Все рассказы про Ирокезовых

      Он зажмурился, представляя как все будет, и живописал.
      — Поставим парус, и куда ветром занесет, туда и прибудем… Ты знаешь, какие наслаждения на море можно испытать? Неземные!
      Ирокезов старший шевелил бровями с таким видом, словно у него было что сказать, только он оставит свои возражения до другого раза.
      — Вот вы папенька завсегда ворчать начинаете, как куда идти соберемся — «Да нечего там делать, да в гробу я это все видал. Все уже видано-перевидано». А тут так не скажешь — кто знает, куда нас волной да ветром занесет?
      Он запнулся и добавил для убедительности.
      — Роза ветров, понимаешь ли…
      Капля долбит камень. Ирокезов-младший нудил, нудил и в конце концов папаша сдался. Махнув рукой на сына, он сказал только.
      — Твое упрямство, сынок, уже было причиной некоторых несчастий, и, без всякого сомнения, станет причиной еще очень многих. Говорят, что со временем люди умнеют. Тебя это, видимо не касается. Тебе нужна хорошая взбучка.
      Ирокезов младший для видимости согласился и спустя три дня утренний бриз потащил семейную лодку из Амстердамской гавани в любезное его сердцу «неведомое»
      Верный своему фатализму Ирокезов младший закутался в одеяло и уснул. Ирокезов-же старший сел на корму дышать свежим воздухом. Скрипела мачта, хлопал парус, ветер посвистывал в щелях между бочек с солониной… Баркас несся вперед, рассеивая справа и слева от себя тучи брызг.
      Некоторое время Ирокезов старший покачиваясь как китайский болванчик, наблюдал как скрываются за горизонтом шпиль ратуши и мачты кораблей, стоящи в гавани Амстердама, а когда город и мачты скрылись за горизонтом он, достав зрительную трубу, начал разглядывать горизонт.
      Горизонт был пуст, как дыра.
      Пуст так же, как был пуст в тот день, когда Господь отделил твердь от хляби и задумался что же делать дальше…
      Ирокезову стало грустно.
      — Отчего же это мне так тягостно? — начал размышлять Ирокезов папа. — Отчего это у меня такое нездоровое томление на душе?
      Несколько минут он размышлял над причинами обуявшей его тоски, но ничего не придумал и совсем расстроился.
      Сын спал.
      Можно было бы, конечно разбудить его и подраться, но подумал он отложил этот вариант «на потом». Более интересной он признал мысль о рыбной ловле.
      Вскрыв бочонок с солониной он насадил кусок мяса на хороший кованый крюк и и опустил снасть в море… Минут десять он держал веревку в руке, ожидая, что вот-вот она дернится, суля либо диетический завтрак, либо, на худой конец, развлечение, но ожидания не сбылись….
      Тогда привязав веревку к носу лодки, но не утратив оптимизма, сел рядом. Улыбаясь, он представлял какое, вероятно, странное зрелище представляет собой кусок солонины, стремительно летящей над морским дном. Он даже почувствовал желание нырнуть и полюбоваться этим, но опять передумал. Гораздо забавнее было представлять это мысленно. Прикрыв глаза, он вьявь увидел, как стремительно летит во тьме кусок солонины и как, сужая круги, подкрадывается к нему черная, почти невидимая в морской глубине громадная тень…
      Когда лодку рвануло, Ирокезов старший удовлетворенно хмыкнул. Если он и спал, то сон оказался в руку.
      Канат натянулся. Лодка даже немного просела. Ирокезов старший ухватился за нее рукой, пробуя приподнять, но натянутая как струна она не поддалась.
      — Здорова, верно, — подумал Ирокезов. Несколько минут он пробовал бороться с рыбиной, но где там. Рыба была сильна как стихия…
      А в остальном рыба вела себя примерно. Не ныряла, не металась из стороны в сторону. Поняв, что с ней ему не совладать Ирокезов старший потерял к ней всякий интерес — с какой, скажите, стати, обращать внимание на то, что тебе недоступно и даже невидимо. Сперва он даже хотел обрезать веревку, но тот факт, что рыба тащила лодку в ту же сторону, куда ее гнал ветер, утешила его. Не желая долго оставаться на воде, он рассчитывал, что вместе с рыбиной они быстрее доберутся до цели, какой бы странной и далекой она не была.
      Почти так и случилось.
      Только произошло это не через 2–3 дня, как на это рассчитывал Ирокезов старший, а только месяц спустя. Все это время лодка непрерывно двигалась к югу, оставляя за собой градус за градусом, параллель за параллелью.
      Однажды утором Ирокезов старший проснулся от неприятного сна. Ему приснилось, что он участвует в соревнованиях по поднятию тяжестей и вдруг громадная горячая гиря упала ему на грудь, сдерживая дыхание. Он попытался сдвинуть ее, но не мог. Гиря становилась все тяжелее и тяжелее и… он наконец проснулся.
      Когда он открыл глаза, гири у него на груди, конечно, не оказалось, Душный тропический зной окружал лодку трепещущим маревом, а в дрожащем мареве виднелся торчащий из моря остров. Истосковавшийся Ирокезов старший водил глазами по острову, словно языком по леденцу.
      — Ух ты.. — раздалось за спиной Ирокезова старшего. — Знамение….
      Это сын проснулся и увидел остров. Сев за весла он уверенными взмахами повел лодку к острову. Миновав полосу прибоя, он прямо с лодки прыгнул в бурлящие волны.
      — Вода хороша… — сообщил он, отцу вынырнув на поверхность. Тот укоризненно покачал головой.
      — Кто другой на твоем месте земле бы радовался, а ты «Вода! Вода!»
      Осторожно, стараясь не перевернуть лодку, он спустил с лодки одну ногу, потом другую. С легким кряхтением он расправил уставшие члены, утвердившись на дне обеими ногами. Вода тут доходила до пояса. Секунду подумав он упал в воду. Высунув голову, сообщил сыну.
      — Если что и есть хорошего в твоей воде, так это то, что она около берега…
      Сын не стал спорить.
      Приятно мокрые они вытащили лодку на берег. В десяти шагах впереди из белого песка торчали пальмы, дальше от берега их окружал густой подлесок, в котором Ирокезов младший тут же затерялся как вошь в шерсти.
      — Бананы! — донесся его голос.
      — Все бы тебе жрать, — с неудовольствием крикнул в ответ папаша, хотя и сам был не прочь разбавить надоевшую солонину фруктами — О душе бы лучше подумал…
      Сын не замедлил отозваться.
      — Во первых не жрать, папенька, а от цинги спасаться, а во вторых — с чего ты взял, что я о душе не думаю? Знал бы ты, как она у меня бананам радуется!
      Сбросив с плеч усталость морского путешествия, Ирокезовы направились к высившемуся посреди острова жерлу вулкана.
      Дорога шла через лес. Они не придерживались никакой из тропинок, изредка пересекавших чащу в разных направлениях, и шли напролом. Разнообразие растений тут радовало не только глаз, нои брюхо.
      Это был даже не лес — райский сад. Апельсиновые деревья стояли рядом с финиковыми пальмами, бананы светились желтыми пятнами на фоне манговых деревьев. То сдесь, то там около небольших озер и нешироких ручьев заманчиво краснели какие-то ягоды.
      — Ну, что, папенька, — набив полный рот бананово-апельсиновой-абрикосовой массой спросил Ирокезов младший — стоило ли ради этого морем плыть?
      Папаша, запрудивший своим телом какой-то случившийся рядом ручей и превративший его в крошечное озеро аж поперхнулся.
      — Опять ты за свое… Мог бы я тебя понять, еслиб ты сейчас морскую капусту жевал, а то ведь жрешь то все плоды земные… У турецкого султана сад не хуже, а в Версале ко всему прочему еще и приличное общество… Так-то вот.
      Он наклонил куст и губами сгреб в себя пригоршню ягод.
      — Еслиб только в этом дело то и идти надо было бы в Париж или в Константинополь.
      Ирокезов младший очень уважавший французских монархов за утонченность сказал:
      — Да. Версаль… Там нравы, конечно…
      — Там и фрукты, — вернул его к разговору папаша.
      — С твоей-то рожей только Версалям шляться, — нашелся сын. — Посмотри-ка на себя. Зарос-то как…
      Ирокезов посмотрел вниз. Озеро не было зеркально гладким, но он себя и тат знал. Правда у знакомого с детства лица откуда-то появилась борода.
      — А что? Нормально. А побриться — так и вообще отлично!
      Он вышел из воды, встряхнулся. Зажав бороду в кулак, выжал ее.
      — Вообще-то я в таком виде к кому только не ходил… И ничего. Принимали.
      — А к графьям ходил?
      — Ходил.
      — А к графиням?
      Ирокезов старший подумал и признался.
      — Нет, к графиням в таком виде как-то не доводилось.
      — Вот тот-и оно.. — грустно вздохнул сын, вспомнив давнюю свою Парижскую знакомую Жуавиз де Монсекарн. — А может, ты и прав был. Чего это мы сюда приперлись?
      Они продолжили путь, только теперь Ирокезов младший погрустнев шел чуть позади отца.
      — Всю душу растравил, — ворчал отец — Версаль ему теперь подавай, графинь… Сам-то на кого похож?
      Сын в ответна упреки только вздыхал. Наслушавшись вздохов, отец смягчился.
      — Поживем тут, осмотримся, придумаем что-нибудь… Раз земля есть, то и удовольствия будут. Нормальные земные удовольствия.
      Погруженные в воспоминания они вскоре перестали обращать внимание на фруктовое изобилие вокруг себя, а потом как-то сразу в глаза полезли возделанные поля, на которых произрастал маис, батат и маниока.
      — Вот и тут люди живут, — утешил отец сына — А раз люди есть то и брадобреев найти среди них можно.
      Он хохотнул и добавил.
      — И графьев и графинь и наливки графин…
      Они вышли к озеру и пошли по берегу. Загребавший босыми ногами теплый песок Ирокезов младший извлек из него шляпу явно европейского покроя.
      — Эй, папенька! Тут след белого человека!
      Ироккезов старший осмотрел находку и пренебрежительно бросил ее в о воду.
      — Не графская это шляпа. Твой брат, морячок какой-то бедствует… Открыватель земель.
      Бедствующего морячка они обнаружили неподалеку… Как это не странно, но он походил больше на жертву пожара, а не кораблекрушения. Под оторопелым взглядом оборванного и обгорелого моряка они пересекли то ли ручей, то ли небольшую речушку.
      — Слушай, друг! Брадобреи тут у вас есть? — дружелюбно спросил Ирокезов-младший.
      Матрос зачем-то поглядел на небо и сказал, видно обалдев и ничего не понимая в происходящем.
      — Не, мужики, вы чего? Нету у нас никаких брадобреев. Отродясь не было, и сейчас нет. Сами что ли не видите — дико живем!
      Он отчаянно махнул рукой. Было видно, что такая жизнь и самому ему надоела хуже горькой редьки.
      — Зубов не чистим! Умываемся и то через раз, когда пьем. Нет у нас брадобреев! Нет и небудет!
      — Будут, — успокоил его Ирокезов старший, голосом не обещавшим ничего хорошего. — Надо только поискать. Главное правильно вопрос поставить.
      — Это как это?
      — А вот это видел?
      Он показал воспрянувшему духом морячку кулак.
      — Да тут этим никого не удивишь, — отмахнулся тот от демонстрации. — Тут мордобой дело привычное. Одно слово — дикость.
      — Ну, мордобой мордобою рознь, — туманно сказал Ирокезов младший. Матрос только плечами пожал.
      — Ладно… Ты давно тут бедствуешь?
      — Полгода почти
      — Значит, кто тут что знаешь и кого где искать — тоже, — полувопросительно, полуутвердительно сказал папаша. Матрос опять пожал плечами.
      — Да тут и нет ничего. Деревня вон там, — он показал рукой в сторону. — Вон там лес. Во-о-он гора огнедышащая. Вон море. Больше и нет ничего.
      — А пещера с сокровищами? Тебе ее не показывали?
      — Чего? — переспросил матрос. Он наклонился вперед, словно боялся ослышаться. — Чего?
      — Пещеру с сокровищами. Нет? Ну, а ты твердишь все. Тут, брат много чего еще есть.
      Ирокезов старший пошел в сторону деревни. Следом пошел ничего не понимавший сын. Догнав отца, спросил.
      — Какая пещера? Какие сокровища? Кладоискатель нашелся…
      — Какая пещера? Обычная. Раз есть гора, значит, есть и пещера. Сокровищ там, конечно, может и не быть…
      Он обернулся и увидел, как матрос-погорелец побежал следом.
      — Не люблю таких..
      — Он теперь за нами хвостом ходить будет.
      — Ну и пусть ходит. Нужен же нам провожатый.
      Матрос догнал их и пошел, отставая на пару шагов.
      — А вы-то как тут оказались. Потерпевшие что ли?
      — Это от кого потерпевшие? — нахмурился Ирокезов младший. — Обычно от нас терпят..
      — Крушение потерпевшие, — поправился матрос.
      — Нет. Мы по собственной надобности путешествуем, — ответил Ирокезов старший укрепляя подозрения матроса. Опережая другие вопросы, что без сомнения висели у него на языке, сам спросил:
      — А ты как тут оказался? Корабль потопил?
      — Да нет. Капитан с корабля выгнал.
      — Это за что же нынче с кораблей выгоняют? — заинтересовался Ирокезов младший.
      — За буйство. — матрос горделиво приосанился.
      — Ну-у-у-у-у-у? — с ноткой интереса переспросил Ирокезов старший — чего же ты такого натворил?
      — Капитану ногу сломал.
      Интерес к персоне погорельца у Ирокезова старшего пропал, увял, испарился. Он и сам как-то не так давно тоже сломал ногу Магелану, когда тот пытался пройти на своем корабле мимо мыса Бурь без остановки, так что ничего необычного в это не углядел.
      — Тю-ю-ю-ю. Хиба ж це буйство? Це членовредительство! — сказал он. Матрос увял.
      Разговаривая на посторонние темы, они дошли до деревни.
      Крытые пальмовыми листьями хижины стояли кругом. В просветах между стенами было видно, как там мечутся люди.
      — А ихняя порода против нашей помельче будет, — заметил Ирокезов младший, разглядывая мужчин с копьями и дубинами.
      — Расист, — поморщился отец. — Харч тут скверный. Понимать надо. Посмотрел бы я на тебя, проживи ты всю жизнь на ананасах.
      Толпа жителей с дубьем вышла навстречу Ирокезовым. Герои остановились, разглядывая убогих противников.
      — Копья мелкие, дубинки легкие… Может я один их… А? — предложил сын. Ирокезов старший не ответил сыну.
      — Хинди руси бхай бхай, — произнес он волшебное заклинание, однажды крепко его выручившее в стране собакоголовых людей, что находилась на самом краю земного диска.
      Там эти слова чудесным образом разрядили напряженную обстановку, однако тут это не сработало. Мелкими шагами туземцы приближались. Вождь, как и полагалось военачальнику болтался где-то позади.
      — Не достать мерзавца, — сказал Ирокезов старший. — И поговорить-то не с кем…
      — А ты попробуй. Крикни ему, — посоветовал сын, — мало ли… Вдруг да откликнется?
      — Вы, что драться хотите? — спросил Ирокезов старший.
      — Моя твоя не понимай, — ответил вождь. — Моя твоя копьем тык-тык. Потом съедим. Всех.
      — Грамотный, — отозвался ирокезов младший. — Вон как чешет на латыни..
      — Лучше сама костер ходи.
      Чтоб его поняли совсем правильно вождь пальцами показал как надо идти к костру.
      — Мы подумаем, — сказал Ирокезов старший. Он отошел к пальме и поманил к себе морячка.
      — Как звать-то тебя?
      — Ротшильд.
      Ирокезов дальновидно (чтоб не убежал) положил погорельцу руку на плечо.
      — Ну, что Ротшильд, плавать умеешь?
      Тот еще ничего не понял, и смело ответил:
      — Могу.
      — А летать?
      Морячок посмотрел на папашу как на безумца. И отрицательно закрутил головой.
      — Ну конечно, — согласился с ним Ирокезов младший. — Это тебе не миногу за ноги держать.
      — Сейчас научишься, — подтвердил папаша матросские опасения. — Немножко полетаешь, а потом поплаваешь, а когда вернешься, тут все устроится.
      — Зачем?
      — Пещеру с сокровищами только с воздуха и видно. Когда полетишь, смотри в сторону огнедышащей горы. Вон туда.
      Морячек машинально посмотрел туда, куда указывал палец Ирокезова старшего. В этот момент Папаша ирокезов согнул пальму, прислонил Ротшильда к верхушке и отпустил импровизированный метатель. Дерево разогнулось и с коротким воплем «А-а-а-а» где-то на полдороги сменившимся криком «Вижу!» тот взмыл в небо.
      Туземцы как завороженные смотрели за полетом, и Ирокезову младшему ничего не стоило одним прыжком добраться до вождя и вытащить его к папаше.
      — Ну и чья взяла? — спросил Ирокезов старший, не сомневаясь, что у вождя хватит ума дать правильный ответ на правильно заданный вопрос.
      — Твоя взяла, — догадался вождь. — Только твоя отпусти моя. Моя может показать пещеру с сокровищами.
      — А! Твоя моя понимай?
      — Понимай.
      — Пещеру Ротшильду покажешь, а мне от тебя другое нужно. Брадобреи есть?
      — Какой такой брадобрей?
      — Который бороду бреет.
      — А что такой борода?
      Взгляд вождя был честен, без лукавства и коварства. Ирокезов старший посмотрел на мужчин племени и понял, что тут нет брадобреев и никогда не было… Не нужны они тут были. Борода у островитян не росла.
      Делать было нечего. Ирокезов старший отпустил вождя и тот незаметно стал двигаться в своему воинству. Видя расстроенное лицо отца Ирокезов младший спросил у туземцев.
      — Ну и что, думаете это вам так с рук сойдет? На ничего подобного! Я вас научу! Каждый мужчина на острове будет уметь бороду брить. Я вас всех в брадобреи запишу!
      — Ты чего несешь? — мрачно сказал Ирокезов старший. — Какие брадобреи? Да он брить тебя начнет, да не по злобе, а от неумения зарежет…
      — Ничего… Я их научу.
      — Чтоб они друг друга перерезали? И не жалко тебе их? Не остров будет, а покойницкая.
      — А ты их не жалей, папенька. Чего ихх жалеть. Они-то только в прибыли останутся. Брадобрей — хорошая профессия. На века. Я каждому из них такую профессию дам. И найду тех, на ком они без опаски учиться будут…
      Три недели спустя на острове, который впоследствии назовут островом Пасхи, появились первые истуканы, над которыми трудились островитяне, оттачивая свое брадобрейское мастерство.
      А еще несколько месяцев спустя чисто выбритые Ирокезовы вместе с Ротшильдом и его сокровищами отплыли от острова брадобреев, оставив после себя загадочные исполинские статуи и положив тем самым начало банкирского дома Ротшильдов.
 

Пятьдесят шестая история. Нидерланды

      В ту злополучную ночь луны над Голландией не было.
      Именно это обстоятельство и послужило завязкой трагедии, изменившей ход испано-нидерландской войны…
      Ирокезовы вышли из палатки Главнокомандующего, слегка покачиваясь от съеденного и выпитого и тут же попали под дождь. Часовой сделал им «на караул», но герои не заметили этого. Задрав головы вверх, они обиженно смотрели в небо, что решило испортить такой чудесный вечер.
      — Дождь… — сказал Ирокезов младший.
      — Вот это да… — откликнулся папаша и скомандовал. — В укрытие!
      Прогнав часового, они сели под грибок, защищавший того от дождя и ветра и разговорились..
      — А что, папенька, хороший человек наш главнокомандующий?
      — И-и-и-и-и, сынок! — протянул Ирокезов старший, вкладывая в это «и-и-и-и-и» ничем не передаваемый смысл.
      — И правильно! — с жаром согласился сын. — Кремень мужик!
      — Угу, — согласился Ирокезов старший. — дворянин, правда…
      Он прищурил глаз, выражая самую малость сомнения.
      — Ну и что, что дворянин? — спросил сын. — А что дворяне не люди?
      — Люди, — согласился папаша, только кровь у них гнилая, а так все ничего…
      — Дворяне, они разные!
      — И-и-и-и-и, сынок! Опять протянул отец, дававший понять, что уж кого-кого, а дворян он знает как облупленные яйца. В каком-то смысле Ирокезов бы прав, ибо дворянской крови за последнее время пролил не мало. Отдавая дань проницательности Ирокезова старшего нельзя было не отдать должное проницательности самого главнокомандующего, который разбирался в Ирокезовых не хуже, чем сам Ирокезов в дворянах. Прочитав хроники епископа Анжуйского и произведя некоторые наблюдения лично, он убедился, что войны ему без их помощи не выиграть.
      — Да вы прямо герои! — восхищался Главнокомандующий обоими Ирокезовыми.
      — Да, — отвечали они в один голос. — И в огне не горим и в дерьме не тонем. Лишь бы воздуху хватало…
      — Да вам все по плечу! — ахал Главнокомандующий.
      — Это уж как прикажете… — скромно соглашались Ирокезовы.
      — А не взорвать ли вам, братцы в таком случае неприятельский редут? — забрасывал удочку Главнокомандующий.
      — Отчего же не взорвать? — спрашивали Ирокезовы, засучивая рукава, — очень даже можно, ежели пороху в достатке…
      — Выдать им пороху сколько пожелают! — кричал тогда Главнокомандующий и Ирокезовы, получив порох, шли причинять неприятности неприятелю.
      Случалось такое не реже двух раз в неделю, и в этот раз получилось то же самое. Главнокомандующий предложил им взорвать важное вражеское укрепление.
      — Траншея эта мне как кость в горле. Проглотить не могу, а выплюнуть не имею возможности.
      Прознав, что дело опасное, Ирокезовы тут же согласились. Из личных запасов Главнокомандующего им выдали ведро «Рябиновой мальвазии» и две бочки голубого василькового пороха. На прощание Главнокомандующий, слегка смущаясь, сунул Ирокезову старшему объемистую флягу.
      — Да хватит нам, — отказался папаша, кивая на ведро мальвазии, но оказалось, что кое-что не понял.
      — Я тут с колдуном посоветовался. Он рекомендует хлебнуть перед диверсией.
      Ирокезов взвесил флягу в ладони, и ведро внезапно показалось ему не таким уж большим. Он повесил ее на пояс и спросил.
      — Ну, хлебнем мы и чего?
      Оглянувшись, Главнокомандующий склонился к его уху и прошептал.
      — Вы сможете пройти к бастиону под землей.
      Ирокезов старший недоверчиво поднял бровь, но ничего не сказал.
      — Выпив содержимое фляги, вы попадете под землю, — повторил Главнокомандующий, почувствовавший, что герои его не поняли..
      Через его голову Ирокезов старший пересчитал бутылки на только что покинутом столе и пожал плечами. Их было не больше обычного.
      — К чертям что ли? — переспросил Ирокезов младший, и потому более доверчивый. — Помрем?
      Главнокомандующий почесал в затылке.
      — Нет. Так глубоко я думаю не провалитесь… Футов на 8-10 кажется…
      — Это еще куда ни шло… — успокоился младшенький.
      — А хоть и к чертям! — отозвался старший Ирокезов. — Ради хорошего человека хоть к чертовой матери…
      — Герой! — хлопнул его по плечу Главнокомандующий. — Люблю героев!
      — Ура-а-а-а-а, — протяжно крикнули Ирокезовы и покинули палатку.
      Сидя под грибком они за разговором выпили всю отпущенную мальвазию.
      Едва дождь немного перестал Ирокезовы пошли на передовые позиции. Бочки с порохом уже стояли за небольшим холмом. Под ногами хлюпала грязь, последние лучи солнца освещали бастион, а за ним высилась плотина, а за ней шумело море…
      — Ну, давай, папаша, хлебнем колдовского зелья, — потирая руки, сказал Ирокезов младший. Папаша приложился первым. Выпив тремя глотками свою долю, он прислушался к своим ощущениям.
      От горла и вниз, к пупку, скользнула холодная молния, в одно мгновение ставшая огнем. Он на выдохе сообщил сыну.
      — Ром! Ямайский ром! Я в восторге.
      Ирокезов младший, допив остаток, только ахнул. Несколько минут они стояли на постепенно слабеющих ногах и вскоре очутились на земле, у бочек.
      — Что сынок, действует?
      Прежде чем ответить Ирокезов младший несколько долгих мгновений овладевал своими губами.
      — Оказывает влияние, — неопределенно ответил он.
      — А я уж себя и не чувствую! — радостно сообщил папаша.
      — Растворяемся, батя! — бодро сказал сын и упал рядом с бочкой лицом прямо в мокрую жижу.
      — Достиг границы проникаемости, — отрапортовал он отцу. — Стою на грунте.
      — Следую за тобой, сынок.
      Ирокезов младший ерзал в грязи, пытаясь подняться на ноги.
      — Ты, папенька поострожнее. На шею мне не наступи…
      Ирокезов-старший таращился в темноту, стараясь извлечь из этого хоть какую-то пользу.
      — Дьяволы… — выругался он. — Хоть бы головешек нашвыряли…
      Темнота вокруг висела неестественная. Дождь прекратился, но небо затянутое тучами не светилось звездами. В воздухе пахло дымом. Только это и напоминало о том, что где-то существуют еще костры, свечи и факелы и вообще свет.
      — Мокро, папенька! — жалобно сказал Ирокезов младший, уже начавший мерзнуть. Ром не согрел его, а только ударил в голову. Вытащив голову из лужи Ирокезов старший отозвался.
      — Не журись, сынок. Это лечебные почвенные воды. Пойдем?
      Ирокезов младший, однако остановил отца.
      — Подумать надо, батя…
      Ирокезов-старший соглашаясь кивнул. Сын этого не увидел, но понял, что папаша готов его слушать.
      — Провалились мы или нет? — спросил сын.
      Почти минуту Ирокезов старший оглядывался, но облака, высокий горизонт и пол ведра мальвазии обманули его.
      — Так, сынок, — согласился он. — Провалились.
      — А почему дальше не проваливаемся?
      Ирокезов старший топнул ногой и в темноте чавкнуло.
      — Стоим на чем-то…
      — Что значит «на чем-то»?
      — На земле стоим!
      — И не проваливаемся? — ехидно переспросил сын.
      Ирокезов-старший задумался. Что-то тут было не так, чувствовалась какая-то логическая неувязка..
      — Мы стоим не на земле, а на воздухе! — торжественно изрек Ирокезов младший. — Мы теперь воздух как землю ощущаем…
      Несколько секунд Ирокезов старший пытался пристроить эту странную мысль в голове, но у него ничего не получилось.
      — И-и-и-и-и, — сказал он своим прежним тоном, но спорить не стал. Он напрягся, и, выкатив бочку из грязи, покатил ее вперед. Следом загремел бочкой и сын. Они шли, изредка переругиваясь на мертвых языках народов двуречья, пока не уперлись в плотину. В темноте они сбились с пути и траншеи испанцев остались правее.
      — Никак дошли?
      Ирокезов младший ощупал стену рукой. Стена уходила высоко вверх.
      — Точно, папенька, окоп.
      — Какой, к черту окоп, ежели стена вверх идет? — возразил папаша, так и не въехавший в логику сына.
      — Да нет же, папенька! Окоп он воздуху полон, а мы его как стену ощущаем. Понятно?
      Ирокезов-старший недоверчиво высморкался.
      — Не верю я колдунам. Дурит он нас… Я вот даже ветер чувствую… Может быть под землей ветер?
      Но сын сразил его неоспоримым доводом.
      — Да если б мы не под землей были, то нас подстрелили бы давно. Сморкаешься как бегемот в трясине…
      Довод был хорош.
      Положив бочки друг на друга Ирокезов старший поджег фитиль и они пошли обратно.
      — Удивительно, что нам не мешают корни деревьев, — заметил папаша.
      Ирокезов младший обернулся.
      Фитиль светился маленькой звездочкой. Порыв ветра раздували огонь, красной точкой стремительно бежавший к бочкам. Окончательно возвращая все на место, ветер бросил им в лица горсть дождинок, и молния расколола небо на несколько частей. В ее свете Ирокезовы разглядели унылый пейзаж: несколько деревьев, плотину и бочки около нее.
      — Господи! — ужаснулся Ирокезов младший.
      Следующий удар грома заглушил взрыв и рев, вырвавшейся на свободу воды..
      Так была потоплена испанская армия.
 

Семьдесят третья история. Мария Целеста

      Шхуна Глейн, корабль флота её Величества, пересекала Тихий океан, направляясь из Глазго в Иокогаму. Доверху забитый скобяными товарами корабль умудрялся все-таки делать шесть узлов — помогал ветер, упорно дувший в корму. Уже неделю ровным, мощным дыханием он относил корабль все южнее и южнее, к проливу Дрейка.
      Капитан, опытный моряк проплававший уже лет двадцать, не видя необходимости в своем присутствии на мостике поручил команду первому помощнику и спустился в каюту. В теплом уюте он расположился с кружкой грога, но приложиться к нему не успел — в дверях появился вестовой:
      — Корабль слева по борту, сзр!
      С сожалением посмотрев на грог, капитан вышел. На мостике первый помощник доложил:
      — Американец, сэр.
      Капитан усмехнулся — янки… Выскочек из Нового Света он не любил, считая их вех молодыми нахалами, однако, чувства чувствами, а морские законы всегда останутся морскими законами. По фалам потянулись вверх флажки телеграфа. Шхуна приветствовала встречный корабль, но американец молчал. С парусами то раздуваемыми ветром, то безвольно полоскавшимися на реях, он топтался на месте, разворачиваясь к ветру то одним, то другим бортом.
      — Сопляк, — проворчал капитан. — Молокосос.
      Капитан был доволен, что капитан встречного корабля не улучшил его мнения об американских моряках.
      «Глейн» слегка изменило курс, сближаясь с кораблем. Первый помощник, вооружившись подзорной трубой исследовал корабль, заинтересовавший его полным пренебрежением к морским законам. Вскоре он прочел название:
      — Перед нами «Мария Целеста»
      На корабле не было видно никакого движения. Даже в отличную подзорную трубу помощника капитана не удалось найти ни одного из членов команды. Корабль был необитаем как заумленная деревня.
      Суда сближались. Повинуясь капризам ветра «Мария Целеста» повернулась кругом, показывая себя целиком. У рулевого колеса никого не было.
      При всей нелюбви к американским морякам капитан «Глейн» понимал, что они все же моряки. В первую очередь моряки, а уже потом американцы. Никто из моряков на мог, находясь в здравом уме оставить рулевое колесо без присмотра. Если не матрос, то хоть кошка должна была сидеть у штурвала.
      А сейчас там не было никого. Даже канарейки.
      «Глейн» легла в дрейф и спустила шлюпку. Первый помощник и десяток матросов подошли к борту корабля.
      Они обследовали корабль от трюма до марсовой площадки, но ничего не нашли. Ну не то чтоб совсем никого. Нашли канарейку. В клетке. На камбузе весело полыхал огонь. Ветер разносил по кораблю запах кипящего кофе. В котлах, на медленном огне, томилась пшенная каша. Слабый луч света на происшедшее проливало только отсутствие на талях одного баркаса. Было ясно, что люди исчезли совсем недавно, но совершенно не ясно было куда они исчезли…. Помощник крикнул в мегафон:
      — Господин капитан, на судне никого нет.
      На «Глейн» это известие встретили суеверным молчанием. Только второй помощник, образованный человек, шепотом пробормотал за спиной капитана:
      — Пришельцы….
      Капитан усмехнулся наивности молодежи и так же шепотом, боясь накликать несчастье, сказал:
      — Ирокезовы…