Солнце за окном наконец-то пробило тучу, что с самого утра висела над княжеским теремом, и мутная тень от оконного переплета, наливаясь чернотой неощутимо медленно поползла по оструганному полу. Белоян сосредоточенно смотрел на темный крест, что подползал к ногам Владимира и думал о своем. Волхв старался отвлечься от общего разговора, перебирая в мыслях события прошлой недели, но чужие слова комарами летали вокруг, лезли в уши, сбивали с мыслей. Так и не додумав, что хотел он поднял голову.
      Рядом кружил веселый шумный гомон — нынче утром из Дикой степи вернулись богатыри, и теперь трое дружинников сидели перед князем, рассказывая о том, что творилось на границах Киевской Руси, но все эти разговоры о нанесенных и отбитых ударах, о врагах, разваленных надвое, и поверженных в прах чудовищах не трогали волхва. «Чистые дети, — подумал Белоян, — когда еще повзрослеют…. За то князь-то, князь…» На Владимира было приятно смотреть, не то, что последние два дня… Он сидел, улыбаясь, вертел головой, сверкал глазами. Белоян вздрогнул, огляделся…
      В горнице было людно, хотя звали сюда, вроде, только ближних к князю людей — Добрыню, Залешанина, Сухмата, Претича и еще человек пять, что князь приблизил к себе и все, кроме Добрыни, раскрыв рты слушали Ваську, Банишева сына, по прозванью Баниш-Законник. А тот веселой скороговоркой сыпал о том, как на обратном пути мимоходом спасли заезжих купцов, что отчего-то поперлись через Степь, а не пошли как все порядочные люди на лодьях по Днепру.
      — Умом убогие, что ли? — спросил Претичь, глядя как княжий дядя охотится за мухой, что нахально жужжала около его кубка.
      — Непохоже… — в полголоса отозвался Добрыня. Ему было не до разговора — обнаглевшая тварь, до того ползавшая неизвестно в каких местах, вертелась прямо перед лицом, видно, ожидая момента, когда он откроет рот, чтобы побывать и там.
      — То-то и чудно, ёпа-ёпа, — гвоздем влез в их степенный разговор Баниш. — Караванщики, купцы, ёпа-ёпа, не дурные, вроде, люди… Оружие везут, а ни охраны нет доброй, ни понятия. Если б не мы, то кто знает, что с ними там сделали бы…
      — А что, кто-то попробовал? — спросил Владимир. Богатырь кивнул.
      — Тем же вечером, ёпа-ёпа.
      — Степняки? — князь подался вперед. Последнее время мелкие степные вожди вели себя неосмотрительно и он искал повод, чтобы наказать кое-кого из них. — Или хазары?
      — Разбойники какие-то шальные, — пояснил Баниш. — Налетели, ёпа-ёпа, орут, саблями машут…
      — И что?
      Князь вопросительно поднял бровь, уже догадываясь чем все кончилось.
      — Схлестнулись… — скромно ответил богатырь. Он повернулся к своим спутникам. — Вон Ратибор с Микулкой отличились.
      И тут же, ревниво умаляя заслуги младшего товарища, сказал:
      — Ты же знаешь какой меч у него, ёпа-ёпа … Вот и помогли купцам… Тебе славу добыли, а себе, ёпа-ёпа, на пиво заработали.
      — Только на пиво? — удивился князь. Он тряхнул головой — Не похоже… Чудно как-то…. И не отблагодарили?
      Баниш посмотрел в пол, под ноги, помялся.
      — Ну, не то чтобы…. Не только на пиво…
      Владимир понял, что богатырь что-то скрывает, и ободряюще улыбнулся.
      — Зато вот, ёпа-ёпа, мечом разжился.
      Баниш достал из ножен черный клинок, усыпанный голубоватыми холодными блестками, словно покрытый изморосью и всем показалось, что в горнице пахнуло холодным ветром.
      — Не простой клинок, похоже…
      Он протянул руку, но так и не дотронулся до лезвия. В глазах князя загорелось любопытство.
      — Подарили? Ну-ка, ну-ка…. Расскажи.
      Он взял кубок, налил меду, готовясь выслушать рассказ любой длинны.
      — А потом и того хуже… — увернулся от ответа богатырь. Он уважал князя, но до пира, что должен начаться вечером, ничего рассказывать не хотел, понимая, что тут соврать не дадут, а раз так, то и на пиру приврать не придется. — Там потом, ёпа-ёпа, такое началось…
      Мухе наконец надоело кружиться вокруг Добрыни и она уселась на его согнутый палец. Не мгновения не медля, богатырь щелчком отправил ее за окно.
      — Чудовища? Драконы? — спросил он довольный маленькой победой над наглой тварью. Княжий дядя посмотрел на Претича и поднял брови. Тот кивнул, мол, все видел, одобряю, мухи иного и не заслуживают.
      — Хуже, — повернулся к нему Баниш. — Поляницы, ёпа-ёпа.
      — Опять Тулица балует?
      Претичь увидел вдруг, как брови Добрыни сошлись над переносицей. Как ни нахально вела себя Тулица, а муха вела себя еще нахальнее. Она вернулась и теперь вознамерилась, было, отхлебнуть из кувшина, что стоял перед Претичем, но тот не дожидаясь этого, ловко, как только что Добрыня, щелкнул пальцем и муху унесло. В окно он, правда, не попал, зато в княжеском кубке плеснуло, словно там рыба ударила хвостом.
      — Их-то тоже побили? — поспешно спросил Претичь.
      Владимир вытер со щеки капли и, рассмотрев, что послали ему Боги, поставил кубок на стол.
      — Да нет. Договорились по хорошему.
      — С поляницами договорились? Вот чудеса! — недоверчиво сказал Претичь, искоса поглядывая на Владимира, не гневается тот. — Когда такое было, чтоб с Тулицей договориться было можно?
      Богатырь развел руками.
      — Я что? Я в стороне стоял, — сказал он. — Вон они договаривались, пусть и рассказывают, ёпа-ёпа.
      Он уселся, довольный, что так ничего толком и не рассказал.
      Подпирая головами низкий потолок, Микулка с Ратибором поднялись, но Белоян едва заметно покачал головой и Добрыня, опережая их, сказал.
      — Не торопись князь. Дай им хоть горло промочить с дороги, да отдохнуть. Вели медку нацедить, да баньку, да девок им, да…
      Князь усмехнулся.
      — Девок — это чтобы песен попели?
      Добрыня почесал лоб и неуверенно посмотрел на племянника.
      — Ну конечно. Да. Про песни это ты здорово придумал.
      Княжеские зубы влажно блеснули, и показалось, что тучи за окном раздвинулись, а в горнице блеснуло солнце.
      — Что ж я своих медов не знаю, или богатырей позабыл? Им сейчас по чаше дай и там где четверо врагов было, сразу семеро станет.
      — Оставь их князь. Потерпи до пира. На пиру все расскажут.
      — Что я пиров не знаю? — Повторил князь. — Если сейчас правды не услышу, то, считай, никогда не узнаю…. На пиру привирать начнут, что было и чего не было, расскажут, а сейчас мне в глаза глядя…
      Добрыня посмотрел на Претича.
      — А чтобы правду с кривдой не мешали…. У тебя же чаша Белоянова есть. Пусть с ней в руках и рассказывают, — нашелся тот.
      Белоян, устав ждать, кашлянул прочищая горло. Среди молодого смеха кашель прозвучал карканьем. Князь посмотрел на него и улыбка скатилась с губ. Он знал, что верховный волхв ждал серьезного разговора.
      — Ладно уж. Подожду до пира.
      Он жестом отпустил всех и повернулся к волхву. Тот подождал, пока за Добрыней не захлопнется дверь и его грохочущий смех не затихнет на нижнем поверхе, и сказал, хмурясь так, словно и не было тут только что веселого разговора.
      — Ну, а теперь скверные новости.
      Волхв огляделся, словно хотел убедиться, что никого чужого тут нет и сказал.
      — Сегодня птица весть принесла. Князь Голубев пишет, что зверь наш погиб…
      Владимир сузил глаза, вспоминая о чем речь, затем зрачки его расширились. Вспомнил.
      — Сдох? — не понял он.
      — Убили, — поправился волхв. — Все как всегда было. Иноземцы. Схватка один на один. Княжеская дочь в жены…
      Князь ударил себя по колену. Звонкий шлепок отлетел от стены и выскочил в приоткрытое окно. Не в силах усидеть Владимир встал, прошелся по горнице. Определенно день сегодня был недобрым, как и вся неделя, что была до него. Словно где-то запруду прорвало — неприятности дождавшись этого полнолуния, скопом обрушились на князя.
      — Крепчает, видно Империя, — сказал князь сквозь зубы, — если в ней такие богатыри заводятся, что… Кто его?
      Белоян молчал.
      — В какой стороне такой богатырь народился, что твою волшбу мечом перебил?
      — То-то и оно, что свои же… — чуть замявшись, с досадой ответил Белоян.
      Князь повернулся к нему, наливаясь гневом.
      — Как свои? Ему же строго настрого было говорено, чтобы только иноземцы с чудовищем силой мерились!
      — Так оно и было, — кивнул волхв. — Три года клятое семя изводили, а тут так вышло…
      Князь хотел сказать что-то потом махнул рукой, смиряясь с тем, что и эту неприятность ему придется снести, вместе с другими. Помолчав, добавил:
      — Кругом у нас несуразица. Нигде порядку нет. И ведь все сами себе мешаем. А какой зверь был!
      Белоян кивнул. Ему ли не знать? Зверя создал он сам, когда стало ясно, что искатели приключений и золота из Империи не просто так начали захаживать на Русь, а с дальним прицелом. Кто-то из них и впрямь искал денег и чести, но были и такие (их становилось все больше и больше) кто старался осесть на славянских землях, пытаясь стать если не князем, то воеводой или кем-нибудь попроще. Для таких и создан был чудо-зверь.
      — А точно? Ошибки нет? Может…
      Белоян видел, что князю хочется, чтобы все шло по-прежнему, но помотал головой. Правда дороже.
      — Не может. Считай, что своими глазами видел.
      — Через блюдо свое, что ли?
      Князю можно было бы все объяснить, но Белоян не захотел тратить время на объяснения.
      — Чтобы тебе голову не морочить скажу, что нужно было, чтобы одна вещь волшебная ко мне из Пинска попала. Я послал кое-кого, они и видели, как там все вышло.
      Он знал, что Владимира волховские дела ничуть не занимают. Как он и ожидал, князь небрежно махнул рукой.
      — Кто видел-то?
      Белоян не понял и князь переспросил.
      — Кто вещь-то твою несет?
      — Гаврила Масленников.
      — Один? Может, ошибся он насчет чудовища-то? — бровь князя изломалась и поползла вверх.
      — Не один. Там еще двое.
      Князь вздохнул. Искоса посмотрел на волхва. Тот сидел, перебирая пряди бороды, и смотрел на него. Оба они понимали, чем должен закончиться их разговор.
      — Что ж теперь делать…. Придется тебе нового наколдовать… — Осторожно сказал князь. — Сколдуешь?
      Волхв отмахнулся…
      — Сколдую. Вот помощников наберу только да сколдую.
      Облегченно вздохнув, Владимир сказал.
      — Не тяни. Старый зверь нас здорово выручал.
      — Скоро уже. Как у Круторога волхвы соберутся, так с Хайкиным и выберем себе кого нужно.
      Владимир отодвинул створку, поглядел как во дворе толкутся кони и люди, потом как бы между прочим спросил.
      — Такого бы зверя сколдовать, да к ним запустить. Можно так?
      Белоян пожевал губами, прикидывая от этого пользу для князя, и ответил неопределенно.
      — Можно, конечно. Только стоит ли? Когда греческие маги с халдейскими враждовали, в те времена такое там в обычае было… Они часто всякую дрянь друг другу на голову вываливали…. Там и львы были и гидры…. Только от этого у твоих врагов силы не убудет. От таких чудищ не воины страдают, а смерды да поселяне. Да и тебе от этого ни славы не пользы не будет.
      Владимир долго молчал, потом, видно решив, что нет толку печалиться о прошедшем, спросил.
      — А что за вещь? Колдовское что-нибудь?
      — «Паучью лапку», — обронил осторожно Белоян. — Помнишь такую?
      — Помню, рассказывал… — голос князя стал скучен. — Второй год о нем поминаешь… И нужен он тебе? Белоян нахмурился, поднялся.
      — Не мне он нужен, и не тебе… Нам. Всем. Всей Руси.
      Белоян уселся, откинулся назад, привалился к теплым бревнам, давя в себе раздражение.
      — Ну ладно, ладно. Не кипи. Штаны прожжешь. Зачем отдал тогда? Я же помню, что он был у тебя. Раз уж он тебе так нужен, то и держал бы при себе…
      — И держал, — проворчал волхв, склоняясь вперед. Все было сложнее, чем думал князь. — Уж поверь, крепко держал. И не выпустил бы, да только…
      — Только?
      Белоян приложился к кувшину, вытер ладонью рот и сказал с горечью в голосе.
      — Талисман силу терять начал…. Не зря, видно, талисман в роду князя Черного находился. Так получается, пока его дочь Ирина жива, талисман должен при ней быть. Как понял это, пришлось талисман назад вернуть. Ну, а в Империи, похоже, узнали, что талисман в Пинск вернулся и восхотели его себе заполучить.
      — Им-то он зачем?
      Белоян видел, что князь слушает его с уважением, но без веры, считая что слабому воину никакой талисман не в подмогу, а сильный сам движет звездами. Волхв знал, что говорить с князем о талисмане бесполезно. Не верил князь в талисман и все тут. Уже не первый раз он пытался втолковать Владимиру, как важна «Паучья лапка» для Руси, но князь в свою силу верил больше, чем в силу колдовства и ворожбы. Его меч в руке значил для него больше заклинания в чужих устах. Все это так явно проступило на лице, что князь успокоил его.
      — Ну, расскажи, расскажи…
      — В отличие от тебя там в талисман верят. За теми магами и людьми, что к нам лезут, вся мощь Империи. Сам знаешь — она хоть и расколота, а все же сильна, а уж если соединится… Я даже представить себе не могу того, что из этого всего выйдет. Так что им талисман поболе, чем нам нужен…
      Владимир пренебрежительно хмыкнул и набрал в грудь воздуху, чтобы высказаться, но Белоян уже понявший что хочет сказать щедрый на подарки князь, сурово перебил.
      — И не думай даже! От этого не просто они сильнее станут. Мы ослабнем!
      Князь улыбался и видно было, что не верит он ни одному слову.
      — Пока ты тут Степью занят, там на тебя ножи точат…. Степняки что — они свои почти. Лет сто пройдет, и вольются племена в Русь, станут русскими, а это…. Это другое. Это — внешний враг! За ним глаз да глаз нужен…
      — Ну, ладно, ладно… — согласился Владимир. — Разошелся… Кого за талисманом-то послал? Я смотрю все богатыри-то на месте… Коли это тебе так важно, то и послать бы кого покрепче.
      — И те не крайние, — возразил Белоян. — Гаврилу Масленникова ты знаешь, а с ним еще князя Брячеслава воевода Избор да Исин.
      Князь коснулся рукой лба, вспоминая.
      — Гаврилу знаю. А что за Исин?
      — Сотник Пинского князя Брячеслава. Из хазар.
      Князь пожал плечами, словно говорить ему больше было нечего. Он посмотрел на лавку, где только что сидел Добрыня, вспомнил разговор о купцах и сече.
      — Носишься ты с этим талисманом как курица с яйцом. Если уж он так тебе важен, то послал бы за ним кого покрепче. Илью послал бы или вон Ратибора с Микулкой. Слыхал как отличились?
      Белоян молчал, не собираясь отвечать князю. Не дождавшись ответа, Владимир сказал.
      — А то, хазарин какой-то… Этот то хоть откуда?
      Солнце за ставнями снова занавесили тучи и погода стала нудной, как зубная боль. Белоян помолчал, и, стараясь чтобы это было не обидно для князя, ответил:
      — Что до богатырей твоих…Сильны они конечно, надежны, да уж больно заметны. А уж Илью нашего куда послать, так сразу доглядчики объявятся — куда это он пошел, да по какому делу, да скольких пришиб по дороге…. А тут по тихому нужно было. Да и не из последних эти…. В прошлом году они же талисман и уберегли.
      Он замолчал, раздумывая говорить — не говорить, то, что вертелось на языке, и все-таки не сдержался.
      — Голубевское-то чудовище они завалили. Хазарин и завалил.
      — Ну? — Удивился Владимир. — Хазарин? Как это он так?
      Уголки рта у Белояна скорбно опустились.
      — Не знаю еще…
      Князь прошелся от стены к стене. В нем зарождался интерес к воинам, истребившим волшебное чудовище, сумевшее погубить за эти несколько лет не один десяток имперских богатырей. Владимир задумался, улыбнулся.
      — Выходит теперь у Голубева в зятьях хазарин будет? Да-а-а-а. Дела-а-а-а. Ну-ка давай поподробнее.
      — Ну, это с самого начала рассказывать придется.
      — Ну и расскажи. Ты мне этим талисманом второй год голову морочишь. Может быть теперь и разберусь…
      Князь взял волхва за рукав и подтащил к другому концу стола, где стоял кувшин с медом, налил в два кубка. Белоян кивнул на кувшин.
      — А за мою голову не боишься?
      Князь улыбнулся.
      — У нас с тобой головы покрепче, чем у молодых будут. Рассказывай.
      Волхв собрался с мыслями.
      — Ну что сказать… О «Лапке» говорить не буду. Все что тебе нужно ты о ней знаешь. Одно напомню — Будет она на Руси, быть родине нашей единой и сильной, прирастать землями, а не будет ее — там уж как Боги решат.
      Князь кивнул, показывая, что про талисман волхв сказал уже довольно.
      — Ты мне лучше о людях расскажи.
      — Эти ребята еще в прошлом году «Лапку» для нас сохранили, когда Имперские маги хотели ее с Руси вывезти. В тот раз они и сошлись — Избор-наемник, Исин-хазарин да наш Гаврила Масленников. Конечно и я помог малость, но так или иначе отстояли талисман, вернули на Русь. Я тогда еще с имперской магией близко познакомился.
      — Сильны? Искусны? — быстро спросил князь, как спросил бы о своих врагах.
      — Сильны, — кивнул волхв. — Искусны, а только все одно наша взяла. Пока наши витязи талисман блюли заодно и дочь князя Черного, Ирину от хазар освободили, да жениху в Пинск доставили, а талисман у меня остался.
      А тут известно стало, что взялись враги за старое, что собрались они из Пинска талисман силой увезти.
      — Маги? — недоверчиво спросил князь. Знал Владимир, что грубой силой маги не действуют.
      — Не своими руками, конечно. Мы друг друга издалека чуем. Я бы им тут разгуляться не дал. Чужими руками, конечно, чтобы мы что к чему не поняли…. Наняли песиголовцев и в напуск…
      Владимир в сердцах грохнул кулаком по столу и вскочил. Кубки звякнули, по медовухе поплыли дрожащие круги. Что-то упало и с плеском покатилось по скатерти.
      — Так они там сейчас Пинск зорят, а я тут…
      Белоян махнул рукой, словно отгонял злого духа.
      — Охолонись, князь. Никто никого не зорит… Все, что нужно еще зимой с Брячеславом было обговорено. Едва он к городу подступились, как верные люди талисман из него вынесли, а я им навстречу Гаврилу послал с отрядом. Тут, правда, не все гладко вышло, но обошлось, слава Богам.
      — А Пинск?
      — Талисман им нужен, а не Пинск! — в сердцах сказал Белоян. — Талисман!
      Волхв побарабанил пальцами по столешнице и добавил.
      — Гаврила-то в Фофанове на песиголовцев напоролся. Врагов накрошил, по-доброму, но и дружину свою потерял, так что пришлось им втроем дальше талисман нести.
      — Песиголовцы? — Князь стал спокойным и серьезным. — Песиголовцы? А ты что же помощь не послал?
      — Не знал.
      — Ты же волхв. В тебя вон блюдо волшебное, зелья…
      — Не знал, — повторил Белоян. Зная, что прав, он все же почему-то чувствовал себя виноватым. — Откуда узнать-то? Пока «Паучья лапка» у них их волшебством не найдешь…. Если б их волшебством найти можно было бы, то от них и шерсти не осталось бы. Пока они талисман несут, он их хранит. Никто их найти не может, ни я ни враги…

      Наступал тот предрассветный час, когда ночь уже прошла, а рассвет, заплутавший в тучах, еще не спустился на землю и воздух вокруг освещался только капельками росы, вобравшей в себя свет ночных светил. Прозрачный воздух висел тихо, холодно и почти неподвижно.
      Не ощущалось в нем ни звука, ни движения, только плыла сквозь утреннюю свежесть тончайшая, прозрачнейшая тишина. Вместе с перьями тумана она висела на кончиках сосновых игл, на черенках листьев, на макушках травинок и странно было киевскому богатырю Гавриле Масленникову слушать ее сидя на мягком, после событий прошедшей ночи.
      Наклонившись вперед и упершись локтями в колени, богатырь неподвижно сидел на влажной от росы траве. Ему не спалось — болело потянутое во вчерашней сече с драконом плечо, жгло в груди (достал-таки хвостом зверюга поганый) к тому же кому-то нужно было охранять все это… Он оглянулся, окидывая взглядом поляну.
      Рядом с ним, недалеко от углей уже не дымившего костра лежали еще двое — воевода Пинского князя Брячеслава Избор и Пинский же сотник, хазарин Исин, и стоял мешок.
      После вчерашней схватки с горным князем Картагой и его драконом все, кроме мешка, выглядели куда как хуже Масленникова. Там не обошлось одной потянутой рукой. Масленников чесанул затылок, посмотрел на ладонь. Хотя, взвесив все обстоятельства, вряд ли теперь кто мог сказать кому тут сейчас лучше, а кому — хуже.
      Он вытянул шею, разглядывая хазарина. Этот-то еще выглядел ничего, хотя на черно-серых от копоти и перегоревшего мышиного помета руках сотника то тут, то там блестели свежезапекшейся кровью царапины от мелких каменных осколков, но вот Избор…. Гаврила жалостливо наморщил лоб.
      Обгорелая куртка Пинского воеводы лежала рядом, в траве, открывая спину покрытую волдырями и клочьями слезающей кожи. По красному мясу, по волдырям, по кровоточащим ранам, ползали какие-то поганые мухи. Похоже, что они досаждали воеводе — он стонал во сне, дергался, но сон его был крепок — чуть слабее смерти. Думая о том, что было вчера, Гаврила покрутил головой, соглашаясь со своими мыслями. День давеча выдался удивительный. Досталось всем — и им и врагам, досталось горя и радости, волшебства и удивительных приключений.
      «Умахались вчера…» — подумал Масленников, вспоминая дрожащий лиловый свет, оскаленную драконью морду и неохватную тушу, что еще валялась где-то в полупоприще вверх по склону. От этой мысли плечо снова заныло и он, чуть повернув голову, посмотрел туда, где несколько часов назад решалась судьба талисмана. За деревьями горы, что выбрал себе под логово горный князь, почти не было видно, но скала, с которой Избор вчера сбросил камень, придавивший дракона, торчала над кронами. Масленников представил, что почувствовал дракон, когда с неба на него рухнула глыба и усмехнулся. Потом посмотрел на Избора и тяжко вздохнул, опустив уголки губ. Дракону, конечно, досталось, но ведь и Избору не поздоровилось….
      Гаврила в который уж раз с содроганием посмотрел на воеводу и махнул рукой над изуродованной спиной товарища, разгоняя разлакомившихся кровососов. Но это не помогло.
      Где-то около крестца рука его на три пальца погрузилась в спину Избора и вышла наружу через затылок, но мухи даже не двинулись с места.
      Мелкие обитатели поляны уже успели привыкнуть к странному состоянию Гаврилы, а вот он сам — еще нет. Без удивления, но с каким-то недоверием он посмотрел на свою руку. Потом провел ею по верхушкам травинок. Те даже не шелохнулись, хотя Масленников своими глазами видел, как его ладонь проходит сквозь зеленые стебли.
      «Проклятое зеркало!» — подумал он. — «Угораздило же меня сунуться…»
      Зеркало Картаги, через которое он прошел, отбирая похищенную старичками «Паучью лапку», наделило его странным свойством проходить без помехи и вреда для себя через камни, деревья и все то, что называлось осязаемым миром. Пока разбирались с драконом, это все было ничего — тварь хоть и плевалась самым настоящим пламенем, опасным для Избора с Исином, и не опасным для Гаврилы, но сама оказалась большей частью такой же бесплотной, как и Гаврила.
      Вчера с этим можно было мириться, но сегодня, когда все оказалось позади… В мире обычных вещей он оказался хоть и неуязвим, но бессилен. Бессилен настолько, что даже не мог согнать мухи со спины товарища. В этом состоянии ему оставалось только гадать сколько еще времени придется провести бродя призраком по Руси и надеяться, что вместе с горами, оставшимися за спиной там же остались и все их неприятности. Теперь, после вчерашней ночи, все казалось простым. «Паучья лапка» лежала в ковчежце, в мешке под головой Избора, дракон задавлен, а пойманные враги размазаны по стенам.
      Вспомнив об этом он слегка приободрился. Не зря все же махались!
      Но при всем при этом в голове далеким огоньком постоянно брезжила мысль, что путь, которым они должны пройти, конечно, будет короче уже пройденного, но ни в коем случае он не станет легче. Пока враги не оставят попыток добраться до талисмана их дорога к Киеву будет дорогой в неизвестность. Дорогой, на которой их будут ждать засады, наемные убийцы и разные другие происшествия, обычно скрашивающие не радостную жизнь богатырей. Поэтому, даже сейчас, когда они расправились с Картагой и его драконом и вернули себе талисман, Масленникову не хотелось задерживаться около гор, в царстве обиженного ими горного князя.
      Не то чтоб он ждал от Картаги каких-то особенных подлостей, просто уже не один раз даже на этой неделе он сумел убедиться в правильности мысли — «Бог бережет только береженого». Гаврила задумался над этим не спуская глаз с клетки с поддельным талисманом, что стояла перед ним, и не заметил как проснулся Избор. Морщась и постанывая, тот поднялся из травы, посмотрел по сторонам и снова сел на корточки.
      — Тихо тут?
      — Тихо. Повернись.
      Избор послушно повернулся.
      — Да-а-а, — с удовольствием сказал Гаврила, еще раз полюбовавшись спиной друга.
      — Что там? — спросил Избор. Вместо ответа Гаврила только поцокал языком.
      — Неужто так плохо?
      — Да нет, — ответил богатырь. — Только что было гораздо хуже.
      — Мертвая вода, — напомнил ему Избор, зевая спросонья. Он-то своей спины не видел и оттого сохранял полное спокойствие. — Ты не спал?
      — Сам знаю, что мертвая вода, — отозвался богатырь. — Не спал. Все думал как бы наша жизнь повернулась бы, если б у нас ее не оказалось? Вот оказался бы Муря пожаднее, а? Тогда чего?
      Избор, покривившись лицом, наклонился, и подтянул к себе куртку. Прошлое для него сейчас было не таким важным, как будущее.
      — Что было бы? — переспросил он. Сон еще жил в нем, и он ответил, перемежая слова зевками.
      — Ты бы сейчас глупых вопросов не задавал. Лежал бы под камнями и зубы скалил… Меня бы, наверное, дракон насквозь прожег. А Исин…
      Оберегая спину, он повернулся всем телом, оглядываясь на сотника. Тот тоже проснулся и теперь лежал, медленно водя руками по лицу — умывался росой. То есть это он думал, что умывался, а на самом деле размазывал по лицу грязь и мышиный помет. Избор поморщился
      — Хазарин бы, какой был, таким и остался. Ничего ему на пользу не идет. Может быть только пах бы по-другому.
      — А я ведь не сплю! — откликнулся Исин сонно. — И все слышу!
      — А раз не спишь, то вставай. Пока никто будить не прилетел….
      Кряхтя, воевода поднялся на ноги. Кривясь от боли, раздвинул плечи, пробуя нараставшую молодую кожу. Пальцами Избор попытался размять засохшую и погрубевшую от жара кожу куртки, но, увидев что от нее осталось, бросил на траву. Он не настолько не любил свою спину, чтобы одеть на нее то, во что превратилась куртка. На нее смотреть-то было грустно — слишком наглядный ответ давала она на вопрос Гаврилы о том, что было бы с ними, не подари им Муря мертвой воды.
      — Спасибо Муре, — задумчиво сказал Гаврила, подумавший о том же. — Если б не его подарок…
      Он покачал головой.
      — Для себя старался… — напомнил Исин, чтобы друзья не слишком забывали в каком мире находятся.
      — Понятное дело, для себя, — согласился Гаврила. — Где ж теперь дурака найдешь, чтобы на чужого дядю захотел поработать?
      Они замолчали, чувствуя, как неприятности, которых еще вчера не было, уже снова мелькают у них над головами. Избор, глядя на Исина, намочил руки в росе и провел по лицу. Понюхав их, скривился.
      — Что дальше? — спросил его Гаврила.
      — Помыться бы… Несет как от коня… Реки тут нет?
      Он посмотрел вниз, но там стена деревьев до середины залитая туманом преграждала путь взгляду.
      — Ничего тут нет, — сказал Исин. — Уходить надо. Пол ночи на этом месте стоим. Принесет еще кого-нибудь — хлопот не оберешься. Как это они до сих пор еще…
      Избор усмехнулся, глядя на него. Головой он понимал, что после вчерашнего у остроголовых и тех, кто стоял за ними, интерес к ним ничуть не ослаб, а даже наоборот, но победа еще кружила голову. Все-таки талисман снова оказался у них.
      — Все одно нам с тобой далеко не уйти. По запаху найдут…
      Масленников повел носом, безуспешно стараясь ухватить хоть тень запаха, и вдруг сказал изменившимся голосом:
      — Накаркал… Кто тебя только за язык тянет?
      Избор подскочил, закрутил головой. Исин тоже не усидел, но вставая поскользнулся, и упал сквозь Масленникова.
      Ковер летел невысоко. Колдун Муря явно не знал где сейчас талисман и падать с большой высоты не хотел. Избор, не отрывая взгляда от ковра над кустами, подтянул к себе мешок с талисманом и на всякий случай развязал горловину. Настоящую «Паучью лапку», как и наказывал Пинский князь Брячеслав, он держал в ковчежце. Пока талисман находился под крышкой он не показывал своей силы и ни один маг в мире не смог бы обнаружить его, а вот без крышки эта волшебная вещь обнаруживала себя тем, что отнимала силу у любого мага, на время обессиливая волшебников и превращая их в беззащитных червей. И тут его осенило. Он сжал кулаки, мысли в голове прибавили ходу. Вместе с колдуном к ним сейчас слетала возможность помочь Гавриле. Муре должно было хватить ума понять, что раз его колдовство тут действует, то талисмана у них еще нет. Это было опасно, но в их положении он мог помочь советом или чем-нибудь еще, как помог вчера, указав где искать талисман и дав мертвой воды.
      — Клетка! — прошипел Избор и Гаврила тут же сел на землю, накрыв собой клетку с фальшивым талисманом. Исин выкатился из него и взял в руки камень. Камень против колдуна, что ветер против камня, но с ним хазарин чувствовал себя увереннее.
      Ковер бесшумно скользнул над высокой травой, и колдун неспешно — явно чувствовал свою силу — сошел на землю. Из осторожности он оставил ковер шагах в тридцати от них, на другом конце поляны и теперь шел, крутя головой и зыркая по сторонам. Подойдя поближе он остановился, то ли прислушиваясь к чему-то, то ли ожидая. Богатыри тоже настороженно молчали, не зная чего ждать от колдуна.
      — Ну что, касатики? — спросил он, осторожно выбирая слова, чтобы ненароком не обидеть богатырей. — Я слышал, подрались вы вчера?
      — А что по мне не видно? — неприветливо ответил вопросом на вопрос Избор. — Вон зайди сзади, погляди… Можешь пальцем потрогать. Вчера на всех хватило…
      Муря подошел сзади, хотел, было, потрогать спину рукой, но сдержался.