Глава 3

Клаудия Витале заметила лимузин, как только они отъехали от стоянки. Болан, сидящий рядом с ней с напряженным лицом, отметил:

— Неплохой маневр, но есть прокол — нам сели на хвост.

На улицах почти не было движения. «Порше» и лимузин наемных убийц разделяли всего три машины.

— У вас классная машина, — натянуто бросила Клаудия. — Я думаю, что мы могли бы от них оторваться.

— Не стоит, — ответил Болан. — Не хватало еще привлечь к себе внимание фараонов. Кстати, вы их узнали?

Она кивнула головой.

— Я слышала о команде снайперов, которые подчиняются непосредственно Лупо. Их пятеро.

— Их уже четверо, — пробормотал он.

— Вы его?..

— Один из них меня заметил, — ледяным тоном отрезал Болан.

Клаудия вздрогнула от его холодных, бесстрастных слов. Никогда еще она не встречала на своем пути таких людей, как он, хотя повидать уже успела немало.

— Что же нам делать? — тихо спросила она.

— Езжайте прямо, — спокойно ответил Болан, — до тех пор, пока они не решат нас перехватить.

— Вы что, действительно хотите сцепиться с ними?

— У меня нет выбора. Уж если эти молодчики вышли на нас, то так просто от своих планов не откажутся.

Клаудия видела в боковое зеркало приближающийся лимузин.

— Они нас догоняют.

— Поворачивайте на юго-запад, на проспект Вирджиния, — сказал Болан. — Потом на восток, на площадь Конституции. Найдите мне поле боя.

— Какое?

— Парк или какое-нибудь укромное безлюдное место.

Найти такое место в столь поздний час несложно. Она свернула на проспект, испуганно покосилась на приближающиеся фары лимузина преследователей, потом повернула еще раз на какую-то маленькую улочку.

— Так, они поняли, — бросил Болан. — Остановите машину!

Она безоговорочно притормозила и подъехала к тротуару.

— Ложитесь на пол и не двигайтесь, — приказал Болан.

Существовало много вещей, которых она не понимала. Поэтому в этой игре с очень сложными правилами, которых Клаудия не знала, она беспрекословно делала все, что ей говорил мастер.

Болан пересел за руль, быстро отъехал от тротуара и снова погнал машину по проспекту. Он наклонился вперед, достал из-под сиденья огромный блестящий пистолет и положил его на колени.

— Слушайте меня внимательно. Как только я подам сигнал — прыгайте. Постарайтесь сгруппироваться, чтобы не разбиться, потом, не оборачиваясь, отползайте как можно дальше. Не высовывайтесь, пока я не вернусь за вами. Понятно?

Клаудия понимала. Она так же понимала, что этот странный, чужой ей человек собирался рисковать своей жизнью, чтобы спасти ее, хотя она того не стоила.

Но глупо отказываться от помощи, можно сказать, свалившейся с неба. Клаудия Витале без колебаний приняла помощь Мака Болана, который при других обстоятельствах был бы ее злейшим врагом.

— Удачи, — абсолютно искренне пожелала она Болану.

«Порше», мчавшийся по кольцевой дороге, огибающей Капитолийский холм, обладал несравненно лучшей маневренностью, чем громоздкий лимузин. Васкесу пришлось применить все свое мастерство, чтобы приблизиться к юркой машине. Болан выбрал удобную позицию, прижав спортивный «порше» к внутренней кромке кольца. Шоферу «волков», шедшему за ним по внешнему кругу, приходилось бороться с более сильной центробежной силой.

Вокруг не было ни души. Дорога казалась почти такой же ровной, как трасса для болидов формулы «инди».

Как только машины выскочили на прямой, как стрела, участок дороги, и помчались вдоль величественного белоснежного здания Капитолия, Матти заорал:

— Ближе, черт возьми!

— Держись крепче, — бросил шофер, нажимая на газ.

В ту же секунду «порше» взял влево, выходя наперерез.

— Осторожно! — закричал Матти.

Но Васкес моментально среагировал и тоже ушел в сторону. Он прекрасно понимал, что подонок Болан, сидящий за рулем «порше», тоже знал толк в гонках.

Он все предусмотрел и теперь вертел ими, как мальчиками из церковного хора. «Порше» тут же вернулся на свою полосу, но Васкесу уже было поздно что-либо предпринимать. Лимузин выскочил за бордюр, и его колеса оторвались от асфальта. Васкес почувствовал, что теряет контроль над машиной, и весь сжался в ожидании первого витка «бочки», но тяжелый лимузин грузно ударился колесами о землю и продолжил свой бешеный бег к высаженным ровными рядами деревьям парка.

До судного дня Васкес не перестанет спрашивать себя, как ему удалось проскочить через этот лабиринт. Чувствуя удары то с одной, то с другой стороны, он пытался вернуть себе контроль над машиной. Матти изрыгал ругательства, а двое сидящих на заднем сиденье громил орали от ужаса. Но как только лимузин стал, ситуация обострилась во сто крат: «порше» круто развернулся, приблизился почти вплотную и остановился.

Васкес увидел, как из него выскочил высокий человек в черном комбинезоне и, сжимая по пистолету в каждой руке, метнулся к лимузину.

Матти, которому с трудом удалось открыть свою дверцу, пытался выйти из машины, паля наугад из автомата. Васкес, распахнув дверцу ударом ноги, вывалился в траву, волоча за собой оружие. «Ну что, Бак? — лихорадочно думал он. — Ты хотел его голову, так давай, чего же ты медлишь?!»

Он услышал оглушительный грохот — ответ на очередь из «томпсона» Матти. Потом раздался еще один выстрел и еще. Через мгновение Васкесу показалось, будто он услышал чавкающий шлепок пули, поразившей Матти. «Томпсон» с грохотом упал на капот машины и скатился на землю. Босс упал с другого бока лимузина, схватившись руками за живот и издавая пронзительные вопли.

Грохот большого пистолета не стихал. Звуки выстрелов сливались в сплошную канонаду.

«Дикий» Билл Стюарт выполз из машины со стороны водителя. Стараясь остановиться незамеченным, он поднял «томпсон» над капотом и открыл огонь.

Бакхольцер показался с другой стороны — он был без оружия, шея в крови. Васкес припал на колено. Взгляды наемников на секунду встретились — в них не было ничего, кроме страха, потом Васкес увидел, как пуля разнесла голову Бака. Васкеса обдало горячей волной крови, его замутило, но он поборол себя и быстро пополз в темноту — подальше от грохота очередей «томпсона» и громового бабаханья пистолетов Болана. Наконец отрывистое татаканье автомата стихло. Васкес оглянулся в последний раз, приподнялся и побежал. Сцена, которую он увидел, надолго врезалась ему в память.

Огромный человек в черном — Болан — застыл с двумя дымящимися пистолетами в руках у изрешеченного пулями черного лимузина. Окровавленные трупы Бака, «Дикого» Билла, Матти-драчуна валялись у ног Палача, как сломанные марионетки. За его спиной величественно возносился в ночное небо белоснежный купол Капитолия, подсвеченный прожекторами, отчего вся картина представлялась Васкесу жуткой фантасмагорией, аллегорией смерти. Из здания Капитолия выбегали полицейские.

«Бандолеро» Васкес «делал ноги» и ничуть не стыдился этого. Болан — сам дьявол, и он находился в Вашингтоне. Главное сейчас — предупредить Лупо. Но здесь тоже проблема: найти его так же тяжело, как и комара на Аляске, но сделать это необходимо во что бы то ни стало. Болан умел быстро овладевать любой ситуацией и, несмотря на смертельную опасность, всегда умудрялся выходить сухим из воды. Но тут он изменил себе — тигр пришел бороться с волком в его же логово. Васкес даже улыбнулся при этой мысли: какая славная будет резня! Болан совершил роковую ошибку, начиная охоту на волка, — этим он подписал свой смертный приговор. Еще никто не выходил живым из клыков Лупо. И Мак Болан не будет исключением. Его уже можно считать мертвецом.

Глава 4

Болан приехал в Вашингтон совсем не для того, чтобы играть роль рыцаря без страха и упрека, и тем более не для того, чтобы ввязываться в бой с бандами наемных убийц. Но иногда, когда возникали щекотливые ситуации, он действовал именно так, как в случае с Клаудией Витале.

Болан нашел ее фамилию, перелистывая личный дневник Ала 88, главы бостонского семейства, которого он убил несколькими днями раньше. Из записей Мак понял, что в столице затеваются какие-то гнусные интриги.

Гарольд Броньола, используя данные компьютерного центра ФБР, сумел раскопать факты, указывающие на то, что мафия затевает нечто вроде скрытого государственного переворота. Броньола, «друг» Болана из Департамента юстиции, всегда использовал в своих интересах ту информацию, которую предоставлял ему Болан.

Броньола, который по иронии судьбы иногда невольно становился союзником Болана, был просто потрясен, узнав, что Организация сумела прибрать к рукам Конгресс, федеральный суд и кое-кого из представителей администрации. У него появились веские основания подозревать некоторых работников Департамента юстиции в работе на мафию, и он даже перестал доверять своему начальству. По этой причине он-то и посоветовал Болану навестить Вашингтон.

К тому времени Мака Болана разыскивали ФБР и полиция большинства штатов и нескольких зарубежных стран. Его отношения с Броньолой носили двойственный характер. Было время, когда Гарольд Броньола даже пытался выторговать у правительства индульгенцию для Болана, видя в нем эффективное средство борьбы с мафией.

Но Болан отказался от предложенного ему «разрешения на отстрел» и решил продолжать свою войну, сохраняя за собой полную свободу действий. Он не хотел превращаться в исполнителя чужой воли.

Постепенно Болан развернул военные действия такого размаха, что правительство уполномочило Броньолу начать с ним активную борьбу. В результате Болан чуть было не попал в ловушку Броньолы, мастерски расставленную им в Лас-Вегасе. Правда, Броньола признался Лео Таррину, с которым Палача также связывала давняя дружба, что он не смог бы хладнокровно уничтожить Болана.

Самое удивительное было то, что, несмотря на многочисленные встречи с полицией, Болан еще ни разу не выстрелил в полицейского. Еще в самом начале, в Питтсфилде, он записал в своем дневнике: «Полицейские лишь выполняют свою работу. Мне не в чем их упрекать. Я постараюсь избегать встреч с ними». Позже, в Лос-Анджелесе, он добавил: «Я не ставлю себя выше закона. Единственная надежда для человечества — это справедливость, реализуемая через законность, но я не могу покинуть поле боя ради этого идеала. Я обхожу закон для достижения эфемерной цели, но я уважаю законную власть. В какой-то мере мы — союзники».

В Аризоне он отказался от карательной операции и объяснил это так: «Лео вовремя предупредил меня, что парень из ФБР проник в семейство. Я не могу его предупредить об опасности, поэтому отменяю операцию». После визита в Сан-Франциско в блокноте Болана появилась новая запись: «Фараоны — тоже стражи порядка». И наконец Манхэттенский рейд оставил такие строчки: «Признаюсь, цепляюсь за жизнь изо всех сил. Но я всегда помню, что настанет день, когда мне, видимо, придется принять смерть от руки полицейского».

Болан балансировал, как на канате: с одной стороны — закон, а с другой — преступный мир, каждый лагерь грозил ему смертью. Многие полицейские уважали Болана, другие не могли отступить перед чувством долга. Но были и такие, которые видели в нем лишь кровавого убийцу, угрозу для общества. Кое-кто рассчитывал заработать на деле Болана громкую репутацию крутого миротворца и блюстителя порядка.

Даже общаясь с Лео Таррином, полицейским из Питтсфилда, его единственным настоящим другом, Мак принимал все меры предосторожности. В его положении любой мог оказаться врагом. Как дикая кошка в джунглях, Болан никому полностью не доверял и с подозрением относился к тем, кто предлагал ему помощь.

Таким образом, Палач появился в Вашингтоне не по приглашению правительства, как утверждали слухи, и не по совету Броньолы, как тот сам думал. Болан решил посетить столицу задолго до того, как Броньола высказал ему свои соображения о коррупции в верхних эшелонах власти.

Запах гниения царил на улицах столицы Соединенных Штатов; все указывало на то, что Организация готовила удар невиданной силы.

После схватки на Капитолийском холме Болан вернулся за Клаудией Витале.

— Не извиняйтесь за роль, которую вы играли. Я спас вам жизнь не только из благородных побуждений. У меня есть свой интерес. Я приехал сюда, чтобы сорвать планы Большого Совета, и ради этого готов на все. Если вы хотите оправдаться, расскажите все, что вам известно. Если нет, то идите к черту. У меня нет ни желания, ни времени любезничать с вами. Мне предстоит много работы...

Клаудия, уже принявшая решение, в течение последующего получаса выложила все, что знала о готовящемся заговоре. Палач, похоже, подоспел вовремя.

— Они не только используют старую систему интриг, но и идут дальше, — добавила она. — Они угрожают, шантажируют, оказывают на конгрессменов, чиновников, членов администрации силовое давление. Они умудряются так искусно переделывать национальные законы, что на Капитолийском холме этого никто не замечает. Проекты законов кроятся по заказу преступных группировок, и это распространяется на все сферы деятельности. Законодатели, входящие в мафию, совершенствуют новые проекты, которые тотчас вводятся на местах своими людьми. Они освобождаются от тех, кого нельзя ни купить, ни запугать. Они могут испоганить их репутацию, карьеру и даже искалечить. Они не стесняются в выборе средств. И это меня возмутило. Конверты, которые я передавала, содержали не круглые суммы денег, а компрометирующие материалы или угрозы. С приходом Лупо я ни разу не передавала деньги. Он не видит необходимости покупать то, чем он уже владеет.

Да, Болану предстояло много работы. Он еще как следует не познакомился со своим противником, зато знал, как он действует. Теперь Мак мог начинать свою игру.

Он должен сорвать готовящийся государственный переворот. Это, конечно, может показаться смешным — заговор с целью захвата власти в США, но Болан уже давно понял, что мафия ничего не делает впустую. Если верхушка решила, что пора взять под контроль правительство, то это значит, что боссы Организации на сто процентов уверены в успехе.

Болан хотел провести чистку в правительстве и избавить его от паразитов, но он также хотел защитить тех, кто был втянут мафией в чудовищный водоворот событий против своей воли.

Болан хотел очистить Вашингтон от мафии, как Геракл авгиевы конюшни от навоза.

Но под силу ли это одному человеку, не полубогу?

Да, конечно. Во всяком случае, если он готов проливать кровь без колебаний, без угрызений совести. Да, если у него есть на это энергия и воля. Мак Болан обладал всеми этими достоинствами.

Глава 5

Болан продолжал вести свой дневник. 18 апреля он записал: "Иногда я очень сожалею, что не получил приличного образования. Я хотел бы описать свои ощущения и впечатления, хотя это очень тяжело для человека, который провел большую часть жизни на войне. Но я хотел бы воспользоваться, быть может, последним шансом, чтобы объяснить, почему я выбрал этот путь.

Я стараюсь убедить себя, что нет ничего страшного в том, что меня считают убийцей, ненормальным. Но это неправда. Осознание чужой правоты постоянно терзает меня. Кому нравится быть изгоем общества, которое видит в тебе лишь врага? Но самое поразительное то, что меня считают более опасным для общества, чем тех, с кем я борюсь.

На самом деле я вовсе не собирался начинать войну с мафией. Говорят: коготок увяз — всей птичке пропасть. Стоит один раз попасть в жернова войны и уже надо идти до конца — другого выхода нет. Я не смогу прекратить борьбу с мафией, так как она станет еще более могущественной после моего отступления. И тогда все мои усилия окажутся напрасными, а ситуация осложнится еще больше.

Я не собирался заезжать в Вашингтон. Внутренний голос советовал мне обойти этот город стороной, отдохнуть или провести операцию в другом, более уязвимом для мафии месте.

Но я не смог справиться со своим любопытством, которое настойчиво влекло меня сюда. И вовсе не мое появление в городе создало нынешнюю кризисную ситуацию — она существовала уже давно. Здесь, в Вашингтоне, я понял, что отступить не имею права — очень уж высоки ставки в этой безумной игре.

У меня такое ощущение, будто все мое прежнее существование было лишь прелюдией к ней. Мне кажется, я встречу здесь свой конец. Такова, видимо, судьба. Ну и пусть! Я всегда понимал, что рано или поздно все закончится именно так, но я схожу с ума от мысли, что моя борьба прервется в решающий момент. Я не думаю, что умру от рук наемников мафии, скорее всего последнюю точку поставят полицейские. Боюсь только, что общество сделает неверные выводы: наконец-то прикончили маньяка Мака Болана! Красивая история. И никто не вспомнит о людоедах, которые рыскают вокруг и ждут своего часа, чтобы вновь начать свой кровавый пир.

Я не политик и не занимаюсь политикой, когда говорю, что эта война — продолжение Вьетнама. Я никогда не боролся против коммунизма как идеологии, точно так же меня никогда не вел в бой какой-нибудь другой политический идеал. Я сражался, как мог, потому что испытывал потребность в борьбе. Я слышал призыв к бою и воспринимал его как дело сугубо личное — так же, как сейчас.

Но во Вьетнаме я ничего не мог сделать. Та война была абсурдной и бессмысленной. Зато здесь, у себя дома, я столкнулся с такими проблемами, в решение которых могу внести свою лепту.

Но я боюсь за исход боя в Вашингтоне. Десять лет назад все происходящее меня бы так не волновало. Тогда наша страна была совсем другой. Больше всего меня пугает то, что наша нация теряет мужество. Все заявляют о том, что хотят жить своими интересами, в мире и любви. Я никого за это не упрекаю, я бы тоже хотел освободиться от ежедневного ада. Но мир и спокойствие достаются дорогой ценой, и надо найти того, кто способен заплатить за всех.

Я не строю иллюзий, я не тот человек, который расплачивается за других; я даже не уверен, что поступаю правильно. Но я уже не смог бы поступить по-другому. Я разучился различать, что нравственно, а что нет. Я делаю то, что считаю нужным. И мне плевать на мир, который меня не понимает. Я знаю, что в один прекрасный день мафия раздавит меня, бой будет закончен, и публика позабудет мое имя. Тем лучше. Я не ищу славы.

Но кто-то должен продолжать борьбу. Это то, чем я сейчас занимаюсь. Для этого я приехал в Вашингтон и потому так боюсь здесь умереть. Моя работа еще не закончена. Главное — впереди. Полиция не способна на решительные действия, так как лишена поддержки общества, которое по горло сыто Вьетнамом.

А что касается мафии, то она раздавит общественность и переварит ее даже в сыром виде".

Глава 6

Карло Спинелла стал капореджиме лишь благодаря тому, что его босса Гуса Риаппи только что назначили капо и отдали ему в управление территории покойного Арнесто Кастильоне, убитого Боланом в Лондоне.

По сведениям, полученным Спинеллой, «Коммиссионе» назначило Риаппи на столь высокий пост лишь из-за отсутствия других кандидатур: Болан пристрелил также Тони Лавани — капореджиме Кастильоне.

Спинелла никогда не поднимался выше уровня мелкой шпаны, которой издавно руководил Гус Риаппи. Он ничего не знал об управленческой структуре Организации и уж, конечно, не имел никакого представления о ее боссах. Круг интересов Карло замыкался на поставке девочек, лотерее, игровых автоматах, наркотиках и махинациях букмекеров. Он владел двумя барами, бильярдным залом и фирмой, занимающейся торговлей недвижимостью, и располагавшей многочисленными обветшалыми многоэтажками в черном гетто.

В его команде было не много народу. Десять «солдат» управлялись с черными, а четверо телохранителей неотлучно находились при нем днем и ночью. После вмешательства Болана личный состав Спинеллы сократился на три человека.

Когда не стало «Быстрого» Тони Лавани и Гус Риаппи пошел на повышение, у Спинеллы появились проблески надежды на блестящее будущее в качестве босса округа Колумбия, но все произошло не так, как он предполагал. «Большой» Гус, чье назначение на новый пост одобрили старейшины «Коммиссионе», прибрал к рукам бывшую империю Кастильоне, но при этом не отказался от контроля над территорией Вашингтона.

Какая несправедливость! Спинелла заслужил право владеть этой территорией, она принадлежала ему! Иногда он даже просыпался по ночам — у него стучало в висках и крутило желудок. Зависть душила его, и он срывал свое раздражение на подчиненных. Но виноват был не только Риаппи. Лупо тоже принял участие в грабеже.

Боже мой, как же Спинелла ненавидел этого типа! Лупо принадлежал к новому поколению дельцов преступного бизнеса. Эти юнцы умели красиво говорить и получили университетское образование, они ни дня не работали на улице и не имели понятия о том, что значит отвоевывать территорию силой, провожая менее удачливого соперника пинками под зад.

Зато все они патриоты!

Карло ненавидел таких патриотов, но они составляли основу «новой волны», и никто, даже «Большой» Гус Риаппи, не мог тягаться с ними. Старейшины из «Коммиссионе»? Да, те могли. Они сами создали эту волну и теперь управляли ею. Плевать они хотели на Лупо, а потому смотрели на него и ему подобных сверху вниз.

Ох уж эти образованные засранцы!

«Большой» Гус ненавидел Лупо так же, как и Спинелла. И было за что. Боссы постановили, что Вашингтон станет открытым городом, но такое решение было принято исключительно для того, чтобы отправить туда Лупо. Фактически состоялся незаконный захват территории.

Никто не имел права мешать Лупо — ни «Большой» Гус, ни тем более Спинелла. Этого выскочку поддерживало «Коммиссионе», оно же обязывало Риаппи оказывать ему всяческую поддержку. Если Лупо говорил, что нужно приостановить работу на несколько дней, вся деятельность прекращалась только лишь из-за того, что Лупо занимался каким-то деликатным делом. Пока он решал свои проблемы, деньги утекали словно песок сквозь пальцы. А потерянные деньги назад не вернуть. Это все равно, что прицелиться и не выстрелить.

Если Лупо требовал группу убийц, к нему тут же отправляли команду профессионалов: деликатный подход себя не оправдал, теперь требовалось проявить жесткость. Но кто оплачивал услуги наемных убийц, кто должен был обеспечивать их безопасность, кому предстояло разбираться с фараонами в случае провала операции? Лупо? Конечно, нет. Тем не менее, он подмял под себя весь округ.

О да! Карло ненавидел его всеми фибрами своей души!

«Большой» Гус должен был ненавидеть Лупо не меньше: его потери были гораздо более значительными, чем у Спинеллы. Однако нужно еще посмотреть, кто имел больше оснований ненавидеть Лупо.

— Да, именно так, Гус, — повторил Спинелла, судорожно сжав трубку в потной руке. — Все трое. «Конь», Тонни и Чик... в машине перед домом... Да, мертвее не бывает. Это работа «волков» — я абсолютно уверен. Они даже не потрудились спрятать их где-нибудь в укромном месте — привезли и бросили машину прямо перед моим домом. Сволочи, хотя бы позвонили. Утром фараоны нашли трупы. И что мне теперь говорить им?

— У твоих ребят были удостоверения личности? — ворчливо спросил Риаппи.

— Да, но парни-то мертвы. И нужно что-то объяснять полиции.

Риаппи вздохнул:

— Ничего им не говори, Карло. Ты ничего не знаешь. Это ясно как день. Твои люди были управляющими домами. Видимо, они нажили себе врагов и стали жертвами мести черных. Ну а дальше ты уж сам сообразишь, что к чему.

После напряженной паузы Спинелла сказал:

— По сути дела, Гус, не это меня смущает. Мы не можем допустить, чтобы Лупо так безобразно вел себя по отношению к нам. Если так пойдет и дальше, наши люди начнут нас презирать.

— Это твоя вина, Карло, — примирительно ответил Риаппи. — Мне бы не хотелось тебе это говорить, но от правды не уйдешь. Ты сделал глупость, ты ошибся. И сейчас дело уже вышло из-под твоего контроля, paisano. Мы все сейчас были бы по уши в дерьме, если бы твои парни справились с поставленной задачей. К счастью, Лупо и я... мы владеем ситуацией. Мы стараемся ради тебя, Карло. Жаль, конечно, что твои парни заплатили такой ценой. Но тут уж ничего не поделаешь. Когда допущена такая грубая ошибка...

— Я знаю, знаю, — беспокойно заговорил Спинелла. — Но считаю, что Лупо следовало бы посвятить нас в свои планы. Ладно. Если ты считаешь, что с этим делом нужно кончать — я согласен с тобой. Тем не менее, не нужно было оставлять покойников прямо под окнами моего дома. Это смахивает на угрозу, Гус. Мне казалось, что между нами подобные вещи просто недопустимы.

— Да, я тебя понимаю. Успокойся. Рано или поздно у Лупо тоже случится прокол. Пока он босс, но он наживает себе врагов со всех сторон. И в подходящий момент мы воспользуемся этим.

— У него не было необходимости убивать их, — упрямо ответил Спинелла.

— Может быть, хотя... черт его знает. Ты знаешь своих людей лучше, чем кто-либо другой. Как ты думаешь?

Спинелла буркнул:

— Возможно. Но ни одна баба в мире не стоит троих моих людей.

— Ни одна, кроме этой. Не забывай, — тихо приказал Риаппи.

— Я не забуду, но от своих планов не откажусь.

— Брось, Карло! Хотя бы на время.

— Ладно.

— Фараонам представишь дело так, как мы договорились, и не беспокойся — я все беру на себя.

— Тем лучше.

— И давай обойдемся без траурных бдений и прочих церемоний. Похороны должны пройти скромно и тихо. Никому не рассказывай, как все произошло на самом деле.

— Нет, конечно.

Риаппи повесил трубку, а Спинелла с отвращением уставился на телефон, словно это было какое-то липкое и отвратительное существо. Кого он ненавидел в данный момент больше: Лупо или проклятого Риаппи?

Он встал с кровати, накинул на плечи шелковый халат и прошел в комнату, где обычно сидели его телохранители.

Сейчас там был только Роки Люсиндо, который сообщил ему неприятную новость. Он стоял у окна в напряженной позе и наблюдал за суетой у дома.

У ворот стояли две «скорые», две патрульные машины и еще несколько полицейских автомобилей без эмблем на дверцах. Суетились фотографы, то и дело сверкали вспышки, направленные то на «понтиак», то на особняк. Улица оказалась перекрытой, и полицейские тщетно пытались разогнать толпу зевак — мужчин в пижамах, женщин с бигуди на голове... Близился рассвет, но солнце еще не вышло из-за горизонта.

Люсиндо был начальником группы телохранителей. Опытный солдат, он провел всю жизнь рядом со Спинеллой, который считал его другом и единственным человеком, целиком и полностью достойным доверия.

— Это что, ярмарка?! — пробормотал Люсиндо. — Почему всем так хочется взглянуть на покойников?

— Потому что осознание того, что они живы, в отличие от этих несчастных, поднимает их моральный дух на небывалую высоту, — съязвил Спинелла.

Телохранитель отошел от окна, ослепленный очередным разрядом фотовспышки.

— Который час?

— Около пяти утра. Что сказал Гус?

— Ничего нового: бросай свои фокусы, — Спинелла фыркнул.

— Я бы с удовольствием бросил сам знаешь кого... С девятого этажа.

— Тебе достаточно сказать одно слово, — серьезно ответил Люсиндо.

— Нет, мы сделаем так, как сказал Гус. Он — босс. Где Фред?

Люсиндо кивнул на окно и усмехнулся:

— На улице вместе с Риппером. Они прикидываются почтенными гражданами...

Риппер вошел первым и доложил, что ребята в ужасном состоянии: все убиты выстрелами в голову.

Спинелла вздрогнул, как от озноба, и направился к бару. Налив себе чашку кофе, он включил телевизор и устроился в кресле. Экран замигал и остался пустым.

— Еще так рано? — недовольно пробурчал капореджиме.

— Я же тебе сказал: сейчас пять утра. Попробуй переключить на независимый канал...

Дверь открылась, и один из телохранителей заглянул в комнату.

— Фараон в гражданском хочет видеть вас, босс, — объявил он. — Говорит, для выполнения формальностей.

— Скажи ему, что никто ничего не видел, — вмешался Люсиндо.

— Хорошо. Но он хочет поговорить с мистером Спинеллой.

— Скажи ему, что мистер Спинелла не в состоянии принимать посетителей. Он им позвонит, как только почувствует себя лучше. Неужели для полицейских нет ничего святого?

Телохранитель улыбнулся и вышел.

Люсиндо подошел к боссу:

— Что мы им скажем, Карло? Придется что-то объяснять.

— Свалим все на черных.

— О'кей. Это совсем другое дело.

— Естественно. Эти грязные твари никогда не хотят платить за жилье, а сейчас вот расправились с управляющими домами. Конечно же, ограбив их. Затем, чтобы поразвлечься, они доставили их к моему дому.

— Да, совсем другое дело, — повторил Люсиндо.

Дверь снова приоткрылась, и заглянул все тот же телохранитель. Он больше не улыбался.

— У фараона ордер, — встревоженно сообщил он.

Полицейский спокойно вошел в комнату. Это был негр среднего роста и неопределенного возраста. Спинелле бросилось в глаза, что он был хорошо одет.