— Права птица, права! — удовлетворённо оказал сын отцу. — Пора в Амстердам кочевать.
Ирокезов-младший вспомнил хорошую Амстердамскую баню, и по его телу забегали приятные мурашки.
— Кочевать, дело не хитрое — Ирокезов-старший взглянул на небо, затянутое серыми тучами — Двигатель-то как?
— А что ему сделается? Работает, небось.
Двигатель они законсервировали, как только прилетели. Его, а также мешок пороху, Ирокезов лично затолкал в громадную муравьиную кучу.
— Ты погляди, может его муравьи засидели?
— Фу, папа, — оказал Ирокезов-младший — вечно ты с пошлостями.
Ирокезов старший добродушно захохотал. Он любил иногда вгонять сына в краску. По мнению папаши, это сохраняло тому хороший цвет лица.
Прогнав муравьев из муравейника, Ирокезовы откопали мешок пороха и двигатель.
На самом деле там был не один, а целых два двигателя, но Ирокезов старший считал (и не без оснований), что в сцепке они работали экономичнее, что открывало определенные перспективы. Поэтому он взял с собой не два бочонка пороха и семь бочонков вина, как рассчитывал, а один бочонок пороха и девять бочонков анжуйского.
— Как новый! — констатировал Ирокезов-младший. Вместо ответа Ирокезов старший тряхнул конструкцию. Из двигателя посыпалась труха и муравьиные яйца. Муравьи подхватывали их, и, не давая разбиться, относили в сторону.
— Это сверху, как новый. А внутри может и воронье гнездо оказаться.
— Вороны, папаша — веско сказал сын — в муравейниках не живут.
— Жить не живут, а в гости ходят. Иногда — возразил Ирокезов старший.
— Дурак ты, папа — притворно огорчился Ирокезов-младший. На это Ирокезов старший, оторвавшись от обследования двигателя, ответил:
— А ты, между прочим, плоть от плоти моей.
Тут Ирокезов-младший огорчился уже не притворно, потому что по законам генетики выходило, что и он дурак тоже.
— Оставим это папенька. Ты аппарат лучше осмотри.
Ирокезов старший вытряс из двигателя весь мусор, который пожелал оттуда выпасть и засыпал в воронку пригоршню пороху.
— Отошёл бы ты сынок. Я на второй передаче в высь взмою.
Гдыня прекратил склёвывать муравьев и опять взлетел на берёзу. Оттуда он закричал пожарной сиреной. Мотор, рявкнув, поднял Ирокезова в воздух. Медленно, с большим достоинством, Ирокезов облетел поляну, полавировал среди берёз.
Попугай догнал его и начал кружить вокруг. Ирокезов-младший, понаблюдав немного, стал загонять муравьев обратно. Муравьи возвращались о большой неохотой, вылив в муравейник как компенсацию за беспокойство кувшин медовухи, Ирокезов-младший взглянул вверх, посмотреть как там отец.
Ирокезов-старший превращался в точку и легко уходил в затянутые облаками небо. Через несколько минут он вернулся. Вынув из-за пазухи задремавшего в тепле Гдыню, оказал:
— Холодно и облачность больно плотная, чуть башку себе не разбил.
Проснувшийся Гдыня добавил от себя:
— «Ветер, ветер на воем божьем свете».
Ирокезова младшего эти подробности не интересовали. Его интересовал двигатель.
— Двигатель-то как?
Ирокезов-старший показал сыну большой палец — «Во!».
— А ты говоришь воронье гнездо. Видать, батюшка, не твой я сын.
— Со своей роднёй позже разберешься. Собрал бы лучше вещи.
Вещи собрали быстро, связав их в один огромный узел, и уложили в сетку, сплетённую из лыка. Кое-что из вещей везти назад не следовало бы (Ну скажите, кому в Амстердаме нужны пустые бочонки?) и Ирокезов младший разминаясь и играючи бросал их в метавшегося впереди Гдыню.
Негодующе качая головой Ирокезов-старший пристегнул сетку к двигателю.
— Влезай сынок, время трогаться.
Ирокезов-мдадший влез в сетку. За ним влетел попугай.
— Трогай папаша, только уже без виражей, да и за галками не гоняйся.
— Бога ради — добавил Гдыня. Ирокезов-старший, поправлявший ремни, посмотрел на попугая.
— Что-то попугай у нас стал излишне религиозен последнее время. К раскольникам наверное летал?
— Погоняй папаша — нетерпеливо напутствовал сын — С Гдыней я разберусь.
Ирокезов-старший дёрнул за рычаг и поднялся в воздух. Вслед за ним поднялась и привязанная сеть, в которой сидел сын, и лежали вещи. Набрав высоту, он взял курс на Амстердам.
Внизу проплывали леса, реки, редкие деревушки. Люди выходили из домов посмотреть на знамение.
— Глядите-ко — говорили они — Ирокезовы домой полетели. Видать осень скоро…
Четыре часа полёт продолжался вполне нормально. Ирокезов-старший успешно боролся с обледенением и встречным ветром. Обходя дождевые тучи, они едва-едва спаслись от грозы, в которой чуть было не погиб Гдыня, неосторожно высунувший голову из сетки.
Полёт уже подходил к середине, как двигатель качал барахлить. Время на починку не было. Ирокезов-старший стукнул себя по спине. Мотор, словно прокалившись, заработал сперва с удвоенной, а потом с утроенной и даже учетверенной силой. Перекрывая шум ветра Ирокезов-старший крикнул Ирокезову-младшему.
— Видать, ты все же мой сын… Движок в разнос пошёл.
Спустившаяся ночь укрыла арену воздушной драмы. Через 28 часов Ирокезовы были чёрт знает где. Неизвестно на каком расстоянии от Амстердама. Горючее кончилось и им пришлось садиться в каком-то лесу. Сразу после приземления сон сморил путешественников. Проспав ещё 16 часов. Ирокезов-старший проснулся в отличном расположении духа. Ирокезова-младшего рядом не было.
— Эй, сынок! Не выяснил ли ты где мы и далеко ли до Амстердама?
— Нет ещё — донеслось из кустов, сквозь шуршание бумаги.
— А чего ты там делаешь?
Ирокезов-младший вышел из кустов, неся в руке стебель какого-то растения.
— Маис кушаю, папенька.
— Маис?
Молния сверкнула в мозгу Ирокезова-старшего.
— Знаешь ли сынок где мы? Это же…
Так, задолго до Колумба и викингов, европейцами была открыта Америка.
Двадцать шестая история. Парис и Елена
Что Парис был красавцем, придумали позже.
В действительности дело было иначе — он был одноногим.
Только это и спасло его от мобилизации во время Второй Пунической войны.
Крепкие мужики, запасшись кто чем, пошли громить Карфаген, а Парис остался в родном городе. Деваться ему было некуда, и папаша, служивший там вроде как старостой, пристроил сына на почту.
Выдали Парису старый велосипед, оставшийся еще от 6-ой экспедиции с Фомальгаута и начал он развозись новости. Сразу надо оговориться, что грамотность не входила в число достоинств жителей Трои, и поэтому работы у него было немного. Чаще всего Парис из-за этого сидя на почте, просматривал открытки пришедшие транзитом. Именно здесь судьба и приготовила ему сюрприз.
Однажды на почту пришла письмо для Ирокезовых. Парис оседлал машину и погнал на окраину, где жили герои.
Ирокезовы на войну не пошли. Объяснялось это просто: все кругом знали, что если взять их в долю, то дело кончиться слишком быстро. Бывали уже случаи. Воины-то толком не получалось, а происходило простое избиение противника, да и своим тоже доставалось.
Парис добрался быстро — почтовый велосипед имел преимущество даже перед колесницами сенаторов. Ирокезовы, сидя на гранитной завалинке, занимались мирным делом — ремонтировали пороховые двигатели — исконное свое средство передвижения. Кругом лежали части диковинных механизмов, воняло пороховой гарью.
— Здорово, Ирокезовы! — приветствовал их Парис. — Бог в помощь!
— Бога нет! — мрачно отозвался Ирокезов младший. Мрачность его была вызвана вчерашним проигрышем на скачках. Он лизал ободранный палец и волком смотрел на почтальона. — Чего надо, одноногий?
— Тут вам депеша. — Парис разорвал конверт и остолбенел. С фотографии на него глядела женщина изумительной, ошеломляющей красоты. Золотые волосы, голубые глаза… Ног видно не было, но они подразумевались.
Ирокезов-старший, видя замешательство Париса грубо выдернул из его рук открытку, чем вернул юношу к жизни.
— Кто это? — Спросил ошеломленный Парис. Ирокезов, углубившись в чтение открытки, ответил:
— Тутанхамон 12. Сволочь бородатая. Бомж посмертный — он повернулся к сыну. — Опять пирамиду строить просит.
— Опять в кредит? Да за кого он нас держит? За финикийцев? — спросил Ирокезов младший. — Не поедем, папенька! Его дед нам еще за прошлое должен!
Прочитав открытку Ирокезов перевернул ее и начал рассматривать картинку.
— Елена, жена царя Менелая. — Прочитал тот. — А? Парис? Хороша баба?
Парис в ответ только икнул.
— Хошь женю?
Не смотря на потрясение, разума Парис не утратил. Как разговаривать с Ирокезовым, чтоб добиться желаемого он знал,
— Слабо тебе…
Ирокезов, рассчитывавший услышать «Да» и посмеяться над убогим, стремительно повернулся к почтальону и побурев от негодования переспросил:
— Мне? Слабо?
Судя по тону, которым были произнесены эти слова, за ними должна была последовать прежесточайшая трепка, однако обошлось. Опережая действия Ирокезова-старшего, Парис печально кивнул не свою ногу. Ирокезов враз остыл.
— Черт с ними, с ногами! Знаешь, что у мужика самое главное?
Покраснев, Парис кивнул.
— Покажи! — Потребовал Ирокезов младший.
Парис показал. Ирокезов старший глянул краем глаза и остался доволен.
— Так вот с тем, что у тебя есть, я из тебя греческого героя сделаю! В книги попадешь, в газеты! На. Дарю.
Ирокезов-старший сунул ему в руку открытку с Еленой.
— Через два часа отъезжаем. Иди соберись.
Через два часа из ворот Трои выехали трое. Парис мчался на казенном велосипеде, а Ирокезовы крутили педали самодельного тандема. Заглушая свист ветра Ирокезов-старший то и дело орал что-то вырывавшемуся вперед Парису, но до того долежали только обрывки фраз:
— Я Менелая давно… Сволочь…. Добром не отдаст… Красть будем… Как два пальца….
Ирокезов-младший в разговоре участия не принимал. Сидя позади папаши, он играл не лютне запрещенный к распеванию романс «Любовь гладиатора».
Царь Менелай жил в маленьком городишке из сострадания к которому, история не сохранила его названия. Ирокезовы и Парис прибыли туда только под утро. Оставив своих спутников у одного из знакомых, Ирокезов-старший пошел побродить по городу. Вернулся он быстро и с озабоченным видом.
— Успели вовремя. У тебя оказывается есть конкурент.
— Ноги! Сколько у него ног? — спросил Парис мерявший всех одной меркой и заплакал, не дожидаясь ответа.
— Дались тебе его ноги… — Поморщился Ирокезов старший.
— Что за конкурент? — поинтересовался Ирокезов — младший.
— Черт его знает. Какой-то Гамлет. Принц Датский.
— А-а-а-а — протянул сын — А нам он ничего плохого не делал?
Ирокезов-старший пожал плечами.
— Ну, значит, не успел еще, — успокоил свою совесть Ирокезов — младший. Они немного помолчали.
— Странные у них тут нравы — удивился вдруг неожиданно пришедшему озарению Ирокезов-младший. — Женщина замужем, а у нее столько поклонников…
— Азия — меланхолично откликнулся Ирокезов-старший. — Чего ж ты хочешь?
Парис упал духом. Принц, да еще с обеими ногами? Такого барьера ему не перепрыгнуть.
Увидя, что дух Париса упал ниже плинтуса, Ирокезов-старший пришел в себя.
— Не робей, одноногий. Как обещал, так и сделаю.
Красть Елену решено было ночью….
Подойдя к дворцу налетчики столкнулись нос к носу с призраком.
— Никак туман? — спросил Ирокезов-младший.
— Я призрак, — с достоинством ответило приведение.
— Чей же? — поинтересовался вежливый Парис.
— Тень отца Гамлета, — отрекомендовался фантом.
— Будешь под руки лезть — перекрещу, — пообещал Ирокезов-старший, заопасавшийся, что призрак начнет вредить. Призраков он не опасался, а вот вредителей…
— Я посмотреть пришел — робко возразил призрак.
— Без сопливых обойдемся? — спросил Ирокезов у сына. Подумав, тот кивнул.
— Обойдемся.
— Видишь — обойдемся…А подглядывать будешь — все одно перекрещу!
Ирокезов начал злиться.
— Тьфу на вас, — обиделся призрак. — Мне самому их отношения вот где.
Он чиркнул ладонью по горлу.
— Это меняет дело — пошел на попятную Ирокезов-старший. Одним взглядом оценив возможности нового помощника, он дал ему задание напугать стражу.
— Пугать до смерти. В плен не брать!
— А потом?
— А потом — суп с котом — туманно ответил Ирокезов. — Что ж мне тебе все секреты открыть?
Что будет потом он и сам не знал. Призрак угукнул, и взлетев, поплыл к караульному помещению. Через секунду там раздался крик ужаса, и все стихло.
— Готово, — призрак призывно замахал рукой из чердачного окна.
— Молодец папаша, — восхитился Парис. — Экая диковина. Без рук, без ног, а ворота отворяет.
Ворота и в самом деле были распахнуты настежь. Похитители быстро пробрались к покоям царицы, сея на своем пути хаос и разрушение. Но около дверей спальни их остановил свирепый окрик.
— Стой! Бросай оружие! — крикнул старый и злобный самурай Го, чудом уцелевший после взрыва на Фудзияме.
Рядом с ним стоял молодой Тю-Мень, внучатый племяник того самого Тю-Меня, который погиб при разрушении Фудзиямы. Тю-Мень со значительной скоростью демонстрировал приемы карате и борьбы борицу.
— Эй, Го, — сказал Ирокезов старший. — Зачем ты связался с этим дураком?
Го в ответ тонко оскалился:
— Да. Он не умен, но ашиваза его хороша!
В эту секунду из-за закрытой двери мужского туалета появился отец Гамлета и оглушительно свистнул в ухо старого самурая. Го сказал «ох» и упал, выронив отлично заточенную катану. Воспользовавшись его замешательством, Парис и Ирокезов-старший проникли в спальню, выломав дверь кулаком.
Елена мирно спала и тихонько храпела во сне.
Парис попытался полезть к ней с поцелуями, но Ирокезов остановил его
— Ты куда это? Ты женись сначала!
Зажатый мощной рукой Ирокезова-старшего почтальон колыхался в воздухе, не достигая ногами изукрашенного мозаикой пола.
— Ну как? Брать будешь? Завернуть?
Парис почувствовав, что желанный час близок закивал и начал сноровисто скатывать суженную в одеяло. Взвалив узел на плечи, проворно ринулся к двери…
Через минуту они уже нажимали на педали, стремительно уносясь навстречу новому витку истории.
Два дня спустя разгневанный Менелай осадил Трою.
Так началась долгая Троянская война.
Двадцать девятая история. Марафон
Ирокезовы отлично знали свои силы, и не стесняясь применяли их где попало. Иногда это шло на пользу окружающим, иногда во вред.
Последнее, конечно, случалось гораздо чаще, ибо интересы Ирокезовых редко совпадали с интересами человечества. При своём поистине сказочном могуществе Ирокезовы вполне могли стать чьими-нибудь королями, царями, императорами, но это не прельщало ни отца, ни сына. Когда-то давним давно Ирокезов-старший так ответил депутации индийских мудрецов тщетно уговаривавших Ирокезовых взять власть в свои руки и облагодетельствовать человечество вечным миром.
— А на хрена это все?
Мудрецы действительно были умными людьми, и поэтому разговор быстро закончился.
Как человек действия Ирокезов старший не любил однообразия и тем более не любил однообразия безделья, а став чьим-нибудь повелителем он неминуемо стал бы бездельником.
Конечно, были минуты безделья и у Ирокезовых — отдых нужен даже всесильным. Желая отдохнуть, Ирокезовы отправлялись обычно в какой-нибудь приморский городок, где веселились до тех пор, пока тяга к перемене мест не бросала их по миру.
Но, даже оставаясь на отдыхе, Ирокезовы совершали деяния, влияющие на ход мировой истории.
В то знаменитое лето 490 года до нашей эры Ирокезовы отдыхали на побережье Средиземного моря, в селении неподалеку от греческого городка Марафона. Дни отдыха были похожи один на другой как щенки одного помета. Почти весь день герои проводили на берегу, поглощая солнечные лучи и йод. Загар хорошо приставал к северным телам Ирокезовых и поэтому к исходу третьей недели они загорели так, что совершенно сливались цветом с рыжим песком.
Однажды утром Ирокезова-старшего разбудил топот ног и лязг металла. Под окнами шло войско. Мрачные бородатые греки шли к морю, на Марафонскую равнину. Злой спросонья, с мутными глазами, Ирокезов-старший высунулся из окна.
— Другого места не нашли? Топаете тут… Спать не даете…
Обращаясь к командиру, закованному в панцирь и нещадно сверкавшему на солнце, сказал:
— Эй ты, дерьмо в жестянке, уйди пока рога не обломал.
Войска быстро свернули на параллельную улицу. Ирокезов-старший закрыл окно, лег на правый бок, но уснуть уже не смог. Сон пропал, словно гоплиты унесли его на кончиках пик. Поворочавшись в постели Ирокезов растолкал сына.
— Сынок, тут нынче войско прошло. Не слыхал куда?
Не выспавшийся сын помотал головой.
— Папенька! — укоризненное сказал он — Ты же знаешь, ежели я проснусь, то уж не усну, хоть стреляй в меня из огнемета. А?
Ирокезов-старший смущенно почесал ухо.
— Ну, извини. Все одно когда-нибудь просыпаться придется.
День было решено провести по старому распорядку. Через полчаса, с привычным грузом за плечами, они вышли из города, направляясь на пляж. Этот пляж Ирокезовы облюбовали давно. Каждый день из трех прошедших недель они приходили сюда, неся за плечами амфору с виной и корзину еды. Это был и завтрак, и обед, и ужин. День проходил незаметно в воспоминаниях из богатой происшествиями жизни, в поучениях Ирокезова-старшего.
Мягко говоря, пляж этот был малолюден, а если называть вещи своими именами, то человек на нем был такой же редкостью, как и счастливый понедельник. Однако в этот раз, поднявшись на дюны, они увидели два стоящих враг против врага войска.
Персы против греков.
Между ними была полоса песка, свободная от людей, своего рода демилитаризованная зона, шириной метров 300. Оживленно обсуждая вооружение и шансы сторон на победу, Ирокезовы прошли между войсками на свое обычное место. Их конечно сразу узнали. В недрах персидской армии возникло замешательство. Греки, желая внушить персам, что Ирокезовы пришли на берег не просто так, а с коварным умыслом, загремели доспехами приветствуя могучих героев, но Ирокезов-младший погрозил им кулаком и шум стих.
Это приободрило персов, начавших уже было эвакуировать ставку шахиншаха.
Видя безразличие Ирокезовых, персы стали строиться для атаки. Наши герои едва успели расположиться, то есть закопать амфору в песок и растянуть тент над головами, как войска за их спиною сошлись. Некоторое время Ирокезовы смотрели на побоище, но солнце и голод брали свое — они сперва искупались, а затем вылезли на берег загорать. Растянувшись на горячем песке с закрытыми глазами они слушали шум битвы, время от времени обмениваясь мыслями о превосходстве колющего оружия перед рубящим.
Собственно исход битвы был предрешен. Персов было много. Слишком много. Много больше, чем греков и перевес в битве постепенно склонялся на их сторону. Грекам было понятно, что спасти их может только одно. Необходимо было лишить персов командования и тогда многочисленное войско станет неуправляемой толпой, и чем больше эта толпа, тем сложнее будет ей управлять.
Пока шла битва, Ирокезовы еще разок окунулись в море, но потом солнце разморило их, и они начали задремывать. В тридцати шагах от них, вокруг растянутого тента лилась кровь, но героев никто не беспокоил.
Видя это, шахиншах перенес свою ставку поближе к месту отдыха героев. Увидев это Мильтидат, командующий греческими войсками, вызвал к себе Виктора Фидипиида.
— Слушай, Виктор. Возьми с собой тридцать человек и постарайся свернуть голову шахиншаху. Только очень постарайся. Хорошо?
Огонь боевого безумия зажегся в глазах Фидипиида. Протяжно крикнув команду, он, не разбирая дороги, бросился на персов. Глаза его были устремлены на шатер шахиншаха. Кратчайшим путем, словно выпущенная из лука стрела, он полетел вперед, не заметив, что этот путь пролегает как раз через ногу Ирокезова-старшого, цветом своего загара совершенно слившего с песком.
Крик Ирокезова на секунду заглушил шум побоища. Битва остановилась. Ирокезов-старший стоял на одной ноге, потирая другую с изумлением смотрел на грека, пригвожденного ужасом к песку.
— Ты кто такой? — тоном, не обещавшим ничего хорошего, спросил его Ирокезов-младший поднимаясь с земли.
Поняв, что за этим последует, Фидипиид бросился в толпу, стараясь скрыться среди людей. Страх его, однако, был так велик, что все перепутав, он бросился в толпу персидских воинов. Ирокезов-старший зарычал и бросился за ним следом. Персы бросились в рассыпную. Войско обуяла паника. Фидипиид, охваченный страхом, бегал в рядах персидской армии, привлекая собой, как громоотвод молнию, Ирокезова-старшего, а тот безжалостный, как угольный комбайн в забое, бегал за греком оставляя за собой широкие как просека, свободные от всего живого полосы песка. Увидев это, греки воспрянули духом и бросились на врагов.
— Дави их братцы! — кричал Мильтидат. — Дави! Выдавливай! Так дави, чтоб назад не влезли!
Он махал мечом с такой скоростью, что временами, словно боевой вертолет, поднимался над Марафонской равниной.
Персы побежали, но Ирокезов не обращал на это внимания. Сея смерть на своем пути, он гнался за увертливым греком. Поняв, что в толпе ему не спрятаться тот бросился в город.
Воин бежал с изумительной скоростью.
Ирокезов-старший даже полюбовался легкостью его бега. Против всех уставных требований он бросил копье и щит и бежал налегке. Оглохший от грохота битвы Ирокезов бежал следом, взывая к нему:
— Как твое имя, мерзавец? Как тебя зовут?!!
Грек бежал быстро, но все же не быстрее звука. Рев Ирокезова настигал его, и тогда он оборачивался и жалобно кричал в ответ:
— Виктор я, Виктор…
Но Ирокезов-старший не слышал, продолжая орать:
— Ну, попадись ты мне, собака! Как же тебя зовут?
В ответ грек сбросил панцирь и удвоил скорость.
Как не старался Ирокезов, расстояние между ним и греком не сокращалось. В конце третьего десятка километров Ирокезов впервые подумав о греке с уважением. Решив испытать ловкость своего соперника, он подхватил с земли камень, и швырнул в бегуна. Камень поднял впереди беглеца тучу пыли. И из нее вновь донесся полный ужаса голос:
— Виктор я, Виктор!!!
Ничего другого бедняга кричать уже не мог. Уворачиваясь от брошенных мощной рукой Ирокезова камней он сложным зигзагом бежал по равнине к городу…
Остановившись на холме, с доброй улыбкой Ирокезов-старший смотрел ему вслед. Выкрикивая свое имя, грек вбежал в город. Пробежав по безлюдным улицам, он поспешил затеряться в толпе на площади. С криком — «Виктор я» он добежал до неё и упал замертво. Сердце героя не выдержало нагрузки. Толпа горожан окружила тело героя. Люди в недоумении переглядывались, отыскивая объяснения случившемуся.
— Он кричал ВИКТОРИЯ! — провозгласил кто-то из сенаторов. — Победа! Радуйтесь, жители Марафона! Персы разбиты! Мы победили!
Тридцать пятая история. В окрестностях Александрии
Молнии резали темноту тяжёлыми и сырыми ломтями. Вспышки на мгновенья освещали поле, но темнота всей тяжестью наваливалась на трещины в своём теле и охлопывала их со страшным грохотом, после каждой вспышки земля вздрагивала как в ознобе и сжималась в ожидании новой вспышки.
Шёл дождь. Ирокезовы пережидали непогоду в случайно подвернувшейся пещере. Сквозь сетку дождя видно было, как ручейки дождевой воды скатывались по глине вниз, где собирались в мутные потоки.
— Погода то — неясным голосом сказал Ирокезов-старший
— Стихия — согласился сын.
Разговор о погоде, безусловно, не интересовал ни того ни другого, однако обо всём остальном было переговорено в дороге. Путь был дальним. За полгода, пренебрегая всеми техническими новшествами, они прошли от Оловянных островов до Египта. Торопливость не была свойственна Ирокезовым. поэтому шли не торопясь, отдыхая, где хотелось, останавливаясь там, где природа являла перед их глазами приятные картины единства воды, земли и неба. Дел у них не было. Слегка ошалев от безделья, они ждали, что вот-вот где-нибудь вспыхнет очередная война или мор, или голод и тогда всё встанет на свои места. Их снова позовут и снова начнутся кровавые безобразия. Однако время шло и ничего подобного не происходило. Страна отдыхала. Долгожданный мир снизошёл на землю…
Ирокезов младший, отведя глаза от проёма, глянул на мешки, сложенные у дальней стены. В мешках хранилась провизия, купленная перед последним, самым большим переходом.
— Может, поедим а, папаша?
Его грызла та же тоска, что и сына.
— Отчего не поесть? — согласился Ирокезов старший. Они развязали мешки и, повернувшись спиной к проёму, начали трапезничать. Не успели они набить свои желудки и наполовину, как перед входом послышался шум, и четверо странников появились перед Ирокезовыми.
— Ой, — сказал первый странник — извините, мы нечаянно.
— Ничего, ничего — сказал Ирокезов — младший — мы вам рады…
Он действительно обрадовался. Гости могли оказаться разговорчивыми и много чего рассказать.
«А если возгордятся и ничего не скажут, то я им морды добью — какое-никакое, а развлечение…» — подумал сын героя и сам герой.
Ирокезовы разложили перед гостями продукты и разыграли секстет на мешках с едой.
Непогода загнала в гости к Ирокезовым странников, каких было не мало и в греческой земле. Утолив первые муки голода, люди откинулись назад и давая отдохнуть зубам густили в работу языки. По праву хозяев вопросы задавали Ирокезовы
— Что же дотянуло вас в путь, почтенные, в такую погоду.
Самый старший из путников вытер руки о бороду, и закатив глаза ответил:
— Любопытство. Невинное любопытство.
Ирокезов старший поднял бровь над правым глазом. Эти два старичка и мальчишка вполне могли оказаться тевтонской разведкой. С такими нужно было держать ухо востро. Спину бы у мальчишки посмотреть, да руки у стариков пощупать…
Он тряхнул головой, сбрасывая наваждение подозрительности.
— Мы идем — продолжил старец — в славный город Александрию на праздник.
— Что же это за праздник?
Путники оживились.
— Вы не знаете о празднике? Его дает сенатор Порцион в честь девятой годовщины победы над Карфагеном. В город прибывают танцовщики, фокусники и атлеты. И мы оказались в числе приглашенных.
— Чем же знамениты вы, уважаемые незнакомцы?
Странники напыжились и самый младший, ходивший верно в учениках, ответил.
— Мы — величайшие маги Вселенной. А особенно среди нас велик Визуарий.
Он указал пальцем на того самого разговорчивого старика. Старик благосклонно кивнул.
— Величие мое беспредельно…
Ирокезовы тонко улыбнулись. Тщеславный старик развеселил их.
— Мы благодарим случай, приведший вас в наше убежище — немного напыщенно сказал Ирокезов-младший.
Своим тоном он скрывал усмешку — всемогущий маг не смог справиться с непогодой. Мгновение подумав он решил. Что старик мог по глупости своей просто не понять намека и добавил уже совсем откровенно, открытым текстом.
— Мы также сожалеем, что случай этот, оказался связанным с проливным дождём, доставившим величайшему магу столько неудобств…
Ирокезов-старший оценил и громко и неприлично хмыкнул.
— Вы считаете, что я должен был прекратить дождь? — проницательно заметил Визуарий — но зачем же вмешиваться в волю Богов?
— Воля Богов священна — согласился Ирокезов-младший, хотя в Бога не верил.
Мальчишка, не сдержавшись, хихикнул. У этого в голове еще бродили трезвые мысли. Визуарий грозно посмотрел на него. Тогда хихикнул и Ирокезов-младший.
— Я тебя сейчас в жабу обращу — пообещал Визуарий мальчишке. Но, наверное, передумал и вместо этого ударил его. Тот ойкнул, заскулил.
— Ах ты… маленьких обижать? — разъярился Ирокезов младший. Не то, чтоб он как-то особенно любил маленьких мальчиков. Скорее наоборот — он любил больших женщин, но такая наглость…
Он вскочил на ноги с самыми дурными намерениями.
Костер снизу высветил его фигуру. Ах, как хорош он был! Ирокезов-старший даже залюбовался сыном. Тот поднял руки, и могучие пласты мышц прокатились под упругой кожей. Его сухожилия — предмет зависти персидских лучников — вздулись, придавая мощному телу строгие геометрические формы. Пифагор, однажды сказал папаше, что торс его сына по идеальности формы даст сто очков вперед любой трапеции. И Ирокезову старшему, не смотря на присущую ему скромность, пришлось согласиться с мудрецом.
Незваные гости бросились к выходу… Ночная погоня была долгой. Ирокезов бегал как ветер, но догнать странников сумел только в городе — страх окрылил их ноги. Он долго преследовал их по кривым Александрийским улицам, пока не упал, зацепившись на бегу за угол административного здания…
Так была разрушена Александрийская библиотека.
Сорок вторая история. «Былина о выздоровлении Ильи Муромца»
Эту былину сочинил Ирокезов — младший, описав в ней обстоятельства встречи его и папаши с человеком, впоследствии названном Ильей Муромцем.
Но тут, мне кажется, мы сталкиваемся со случаем искажения исторической правды. Ибо хорошо известно, что до написания былины сам же Ирокезов-младший рассказывал об этом иначе. По его словам питье, которое они дали жителю села Карачарова получилось в следствии спора, произошедшего между папашей и сыном о том, будет ли смертельной для нормального человека смесь всех алкогольных напитков, которые повстречаются им на пути из столицы Поднебесной империи до Амстердама. Составление смеси шло на основе двух кувшинов, подаренного Ирокезову-старшему императором Подебесной и прокисшего по дороге вина, а так же остатков турецкого чая.
