задавал вроде бы важные вопросы — как дела в лагере, что с войсками, подошли ли ещё полки, каков их дух, нет ли перебоев с припасами; но пожилой целитель повидал слишком многое и слишком хорошо знал самого Анэто, чтобы остаться после этой беседы в полном неведении.
      Сейчас милорд ректор запоздало корил себя, что так и не озаботился создать тайный код, известный лишь ордосским магам, — всегда считалось, что передающаяся посредством чар беседа и без того надёжно защищена от нежелательного внимания; эх, святая простота… Сейчас Анэто уже так не думал.
      Он мог рассчитывать только на себя.
      И всё потому, что слишком доверился эльфке…
      Он подобных размышлений его отвлёк всёнарастающий где-то в вышине протяжный рёв. Что-то ломилось сверху, из резко прохудившихся в последнее время небесных сфер; не один ли из этих загадочных болидов?..
      Задирая голову, маг постарался выбраться на открытое место — задача не из простых, когда ты в самом сердце великого Нарна. Двое эльфов, его «почётный эскорт», спешили следом.
      Гром рос и ширился, он сотрясал вековые стволы, и мелкие лесные обитатели носились в несусветной панике.
      — Кажется, этолетит прямо сюда! — нарниец утратил всю обычную невозмутимость.
      Он прав, смятенно подумал Анэто.
      А миг спустя увидел и само загадочное нечто.
      Огненный шар, обвитый языками пламени, в сердце которого билась и корчилась изломанная бесформенная тень.
      — Превеликие пущи… — только и успел простонать кто-то из эльфов, когда яростно пылающее ядро врезалось в землю за недальними деревьями.
      Земля содрогнулась, так, что ни Анэто, ни нарнийцы не устояли на ногах. Древние стволы лопались с оглушительным треском, горячий вихрь подхватил и унёс сломанные ветви; к небу спиралью устремился чёрный дым, за уцелевшими деревьями заполыхало пламя.
      И одновременно Анэто почувствовал там, в самом сердце пожара, чужую жизнь. Абсолютно, совершенно чужую, явившуюся из иного мира, не подчиняющуюся законам Эвиала, высокомерно и презрительно попирающую их… и в то же самое время — так же абсолютно и совершенно несвободную, пленённую ещё более могущественной сущностью, представить себе истинные масштабы которой потрясённый маг сейчас не мог.
      — Туда! Скорее!..
      Но оба нарнийца, похоже, придерживались противоположного мнения.
      — Надо известить набольших, — начал старший.
      — Надо дождаться подмоги, — вторил ему младший.
      — И это бесстрашные Тёмные эльфы великого Нарна! — не сдержался волшебник.
      — Наши честь и смелость — ничто по сравнению с благом Леса, — сквозь зубы процедил старший; рука младшего рванулась к оружию, остановившись лишь в последний момент.
      — Как хотите, милостивые государи, — Анэто повернулся к ним спиной и решительно зашагал прямо к гудящему пожару.
      Однако Нарн и впрямь защищали могущественные чары — маг даже не успел подумать, как он, собственно говоря, будет пробиваться сквозь пламя, а огонь уже угасал, языки его бессильно шипели: их, словно нашкодивших котят, за шкирки, отбрасывала от вековых стволов неведомая сила. Милорд ректор ощутил вмешавшееся волшебство, но прочесть его уже не успел — последние искры унёс промчавшийся ветер, задушив их трепещущие огоньки.
      В теле Нарна открылась уродливая чёрная рана: расщеплённые исполинские дубы, покрытая обугленной щепою земля, выжженные лесные травы и сам подлесок; а в середине этого непотребства, заключенное в сферу прозрачного пламени, корчилось, свивая и развивая многочленистое тело, невиданное и неведомое в Эвиале существо. Во всяком случае — и Анэто ничуть в этом не сомневался — это создание не входило ни в один каталог монстров и чудовищ, прилежно составлявшийся и пополнявшийся многими поколениями ордосских магов.
      Оно походило на гигантского скорпиона салладорских пустынь, однако вместо головы чудовища потрясённый Анэто увидел тонкий женский стан идеальных очертаний; обнажённую грудь. Прекрасное лицо с высоко поднятыми скулами и большими, эльфийского разреза, глазами, льющиеся волной золотые волосы.
      Существо страдало. Страдало несказанно, неописуемо, заламывая тонкие руки и кривя мягко очерченный рот. Оно не обращало ни малейшего внимания на застывшего мага; боль почти погасила его сознание.
      Наделённое громадной силой и магической мощью, создание не могло противиться куда более могущественным чарам. И они, эти чары, заставили его огнистую тюрьму подняться над обугленной землей и медленно двинуться прочь, на запад, легко расталкивая или ломая оказавшиеся на дороге стволы.
      «Вот это болиды, — ошарашено думал Анэто. — Что ж это за неведомые гости, пожаловавшие в Эвиал? Новая армия Тьмы? Слуги Спасителя? Новая кара, новое бедствие? Теперь и они начнут пожирать несчастных поселян, не хуже приснопамятных тварей из Змеиных лесов? И что теперь делать нам? Чем ответит Вейде? Удар такой силы неминуемо нарушит тонкий баланс её заклинательной фигуры; а если этих тварей сюда свалится не одна?..»
      «Милорд ректор, — Вейде словно услыхала его смятенные мысли. — Дорогой мой маг, пришла пора. Мы начинаем. Раньше времени, но что уж поделать. Придётся долго доводить заклятье до нужного уровня, и сама ночь ещё не так близка; но это,упавшее в Нарн… Нам надо спешить, мой милый друг. Помните, что вам предстоит сегодня удержать меня на самом краю Западной Тьмы…»
      «Я готов, пресветлая королева», — Анэто собрал всю выдержку, постаравшись ответить, как и подобает блюдущему своё достоинство магу.
      «Жду вас, мой друг, на прежнем месте».
      «Поспешаю всемерно», — церемонно ответил ректор Ордоса, и Вейде, едва заметно хихикнув, ушла из его сознания.
      А пламенная сфера с девой-скорпионом тем временем воспарила над вершинами Нарна и поплыла дальше, на запад. Позади за ней осталась настоящая просека, проломленная в нарнийской чаще, да чёрная проплешина пожара, задушенного магией великого леса.
 

* * *

 
      — Вы видели последний болид, королева?
      Анэто нашёл эльфийку на крошечной прогалине, там, где располагался фокус огромной, на весь Нарн, магической фигуры.
      Вейде кивнула. Роскошные волосы владычицы Вечного леса развевались, словно под ветром — хотя воздух под густыми кронами застыл в тяжкой недвижности.
      — Там было существо…
      Эльфийка жестом остановила его.
      — Всё знаю, мой добрый друг. Я это предвидела. Броня вокруг Эвиала дала трещину. Чуждых нам созданий из чуждых нам миров засасывает потоком Силы, устремившейся в пролом. Ещё одна примета Второго Пришествия, хотя сведений о ней вы не найдёте ни в каких «анналах».
      — Но… куда ж они все направляются, эти создания?
      — Их притягивает Западная Тьма, я полагаю. Больше нечему. У царственных эльфов зачарованного леса есть пророчество, от которого я слишком долго отмахивалась и, похоже, зря; пророчество как раз на этот случай. Там говорится, что к Отступнику придёт могучая подмога из «мест иных, дальних и незримых». Я подозревала, что имеется в виду Синь-И.
      — Они должны явиться к Отступнику? Да, в «Анналах Тьмы» нет ничего и близко похожего.
      — Это лишь пророчество, дорогой мой Анэто. Слова «Отступник» там не было, лишь туманный намёк, расшифрованный мною таким образом. Но ведь я могла и ошибиться.
      — Если Отступник собирает войско, да ещё такоевойско… — поёжился Анэто.
      — То у нас один выход — как можно скорее уничтожить их обоих, — подхватила Вейде. — И Отступника, и Разрушителя. И я надеюсь, что в глазах Западной Тьмы я прочту ответ и на вопрос, где нам их искать. А потом — потом мы пройдём лесным коридоромили вашими, милый мой ректор, тонкими путями…прямо туда.
      — Даже прежде, чем в Аркин? — наверное, все-таки не стоит до срока делиться с Вейде тем, что рассказала Мегана: что Святого города больше нет и, собственно, наступать теперь просто некуда.
      — Посмотрим. Скорее всего, нет. Аркинский Ключ — могущественный артефакт, он не покажется лишним, когда придётся сойтись с этой парочкой.
      Анэто молча кивнул. Давай-давай, эльфка. Посмотрим, как ты запоёшь, узнав, что на месте Святого города — море мрака, и твой драгоценный Ключ — за такой оградой, что даже тебе не пробиться?..
      Ты замыслила нечто невероятное, Вейде. Весь Эвиал для тебя, как, наверное, и для Салладорца — не более чем инструмент. Мечтаю посмотреть на тебя, когда ты поймешь, что этот «инструмент» выскальзывает из пальцев.
      «Шаги Спасителя всё ближе, — горько подумал волшебник. — Второе Пришествие вот-вот состоится, а каждый всё равно лелеет собственные планы, точно надеется как-то выжить и избегнуть общей участи. Даже я — может, оттого, что не верю до конца в это самое Пришествие? Несмотря на все магические в идения — просто отказываюсь верить? Конец не может быть всеобщим, умру я, мои друзья — но мир останется, он пребудет вовеки. И убедить себя, что не останется ничего,— у меня не получается. Наверное, по извечной человеческой привычке.
      — Готовы ли вы, любезный друг мой? — голос эльфийки журчал, подобно весеннему ручейку.
      — Готов, — бесстрастно отозвался чародей.
      — Тогда мы начинаем.
      — Вдвоём? Без нарнийцев?
      — Сегодня они нужны в другом месте, у Потаённых Камней Нарна. Мне потребуется всясила, какую только можно извлечь из этого леса.
      — Приказывайте, пресветлая королева.
      Анэто надеялся, что злая насмешка в его словах останется незамеченной. Вейде кивнула.
      — Тогда держите меня, друг мой. Крепко-крепко.

      …Клара Хюммель, боевой маг по найму, глава своей Гильдии, уроженка Долины магов, где обитают сильнейшие, как они сами считают, чародеи Упорядоченного, решительно шагнула под низкую арку, откуда лился мягкий свет, испускаемый явно не факелами или масляными лампами. Рубиновая шпага удобно и привычно лежала в правой ладони, левую чародейка положила на эфес Деревянного Меча, висевшего на левом боку.
      Высеченный в сплошной скале заклинательный покой; что именно заклинательный — ясно по испещрявшим стены рунам и магическим фигурам. В полу — углубления, где неярко полыхают беспламенные огни, вытянувшиеся дорожкой к воздвигнутому в дальнем конце жертвеннику — уже знакомому по великой пирамиде рубиновому кристаллу, пылающему, словно кипящая кровь.
      И спокойно стоящие фигуры, высокие, с головы до пят закутанные в просторные плащи, лица скрыты низкими капюшонами.
      И ещё — шипение. Вползающее в уши отвратительное шипение, словно под самыми ногами у Клары — клубок сплетшихся змей.
      — Пришшшли, — раздалось вдруг в покое.
      Клара вздрогнула — такое торжество полнило этот голос, словно его обладатель наконец-то достиг цели своего бытия.
      Ни одна из закутанных в плащи фигур (чародейка не сомневалась, что это — дуотты) не шевельнулась, не подняла оружия для защиты, вообще не обратила никакого внимания на грозный клинок в руке боевой волшебницы.
      — Вперёд!
      Клара больше не мешкала. В таких местах добрых душ не встретишь, а потому нечего и тратить время на какие-то слова и разговоры. Пусть скажет своё простая и честная сталь — она не успела в своё время, когда эта мерзавка Сильвия крушила охраняющие Эвиал скрижали; так пусть же потанцует сейчас, отправив к праотцам (или в любую иную форму небытия) собравшихся здесь злодеев!
      За спиной Клары кто-то предостерегающе крикнул — похоже, Ниакрис, но волшебница уже не слушала. Наконец-то равный бой. Наконец-то она поймала этих негодяев, когда они не окружены многотысячной ратью. Наконец-то боевая чародейка Долины сможет показать себя во всей красе.
      Как она ждала этого! Не болтаться под разными небесами безвольной куклой, то убегая от гнева Игнациуса, то преследуя по пятам негодника Кэра… а полностью принадлежать себе.
      «Несравненное право — самому выбирать свою смерть», — сказал один великий поэт в странном мире, лишённом магии, на чьих алмазных пляжах Клара позволяла себе понежиться время от времени.
      Сейчас она сама начинала поединок.
      …Клара атаковала, как учили — любимой зачарованной шпагой, метя под капюшон ближайшей фигуры. В левой руке — кинжал-дага, мало чем уступающий рубиновому клинку. Камни на эфесе полыхнули алым, сталь пронзила грубую ткань коричневого плаща, но поражённый в горло враг даже не пошатнулся. Окровавленное острие высунулось наружу, Клара не промахнулась, и перед ней стоял не призрак, а существо из плоти из крови — тем не менее фигура не торопилась падать.
      Краем глаза Клара заметила движение слева, крутнулась, отвечая стремительным и точным выпадом кинжала — остро отточенная дага встретила лёгкое сопротивление, и…
      И ничего.
      Если не считать того, что оба клинка намертво застряли.
      На помощь бросилась Райна, ударила щитом, опрокидывая левого и нанизывая на копьё правого. Бешено взвизгнула Тави: мельинка вспомнила уроки давно погибшего наставника и с переплетённых особым образом пальцев сорвалась молния; словно отвечая ей, беззвучная и смертоносная, прыгнула Ниакрис, и воздух уже стонал, рассекаемый парой небольших ухватистых топориков.
      Что-то сотворил и Бельт, Клара ощутила упругий толчок чужой магии; с бешеным боевым кличем кинулись в свалку Шердрада с подружками-орками; оружие и чары разили… никого в действительности не поражая.
      А фигуры в капюшонах, пробитые копьями, рассечённые клинками и топорами, обожжённые молниями, вспоротые изнутри каким-то заклятьем Бельта вдруг стали стремительно распухать, вспучиваться, уродливые коричневые плащи расползались по швам, из прорех пёрло нечто бесформенное и бесцветно-серое; липкая, упругая масса, в которой застревала сталь и тонула магия.
      Ловушка. Идеальная западня. Мышеловка, настороженная на Клару Хюммель.
      «Назад, все назад!» — хотела она закричать — и не смогла.
      Серая змейка легко скользнула по рубиновому клинку, вспыхнула, коснувшись яростно пылающего камня, но за ней рвались десятки других. Выпустив бесполезные эфесы, Клара схватилась за оранжевый браслет. Миг она ещё поколебалась — и тут её резанул ледяной взгляд Райны, с молчаливым ожесточением бившейся в серой дряни, охватившей её уже по грудь.
      «Не допусти позора», — говорил этот взгляд.
      Но Мечи!.. Оставить их? Они-то, небось, переживут даже Хаос…
      Причудливо перевитые нити сделались нестерпимо-холодными. Кларе показалось, что время останавливается — для всего и всех, кроме неё. Она удивлённо оглянулась — точно, её товарищи и спутники застыли в странных, изломанных позах, кто до колен, кто до пояса, а кто и по грудь охваченные серой массой.
      От браслета расходились волны холода, рука немела, что-то чувствовали лишь кончики пальцев, но очень скоро сдались и они. Острые иголки вонзались в локоть, и Клара заскрежетала зубами — терпеть такую боль ей не доводилось уже давно.
      Браслет Хаоса не нуждался в наставлениях. Ему требовалось отдать лишь одну команду, и дальше он поступал по собственному разумению.
      Клара зажмурилась, стараясь дышать ровно и глубоко. Она не имела права терять сознание, тогда вырвавшуюся из заточения кровожадную и разрушительную силу не сдержит уже ничто.
      Браслет, великое сокровище, знал своё дело. Он защищал хозяйку — так, как считал нужным. Он остановил поток Великой Реки, время застыло для всех, кроме самой Клары; сейчас он должен расправиться с серой дрянью.
      Прошли мгновения, они сливались в цепочку, чародейка Долины молча корчилась от боли, но ничего не происходило. А потом браслет вдруг вспыхнул и распался оранжевой трухой, медленно осыпаясь с Клариного запястья.
      …Несдерживаемое время ринулось вперёд, словно торопясь наверстать упущенное. Захрипела Шердрада — серое уверенно заливало ей рот и одновременно не давало поднять руку с кинжалом, потому что орка явно вознамерилась покончить с собой, перерезав себе горло.
      Браслет не выдержал, он столкнулся с ещё большей силой, и это означало только одно. Настолько страшное, что Клара раньше боялась задумываться о подобном.
      Браслет Хаоса бессилен против одного-единственного.
      Против самого Хаоса.
      А, следовательно, дуотты Империи Клешней имели у себя в союзниках по крайней мере одну поистине великую Сущность.
      У Клары хватило духа не тешить победителей своим ужасом и отчаянием. Она не кричала и не рвалась, просто молча стояла, не опуская глаз.
      Чародейка завела свой отряд в ловушку.
      — Мечи, Клара! — выкрикнул Бельт. — Только они… ещё помогут. Это Хаос, я его чувствую, это он, больше некому; Клара, скорее, иначе…
      Он отчаянно замычал — серое поднялось выше губ.
      Вот и всё, Клара…
      Она потянулась к дремлющей мощи Алмазного и Деревянного братьев — но тут серая мгла бросилась ей прямо в лицо, словно разъярённая крыса, и мир в глазах Клары разом померк.
 

* * *

 
      Достопочтенный мессир Архимаг с трудом сдерживал нетерпение. Дела шли лучше и не придумаешь. Игнациус не верил в «судьбу», «предназначение», «везение» и тому подобную чушь. Происходит только то, что ты сам подготовил. И если тебе «не повезло» — это говорит лишь о том, что подготовка никуда не годилась.
      До недавнего времени почти все планы достопочтенного мессира прилежно осуществлялись. Да, иногда он терпел неудачи — но всякий раз тщательно разбирался в случившемся и извлекал уроки. Поставив перед собой какую-либо цель и отступив однажды, со второй попытки всегда побеждал.
      В этот же раз всё складывалось поистине чудесно, впору было заподозрить чьи-то каверзы и «игру в поддавки», но преимущество Игнациуса заключалось в том, что его противники «поддаваться» как раз не могли.
      Со следами Смертного Ливня мессиру Архимагу пришлось повозиться. Сильвия стремительно набирала силу и стала бы, наверное, по-настоящему опасной, не позаботься Игнациус ещё и об этом. Впрочем, как и обо всем остальном.
      Сейчас он стоял, «вкушая заслуженный отдых», как сказала бы Ирэн Мескотт, опираясь на посох и не без самодовольства глядя на девственно-чистый берег. Оставленного Ливнем гибельного болота больше не существовало.
      — Неплохо, неплохо, — пробормотал чародей. — Очень даже неплохо, сударь мой Архимаг. Даже откат оказался не так уж страшен.
      Теперь Смертный Ливень станет гулять по Эвиалу. Раз Сильвия выпустила его на волю, обратно она его не загонит. Эта стервочка, вкусив подобного лакомства, от него уже не оторвётся.
      Куда больше занимали Игнациуса падающие всё чаще и чаще огненные болиды. Раньше это случалось лишь по ночам, а теперь их всё больше и больше можно было видеть ярким солнечным днём. Они рушились куда-то за горизонт, порою — в море; и мессир Архимаг почувствовал нечто вроде раздражения — он не любил «загадок», тем более здесь, в Эвиале, где он так долго и старательно готовил свой капкан.
      Вот и теперь — пока достопочтенный маг стоял, отдыхая и любуясь на дело своих рук — кристально чистый песок, прозрачная вода, — горизонт рассекла огнистая черта. На сей раз таинственный болид рухнул не так далеко — в полулиге от берега, взметнув к очистившемуся небу белопенный столб. Игнациус прищурился — и увидел, как из водоворота поднялось диковинное крылатое создание, что-то вроде змея, увенчанного длинным радужным гребнем, заключенное в огненную сферу, и медленно поплыло над морем прочь — на запад, на запад, на запад.
      — Вот даже как, — пробормотал про себя Игнациус. — Превеликие небеса! Это кто ж такой?!
      Мессир Архимаг истребил за свои три тысячи лет не одну сотню жутких (и жутчайших) тварей, однако ни разу не сталкивался ни с чем подобным. Недолго думая, он вскинул посох.
      Крылатый змей конвульсивно дёрнулся, сделал попытку повернуть — но куда там! Похоже, что на закат его тащили самые настоящие канаты, хоть и незримые.
      Губы мессира Архимага сжались в тонкую, побелевшую линию. Неприятно. Наложенное на сущность заклинание явно сильнее его, Игнациуса, чар. Конечно, он вымотался и устал, но, небеса и бездны, наговоры местных волшебников обязаны перебиваться по одному щелчку его пальцев. А тут…
      Игнациус резко вонзил посох в землю. Так, кажется, местное заартачилось. Посмотрим, посмотрим…
      Мессир Архимаг оттого и стал «мессиром», что никогда,ни разу в жизни, не относился с пренебрежением ни к одному противнику. Даже к самому захудалому.
      И сейчас он ударил всей своей мощью и умением, соединяя слово с мыслью и жестом. Архаика порою тоже бывает полезна.
      Чары Игнациуса охватили змееподобное существо, властно отдавая ему приказ — назад!
      Радужный гребень замерцал, запереливался, плоская голова с лишёнными век глазами обернулась, и Архимаг услыхал бесплотный, полный несказанной м уки голос:
      «Сссспасссибо тебе, но ты опоздал. Мне уже не поможешь, помоги другим. Онзатягивает всех… торопись, маг, торопись. Я укажу дорогу…»
      И тут вмешалась другая сила — та самая, таящаяся за блистающим закатным горизонтом. И она, эта сила, очень не любила, когда с её игрушками начинал забавляться кто-то ещё.
      По рукам Игнациуса словно хлестнули обжигающим кнутом, так что маг зашипел от боли и выпустил оголовок посоха. А радужного змея помчал вперёд налетевший неведомо откуда ураган, однако пленник успел в последний раз взглянуть на Игнациуса:
      «Торописссь… на осссстров… осссстров…»
      Речь его пресеклась, многоцветные отблески драгоценного гребня погасли в поспешно навалившихся со всех сторон тёмных тучах.
      Архимаг остался стоять, потирая левое предплечье, на котором — он знал — вскоре вспухнет багровый рубец. Его не хотели убить, его просто предупреждали.
      Но ничего, ничего. Он успел увидеть и, главное, почувствовать достаточно. Сегодня же вечером он подробно разложит всё по магическим компонентам и тогда разберется, в том числе, и где лежит этот самый «осссстров».
      Посоветоваться с Динтрой? Пожалуй… вот и пригодится наш лекарь, коий, как всё сильнее подозревал Игнациус, на самом деле никакой не лекарь, а…
      Пришла пора выяснить также и это. Если, конечно, не помешает главному.
      Во всяком случае, больше мессиру Архимагу тут делать нечего.
 

* * *

 
      Ворота ордосской Академии Высокого Волшебства оказались накрепко запертыми, и на яростный стук долго никто не отзывался.
      — Поумирали они там все, что ли? — раздражённо бросил Хаген, по-прежнему не расставаясь с обликом лекаря Динтры. Его левая рука лежала на груди Даэнура, и только поэтому сердце дуотта ещё продолжало биться.
      — Никак нет, — отозвался кто-то из добровольных носильщиков. — Все маги, как один, сколько было, с нами дрались. В школе одни юнцы остались, даже огнешара не пустят.
      Хаген молча поднял бровь — едва ли здешние чародеи озаботились поделиться своими планами с дружинниками-ополченцами. В конце концов створка всё-таки приоткрылась, и «лекарь Динтра» увидел совсем молоденькую девчонку с непослушными рыжими кудрями над высоким чистым лбом.
      — Мэтр Даэнур ранен, мы доставили его в Академию, — Хаген решительно шагнул внутрь. — Куда его отнести?
      Растерявшаяся девчонка (наверное, только-только принятая, подумал Хаген) махнула рукой в сторону длинного серого здания.
      …Факультет малефицистики, сиречь злоделания, встретил Хагена пустотой, тишиной, запустением. Пыль, паутина, затхлость. Здесь не убирались, наверное, целую вечность.
      …А книги тут, похоже, неплохи — Хаген отсюда ощущал исходящую от них злую ауру. Они призывали к отмщению, сами просились в руки, и понятно, почему племянник Аглаи Стевенхорст взялся за них: молодёжь слишком любит простую и грубую силу. Результат сразу, да и вообще — некромантия, таинственно, красиво. Чёрное идёт многим. Даже слишком многим.
      В глубине нашлась комната с узкой лежанкой, Даэнура осторожно переложили на неё; Хаген махнул добровольным помощникам, мол, уходите, спасибо, ваше дело сделано.
      Жёлтые совиные глаза раскрылись, неожиданно остро и резко взглянули на «лекаря».
      — Говори, я слушаю, — негромко произнёс ученик Хедина.
      — Благодарю, — выдохнул старый дуотт. — Слушай, пришедший извне!.. или… нет. Скажи, ты ведь от них?От настоящих богов, от тех, кто правит… всем этим, что больше Эвиала?
      Хаген молча кивнул, и у Даэнура вырвался вздох облегчения, безгубый рот искривился в гротескном подобии улыбки.
      — Я знал, — шепнул он. — Я верил. Верил, что тамдолжна быть справедливость…
      — Ты хотел поведать мне что-то важное, — не слишком вежливо прервал его Хаген. — Что твои соплеменники-дуотты готовят, как ты сказал, «возвращение». Кого, когда, во имя чего?
      — Да… — глубокий выдох, в глазах — боль, которая уже не уйдёт. — Дай мне немного силы, великий. Иначе мои братья успеют раньше, чем я закончу свой рассказ.
      Хаген вновь кивнул. Лежащие на груди дуотта пальцы сжались в кулак, лицо осталось бесстрастным, но Даэнур вновь улыбнулся через силу:
      — Тебе больно. Это хорошо — за тобою истина. Дуотты, мои братья, измыслили план мести за своё давнишнее поражение. Они знали, что не могут победить. Им оставалось только умереть, но так, чтобы захватить с собой всех, всехсвоих врагов и их потомков. Они связались с тем, что здесь называют Западной Тьмой. Вместе с другими, неведомыми мне, создавали Империю Клешней, познавали высокую некромантию. И всё потому, что Она обещала им победу, великую трансформу, что изменит весь старый Эвиал, отмщение врагам. А они, дуотты, за оказанную Ей помощь станут… высшими. Посвященными. И двинутся с Ней покорять новые миры. До тех пор, пока каждый из них не станет богом. В своём собственном бытии.
      — Неплохо, — процедил сквозь зубы Хаген. — И откуда ты всё это знаешь?
      — Что ведомо одному дуотту, то знают все. Ну… или почти все.
      — А почему же теперь открываешься мне? — на миг в Хагене вновь ожил лихой хединсейский тан. — Предаешь свою кровь?
      — Моя кровь обезумела, великий. И я потому предаю дуоттов в твои руки, что надеюсь на милосердие. Ты ведь не случайно принял облик лекаря, не случайно лечишь и меня…
      — Не трать силы, Даэнур. Говори, чего ты просишь?
      — Не попусти полного истребления дуоттов, великий. Отведи свою карающую длань от невинных малолеток. Выведи их из этого проклятого обиталища; дай им пустой, никем не заселённый мир, где они смогли бы начать всё сначала. Дети, только дети, и подростки, в ком ещё нет этой скверны, кто не отравлен местью!.. Умоляю тебя, великий!..
      Даэнур сделал попытку соскользнуть с лежанки и обнять ноги Хагена. Напрасная попытка, железная рука бывшего тана без труда удержала декана на месте.
      — Лежи и не шевелись, — рыкнул сподвижник Хедина. — Я обещаю тебе, что сделаю всё, мне доступное. Донесу твою просьбу тем, кто определит судьбу дуоттов. Твои соплеменники, похоже, и впрямь не могут делить ни с кем свои обиталища. Даю тебе слово.
      — Спасибо, великий… — лицо Даэнура расслабилось, веки смежились. — Теперь я буду говорить дальше. Средоточие всего и вся — маленький остров на крайнем западе, под названием Утонувший Краб. На нём, на этом острове… — шёпот дуотта сделался еле слышным, и Хаген наклонился к самым губам, боясь пропустить хотя бы слово.
 

* * *

 
      Мессир Архимаг умел поспешать медленно и никуда не торопиться, когда сталкивался с действительно необъяснимым. Динтра ушёл в город и пропал; ну и пусть его, ну и хорошо, нечего мешаться под ногами…
      Проводив взглядом пленённого змея, скрывшегося в туманной дымке у горизонта, Игнациус в буквальном смысле засучил рукава. Сбросил тяжёлый плащ, и прямо тут, на морском берегу, принялся чертить заклинательную фигуру.
      Там, где Фесс и Рыся тратили целый день, Игнациус справлялся за час. Рука старого мага не дрожала, и ему хватало одного взгляда на затянутое тучами небо, чтобы разом определить положение всех важных для данного магического построения светил.
      Он быстро взмок, но работу не оставил; острие посоха чертило на песке на удивление правильные прямые, дуги и хорды. Очень скоро он будет знать всё.
 

* * *

 
      — Высокородная госпожа Клара Хюммель, — прогнусавил странно-знакомый голос. — Вот и довелось встретиться вновь, высокородная госпожа!
      Клара застонала — в виски словно ввинчивалась пара тупых толстенных болтов.
      — Сейчас вам станет легче, госпожа. Вот так — лучше?
      Боль и впрямь отступила. Мельтешение в глазах улеглось, так что чародейка смогла осмотреться.
      Тот же самый покой, только на сей раз — никакого следа серой дряни. Она совершенно обнажена и распята на алтарном камне цвета кипящей крови; и рядом стоит, усмехаясь, тот самый козлоногий, с кем по поручению Игнациуса довелось вести переговоры!
      — Вижу, высокородная госпожа узнала меня.
      — Допустим, — процедила сквозь зубы Клара. — Узнала. Что, в прошлый раз на меня не насмотрелся? Снова полюбоваться захотелось?
      — Высокородная госпожа, — в голосе козлоногого звучала почти искренняя обида. — Уверяю вас, что сие сделано исключительно с целью обезопасить и нас, и вас от каких-либо неприятных сюрпризов. Я лишён плотского влечения, хотя и понимаю, что это такое.
      — Бедный, — сощурилась чародейка. — В таком случае ты много потерял.
      — Возможно, — вежливо поклонилась тварь. — Но, с разрешения госпожи, ближе к делу.
      — А без этого, — Клара постаралась кивнуть на цепи, наручники и кандалы, — никак не обойтись? Вы лишили меня магии, я всё равно никуда не денусь…
      Козлоногий с серьёзностью, которая в другой ситуации показалась бы потешной, покачал головой — совсем по-человечески.
      — Нет, высокородная госпожа. Обстоятельства изменились. Вы смогли нас удивить.
      Вы были сильным противником. Но вы проиграли. И не могли не проиграть, потому что слишком уж сильно любили честь в себе. Вот потому вы и полезли очертя голову в совершенно очевидную, в простейшую ловушку. Многие из моих… соратников, назовём их так, советовали выставить против вас и вашего отряда целую армию — даже самые лучшие бойцы не продержатся в одиночку против тысяч.
      — Помнится мне, что не так уж давно мы продержались. Против целой армии твоих сородичей.
      — Верно, — неожиданно легко кивнул козлоногий. — Вы продержались. Но потом в дело вступила совершенно новая сила, которая и смешала все карты, как говорят у вас, людей. Если бы не она — вы бы не победили. Впрочем, это действительно уже прошлое. А настоящее — вот оно, — козлоногий эффектным жестом повёл жутковатого вида лапой. — Вы, госпожа, прикованы к алтарному камню.
      — Оценила, — спокойно сказала Клара. — Мне моего тела стыдиться нечего. На красном должно выглядеть неплохо. Ты как считаешь?
      — Отдаю должное вашему духу, — насмешливо поклонился козлоногий.
      — Благодарю, — невозмутимо отозвалась чародейка. — Но не был бы ты так любезен ознакомить меня с предметом нашей сегодняшней беседы?
      — А сегодня у нас не будет никакой беседы, — чуть ли не весело заявила тварь. — Мы всё обговорили ещё в прошлый раз. Теперь, высокородная госпожа, вы просто станете ещё одним кирпичиком в опорах нашей победы. Вы и ваши спутники. Вам как, не стыдно, что привели их на убой? Если только я правильно понимаю человеческие чувства, вы сейчас должны…
      — А ты угадай, — Клара постаралась ухмыльнуться как можно наглее.
      — Простите, но не стану. Этот интерес являлся, как говорят у вас, сугубо академическим. Сейчас вы всё увидите сами — когда этот камень займёт своё место в кругу других жертвенников.
      Жертвенников. Ну, конечно. Что ещё могут придумать эти бестии, подчинённые одному-единственному — целесообразности?!
      Клара ничего не сказала. Все силы ушли на то, чтобы стиснуть зубы и не застонать от горького бессилия. Ведь она и впрямь завела свой отряд в западню. И Мечи теперь у них,хотя едва ли онисмогут их использовать. И вряд ли передадут «по назначению» — никакой связи Падшего с козлоногими до сегодняшнего дня не просматривалось.
      Как она могла так, нет, ТАКпроколоться? Может, действительно уверовала в собственную непобедимость, она, боевая чародейка Долины? А с ней никто не стал состязаться ни во владении мечом, ни даже в убийственности заклинаний. Расставили капкан и спокойно ждали. Знали, что она непременно сунет голову в петлю.
      Клара Хюммель стиснула зубы ещё крепче. Ей казалось, они уже хрустели и крошились.
      — Мы двигаемся к цели, а не наслаждаемся мучениями жертв, — в голосе козлоногого прозвучало нечто, напоминающее сочувствие. — Ваше ожидание не станет долгим.
 

* * *

 
      Внутри Храма Океанов стояла тишина. Добрая, ласковая и домашняя. И предрассветный полумрак — тоже добрый, в каком только и отдыхать от трудов праведных.
      Сильвия Нагваль, новая Хозяйка Смертного Ливня, сидела на жёстком камне, привалившись к стене. Двигаться не хотелось. Слёзы течь перестали, и теперь глаза жгло, словно их засыпало песком.
      Наллика, крылатый воин Трогвар, эльфийка с магической флейтой — где-то там, во тьме внешней. Броневые плиты век опущены и — мира больше нет. Есть только она и тот вечный, непреходящий ужас, что отныне с Сильвией навсегда.
      Отец. Заигрался. И, конечно же, подумал обо всём, о чем угодно, кроме мамы и меня. Оставил подарочек. Он, естественно, не предполагал, что я окажусь в совершенно ином мире, под иным солнцем; я должна была стать его наследницей в Мельине. Или нет? Или всё это случайность, нелепое совпадение?..
      Это помогало. В первую очередь не думать о том, что же дальше. О том, сколько ей ещё сидеть в этой приятной прохладе, под защитой зачарованных стен.
      Я ведь выполнила просьбу Хранительницы. Отстояла Ордос. Сразилась не за себя, за весь ихний Эвиал. Мне что-то обещали. Отвести к тем, кто на самом деле может помочь. А теперь молчат, ни словечка. А мне — мне всё равно. Вроде нужно трясти здешних хозяев, требовать, грозить… нет, не получится. Сил нет. Навалилось такое равнодушие, что и собственная судьба не волнует.
      Звук. Кто-то шевельнулся. Подойдут, заговорят, спросят?..
      — Очнись.
      Это Трогвар.
      — Очнись, Хозяйка. Твой Ливень никуда не уходит, он ждёт тебя.
      Ну и что? Да и пускай! Какое это теперь имеет значение?.. Чтовообще сейчас имеет значение?..
      — Очень многое, — ответил твёрдо, словно обладал способностью читать её мысли.
      — Опять про общее благо, защиту других? — Сильвии слышится её прежний голос, а вот остальным?..
      — Нет. Про тебя.
      — Это я уже слышала. Спаси Ордос, собирался кто-то умолять меня на коленях. Спаси Ордос, и мы попросим за тебя, — кажется, нет, не всё ещё угасло. Едкость Смертного Ливня словно оживает в словах.
      — Я попросила, — это уже Наллика. Мягко, увещевающе, даже как-то виновато. — Сейчас такие времена, что голосу моему не так легко достичь слуха того, кто может тебе помочь, но я постаралась. Он ответил, что сейчас разворачивается решающая битва, и не только за наш Эвиал. Но при первой же возможности он…
      — Я не сомневаюсь.
      — Не надо столько яду, Сильвия. Ты не можешь даже представить себе, сколько сейчас у него на плечах, — Наллика по-прежнему уговаривает.
      — Что ты от меня хочешь, Хозяйка? Чтобы я вновь повела Смертный Ливень против твоих врагов? Но почему бы тебе не выступить против них самой?
      — Закон Равновесия…
      — А разве он помешал послать стихийных элементалей против флота Империи Клешней?
      — Не помешал, — рука Наллики касается плеча последней из Арка, и Сильвия невольно отодвигается, словно кошка, уворачивающаяся от докучливой ласки. — Я могу защищаться. Но не нападать.
      — А если…
      — Даже если нападение — единственно оставшаяся, как сейчас, защита, — непреклонно отрезала Наллика. — Я привыкла к осторожности. Кое-кто, в частности, Трогвар, считает это трусостью. Пусть так. Но Закон…
      — Чушь и ерунда этот ваш закон, — сплюнула Сильвия. — Какое ж это равновесие, когда одним можно нападать, а другим — нет!
      Глаза открылись. Слабость, растерянность, апатия — отступали.
      — Нет смысла спорить. Есть так, как есть. Я не могу повести на запад армаду…
      — Но можешь послать меня. Сдохну — так туда мне дорога, чудовищу.
      — Но могу послать тебя. — Голос Наллики не дрогнул. — Ты уже справилась один раз, в Ордосе, преуспев там, где любой другой потерпел бы поражение. Остался последний бой.
      — И что? Что ты собираешься пообещать мне на сей раз? Что снова попросишь своего покровителя о милости для меня?
      Эльфийка с флейтой метнула на Сильвию осуждающий взгляд, однако Наллика и бровью не повела, словно не слыша резкостей.
      — Милость для тебя уже обещана. И мой покровитель, как ты выразилась, не нарушает слова. Но требуется еще больше. От всех нас.
      Наллика сделала паузу, и тишина в Храме Океанов словно набрякла, потяжелела, будто готовая пролиться дождём грозовая туча.
      — Что ты хочешь сказать? — вступил Трогвар.
      — Храм Океанов воздвигался, чтобы мы могли хранить этот мир. Не править, не пасти жезлом железным, но именно хранить. Лишь отбивать сыплющиеся на нас удары, но не разить в ответ, как велит Закон Равновесия, — голос Наллики зазвенел, наполняясь силой. — Пришла пора вернуть долги. К добру ли, к худу — мы покинем наше надёжное убежище.
      — Аэтера … — флейтистка, похоже, в ужасе. — Но тогда уже не будет права на отступление. Храм…
      — Да, может, будет разрушен, — Наллика гордо кивнула. Бросила взгляд на Трогвара — крылатый воин с мрачной торжественностью отсалютовал Деве Лесов.
      — А может, нам повезет, и он устоит. Но прежним ничего не останется, я даже и не надеюсь. Запрещаю себе надеяться, от такого только теряешь силы и решимость. Но, Сильвия — главное всё равно на тебе. Ты начнешь, мы подхватим. Тебе выжигать, нам отгонять тучи, чтобы не залило пламя.
      — Цветисто-то как… — вырвалось у Сильвии. Но в груди стало теплее — наверное, потому, что именно этих слов она и ждала.
      — Ты не изгой, не чудовище, не отвратительный монстр. Мы встанем рядом с тобой, плечом к плечу.
      «Нет, я не плачу. Честное слово, не плачу. Мне не с чего плакать, мне, Сильвии Нагваль, по…»
      — Последней из Красного Арка, — докончил Трогвар. — Всё знаю. Это, поверь, будет достойное тебя дело. Раз уж сама Хранительница вспомнила о нашем последнем оружии.
      Сильвия мгновенно ощетинилась.
      — При чём тут я, крылатый?..
      — При том, что себе поможешь только ты. Нет такого чародея, что пришел бы, дунул, плюнул, и всё стало по-прежнему.
      Сильвия знала такого чародея, но Трогвар прав. Игнациус ей помогать не станет.
      — Спасибо, а то я без этого прямо как в трех соснах заблудившаяся, — ядовито отозвалась Хозяйка Ливней.
      — Зря ершишься, — хладнокровно ответил крылатый воин. — Наллика не договорила. В Эвиале сейчас осталось одно-единственное место, где в один узел стянуты все нити. В том числе, подозреваю, и нить твоей жизни. Остров Утонувший Краб, да ты, наверное, и сама об этом догадывалась.
      — Утонувший Краб… — повторила Сильвия. Эти слова ей ни о чём не говорили. — И что, этот узел?
      — Именно так, — подтвердил Трогвар.
      — Аэтера, но разве мы можем взять верх? Даже вместе с Сильвией?
      — Не можем, мейели , — спокойно ответила Хранительница. — Но есть надежда, что продержимся, пока не подоспеет помощь. Что они потратят на нас запасённое на весь Эвиал. Что Тьма не вырвется на волю, пока у хозяев Утонувшего Краба руки будут связаны с нами. Что Онсможет прийти. Потому что, должна тебе признаться, Сильвия…
      Хранительница вдруг сбилась.
      — Тебе не поможет никакая наша магия, — закончил за нее Трогвар. — Но, быть может, нам удастся надорвать связь между тобой и Смертным Ливнем.
      — Пока что каждый раз, когда Сильвия пускала его вход, эта связь только крепчала, — осторожно возразила флейтистка.
      — Если потянуть очень сильно, то даже накрепко захлестнувшаяся петля может лопнуть, — отрезал крылатый воин. — Тем более что от Смертного Ливня нет защиты.
      — К сожалению, есть, — вздохнула Наллика. — Как над нашим храмом, например. Но — надеюсь! — до подобного на Утонувшем Крабе еще не додумались.
      — Ударим вместе, — решительно рубанул Трогвар. — Сперва мы — со стихиалиями, если сумеем протащить их через все моря, не растеряв; потом — ты, Сильвия…
      — Верно, — кивнула Наллика. — Мы отвлечём на себя часть стражей Утонувшего Краба…
      — Но, аэтера, — флейтистка почти шептала. — Сферы смещаются. Держащие Эвиал корни вот-вот затрещат. Заключившая в себя наш мир раковина дала трещину. Да, нельзя ждать и бездействовать, но, быть может, всё-таки лучше дождаться помощи Хозяина?
      — Это, конечно же, лучше, мейели. Без него наш поход… — Наллика поколебалась, и всё-таки закончила правдиво, — имеет мало шансов на успех. Но на полную победу я и не рассчитываю. Если удастся хотя бы уничтожить Салладорца…
      — Он сейчас на Утонувшем Крабе? — удивился Трогвар.
      — Скорее всего. И не спрашивай меня, что он задумал.
      — Мы нарушим равновесие, аэтера. Скорее всего — необратимо.
      — Знаю, — оборвала флейтистку Наллика. — На рушащемся мосту не удержаться. Придётся прыгать, если хочешь спастись. Даже если у тебя за спиной мост совсем развалится.
      — Но на мосту — живые, — не сдавалась эльфийка.
      — Он все равно рухнет, — досадливо отмахнулась Хранительница. — Нет нужды спорить и дальше, младшая.
      — Нет нужды, — согласился Трогвар. — У нас в руках ещё никогда не оказывалось такого страшного оружия, как ты, Сильвия. Ты видишь, я говорю прямо. Мы — союзники и можем помочь друг другу. Это если отбросить всё прочее, «высокие слова», как ты бы, наверное, сказала. Однако всё зависит только от тебя — а ты ни звука. Что ты нам ответишь?
      — А что я могу говорить? — внутри по-прежнему жуткая, звенящая пустота, словно в пересохшем колодце. — Я мало что поняла из вашего разговора. Не знаю, кто такой Салладорец, что такое Утонувший Краб. Не знаю, поможет мне его уничтожение или, напротив, прикончит окончательно. Ничего не знаю.
      — Что такое Утонувший Краб, ответить и легко, и трудно, — услыхала она голос Наллики. — Остров в океане, между Левой и Правой Клешнями — с их обитателями ты уже знакома. Когда-то мы думали, что это — истинная столица Империи Клешней. И жестоко ошиблись. Мы заслали туда двух лазутчиков — лучших из тех, кого имели. Они не вернулись. Жертвовать двумя последними я не рискнула, они требовались для другого дела. Стихиалии, наверное, тобой не забытые — они сдерживали флот Клешней в море, — там бессильны, им не подобраться близко. Остров защищает магия ничуть не слабее моей. Не сильнее, но и не слабее, к сожалению. Они, кто бы это ни оказался, не могут навредить Храму Океанов. Я, в свою очередь, не могу навредить им.
      — Никто никогда не испытывал истинные пределы сил, — вмешался Трогвар. — Мы не ходили войной на Утонувший Краб. Они — ты сама видела, Сильвия — пытались. Но теперь у нас есть ты! Рождённая вне пределов Эвиала. Принявшая жуткую мощь Смертного Ливня, ставшая его Хозяйкой. Этого не могли предусмотреть никакие маги проклятого острова.
      — Постойте, подождите! — последняя из Красного Арка почувствовала, что голос срывается. — Ну хорошо. Я срою этот ваш Краб с лица земли… или утоплю по-настоящему, если только хватит сил… но как это поможет мне?
      — Утонувший Краб — истинный полюс зла в Эвиале, — отчеканил Трогвар. — Даже не Западная Тьма. Она в конце концов сама по себе пассивна. Если уничтожать её миньонов, то Старый Свет продержится ещё очень, очень долго. Ты стала хозяйкой Смертного Ливня здесь, в Эвиале. Скрепы нашего мира пронзили твою плоть, видимую и невидимую. Чёрные скрепы. Скрепы настоящего зла. Они завязаны на магию Утонувшего Краба; они стали возможны только потому, что существует он сам. Уничтожь его — скрепы исчезнут; не скажу, что ты немедля и в тот же миг сделаешься прежней, но, во всяком случае, пославшему нас сюда будет куда проще исцелить тебя.
      — П-правда? — это получилось совершенно по-детски, беззащитно и с наивной надеждой.
      — Я в это верю, — с мрачной торжественностью отозвался крылатый воин. — Хранительница права — наша магия бессильна против проклятого острова. Но ты… как я уже сказал, твоя мощь, её сердце, её корни — не из Эвиала, над ними не властны порождённые им пределы и ограничения. Уничтожь ненавистный нам остров, залей его Смертным Ливнем, выплесни всю ярость, вспомни, что только из-за него с тобой случилось то, что случилось, — и ты освободишься от гнёта.
      И вновь молчание.
      И пустота… звенящая пустота, которая рождает боль, и ты радуешься ей, как единственному живому чувству.
      Так хочется верить крылатому воину!
      Сильвия открыла глаза. Взглянула на собственные руки, ладони, пальцы — всё как обычно, с раннего детства памятные шрамы и родинки; тотчас вспомнила, что это лишь иллюзия, помощь Храма Океанов, а на самом деле она…
      Нет. Я такая, как и всегда. Я не чудовище. Я Сильвия Нагваль, наследница великого ордена и великих магов. Пусть у меня не осталось заветных крупинок — мне они не нужны, во мне — настоящие кровь и жизнь. Утонувший Краб, говорите вы? Что ж, его час близится.
      — Я не знаю, говоришь ли ты мне правду, крылатый, или просто хочешь, чтобы я победила твоего врага, над кем тебе самому не взять верха. Не знаю и не хочу знать. Я выполню твою просьбу. А там — как получится, — она помедлила. — Но учти, если ты обманул меня, я вернусь. И посмотрю тебе в глаза. Собирайте своих стихиалий, Хранительница Наллика.
      — Если ты доберешься до острова раньше нас, скройся и подожди.
      — Хорошо! — огромная полярная сова, таща в когтях исполинский фламберг, рванулась ввысь прямо с порога Храма Океанов.
 

* * *

 
      Скрежетало, скрипело, лязгало. И вновь — лязгало, скрипело, скрежетало. Жертвенник с распятой на нём Кларой медленно опускался в тёмную глубину каменного жерла. Всё правильно и понятно — именно он, этот алтарный камень, лишил Клару магии; внутри у чародейки всё словно заледенело.
      Холодно, холодно, холодно. Кровь стынет, кажется, что жилы закупориваются застывшими сгустками. Вокруг тьма, нет просвета и наверху. Цепи впиваются в плоть, мышцы свело судорогой.
      Так нелепо проиграть. Так нелепо погубить всех, кто шёл за тобой, Клара. Что ж, если тебя зарежут первой, так тебе и надо. Такие «боевые маги» Долине не нужны.
      Клара крепко зажмурилась. Как, как они этого добились? Ни следа силы, ни намёка на волшебство, она сейчас — самая обыкновенная женщина, раздетая догола и прикованная к камню. Как неведомое множество её товарок, объявленных в разных мирах «вредоносными ведьмами» и закончивших жизнь на кострах.
      Камень опускался всё ниже, становилось всё холоднее, а перед закрытыми глазами Клары упорно не проносилась «вся её жизнь». Перед нею стоял Аветус, молодой, дерзкий и красивый. Их последние два года. Счастье. Одно простое незамысловатое слово.
      Ты исчез, а теперь исчезаю и я. Но ты погиб в гордом одиночестве, а я тяну за собой добрый десяток имевших несчастье поверить мне и в меня.
      Какая ж всё-таки злобная чушь, вот это: «Из каждого безвыходного положения есть по крайней мере два выхода». Не умирали бы тогда на эшафотах благородные, но недалёкие короли, не гибли бы лучшие из лучших магов, не… а, да что говорить! Скорее бы уж кончалась эта шахта. Проклятье, мне не суждено даже умереть в честном бою, при свете солнца или по крайней мере звёзд.
      Умереть. Убить боевого мага Долины не так просто, но, если уж убивают…
      Ну-ка, вспоминай, подруга. Что говорил мессир Архимаг ещё на первом курсе вашей собственной Академии?..
      Только тут Клара поняла, что скрип и скрежет прекратились. Камень прочно лег на невидимый фундамент.
      Теперь, согласно канонам жанра, со всех сторон должен вспыхнуть яркий свет. Очень яркий и, как положено, слепящий, — Клара искала в себе последние запасы сарказма.
      Нет, свет не вспыхнул. Где-то за головой (волшебница лежала на спине) медленно разгоралось нечто мрачно-алое, вполне соответствующее окружению. Клара вгляделась — нет, без магии ничего не разобрать. Клубящаяся темнота, ничего больше.
      — Кирия Клара.
      — Райна!
      — Я здесь, кирия. Слева от вас.
      Шею волшебницы охватывал грубый железный ошейник, острые выступы не давали повернуть голову.
      — Не вижу тебя, Райна…
      — Ничего, кирия. Заковали вас знатно. Очень боялись. Мы такого не удостоились.
      — Мы? — сердце оборвалось. Хотя, собственно говоря, чего же ты ждала, Клархен? Что козлоногие удовольствуются только тобой, отпустив твоих спутников на все четыре стороны?
      — Мы, кирия, мы. Все здесь. Начиная с орок.
      — Шердрада!
      — Это… был… славный… поход! — донеслось из некоторого отдаления.
      — Бельт, Ниакрис, Тави?!
      Они откликнулись все, один за другим.
      — Простите меня. Если сможете. Или… нет, не прощайте! Не надо. Я виновата. Такое не прощается!..
      — Ну в самом-то деле, кирия Клара… — усмехнулся невидимый некромант. — Прощается, не прощается… Зачем всё это? Просто здешние набольшие оказались попроворнее, чем я рассчитывал.
      — Не казните себя, кирия, — это уже Ниакрис. — Мы ещё не мертвы.
      — Какая разница? — подала голос Тави. — Осталось немного.
      — Но мы не мертвы! — уже яростно выкрикнула дочь некроманта. — Не мертвы-ы!
      Зазвенели оковы. Острый край ошейника рассёк Кларе щеку, но нет, все равно ничего не видно, проклятье!
      — Лейт! — это уже её отец. — Остановись, что ты делаешь, нам уже не спастись, будет только хуже…
      Топот и клацанье когтей. Резкий шелест плащей, словно сюда ворвался ворох осенней листвы.
      Дуотты. Быстры, однако… И дикий вопль Ниакрис. Многоголосое шипение — «лешши, лешши…»
      Цоканье копыт. Важный, самодовольный голос. Ну конечно, старый знакомый. Без тебя не обошлось. Слов не разобрать — козлоногий обращался к дуоттам.
      Саднила порезанная щека. И ничего нельзя сделать, совсем-совсем ничего. Только лежать, ждать неизбывной последней боли да стараться, чтобы из глаз не покатились предательские слёзы, не порадовали бы палачей.
      Шаги, шаги, шаги, вперемешку со змеиным шипением. Звяканье чего-то твёрдого: воображение тотчас нарисовало Кларе набор жертвенных кинжалов в чаше тёмного обсидиана.
      — Последнего желания не предлагаю, госпожа Клара, — над лицом нависла морда козлоногого. — Вы просто станете одним из звеньев в нашей цепи, не скрою, весьма важным. Вы храбро дрались. Ваша смерть не будет ни быстрой, ни лёгкой, но не потому, что мне нравится вид вашей агонии или отзвук ваших криков. Это необходимое условие процесса. Ничего личного, госпожа Клара. Мне… жаль, что вы оказались у нас на пути. А ведь я предупреждал, и предупреждал искренне!
      — Делай своё дело, — Клара не могла отвернуться. Пришлось просто смежить веки. — Достаточно уже разговоров. И помни, урод — за меня отомстят.
      — Госпожа Клара… — усмехнулся козлоногий. — Беда ваша в том, что вы так и не поняли — меня и мне подобных невозможно ни оскорбить, ни запугать. Я и другие высшие можем притвориться и оскорблёнными, и испуганными — когда это нужно для дела. Притвориться, не более того. Поэтому перспективы возможной мести со стороны досточтимой Гильдии боевых магов меня ничуть не заботят.
      — Разве прекращение твоего существования тебя не заботит?
      — У меня нет существования, госпожа Клара. Таких, как я, — мириады, и на моё место тотчас встанет другой. Я думаю, как другие, вижу, как другие, и не имею целей, отличных от целей других. У меня нет столь для вас драгоценного «я», над коим вы так трясётесь. Моё тело можно уничтожить. Пусть — появится другое. Всё, увиденное и запомненное мною, не пропадает с моей гибелью. Начало, для которого мы торим Путь, заботится о нас. Вам, смертным, этого не понять. Даже и не пытайтесь.
      — Мне это в любом случае уже не понадобится, — кажется, ей удалось сохранить в голосе холод и высокомерие?
      — Не понадобится, госпожа Клара. Вы, к сожалению, не сможете увидеть всей церемонии, но я расскажу вам, что сейчас происходит в круге жертвенников. Дуотты — большие мастера подобных жертвоприношений, высокородная госпожа.
      Клара не ответила. Ни на что другое сил не осталось — только сжимать до хруста зубы, да крепко зажмуриваться, чтобы не видеть эту отвратительную морду в последние минуты.
      — Шестеро дуоттов подходят к одной из ваших воительниц. Орок, кажется? Они довольны. Жертва молода, полна сил и ненависти. Это куда лучше безвольных рабов, говорят они. Жертва держится мужественно. Ни стона, ни крика. Она смотрит в глаза палачам… так, уже не смотрит.
      Крик отразился от невидимого в темноте купола, рухнул на Клару, словно кузнечный молот.
      — Дуотты вынимают жертве правый глаз, — хладнокровно добивал её мерный голос козлоногого. — Они очень аккуратны и неторопливы. Надо же, как она бьётся! Сломала себе ногу, пытаясь вырваться…
      Орка кричала. И Клара не выдержала.
      — Убей меня, слышишь?!
      — Нет, госпожа, в этой милости вам отказано. Вы ведь сами просили себе кары за то, что завели свой отряд в эту действительно несложную ловушку? Вот она, ваша кара. Терпите. А главное — знайте, что всё это пойдёт к вящей пользе породившего меня дела.
      Слёзы таки вырвались на свободу. Просто молчаливые капельки, ничего больше. Обжигая, покатились по щекам, сорвались, упали на пламенеющий камень.
      — Дуотты покончили с одним глазом и берутся за другой…
      Твоя кара. Твоё возмездие.
      Вы, всемогущие, и ты, Спаситель, в которого я никогда не верила, — возьмите меня, мою душу, посмертие, всё, что захотите. Не прошу о спасении — чудес не бывает; но пусть за нас отомстят. Пусть эти дуотты окончат свои смрадные жизни, вопя и умоляя о пощаде, на этих же самых камнях. Пусть будет так, всемогущие!..
      А пытка всё длилась и длилась. И козлоногий монотонным, размеренным и равнодушным голосом живописал каждый поворот жертвенного ножа, каждую судорогу несчастной орки, пошедшей за славою, а сейчас превращаемой умелыми руками в кусок окровавленного, пока ещё орущего мяса.
      …Потом орка перестала кричать. Наверное, умерла — во всяком случае, Клара искренне молилась сейчас всем вышним силам, чтобы это было именно так.
      — Дуотты переходят ко второй жертве… — бубнил козлоногий. — Им подают чистую смену инструмента… Острие опускается, находит угол глазницы…
      Кошмар продолжался. И, Клара знала, так будет, пока она не останется одна.
      — Вскрывается правый локтевой сустав… отделяется кость…
      «Смерть, где ты, — жалобно позвала про себя Клара. — Где ты, подруга, которая, «никого не любя, никому ещё и не отказала в помощи», где?»
      — Сейчас, Ниа! — хлестнул вдруг голос старого Бельта. — Сейчас, дочка!
      Жалобный и жалкий звон лопающейся цепи. Гортанный выкрик, в котором — ничего человеческого. И — морда козлоногого тотчас исчезла.
      Топот. Крики. Крики. Крики…
 

* * *

 
      …Она ждала не напрасно. Ах, дуотты, дуотты, коричневорожие друзья мои, как были вы тупыми змееглавцами, так и остались. Забыли, с кем имеете дело, или вам просто не сообщили? Старый некромант и его дочь, один раз уже обманувшие и вас, и ваших хозяев, — как же вы могли так ошибиться, не убив отца первым?!
      Чужие муки и боль — лакомая пища настоящего чародея, умеющего работать с мёртвыми. И если эти муки и боль превосходят некий предел, то не помогут никакие давящие магию причиндалы. Отец терпеливо ждал — и дождался.
      Кто ж знал, что подруги Шердрады, умирая, отдадут столько сил?.. Дуотты вот точно не знали, орки явно не попадали доселе на их алтари, верно, предпочитая смерть плену. А может, попадали, но тогда вблизи не оказалось настоящего некроманта.
      Ниакрис рванула на себе цепи — и их звенья лопнули, словно гнилые верёвки. В единый миг она оказалась на ногах, размахнулась сорванными с самой себя кандалами.
      Выученице Храма Мечей потребовалось куда меньше мгновения, чтобы в деталях разглядеть и огромный купольный зал, и полыхающую алым многолучевую звезду в его середине, и сами жертвенники с распятыми на них нагими человеческими фигурами, и оторопевших дуоттов с ножами, и ещё живую, бьющуюся орку, и здоровенную фигуру козлоногого монстра, первым сообразившего, что происходит.
      Значит, с тобой-то мы сейчас и разберёмся. Обрывок цепи — превосходное оружие; о, а ты, оказывается, ещё умнее, чем я думала…
      Козлоногий, за миг до этого рванувшийся прямо к Ниакрис, вдруг резко остановился, так, что копыта высекли искры, развернулся и бросился прочь, куда-то в темноту.
      Зато, словно тараканы из щелей, и с таким же тараканьим шуршанием, потекли воины в зелёно-алых шипастых доспехах. Мёртвые воины.
      Это уже ведь было, Лейт, когда ты прорывалась в замок «страшного некромансера», оказавшегося твоим собственным отцом. Тогда, правда, у тебя в руках был клинок, а не обрывок цепи, но за сталью дело не станет.
      Шестёрка дуоттов тоже проявила отменную прыть, бросившись следом за скрывшимся господином. Окровавленные ножи полетели на пол.
      Казалось, воздух сейчас затрещит, разрываемый отчаянным прыжком. Цепь обвивается вокруг коричневой шеи, хрипящего дуотта швыряет наземь, двое других пробуют оборониться, однако Ниакрис быстрее любых их заклинаний. Отец постарался на славу — и вот жёсткая пятка дочери некроманта в кровь разбивает одну змеевидную морду, кулак врезается в горло другому врагу, и Лейт лишь огромным усилием удерживает себя от немедленного убийства. Эти твари ей нужны живыми, потому что даже она не способна защитить всех друзей и спутников, прикованных сейчас к алтарям.
      Чтобы свалить шестерых дуоттов, вышибить из них дух, чтобы лежали и не рыпались, не в силах сотворить ни одного заклинания, Ниакрис потребовалось чуть больше пары мгновений. Со всех сторон уже набегали ало-зелёные, красные отблески играли на клинках, и дочери некроманта пришлось драться уже по-настоящему, как она не дралась даже в том приснопамятном замке.
      Самых шустрых она отбросила, разбивая цепью костяные шлемы и проламывая панцири. Подхватила чужую косу, сломала об колено древко, укоротив по себе. Сизое железо с жалобным звоном разлетелось веером осколков, однако своё дело сделало: валькирия Райна соскочила с жертвенного камня, голыми руками сгребла в охапку мертвеца в шипастом доспехе, одним движением сломала шею, вырвала оружие, размахнулась сама, отгоняя трёх других…
      Но горстка бойцов, сколь бы умелы и отважны они ни были, никогда не устоит против катящегося на них живого моря. Тем более что камни по-прежнему давят всю магию, и даже волшебница Клара Хюммель сейчас ничем не сможет помочь, кроме лишь простого и честного меча в сильной руке.
      — Назад! — рявкнула Ниакрис, указывая на жалко копошащихся у ног дуоттов. — Ещё шаг — буду резать ваших хозяев!
      В конце концов, змееголовые тоже могут испытывать боль. И она, наверное, ничем не хуже боли орок.
      Однако воины Империи Клешней и не думали останавливаться. Что, впрочем, совершенно никого не удивило.
      Ниакрис разбила ещё два клинка, пока разрубала оковы на отце и Тави. Зомби попытались было уволочь бесчувственных дуоттов, однако их отбросила Райна. Обнажённая валькирия казалась сейчас истинной богиней войны, светлые волосы разлетелись отпущенным парусом, и каждый её удар опрокидывал хотя бы одного солдата Клешней.
      Тави, освободившись, тотчас бросила через бедро очередного зомби, ловко избегнув торчащих шипов. Райна пробилась к Шердраде, вскоре валькирия и орка уже дрались спина к спине. Вопила и дёргалась третья её подружка, но к ней прорваться никак не удавалось.
      Клару Ниакрис сумела освободить последней. Освободить, сунуть в руки выхваченную из мёртвых рук косу, и бросить прямо в лицо: — Дерись, пока жива!
      У чародейки дёрнулась щека, она ничего не ответила, однако просвистевший клинок оказался красноречивее — сталь рубила костяные панцири, словно их и не было. Даже безмозглые как будто бы зомби попятились, точно в ужасе.
      Однако их пёрло много, слишком много. Они не боялись смерти, не замечали ран и не чувствовали боли. Замелькали сети — внезапно освободившихся пленников собирались брать живьём.
      …Они сбивались спина к спине, и каменный пол сделался склизким от той чёрной жижи, что извергалась из разрубленных тел. Мёртвых солдат Империи Клешней, как оказалось, можно убить и вторично.
      Клара попыталась командовать, попыталась организовать прорыв — бесполезно. Ушла бы одна Ниакрис, способная, кажется, танцевать на острие вражьего копья и прыгать, отталкиваясь от одного шлемного навершия, на другое. Зомби было слишком много. А магии — никакой.
      И выхода вновь нет, кроме одного — самим покончить с собой.
      А потом…
 

* * *

 
      Клара не видела, как всё это началось, просто в задних рядах зомби возникла непонятная сумятица, они вдруг стали разворачиваться спинами к боевой чародейке, точно враз забыв о её существовании.
      — Я иду! — прогремел голос, явно принадлежащий какому-то исполину. — Я иду, держитесь!
      У чародейки едва не подкосились ноги.
      Ну конечно же. Кицум. Как она могла о нём забыть?! А он вот — не забыл, почувствовал, пришёл на помощь… То есть, конечно же, неКицум. Быть может, одна из тех великих сущностей, которой она в отчаянии молилась совсем недавно?..
      Старый клоун прокладывал себе путь через толпу ходячих мертвецов, размахивая своей знаменитой петелькой. Вернее, так показалось в тот миг Кларе, потому что увидеть саму нить она не могла, — однако зомби так и валились, аккуратно разрубленные пополам. Кицум шёл, легко, почти небрежно, уклоняясь от пущенных в него дротиков. Казалось, острие вот-вот заденет его, однако ему всякий раз хватало какого-то волоска, чтобы оставаться невредимым.
      Райна неожиданно густо покраснела и сделала попытку прикрыться руками.
      — Всё, всё, всё, уже всё… — приговаривал Кицум, пробиваясь к окружённому отряду. — Ещё чуть-чуть… экие ж вы тут непонятливые (это уже относилось к очередному зомби, пытавшему рубануть бывшего клоуна длинной косой).
      И — мёртвые воины Империи Клешней отхлынули, подались назад. Они не испугались, нет, просто невидимые кукловоды поняли, что так им ничего не добиться.
      — За мной, быстро! — прогремел Кицум, останавливая смертельный размах своей петли. — Клара! Мечи — где?
      — У них, великий, — чародейка ощутила сильнейшее желание опуститься перед этой силой на одно колено. — Я…
      — Достаточно! Можешь их почувствовать?
      — Нет. Камни, они…
      — Понял!
      Новый взмах. Незримая нить зашипела, рассекая воздух — и, не встретив преграды, прошла сквозь клокочущий холодным пламенем жертвенник. Кицум с омерзением пнул верхнюю половину, алый кристалл разделился надвое, его часть с обрубками цепей заскользила по срезу, зависла над полом, рухнула — и разлетелась облаком тотчас же вспыхнувших осколков. Миг — и от них не осталось даже золы.
      Клара не удержалась от крика — по жилам вновь струилась живая кровь, пронизанная магией до самой мельчайшей частицы.
      — Ищи, пока я разберусь с остальными! — приказал Кицум.
      Клара торопливо кивнула. Иногда ощутить отсутствие магии, наверное, полезно — если после её возвращения испытываешь такое вот счастье, что хочется застонать сквозь стиснутые зубы, словно на пике любовного наслаждения.
      Мечи даже не пришлось особенно искать — они сами звали её, не желая оставаться в не достойных их руках.
      — Туда… вправо… влево… вниз… ещё вниз…
      — Глубоко запрятали, — прогремел Кицум, обращая в пыль последний незанятый жертвенник. — Бежим, бежим, скорее! Я и так… — он оборвал себя и только махнул рукой.
      — Кто ты, великий? — не удержалась Клара.
      — Потом все вопросы, потом! — раздражённо отмахнулся старый клоун. — Я вмешался, потому что почувствовал — вы в беде, на самом краю. И всё равно опоздал.
      Два камня так и остались стоять — с окровавленными неподвижными останками двух орок, подруг Шердрады.
      — Опоздал… — с непонятным выражением пробормотал Кицум, на миг склоняя голову. — Клара, у тебя хватит огня?..
      Чародейке не требовались пояснения.
      — О да, великий.
      — Перестать меня величить, — рыкнул клоун. — Для тебя — и вас всех — я как был Кицумом, так и им и останусь. До самого конца. Все, уходим! И этих, — кивок на дуоттов, — не забудьте. Клара, как только ступим за порог…
      Волшебница с готовностью кивнула.
      — Простите меня, друзья, что я не попал сюда вовремя. Но ихжертва не была напрасна. Если бы не заклятье Бельта и не освобождение Ниакрис, я бы ещё долго метался по здешним подземельям.
      — Ты, всезнающий? — осторожно проговорил Бельт, кое-как прикрывавший свою наготу.
      — Я не всезнающий. Я лишь посланец того, кто знает многое, но не всё.
      — Посланец? — слабо улыбнулся Бельт. — В самом деле, только посланец?
      — Я называю это так, — сухо отозвался Кицум. — Всё, все ушли. Давай, Клара!
      Магия свободно бежит по жилам, и кажется, что в них вообще не осталось крови. Откат? — пусть себе; творить заклинание — это настоящее счастье.
      Клара не видела себя со стороны, не замечала запрокинувшейся головы, чувственно приоткрывшихся губ, веки её смежились — и вот без слов, без всяких «мыслеформ» перед нею, меж разведённых ладоней, возникло бьющееся сердце, сотканное из чистого пламени.
      «Прощай», — беззвучно произнесла Клара, разжимая руки.
      Хлопнула дверь — Кицум пнул каменную створку. Засов задвинулся сам собой.