А вечером по приглашению Болгарского посольства ходили с Мариной в Болгарский культурный центр на встречу с главным редактором журнала "Факел" Георгием Борисовым. Это болгарский журнал демократической ориентации, а потому никого из писателей патриотического направления в зале не было, а были только представители противоположной стороны - Евгений Рейн, Д.А. Пригов, Вячеслав Пьецух, Татьяна Бек, Надежда Кондакова с мужем, Олег Хлебников, Олеся Николаева и некоторые другие писатели их круга...
      Бог бы с ними, если бы они просто стояли на иных позициях, чем мы, но ведь они ещё и очень плохо пишут, убеждая при этом читателей, что именно это и есть вершина русской литературы. Опора их творчества состоит почти исключительно в хохмачестве, Пригов вообще вместо того, чтобы читать свои собственные стихи, провыл по-собачьи строфу из пушкинского "Евгения Онегина". То есть возвышать себя они умеют единственно за счет принижения классики. Единственные порядочные (и самые талантливые) стихи были у Надежды Кондаковой. Такое ощущение, что это вообще-то наш поэт, который по какой-то нелепой случайности оказался в прозападно-демократическом стане и только в силу инерции боящийся растопить разделяющее нас отчуждение.
      В общем, мы с Мариной чувствовали себя на этом вечере как-то уж очень неуютно. Съели на фуршете по паре бутербродов и быстренько откланялись. Хотя послать свои рукописи Георги, наверное, надо. Ведь он потому-то и водится со всеми этими Пьецухами и Приговыми, что, похоже, просто не знает о существовании другой русской литературы...
      * * *
      Дома прочитал принесенный Мариной с работы журнал "Слово", который выпускает Арсений Ларионов. Самая интересная вещь в нем - эссе Олега Шестинского о Данииле Гранине, раскрывающее подлую сущность этого человека. Остальные материалы (о Константине Победоносцеве, Великом посте, поморской сказительнице Марфе Крюковой, пребывании Пушкина в Оренбурге и так далее), несмотря на имеющуюся в каждом из них историко-духовную значимость, кажутся уже неоднократно читанными, последнее время материалами такого рода забиты почти все патриотические издания, а потому они начали становиться скучными, что является убийственным для публикующего их издания. Тут нужно либо искать новые формы их подачи, либо как-то тоньше дозировать их количество. Всё-таки литературно-художественный журнал должен в первую очередь представлять читателю СОВРЕМЕННУЮ ЛИТЕРАТУРУ, а уже потом восполнять его пробелы в историческом образовании. А по-настоящему современной литературы в журнале как раз и нет, ибо не назовешь же прозой третьего тысячелетия рассказы, начинающиеся строками: "Мария Васильевна Вострикова, безграмотная женщина, мать четверых детей (все дочери), получила письмо. Писал зять Федор, она поняла это по каракулям, прыгающим во все стороны...", или, скажем, такими: "Сколько лет я собиралась к Юрке в деревню Суслово. Раньше там чуть не полдеревни было родни, а теперь остался он один. И вот я каждый отпуск думала: надо бы к Юрке, брательнику, съездить в Суслово..."
      Увы, но мы сами отдаем в руки писателей-демократов как современные темы, так и современные формы.
      16 октября, вторник. Трудно сказать однозначно - почему? - но вот уже двое суток, как я не могу избавиться от какого-то жуткого пессимизма. Может быть, причиной тому стало затянувшееся непечатание моих рукописей, а может, и бытовые условия - бесконечный вой электродрелей за соседскими стенами, обворованная дача и тому подобное. Хотя я и понимаю, что уныние - это самый тяжкий грех для христианина, но иногда у меня все же случаются такие настроения. Да и как они могут не случаться, когда в душе я твердо убежден, что пишу сегодня лучше всех своих товарищей, а в реальности печатают как раз их, а не меня. Наверное, в силу именно этих настроений у меня и родилось сегодня следующее стихотворение: "Я обращаюсь: "Отче!.." - / Тихо в ответ. НЕ СЛЫШИТ. / То ли обижен очень, / то ли ответ не сыщет. // Я вопрошаю: "Отче, / пули во мраке свищут - / как мне не сгинуть ночью?.." / Тихо опять... НЕ СЛЫШИТ! // Я восклицаю: "Отче! / Видишь - за мной, как сыщик, / тянется грех... Нет мочи / жить, когда Ты - не слышишь! // Уши открой и очи, / дай мне - хотя бы с прыщик! - / счастья при жизни, Отче. / Отче! Услышь мя свыше!.." // ..................... // ...Слышу - то ль многоточье, / то ль это - капли с крыши?.."
      Даже не знаю, надо ли было такое записывать? Наверное, нет...
      * * *
      ...В только что вышедшем десятом номере "Роман-журнала, ХХI век" опубликована большая подборка стихов Володи Шемшученко, которую я туда передавал месяца три-четыре назад. Позвонил ему во Всеволожск, порадовал. Договорились, что 26 октября он подъедет в Москву, чтобы на следующий день выступить у меня на радио.
      * * *
      ...Дочитал-таки роман Андрея Лазарчука "Приманка для дьявола". К сожалению, первое впечатление оказалось верным. Ужасно плохая вещь - чужая по теме, пустая по духу, неинтересная по исполнению... Лучше бы и не читал, так хотя бы продолжал пребывать в уверенности, что он и правда пишет хорошую фантастику...
      17 октября, среда. Сегодня похоронили поэта Виктора Кочеткова - он был в некотором роде моим "крестным отцом" в литературе, так как в январе 1994 года вместе с Валентином Васильевичем Сорокиным принимал меня на проходившем в Москве I Всероссийском Совещании молодых писателей в члены СП. Мы потом несколько раз встречались с ним после моего переезда в столицу, но последние годы он лежал после инсульта дома, и мы не виделись. Увы, не смог я попрощаться с ним и сегодня, так как вынужден был срочно ехать в Литературный фонд России к Переверзину и готовить там документы, необходимые для перерегистрации Самарского отделения Литфонда, директором которого я до сих пор ещё являюсь. Дело в том, что в Самаре сменился начальник областного Управления юстиции, который пытается закрыть областное отделение Литфонда России, так что нужно срочно спасать ситуацию.
      Объяснив суть дела Ивану Ивановичу, я поехал в Правление Союза.
      * * *
      В 17-00, когда я уже собрался уходить, Ганичев собрал секретариат. Помимо текущих и предстоящих дел, обсуждали выход из членов нашего Союза Юры Полякова. Днем ко мне забегал Виктор Широков и оставил свежий номер газеты "Литературная Россия", в которой руководство СП уже шпыняют тем, что от нас уходят лучшие писатели. Увы, но Баранова-Гонченко и Лыкошин даже имени Полякова не могут слышать, а так как большинство других секретарей прислушивается к их мнению, то я был на секретариате фактически единственным, кто выступал на стороне Полякова. Разве что ещё Гена Иванов чувствовал, что мы поступаем стратегически неправильно, не на благо Союзу...
      Понятно, что силы были неравны - и потому Юрино заявление о выходе из членов СП России было принято с каким-то чуть ли не явным удовольствием, хотя в газетную полемику по этому вопросу мы все-таки решили не втягиваться и ничего никому не объяснять.
      Но Ганичев всей этой истории, кажется, все-таки искренне не рад...
      18 октября, четверг. С утра заехал в Президиум Литфонда России и взял приготовленные Переверзиным документы, требуемые для перерегистрации Самарского отделения. Оттуда поехал в Союз, где встретился с возвращающимся из Китая Малиновским. Передал ему сделанные в Сызрани фотографии и взятые у Переверзина документы, потом поговорили о Китае, литературном творчестве и об идее Александра Станиславовича затеять литературную переписку с тем, чтобы её впоследствии можно было издать отдельной книгой. Я сначала легко согласился, а через минуту уже и пожалел - времени и так ни на что не хватает, романы лежат недописанными, статьи недоконченными, тут ещё вчера ввязался с Геной Ивановым в перевод стихов одного лезгинского поэта...
      19 октября, пятница. Сегодня - память об открытии Пушкинского лицея. Меня приглашали выступить в бывшем Дворце пионеров на Воробьевых горах, но на 12 часов дня у меня была назначена встреча в одном издательстве, к часу дня в Союз должен приехать из Калуги мой литинститутский приятель Димка Кузнецов, а к 16-30 обещали привезти домой стеллаж из магазина, так что найти время для выступления оказалось нереальным.
      20 октября, суббота. Провел очередную радиопередачу на "Народном радио", пригласив на неё очень интересного собеседника - почетного контрразведчика, писателя, начальника центра общественных связей ФСБ России, составителя книг "Спецслужбы и человеческие судьбы" и "Кровавый террор" - Василия Алексеевича Ставицкого. Как всегда, передача шла в прямом эфире и было много звонков от радиослушателей.
      По окончании программы я набрался наглости и попросил своего гостя свозить меня на его машине в Загорянку, чтобы забрать оттуда наши вещи с дачи. И до 17 часов мы с ним колесили по ближнему Подмосковью, отыскивая переезд через ж. д. пути, так как загорянский шлагбаум оказался закрытым на ремонт...
      23 октября, вторник. Вчера на работе вдруг ощутил страшную головную боль (такое у меня после полученной в 1967 году черепно-мозговой травмы иногда случается) и понял, что дело идет к первому снегу. Почему-то я чувствую его приближение особенно остро. А потому взял у Светланы Дудченко таблетку баралгина и, выпив её, отправился домой отлеживаться.
      А сегодня утром выглянул в окно и увидел, что весь наш двор покрыт первым радостным снегом. И вспомнил окончание одного из написанных мною лет, наверное, двадцать тому назад стихотворений: "...И старый дворник, дядька хмурый, / рукой поправив свой треух, / ворчал не зло, жуя окурок: / "Ну вот... дождались... белых мух". Марина все время очень жалеет, что я не пишу новых стихов и почти нигде не издаю и не читаю написанных ранее, но все дело в том, что я уже давно перестал ощущать себя поэтом, а потому, хоть рифмованные строки и возникают иной раз в моей душе, я не могу их ни читать, ни печатать, потому что у меня такое ощущение, что я их украл у кого-то другого и сейчас мне скажут: "А ну положи на место, это не твоё!.." Так что пусть уж каждый занимается своим делом...
      * * *
      ...На работу я решил сегодня не ходить, а, почувствовав себя немного лучше, сел к компьютеру и весь день работал - сначала переводил с лезгинского подстрочника поэмы Абдурахмана Курбалиева, потом писал критическую статью для "Литературной газеты", и так далее.
      В 14 часов сходил в ближайшую библиотеку на встречу с Игнатием Белозерцевым - он капитан 1 ранга, подводник, а потому я попросил его написать небольшое предисловие к моему роману о подлодке "Курск", который я написал ещё полгода назад и который - тьфу! тьфу! тьфу! - кажется готово-таки напечатать одно издательство, но оно просит, чтобы кто-нибудь из подводников предварил его небольшим предисловием. Чтобы всем было понятно, что это - не воспроизведение подлинной картины произошедшего в Баренцевом море 12 августа 2000 года, а только художественная версия случившегося.
      Пока ждал Игнатия, прочитал в десятом номере журнала "Новый мир" большую рецензию Михаила Эйдельштейна на мою книгу "Нерасшифрованные послания". Нащипав из каждой моей статьи по удобной для его разгромных целей цитатке, рецензент иронизирует по поводу практически каждого из моих утверждений, хотя при этом отчетливо видно, что самым сильным раздражителем в анализируемой книге для него является моя ориентация на православную этику и особенно - занимающая одно из центральных мест статья о Владимире Солоухине и его книге "Последняя ступень", в которой он размышляет над вечно закрытым для обсуждения "еврейским вопросом".
      Впрочем, как не без основания считают многие писатели, отрицательная критика - это сегодня самая лучшая реклама, и некоторые авторы даже специально заказывают на себя разгромные статьи, чтобы таким образом оказаться в центре скандала и привлечь этим к себе и своим книгам читательское внимание. Так что попробую быть благодарным господину Эйдельштейну - ведь он для меня сделал все это бесплатно...
      * * *
      ...Ну а потом возвратилась из школы Алинка и сказала, что написала рассказ, так что пришлось мне загонять в компьютер, а потом распечатывать ещё и его. Но вещичка для её возраста получилась вполне даже ничего, и самое главное, что мне практически ничего не пришлось при этом дописывать от себя - разве что только исправить ошибки да заменить по ходу дела два-три повторяющихся слова, и всё. Так что привожу здесь то, что у неё получилось, полностью:
      ЛЕСНЫЕ ДРУЗЬЯ
      Рассказ
      Однажды ребята пошли за родниковой водой. Их путь лежал через лес. Когда они вышли на поляну, то из кустов вдруг выскочило что-то серое и ушастое.
      Сначала дети испугались, но тут же - обрадовались. Потому что это оказался их давний дружочек - зайка по имени Пушок.
      Дальше они отправились вместе. Пушок показывал им тропинку, которая быстрее привела их к роднику. Родник журчал, переливался между камнями, словно бы разговаривая с Пушком.
      Набрав воды, ребята собрались было уже идти домой, как тут из кустов вдруг выкатился... ёжик! Он фыркал, поглядывая на бегущих следом ежат, и что-то пытался сказать Пушку, - по-видимому, очень важное. Выслушав ежа, зайка опрометью бросился от кустов на поляну, с поляны - на тропку, а с тропки понесся по полю в сторону села. Дети помчались за ним, ничего не понимая. А ёжик созвал своё семейство, они свернулись клубками и покатились туда, откуда только что убежали ребята.
      Из леса тем временем появился большой бурый медведь... Он шел, ломая на своем пути всё, что попадалось. Видно было, что он очень зол.
      Но ёжики - смело покатились ему навстречу.
      Медведь сделал шаг, другой... Но вдруг наступил на подвернувшихся ему под ноги ежей и, уколовшись, с ревом уковылял обратно в лес.
      Услышав его рев, дети поняли, что Пушок и его друг ёжик спасли им жизнь.
      Потом они долго благодарили своих лесных друзей, угощая их земляникой, брусникой и капустой. Те были очень довольны, а ребята - рады, что даже среди лесных жителей бывают настоящие преданные друзья.
      * * *
      ...Вечером в передаче "Апокриф", которую ведет Виктор Ерофеев, Юрий Кублановский сказал, что сегодня художественная литература во всем мире становится хуже. Похоже, что это действительно так, и что в основе этого явления лежит извечная общественно-политическая формула про то, что "верхи - не могут, а низы - не хотят", суть которой надо понимать в том смысле, что писать свои книги по-новому писатели ещё не научились, а читать написанные ими по-старому читатели уже не хотят.
      Думаю, в этом есть очень большая доля истины.
      24 октября, среда. В сегодняшней "Литературке" - моя статья о романе Татьяны Толстой "Кысь" (ох, и получу я за неё от своих товарищей!) и огромное интервью Саши Яковлева с Владимиром Личутиным. Так что те, кто наезжает на Полякова за его ангажированность демократами, абсолютно не правы - ведь до его прихода в "Литгазету", ни я, ни Личутин, ни другие писатели почвеннического направления сюда и на порог не допускались! А он не побоялся это положение изменить.
      Придя в Правление, я тут же встретил Владимира Личутина и он подарил мне свою книгу "Миледи Ротман".
      * * *
      ...Едва только вернулся домой и открыл дверь в квартиру, как зазвонил телефон - это Сергей Сибирцев спешил сообщить, что он стал лауреатом литературно-театральной премии "Хрустальная роза" и приглашает меня на церемонию её вручения - с тем, чтобы я потом об этом дал информацию в газете. Говорит, что он, мол и не собирался выдвигаться на эту премию, но Сергей Николаевич Есин, будучи членом её жюри, внес его кандидатуру в число претендентов - и в результате премию дали именно ему... А я вдруг почувствовал, что не хочу идти на это мероприятие, так как не смогу там с чистой душой радоваться удаче своего друга, ибо сам рассчитывал получить эту премию, на которую меня за театральный детектив "Алиби нет даже у покойника" выдвигали Самарское отделение Литературного фонда России, редакция журнала "Нижний Новгород", где он был опубликован, и секретариат нашего СП. Я собрал для этого все рецензии, отклики и ходатайства, отдал, как положено, через Кузнецову-Чапчахову в комиссию последние экземпляры журнала, а похоже, что ничего этого было вовсе и не нужно, а нужно было, как я понял, просто иметь в числе членов жюри нужного человека, который бы взял да и "протолкнул" своим авторитетом твою кандидатуру в число лауреатов - вот и вся механика. Дай, конечно, Бог, чтобы я в этом ошибался, тут может говорить и моя скрытая обида, но, боюсь, что я все-таки не очень далек от истины. И дело тут не в том, что я не хочу удачи Сибирцеву - я ничего не имею против его прозы и даже (хотя и не могу сказать, что она мне по-читательски нравится) сам опубликовал о ней большое исследование в "Нашем современнике", но, Боже Ты мой, как же уже надоело это вхождение в литературу с "черного хода"! Я тут все время вовлекаю свою Алинку в разные конкурсы и викторины, к которым то и дело приглашают газеты (к примеру, по разгадыванию кроссвордов, распутыванию головоломок, ответам на литературные вопросы и т. п.), а она мне со своей десятилетней прямотой говорит, что всё это - туфта, никто её ответов в редакции читать не будет, а просто отдадут причитающийся победителю приз кому-нибудь из детей своих друзей или сотрудников и скажут, что они-то, мол, и победили. Я возражаю ей на это как могу, говорю, что, мол, нет, все делается честно, а сам с каждым днем всё отчетливее вижу, что она права, и именно так всё повсюду и происходит - и в конкурсах, которые объявляли производители "Домика в деревне" и "Русского продукта", и в распределении большинства литературных премий, стипендий и грантов (к примеру, грантов "Альфа-бонка" и Московского Литфонда, которые из года в год получают в осном только представители либерального крыла).
      И тут меня спасает от погружения в пессимизм только одно - моя полная внутренняя уверенность в том, что, несмотря ни на какие растащенные по чужим карманам премии, я все равно сегодня пишу лучше всех в России. И не иначе!..
      26 октября, праздник Иверской иконы Божией Матери. От святыя иконы Твоея, о, Владычице Богородице, исцеления и цельбы подаются обильно с верою и любовию приходящим к ней: тако и мою немощь посети, и душу мою помилуй, Благая, и тело исцели благодатью Твоею, Пречистая.
      Аще и в море ввержена бысть святая икона Твоя, Богородице, от вдовицы не могущия спасти сию от врагов, но явилася есть хранительница Афона и вратирница обители Иверския, враги устрашающая и в православней Российстей стране чтущия Тя от всех бед и напастей избавляющая.
      Иверская - это одна из моих самых любимых икон Божией Матери, она столько мне в жизни помогает! И каким-то странным образом она меня всегда сопровождает - где я поселяюсь, там поблизости обязательно оказывается или Иверский монастырь, или чудотворный список с Иверской иконы. А как чудесно она помогла нам с Мариной переехать из Самары в Москву? Она же не просто так имеет второе имя Вратарница, а на самом деле решает, кого впускать в столицу, а кого нет! А мы первый раз подумали о переезде в Москву, когда приезжали из Самары отдыхать в Переделкино и в тамошнем храме увидели чудотворный образ Иверской иконы. Вот мы и попросили её - Матерь Божия, помоги поменять нашу квартиру на московскую. И - ну не чудо ли? - через полгода тяжелейший вариант обмена (3 человека выезжают, 3 въезжают, при этом один из них - несовершеннолетний ребенок) прошел, как по маслу!
      Слава Тебе, Матерь Божия, слава Тебе.
      * * *
      ...Идя по Братиславской улице к метро, увидел такую сценку: некая интеллигентно-изысканная дамочка, собравшись было куда-то ехать на машине, вдруг обнаружила, что капот её новенького "фольксвагена" за ночь полностью загадили своим пометом птицы. Причем остальные машины почему-то стоят чистые, а её иномарку вороны или голуби словно бы выбрали себе в качестве сортира. И вот стоит она, одновременно с состраданием и брезгливостью глядя на своего оскверненного любимчика, и не знает, что делать. А у меня при виде этой сценки вдруг сами собой начали звучать в душе некие куплеты на мотив песенки Миррей Матье "Чао, бомбино, сорри", только от мужского лица: "Насрали птицы на капо-о-о-от. / А я стою - как идио-о-о-от. / То ль рукавом стирать говно-о-о? / То ль делать вид, что все равно-о-о? // Но ведь - засохнет вскоре... / Мало мне, блин, историй... / С Богом я, что ли, в ссоре?.. / Впору - заплакать с горя..."
      И вот теперь весь вечер я пытаюсь себе дать ответ на то, имеет ли это хоть какое-то отношение к творчеству или нет?
      * * *
      ...Днем приехал из Питера Володя Шемшученко, которого я пригласил для своей завтрашней радиопередачи. Заходил также потрясающий своей энергией Слава Дегтев, рассказавший, как он опускает бизнесменов, если те не хотят ему давать деньги на книги. А вечером я узнал, что сегодня умер Петр Лукич Проскурин. (Ему было 73 года и, если не ошибаюсь, то с сентября он был тяжело болен). Я редко видел его в последние годы, так как он как-то отошел от нашего Союза, словно бы на что-то обижаясь, но года три тому назад мы были с ним вместе на Лермонтовском празднике поэзии в Пензе и Тарханах, и очень хорошо там общались и с ним, и Лилей Рустамовной. Надо будет узнать, когда панихида, и обязательно пойти проститься...
      * * *
      (...Почти никогда не перечитываю свои дневниковые записи, а тут вдруг просмотрел только что написанное и даже не знаю, то ль мне себя ругать, то ли смеяться - в одном дневном блоке оказались рядом и молитва, и стихи о говне, и информация о смерти классика современной литературы. С точки зрения стиля, это, наверное, ужасно, но в жизни ведь всё это так и встречается - как в слоёном пироге...)
      27 октября, суббота. С 12 до 13 часов дня я был на радио и провел передачу с Шемшученко - он много пел, читал стихи; потом мы гуляли с ним по Москве, а вечером я узнал, что меня весь день искал Ганичев, чтобы поручить какие-то дела по организации похорон Проскурина. Позвонил ему домой и выяснил, что от меня требуется. Оказывается, надо просто сходить в понедельник в храм Большого Вознесения, что у Никитских ворот, и разузнать там у отца Бориса кое-какие детали предстоящего отпевания.
      28 октября, воскресенье. Марина и Алинка уехали с утра смотреть с Яной её новую квартиру, а я, само собой, тут же засел за компьютер. Первую половину дня писал для "Литературной газеты" статью о бесполезности всей предшествующей русской литературы для постперестроечных поколений, так как она накопила в себе опыт коллективистской жизни, а наше сегодняшнее бытие строится почти исключительно на почве индивидуализма. Основной корпус статьи практически уже готов, но я пока не знаю, чем она должна завершаться. Так что на время отложил её в сторону, чтобы всё хорошенечко обдумать.
      29 октября, понедельник. Утром кормили с Мариной огурцами Алинкину черепаху Ксюху (которую она сама кормить постоянно забывает) и из глубины подсознания опять всплыла мелодия песенки "Чао, бомбино, сорри" с соответствующими данному случаю словами: "...А Ксюха ищет огурцы-ы-ы-ы, / и тычет нос - во все концы-ы-ы-ы, / но ей ни крикни, ни уда-а-арь: / она всего лишь - Божья тва-а-арь. // Что ж ты, подруга, порешь? / Что ты повсюду соришь?.."
      Подобные четверо - (и больше) - стишия идут из меня практически постоянно, Марина с Алинкой даже шутят, что при желании я мог бы зарифмовать и железнодорожное расписание. А я и сам знаю, что мог бы, да вот только - зачем? Игра в рифмы - это ведь далеко не одно и то же, что и настоящая ПОЭЗИЯ, как повторение гамм пианистом - это ещё далеко не МУЗЫКА.
      * * *
      После своего и Ксюхиного завтрака отправился в храм Большого Вознесения, чтобы узнать, всё ли там готово для отпевания Петра Проскурина. Оказалось, что никто ещё ничего не заказывал, так что пришлось мне самому оформить на завтра панихиду и заплатить за неё 500 рублей из своих денег, после чего я поехал в Правление. В 12 часов там как раз началось совещание по проведению прощания и отпевания, которое вел Ганичев и на котором присутствовали я, Числов, Сорокин, Ляпин, Лыкошин, Дорошенко и Сергованцев. Были также Борис Шереметьев из МСПС и Владимир Вьюнник из Московской писательской организации. Ганичев хотел отправить меня сопровождать покойного в Брянск, но я отказался - слишком уж много дел у меня накопилось, я и так их еле разгребаю...
      Взяв у Ганичева деньги за оплаченную мною панихиду, а также - на непредвиденные расходы, я до 16 часов проторчал в Правлении, занимаясь различными делами (отправил информацию о завтрашней панихиде на "Народное радио", передал в "День литературы" свой обзор "Жизнь журналов" и т. д.), а потом поехал в журнал "Континент" за рукописью своего романа "Урок кириллицы", который я им пару месяцев назад давал для ознакомления. Как ни досадно, но самая моя лучшая (по крайней мере - самая виртуозная в отношении формы) вещь им не подошла! Как до этого - не подошла она ни "Нашему современнику", ни "Новому миру", ни "Октябрю". И это при том, что роман выполнен ничуть не хуже, чем "Хазарский словарь" Милорада Павича - со всевозможными филологическими головоломками, подтекстами, зашифровками и прочими постмодернистскими "прибамбасами", но в то же время - и с основательной религиозно-философской и социальной подоплекой. Когда же из нашей литературы уйдет боязнь встречи с нестандартностью?
      30 октября, вторник. Сегодня в ЦДЛ прощались с Петром Лукичом Проскуриным - в почетном карауле у гроба стояли по очереди все писатели, потом были слова прощания, а после этого тело перевезли в храм Большого Вознесения (где венчались Пушкин с Натали) и там состоялось отпевание. Я пошел из ЦДЛ в храм минут на пятнадцать раньше других - доплатил восемьдесят рублей за отпевание и купил для всех наших свечи. А потом подъехал и автобус с гробом, и подошли провожающие.
      Перед началом отпевания ко мне подошла Татьяна Набатникова и сказала, что хочет включить меня в состав Большого Жюри премии "Национальный бестселлер". Я не возражал. Я все равно перечитываю возы книг, так почему бы не делать этого для выявления лауреата? Тем более, что за это обещают ещё и заплатить...
      После окончания службы, гроб с телом Петра Лукича поставили в автобус и повезли на родную Брянскую землю. Хоронить его поехали В.Н. Ганичев, Борис Шереметьев, В. Костров с Галиной Степановной, Женя Шишкин, Вадим Арефьев - всего человек десять.
      После ухода автобуса я зашел в МСПС к Марине, мы у неё в кабинете немного перекусили, попили чаю, а потом пошли в Концертный зал имени Чайковского на выступление Северного народного хора. Из-за каких-то то ли правительственных, а то ли иностранных делегаций милиция перегородила барьерами все подступы к Триумфальной площади, так что нам пришлось дать большущий крюк, чтобы добраться до зала.
      Концерт был хороший, но очень тоскливый по теме - обрыв любви по причине призыва в рекруты. Ну и северный темперамент - это далеко не тот, что демонстрируют участники Кубанского народного хора, который я смотрел во время нашего Пленума в Краснодаре...
      31 октября, среда; память апостола и евангелиста Луки. К 12 часам дня я, по просьбе позвонившего мне накануне Алексея Иванова, отправился в журнал "Литературная учеба" вычитывать верстку поэтической подборки Андрея Расторгуева и моего к ней послесловия, которые я туда дал после поездки в начале этого года в Сыктывкар на республиканский семинар критики.
      Придя в редакцию, узнал, что в предыдущем (пятом) номере они напечатали материалы круглого стола по теме "Движение русской литературы: классика и современность", который состоялся в марте этого года в ИМЛИ и на котором я прочитал небольшой доклад под названием "По былинам сего времени". Перечитав его через семь месяцев, вижу, что он сохраняет свою актуальность и, доведись мне сегодня опять выступать по этой теме, я в нем, пожалуй, не стал бы менять ни единого слова.
      Вот его текст:
      "Говоря о современной русской литературе, на мой взгляд, нельзя - уже просто невозможно! - делать вид, что за последние десять-пятнадцать лет не изменилась сама читательская среда, в которой она сегодня существует. Если не обманывать себя, а честно посмотреть вокруг, то станет видно, что за постперестроечное десятилетие в России выросло совершенно новое поколение, в основу менталитета которого легли уже не сказки Пушкина и не моральный кодекс строителя коммунизма, а мультики Уолта Диснея и наставления Дейла Карнеги о том, как завоевать мир и сделаться миллионером. Может быть, это и покажется кому-то сильным преувеличением, но того народа, который был в России на конец 80-х годов ушедшего ХХ века, сегодня уже больше НЕТ. Посмотрите на своих друзей, родственников, на самих себя, и вы увидите, что мы стали абсолютно другими. Нравится нам это или нет, но в психологии русского человека произошли и продолжают происходить необратимые изменения. Мы становимся все более похожими на людей ЗАПАДНОГО типа: у нас исчезает потребность в общении друг с другом, мы перестаём ходить в гости, почти не пишем друг другу писем, замыкаемся в узком кругу домашних. Более того - мы утрачиваем свою всемирную отзывчивость, о которой когда-то, как о самой характерной черте русского народа, говорили наши классики: два месяца мы преспокойно наблюдали по телевизору, как натовские самолеты бомбили братскую нам Сербию, и в общем-то не сделали ничего существенного для её защиты.
      Есть целая масса других прямых и косвенных признаков, показывающих, что в сегодняшней России происходит такой небывалый процесс, как стремительное изменение КАЧЕСТВА НАРОДА, утрата им одних жизненных ценностей и замена их другими.
      И вот к этому - по сути, уже НОВОМУ - народу наша литература продолжает обращаться на оставшемся от эпохи соцреализма ВЧЕРАШНЕМ языке. При этом я даже не имею в виду саму трактовку таких философских категорий как Добро и Зло, Смысл Жизни, понятие Родины и так далее, речь идет только о художественных средствах, их выражающих. У нынешнего российского читателя, особенно молодого - уже почти стопроцентно КОМПЬЮТЕРНОЕ СОЗНАНИЕ, он воспринимает окружающий его мир как виртуальную компьютерную игру острую, захватывающую, динамичную, но в то же время не требующую от него никакой отдачи душевных сил и никакого сердечного соучастия (а тем более принятия на себя чужой боли). Такова же и та литература, которую он в своем большинстве сегодня читает - то есть то, что ему дают Пелевин, Сорокин, Пригов, Маринина, Ерофеев и другие создатели пустого в духовно-содержательном, но блестящего в формально-стилистическом или сюжетном отношении чтива.