ЭВИАЛ. БЛИЗ ВОСТОЧНОЙ СТЕНЫ САЛЛАДОРА

      Они стояли на твёрдой земле. Рыся обессилела, стремительный перелёт, борьба с бушующими в вышине ветрами – а упрямая драконица, что ни говори, ещё не до конца оправилась от раны. Да вдобавок ко всему ей пришлось прикрывать своей магией сидевшего на спине некроманта.
      Под ними пронеслось немало земель. Прикрытый снежными плащами Вечный лес, степные просторы Мекампа; и наконец – безводные пески Салладора. Некромант не мог вновь не подивиться этому чуду – в полусотне лиг к северу, в Мекампе, в скамарских владениях, ещё вовсю хозяйничала зима, даже и не собираясь уступать место весне, в Салладоре же, казалось, светит совсем другое солнце и дуют совершенно иные ветры. Жаркая, сухая, мёртвая пустыня с редкими оазисами в северной части страны; дальше к югу оазисов становилось больше, меж ними пролегли караванные тропы, на морском побережье появлялись порты. От портов в глубь страны, к столице, Эргри, тянулись тяжело нагруженные караваны – торговать с султанатом было выгодно, красное золото Салладора высоко ценилось в Старом Свете, а неисчислимые двор и знать требовали редких мехов, драгоценностей, тканей всех видов, само собой, уникального оружия, яств и прочее, прочее, прочее, что только способна измыслить человеческая фантазия. Требовались, само собой, в Салладоре и рабы – во множестве, а последнее время величина этого «множества» только увеличивалась. Султан, по слухам, взялся поворачивать бравшие начало на ледниках Восточной стены реки, чтобы питать с их помощью недальние оазисы, расширяя их и оживляя пустыню. Сам Эргри стоял в крупнейшем оазисе страны, не испытывая недостатка в воде. Но, само собой, в пустыне влага – драгоценность, и чем больше её, тем лучше.
      Фесс мог бы отправиться прямо к могиле Салладорца, однако верх взяла природная осторожность мага Долины (так неосмотрительно отброшенная перед безумной атакой на Эгест). Сваливаться на головы наверняка многочисленным магам и воинам, собравшимся вокруг некрополя, – приём, конечно, дерзкий, но и недопустимо рискованный. А кроме того, некромант надеялся почувствовать, что же сейчас творится в магической сфере Салладора. В конце концов, с помощью Рыси он может оказаться возле могилы Великого мага очень и очень быстро.
      За спинами – нагие красновато-коричневые скалы, отвесно рушащиеся вниз. Дальше к западу обнажённый растрескавшийся камень уступал место крутобоким холмам, мало-помалу становившимся всё более пологими. Здесь песок вплотную подступал к Восточной стене, очень быстро поглощая стекавшие с таявших ледников небольшие речки. Несколько озёр, однако, всё-таки нашли себе место среди холмов, и берега их покрылись зеленью – прибежище бесчисленных птиц и редких хищников, устроивших свои логова в нешироких полосах густого, непроходимого кустарника.
      – Красиво, папа, – голос Рыси звучал устало. Жемчужный дракон вновь обернулся девочкой. Рука почти зажила, но именно «почти».
      – Красиво, – откликнулся некромант. – Говорят, если хорошо поискать, можно в здешних ручьях даже самородок-другой найти. Красное золото Салладора… Мастер Алхимик ещё в Ордосе, помнится, говаривал, что оно очень хорошо для магических дел, особенно если удастся найти крупный окатыш, не требующий никакой обработки.
      – То есть сделать амулет?
      – Верно, Рыся. Или просто украшение. Хотя на такие пустяки мы время тратить, само собой, не станем. – Некромант высунулся из-за острого зубца, обозревая недальние холмы и два озера-близнеца в понижениях между ними.
      Местность выглядела совершенно безлюдной. Несмотря на ценность воды в иссушенном, на две трети занятом нагими песками Салладоре, на здешний оазис никто не позарился. Впрочем, в недолгую бытность Фесса Великим Мастером гнёзда салладорских птенцов ему рассказывали, что непосредственно прилегающие к горам земли покинуты; птенцы даже собирались в случае чего переждать тяжёлые времена в забытых городах где-то здесь, у Восточной стены.
      – Странно, – пробормотал некромант. – Красное золото – основа салладорской мощи. Каждый поток, каждый ручеёк следовало бы окружить промывщиками, потому что никогда не знаешь, когда вода дороется до жилы. Во всяком случае, регулярно проверять все горные речки. А тут… словно от сотворения мира ни одной живой души не было.
      Берега быстрой речки, впадавшей в озерко, заросли густо и пышно. За спиной Фесса из расщелины с шипением вырывался небольшой водопад, рушившийся в мелкую каменную чашу. Дикая, девственная земля. Рысь как чувствовала, где нужно сложить крылья. Здесь будет хорошо устроить недолгий привал.
      – Спускаемся вниз, дочка. – Это слово выговаривалось уже свободно, легко и естественно, словно и впрямь жемчужноволосый ребёнок был плотью от его плоти. Как там говорил Сфайрат? Ты получил её по праву кровной мести, потому что отплатил за гибель её матери? Ничего не скажешь, весёлые у драконов законы.
      Тропы не было, а перекидываться Рысь не стала – «устала слишком, пап». Спускались по старинке, на предусмотрительно захваченных у гномов верёвках. Новенькую глефу, простую, без всяких фокусов сработанную в мастерских Пика Судеб, Фесс забросил за спину.
      Из пустыни тяжело и жарко дышал прямо в лицо сухой ветер, настолько сухой, что казалось – это невидимый зверь лижет кожу шершавым языком. Далеко вверху остались сверкающие ледяные короны, протянувшиеся вниз шлейфы ручьёв, острые клинки каменных зубов; путники вступили в узкую полоску зелёной живой земли, пролёгшей между горами и пустыней.
      Немного погодя Рысь уже плескалась в мелкой и чистой воде, а Фесс обустраивал лагерь. Солнце стояло ещё высоко, а ночью некромант собирался заняться тем, ради чего они с девочкой-драконом проделали всю эту неблизкую дорогу.
      Пора спросить всевидящие звёзды. Этой магии Кэр Лаэда обучался в Долине, её не знали ни некромант Неясыть, ни даже воин Серой Лиги Фесс. Всем хороши магические фигуры, способны собрать известную мощь, но, с другой стороны, их легче выследить. Раньше Фесс не слишком заботился о полной тайне, однако сейчас, после прорыва из Чёрной башни и бегства в Салладор, желательно было б подольше держать преподобного отца Этлау в неведении относительно его, Фесса, теперешнего местоположения. Да и масок нельзя было сбрасывать со счётов. Некромант имел все основания подозревать, что именно Сущность и Чёрная башня прикрывали его от этих двух малопонятных, но, несомненно, очень могущественных противников, уже знающих, что он знает, где Мечи и как найти к ним дорогу. Надо действовать быстро. Хорошо бы, конечно, чтобы его враги сцепились за право владеть столь ценной добычей… Фесс встряхнулся. Мечты, мечты, а в его положении они крайне вредны. Что ж, займёмся делом. Спокойно и методично.
      До наступления темноты Рыся шныряла по кустам. Своенравная драконица, едва придя в себя, выклянчила настоящий меч – у Эйтери, которая души в ней не чаяла и, подобно Фессу, относилась точно к собственной дочери. Гнома-чародейка расстаралась, добыв девочке лёгкий, чуть изогнутый, ухватистый клинок с длинной рукоятью на две ладони, противовесом и глухой гардой.
      – Только как ты с ним справишься? – заботливо осведомилась Сотворяющая, вручая смущённой Рыси подарок. – Учиться ведь надо, и долго.
      – Умение в моей крови, – просто ответила девочка. – Мама умела – значит, умею и я.
      Вообще-то Рысь не любила прибегать к своим драконьим талантам. Гораздо большее удовольствие доставляла ей учёба, медленное постижение сложного, когда ты добиваешься успеха благодаря собственным усилиям, а не берёшь готовое знание или умение из памяти крови.
      Фессу хватило одного взгляда на то, как Рыся самозабвенно крутит клинок, чтобы понять – её мать Кейден была Мастером.
      Наступила ночь, и с гор потянуло холодом. Коронованные снегом исполины бросали вызов жару пустыни, протягивая с недоступных песку вершин журчащие руки ледяных потоков. Фесс и Рыся не спали. Безоблачное небо как нельзя лучше соответствовало их замыслам.
      Целестиальные проекции двенадцати самых ярких звёзд эвиальского неба. Фесс ползал на животе по расчищенной площадке, осторожно втыкая заострённые колышки, отмечавшие точное положение каждой звезды. У гномов же он запасся немалым количеством мелких полудрагоценных камешков, способных вполне успешно играть роль символов стихий. Конечно, лучше всего бы тут подошли драконьи самоцветы, но об этом приходилось только мечтать.
      Требовалось создать звёздное зеркало, увидеть с его помощью отражение творимой в некрополе магии. Для подъятия Салладорца, для того чтобы справиться с его стражей, затеявшим это магам придётся задействовать поистине исполинскую мощь, причём прилагать её в течение не одного дня. Звёздное зеркало, при всём своём несовершенстве, подобного рода волшбу сможет обнаружить. Тем более если прибегнуть к формулам Долины магов, собаку съевших на подобного рода заклятиях.
      Рысь, само собой, помогала всеми силами. Глаза дракона, куда зорче человеческих, позволяли разглядеть на небе многое, недоступное взору некроманта.
      Это походило на плетение сложного узора из множества нитей, протянувшихся от неба до земли. Сомкнувшись, астральные нити отразят и явят Фессу происходящее в некрополе. Разумеется, только магическую составляющую того, что там творится, но большего ему пока и не нужно. Прямое наблюдение с помощью чар нетрудно обнаружить, а недооценка противника уже слишком дорого обошлась некроманту.
      …Когда от одного камешка к другому протянулась тонкая, вибрирующая нить неяркого белого света – Фесс вздохнул с облегчением. Заклятье работало. Теперь оставалось только закрыть глаза и воспринимать вибрации Силы, впитывая их в себя, выстраивая в уме последовательности заклинаний, использованных там, возле проклятого некрополя.
      И вибрации действительно ощутились. Резкие, злые и болезненные. Бессмысленно пытаться их описать тому, кто лишён магического дара, однако тут не требовалось долгой расшифровки и гадания – вокруг могилы Эвенгара собралась целая рать салладорских чародеев. И они давили сейчас воздвигнутые вокруг могилы Великого мага барьеры. Мимоходом Фесс подумал, кто поставил тогда эти барьеры, и ответ пришёл вдруг сам собой, пришёл вместе с плавной мелодией деревянной эльфийской флейты; у самых ног, словно наяву, заплескалось море, лениво накатываясь на уходящие вглубь ступени, и таинственный Храм Океанов вдруг предстал перед некромантом во всей своей иномировой красе.
      …Но сколько ж там волшебников! Фесс сейчас чувствовал каждого из них, от только-только понявших свой дар учеников до великих мастеров. Весь цвет самобытного, независимого, отвергающего и Ордос, и Волшебный Двор салладорского чародейского цеха.
      Слишком много. Не единицы и даже не десятки – сотни. Может, и тысячи. Кто-то собрал здесь всех лучших. Если не вообще всех до единого. И сейчас все эти чародеи, объединив усилия, пытались взломать прочные незримые чары, охранявшие могилу Салладорца.
      Стало совершенно ясно – слепо совать сейчас голову в осиное гнездо было бы… неразумно, скажем так. С такой силой ему не справиться, даже с Рысей в её драконьей ипостаси. Приняв на себя предназначавшийся ему, Фессу, удар, она едва не погибла. Одна жалкая молния, пущенная жалким чародеем, – и волшебный дракон, средоточие магии само в себе, чуть не отправился следом за Кейден, своей матерью.
      «Я не могу идти туда. Я должен, но не могу. Когда-то мне казалось, что есть обстоятельства, оправдывающие любые жертвы. Сейчас я понимаю, что это не так. Рысь… нет, её я не подставлю. Без её помощи мне не обойтись… но не худо бы запастись и другими союзниками. Теми, кем, как бы цинично это ни звучало, я в состоянии пожертвовать».
      Невольно на память пришла одна из сотворённых Сущностью иллюзий. Армия поури, поклоняющихся дракону. Армия, готовая на всё…
      Некромант горько усмехнулся. Ага, размечтался. Армия. Готовая на всё. Которой не жалко пожертвовать. Вот только где её взять?
      Фесс встряхнулся, отгоняя никчёмные мечтания. Войска нет, и взять его неоткуда. Кроме… кроме, конечно, исконного пути некромантов. Пути, о котором раньше он не смел даже и подумать.
      Но создать армию, классическую «армию тьмы», – на это тоже требуется время. И огромные силы. Откат может прикончить его, Фесса, куда скорее всех врагов, вместе взятых.
      – Папа? Ты решил? – Рысь обладала способностью читать мысли, но сама запретила себе делать это с Фессом.
      – Нет, дочка. На то, что творится там, надо взглянуть собственными глазами, но к некрополю сползлись, наверное, все салладорские чародеи. Мы не можем рисковать.
      – Конечно, – кивнула Рыся. – Я всё понимаю. И слетаю одна.
      – Нет! – Фесс вскочил на ноги. От сумасбродной драконицы ожидать можно было всего. – Мы рискнём вместе или не станем рисовать вообще. Попробуем другие пути…
      …Они потратили двое суток, пока Фесс наконец не сдался. Заклятий оказалось недостаточно. Некромант сумел разобрать часть сотворённой салладорскими магами волшбы, но – не помешать им. Чтобы помешать, он должен оказаться там.
      Ничего не остаётся. Они рискнут.
      Рыся, само собой, не возразила. Только улыбнулась лукаво за миг до того, как перекинуться в дракона.
      Жемчужные крылья развернулись. В небесах и на земле вновь властвовала ночь, звёзды заняли привычные, от века определённые им места. Стремительная тень мчалась невысоко над пустынными песками бесшумно, как сама смерть; Рысь не нуждалась в указаниях, она чувствовала творимое волшебство всем своим существом. Разумеется, когда воплощалось настолько могущественное чародейство.
      Они летели сквозь ночь, над спящей пустыней, смутный призрак неотвратимого, идущий навстречу собственной судьбе.
      Драконица летела низко, редко и плавно взмахивая крыльями. Сейчас важна была не скорость, а скрытность. Едва ли, конечно, маги Салладора озаботились защитой от такого рода гостей, но кто знает – преподобный отец-экзекутор Этлау в своё время возымел немалое влияние в здешних краях, а с его новыми силами и способностями, с его статусом Разрушителя, или по крайней мере претендента на этот статус, – он ведь мог и подать весть здешним чародеям…
      Фесс не лгал себе – их исчезновение с Пика Судеб, конечно же, не прошло незамеченным. Войско едва ли потащится за ним следом, у Этлау сейчас одна надежда – собрать в кулак лучших магов, воинов из замка Бреннер (подобных той памятной четвёрке), инквизиторов, мастеров магии Спасителя – и отправить этот ударный отряд в погоню за некромантом. Ибо, пока жив он, Фесс, Этлау не обрести всей мощи (равно как и судьбы) истинного Разрушителя. А это, в свою очередь, означало, что у Эвиала появлялось время.
      Во всяком случае, Фесс в это верил. Хотя не имел права не принимать в расчёт и другие возможности.
      Что, кроме него и Этлау, могут появиться и иные, жаждущие призрачного всевластья пусть даже и на миг.
      Что вся история с Разрушителем вообще ложь с первого до последнего слова и Сущность просто стравливает друг с другом сильнейших своих противников.
      Что это именно Сущность затеяла хитроумную игру и, не будучи сама в состоянии по каким-то непонятным причинам отобрать у него, Фесса, Алмазный и Деревянный Мечи силой, просто создала маски.
      Что Этлау – на самом деле никакой не Разрушитель, а созданная им магическая сфера, сквозь которую не смогла пробиться даже Рысь, – всего лишь пущенные в ход тайные арсеналы святой магии.
      Что Сущность не добилась своих целей в Чёрной башне (некромант так и не поддался соблазну испепелить всех до единого атакующих) и теперь ищет иные подходы. Конечно, приятно чувствовать себя полным и абсолютным исключением – якобы, кроме меня, никто иной не годится в Разрушители, – но случившееся под стенами всё той же Чёрной башни, как ни крути, заставляло в этом усомниться.
      Нет, прочь, прочь неуверенность и колебания! Под крыльями мчится назад ночная пустыня, кажущиеся бесконечными песчаные барханы, причудливо изогнувшиеся волны не знающего воды моря, презрительно насмехающиеся над океанскими собратьями, живущими считаные мгновения и лишь бессильно разбивающимися о скалы. Таков Салладор, подумалось вдруг некроманту, в каком-то смысле лишь имитация, изображение жизни. Туго натянутый нерв страны, устремившейся к не ведомой никому цели, на пути к которой вот сейчас потребовалось разупокаивать и без того как-то очень уж странно мёртвого Эвенгара.
      Сфайрат считал его третьей ипостасью Разрушителя. Аргументы дракона, надо признать, выглядели очень весомо. Во всяком случае, Сфайрат верил в это. Или заставил поверить Фесса. Хранитель Кристалла, бесспорно, опять сказал не всё, по извечной привычке своего надменного племени, но и сказанного оказалось достаточно. Непосредственная опасность друзьям-гномам от неупокоенных сейчас не грозила. И не было смысла оставаться в подземельях Пика Судеб, тем самым только навлекая новые неприятности на его обитателей.
      Конечно, имелся в запасе безумный вариант – устремиться на запад, прямо к надвигавшейся с заката стене непроницаемой тьмы, за которой крылось полное и всеобщее преображение, и каким оно станет, это преображение, – не смогли бы ответить даже лучшие мудрецы Долины. Во всяком случае, так думалось тогда Фессу.
      Да, в легендах это выглядело бы красиво и даже героически. Быть может, много лет спустя художники (буде таковые ещё сподобились бы существовать в этом мире) наверняка изобразили бы это – крошечная слепящая искра жемчужного дракона, несущаяся навстречу надвигающейся сплошной стене клубящегося мрака, выбрасывающего навстречу призрачно-дымные щупальца. И кровавое солнце должно клониться к затянутому тьмой горизонту, словно в испуге; а внизу – яриться поглощаемое Сущностью свободное море – вечно бушующая стихия, – не признающее ничью власть.
      Фесс помотал головой, отгоняя некстати нахлынувшее наваждение. Рысь мало-помалу ускоряла полёт, барханы внизу сливались в сплошное неразличимое мелькание.
      …Утро они встретили, опустившись на ещё не успевший нагреться песок. Здесь властвовало одно только солнце. А на фоне дрожащего марева над барханами поднимались знакомые уже вершины полуразрушенных ступенчатых пирамид.
      Тогда некрополь был пуст и мёртв. Скамарский отряд вступил в него в гордом одиночестве – если не считать различных неупокоенных, с которыми сперва пришлось иметь дело Фессу.
      Теперь же здесь всё изменилось. Мёртвую пустыню испятнали разноцветные шелка шатров. Длинными рядами тянулись простые белые палатки рядовых воинов – их оказалось немало, этих палаток, и неудивительно – ведь Салладор отправил к Чёрной башне лишь малую толику своей немалой силы. Руки многочисленных работников старательно расчистили основания пирамид, открыв испещрённые рунами и иероглифами плиты, ранее занесённые песком. Узкие улочки города мёртвых кишмя кишели людьми – очевидно, салладорские маги постарались на славу, каким-то образом справившись с первым кольцом охранявшей последний приют Эвенгара стражи.
      – Папа, это здесь? Тут ты дрался с Этлау? – прошептала Рыся, совсем по-детски прижимаясь к нему – уже в человеческом облике, само собой.
      – Да. Но сперва – с неупокоенными.
      От внимания некроманта не скрылось, что большинство статуй, некогда высившихся на постаментах между пирамидами, исчезли. Многие проломы заделаны, иные наспех, просто завалены мешками с песком и обломками валявшихся поблизости плит, иные – наглухо замурованы.
      Не потребовалось много времени, чтобы ощутить бьющуюся внутри этих темниц ярость.
      – Ого, – пробормотал Фесс, невольно преисполнившись известного уважения к салладорским чародеям. Они не могли полностью уничтожить стражу Эвенгара, но каким-то образом загнали её внутрь пирамид. Несомненно, нашли способ использовать силу этих строений, их собственную магию.
      – Что же дальше, папа?
      Рысь задала совершенно резонный вопрос. Некрополь кишмя кишел и магами и солдатами. Через пески прямо сейчас двигался, подходя к границе стражи, внушительный караван, тяжело нагруженный бурдюками с водой.
      Можно, конечно, проникнуть внутрь, используя старые навыки воина Серой Лиги. Если постараться, то, несмотря на откат, личину он сможет сменить. Рысю – представить мальчиком-служкой…
      – Ты решил, папа? Идём внутрь? – догадалась драконица, едва некромант взялся плести нужное заклятье.
      Фесс молча кивнул. Волшебство творилось трудно. Он старался как мог скрыть свои усилия от постороннего взора, надеясь, что вокруг задействовано слишком много заклятий, так что на одно лишнее никто просто не обратит внимания; однако салладорские маги, похоже, сделали правильные выводы. Они учли и судьбу уничтоженного возле чёрного обелиска отряда, и штурм дворца Старшей в Эргри. Они не поскупились на дозорных. И во плоти, и бестелесных. По всей окружности некрополя теснились всевозможнейшие талисманы, с единственным предназначением – засечь творимую незваным гостем волшбу. Да к тому же и жара вцепилась в некроманта всеми бесчисленными когтями, пошла немилосердно драть, так что с непривычки темнело в глазах и мутилось в голове.
      Рыся с потешной озабоченностью, словно взрослая, взяла Фесса за руку. Ладошка драконицы оказалась льдисто-холодной, над ней пустыня не имела власти. На какое-то время стало легче, но зато обходить расставленные повсюду в незримом магическом пространстве ловушки – стократ сложнее. Некрополь накрывала частая чародейская сеть, расставленная на одну-единственную рыбу – на него, некроманта Неясыть.
      Осторожнее, осторожнее, шипел сам на себя Фесс. И ещё осторожнее. Прежде чем вбросить Силу в заготовленную для неё форму, убедись, что дорога свободна.
      Разумеется, свободна она могла быть только в незримом. Древний могильник охраняли не только маги. Хватало и обычных воинов. Можно было только подивиться настойчивости салладорцев – такой армии требовалось в день небольшое озерцо воды, а воду приходилось тащить чуть ли не через всю пустыню. Зачарованные колодцы способны были напоить небольшой скамарский отряд, но не тысячи окруживших некрополь стражников.
      …Заклятье не складывалось. Точнее, Фесс не мог наложить его и остаться незамеченным, а рисковать он не хотел. Оставалось только дождаться ночи и вспомнить уже другие навыки из арсенала Серой Лиги.
      …Казалось, день никогда не кончится. Некроманту пришлось прибегнуть к несложному заклинанию Тени – иначе ему просто не продержаться на солнцепёке. Рыси было легче, драконы – дети огненной и воздушной стихий, им нипочём любая жара.
      Они провели долгие часы на вершине бархана, осторожно наблюдая за творящимся в некрополе. С облегчением Фесс понял, что маги Салладора пробились хоть и глубоко, но всё же не до самого конца. Какие-то рубежи обороны вокруг могилы Эвенгара ещё держались; словно бы некрополь, подобно ящерице, «отрастил» себе новых слуг и стражников взамен уничтоженных самим же Фессом много месяцев назад. К процедуре воскрешения великого чародея салладорцы даже ещё и не приступали.
      Вызывало известное уважение и то умение, с которым эмирские маги прокладывали себе дорогу к цели. Никаких стремительных и отчаянных прорывов. Медленная методичная работа, при этом волшебники Салладора не гнушались никакими средствами, лишь бы не подвергать себя опасностям. Некромант увидел загоны для рабов, два залитых кровью жертвенника, рядом с которыми громоздились тщательно вываренные белые человеческие кости, и его передёрнуло от омерзения. Магия крови, бесспорно, одна из сильнейших, доступных смертному, всегда почиталась как безусловно крайняя, отчаянная мера. Достаточно вспомнить Аррас и полное уничтожение наступавшей армии дуоттов. Здесь же салладорские чародеи прибегали к ней, чтобы просто сокрушить внешние защитные слои оберегающего гробницу Эвенгара волшебства. Фесс почти не сомневался, что соответствующие обряды (один из которых в прошлом ему удалось сорвать) проделаны уже у всех чёрных обелисков. Оставалось, конечно, загадкой, для чего это всё потребовалось самим салладорцам. Судя по мощному отряду отборных эмирских войск, за предприятием стоял сам трон. Какая выгода Эргри от воскрешённого Салладорца? Его уход в своё время наделал бед; неужели эмира убедили, что Великий маг станет покорным слугой и завоюет для пресветлого правителя весь ведомый свет?
      Что именно делали салладорские чародеи в глубине некрополя, Фесс, само собой, видеть не мог. Даже Рыся с её нечеловечески острым зрением дракона ничем не могла помочь. Основная работа делалась под землёй и, как сильно подозревал некромант, при свете звёзд.
      …К моменту, когда дневное светило скрылось за горизонтом и жара начала спадать (хотя всё ещё яростно пылал прокалённый за день песок), Фесс совсем выбился из сил. Боль отката (а он всё время поддерживал защищавшее от солнца заклинание) способна была довести до сумасшествия. И только прохладная ладонь Рыси, то и дело ложившаяся ему на лоб, помогала держаться.
      Но вот настала ночь, ясная, многозвёздная. Испепеляющий жар сменился ощутимой прохладой. Фесс и Рыся, недолго думая, прикончили взятую с собой воду (оставив лишь небольшой неприкосновенный запас на обратную дорогу) и крадучись двинулись к некрополю.
      Никто не видел их, две тёмные тени средь ещё более тёмных ночных теней. Потрескивали, остывая, раскалившиеся за день камни, дальше всего откатившиеся от полуразрушенных пирамид. Великий город мёртвых щедро набросал вокруг себя покрытые полустёртыми письменами обломки некогда священных плит. Повсюду горели сторожевые костры; злобно пялились в ночную тьму водружённые тут и там дозорные маски с горящими зелёными буркалами; но отводить глаза такого рода магическим дозорным Фесс научился ещё в Долине, а потом, в Мельине, у него достало времени отшлифовать это умение. Маски «видели» двух пустынных тушканов, двух змей, порою даже – сколопендр; но отнюдь не высокого мужчину-чародея и крадущуюся рядом с ним жемчужноволосую девочку лет десяти-одиннадцати на вид.
      Это было просто. Как нетрудно оказалось и миновать первое кольцо дозорных-людей; достаточно было прикрыться плащом мрака и осторожно переползти освещённое углубление между двумя последними барханами, упиравшимися уже в разрушенные стены крайних пирамид некрополя. Чуть посложнее – пройти мимо сторожевых псов, злющие бестии начали беспокоиться и глухо ворчать, но заклятье сработало и здесь: псины одна за другой улеглись обратно на песок, вывалив из пастей розовые языки.
      Но за первым кольцом, нарочито небрежным, скрывались второе и третье. Второе – из куда более чувствительных и хитроумных оберегов, следивших за тенями проходивших мимо людей. Амулеты-пароли можно украсть, отобрать, в одежды стражника можно переодеться, но тень свою ты не изменишь, разве что ты – по-настоящему большой маг… но такого мага успешно засекли бы ещё на стадии сотворения меняющего тень заклятия.
      Эти обереги крылись в щелях закрытых склепов, в трещинах расколотых кирками стен – вырезанные из чёрного дерева статуэтки нелепых существ с тремя глазами и огромными отвислыми животами. Чёрное дерево, старое, напитанное собственной магией старых лесов, в Салладоре точно не росло; его привозили с Огненного архипелага, и Фесс невольно вспомнил истории войны титанов и пятиногов: не из тех ли забытых времён пришло это злое колдовство?
      Некромант не хотел прокладывать дорогу силой. Нет, он не может выдать себя раньше времени. Здесь нужен один стремительный укол рапирой… если он поймёт, в какое именно место его нанести.
      Мрак сгустился, но повсюду в некрополе ярко пылали факелы. Здесь и там мелькали человеческие фигуры, перекликались часовые – и постоянно, неумолчно, злобно вглядывались в темноту пузатые божки-обереги. Рыся сердито шипела, у неё чесались руки перекинуться в дракона – и разнести мерзких соглядатаев одного за другим, однако девочка сдерживалась.
      …Продвинуться им удалось недалеко. Наброшенная на некрополь сеть оказалась слишком уж частой. А Эгест научил вовремя останавливаться. Тем не менее главное они увидели.
      Увидели, как салладорцы вывели из загона тринадцать рабов, несмотря на их отчаянное сопротивление, – скованные по рукам и ногам люди бились как безумные, опрокинув двух солдат; одного из пленников стража расстреляла в упор, пригвоздив к земле длинными древками стрел. Взамен убитого вытащили другого несчастного; обречённым дали напиться, на рабов накинули колодки и погнали прямо к жертвеннику. Фесс ожидал, что в воду будет подмешано дурманящее зелье, однако нет – видно, салладорцам жертвы нужны были не только живыми, но и в полном сознании, что стократно увеличивает муки.
      Рысь уже не шипела, она глухо и сдавленно рычала – совершенно не как ребёнок, даже не как человек: это был рык настоящего разъярённого дракона, готового ринуться в бой.
      – Ти-и-и-ихо! – сквозь сжатые зубы прошипел Фесс. – Выдашь нас – всё погубишь! Всех!
      Рысь прикусила губу. В глазах драконицы стояли совершенно человеческие слёзы.
      …Повторялась процедура, один раз виденная некромантом возле чёрного обелиска. Здесь вокруг алтаря тоже была начертана семнадцатилучевая звезда, неправильная, с первым, третьим, пятым, седьмым и девятым лучами гораздо длиннее остальных. Не было сомнения, куда указывал последний, девятый луч – прямо в сердце некрополя, где под землёй крылась могила Салладорца. Тогда, у чёрного обелиска, Фесс думал, что чародеи собирались взорвать красную скалу под роковым камнем; что они собираются уничтожить теперь? Одну из бесчисленных преград на подступах к заветной крипте?
      У алтаря появилось несколько магов, один держал в руках астролябию. Всё верно. Сейчас он замерит высоту якорных звёзд и отдаст команду…
      Некромант не ошибся.
      Первого из рабов освободили от колодок, ловко повалили на алтарь, рывком вскинули голову…
      …Сейчас, в этот самый момент должна была прозвенеть скамарская стрела, швыряя самозваного палача назад, раздирая ему плоть, круша кости и выставляя окровавленное остриё из спины…
      Нож опустился. Из широкой раны на шее пленника выплеснулась волна крови, чего никогда не случается, если человеку просто перерезать горло. Алый поток оросил жертвенный камень, и Фесс ощутил могучий толчок злой, мутной Силы, скапливавшейся сейчас в основании зачарованного монолита. Совершенно очевидно, для салладорских чародеев это уже сделалось скучной рутиной – судя по количеству брошенных напоказ костей возле жертвенника.
      Остальные обречённые на заклание рабы взвыли дурными голосами, извиваясь в колодках, насколько позволяла жестокая сбруя.
      – Идём обратно, Рыся.
      – Их надо спасти, папа! – Маленькая драконица сжала кулачки.
      – Может быть, этих, мы и спасём. Но себя выдадим, – сердитым шёпотом отрезал некромант. – И тогда уже ничего не сможем сделать. Здесь их целая армия. Нам вдвоём не справиться. Уходим. Это наша жертва… но ты можешь не сомневаться – они за всё ответят. Те, кто устроил это побоище.
      Рысь плакала и не прятала слёз. Правда, и не возражала больше.
      …Медленно и осторожно, потратив на это почти всю оставшуюся ночь, они выбирались из некрополя. Фесс надеялся, что им удалось сделать это незаметно. Путь их лежал обратно, в богатые водой и зеленью предгорья Восточной стены; а потом – и за неё. Времени оставалось мало. Сколько-то гробница Салладорца ещё продержится, но что случится потом – об этом лучше даже и не думать.
      Крылья жемчужного дракона развернулись, Рыся полетела, вновь, как и по дороге сюда, стелясь почти по самым верхушкам барханов; и лишь псы взвыли в оставшемся позади некрополе.
      Крики растягиваемых на жертвеннике рабов во всю свою силу звучали в ушах некроманта. Он знал, что вернётся. И притом очень скоро.
      На востоке поднималось свирепое здесь светило. Рысь и Фесс не разговаривали. После такого слова становятся шершавыми и неуклюжими.

* * *

      Полдень они встретили в своём временном «лагере» на берегу тихого озерка. Здесь почти не чувствовался зной, да и солнце светило как-то «не так», лишний раз убеждая некроманта в мысли, что на салладорскую пустыню наложено какое-то могущественное заклятье.
      Рыся после увиденного совсем приуныла. Сидела на бережку, обхватив коленки, и плакала, словно самая обыкновенная девчонка. Некромант ходил туда-сюда, не в силах остановиться.
      Салладорцы заплатят любую цену, чтобы воскресить Эвенгара. Неважно, на что они сейчас рассчитывают, хотят заставить тёмного мага служить эмиру или что-то иное: собственно говоря, их планы уже никого не интересуют. Салладорец не должен покинуть места своего последнего упокоения, если, конечно, это можно назвать «упокоением» – Фесс хорошо помнил жуткие скребущиеся звуки, доносившиеся из наглухо закрытого каменного гроба. Сам подземный храм сооружали, понятное дело, не для Салладорца – Эвенгар для этого слишком молод, некрополю много тысяч лет; мятежного чародея просто подхоронили, погребли рядом с древними могилами в подходящем месте, где имелась крепкая стража. И те, кто сделал это, явно располагали ключами от незримых ворот. Интересно, что сталось с теми шестью дуоттами, стражами подземной гробницы…
      Чтобы прорваться к склепу, нужна настоящая армия. Он, некромант, пытался стоять против целых полков и неизменно терпел неудачу. Точнее, ему удавалось уйти живым, но не более того. А здесь против него и салладорские воины (которые заставили себя уважать там, возле Чёрной башни), и салладорские маги, в силе которых он смог убедиться, впервые оказавшись в Эргри.
      Нет, не годится. Фесс решительно потряс головой и встал.
      – Рыся, нам надо в дорогу.
      – Куда, папа? – всхлипнула драконица. – Обратно, туда, к этим?..
      – Нет. На восход, за Стену. Пришло время вспомнить, что кое-кто считает тебя великой Ишхар…
      – Папа, ты о поури? – поразилась Рыся. – Но… это ж был морок Сущности, как можно ему верить?
      – Верить – не верить, а больше нам союзников взять неоткуда. Но… если история с поури – просто выдумка, то отправимся в Храм Мечей.
      – Ой! Пап, но они же…
      – Я надеюсь, что перспектива слиться с Сущностью их не шибко радует, – заметил некромант. – И ещё надеюсь, что они сделали правильные выводы из моего письма. Они не производят впечатления безумных фанатиков. Думаю, с ними удастся договориться. Они действуют сообразно логике, следовательно, ею их и можно убедить.
      Рыся с сомнением покачала головой, но спорить не стала. Хлюпнула в последний раз носом, и…
      Очень скоро под крыльями жемчужного дракона уже проносились вершины Восточной стены.
      Само собой, Фесс не имел ни малейшего понятия, где искать тех же поури. До коренных мест их обитания, за несколько тысяч лиг на восток, даже Рыся не смогла бы долететь в один день.
      За горами – точнее, за очень узким, острым, словно клинок, хребтом, надёжно отгородившим Салладор от вторжений с востока, начинались совсем уже иные земли.
      Восточная стена не зря заслужила это имя. Если западные склоны хребта, достаточно отвесные и крутые, всё же спускались вниз, к золотой пустыне, грядами постепенно становящихся всё плавнее холмов, то с восходной стороны горы презрительно смотрели в лицо путнику великолепным, достойным богов и титанов обрывом. Исполинский меч рассёк каменную плоть Эвиала, да так, что восходящее солнце отражалось теперь в грандиозном обсидиановом зеркале: блестящий чёрный камень, сплошной, без единой трещины, поднимался строго вертикальной стеной на тысячи футов.
      И – ничего больше. Ни троп, ни дорог наверх. Преграду одолели бы только крылатые существа, подобные Рыси в её драконьей ипостаси. Салладор мог спать спокойно – с юга его прикрывало море, с востока – Стена, с севера… да, там баловались скамары, но дальше на пути номадов лежал Мекамп, поневоле служивший своеобразным щитом Салладора.
      Правда, верно было и обратное. Непреодолимый хребет защищал от хищных лап пресветлого эмира и обитателей близлежащих земель. С чёрной стены срывался не один водопад, давая начало небольшим речкам. Вокруг расстилались привольные степи, время от времени перемежавшиеся густыми рощами и перелесками – вдоль протянувшихся на юг и юго-запад синих речных прожилок. Дальше на восток лежал Халистан, окружённый всяческой мелкотой. Вольные города-полисы, торговые республики, перемежающиеся олигархиями, королевства и халифаты, свободные царства и прочее, прочее, прочее. А ещё дальше – великая река Илим, протянувшаяся на сотни и тысячи лиг, вобравшая в себя бесчисленные притоки…
      Здесь лениво лизал сушу громадный лазурный язык исполинского Южного Океана, просторы вод без границ и пределов (во всяком случае, в это верили многие обитатели Эвиала). Здесь хватало небольших горных цепей, с которых в сторону океана катились многочисленные реки; имелись и пустыни, но пустыни естественные, нормальные, где находилось место тем, кто умел выживать среди сухого безводного песка; там не блуждали колодцы и знающий караванщик безо всякой магии провёл бы своих верблюдов через волны барханов.
      Упёршиеся в Восточную стену просторы служили домом немногочисленным полукочевым племенам. Отступать тут некуда, случись что – бегством уже не спасёшься.
      Коренные земли поури лежали далеко на северо-востоке, за много дней пути, там, где поднимались уже настоящие леса, за просторными владениями Княж-града, ещё дальше на восход от Зачарованного леса. И сейчас Фесс мучительно гадал: сколько же правды было в явленном Сущностью видении – действительно ли поури поклоняются драконам? Действительно ли они разыскивают их по всему Старому Свету?
      Сколько времени займёт путешествие так далеко? И сколько – путь назад, даже если представить, что поури и в самом деле пойдут за Словом жемчужного дракона?
      Потому что уж если вести кого-то к могильнику Салладорца – так это именно поури. «Тех, кого тебе не жаль», – холодно сказал про себя Фесс. Это так, и здесь уже ничего не изменишь. Но что, если этих самых поури, расходного материала неведомых магов, под рукой не окажется? Собирать племена замекампских номадов, обещать им славную добычу или на крайний случай – достойную песен смерть в бою?
      Пока он раздумывал, Рыся отдыхала, вольно раскинувшись на бережку быстрой и холодной речки, берущей начало у подножия самого великолепного водопада, когда-либо виденного Фессом.
      – Рыся, – сдался наконец некромант. – Твоя память крови… что она говорит о поури? Насколько верно всё, что мы видели тогда?..
      Драконица села, подтянув коленки и обхватив их руками.
      – Н-не знаю, папа, – после некоторого раздумья призналась она вдруг. – Пока мы были там, на лестнице… мне казалось, что всё так и должно быть. Что поури поклоняются драконам, что карлики чуть ли не были созданы… или нами, или при нашей помощи… не спрашивай меня как, не знаю…
      – А то, что после титанов и пятиногов над Эвиалом царили вы, Хранители Кристаллов? Это тоже не так?
      – Н-не так… – протянула девочка, с мукой на лице прижимая пальцы к вискам. Раньше она обращалась к «памяти крови» легко и непринуждённо, словно к своим собственным воспоминаниям, а сейчас словно пробивалась сквозь воздвигнутый чужой волей барьер. – Мы только хранили Кристаллы. И время от времени… уходили куда-то, за край мира, пропадали… вроде бы поури могли и привести откуда-то ещё…
      – Едва ли, – покачал головой некромант. – Эвиал – закрытый мир.
      – Точно не скажу, пап. Честное слово, не помню! Память крови, видать, тоже не всемогуща…
      – Постарайся всё-таки вспомнить, – осторожно проговорил некромант. – Всё, что касается поури.
      «Неужели Сущность на самом деле способна была исказить память крови у дракона?! И где ж тогда предел Её могуществу? И кто тогда возвёл перед ней ту преграду? Почему Западная Тьма до сих пор не может прихлопнуть нас, как муху, и затопить собою весь Эвиал?!»
      Лёгкий весенний ветерок вольно мчался над расцветающей степью, тысячи тысяч малых жизней вовсю радовались наступившему тёплому времени, пел вечную песнь клокочущий водопад, вода беззаботно журчала по обточенным голышам, а жемчужноволосая девочка, воплотившая в себе два несоединимых начала, мучилась, пытаясь пробиться к голосу предков сквозь заткавшие прошлое тенета.
      – П-папа… – наконец выдавила она, краснея, словно в чём-то провинившись. – Поури действительно поклоняются драконам. И мы действительно… помогали в их создании. Помогали, думая, что создаём инструмент против Зла. И, как водится, это обернулось ещё большим Злом…
      – Погоди, Рыся. Сейчас это не так важно, кто именно создал поури и с какой целью. Хотя, конечно, твой рассказ… очень, просто донельзя интересен. Важно другое – что из показанного нам Сущностью было верно?
      – Что поури поклоняются драконам, – последовал твёрдый ответ. – И что они разыскивают их… по всему свету.
      – На запад Эвиала они как-то не очень забредали…
      – Их осталось не так много, тех, кто ещё хранит верность старым законам. Большинство, увы, просто выродилось… Так думала мама, – словно извиняясь, добавила девочка.
      – Как нам тогда их найти? Учти, времени у нас мало. Твоя… память крови ничего не подсказывает?
      Рыся отрицательно покачала головой.
      – Нет, папа. Драконы-Хранители давно оставили все мысли о поури.
      Заклятье поиска? Как ни печально, придётся прибегнуть именно к нему. Не хотелось бы обнаруживать себя раньше времени (а Этлау, не сомневался Фесс, сделает сейчас всё, бросит все ресурсы Аркина на то, чтобы отыскать сбежавшего некроманта). Но выбора, похоже, не остаётся.
      Значит, заклятье поиска. Конечно, сам он ни разу не видел живого поури (можно ли считать за «настоящее» опыт, полученный в видениях Сущности?). Может быть, Рысь? Её память крови?
      А что, если по-другому?.. Что, если не искать поури самому – а сделать так, чтобы они пришли к нему по собственной воле?
      …С этим заклятьем пришлось повозиться. Это и Поиск, и Переброска Видения, и Призыв… много всего. Пусть все поури, где бы они ни находились, увидят явившегося во плоти жемчужного дракона. Пусть внемлют его словам, пусть двинутся туда, куда поведёт воля восставшей Ишхар.
      …Пусть придут сюда, к Восточной стене. А тем временем он, некромант, попытается поднять против салладорских магов ту силу, которая ему наиболее сродни. И найдёт её он именно в затерянных возле гор древних городах, о которых повествовали птенцы и Старшая. Вполне возможно, что удастся совершить задуманное с одною этой мощью. А если нет – тогда пойдёт в ход резерв, те самые поури, которые соберутся (если соберутся!) на его зов.
      Приготовления заняли весь остаток дня. С наступлением ночи на берегу безымянной речушки разгорелся яркий костёр, разведённый прямо посреди громадной тридцатитрёхлучевой звезды, которую некромант никогда не смог бы построить с требуемой точностью, если б не Рыся и её безупречный глаз дракона.
      На то, что Святая Инквизиция в Аркине наверняка обнаружит и определит место совершаемого заклинания такой мощи, Фесс махнул рукой. Это тот риск, на который он должен пойти. Нужен резерв. Настоящий резерв. Войско, готовое сражаться, и не исключено теперь, что придётся на самом деле посылать полки на стены Аркина. Этлау не должен сделаться Разрушителем, а сам отец-экзекутор слишком хитёр и изворотлив, чтобы принять бой один на один с некромантом, причём хоть сколько-нибудь честный бой. Тогда, у подножия Чёрной башни, Сущность защитила второго из своих выкормышей, ожидая, когда же кто-то из них покажет себя наконец-то истинным Разрушителем. Наивно полагать, что отец Этлау вторично допустит возможность ещё одного поединка с Фессом на равных. Преподобный быстро учится и, надо признать, не повторяет своих ошибок.
      Значит, армия. Готовая, если надо, прорваться сквозь ряды тех, что будет защищать инквизитора, не зная, что защищают свою собственную гибель. И не только свою, но и своих земель, своих городов, всего своего мира.
      – Готова, Рыся?
      Драконица склонила изящную голову. На жемчужной чешуе плясали блики высокого костра. Пламя рвалось в небо, билось о невидимый купол и рушилось вниз, тугими вьющимися канатами растекаясь по широко раскинутым лучам магической фигуры. Положение звёзд не слишком благоприятно, приходится заимствовать силу у огненной стихии, весьма и весьма враждебной для некромантии; но зато дающей самый быстрый результат.
      Если всё пройдёт как должно, каждый поури во всех пределах Эвиала увидит воскресшую Ишхар. Или по крайней мере каждый верный, те, кто ещё помнит, как явились в этот мир – отнюдь не тупыми зомби-каннибалами, способными только уничтожать.
      Правда, сам Фесс ещё долго не узнает результата. Самое большее, на что он рассчитывал, – за миг до того, как заклинание перестанет действовать, увидеть внявших ему поури.
      И он увидел – именно на краткий миг, но видение оказалось на диво чётким, резким и вплавляющимся в память.
      …Пятеро поури, крикливо и бессмысленно одетых.
      Церковные драпировки, бальное платье времён Империи, монашеское одеяние… чёботы углежога и мягкие сапоги нобиля…
      Он уже видел это. Видел эту пятерку. Там, в Чёрной башне, в насланном Сущностью мороке. И сейчас пятеро поури, вооруженных именно так, как в видении, стояли, оцепенев, зачарованно глядя на расправляющего перед ними крылья жемчужного дракона. Пятеро – Молот, Чекан, Кистень, Вилы и…
      «Глефа», – чуть не вымолвил некромант. Однако пятый карлик носил отнюдь не излюбленное оружие самого Фесса. Скорее, это напоминало копьё, сращённое с боевым цепом на короткой цепи, оружие одиночки, требующее истинного мастерства. Да и внешне поури ничем не напоминал Фесса…
      Пятеро. Только пятеро. Не бесчисленное войско, а всего лишь пятеро оборванных, совершенно дикого вида поури.
      А заклятье уже угасало, выплеснув в небо поток незримого огня; пламенные волны унесли далеко-далеко образ жемчужного дракона, явив его во множестве мест Старого Света; и образ этот увидело множество самых разных глаз.
      Фесс устало выпрямился. Работа сделана. Надо возвращаться обратно, за Восточную стену. Тем не менее проделанное путешествие он не считал напрасным. Оставшиеся за спиной горы послужат какой-никакой, а защитой. Обнаружить сотворённое заклятье будет всё-таки несколько сложнее. Некромант мирился с тем, что его, скорее всего, засекут бдительные мастера святой магии, но облегчать им работу не собирался. Ведь Восточная стена – дом ещё одного Кристалла Магии, твердыня ещё одного Хранителя.
      Обратно, к золотым волнам пустыни, бьющимся в тонкую зелёную преграду живой земли. Там, где спят забытые всеми мёртвые города. Не некрополи, царства сухих костяков и тщательно спелёнутых мумий. Просто умершие города. Настало время вспомнить, что некромантия способна не только упокаивать.
      А поури придут на зов. Отчего-то Фесс не сомневался в этом. Рано или поздно, но придут.

МЕЛЬИН

      – Они… там… из Разлома… полезли, в общем.
      Император бесстрастно внимал маловразумительному лепету гонца, от ужаса запутывавшегося в собственных словах всё больше и больше.
      Кер-Тинор справа от Императора чуть сузил глаза, мягким кошачьим движением чуть сдвигая эфес. При прежних Императорах подобное поведение спешного гонца означало смертный приговор.
      Правитель Мельина заставил себя пригасить гнев. Что бы ни стряслось на востоке, какие бы ужасы ни изверг из себя Разлом, Император должен сперва одолеть сорок тысяч всадников Семандры, уже затопивших весь берег речки Свилле и всё продолжавших прибывать.
      – Проконсул, прошу тебя, расспроси посланника. – Императору дорого далось спокойствие в голосе. – Господин мой граф, приступайте согласно нашему плану. И ни слова дальше. Тайде, подойди.
      Он не мог позволить себе испугаться или заколебаться хоть на мгновение. Вся армия, все стянутые на восток легионы сейчас держатся только неколебимой верой Императора в победу. И пусть сама столица, с таким трудом восстанавливаемый Мельин, вновь рассыплется прахом, здесь ему нужна победа. И он её добьётся. Он не позволит никаким выродкам Разлома омрачить его триумф.
      У него пять легионов. Первый, Второй, Шестой, Девятый и Одиннадцатый. Почти тридцать шесть тысяч мечей. Мало конницы, и она (баронские отряды) – ненадёжна. Император отправил её в дальнее охранение. Зато сбережён в полной силе гномий хирд. Подземные воители, сражающиеся под новым стягом (Царь-Гора, имперский василиск и скрещённые молоты, кузнечный и боевой), сейчас тоже стоят в засаде, ждут своего часа.
      – Мой Император, – граф Тарвус слегка побледнел, услыхав известия с запада, но присутствия духа не потерял, – всё идёт по плану. Прикажешь начинать, повелитель?
      Император молча кивнул. Никто не видел, но под торжественным плащом владык Мельина его пальцы до боли крепко сжались в кулак.
      Вышедшие широким фронтом к Свилле конные сотни Семандры знали, где противник. Им позволили это узнать. На другом берегу речки, за топкими луговинами, торопливо выстраивались сейчас поредевшие имперские легионы, брошенные сюда в отчаянной попытке заткнуть прорыв. Весь фронт их обороны по Суолле рушился, и сегодня они должны были стоять насмерть – именно этого от них и ждали командиры семандрийской конницы. Никакая пехота, даже самая стойкая, не победит быструю конницу, всегда способную уйти от медлительных, тяжеловооружённых имперских когорт. А на случай, если легионы упрутся… правители Семандры не теряли времени, исподволь готовя свои полки к неизбежной войне с западным гигантом.
      И потому сотники с тысячниками в красно-золотом с удовлетворением наблюдали, как из лесу на противоположном берегу реки вынырнули шеренги велитов. Лёгкая пехота легионов, застрельщики, заводатаи боя.
      Велиты ловко закинули вперёд плетёные щиты, неплохо защищавшие от пущенных издалека стрел, и упёрли в землю нижние концы непривычно длинных луков. Их намерения читались легко – встретить конницу Семандры градом стрел, погасить стремительный порыв её всадников, чтобы потом по смешавшимся и расстроенным сотням ударили бы панцирники основных когорт.
      Именно такого ответа Империи ждали семандрийские тысячники, и именно такой ответ они увидели. Взвыли в ответ сигнальные трубы, и десятки конных лучников потекли вправо и влево вдоль речного берега, на скаку ловко пуская стрелы. Основная масса всадников Семандры – конные копейщики – ожидала в безопасности, благоразумно держась подальше от имперских велитов.
      Легионеры стреляли метко, но семандрийцы вовсю горячили коней, забросив набок круглые щиты и посылая ответные стрелы из-под их защиты. В мелкую воду Свилле упали лишь немногие всадники в красном и золотом.
      Леса на южном берегу реки не возвышались сплошной, непреодолимой для всадников стеной. Густые рощи перемежались открытым простором полей, среди которых высились серые башни баронских замков, – и Империя оказалась достаточна глупа, чтобы всунуться между двумя, над которыми вились знамёна союзной Конгрегации. О, конечно, легионы не оставили хозяев этих замков в покое – дозорные Семандры доложили об осадных орудиях, мечущих камни катапультах и требушетах, о подведённых даже кое-где к самым стенам таранах; над двумя башнями одного из замков, на правом крыле имперского войска, поднимался густой чёрный дым. Но замки держались, и оттуда должна была выйти помощь.
      Конные стрелки Семандры не пошли в лобовую атаку на только и ждущие этого имперские легионы. Как учили все каноны военного искусства, всадники устремились в обход, обтекая ничем не прикрытые фланги обречённой на окружение и уничтожение тяжёлой пехоты – ни догнать своего противника, ни скрыться от него пехотинцы не могли.
      Другие сотни, спешенные, катили вперёд лёгкие дощатые щиты на колёсах. Велитские луки бьют далеко, а пехота, увы, по собственной неосторожности сделалась лёгкой добычей легионов; военачальникам Семандры волей-неволей приходилось экспериментировать.
      Следом за стрелками через холодную Свилле начали переправляться и конные копейщики, главная ударная сила Семандры. Другие, более тяжело вооружённые всадники, у которых даже коней защищали массивные кожаные попоны и наголовники с нашитыми на них бляхами, готовились ударить в лоб.
      …Император спокойно наблюдал за манёврами красно-золотого войска. Кто бы ни начальствовал над семандрийцами, он явно мнил себя великим знатоком воинских канонов. Всё делалось, как велели труды классиков. «Встречный бой конницы со вставшей в оборону пехотой».
      Велиты старались изо всех сил. Не все всадники проскакали мимо них безо всякого вреда. Придвигаемые к берегу Свилле щиты на колёсах превратились в густо утыканных стрелами дикобразов, и не один воин в ало-золотых одеждах ткнулся лицом в липкую холодную грязь, по неосторожности высунувшись из-под прикрытия.
      Но сотня за сотней, тысяча за тысячей конные стрелки-семандрийцы переходили вброд холодную Свилле, устремляясь по открытым полям к окружённым имперцами замкам. Скоро, очень скоро руки-петли верховых полков сойдутся за спиной надменных имперцев, слишком уж понадеявшихся на крепость своей позиции. Конечно, сырой весенний лес зажечь почти невозможно, но и легионы в таком месте вечно не простоят. А тем временем из-за Суолле подойдут запасные полки, и тогда прорыв Семандры останавливать станет уже просто некому.
      Осаждавшие оба мятежных замка небольшие отряды имперцев в панике подались назад, прячась за фашинами и невысокими частоколами. Семандрийцы с гиканьем и улюлюканьем летели вперёд, на скаку посылая целые рои стрел. Следом реку переходили сотни копейщиков, более тяжёлая конница пополам с резервными отрядами лучников готовилась сковать легионы прямой атакой в лоб.
      Император аккуратно стащил с левой руки белую перчатку. Достаточно он побеждал с ней. Магия её сильна, слов нет, и оружие врага как будто бы ещё ни разу его не подводило, но…
      Но сегодня он должен победить человеком. Императором, а не носителем чуждой силы. Без помощи странных союзников, с которыми, очень возможно, теперь придётся драться насмерть – уже у Разлома.
      Когорты стояли безмолвно, недвижно. Над рядами воинов поднимался парок. Имперские штандарты с царственным василиском повисли в замершем, как и вся мельинская армия, воздухе.
      …Волна стрелков докатилась до палисадов; легионеры сбились вместе, выстраивая «черепахи», и поднявшиеся над головами щиты мгновенно покрылись густым частоколом воткнувшихся стрел; семандрийцы не жалели и охотно тратили их. В кожаных седельных сумках всадники везли, наверное, пятерной запас.
      Конники закрутились волчками, отнюдь не собираясь бросаться на выставленные сжавшимися центуриями и манипулами копья. Стрелки ловко спускали тетивы, разворачивая скакунов на месте и уступая место товарищам с уже натянутыми луками. Воздух заполнился свистящей, воющей стаей, звонкие удары оголовков о щиты слились в сплошную и стремительную дробь, словно могучий ливень радостно барабанил по плоским крышам.
      Но сколь бы метко ни стреляли лучники Семандры, в чистом поле они застали от силы две-три полные когорты. Главные имперские силы укрывались в роще и выходить для честного боя отнюдь не намеревались.
      Получившие строгий приказ конные сотни мчались всё дальше и дальше на юг, прочь от берегов Свилле, окружая редким пока кольцом несколько скучившихся рощ, послуживших укрытием мельинской армии.
      Лес на полуденной стороне реки, как уже говорилось, отнюдь не стоял сплошной стеной. Рощи, разделённые пологими холмами, овражки, заполненные мокрым кустарником, тщательно расчищенные поля, углами врезавшиеся в лесную крепость. Легионы не выставили правильного строя. Сегодня они встали не когортами и даже не манипулами – центуриями, чего не случалось на памяти даже самых седых ветеранов. Стояли, укрывшись от летящих стрел всем, что было.
      Волей-неволей Императору пришлось посвятить в свой замысел едва ли не всё войско, а не одних лишь проконсула Клавдия с графом Тарвусом, как следовало бы. Легионеры знали каждый свой манёвр.
      Всадники Семандры встретились глубоко за спинами имперской армии. Ликующий вой рогов известил начальников конного войска, что передовые сотни выполнили свою задачу. Враг окружён. Он в ловушке, и теперь ему не уйти.
      Осаждавшие оба замка легионеры всё ещё сопротивлялись. Вставшие на колено и прикрывшиеся щитами, они были почти неуязвимы для конных стрелков; чтобы пробить эту стену, требовалась тяжёлая конница с длинными копьями, способная таранным ударом разметать плотно сбившиеся «ежи». Но всё равно – застигнутые в чистом поле отряды обречены, они не могут вечно стоять под градом летящих стрел; и тогда должно случиться то, чего так упорно ждали начитавшиеся трудов по военному искусству начальники семандрийцев – имперские легионы постараются выручить своих.
      Конечно, такой поступок тоже будет крайне глуп – «спасённые» проживут в лучшем случае на несколько часов больше. Но Мельинская Империя, как и всякая другая империя, не может не быть средоточием как глупости, так и мирового зла…
      Однако Империя поступила именно так. По-глупому. Как от неё и ожидали. Легионные буксины подали сигнал, и плотно сбитая «черепаха», не меньше полной когорты, двинулась наискосок через поле, на выручку окружённым товарищам. Семандрийцы ожидали также и помощи из баронских замков, но там, видать, ещё не оправились – только что-то орали со стен и размахивали знамёнами мятежников.
      Вслед за первой когортой из рощи выходила вторая, за ней – третья… Семандрийцы взвыли, словно голодные волки при виде беззащитного стада. Стрелы полетели ещё гуще, а уже успевшие перебраться на южный берег сотни копейщиков низко нагнули древки и ринулись в атаку. Вместе с ними через пусть и холодную, пусть и вздувшуюся Свилле устремились шеренги тяжёлой кавалерии, немногочисленные стрелы велитов большей частью застревали в толстых кожаных панцирях, защищавших коней.
      Атака начиналась со всех сторон. Но сперва надо покончить с теми, кто так глупо и безрассудно высунулся из-под защиты спасительных рощ; на плечах ворваться внутрь лесной «крепости»; легионы хорошо сражаются только в строю, в одиночном бою легионерам не выстоять против всадников, специально обучавшихся владеть самым разным оружием.
      На выручку своим имперская армия бросила два закованных в сталь «языка» тяжёлой пехоты. И на оба эти клина, подобно коршуну на змею, ринулись конники Семандры.
      Сотни и тысячи копыт взрывали мокрую чёрную землю. Сотни и тысячи копий наклонилось к земле, готовясь нанести удар. И гром от столкнувшихся людских лавин, казалось, заставит устыдиться даже самые свирепые из небесных гроз. Копейщики Семандры дружно ударили по мерно шагавшим когортам, конные стрелки дружно взяли другую цель – до сих пор не вышедшие из рощ центурии.
      На северном берегу Свилле уже почти не осталось красно-золотых отрядов – все они перебрались на левый, словно торопясь урвать свою долю кровавого боя; и они получили его. Легионеры не повернули и не побежали, даже не встали в глухую оборону; вооружённые недлинными пилумами, имперские когорты страшны были именно своим натиском.
      Конница налетела, первые, самые жадные до боя всадники, распалив себя диким воплем, уже привстали в стременах, готовясь метнуть короткие дротики, когда когорты (отличающиеся от других причудливо высеребренными латами и щитами) внезапно развернулись им навстречу.
      …Только Первый легион, собранный из всё повидавших ветеранов, где до сих пор центуриями, манипулами и когортами командовали те, кто выжил в страшной битве у Мельина, когда им пришлось стоять против ярости и Алмазного и Деревянного Мечей, смог бы осуществить этот манёвр. Шеренги разомкнулись, щиты разошлись – ровно настолько, чтобы налетающая конница увидела злое сверкание на остриях множества пилумов, показавшихся в тот миг всадникам совершенно неисчислимыми.
      Короткие и тяжёлые, способные в умелой руке пробить даже кованую броню, пилумы взмыли – их первый и последний полёт. Коротка жизнь копья, но зато это копьё почти всегда успевает оборвать чью-то другую жизнь.
      Пилумы в упор пронзали кожаные доспехи, прикрывавшие лошадиные шею и грудь; пришпиливали всадников к конским бокам, проткнув бедро; навылет проносились сквозь человеческую плоть, в высоком презрении едва замечая ничтожную преграду из мяса и костей.
      …Метнув короткое, специально утяжелённое древко, воин Первого легиона, седой ветеран, чётко разворачивался вправо, прикрываясь щитом, на котором торжественным серебром горела гордая эмблема его когорты – каждая получила своё имя ещё после мельинского сражения. Не вздрогнув, даже не замечая вонзившийся в щит вражеский дротик, резко уступал место товарищу, уже отведшему руку для броска. И – получал новый пилум взамен брошейного, чётко, отрывисто поданный ему из глубины строя, словно из арсенала несокрушимой крепости.
      По живым людям и коням, словно по плоти страдающего мельинского мира, прошёл новосотворённый, рукотворный Разлом. Копейщики Семандры давно не сталкивались с настоящими легионерами. И сейчас одно-единственное слитное, многоруко-многоногое движение когорт (точно единый бросок ядовитого скорпиона) оставило перед строем Серебряных Лат страшный и скользкий вал из окровавленных, бьющихся в агонии людей и коней.
      …И всадники и люди невольно остановятся, сдержат свой разбег перед несокрушимой стеной длинных пик, через которые не пробиться никакой ценой. Легионы страшно рисковали, однако они подманили семандрийскую конницу достаточно близко. И одновременно, изо всех рощ сразу, в атаку пошли остальные когорты. Каждая – своим манёвром, каждая – зная, что ей делать.
      Иные нацелились на растерявшихся стрелков. Иные – на пеших лучников, прятавшихся за высокими щитами на колёсах. Иные – повернули так, чтобы отрезать от реки плотные массы всадников Семандры, уже успевших переправиться на южный берег. Но этого мало – разом раскрылись ворота обоих замков, с их стен исчезли, словно сорванные ветром, знамёна мятежников, а вместо них взвились мрачно-торжественные полотнища с гордым имперским василиском. Из ворот бегом спешила пехота, но не легионеры – поспешно выстраиваясь своим знаменитым хирдом, торопились к своей доле кровавой жатвы гномы, и высоко над их сверкающими шлемами реял стяг Царь-Горы.
      Правда, сегодня небеса увидели новый хирд. Гномы развернулись широкой косой, охватывая растерявшихся конников Семандры. Сегодня они не пренебрегли длинными пиками с окованными стальными полосами древками, могучие руки кузнецов и строителей с лёгкостью несли десятифутовые копья. Бойцы со щитами прикрывали и себя и пикинёров; третий ряд, секироносцы, защищал гибельную косу сзади.
      Разделившись на два отряда, гномы вырвались из двух как бы «мятежных» замков, сразу же оказавшись сбоку и сзади от всадников в алом и золотом. И ударили – дружно, словно одна рука.
      Навстречу переходящим Свилле конникам устремилась дико орущая волна легионеров – быстрым шагом, знаменитым шагом легионов, когда не расходятся щиты и на врага надвигается сплошная стена, кажущаяся несокрушимой. Семандрийцев встретил дождь пилумов; через головы когорт били велиты, внося свою долю в воцарившийся хаос. Кавалерия не успела набрать разгон – Свилле она переходила по конскую грудь в воде. Пилумы, падая сверху, насквозь пробивали наездников, увязая в лошадиных телах.
      Первые ряды семандрийцев выбило начисто, остальные ещё пытались прорваться к легионерам через страшный вал из мёртвых, раненых и умирающих, но на северном берегу Свилле уже поняли, что дело плохо, имперский василиск ещё способен чувствительно ударить и клыками, и когтями, пора выводить конницу из неудачно складывающегося боя.
      Рога Семандры трубили отход. А рядом с небольшой кучкой всадников в роскошных плащах, окружённых телохранителями, лихорадочно возились какие-то фигурки в низко надвинутых капюшонах, и над жаровнями уже курился дымок.
      …На южном берегу реки, там, где недвижно ждали в сёдлах Император и Вольные его ближней стражи, возникло движение. Правитель Мельина расстался для этого боя с белой перчаткой, но болезненный укол чужого чародейства ощутил всё равно. Это походило на внезапный приступ тошноты, словно при взгляде на нечто совершенно омерзительное.
      Там, за рекой, семандрийцы бросили на весы последний довод – магию, без которой они пока что вполне успешно обходились. Невольно Императору вспомнились слова владетельного ди Амато – о Слаше Бесформенном, в жертву каковому якобы и были принесены пленные легионеры Мельина.
      Рука сама потянулась к наглухо застёгнутой и лишний раз перевязанной кожаной верёвкой седельной суме, где лежала белая перчатка; потянулась и отпрянула. «Нет. Нельзя. Сегодня я возьму верх сам. Без этого».
      – Атака, проконсул, – хладнокровно произнёс Император. – Мы пойдём, а ты оставайся здесь. Не обижайся, так надо. Тряхнём стариной, а, господин граф?
      Тарвус хищно усмехнулся и форсистым, подчёркнуто резким движением бросил на лицо забрало.
      Император не собирался ждать, пока неведомое чародейство начнёт действовать. Вокруг него собралось около пятидесяти всадников – его собственные Вольные, а также телохранители Клавдия и Тарвуса.
      – Оставайся здесь, – бросил Император Тайде всегдашнее и обязательное слово мужчины-воина, уходящего на битву. Сеамни не кивнула, даже не повернула головы, чёрные глаза Дану горели нестерпимым огнём; она, не отрываясь, всматривалась из-под руки туда, во мглу на северном берегу, где всё ярче разгорались костры, разведённые здесь во славу чужого бога. Или же чудовища, что казалось ближе к истине.
      Плотный клубок всадников рванулся с места… и в тот же миг Сеамни Оэктаканн сама ударила пятками своего конька. Возле узорчатого седла висел длинный лук её сородичей в замшевом чехле; рука Сеамни резко рванула завязку.
      Появление имперского штандарта на берегу Свилле семандрийцы заметили не сразу. Легионы уже отрезали дорогу отхода переправившимся тысячам, со стен обоих замков летели стрелы, дротики, копья и камни, две гномьих «косы» надвигались с великолепным презрением к собственной жизни, выстилая путь трупами людей и коней; легионы все вышли из-под защиты леса, не отстаиваясь в глухой обороне, а со всех сторон атакуя растерявшуюся конницу.
      На самой реке когорты наступали не сплошной фалангой, между ними оставались разрывы (куда беспощадно истребляемая семандрийская кавалерия уже и не совалась), и через один такой разрыв отряд Императора с разгону ворвался в речные струи, взбив фонтаны брызг. Приученные воинские кони пошли в воду без малейших колебаний.
      Легионы Империи не могли, подобно всадникам, легко преодолеть Свилле – реку пришлось бы переходить по грудь в воде, теряя строй; многие конники Семандры уже поняли, что день проигран, и поворачивали назад, торопясь уйти из-под убийственного града пилумов; да и стрелы велитов служили неприятным к ним дополнением.
      Но чуть дальше, у края леса, всё ярче разгорался огонь под расставленными выверенным пятиугольником жаровнями и люди в фиолетовых капюшонах торопливо срывали последние тряпки с тела жертвы – бородатого немолодого воина с характерными для легионера мозолями на скулах.
      В хаосе и сумятице, среди сотен и сотен всадников Семандры, частью отступающих, частью ещё пытающихся атаковать, отряд Императора преодолел Свилле, даже не окровенив клинки. Семандрийцы что-то сообразили и спохватились, когда вся полусотня уже выбралась на северный берег.
      Кер-Тинор привстал в стременах, что-то дико и протяжно выкрикнув на своём языке, крутнул оба клинка, несколько Вольных на скаку спустили тетивы, копейщики графа Тарвуса наклонили древки; отряд Императора мчался прямо на стражу семандрийских военачальников, никак не ожидавших от противника подобной наглости.
      Собственно говоря, такой манёвр и можно было осуществить только сейчас, когда бой превратился в безумную свалку, а правильный строй и взаимодействие сохраняли только имперские легионы.
      Скачущие тесной группой полсотни всадников под стягом с изображением василиска оказались глубоко за линией сражения. Семандра бросила в бой все резервы, вокруг полководцев осталась только личная охрана – может, пятнадцать десятков всадников на роскошных рослых конях, в блистающих доспехах, покрытых ало-золотыми плащами; на шлемах колыхались высокие плюмажи тех же цветов. Возившиеся с жаровнями и обречённым легионером жрецы задёргались, засуетились, словно муравьи, повалили связанного пленника, один из мучителей широко размахнулся чёрным кривым кинжалом…
      Император не успел отдать команды, Вольные не успели натянуть тетивы, однако воздух с резким и злым свистом прорезала одинокая и меткая стрела с серым оперением.
      – Тайде! – вырвалось у Императора.
      Древко ударило жрецу в грудь, швырнуло его назад, словно тяжеленный таран, на мгновение правитель Мельина увидал, как от вонзившейся стрелы по груди поверженного пробежало расширяющееся кольцо бледного пламени. Сеамни выстрелила, словно заправский конный лучник, через головы скакавшего во весь опор отряда Императора. Её руку и глаз явно направляла магия – стрела пролетела самое меньшее две сотни шагов, с каких и опытный боец не вдруг поразит даже неподвижную мишень.
      Насквозь пробитое тело кулём повалилось наземь шагах в семи-восьми от жертвенника. Другой служитель рванулся за священным клинком (очевидно, вскрывать горло пленнику требовалось именно им, и ничем другим) – и тоже полетел наземь. На сей раз отличился Кер-Тинор, привстав в стременах, капитан Вольных бросил стрелу, изгибаясь всем телом. Император успел заметить свирепо-ревнивый взгляд, брошенный Кер-Тинором на Тайде.
      Испугаться за своенравную данку, равно как и рассердиться на неё, Император просто не успел. Охрана семандрийских военачальников наконец-то разобралась, что к чему, и добрых две трети её, гикнув, помчались навстречу дерзкой кучке всадников под мельинским стягом с коронованным василиском. Им нельзя было отказать в смелости, и они бы, наверное, преуспели – окажись против них кто-то иной, не Император Мельина собственной персоной.
      И семандрийцы, и Вольные теперь стреляли безостановочно, не привставая в сёдлах. Но стражи Императора недаром слыли лучшими воителями континента; их луки били без промаха, всадники в алом и золотом падали, и, когда отряды столкнулись, сбившиеся плотным клином, колено к колену, мельинцы разбросали вражеских копейщиков; Вольные ещё раз показали, что владеют любым оружием в совершенстве. Казалось, вот только миг назад всадник рвал тетиву, выпуская стрелу в короткий и гибельный полёт, – а сейчас он уже вскинул наперевес длинную пику, заранее подвешенную у седла, и ударил.
      У Императора перехватило дыхание и сердце, когда он увидел Сеамни, пославшую конька в сторону от схватки и чуть ли не в упор всадившую стрелу в налетавшего на неё всадника с занесённым для удара копьём. В следующий миг императорская пика тоже встретила свою цель, и в треске ломающихся древков правитель Мельина пронёсся сквозь последний ряд семандрийских конников. Вольным пришлось чуть отстать, прикрывая бока; с Императором остался только Кер-Тинор и трое других бойцов. Тарвус со своими дружинниками защищали спину.
      Семандрийские набольшие со всех конских ног и прыти уже уходили к лесу. Но суетившиеся вокруг алтаря жрецы не могли ни убежать, ни сражаться. Им оставалось только умереть, и оказавшийся у них «за старшего» принял единственно правильное решение.
      Ритуальный кинжал тёмного обсидиана так и валялся подле неподвижного тела старшего из аколитов; другого у служителей, похоже, не было, и жрец выхватил из-за пояса короткий обычный нож, погрузив его в шею пленника за миг до того, как и его нашла стрела Кер-Тинора.
      Кровь из отворённого горла брызнула настоящим фонтаном, на два человеческих роста, словно тело несчастной жертвы сжала незримая исполинская рука, выдавливая из него алую влагу жизни. Ясно, что жрецам не удалось исполнить обряд в точности, но и удавшееся впечатляло.
      Кони Императора и оставшихся с ним Вольных должны были стоптать кучку аколитов, когда на месте тела принесённого в жертву пленника вспухло густо-непроглядное облако зловонного дыма, во мраке мелькнули чудовищные очертания – торчащие загнутые рога, протянувшаяся к ненавистному свету когтистая лапа, облитая аконитовой чешуёй; неожиданно ярко, почти слепяще, вспыхнули среди дыма три расположенных широким треугольником глаза.
      Заклятия призыва различных чудовищ не относились к широко распространённым, особенно в Мельине, где даже Радуга чуралась подобного волшебства. Маги Семицветья предпочитали выращивать собственных боевых созданий, но не призывать их откуда-то из невообразимых глубин бытия.
      Вырвавшийся у Кер-Тинора вопль заставил оцепенеть даже Императора. Всадники с налёту стоптали прянувших было в разные стороны жрецов, правитель Мельина от всей души махнул мечом, разрубив тело подвернувшегося аколита от плеча до середины груди; Вольные же резко подняли коней на дыбы, заставляя благородных скакунов разворачиваться на задних ногах; и одновременно со страшной, недостижимой хумансам быстротой телохранители Императора выпускали стрелу за стрелой в рычащее, ревущее облако. И не просто стрелы – древки и оперение мигом вспыхивали в полёте, вспарывая тёмную тучу, подобно коротким багровым молниям.
      Второй жрец, неразличимо пискнув, свалился под копыта императорского коня, обильно поливая кровью жадную землю. Третьего настигла стрела Тайде; и тут облако стало рассеиваться. Стали видны очертания громадной туши, высоко взнесённый горб, украшенный костяными гребнями; не меньше полутора десятков горящих стрел торчало в голове и боках чудовища, на чешуе блестели мокрые парящие потоки; но тварь уже выпрямлялась, вытягивались неожиданно длинные многосуставчатые, словно у богомола, лапы; стрелы Вольных ранили страшилище, но не могли остановить.
      – Тайде, назад! – заорал Император, завидев скачущую во весь опор Дану.
      В руках Сеамни уже не осталось никакого оружия. Лук она то ли выронила, то ли отбросила сама; но правая рука взнесена, словно в ней Дану сжимала невидимый клинок. Конь нёсся прямо на горбатое чудище, и в последний миг Император заставил тело совершить поистине нечеловеческий рывок, чтобы отбросить глупую данку в сторону, отшибить, спасти…
      Он, конечно же, не успел. Бестия словно поняла, откуда ей грозит опасность. Несмотря на массивную, кажущуюся неуклюжей тушу, тварь двигалась с поистине пугающей быстротой. Император махнул мечом, отражая ринувшийся откуда-то сбоку коготь, сам рубанул в ответ, но сталь лишь скользнула по плотной чешуе.
      Однако уже налетала его Тайде, и в руке Сеамни на исчезающую долю мгновения мелькнуло нечто, источавшее такую Силу, что правителя Мельина скорчило болью; это очень напоминало призрак Деревянного Меча. И он, этот призрак, в следующую секунду опустился на голову вызванного аколитами зверя.
      Тот ещё успел махнуть лапой, когти – острее сабель – подрубили ноги коню, но призрачное оружие в руке Сеамни сделало своё дело. Цепенея от боли, Император видел, как невидимое лезвие шло, не встречая преград, рассекая чешую, костяную броню, массивную плоть и сами кости. А сама Дану уже падала вместе с конём…

* * *

      Сражение на Свилле закончилось. Имперская армия одержала полную победу. Рассеянные остатки семандрийской конницы уходили на восток, но берег Суолле легионы держали прочно. Наступавшие на Илдар отряды вторгшихся остановились, Двадцатый легион крепко удерживал Лушон, граф Тарвус закрепился в отвоёванном Згабе, внезапной ночной атакой двинутый на север Двадцать второй легион вместе с отрядом союзных орков взял Саледру, отбросив противника на левобережье Суолле.
      Вся логика войны требовала, чтобы Император продолжал наступление. Весенняя распутица свяжет легионы, но несладко придётся и семандрийцам. Весть о двукратном разгроме вторгшегося воинства разнеслась быстро и широко, мятежные бароны заметно присмирели, а некоторые (самые умные из пока ещё державшихся восстания) поспешили явиться с изъявлениями покорности.
      Император явил великодушие. Покаявшиеся получили прощение – взамен крупного денежного штрафа, оставления заложников и присоединения к имперскому войску.
      Правда, непокорившимся Император явил всю тяжесть своего гнева. Попавшийся на пути замок, так и не спустивший флага Конгрегации (несмотря на слёзные уговоры успевших вовремя «раскаяться» баронов, отправленных Императором в качестве послов), в полной мере испытал на себе, что такое ярость повелителя Мельина.
      Правда, были у этой ярости и другие причины.
      Тайде лежала без чувств, бледная, с едва ощутимым дыханием и медленно-медленно бьющимся сердцем. Память Деревянного Меча, пришедшая на помощь в решающий момент, потребовала слишком высокой платы.
      Император был мрачен и молчалив. Дану спасала его так, как умела. В то время как именно он обязан был спасать её. Как мужчина, как воин, как правитель. И, само собой, лекарства от этого недуга никто не знал. Эх, эх, ни Фесса, ни мудрого Эфраима, ни на худой конец хоть кого-то из чародеев Радуги! Тот же старик Гахлан – он ведь казался искренне расположенным к нему, Императору…
      Владыка Мельина не воспользовался белой перчаткой. От служителей Слаша Бесформенного ничего не добились даже самые лучшие палачи. Хотя Император, не побрезговав, сам спустился в пыточные каморы. Он сулил жизнь, свободу и богатство тому из захваченных на месте аколитов, кто, во-первых, поможет Владычице Тайде и, во-вторых, толком расскажет, что это за новая сила, которой они служат.
      Нельзя сказать, что он не добился совсем уж ничего. Попавшие в плен трое жрецов тряслись от ужаса – или выли от боли – и мололи какую-то бессвязную чушь, быстро и явственно лишаясь рассудка. Лучшие лекари, каких только смог найти Император, день и ночь не отходили от важных пленников, однако все настойки, выжимки и отвары оказались бесполезны. Пленники погибали один за другим, но кое-что из их бессвязных воплей узнать всё-таки удалось.
      …Вера в Слаша Бесформенного укоренилась в восточных землях давным-давно, задолго до распространения Света Спасителя и его Церкви. Довольно обычный древний культ Смерти, наивные попытки выскользнуть из-под её всеразящей руки. Служители Слаша на самом деле могли творить кое-какие заклинания, обращаясь за помощью к своему божку. Однако потом, с приходом слуг Спасителя, Слаш начал стремительно «терять силу», как вырвалось у одного из пленников. И только в последний год горстка сохранивших верность старому богу почувствовала, что тот словно бы ожил. Теперь он мог дать им даже власть оживлять мёртвых, если, конечно, те были мертвы совсем недолго. К Слашу толпой повалили новые приверженцы. И якобы именно «слово Слаша» повело его сторонников на запад, «нести его волю»…
      …Однако Император не смог узнать главное. Что за заклятье вызова, откуда оно взялось, к каким силам обращались аколиты и на что ещё способны другие жрецы этого Слаша, будь он трижды неладен?.. Не узнал Император ничего и о том, как можно помочь впавшей в зачарованный транс Тайде.
      Имперский кортеж как раз проезжал мимо одного из мятежных замков, когда умер последний, третий аколит, а вместе с ним умерла и надежда как следует, до конца понять, что же за новая напасть готова вот-вот обрушиться на истерзанную страну.
      О Тайде, его Тайде, Император заставлял себя не думать. Он мог сделать многое и делал. Преданные слуги, на кого он ещё мог полагаться (в том числе и мальчишки из первого эскорта, те самые, провожавшие его от Севадо), рыскали в поисках чародеев. Башни Радуги покинуты, но не могли же сотни магов просто провалиться сквозь землю!
      Император настойчиво искал – любой зацепки, любого способа. Но дни шли, а Тайде по-прежнему лежала похолодевшая и неподвижная. Живая, но в каком-то зачарованном сне. Дела шатающейся Империи накатывали лавиной, и баронский мятеж стоял на втором месте после приостановленного, но отнюдь не повёрнутого вспять семандрийского натиска.
      После битвы на Свилле у правителя Мельина прибавилось важных пленников, носивших пышные титулы нобилей всех мастей и калибров, однако ничего существенного никто из них рассказать так и не смог. Да, собрались. Да, напали. Хотели взять под свою руку земли до Суолле, а если повезёт, то и дальше. Старые Боги? Слаш Бесформенный? Да, ходили у нас такие, порой даже и чудеса творили, но мы верные чада Спасителя, в Него веруем…
      Император пленников держал в чести… Всем вернули доспехи и даже кое-что из личного оружия. Оставили при них челядь. Кормили с императорского стола. Прямой и честный служака Клавдий, не умевший скрывать свои чувства, только кривился, видя такое непотребство, но Тарвус, прежде чем остаться с малым войском держать Суолле и дальше, понял и оценил.
      Баронский мятеж тем временем, угаснув в одном месте, разгорался в двух других. Поражение семандрийцев на Свилле отрезвило многих, но далеко не всех. А кое-где самые горячие головы, что были не прочь обратить всю Империю в подобие сообщества крошечных королевств Востока, решили даже, что настал их час бросить меч на чашу весов. Да, союзники из-за Селинова Вала потерпели неудачу, но это только одна битва. Добрая треть восточного края Империи по-прежнему в их руках, стяги Семандры стоят на Буревой Гряде, в дне пути от Илдара, за ними всё левобережье Суолле; и если сейчас Баронская Конгрегация ударит с тыла всей мощью, мельинский деспот не устоит.
      Эти рассуждения Император мог прекрасно понять. Он не понимал другого – как можно было заниматься распрями, когда с запада от раскрывшегося, ожившего Разлома шла всеобщая гибель, куда хуже и страшнее самого деспотичного деспота на троне мельинских Императоров?! Бароны, конечно, глупцы – но жить-то они должны хотеть!
      …Если только они не надеются на что-то, неведомое ему, Императору. На помощь какого-нибудь Бесформенного, Безымянного или Безликого.
      Он, конечно же, с пристрастием (но, само собой, без пыток!) допросил раскаявшихся баронов. Однако те лишь разводили руками – мол, никто и слыхом не слыхивал ни про какую «беду из Разлома». И Конгрегация думала якобы только и исключительно о сохранении и приумножении баронских вольностей с привилегиями (закрепощение сервов, в частности «право земли быть обработанной»). Радуга? Помилуйте, мой Император, мы про них ни сном ни духом. Как сгинули, так и всё… наши собственные дети вместе с ними… ни слова с тех пор, ни единой весточки…
      Если это и было притворством, то очень хорошим, но на такое лицедейство у грубых и шумных мельинских баронов (тем более с восточной окраины) способностей бы явно не хватило.
      Тем не менее мятежу следовало положить конец. Быстро, решительно и без колебаний. Даже ценой немалой крови и страха.
      …Мятежный замок не спустил флагов, несмотря на все переговоры и уговоры. Император дал приказ задержаться и обложить крепость. Проконсул Клавдий заикнулся было о более срочных делах у Разлома, однако Император лишь гневно зыркнул, да так, что у старого вояки разом отпала всякая охота продолжать спор.
      – Будем штурмовать, – ледяным голосом бросил Император собравшимся легатам и консулам, начальникам легионов.
      …Выслушав приказы, имперские командиры молча разошлись. Покачать с сомнением головами они осмелились, лишь убедившись, что грозный правитель их не видит.
      Армия остановилась. А Император велел разыскать Семмерса, командира отряда копейщиков, некогда служившего барону Висемерру Стругу, так неудачно для себя усомнившемуся в мощи вернувшегося из Бездны правителя Мельина.
      Семмерс и его люди тогда присягнули имперскому василиску и доблестно бились, отличившись и в сражении с пешим семандрийским войском, и в кровавой резне на Свилле. Отряд поуменьшился в числе, но нашлись желающие встать под его знамя – из числа баронских дружинников, тех, кто нашёл в себе смелость не прятаться за спины хозяев.
      – Мой Император. – Семмерс опустился на одно колено. По-рыцарски, не как простолюдин, хотя никаким рыцарем он, конечно же, не был.
      – Видишь этот замок, Семмерс, сын Скавена?
      – Мой Император изволит шутить.
      – Прекрасно. Ты и твой отряд возглавите атаку.
      Глаза Семмерса на миг прищурились. Он прекрасно понимал, что его отправляют на убой. Без пробитых таранами стен, с одними лестницами – копейщиков Семмерса просто перебьют. Тем не менее рыжеволосый воин не поколебался.
      – Мы выполним приказ повелителя или умрём, выполняя его.
      – Превосходно, – усмехнулся Император. – Я сказал – вы возглавите атаку, но это не значит, что вы первыми полезете на стену. Перед вами пойдут баронские дружинники. Из тех, кто лишь недавно изъявил покорность. Ваше дело – загнать их на эти стены. И проследить, чтобы они не вздумали вновь сменить стороны. Тебе понятен приказ? Действуй, сын Скавена. Сюда вернёшься уже третьим легатом. А твой отряд станет отдельной когортой. Со всеми полагающимися привилегиями. Что такое?.. Разрешаю говорить.
      – Мы больше, чем просто когорта, мой Император, – не без гордости возразил рыжий воин.
      – Знаю. Сколько точно копий?
      – Одиннадцать сосчитанных сотен.
      – Ого! – искренне удивился Император. – Другие легионы убавились, а у тебя, как я погляжу, прибавка! Хвалю, сын Скавена. Тогда будете терцией. Можешь идти. Подробности диспозиции тебе передаст легат Аврамий.
      – Слушаюсь! – Семмерс глухо бухнул окольчуженным кулаком в латы и вышел.
      Осаждённые, похоже, сперва надеялись, что имперская армия проследует мимо – стены крепости были высоки, стояла она на высоком холме. Вблизи нет реки, чтобы направить её воды внутрь (а сам замок, конечно же, имеет собственные источники). Остаётся либо взять его в плотное кольцо, либо пойти на кровопролитный штурм.
      …Ночью, перед самым рассветом, Император собрал баронов-переветников и объявил, что у них есть прекрасный шанс не только полностью очистить себя перед короной, но и получить солидные прибавки к земельным феодам. Для этого надо всего лишь покончить с жалкими изменниками, засевшими в этой ничтожной крепостишке; с презренными предателями, при виде которых сердца всех господ баронов, как истинных верноподданных, бесспорно, должны загораться гневом и яростью.
      Мрачно глядевшие кто в землю, кто в сторону бароны никак не выглядели «горящими гневом и яростью», но Император это проигнорировал.
      …Ещё не рассеялся утренний туман, ещё спали осаждённые, когда баронские дружинники, подпёртые сзади внушительными шеренгами копейщиков Семмерса, молча, без криков и улюлюканья пошли на приступ.
      Легионные велиты на сей раз вооружились мощными арбалетами, готовые осыпать крепостные бойницы градом тяжёлых бельтов.
      Этого в крепости никак не ожидали. Раз уж правитель Мельина оказался настолько глуп, что решил осадить их твердыню, ему следовало сперва изготовить тараны, сотни штурмовых лестниц, обвести замок контрвалационной и циркумвалационной линиями, построить укреплённый лагерь…
      Ничего этого Император не сделал. Угрюмые дружинники баронов тащили с собой длинные верёвочные лестницы, тщательно свёрнутые большими бухтами. Лестницы заканчивались внушительными стальными когтями на цепях – чтобы защитники не смогли так просто их перерубить. Подобную осадную снасть начал заготавливать ещё отец нынешнего Императора, весьма прозорливо предвидя возможные осложнения с баронами. Конечно, чтобы забросить крюки на стену, требовалась немалая сила, но вид мрачных и решительных копейщиков вперемешку с арбалетчиками за собственной спиной удивительным образом придал баронским дружинникам поистине внушающую уважение прыть.
      Часовые на стенах успели крикнуть, успели поднять тревогу, но на зубья крепостных стен оказались закинуты разом не меньше сотни лестниц. Пыхтя, панцирники полезли наверх; а над их головами засвистели болты: велиты били во всё, что двигалось в бойницах. Утреннюю тишину разорвали вопли раненых и умирающих; в замке заполошно ударило бронзовое било, зовя всех способных носить оружие на стены; баронские дружинники злобно рычали, карабкаясь вверх по натянувшимся лестницам; в проёмах бойниц замелькали шипастые гизармы и алебарды защитников, кое-где топоры и секиры напрасно пытались перерубить закалённую сталь цепей. В ход пошли камни (на стенах, как видно, недоставало горячей смолы, только несколько «дежурных» котлов, опустевших в первые же мгновения штурма, а под остальными огонь ещё надо было развести), дружинники срывались, кто с воплями, а кто уже и молча падая под стены. К бойницам выбегали всё новые и новые защитники, отбивавшиеся отчаянно: не обращая внимания на арбалетные стрелы, кололи сверху пиками, рубили алебардами, глушили тяжёлыми шипастыми булавами, и дружинники, и без того не питавшие особой страсти к бою, попятились. Всё больше и больше их, прикрываясь щитами, боком-боком норовили отползти подальше от крепостных стен.
      Рыжеволосый командир новой терции, Семмерс сын Скавена, решительно махнул своим копейщикам. Вместе с ними надвинулись велиты, предусмотрительно оставаясь за спинами воинов Семмерса. Кто-то самый ретивый (или имеющий собственные счёты с баронской челядью) пустил болт прямо в спину пятящемуся. Семмерс рявкнул команду, клацнули щиты, копья нагнулись.
      Передовые отряды (и дружинники, и их командиры-бароны) оказались в ловушке. Приходилось выбирать, и притом быстро: броситься ли очертя голову на зловеще темнеющие в небольшом отдалении когорты (при том, что всем была очень памятна судьба пешего войска Семандры) – или всё же попытать счастья на стенах, ибо те же велиты били не в белый свет и под стенами остались не только неудачливые дружинники из числа осаждавших.
      Какой-то момент казалось, что в имперском войске вспыхнет междоусобица, однако нашёлся всё-таки один барон, оказавшийся посообразительнее. Размахивая громадным двуручным мечом, он рёвом, достойным настоящего дракона, собрал своих, вновь поведя к стенам, и на сей раз полез сам. Следом устремились и копейщики Семмерса; рыжеволосый предводитель с кошачьей ловкостью вскарабкался по лестнице, отбил мечом отчаянный тычок гизармой и ухитрился ткнуть стражника остриём меча в не защищённое кольчужным воротником горло.
      Бывает так, что исход боя решает одно-единственное удачное движение одного-единственного человека. Семмерс оказался на стене и продержался один против троих, пока через бойницу не перевалились двое его копейщиков и один из баронских дружинников. Вчетвером они сумели оттеснить оборонявшихся от ещё одной лестницы, и судьба замка оказалась решена. Вскоре в руках атакующих оказался целый проём стены от башни до башни, и живая волна покатилась во двор.
      …Мечи звенели ещё довольно долго. Но Император уже не следил за происходящим. Самые испытанные когорты тоже остались лишь зрителями. Саму крепость правитель Мельина отдал «на добычу» ворвавшимся в неё копейщикам Семмерса и нуждавшимся в подачке баронским дружинникам. Защитники замка большей частью сдались; умирать, даже за своего обожаемого барона, мало кто хотел.
      И верно – когда длинную вереницу пленников подогнали к роскошному шатру с вьющимся стягом, где хищно и грозно выгибал могучую шею царственный змей, Император обратился к мятежникам вполне милостиво.
      Рядовые дружинники «выполняли приказ своих лордов» и потому подлежали лишь номинальному наказанию (если это вообще можно было назвать таковым) – отправке в легионы на Суолле. А вот для их повелителей…
      – Барон Грациан Аастер, – сумрачно проговорил Император, когда легионеры подвели к нему бывшего хозяина замка. – Баронесса Ингельгерда. Юный баронет Марий. Его сестры… вас уже не помню. – Император указывал на двух девчушек примерно семи и десяти лет. – Как же так, барон? Не успели воспользоваться тайным отнорком?
      Барон Аастер был крупным, краснолицым мужчиной с изрядным животом – но и сила в его плечах ещё сохранилась немалая. Его жена тихо всхлипывала, припав к мужу, девочки были слишком перепуганы даже для того, чтобы плакать, а вот юный баронет смотрел исподлобья, словно волчонок, и тихо шипел что-то разбитыми губами.
      – Предаю себя в руки победителя и прошу его сохранить жизнь невинным, следовавшим за моей волей, – насилу выдавил из себя барон ритуальную фразу.
      Император холодно кивнул.
      – Знаком ли ты с моим указом, барон, о том, какая судьба ждёт несдавшихся мятежников? Равно как и их чад с домочадцами?
      – Эти вести не дошли до нас, милорд, – гордо ответил барон, именуя Императора не как полагалось по этикету, а всего лишь как просто человека благородного сословия.
      – Ну что ж, никогда не бывает лишним чему-то научиться, – ледяным тоном уронил Император. – Легат! Зачти указ.
      …По мере чтения барон Аастер то краснел, то бледнел, его жена рыдала уже в голос, мальчишка-баронет дрожал крупной дрожью, уже перестав храбриться, и только девочки, похоже, ещё ничего не понимали.
      Когда наступила тишина, барон вдруг рухнул на колени, словно ему подрубили ноги.
      – Мой Император! – Сейчас он не опустил положенного титулования. – Не прошу о смягчении своей судьбы, ибо примкнул к Конгрегации и не отрёкся от неё, несмотря на все увещевания, к коим, грешный, не преклонил слух свой. Но помилуй, молю, невиновных детей моих! Чем согрешили перед тобой малолетние чада? В чём вина супруги моей, во всём повиновавшейся моему слову?..
      – В том, что не отговорила своего неразумного мужа от его деяний, навлёкших позор и горе на весь род Аастеров, – сумрачно отрезал Император. – Мой суд будет короток, барон. Твои домочадцы пойдут на плаху. Как люди благородной крови, они будут обезглавлены, а не повешены на поживу воронам, подобно простолюдинам. Твои дети умрут первыми. Ты – последним, барон. И, разумеется, не легко и не просто. Растягивание, оскопление, колесование и напоследок расчленение. Это твоя кара. И пусть это послужит уроком остальным. – Император обвёл собранных нобилей таким взглядом, что все без исключения поспешили опустить головы. – Я ненавижу убийства и казни. Но я не допущу распространения заразы мятежа. Кто сдастся без штурма, будет помилован и прощён, если службой своей докажет искренность раскаяния. Кто станет с оружием в руках наносить ущерб верно служащим Империи – предан будет смерти. Приступая к стенам твоего мятежного замка, погибли многие мои храбрые воины. Кто возместит ущерб их семьям?.. Нет, Аастер, я сказал. Закон есть закон.
      Плечи барона затряслись, он спрятал лицо в ладонях, его жена слабо вскрикнула и лишилась чувств, девочки с плачем бросились к матери, и только мальчишка-баронет сумел совладать с собой.
      – Тиран! Палач! Убийца! – срывающимся голосом выкрикнул он, явно представляя себя в роли кого-то из героев древних пьес, повествовавших о падении жестоких правителей. – Ты только и можешь… убивать детей!.. Ты… трус, трус, трус!.. Я плюю на тебя! Плюю! Да!..
      Никто не озаботился связать пареньку руки – после того как его обезоружили. И сейчас он бросился к Императору с ловкостью проникшей в курятник ласки, занося кулаки.
      Барон Аастер успел только отнять ладони от лица и вытаращить глаза. Кер-Тинор успел куда больше. Одно движение – и капитан Вольных заслонил собой Императора, второе – мальчишка полетел лицом в мокрую землю, уже успевшую впитать влагу растаявших снегов. Двое других телохранителей Императора тотчас вздёрнули паренька обратно на ноги, приставив к горлу короткие кинжалы.
      – И нелюдь эта тебя не спасёт… – тем не менее прохрипел баронет. Один из Вольных, нахмурившись, едва заметно шевельнул клинком – по шее мальчика побежала кровяная струйка.
      Император привстал с походного трона. Знаком велел Вольным отпустить молодого Мария. Парнишка смотрел затравленным зверем, но глаз не опускал.
      – Очень хорошо, сударь мой, пока ещё баронет, – проговорил Император. – Я ценю храбрость, даже если это храбрость врагов. У тебя есть выбор, юный Аастер. Ты держишь в руках судьбу твоих матери и сестёр. Хочешь ли ты спасти их? Или нет?
      Мальчик побледнел, губы вдруг задрожали. Бравада и внушённое отчаянием мужество уходили, сглотнув, он невольно оглянулся на внушительную фигуру палача в красном колпаке-маске.
      – Х-хочу… – выдохнул он.
      Император чувствовал – сердце Мария бешено заколотилось. Он очень, очень хотел жить. И, само собой, боялся смерти.
      – Хочу, мой Император! – Голос правителя Мельина хлестнул, словно сыромятный кнут. Марий вздрогнул, съёжился и опустил глаза.
      – Хочу, мой Император…
      – Тогда вот тебе выбор: ты поступишь ко мне на службу. И станешь служить мне верой и правдой. Потому что дашь слово. Тогда я сохраню тебе титул баронета, твои мать и сестры останутся в живых. Или ты гордо откажешься принимать приказы «тирана и узурпатора»… – как ты там меня поименовал?.. – и увидишь своими глазами, как умирает семья. Вся. И ради тебя я изменю ритуал. Ты умрёшь последним. Сразу за твоим родителем.
      Парнишка жалко и обречённо взглянул на отца. Барон-мятежник трясся всем телом, не в силах вымолвить ни звука.
      – Я… я согласен, мой Император… – выдавил наконец мальчик.
      – Хорошо. Тогда умрёт только твой отец. Он – мятежник, он противился моим войскам с оружием в руках, он отдавал приказы своим дружинникам. Но – благодаря тому, что вырастил достойного сына, – смерть придёт к нему быстро и без мучений. Я заменяю все перечисленные ранее муки простым отсечением головы. Более того, ты, Марий, станешь новым бароном Аастер. Твои мать и сестры смогут вернуться домой. Разумеется, замок будет занят моим гарнизоном. На всякий случай. Но перед лицом стоящих тут людей благородной крови я торжественно обещаю тебе – ни твоя мать, ни сестры не претерпят никаких утеснений и не будут поражены в правах. До тех пор, пока ты станешь мне верно служить. Справедливо ли моё слово, господа бароны? – повернулся Император к нобилям. – Справедливо ли моё слово, господа консулы и легаты? – Взгляд в сторону командиров легионов и отличившихся начальников когорт.
      Ответом стал слитный и дружный гул голосов.
      – Быть по сему, – закончил Император. – Разумеется, тело барона Аастера будет погребено немедля после усекновения головы, согласно обычаю и закону Империи, на месте свершения казни. Прими свою судьбу, барон Грациан… прими и благодари сына. Он даровал тебе честную смерть.
      – Благодарю моего Императора… – выдавил старый Аастер. – Благодарю и прошу… не оставить моей семьи. Марий! Служи верно. Император Мельина… честен и благороден. Ошибкой было выступать против него. Я… ошибся. И я… заплачу.
      – Открытые и мужественные слова, барон. Жалею, что ты встал на сторону моих врагов, но и простить тебя не могу. Надеюсь, – ещё один выразительный взгляд в сторону нобилей, – люди благородной крови сделают всё, чтобы их… родственники, ещё сохраняющие верность Конгрегации, узнали бы об этом. И надеюсь, что это поможет их раскаянию.
      …Казнь свершалась по всем правилам. Дочек барона увели, его рыдающая жена, поминутно норовя завалиться, стояла рядом с Марием, поддерживаемая тремя служанками. Юный барон был бледен, кусал губы и хлюпал носом, но держался молодцом.
      …Старого барона Аастера не унижали ломанием меча и разрыванием герба. Когда его вывели к плахе, палач, как и положено, осведомился о последнем желании осуждённого. Грациан попросил кубок вина. Домашний священник Аастеров уже прочёл все потребные молитвы. Барон низко поклонился Императору, бросил последний взгляд на жену с сыном и сам лёг на плаху.
      – Милости, мой Император! – не выдержал один из нобилей. – Милосердия! Он виновен, но, молю, замени казнь пожизненным изгнанием!
      – Нет, – холодно уронил правитель Мельина. – Но… ещё одну милость я тебе окажу, Грациан Аастер. Отпустите его!
      Правитель Мельина поднялся, шагнул к растерявшемуся барону, взглянул в глаза. Мятежник вздрогнул, опустив взгляд.
      – Поблагодари сына ещё раз, Аастер. Я дам тебе поединок. Равный бой. Никакой брони, мечей или щитов. Просто кинжалы. Равной длины.
      Император шевельнул плечами, сбрасывая плащ. Отстегнул от пояса кинжал, повернул рукояткой вперёд и подал барону.
      Все так и замерли. Кер-Тинор что-то протестующе заворчал.
      – Нет, мой капитан. – Император не повернул головы. – Я дам барону Грациану Аастеру честный бой, как сказал. На это время возвращаю ему титул, что делает его достойным сойтись со мной на ристалище. И я знаю, что прав. Значит, победа будет на моей стороне. Ну а если нет… если правда не со мной, а с мятежниками… что ж, тогда мне и жить незачем. Кер-Тинор! Твой кинжал, пожалуйста. Посмотри сам, Грациан Аастер, посмотрите вы, нобили моей Империи, – клинки равной длины, гарды тоже одинаковы. Бой честный и на равном оружии.
      – Бой честный и на равном оружии, – подтвердил проконсул Клавдий.
      – Бой честный и на равном оружии, – раздалось и со стороны нобилей.
      – Тогда приступим, – проговорил Император, не отрывая взгляда от искажённого лица старого барона. – Я не палач, Аастер, если ты погибнешь от моей руки – то, как положено, со славой, в поединке. Тебя похоронят в семейном склепе Аастеров, рядом с твоими предками. И у тебя тоже есть шанс. Правда, не знаю, будет ли лучше и тебе, и твоей семье, и всем сословиям Империи, если я паду. Приступим же!
      – Приступим… мой Император. И благодарю за милость, – низко поклонился Грациан.
      – Мой выпад, – предупредил его правитель Мельина, перехватывая кинжал остриём вниз.
      Барон поспешно намотал плащ на левую руку, его противник высокомерно сбросил одеяние наземь. Клинки взлетели в чётком салюте и опустились. Миг неподвижности – и Император крутнулся, словно предлагая Аастеру атаковать незащищённую спину, остриё мелькнуло возле самого лица старого барона, однако тот успел отклониться. Ответил коротким и резким тычком – звеня, сталь столкнулась со сталью, Император подставил собственный кинжал, резко крутнул рукой, отбрасывая оружие соперника, и, не тратя времени на мелодраматические подробности, ударил. Прямо в сердце старого барона.
      У зрителей вырвался вздох. Грациан Аастер обмяк и начал заваливаться, однако Император подхватил тяжёлое тело. Следующим возле отца оказался молодой баронет Марий.
      – Папа!..
      Страшно закричала жена мятежного барона, мигом всё поняв.
      Император резко выдернул окровавленный кинжал.
      К поверженному барону уже бежали его ближние слуги. Впилась зубами в узел платка баронесса, давя всё ещё рвущийся вопль. Как и положено благородному нобилю, её муж пал в бою, с честью – и теперь долг его жены состоял в том, чтобы похоронить супруга со всей подобающей пышностью. Как барона, не как преступника.
      Несчастная женщина нашла тем не менее в себе силы поклониться правителю Мельина.
      – Мой Император, благодарю тебя за справедливый суд…
      Одному Спасителю известно было, чего стоили ей эти слова, произнесённые в лицо убийце мужа.
      – Благодарю за справедливый суд и благословляю сына своего на верную службу василиску.
      – Я рад был бы встретиться с тобой, благородная баронесса, в более счастливый день, – кивнул Император. – У твоего сына есть все шансы вернуть доброе имя дому Аастеров.
      …Марий, поцеловав мёртвого отца в лоб, решительно шмыгнул носом, поднялся с колен и повернулся к Императору, отвешивая низкий поклон:
      – Какие будут приказания, мой Император?..

ЭВИАЛ. ОКРЕСТНОСТИ ПИКА СУДЕБ

      – Чёрная башня взята, но Разрушитель ускользнул. Вместе со своим кошмарным, невесть откуда взявшимся чудовищем в облике сказочных драконов. В последний момент слуга Тьмы сумел обмануть ворвавшихся в башню воинов, подсунув им вместо себя отвратительного зомби. И этот зомби убил, просто разорвав на куски, немало воинов, прежде чем подоспели маги и отбросили его. Не уничтожили, к сожалению, а просто заставили отступить. Последний удар, к вящему стыду и ярости Меганы, нанёс всё тот же преподобный отец Этлау, буквально измоловший тело неупокоенного в мелкую кашу и потом сжёгший все останки в тонкий пепел.
      Гордо именовавшиеся Армией Света полки начали преследование ускользнувшего на драконе Разрушителя, двинувшись к неприступным кручам Пика Судеб. Название это – Армия Света – изобрёл лично отец-экзекутор, похоже очень гордившийся этой своей придумкой.
      Сейчас колонны этой армии растянулись на многие лиги, передовые отряды подступили уже к самой горе, а обозы едва тронулись с Северного Клыка. Мегане и Анэто поневоле пришлось возглавлять марш, хотя, конечно же, Чёрную башню нельзя было оставлять просто так. Но отец Этлау настаивал, а противостоять настояниям преподобного стало практически невозможно.
      На заснеженных склонах Пика Судеб след Разрушителя потерялся, но только на время. Анэто и Мегана взялись задело всерьёз, пустив в ход всё своё искусство.
      – И куда же он делся, хотел бы я знать? – ворчал Анэто, потирая замёрзшие руки. Они с Меганой сумели проследить раненого дракона; посланная в Разрушителя молния каким-то образом поразила его спутника и скакуна. Старые легенды утверждали, что драконы вообще невосприимчивы к магии, однако они, похоже, врали (хотя чего же ещё ожидать от старых легенд! Магия идёт вперёд, развивается, становясь только сильнее). Именно по незримым эманациям страдания и боли магам удалось проследить путь Разрушителя через заснеженные пустоши. Свирепые бури быстро заметали обычные следы.
      – Скорее всего, закрыл трещину за собой, Ан, – отозвалась Мегана. Чародейка в коротком полушубке и непривычных для дамы тёплых портах задумчиво крутила в пальцах большой кристалл розоватого кварца. Внутри слабо мерцал едва заметный огонёк. – Чувствуешь – обрушивающее заклятье? Завалил отнорок, и вся недолга.
      Анэто сумрачно кивнул. Нарядный посох чародея был воткнут в узкую щель, адамант в навершии тоже тускло поблескивал в унисон с кристаллом Меганы. Охрана – полдюжины магов помладше и три десятка наёмников – благоразумно держалась в стороне.
      – Угу, прошёл и закрыл… – пробормотал Анэто, проделывая сложные пассы над ничем не примечательной трещиной, рассекавшей угрюмо-серую поверхность скалы. – Ничего особенного, просто обрушил… Но, Мег, не думаю, что нам удастся открыть тут дорогу. Пробиваться сквозь сплошной завал… да ещё на Пике Судеб… бр-р-р.
      – Преподобный отец наверняка этого и потребует, – вздохнула хозяйка Волшебного Двора, и лицо Анэто потемнело.
      – Не пробиться, – повторил он. – Надо искать обходные пути.
      – Но разломов и трещин тут тысячи! – возопила Мегана.
      – Придётся попотеть… сестрица.
      – Сестрица! Придумаешь тоже! – фыркнула чародейка, поджимая губы и одновременно совершенно не платонически прижимаясь к чародею. – Не желаю быть никакой сестрицей.
      – Мег, Мег, милая моя… люди же смотрят…
      – М-м-м… и пусть себе смотрят… нет уж, не отворачивайся, когда тебя целуют!
      – Мег… умпф… ну не здесь же, во имя всех богов!
      – Я буду целоваться там, где мне вздумается, – промурлыкала чародейка. – Ибо в этом, как я поняла, и состоит главная привилегия хозяйки Волшебного Двора!
      Анэто только головой покачал, но губы мага улыбались.
      – Тогда за дело… подруга? так лучше? Так можно?
      – М-можно… ох… мне совсем другим делом сейчас хочется заниматься…
      – Ох, да оставь же! – перепугался Анэто, вообразив, что волшебница решила перейти к существенно более интимной части отношений, нежели поцелуи. – Разделимся. Ты попытайся всё же расчистить проход, а я полазаю вокруг, поищу другие пути…
      …Прошло довольно много времени, вконец промёрзшие Анэто и Мегана вместе со свитой грелись у костра (самого простого, немагического), когда к ним пожаловали гости. Отца Этлау сопровождал небольшой отряд – едва ли десяток человек из числа уцелевших инквизиторов.
      Да, дорого обошёлся преподобному тот бой с Разрушителем; тот ведь, словно избегая бить по простым воинам, обрушил почти всю мощь Чёрной башни именно против святых братьев.
      Иногда Анэто казалось, что в этом он и Разрушитель оказались бы союзниками.
      Против всех ожиданий Меганы, экзекутор держался дружески и спокойно. Эдакий уверенный в себе отец-командир.
      – Ничего страшного, – уронил он, выслушав про обвал. – Ясное дело, Разрушитель прячется в подгорных кавернах. Там его можно искать годами.
      – И тем не менее – ничего страшного? – Анэто не удержался от сарказма.
      – Ничего страшного, – повторил инквизитор, ничуть не смутившись. – Пик Судеб – это всё-таки не Чёрная башня. Это всего-навсего большая гора.
      – О которой идёт весьма дурная слава…
      Этлау поморщился.
      – Россказни о несметных сокровищах, хранящихся в забытых самими гномами подземельях, охраняемых жутким чудовищем? Полноте, господа маги.
      – Но именно с магической точки зрения… – заикнулась Мегана.
      Инквизитор только махнул рукой.
      – Я знаю, – кивнул Этлау. – С магической точки зрения, Пик Судеб являет собой один большой артефакт. Попытки исследовать его более тщательно неизменно проваливались. Но нам это не помешает.
      – Позвольте осведомиться, почему? – Анэто как мог старался скрыть сарказм в голосе. Инквизитор сделал вид, что милорду ректору это на самом деле удалось.
      – Этот артефакт, насколько позволяют судить слабые мои, Спасителем дарованные способности, абсолютно чужд Тьме, – заявил преподобный. – Проклятый Разрушитель не сможет им воспользоваться.
      – А разве мы сможем?
      – Мы – тоже нет, но со всякой силой, противостоящей Мраку, можно договориться, – безапелляционно бросил Этлау.
      Мегана и Анэто переглянулись. Инквизитор раз за разом ставил их, опытных чародеев, в тупик. Сейчас отец-экзекутор говорил совершенно правильные и разумные вещи, но… кто знает, что в действительности у него на уме?
      – Как же, святой отец, вы хотите «договариваться» с этой силой? – осторожно спросила Мегана.
      – Очень просто, дочь моя, – снисходительно улыбнулся инквизитор. – Я чувствую неупокоенных тут, совсем близко, в недальних подземельях. Я чувствую гнев Силы, обитающей тут. Мы сразимся с неупокоенными, с армией, которую Разрушитель, бесспорно, пытается сейчас создать в своих мрачных катакомбах. Вы не ощущаете присутствия живых мертвецов в подгорных коридорах, достопочтенные чародеи?
      Мегане с Анэто пришлось лишь покачать головой.
      – Возблагодарим же ещё раз Спасителя за его щедрый дар. – Этлау выразительно сложил ладони и возвёл очи горе. – Он позволил мне, недостойному, вовремя узреть угрозу. Вновь и вновь реку к вам: Разрушитель замышляет создать армию, не виданную ещё в истории несчастного нашего мира. Армию неупокоенных. Не один-два-три погоста – сотни, если не тысячи, разорённых кладбищ. И здесь, под Пиком Судеб, он закладывает первые кирпичики в фундамент этого воинства. Понимаете ли вы меня?
      Волшебники дружно кивнули. Сами они не могли с уверенностью сказать, что где-то поблизости появились мертвяки, но Этлау говорил даже без тени малейшего сомнения. К тому же для Разрушителя это и впрямь выглядело логичным шагом – после того как его выбили из надёжного, как он считал, логовища, проклятому чудовищу не оставалось ничего другого, как развязать открытую войну. А кто ещё может пойти за Разрушителем, кроме как мертвяки? Ясное дело, никто. Ну кроме разве что тёмных эльфов Нарна, если какие-то из их неисповедимых путей на время совпадут с дорогой служителя Мрака.
      – Неупокоенные, ведомые Разрушителем, напали на обитателей пещер в этих горах, на мирных гномов, – продолжал торжественно вещать Этлау. – И хотя лишь немногие из Подгорного Племени принадлежат к числу добрых чад Святой Матери нашей, единственно истинной Церкви, мы не станем делать разницу, не будем делить на чистых и нечистых, агнцев и козлищ. Спаситель заповедал: «Творите доброе даже хулящим Меня, и многие из них, так поступавшие от незнания, раскаются, встав на путь добродетели». Мы пойдём вниз!
      – Смело, ваше преподобие, – не удержался Анэто. – Смело, но очень, да простятся мне эти слова, безрассудно. Вам известно, что неупокоенные… э-э-э… весьма плохо поддаются воздействию обычных видов магии? Что простая сталь – никудышное оружие против восставших мертвяков?
      – Ну конечно же, известно! – покровительственно кивнул Этлау. – Но я отнюдь не собираюсь посылать верных бойцов Света на неминуемую гибель. Я сам возглавлю поиск! И, думаю, после нашей с Разрушителем встречи лицом к лицу у подножия Чёрной башни ни у кого не должно остаться сомнений – мои силы по меньшей мере не уступают его.
      Ни Анэто, ни Мегана не стали спорить, хотя, конечно же, нашли бы, что сказать – особенно насчёт того, насколько в действительности, по их мнению, силы Этлау «не уступают» возможностям Разрушителя.
      – Соберите лучших магов, – распорядился Этлау. – Возьмём также лучших воинов, самых отважных и преданных делу Света и Спасителя. Достаточно одной сотни. И отправимся вниз.
      В чём, в чём, а вот в смелости отцу-экзекутору сейчас бы никто не смог отказать.
      – И поторопитесь, достопочтенные. – Этлау сделал знак свой свите. – Мы выступим завтра. Если, разумеется, вы найдёте наконец дорогу.
      – Что будем делать, Ан? – шепнула Мегана, когда инквизитор скрылся вместе со всем отрядом. – Ты действительно веришь, что он способен справиться с Разрушителем? Или что там и впрямь подвластные нашему врагу неупокоенные?
      – Иногда Этлау меня действительно удивляет, – нехотя признал милорд ректор. – У меня нет оснований отмахиваться от его слов. Лучше и в самом деле приготовиться ко встрече с мертвяками. Равно как и найти дорогу.
      …Путь в глубь Пика Судеб отыскался, хотя и не сразу и не без труда. Узкая расщелина, где мог протиснуться боком один человек в тёплой одежде и с полным вооружением, вела в тёмные неведомые бездны, и осторожно посланные магами поисковые заклятия не встретили на своём пути глухих, преграждающих дорогу стен. Где-то впереди расщелина соединялась с лабиринтом подземных ходов – там, если верить отцу Этлау, и засели несчастные гномы, взятые в осаду армией восставших мертвецов под предводительством Разрушителя.
      На следующий день небольшой (в сравнении с остающейся на поверхности армией) отряд двинулся в глубь горы. Полкам дали приказ разворачиваться осадной линией, окружая Пик Судеб с востока, юга и запада. Северные склоны горы омывали холодные волны Моря Ветров, и пробиться туда могли только специально обученные скалолазы; примерно две сотни добровольцев из корпуса Лесных Кантонов вызвались закрыть и эту лазейку.
      Ночь перед выступлением Анэто и Мегана провели вместе, махнув рукой на приличия, сплетни, злые языки и тому подобное. Кто знает, увидят ли они ещё раз звёзды и небо, пусть даже, как сейчас, пустое, серое и холодное?
      Четыре десятка магов. Семь десятков отчаянных рубак-сорвиголов, им отец Этлау обещал более чем щедрую награду, пожизненное прощение всех мыслимых и немыслимых грехов, а если они пожелают – то блестящую карьеру в рядах формируемого Корпуса Меченосцев под эгидой Святой Инквизиции.
      Анэто только усмехнулся. Меченосцы, куда набирают всех, кого ни попадя. Инквизиция и так имела сверхтайный орден замка Бреннер, чьи выкормыши, по слухам, не уступили бы даже ассасинам Храма Мечей. А этот Корпус наверняка станет лишь смазкой для мечей армии Разрушителя, и неважно, станут держать оружие руки живых или мёртвых.
      Сто двадцать человек против Разрушителя, его дракона, его мертвяков… Как отец Этлау рассчитывал преуспеть там, где потерпела неудачу шестидесятитысячная армия?
      Инквизитор без каких-либо колебаний возглавил колонну. Его окружал десяток бреннерских телохранителей; следом шагали маги во главе с Анэто. Мегана с остальными чародеями Волшебного Двора замыкала процессию.
      Дорогу от временного лагеря до склонов Пика Судеб отряд прошёл в предутреннем мраке. Серые отвесные склоны смутно виднелись во мгле, где-то высоко вверху осталась обнаруженная расщелина, по которой людям предстояло проникнуть в глубь исполинской горы.
      Все уже собирались вот-вот начать подъём, когда Этлау вдруг приказал остановиться и замкнуть круг.
      – Неупокоенные, – только и бросил инквизитор, поравнявшись с Анэто и Меганой.
      Маги растерянно переглянулись. Неупокоенные? Здесь? Откуда? Почему?
      – И их много. Разрушитель скликает их к себе силой своего чародейства. Погосты оживают. Зомби идут к новому хозяину. И мы не дадим им пройти.
      – Может, они покажут нам иную дорогу к Разрушителю? – заикнулся было Анэто, однако инквизитор лишь гневно сверкнул глазами:
      – Никогда! Встретим их тут, на нашей земле, не в подземном мраке! Скоро рассвет, наш самый надёжный союзник!
      Этлау построил людей.
      – Добрые чада Спасителя! Удача и справедливость с нами. Мы настигаем Разрушителя не в его логове, где он имел все мыслимые преимущества. Ещё одно, последнее усилие – и мы избавим наш многострадальный мир от выпестованного во Тьме чудовища. Вперёд, дети мои! Спаситель да убережёт нас от злого, да примет Он к себе души тех, кому суждено будет пасть в этой геройской битве. Вперёд, и да поможет нам Свет!..
      Патетическая речь отца-экзекутора пришлась весьма кстати. Мегана и Анэто первыми ощутили опасность, словно холодное, липкое прикосновение гниющей плоти, – из темноты узкой предгорной долины один за другим выныривали угрюмые силуэты неупокоенных, зомби и нагих костяков, кто в полном вооружении, кто с пустыми руками; у всех без исключения глаза горели красным.
      Ещё один отряд воинства Тьмы.
      Мертвяки охватывали сжавшуюся кучку людей полукольцом, прижимая к скалам. И – лишнее доказательство, что за этими бестиями стоял злобный разум Разрушителя, – неупокоенные попытались прежде всего отрезать противнику все пути отхода.
      Несколько мгновений царила тишина, нарушаемая лишь угрюмым шарканьем множества ног по камню – зомби надвигались широким строем; люди, напротив, сжались, прикрывшись щитами и выставив копья.
      – Ну, господа маги. – Этлау с какой-то совершенно несвойственной ему раньше воинственной радостью повернулся к чародеям Ордоса и Волшебного Двора, собравшимся вокруг своих предводителей. – Пришёл ваш час. Покажите же, на что способны!
      Господа маги угрюмо молчали. Все помнили о печальной судьбе Фрегота Готлибского, разорванного в клочья неупокоенными на забытом всеми силами и богами кладбище в Северном Аркине.
      Стихийное чародейство, элементальные силы Природы, в чём особенно были искусны воспитанники и Ордоса, и Волшебного Двора, против восставших из могил помогали очень плохо. Огонь не мог жечь прогнившую плоть, её не могли раздробить камни или рассечь отточенное железо – собственно говоря, только мастера святой магии могли сколько-нибудь успешно противостоять неупокоенным. Даже милорд ректор или хозяйка Волшебного Двора едва ли снискали бы здесь хоть какие-то лавры.
      Тем не менее Анэто продолжал оставаться самим собой – опытнейшим магом, не зря уделявшим такое внимание молодым «предельщикам», остро и нестандартно мыслящим волшебникам, осваивавшим для остальных чародеев Эвиала запретные или просто недоступные ранее области. Наверное, единственным оружием для не владеющих продвинутой некромантией оставалось ударить всей мощью собравшихся здесь чародеев, обратить против ходячих скелетов и прогнивших зомби не просто разрушительную мощь стихии, но ударить квинтэссенцией этой стихии, попытаться разорвать незримые нити, связывавшие неупокоенного с источником его второй «жизни».
      – Кольцо! – бросил милорд ректор. – Все отрабатывают «суть стихии»!
      Трудно слить воедино усилия таких разных начал, как Огонь и Вода, Земля и Воздух. Неотделимые друг от друга, они тем не менее пребывают в вечном противоборстве. Некогда вообще считалось, что соединяться в «кольцо» могут лишь маги одной стихии, воздушные с воздушными, огненные – соответственно с огненными.
      Милорд ректор был тем, кто сумел преодолеть старые предрассудки.
      Чародеи поспешно брались за руки, подобно тому, что они проделывали возле Чёрной башни. Несмотря на то что в эту вылазку отправились только бывалые, проверенные ветераны, лица людей (и мужчин и женщин) покрывала смертельная бледность: строй неупокоенных неумолимо приближался валкой, рыхлой, дёргающейся походкой сломанных кукол. Мертвяки не имели метательного оружия, в противном случае судьба отряда оказалась бы решена быстро и безо всяких шансов для живых.
      – Поторопитесь, господа маги! – с прежней злой весёлостью крикнул Этлау, не отрывая глаз от приближающихся жутких шеренг. Воины вокруг инквизитора судорожно бормотали молитвы, кто-то, не выдержав, зарыдал в голос, словно женщина.
      – На «три», все вместе, – бросил Анэто. Лицо чародея покрывал пот.
      – Раз… два… ТРИ!!!
      Составленные шалашом посохи магов осветились. Точнее, свет заиграл в украшавших их наголовья драгоценных камнях. Глаза чародеев закрылись, мускулы на крепко сцепившихся руках напряглись. Каждый представлял сейчас суть своей стихии, её подлинную сущность, раскрывающуюся адепту после многих и многих лет упорных занятий. Это ведь означало не просто повернуть против неупокоенных, к примеру, силу Ветра – ветер ничего не сможет сделать с давно умершей плотью. А вот суть Ветра – яростная, несдерживаемая, разрушительная в наивысших своих проявлениях – может, но только повёрнутая соответствующим образом. И одинокий маг не сможет обратить эту «суть» себе на пользу, ему ведь нужна, как правило, просто сила стихии.
      От соединившихся навершиями посохов по тёмной земле пробежало стремительно расширявшееся огненное кольцо, ноги людей лизнули языки призрачного пламени. Многоцветные его лоскуты словно впитали все краски драгоценных камней в чародейских посохах – алую ярость рубинов, небесную глубину аквамаринов и сапфиров, лесную зелень изумрудов, песчаные разливы топазов, воздушную прозрачность и чистоту адамантов – равно как и многих других цветов великой Природы, вечно живой, вечно обновляющейся в отличие от мрачного воинства неупокоенных, надвигавшихся на сжавшийся плотным клубком людской отряд.
      Танцующее пламя миновало отца Этлау, замершего со вскинутыми в патетическом жесте руками. Окажись здесь некромант Неясыть, он сразу бы вспомнил Кривой Ручей и уничтоженных отцом-экзекутором неупокоенных, подъятых заклятьем саттарской ведьмы, – но силы инквизитора с тех пор, похоже, многократно возросли, потому что огненное кольцо, проплыв под ногами преподобного, вдруг взревело, взметнулось на три человеческих роста, осветив склоны угрюмых скал; и, словно дикий зверь на добычу, ринулось на неупокоенных.
      Тогда, в Эгесте, сила инквизитора в один миг обратила во прах десятки и сотни неупокоенных (с которыми не мог так просто справиться некромант Неясыть), однако на сей раз всё обернулось несколько по-иному. Кольцо огня расширялось, ревущая стена коснулась строя мертвяков, однако, вместо того чтобы распасться золой, они спокойно шагали сквозь магическое пламя и продолжали надвигаться.
      У воинов-людей вырвался вопль отчаяния. Даже Этлау на миг, казалось, растерялся – однако так же быстро нашёлся.
      – Рубите их, дети мои! – завопил он, стремительно проделав какие-то пассы. – Рубите, пока они уязвимы для нашей стали! Рубите! Вперёд, в атаку!
      И Мегана и Анэто понимали, что преподобный рассчитывал на совершенно иной результат действия заклятия, которому он придал одному ему ведомую форму и направление. Пламя не оставило бы от мертвяков даже пепла, однако что-то пошло не так. Почему, отчего?..
      Хозяйка Волшебного Двора и ректор Академии понимали друг друга с полувзгляда. Этлау не удалась красивая и изящная победа – но неужто ж он не понимает, что железо простых солдат не годится против неупокоенных?..
      Этлау высоко поднял косой крест. Прежнего он лишился в бою у Чёрной башни, а новый больше напоминал оружие, чем символ Спасителя. Остриё стрелы было оковано железом, скрещённые планки прикрывали руку, словно гарда, да и длиной крест мог бы поспорить с добрым кинжалом. За инквизитором с глухим рёвом бросились солдаты, нагнув пики и занеся клинки.
      – Что он делает… – простонал Анэто.
      Однако отец-экзекутор явно знал, что делает. Он первым столкнулся с неупокоенными, от всей души угостив самого шустрого скелета в ржавом шлеме торцом своего креста. Шлем и череп лопнули, словно переспелые дыни, плечи мертвяка окутались желтоватой костяной пылью, и он с грохотом повалился под ноги наступающим людям.
      Воины воодушевились. В следующий момент они сшиблись с неупокоенными, и оказалось, что простые копья, мечи, топоры хоть и с трудом, но пронзают, рубят и крушат неживую плоть. Да, там, где простому человеку хватило бы одного удара, сейчас приходилось тратить четыре-пять, но зомби стали падать, и отряд Этлау сразу же атаковал с удесятерённой силой.
      – Давайте, давайте, господа маги! – обернувшись, крикнул Этлау. – Заклятье уязвимости скоро погаснет, бейте, пока можно!
      Маги бросились к своим посохам. Огненное кольцо, прокатившись, давно угасло где-то у серых скал, над узкой долинкой вновь сгустился предутренний сумрак; тускло светили жёлтые пятна факелов. Над плечами воинов скользнула змеящаяся молния, ей вслед – наспех слепленный огненный шар. Кто-то из чародеев поторопился, пустив в ход самые простенькие из атакующих заклятий.
      Однако это подействовало. Мертвяки горели в чародейском пламени, его языки жадно лизали нагие кости скелетов, змеями обвивались вокруг рёбер, белые фаланги пальцев, стиснувших проржавевшие эфесы, вспыхивали и отваливались один за другим.
      – Скорее, скорее, братья! – вопил Этлау, размахивая во все стороны крестом и орудуя им, словно коротким дротиком. – Скорее, пока чары ещё действуют!
      Мегана лихо свистнула в два пальца, вскинула левую руку, резко сжала кулак, словно что-то ломая, – добрый десяток неупокоенных сдавило, сплющило в лепёшку, наземь посыпались исковерканные щиты и мечи. Анэто тоже не терял времени даром – милорд ректор прибег к несложному заклинанию, но вложил в него такую силу, что для остальных магов враз не осталось работы: над ущельем дико взвыл ветер, и по рядам неупокоенных словно прошлась незримая коса, подрубая ноги, рассекая торсы и головы.
      Миг спустя всё было кончено.
      Люди перевели дух. Закричали раненые, друзья окликали друзей, не находя их рядом в строю; всё как обычно после схватки.
      Отец Этлау торопливо прошёлся взад-вперёд, в спешке бормоча над погибшими краткие заупокойные молитвы и ободряя раненых. Отрядные лекари поспешили взяться за работу, к ним присоединились и многие чародеи, искусные в целительстве.
      Торжествующий инквизитор, закончив обход, оказался возле Анэто и Меганы – чародейка, стоя на коленях, заклятьем удерживала вместе рассечённую плоть раненого воина, в то время как Анэто идеально точными магическими «стежками» скреплял перебитые жилы, даже не видя их простым человечьим зрением.
      – Победа! Возблагодарим же Спасителя! – Инквизитор воздел свой крест.
      – Возблагодарим, – благочестиво отозвалась Мегана (всё-таки она не до конца порвала с верой). Анэто только поджал губы и отвернулся. В другое время ему не миновать бы жаркого спора и даже ссоры с преподобным, однако на сей раз Этлау лишь с лёгким укором покачал головой.
      – Неупокоенные шли на помощь Разрушителю, – безапелляционно повторил инквизитор то же самое, что он утверждал и до боя. – Мы помешали им. Следует приказать армии окружить Пик Судеб, подобно тому, как была окружена Чёрная башня.
      – Какой смысл, ваше преподобие? – не выдержал Анэто. – Мертвяков сделало уязвимыми ваше заклятье, не спорю, очень стильно и элегантно… раз уж не удалось прикончить их всех сразу.
      Этлау не обратил никакого внимания на подпущенную шпильку.
      – Но полки, растянувшись вокруг горы, такого преимущества не получат?
      – Совершенно верно, святой отец, – прищурившись, кивнул ректор. Мегана с тревогой переводила взгляд с инквизитора на Анэто и обратно.
      – Поэтому нам и надо действовать быстро и решительно, – отрезал преподобный. – Я надеюсь, мы одолеем Разрушителя до того, как он сумеет собрать большую рать. А с мелкими отрядами наши воины всё-таки, надеюсь, справятся. Простые молот и меч тоже могут причинить неупокоенным известный ущерб.
      – Да, но сколько потребуется таких молотов и мечей…
      – Воины должны быть готовы без колебаний пожертвовать собой во имя дела Света и Спасителя! – Этлау поджал губы, словно обидевшись.
      – Люди, даже самые храбрые, как правило, хотели бы вернуться домой живыми. Очень трудно убедить их в том, что они обязаны все поголовно погибнуть. А именно это произойдёт, если бросить полки один на один с неупокоенными.
      – Тем не менее мы выиграем время и покончим с Разрушителем, не опасаясь всё время удара в спину! – закончил спор Этлау и гордо пошёл прочь, расправив плечи и задрав нос.
      Анэто молча и мрачно покачал головой.
      – Мег, кому-то из нас надо остаться.
      – Остаться? Ан, но сейчас… как ни печально, Этлау прав. Чем быстрее мы покончим с Разрушителем, тем скорее и вернее исчезнет опасность для остающихся на поверхности.
      Милорд ректор пренебрежительно фыркнул:
      – Мег, ну ты словно девочка, честное слово… Ты не видишь разве, что Этлау уже далеко обогнал нас? И по силе, и по изощрённости заклятий. Ты смогла бы сделать неупокоенных уязвимыми, в считаные мгновения сообразив, как именно изменить заклинание, не сработавшее, как ты ожидала? Каким умом, познаниями и опытом надо обладать, чтобы сработать настолько ювелирно? Мы говорили об этом не раз, но после Чёрной башни… Мег, ты уверена, что мы до сих пор имеем дело с человеком?
      Хозяйка Волшебного Двора невольно вздрогнула. Анэто выразительно хмыкнул, поморщился, вбрасывая последний импульс Силы в рану недвижно лежавшего воина.
      – С ним всё будет в порядке. Не застывай, родная, идём к следующему.
      – С человеком, Ан… а если он не человек, то кто же?
      Анэто с прежней мрачностью пожал плечами, склоняясь над очередным раненым; из плеча несчастного торчал обломок копейного древка.
      – Подержи, убьём заразу в ране… Мег, я не хочу в это верить, но, если вчитаться в священные книги Спасителя… правда, я их таковыми не считаю… но тем не менее, если вчитаться, – тебе не кажется, что Этлау примеряет на себя одежды Мессии Последнего Дня?
      Мегана покачала головой.
      – Конечно, второе пришествие Спасителя будет означать конец мира и его великую трансформу, отделение чистых от нечистых и труд многих, кто станет приближать этот день, но…
      – Но Этлау неоткуда взять эти способности, – с нажимом повторил Анэто. Руки его так и мелькали над раной – вмешательства сознания не требовалось, заклятия исцеления накладывались словно сами собой. – Неоткуда, кроме как от Спасителя.
      – Или из какого-то нового, совершенно нам неведомого источника магии, – возразила Мегана. – Недаром же им так интересовались в Храме Мечей!
      – С Храмом нам придётся снестись, – досадливо уронил чародей. – Мы так и не узнали, что случилось…
      – Отчего ж «не узнали», – возразила Мегана. – Помнишь того зомби, что прикончили уже после того, как Разрушитель бежал на драконе? Один из ассасинов Храма. Полагаю, что остальных постигла не лучшая судьба.
      – Мег, ты думаешь, я этого не помню?.. Но, рассуждая, я предпочитаю не умножать сущности сверх абсолютно необходимого. Нам ничего не известно о каких-либо иных источниках магии в пределах Эвиала. Нам остаётся допустить, что Этлау или на самом деле пользуется Силой Спасителя в масштабах, совершенно для нас непредставимых, или…
      – Уж не хочешь ли ты сказать, Ан, что Этлау… – помертвела Мегана.
      – Я учёный, исследователь магии, – сумрачно и сухо ответил ректор. – Я стараюсь не плодить новые гипотетические «источники Силы», но, задумываясь об источниках реально существующих, не имею права априори отбрасывать ни один из них. Что, если Этлау на самом деле черпает силу во Тьме?
      – Да нет, нет, Ан, это неправда, это не может быть правдой… он же старается уничтожить Разрушителя, он самый страстный и последовательный его враг…
      – Да? – с угрюмым сарказмом заметил Анэто. – А что, если Этлау просто хочет сам занять место Разрушителя? Что, если Тьма обещала ему власть над миром? Или бессмертие? Или… я не знаю, выход за рубежи Эвиала, если верить моим сумасшедшим фантазёрам-предельщикам?
      – Это совершенно беспочвенно! – заспорила Мегана. – Ты ничем не можешь этого доказать!
      Анэто ухмыльнулся:
      – Мы посмотрим, Мег, мы посмотрим. Придётся тряхнуть стариной и вспомнить кое-что из сугубо теоретических работ по аналитической магии высшего порядка.
      – Ты хочешь и впрямь просчитать, откуда Этлау берёт силу? – У Меганы округлились глаза.
      – Ну да, ну да, только не говори мне, что подобный эксперимент требует уникальных артефактов и строго выдерживаемых условий, – поморщился милорд ректор. – Сам всё знаю. Я ещё по пути сюда потихоньку подговаривал моих мальков. Они обещали сочинить нечто достаточно безумное, чтобы это сработало. И… у меня с собой один маленький белый камешек. С Утонувшего Краба. Он ничего не упустит, когда мы на самом деле поставим такой опыт.
      Мегана только и могла качать головой.
      – Мне давно следовало бы озаботиться этой проблемой, – тихо и зло, сквозь зубы цедил милорд ректор. – Но я дал себе увлечься… иным. Мы не имеем больше права гадать, Мег. Мы должны знать точно.
      – Но Анналы Тьмы…
      – Я помню. Но если что-то противоречит Анналам, нельзя отбрасывать это только потому, что «в книге всё не так». Если я не прав и Этлау действительно просто слуга Спасителя, то… то никто, впрочем, не знает, лучше это или нет. Появление Мессии Последнего Дня означает, между прочим, что этот последний день близок, как бы нам этого ни не хотелось.
      – Но ведь это… великая радость, – пролепетала Мегана. На глаза чародейке наворачивались слёзы. – Это избавление, это… великое… преображение…
      – Ну вот, заговорила, точно девчонка из аркинского монастыря, – поморщился Анэто. – Никогда не разделял этой твоей веры, Мег, и не пойму даже, как ты, рациональная, трезво мыслящая волшебница, можешь до такой степени некритично относиться…
      – Избавь меня от лекций, Ан! – Мегана отвернулась, быстро смахивая слёзы. – Не будем спорить об этом. Иначе только поссоримся. Я сама не знаю, во что и кому я сейчас верю. Обними меня просто, а?..
      …Мало-помалу отряд отца-экзекутора привёл себя в порядок. Убитых и раненых оставили позади. Из лагеря подоспела помощь. Построившись длинной цепочкой, люди ползли вверх по крутому склону, к той самой неприметной щели, откуда начинался путь в глубь Пика Судеб.

* * *

      После схватки и победы воины заметно приободрились. Само собой, преподобный отец-экзекутор не счёл нужным сообщать, что его заклятье сработало совершенно не так, как он на то рассчитывал. Что об этом подумают маги, его, похоже, не заботило.
      Чародеи держались в середине отряда. Мегана и Анэто пробирались рядом – трещина была настолько узкой, что протискиваться приходилось друг за другом. Воины в полном вооружении могли двигаться с большим трудом. Однако проход не становился ни уже, ни ниже; и после нескольких часов показавшегося Мегане бесконечным пути расщелина вывела-таки их в просторную пещеру, стены и потолок которой терялись во мраке. Свет факелов тонул в непроглядной черноте, и люди невольно сбились в кучу, пикинёры выставили копья. Казалось, из мрака вот-вот вновь вырвутся неупокоенные; место для их атаки подходило как нельзя лучше.
      Этлау энергично взялся за командование. Парные патрули обошли пещеру по периметру, доложив, что из неё в самых разных направлениях уходит в общей сложности одиннадцать проходов; двое гонцов отправились назад, в лагерь осадной армии, сообщить, что отряд благополучно достиг коренных пещер. «Достопочтенным господам магам» предложено было оперативно определить, какой именно путь ведёт к Разрушителю. Анэто скривился (правда, так, чтобы этого никто не видел) и нарядил своих чародеев.
      Толком обследовать Чёрную башню маги Ордоса, само собой, не успели. Но главные её эманации были, само собой, подробно зафиксированы ещё во время осады. Именно по этим эманациям Анэто и предполагал организовать поиск.
      И, само собой, нельзя сказать, что чародеи не старались. Анэто повторил заклятье трижды, всякий раз меняя сплетавших его магов (больше одного раза никто не мог выдержать из-за отката), – безо всякого результата.
      – Преподобный, Разрушителя здесь нет… во всяком случае, у нас получается именно так, – развёл ректор руками, когда нетерпеливый Этлау в очередной раз ядовито осведомился, скоро ли господа чародеи окончат свой труд.
      Опять же, против всех ожиданий, вспышки ярости не последовало. Этлау снял наряд фанатика, спрятав его где-то глубоко внутри самого себя. Инквизитор только хмыкнул и пожал плечами.
      – Быть может, заклятия поиска нацелены не совсем верно? Вы ведь брали за основу Башню, я правильно понимаю?
      Анэто и Мегана кивнули.
      – Понятно, я бы и сам так поступил на вашем месте, – согласился инквизитор. – Вопрос только в том, насколько эти заклятия действенны – теперь. Я тоже не могу увидеть Разрушителя… но чувствую, он где-то здесь… впереди… и глубоко. Ничего не поделаешь, пока вы не создадите что-то… более основательное, придётся полагаться на дарованное мне Спасителем чувство пути. Вперёд, братья, вперёд! Закончим дело и выберемся из этой горы как можно скорее! Глубины – не наш мир.
      В тот момент трудно было представить более рациональные слова.
      Отряд двинулся вниз по неширокому тоннелю, крутыми спиралями ввинчивавшемуся в каменные бездны.

ЭВИАЛ. ИМПЕРИЯ КЛЕШНЕЙ

      Для тренированной и привычной к лишениям выученицы Храма Мечей любая дорога легка. Оставив в заложниках Того, Кому вдруг вздумалось тут поименоваться Кицумом, отряд двигался вперёд безо всяких приключений. Хозяева-дуотты, похоже, и в самом деле собирались сдержать слово: верно, подсчитали, что ущерб от возможной схватки окажется совершенно «неприемлем». Ниакрис то и дело косилась на отца, но старый некромант выглядел совершенно спокойным. Дуотты тоже никак не дали понять, что они узнали своего былого «ученика». Возможно, эти сведения остались известны лишь узкому кругу посвящённых.
      Ни воины в ало-зелёных доспехах, ни двое дуоттов-проводников не вступали ни в какие разговоры. Змееголовые указывали дорогу, воины с широкими серповидными клинками шагали по краям дороги, так что отряд шёл, словно под конвоем. Разумеется, даже без Кицума спутники Клары Хюммель разбросали бы эту «охрану», как котят, но чародейка, само собой, подобного приказа отдавать не спешила. Ниакрис, правда, сдерживаться было нелегко. Именно эта отвратительная нелюдь заманила её отца в ловушку, толкнула на страшный путь, заставила его выковывать клинок из собственной дочери. У девушки руки чесались пройтись железным «гребнем» по провожатым, так, чтобы каждое щупальце и каждая чешуйка оказались бы разложены по отдельности, в строгом соответствии со школой допроса, практиковавшейся в Храме Мечей…
      Ниакрис ожидала, что дуотты поведут их какими-нибудь дебрями, едва ли чужакам, да ещё таким, стоило лицезреть вещи, наподобие той чудовищной магической звезды; однако змееголовые этим, похоже, совершенно не озаботились, день за днём двигаясь строго по тракту. И вокруг открывалось очень много интересного…
      Ниакрис увидела большие поселения, где вполне мирно смешивались люди, гномы, гоблины, орки, тролли, огры и прочие расы. Увидела громадные карьеры, где сотни жутковато выглядевших работников (весьма сильно и неприятно напоминавших зомби) без устали рубили камень, тянули вереницы тяжело нагруженных возов. Видела она караваны, вёзшие брёвна или уже напиленные длинные доски.
      А вот городов – обычных, нормальных городов Старого Света – путникам не попадалось. Поселения казались больше похожими на военные лагеря. Никаких тебе рынков или базаров, никаких трактиров и тому подобного. Встречавшиеся на дороге все как один выглядели чрезвычайно серьёзными и не обращали на странный отряд никакого внимания. Редко, очень редко попадались дуотты, однако Ниакрис не заметила, что им оказывались бы какие-то особые знаки почтения. Нет, на господствующую расу они здесь явно не походили.
      Страна казалась плоской и серой. Не оживляли пейзаж шпили соборов и башни могучих замков. И храмов здесь, похоже, не водилось тоже. Только рабочие поселения, только длинные низкие сараи гудящих мануфактур (каждый мало-мальски крупный ручей покрывало множество водяных колёс). Да огромные обозы из сотен гружённых с верхом телег, ползущие на юг, на юг, на юг.
      Ниакрис прошла хорошую школу в Храме Мечей. Она, конечно же, ощущала нависшую над страной незримую сеть; внутренний взор девушки видел эту сеть порою серой, а чаще – бесцветной. Но понять природу этой магии она не могла. Это была даже не смесь известных ей видов волшебства, это казалось чем-то совершенно новым, непонятным и непостижимым. Она искала глазами детей на улицах – но даже маленькие обитатели Империи Клешней выглядели постоянно чем-то донельзя озабоченными и занятыми полезными делами. Они не плакали, не ссорились и даже не играли – кроме самых маленьких. Это внушало некоторую надежду – что здешних обитателей просто обманули или запугали, но не наложили полностью и на всех подавившее волю заклятье.
      Весьма часто то справа, то слева на придорожных холмах виднелись уже знакомые высокие и тонкие шесты, на которых и днём и ночью светились негасимые магические огни. Никто из коренных жителей Империи Клешней не обращал на них и малейшего внимания.
      Погода благоприятствовала путешествию, несмотря на затягивавшие небо серые тучи, время от времени сеявшие на головы странников редкий и мягкий снежок. Горы остались далеко позади, вокруг простирались обширные, чуть всхолмлённые равнины. То тут, то там попадались правильные прямоугольники уцелевших от вырубки лесов, остальное пространство, как видно, занимали скрытые сейчас снегом поля.
      Нельзя сказать, что земля выглядела как-то уж особенно мрачно. Правда, леса здесь совершенно не походили на привычные. Ни одной знакомой породы деревьев, всё сплошь неимоверные, невероятные исполины (и как только выносят натиск сильных ветров?).
      Девушка пыталась сложить воедино всё замеченное. Это странное место, магическая звезда небывалой мощи, которая, если в ней зарубить (а ещё лучше – медленно запытать до смерти) тысячи и тысячи людей, действительно, наверное, способна открыть Эвиал. Но отец прав – для этого требуется невероятная, недостижимая точность геометрических построений. А что, если это страшилище пустят в ход не для того, чтобы пробить считающуюся непроницаемой магическую скорлупу Эвиала? А, допустим, чтобы сокрушить всё и всяческое сопротивление Империи Клешней там, на западе?
      И эти жуткие полулюди, полузомби, с которыми отряду пришлось столкнуться в самом начале пути по землям Левой Клешни?.. Для чего их могли создать, кроме как для войны, непрерывной, долгой и кровавой, с небывалыми потерями, когда силы духа обычных воинов, даже наёмников, могло не хватить? Но опять же – зачем? Дуотты решили наконец-то отомстить за давние поражения? Решили вернуть себе власть над Эвиалом? Это, конечно, самое простое и напрашивающееся объяснение. Но… с дуоттами как раз простые и логичные объяснения не срабатывали. Хитрость этих созданий не имела себе равных. Они не удовольствовались бы простой победой. После Войн Быка и Волка разгромленные дуотты усвоили, что кратчайшим путём к успеху является кривая. Особенно когда у противника стократный перевес в силах.
      Для путешествующих должны были иметься постоялые дворы, однако вместо привычных Ниакрис заведений они увидели просторные строения, где каждому следовало заботиться о себе самому. Денег ни с кого не брали, но и купить ничего было нельзя.
      «Гостям», однако, совсем не приходилось беспокоиться. Весь труд выпал на долю сопровождавших их воинов – которые, молча шагая в строю, не перемолвились друг с другом и единым словом, точно те же зомби. Впрочем, они-то зомби как раз не были – в этом не сомневались ни сама Ниакрис, ни её отец.
      Или, если были, то какими-то уж очень необычными зомби.
      На четвёртый день пути Ниакрис попыталась «шагнуть в сторону», если можно так выразиться. Отряд окружала стена глухого молчания. Все пригорюнились, брели в мрачной тишине и словно бы совсем пали духом. На привалах Клара Хюммель угрюмо полировала рубиновую шпагу, Райна впадала в странное оцепенение, словно засыпая с открытыми глазами, Тави казалась совершенно несчастной и больной, словно увиденное враз напомнило ей о чём-то донельзя неприятном, что она совсем не прочь была бы забыть. Ниакрис попыталась разговорить её, но мельинская воительница только тяжело вздыхала и отмалчивалась.
      «В сторону» Ниакрис шагнула, когда отряд остановился на очередной ночлег. Возле длинных столов по полу возил метлой угрюмого вида гном, чьим рукам куда больше подошёл бы пудовый кузнечный молот. Оба дуотта куда-то исчезли, как они всегда делали на каждой стоянке, молчаливые, словно немые, воины сбились в кучу в своём углу, ни на что не обращая внимания, и Ниакрис решилась.
      – Досточтимый. – Она поклонилась гному, обращаясь к нему на языке Подгорного Племени (основы она заучила ещё в Храме Мечей). – Да будет прочен свод над твоими плечами…
      – Да будет, – прогудел в ответ гном, не переставая орудовать метлой, ловко сгоняя в кучку мусор.
      – Мы странники и чужеземцы…
      – Вижу, – перебил гном. – И говоришь ты по-заморскому.
      – И потому странно мне, что гном, мастер, занимается…
      – Что пол подметаю? Так очередь моя. А завтра Вейссила, он из гоблинов будет. А послезавтра… счас вспомню… Дреара, тролля. От него, правда, толку мало – не столько подметает, сколько столы переворачивает – они ж неуклюжие, тролли-то.
      – Вы меняетесь?
      Гном взглянул на Ниакрис, будто на помешанную:
      – А то. Кому ж охота метлой махать? У меня своя работа есть. И у Вейссила есть. Он по панцирям мастер. Даже от Дреара толку больше, когда он не с метлой, а деревья в лесу валит и просеки расчищает.
      – Гоблин – мастер по панцирям? – непритворно удивилась Ниакрис.
      – Да не по стальным, – снисходительно поправил её гном. – Гоблины – они тварей всяких растят. У тех тварей… э-э-э… шкуры костяные, ну, ровно панцири, понимаешь? Из того и броню делают. Железа если и не крепче, то, во всяком случае, много легче. Ну, чего ещё спросить желаешь, странница?
      Ниакрис быстро оглянулась. А не подсунули ли ей дуотты этого странно словоохотливого гнома? И как вовремя-то скрылись – мол, давай, говори свободно да всему услышанному верь.
      – А что у вас тут все такие… серьёзные, что ли? Даже детвора.
      Гном фыркнул:
      – Сразу видно – заморская ты, странница, непонятливая. Труд великий на нас возложен, до смешочков ли тут? Это ж вы, заморские, ветер один в голове, никак вас не вразумишь. Что мир наш погибает, знаешь? Что Тьма на западе засела и всё сожрать готова – знаешь? Али нет?
      Ниакрис молча кивнула. Краем глаза она видела, что и Клара, и остальные более чем внимательно прислушиваются к их беседе.
      – Так вот, – гном надулся от важности, – мы тут, на закате, первыми на себя ейный напор принимаем. И противустоим, так-скзать. Небось, когда шла, видала шесты такие?.. Во, так и думал, что видала. Тьму это останавливать и назад заворачивать. Вот кабы такие штуки удалось бы по всему Эвиалу понастроить – так мы б эту Тьму в бараний рог бы согнули и на мелкие б куски порвали. Да только у вас за морем – ненормальные все какие-то, не понимают ничего, эх… – Гном безнадёжно махнул рукой.
      – Досточтимый… – осторожно проговорила Ниакрис. – А ты… тебе случалось самому видеть… когда «эти штуки» Тьму заворачивали?
      – Х-ха! – Гном гордо задрал нос. – Спрашиваешь! Видел, конечно. Все видели, от мала до велика. Вихри налетают чёрные, не такие, знаешь, что от ветров бывают, ну, крышу там сорвать или даже телегу унести, – а которые саму землю глотают! И всё, что на ней! Даже гору – что языком слизывают! Не спрячешься, не скроешься, всё сожрут! И кабы не звёзды наши, немалым трудом воздвигнутые да зачарованные, – давно бы уже ничего не осталось. Ни от наших земель, ни от всего Эвиала. Ну, чего ещё спросить-то хочешь, странница? Мне недосуг. Полы вот подмету, да воды натаскать надо, а потом и в кузню пора… Дело, оно, знаешь ли, не ждёт.
      – Спасибо, досточтимый, – поклонилась Ниакрис. – Не смею отрывать тебя от дел и занятий твоих.
      – А, тогда и тебе удачи всяческой, – с явным облегчением уронил гном, принявшись несколько шустрее размахивать метлой.
      Обсуждать случившееся не стали. Как-то уж очень некстати вернулись дуотты, давая понять, что пора собираться в дорогу.
      Дальше на юг стали наконец попадаться города. Странные, с идеально прямыми улицами и словно по линейке выстроившимися деревьями. То же смешение рас, то же мелькание лиц. Не видно было только эльфов. Ни Светлых, ни Тёмных.
      Провожатые-дуотты наконец снизошли до некоторых разъяснений. До порта, где отряд Клары ждал обещанный корабль, оставалось два дня дороги. Уважаемые странники, несомненно, помнят заключённый договор и не позволят случиться никаким неожиданностям. Им предстоит увидеть столицу Империи Клешней и окрестности. Пусть же красота и мощь увиденного навек запечатлятся в их сердцах как зримое свидетельство правильности избранного Империей Клешней пути.
      Ниакрис только мрачно усмехнулась, когда горизонт закрыли циклопического вида ступенчатые пирамиды, поднимавшиеся к самым облакам и высотой способные поспорить с самыми величественными горными пиками Эвиала. Что-то неуловимо знакомое ощущалось во всей этой картине; о нет, конечно же, она никогда не бывала в пределах Империи Клешней, но вид сумрачно загородивших небо рукотворных исполинов, отбрасываемые ими глубокие тени отчего-то навевали мысли, весьма сходные с теми, что владели пламенной Ниакрис, когда она вместе с Красным Монахом пошла на отчаянный штурм твердыни Врага
      Впереди лежало обиталище Силы, могучей и почти что необоримой, Силы, подмявшей под себя обширные земли и теперь жадно тянущейся за новыми.
      Некогда она, Ниакрис, дала бой другой почти такой же Силе, тоже мнившей себя могущественнее всех остальных. Силе, что решила взыскать долг с её отца, да ещё и с неимоверными процентами. Тогда всё это организовали и терпеливо выпестовали (в течение многих лет) хитроумные дуотты – впрочем, наверняка не одни. Кто выпестовал эту мощь, укрепившуюся в заслоняющих небо пирамидах? Хаос? Западная Тьма? Некто третий? Кто?..
      «Я узнаю это, – сказала себе Ниакрис. – И ты, Тави, поможешь мне, сестра. Мне нужен бой, мне нужен враг. И чем страшнее, тем лучше. Такая уж я получилась – отец постарался на славу. А теперь я смотрю на пирамиды, на мрачное небо над ними и радуюсь. Нелепо, глупо и смешно, но это так. Я радуюсь предстоящей схватке, неважно с кем. У нас за спинами весь Эвиал, и это прекрасно, – вдруг подумала Ниакрис. – Оружия нет, но это и неважно – прошедшей Храм Мечей оружием послужит всё, что угодно, вплоть до подобранной на дороге щепки».
      Клара Хюммель, видно, тоже что-то почувствовала. Чародейка повернулась к спутникам, выразительно кивнув в сторону пирамид. Слова не требовались.
      Пирамида. Самой природой созданная, самая устойчивая из форм. Пирамиды нацелены в небо, словно острые копейные навершия. Недаром, не зря Святая Церковь символом своим избрала перечёркнутую стрелу – не смей грозить небесам, не смей целиться в них. Пирамиды надменно смеялись над этими запретами.
      По бесконечным ступеням смертные могут подняться в беспредельные небеса. Разумеется, если построят настоящую пирамиду. Не из каменных блоков, а из тонких заклинаний высшей магии. Пройдя посвящения, они достигнут надземных кругов, а там…
      Кто знает, вдруг подумала Ниакрис, не для исхода ли из Эвиала возводились эти гиганты?
      Отряд постепенно приближался к городу, пирамиды становились видны отчётливее: некоторые, пониже, казались старыми, изрядно потрёпанными временем; другие, куда выше, напротив, гордились идеальными линиями совсем недавно возведённых построек; а когда дорога обежала некрутой холм, открылся вид на исполинский квадрат стороной не меньше трёх лиг, выложенный камнем и облепленный хлипкими деревянными подмостками. Сотни и тысячи человеческих (и не только) фигурок копошились на строительстве, со всех сторон тянулись нитки обозов с гранитными блоками – здесь возводили ещё одну пирамиду, которая, похоже, затмит все остальные. Властителей Империи Клешней, похоже, не волновало, сколько сил или времени на это потребуется. Что ж, если эти властители – дуотты, то понять их можно, живут они очень долго…
      С серого неба опять сеяло снегом, когда небольшой отряд миновал наконец городские ворота. Империя Клешней явно не страшилась никакого вторжения. Столицу не окружало кольцо стен с боевыми башнями, не было ни рвов, ни валов, вообще никаких укреплений. Только ворота, грандиозные, тоже вонзившиеся в небо острой, словно клинок, пирамидой. Узкая щель прохода, взметнувшаяся ввысь треугольная арка, словно кто-то со всего размаха ткнул в бок только что законченной пирамиды исполинским мечом, пронзив её насквозь. Ввысь вели узкие и крутые ступени серого камня, испещрённые непонятными рунами. Ниакрис напрягла память – нет, тут не могла помочь даже школа Храма Мечей.
      – успели поймать её глаза. Бессмыслица какая-то, хотя, конечно, будь у неё достаточно времени, она постаралась бы разобрать написанное – Стоящий во Главе и его помощники уделяли немалое внимание чтению зашифрованных сообщений и древних непонятных текстов. А тут – такое изобилие. Буквы – а возможно, иероглифы – покрывали серые ступени сплошным ковром. В нишах застыли изваяния крылатых зверей; тяжёлые клювы выдавались далеко вперёд, на глаза набегали массивные валики кожи, придавая тварям неприятное, хищное выражение. В иное время Ниакрис не преминула бы постоять подольше у этой пирамиды, посостязаться в твёрдости взора с её крылатыми стражами, но дуотты уже стали проявлять нетерпение, и воины «эскорта» угрюмо сдвинули ряды, недвусмысленно предлагая «гостям» поторапливаться.
      За воротами начался собственно город. Каменные громады домов тотчас надвинулись и справа и слева, вздыбились, загораживая небо. Улицы оказались достаточно широкими, тщательно вымощенными, фасады – разнообразными, но всё вокруг: и тумбы на перекрёстках, и нижние этажи домов, и железные насосы, из которых хозяйки качали воду прямо в вёдра, – всё сплошным ковром покрывали всё те же руны. И через каждые два десятка шагов в нишах застыли те же крылатые твари, отдалённо напоминавшие помесь хищной птицы и какой-то огромной ящерицы.
      Улицы столицы кипели жизнью. Однако в отличие от прочих городов Старого Света здесь не было видно разносчиков, мелких торговцев с коробами или тележками, не мелькали уличные музыканты и клоуны, потешавшие почтеннейшую публику; люди и нелюди спешили по своим делам, и все казались донельзя озабоченными, чрезвычайно занятыми, полностью погружёнными в собственные проблемы; во всяком случае, отряд Клары Хюммель не вызвал никакого особенного интереса, горожане равнодушно скользили по нему взглядами и тотчас отворачивались.
      За всё время пути на улицах Ниакрис не заметила ни одного дуотта, хотя представителей всех остальных рас Эвиала хватало, попалось даже несколько эльфов.
      Чем ближе к центру, тем выше становились дома и шире (а не уже, как можно было бы подумать) улицы. Лавок попадалось на удивление мало, и народ как-то не рвался в них заходить, зато всё больше и больше собиралось вокруг стражи из самых разнообразных народов, причудливо одетых и вооружённых, – разноцветные панцири морских гадов и диковинные, неудобные на первый взгляд в бою косы уже казались чем-то привычным.
      На дуоттов никто не обращал внимания, словно их тут и вовсе не было.
      Ниакрис прислушивалась к разговорам прохожих – конечно, языки изменились, но не настолько, чтобы не понимать. Она знала, что в Эвиале миновали сотни лет, несколько веков, – однако слишком медленно двигалась колымага жизни множества рас, слишком мало настоящих перемен появлялось в их жизни, чтобы потребовать новых слов и понятий. Ниакрис вполне обходилась старым запасом.
      Никто не жаловался на цены, лихоимство или обиды. Никто не хвастался любовными победами и не жаловался на сердечные невезения – слух ученицы Храма Мечей был достаточно острым, чтобы различить даже тихие голоса, когда двое беседующих отнюдь не горят желанием посвящать всех и вся в разговор.
      – Новую звезду не удастся закончить раньше чем через три седмицы…
      – Приношение назначили на эту ночь, ты пойдёшь?
      – Синдики соберутся на рассвете, будет большое… – последнего слова Ниакрис не поняла.
      А вокруг тем временем совершенно исчезли обычные дома. Начались кварталы того, что Ниакрис назвала бы «храмами», – величественные строения с портиками и колоннами, широкими торжественными лестницами, вдоль которых почётной стражей выстроились всё те же крылатые создания с мрачными, зловещими взглядами. Проходя мимо, Ниакрис то и дело ощущала быстрые, болезненные уколы – словно невидимые иглы старались вонзиться ей в виски, добраться до мыслей, поразить сознание. Клара Хюммель, похоже, ощущала то же самое, потому что вдруг прокашлялась, остановилась и обратилась к молчавшим всю дорогу дуоттам:
      – Почтенные… что это за прекрасные здания, которые мы минуем?
      А чародейка сыграла-таки неплохо, мелькнуло у Ниакрис. Интерес получился очень даже неподдельным.
      Дуотты разом обернулись, и, наверное, гримасы на их жутковатых физиономиях должны были изображать любезные улыбки.
      – Мессста… поклонения и очищщщения, – присвистывая и пришепётывая, отозвался один.
      – Работа трудна – ссссдершшшивать Мрак, – согласился с ним другой.
      Глаза Ниакрис чуть заметно сузились. «Как же. Сдерживать Мрак. Так я вам и поверила. Ваша столица пропитана памятью давно пролитой крови и дикого, непредставимого ужаса. Здесь умирали, и умирали не просто так».
      Ниакрис видела много таких мест. Кровь жертв не исчезала. Она оставалась незримым для прочих туманом, лёгкой, наилегчайшей дымкой, предвестником беды и горя – и она действительно притягивала всех, для кого человечина – самое сладкое из яств.
      Прошедшие Храм Мечей не учились специально биться с вампирами и зомби. Ниакрис действовала по наитию, когда шла на штурм твердыни Вра… то есть отца.
      Теперь уже весь отряд затравленно озирался по сторонам. Ну, или почти весь – спокойно шествовала одна лишь царственная валькирия Райна. Её, похоже, не волновали никакие тени прошлого. Она сама, как успела понять Ниакрис, явилась из такой глуби минувших лет, что дочь некроманта, ученица Храма, прожившая, по меркам родного мира, несколько веков, перед ней представала совершеннейшим младенцем.
      А потом кончились и эти «мессста». Перед отрядом раскрылась широкая площадь, не площадь даже, а пространство в несколько лиг, до самого горизонта, где здания послушно расступались перед могучими, выше туч, пирамидами. Все – достроенные, и на бесчисленных ступенях – ни одной снежинки, словно камень специально грели изнутри. Хотя Ниакрис отчего-то показалось, что снег просто брезгует коснуться осквернённых костей земли, силой вырванных из её лона и уложенных в нелепые, тупо нацелившиеся в небо зиккураты.
      Дуотты решили устроить демонстрацию, подумала Ниакрис. Явить свою силу. Пирамиды и впрямь… хороши. Собирать и сберегать Силу, наверное, могут не только начерченные на земле гексаграммы. Вот только неужели всё это – жертвенники? Только огромные? А кого тогда лишать на них жизни? Привозимых из-за моря пленных? Самих жителей Левой Клешни?
      Дуотты впереди, охрана сзади и по бокам – отряд шагал прямо через площадь, мимо циклопических зданий; Ниакрис пригляделась – высоко-высоко над землёй на террасах тянулись ряды узких окон, квадратные проёмы ведущих в глубь пирамиды ходов; и там, на ничем не огороженных галереях, появились какие-то фигуры в коричневых, синих и вдобавок ослепительно белых одеяниях, совершенно не вязавшихся с мрачным камнем угрюмой пирамиды. А в некотором отдалении за отрядом маршировала та самая стража, скопившаяся вокруг, когда Клара со спутниками оставляли позади последние городские кварталы. Стражников оказалось много, никак не меньше пятнадцати десятков, и Ниакрис гордо вздёрнула подбородок в холодной и спокойной уверенности – дуотты и не собирались сдерживать данное обещание. Интересно, неужели они так и не поняли до сих пор, кто такой Кицум и чем может грозить Империи Клешней нарушение торжественно произнесённой клятвы?
      Но пока что напасть на отряд никто не рискнул. Холодные глаза пялились сверху, но и только. Вреда – опять же пока – никакого. Тем не менее Ниакрис повернулась к Тави – и увидела, как названая сестра положила руки крест-накрест на эфесы коротких сабель. Ещё взгляд – Клара Хюммель как бы невзначай уронила правую ладонь на рукоять рубиновой шпаги. Отец?.. Внешне он оставался бесстрастным, но, улучив момент, старый некромант поймал взгляд Ниакрис, залихватски ей подмигнув.
      Все были готовы к бою. Пожалуй, ничуть не обеспокоилась одна лишь Райна, даже после того, как Клара что-то сердито бросила ей на непонятном Ниакрис языке. Воительница только пожала великолепными плечами с достойным истинной валькирии презрением. Враги хотят напасть? Пусть, тем хуже для них.
      Одна пирамида оставалась позади, справа и слева вздымались две другие, ещё выше, и третья, поистине гигантская, чья вершина терялась в низко опустившихся снеговых тучах; в её основании виднелись ворота, и туда, к этим воротам, уверенно направлялись провожатые-дуотты, даже и не думая как-то маскировать свои намерения.
      Клара Хюммель резко остановилась, вскинув сжатую в кулак левую руку; правая так и оставалась лежать на эфесе. Её спутники замерли, как вкопанные. Топавшая по сторонам охрана тоже встала, но скорее растерянно, чем в полной боевой готовности. Дуотты обернулись, словно две одинаковые куклы-марионетки на ниточках хозяина театрика.
      – Ф шшшём ттелло? – осведомился один из них. Акцент делал его голос почти неразличимым. – Натто тфиккаттьсся. Порт ещщщё непплисско.
      – Нет ли какой-то иной дороги? – в тон ему поинтересовалась Клара.
      – Шшшем не усстраиффаетт косспошшу именно эт-тот пут-ть? – ответил на вопрос вопросом другой дуотт.
      – Он ведёт через пирамиду, не так ли? – Все задавали вопросы. Никто не отвечал.
      – Отшшекко шше эт-то фолнуетт косспошшу? – Наверное, голос этого дуотта при других обстоятельствах мог бы показаться даже любезным.
      – Нет ли другой дороги? – Клара в свою очередь проигнорировала вопрос. – Другой дороги в порт?
      – Ес-сли косспошша насстаиффает, Феликкую Пирамитту мошшно оппоккнутть, но этто ссаймётт немало фременни.
      – Наконец-то нормальный ответ, – усмехнулась Клара. – Мы согласны потерять даже и день, но остаться на свежем воздухе. Корабль будет ждать нас, не так ли?
      – Именно такк, – закивали оба дуотга разом.
      – Тогда идём в обход, – решительно закончила Клара. Дуотты не стали спорить, просто повернули вправо, огибая по периметру основание исполинской постройки.
      – Слабаки, – услыхала Ниакрис шипение Тави. – Они боятся наброситься на нас под открытым небом!
      Старый некромант, видно, тоже расслышал эти слова – и только криво усмехнулся.
      – Они не боятся никого и ничего. Они просто сочли это сейчас наилучшим вариантом действий. В противном случае их не остановило бы ничто. Их можно только перебить, ничего иного…
      – Тише! – скрипнула зубами Ниакрис.
      Однако её опасения оказались как будто бы напрасными. Отряд спокойно обогнул пирамиду, и в самом деле потратив на это немало времени, пройдя по узкому ущелью между двумя гигантскими постройками. Впереди вновь разлеглось свободное пространство, чуть присыпанное снежком, когда дуотты внезапно остановились.
      – Прикасссс иссменён, – проскрипел один из них, оборачиваясь к Кларе и её спутникам. – Госсстей надлешшшит препроффотить к праффящщщим и рассспоряшшшающщщимся. Ф Феликую Пирамитгу.
      – Стоп! – Клара, уже не таясь, рванула шпагу. – Такого уговора не было. Хотите снова силами помериться, там недопереведывались, так теперь закончим?! Смотрите, как бы кровью умываться не пришлось!!! Или забыли, сколько мы там ваших уложили в один слой?!
      Оба дуотта долго и молча таращились на Клару, не делая ни малейшего движения. Ниакрис подумала, не сносятся ли они со своими «правящими» и «распоряжающимися», решающими, затевать ли драку прямо сейчас или немного подождать? Но всё равно странно – если уж так приспичило, напасть на отряд дуотты могли сотни раз по дороге – удобных для засады мест попадалось множество. Зачем ждать до самой столицы?
      Ответа на пылкую Кларину тираду так и не последовало. Впрочем, стража тоже отнюдь не рвалась хватать «гостей» под белые руки, таща на упомянутую встречу с «правящими».
      – Мы пройдём сами или пройдём по вашим трупам. – Клара резко тряхнула волосами. Неизменная, как всегда туго заплетённая коса мотнулась из стороны в сторону. – Выбирайте, и выбирайте быстро!
      Отряд уже сжался вокруг неё в один упругий комок. Невозмутимая Райна, не говоря ни слова, крутанула лихую «мельницу» клинком и замерла в позиции, Тави выхватила сабли, Ниакрис и её отец тоже встали рядом, дочь некроманта – в готовности сорваться с места, одним броском оказаться на повозке рядом с дуоттами… и тогда им не поможет сама Западная Тьма!
      – Спокойно… дочка, – произнёс неслышимый для других голос отца. – Клара слишком горяча. А нам надо понять, что тут происходит. Почему пирамида? Для чего пирамида? И почему этим бестиям так надо, чтобы мы обязательно вошли внутрь? Уничтожить нас у них и так была бездна возможностей. Хотя бы тихо отравить, безо всяких размахиваний мечами и метаний молний. Понимаешь меня ?
      Она понимала. У них задача – не просто отбиться и с боем прорваться в порт. Они должны понять. Увидеть собственными глазами, потому что эти пирамиды наверняка не проницаемы ни для каких заклятий.
      – Госпожа Клара, – вслух произнесла Ниакрис, нарочито медленно, плавно и неспешно делая шаг к застывшей с клинком наголо чародейке. – Мне кажется, надо… принять приглашение любезных хозяев. Мы слишком долго шли вместе с ними, чтобы теперь подозревать измену.
      Клара скорчила гримасу, выругавшись на неизвестном Ниакрис языке. Волшебнице явно не улыбалось лезть ни в какие пирамиды. Тем более что на открытом пространстве у небольшого отряда имелись все преимущества – можно использовать самые разрушительные заклятия, не боясь самим оказаться в эпицентре огненного шторма.
      Ниакрис неожиданно поддержала Райна, обычно ни в чём не перечившая «кирии Кларе».
      – Кирия, девочка права. Мы должны заглянуть внутрь. А если… гм… правящие и распоряжающиеся решат-таки нарушить слово, то… – Воительница ещё раз выразительно крутнула мечом.
      Ниакрис не поняла ни слова – она не знала, что Райна обращается к Кларе на языке магов Долины, которого уж точно не могли знать распоряжающиеся тут дуотты, – но интонации обмануть не могли.
      Клара покачала головой, усмехнулась и сказала, не пряча рубиновой шпаги:
      – Что ж, мы, пожалуй, можем согласиться. Моему отряду хочется взглянуть на Великую Пирамиду изнутри.
      – Рассумное решшшение, ошшень рассумное, – одобрил дуотт. – Тем поллее что схффатткка… э-э-э… поффернулассь пы непплаккоприяттно тля топплесстных спуттников косспошши.
      – Это почему? – подбоченившись, с вызовом бросила Клара.
      – Пуссть храппрая косспошша суттит сама, – надменно отозвался дуотт, поведя рукой, словно вычерчивая в воздухе сложный знак.
      По бесчисленным ступеням пирамид справа и слева пробежало лёгкое, мгновенное дрожание, подобно горячему воздуху над раскалённым камнем. Завеса невидимости до последнего момента скрывала десятки и сотни лучников, арбалетчиков и пращников, густыми рядами выстроившихся на серых ступенях. Разнообразно одетые и вооружённые, они все как один тем не менее целились в одну-единственную цель – отряд Клары Хюммель.
      Ниакрис услышала подсердечное ругательство Тави. Воительницы сумели бы уклониться от десятка-другого стрел, но не от нескольких сотен, тем более пущенных не одновременно, а последовательно, десяток за десятком.
      – Тутта, путтьте такк люппессны, – с претензией на галантность заявил один из провожатых-дуоттов.
      Отряд повернул назад. Шли молча, с известной опаской косясь на длинные шеренги лучников. Что, если бы они выстрелили из-под плаща невидимости? Даже Клара Хюммель не успела бы ответить и самым простым заклинанием.
      – Ничего, дочка. Они слишком самоуверенны. Раскрыли своё важнейшее преимущество. Уж больно хотелось покрасоваться. Зато теперь мы знаем, что от них ждать.
      – А ты сумеешь разорвать эту завесу?
      – Попытаюсь, дочка. Помни, я ведь учился у дуоттов. Они об этом, может, и забыли, да я-то ничего не забыл.
      Проход внутрь пирамиды только издалека казался громадной распахнутой пастью. Стоило шагнуть в тень, как стены надвинулись со всех сторон, потолок опустился и отряд очутился в узкой, точно кишка, галерее, ведущей в непроглядную тьму.
      Здесь не горели факелы, вообще не было никакого света. Вблизи от входа на стенах путники ещё могли различить бесчисленные иероглифы, сливавшиеся в сплошной ковёр, но дальше всё скрывалось под покрывалом мрака.
      Как и положено, коридор почти сразу начал ветвиться. Дуотты шагали впереди, указывая направление. Очень скоро угас последний отсвет, воцарилась полная, абсолютная темнота. Идеальное место для ловушек, подумала Ниакрис, крепко зажмуривая глаза и вспоминая уроки Храма Мечей. Его подземелья как раз и были настоящим, почти что бесконечным тёмным лабиринтом, нашпигованным самыми причудливыми ловушками, начиная от простейших поворачивающихся плит и падающих с потолка решёток до магических капканов; там бродили специально отловленные и заточённые бесплотные существа, только и мечтавшие выместить злобу на учениках. Ниакрис было не удивить и не испугать тёмными тоннелями. Дело привычное.
      Однако Клара Хюммель, например, решительно не собиралась во всём покорно исполнять желания хозяев.
      – Досточтимые! – раздался резкий голос чародейки. – Вы забыли свет, а я очень уж неуютно чувствую себя в темноте. С детства её боялась, видите ли. Я бы зажгла небольшой огонёк – для большей уверенности в добрых намерениях наших хозяев.
      Ниакрис не сомневалась, что дуотты не преминут сослаться на какую-нибудь «святость места» или «приказ правящих», однако те как-то уж очень подозрительно легко согласились.
      – Мы не ттуммали, шшто проссстое отсутстфие сфетта мошшет хоть как-то помешшшать таким моккущщестффенным шшароттеям, – не без издёвки добавил один из дуоттов.
      Клара не стала спорить, над головой волшебницы повис шарик яркого солнечного огня. Тьма испуганно метнулась по коридорам, покорно отступая перед натиском света.
      Ничего особенно нового Клара и её спутники не увидели. Те же серые стены, та же бесконечная вязь иероглифов. Время от времени попадались прямоугольные ниши, словно могилы, где застыли статуи уродливых человекоподобных существ со змеиными головами. Дуотты то и дело сворачивали, меняя направление, однако Ниакрис это сбить не могло. Повороты и шаги между ними она считала также естественно, как дышала. И знала, что память не подведёт – как ни разу не подвела она в подземельях Храма Мечей.
      – Значит, более короткая дорога, так? – усмехнулась валькирия, перебрасывая обнажённый меч с одного плеча на другое.
      – Нетт, – удостоил её ответом дуотт, – мы шше наппраффляемсся к оппиталищщу праффящщих, фетть феррно?
      – Кривыми окольными тропами, – услыхала Ниакрис бормотание Тави. Мельинская воительница шагала, держа наготове обе сабли, словно собираясь немедленно драться.
      – Не тревожьтесь, друзья, – обернулась Клара. – Нашим достопочтенным… хозяевам мы нужны живыми. Почему – не знаю, но это так. Иначе они бы ударили уже давно. – Чародейка словно вызывала дуоттов-проводников на открытую ссору – несмотря на то что сзади по-прежнему маршировала многочисленная стража.
      Дуотты сделали вид, что ничего не услышали.
      А потом внезапно, безо всякого предупреждения, без единого слова провожатые вдруг отступили в стороны, и в глаза Ниакрис хлынул яростный багровый свет. Тёмный коридор кончился, отряд очутился на узком, безо всяких перил уступе внутри Великой Пирамиды, и все поняли, почему и отчего она заслужила подобное прозвище.
      Внутри пирамида оказалась полой, до противоположной стены не меньше полулиги, а внизу взор не мог достичь дна пропасти. Над головой косо уходила вверх наклонная грань пирамиды, тоже вся испещрённая выходами, балконами, террасами, уступами, нишами и так далее и тому подобное. Здесь, в отличие от тёмных коридоров, хватало света – цвета свежей крови. Само собой, разглядеть можно было только общие контуры.
      Через пропасть были перекинуты изящно изогнувшиеся арочные мосты, узкие, без ограды и без единой опоры. Арки встречались в центре пустого пространства, где, ни на что не опираясь, словно бы парил в воздухе громадный, похожий на рубин камень, светящийся изнутри. Все мосты вели к нему, серый строительный материал сливался с налитой горящей кровью пламенной каплей, срастался с ней, и тогда начинало казаться – это никакой не камень, а кипящее сердце Великой Пирамиды, где неведомая воля творит недоступные пониманию Смертных заклятия…
      Клара Хюммель нарочито громко прокашлялась.
      – Кажется, нам были обещаны «правящие и распоряжающиеся», – бросила она дуоттам. – Конечно, звать в гости посредством сотен лучников несколько расходится с моими представлениями о радушии и хлебосольстве, ну да уж ладно. Мы пришли. Не стали проливать невинную кровь и последовали совету. И что же мы видим?..
      – Мы фиттим, – бесцеремонно перебил её дуотт, – клаффный ссал нашшей Феликой Пирамитты. Насстанет фремя, и Феликкой станет труккая, сстроящщаясся сейшшас. Но покка – нашши праффящщие сттелали это нетосстойное их моккущщесстфа оппиталищще сфоим томом. Коссти та посслетгуют по моссту.
      – Куда?! – рявкнула валькирия, недобро уставившись на говорившего.
      – По моссту. – Дуотт не моргнул глазом. – Там, на Алом, праффящщие фстреттят косстей.
      – Ага, а меж тем прикажут поднять мосты, если они тут, конечно, подъёмные, – проворчала Райна. – Что ж, змееглавец, мы, конечно, пойдём. Но ты и твой дружок отправятся вместе с нами. И можете не сомневаться, какую бы пакость нам ни подложили эти ваши «правящие», снести тебе башку с плеч я успею. Даже если переживу тебя только на одно мгновение.
      Дуотт промолчал, видно, решил, что отвечать будет ниже его достоинства.
      А Ниакрис мельком подумала, не ошибся ли её отец-некромант в расчётах. И не лучше ли было попытаться прорваться сквозь ливень стрел, но – под открытым небом…
      Однако старый чародей отнюдь не казался растерянным или обескураженным.
      – Ничего другого и не ожидал. Бедняги дуотты мнили себя такими хитроумными и изворотливыми. А на самом-то деле фантазии хватает только на то, чтобы построить хранилище Силы побольше да чтобы закрома ломились, – услыхала Ниакрис неслышимое для других. – Идём, дочка, идём. Они ещё горько пожалеют, что затеяли так с нами играться.
      – Что ты задумал, отец? Что это за красный камень?
      – Полагаю, что жертвенник, хотя до конца ещё не уверен. А нас сюда затащили, несомненно, чтобы на оном зарезать.
      – Что?! Зарезать?!!
      – А ты думала, нам устроят торжественную встречу с хоровыми песнопениями? Конечно, зарезать, и ничего другого дуотты не замышляли. Я только хотел узнать, в какой форме они решили осуществить сие намерение. Теперь вижу. Собственно говоря, отсюда можно уже уходить. Формы ритуальных ножей меня мало занимают. Разве что для коллекции заиметь? – усмехнулся он напоследок.
      – Тогда… сейчас? – Ниакрис замерла. Дуоттов она отправит в пропасть одним движением, и ей даже не понадобится никакого оружия…
      – Нет. Я хочу дотронуться до этого камня. Потому что… помнишь… тогда у меня всё тоже начиналось с капли крови…
      – Отец, оттуда мы и впрямь можем не выбраться. Что, если мосты на самом деле подъёмные?
      – Тогда придётся тряхнуть стариной и вспомнить, как обрывал цепи на барабанах, когда ещё ходил с Костоломами Диаза, – отрезал старый некромант.
      …По узкому, в одну ступню, мосту без перил, мелко семеня, первыми шли двое дуоттов, за ними – валькирия Райна с мечом наголо, потом Клара, следующей – Тави, Ниакрис, и замыкал шествие её отец. Для Ниакрис, после всего пережитого в Храме Мечей, пройтись по узкому каменному мостку над бездонной пропастью было сущим пустяком (ходила вот так, и невесть сколько раз, и по более узким тоже) – а вот как пройдёт отец?.. Однако старый чародей шёл как по ровному, спокойно оглядываясь по сторонам и посматривая вниз, чего избегала делать даже его прошедшая жестокую школу дочка.
      Идти пришлось довольно долго. Хуже всего пришлось Тави; Ниакрис видела, как осторожно ступает её названая сестра; Вольные учили хорошо, но всё же не так, как в Храме Мечей.
      Однако до алого камня все добрались благополучно. Уже стоя на гладкой отполированной поверхности, Ниакрис дерзнула взглянуть вниз.
      Пропасть казалась поистине бездонной, но не оттого, что в её глубинах залегла тьма. Напротив, там всё сияло огнями, там бесилось яростное белое пламя, там плясали языки фиолетового и синего огня, там медленно двигалось что-то раскалённое и текучее, и ещё – там угадывалось слитное движение, мерная работа тысяч и тысяч механизмов. Машины… и магия. Могучая, невероятно сложная, непонятная, трудящаяся над чем-то, чего Ниакрис постичь не могла.
      – Гм, ну и что? – громко проговорила Клара. От Ниакрис не ускользнуло, что голос бывалой чародейки хоть и несильно, но дрожит. Путь через пропасть не дался просто так.
      – Праффящщие сейшшас яффяттся, – торжественно объявил дуотт. Меч Райны по-прежнему угрожающе нависал над шеей нелюдя, но дуотта это, похоже, ничуть не волновало. – Немнокко терппения, соффсем немнокко… Косстям путтет яффлено моккущщестфо праффящщих и фыссотта их замыслофф.
      – Посмотрим, – надменно бросила Клара Хюммель, однако в следующий миг ей пришлось прикусить язык. Потому что внизу через пропасть уже тянулись длинные, складывающиеся, подобно лапам чудовищного насекомого, широкие мосты, сходясь в одной точке строго под алым камнем, на котором стоял отряд.
      В стенах подземелья раскрылись проходы. И по двенадцати мостам к середине потекли двенадцать живых рек. Тави невольно вскрикнула, тотчас впившись зубами в край боевой перчатки.
      Расстояние было довольно велико, тем не менее сгрудившиеся на камне спутники Клары могли рассмотреть и людей, и гномов, и эльфов, и троллей, и огров, и гоблинов, и ещё каких-то злобных карликов. Тащились вместе с ними и чудовища совершенно кошмарного вида, так что сразу и не поймёшь – то ли это звери, то ли разумные существа. Опустившиеся мосты были широки, с надёжными перилами, так что никому не грозила опасность свалиться. Вот только куда ж они все идут?.. там, где сходились мосты, не было ничего, одна только пропасть.
      – Отец?.. Сколько ещё можно ждать?!
      – Они всё равно обречены, – последовал ответ. – Я должен понять, куда ударить.
      Ниакрис не успела осознать, что значит «обречены» – внизу не стояло никаких жрецов с кривыми жертвенными ножами. Что, всех плетущихся по мостам просто столкнут в бездну? Но зачем, для чего?
      – Смотрите, камень! – воскликнула Тави.
      И верно – громадный рубин засветился ярче, внутри метались волны бешеного пламени, хотя поверхность оставалась по-прежнему холодной. Шеренги существ на мостах внизу всё так же влеклись к пропасти в каком-то тупом оцепенении. Передовым рядам до края оставалось не больше десятка шагов.
      К горлу Ниакрис подкатил отвратительный липкий комок. Уж, казалось бы, ко всему привычна, всё видела. Ан нет, оказалось, не всё.
      – Что это значит?! – рявкнула Клара. Остриё рубиновой шпаги застыло у самого горла дуотта.
      – Праффящщие яффляютт мощщь сффою, – невозмутимо ответствовал дуотт, не обращая внимания на сталь возле собственной шеи.
      Девять шагов до пропасти. Восемь. Семь. Ниакрис поняла, что она сейчас или убьёт дуотта, или сама лишится чувств, несмотря на всю школу Храма Мечей.
      – Останови это! – Шпага коснулась коричневой кожи, проколов её. Выступила капля тёмной крови. Дуотт не дрогнул, не попытался защититься.
      – Слишшкком поссттно, косспошша. Феликкая Раппотта путтет заффершшена. Не секкоттня, и не с этой… – Он замялся, подыскивая слово. – Не с этой шшертффой, хотя «шшертффа» – непраффильное понятие…
      Три шага. Два. Один.
      И – это оказалась не Клара и не Ниакрис. Не Райна и не старый некромант. Сабли Тави сверкнули двумя алыми сполохами, однако… голова дуотта не отделилась от туловища, не взлетела в воздух, оставляя за собой косой шлейф крови, – клинки яростно зазвенели, натолкнувшись на невидимую, но непробиваемую преграду. Дуотт отскочил, резко толкнул Клару, та едва удержалась на краю пылающего камня; на помощь кирии рванулась Райна, её собственный меч уже с шипением описывал смертельную дугу. Оба дуотта с удивительной резвостью бросились наутёк по выгнувшемуся мосту, однако какое-то заклятье всё-таки рухнуло – за один шаг до пропасти первые ряды обречённых жертве существ – а там были и люди, и гномы, и многие другие – вдруг замерли, словно у них раскрылись глаза и они только сейчас осознали, где очутились.
      Дикие крики, в которых не осталось ничего человеческого. Так не кричат даже звери, оказавшись на волосок от гибели. Прозрели, похоже, лишь передние ряды обречённых, под ногами у которых уже разверзалась бездна. Задние всё так же напирали, по-прежнему ничего не видя, ничего не понимая.
      Под ногами Клары и её спутников ярко полыхнул камень – словно наслаждаясь неописуемым ужасом и отчаянием оказавшихся на краю пропасти. «Это тоже было задумано? – мелькнуло у Ниакрис. – Может, это не клинки Тави сломали что-то, а дуотты сами «отпустили» в последний миг до предела натянутые вожжи?»
      Тави бросилась было в погоню за двумя удирающими дуоттами, успела дважды – крест-накрест – угостить последнего саблями, но простые стальные клинки лишь бессильно отлетали от незримой брони.
      – Тави! Сестра! – выкрикнула Ниакрис, бросаясь за мельинской воительницей и повисая у неё на плечах. – Назад, назад!..
      Остриё рубиновой шпаги отточенным движением описало в воздухе какой-то сложный знак, Клара Хюммель что-то пробормотала – и вдруг согнулась, словно получив страшной силы удар в живот, выронив оружие и скорчившись от боли. Бежавший последним дуотт повернулся, злорадно расхохотавшись.
      А внизу, на ведущих в никуда мостах, тем временем воцарился полный хаос. Первые три или четыре ряда пришли в себя, отпрянули от края, однако остальные продолжали шагать вперёд, попросту отталкивая и опрокидывая пытавшихся вырваться из ловушки. Кто-то первый – кажется, человек – не удержался, с отчаянным воплем сорвался, повиснув на самом краю; на выручку ему бросился какой-то гном, схватил за руку, но слепо шагавшее сзади существо (Ниакрис таких рас не знала – тело человека, но голова пса) запнулось о гнома, повалилось и камнем низринулось вниз, увлекая за собой и гнома и человека.
      Два вопля слились в один. Три фигуры падали вниз, и в тот же миг рубиновый камень окончательно пробудился к жизни. Ниакрис ощутила неудержимый позыв к рвоте, от низа живота к горлу прокатилась волна дурноты. Камень исторгал могучую магию, вниз, к падающим фигурам рванулись ленты призрачного пламени, обхватывая, подобно щупальцам сказочного кракена, и таща их вверх.
      Что происходило на мостах – невозможно описать никакими словами. За несколько шагов до пропасти лишающее воли заклятье спадало, люди и нелюди начинали метаться, пытаясь пробиться обратно сквозь напирающую толпу. Кто-то, озверев, просто отшвыривал всех с пути, не обращая внимания на то, что не успевшие прийти в себя просто срывались и летели вниз.
      А на месте провала растянулось подобие паучьей сети, где медленно кружились сейчас захваченные щупальцами пламени самые первые жертвы. По сходящимся к этой сети мостам всё так же текли сейчас потоки обречённых. Паутина расширялась, вот её бесплотные края мазнули по мостам, захватывая с собой рвущихся прочь от края несчастных. Вот в сети оказалось уже пять тел… восемь… десяток… полтора – и Ниакрис потеряла счёт.
      Паутина росла, и с её ростом, казалось, увеличивались силы тех, кто слепо напирал на мостах, толкая немногих очнувшихся к пропасти. Теперь уже десятки тел ежесекундно сваливались в огненную круговерть; пламенная сеть с отчаянно бьющимися в ней жертвами начала вращаться, вытягиваясь вверх чудовищным веретеном; Ниакрис и остальные её спутники ощутили, как рубиновый камень вздрогнул, посылая вниз волну испепеляющего жара. Раздавшиеся крики, казалось, способны были обрушить даже своды Великой Пирамиды. Огненные сети тащили вверх обгорающих заживо, вопли не смолкали, словно пламя нарочно жгло так, чтобы мучить, но не убивать слишком быстро. И не было дыма, в котором несчастные жертвы могли бы задохнуться.
      – Что мы здесь стоим?! – срывающимся голосом, пополам со слезами, выкрикнула Тави. – Убьём их всех! Клара! Ты же… чародейка… Долины… ну сделай же что-нибудь!
      Внизу уже не десятки – сотня тел ежесекундно валилась в огненную купель. И по-прежнему – за несколько шагов до края приносимые в жертву обретали полное сознание, успевая понять, что за участь им уготовлена.
      Клара же Хюммель повела себя более чем странно. Ни с того ни с сего чародейка вдруг распласталась на рубиновом камне, прижавшись к нему всем телом и пристально всматриваясь в его пылающую глубину. Кто знает, что она там увидела, однако в этот миг очередь дошла и до самого отряда. Из проходов возле ведущих к рубиновому камню арок стали выныривать фигуры. Воины. Лучники и копейщики. Панцирники в тяжёлом вооружении явно готовились вступить на узкие мостки, стрелки рассредоточивались по уступам вправо и влево. «Интересно зачем, – мельком подумала Ниакрис, – оттуда ведь не дострелишь до нашего камешка…»
      Огонь внизу истачивал тела захваченных сетью, их затягивало под рубиновый кристалл, и жертвы пропадали из вида Ниакрис. Однако камень ощутимо вздрагивал, словно удав, заглатывая очередную жертву.
      – Сейчас увидим, – внутренний голос старого некроманта оставался по-прежнему спокоен и бесстрастен. Бывалый волшебник держался молодцом. Его, похоже, не шибко занимала собственная участь.
      И они увидели. Косо протянувшиеся вверх стены Великой Пирамиды начали бледнеть, истаивать, и стоявшие на рубиновом камне Клара со спутниками словно бы очутились на вершине исполинской горы, с которой можно было окинуть единым взглядом весь Эвиал, от одного Предела Тьмы до другого.
      Западный край мира сейчас являл собою кипящий котёл, каким-то образом поставленный набок и отчего-то не выливающийся. Поверхность мрака вспухала громадными, в лигу поперечником, пузырями, они надувались, содрогались, словно в спазмах боли, и лопались, так что чёрные брызги летели окрест – что означало их падение на все окрестные земли: Правую и Левую Клешни, равно как и на небольшой островок Утонувшего Краба. Достигнув земли, капли превращались в чёрные вихри, воронки смерчей хищно тянулись к беззащитной как будто бы земле; и навстречу им с каждой из многочисленных «звёзд», щедро разбросанных по землям обеих Клешней, поднимались огненные сети, точь-в-точь такие же, как захватывающая сейчас жертвы под рубиновым камнем. Алое и чёрное сталкивалось в короткой, но яростной борьбе, и смерчи гасли, рассеиваясь безвредным серым туманом; угасшими блёклыми обрывками оседали вниз и остатки защитных «сетей».
      А по изогнутым узким аркам прямо к застывшей пятёрке уже бежали воины в алом и зелёном, вооружённые длинными пиками. Несколько лучников пустили стрелы, и – к полному изумлению Ниакрис – наконечники коротко звякнули о полированный камень. Но ни одна не подлетела ближе чем на пять шагов – предупреждение, что ли?
      – Отец, не пора ли нам отсюда?..
      – Гм… кое-какие узлы хотелось бы проследить ещё разок, но… ладно. Можно уходить.