Глава 3

Империя Джиамбы вот уже несколько месяцев находилась под пристальным наблюдением полиции, особенно с того момента, как в городе объявился Чилья со своими нью-йоркскими головорезами. Слежка за деятельностью преступного мира входила в главнейшую задачу специального тактического подразделения департамента полиции Сент-Луиса, возглавляемого лейтенантом Томом Постумом. Тем же занимался и особый отряд ФБР, с которым Постум должен был тесно взаимодействовать.

Активность же мафии в последнее время возросла до такой степени, что начала вызывать серьезные опасения у руководителей местной полиции и муниципалитета.

Несколько пожилых членов семьи Джиамба тихонько «вышли на пенсию» и уехали из страны. Несколько других поменяли работу, и стали «шестерками» в новой преступной организации, создаваемой пришельцем Джерри Чилья. Большинство мафиози из старой гвардии просто исчезли из вида — либо в силу своей лояльности к Джиамба, либо из-за недоверия к Чилья — и, по всей видимости, ждали команды самого Джиамба, который тоже где-то бесследно сгинул.

Ходили слухи, что Джиамба по собственной воле отошел от активной работы и уехал в Латинскую Америку, но им мало кто верил. Такие разговоры несложно проверить, но реальных доказательств, подтверждающих их, до сих пор никто не представил. В полиции склонялись к мысли, что Джиамба до сих пор находится в Сент-Луисе, но просто «залег на дно». Следовательно, ситуация оставалась крайне неустойчивой и взрывоопасной. Кое-какие официальные лица уже начали предсказывать неизбежность вспышки нового витка гангстерских войн. И действительно, полицейские осведомители все чаще докладывали о чистках, которые Чилья проводил в рядах преданной Джиамба гвардии.

За особняком Джиамба несколько недель велась тщательная слежка, равно как и за несколькими другими опорными центрами синдиката. Окружной прокурор дал разрешение на прослушивание телефонов, и то немногое, что можно было извлечь из нарочито невнятного, уклончивого бормотания, записанного на полицейские магнитофоны, только усиливало подозрения относительно скорого начала полномасштабной войны между враждующими кланами мафии.

Так что, когда Тома Постума ранним утром подняли с постели сообщением о том, что «кажется, бомбят особняк Джиамба», он был готов к худшему. Он немедленно доложил эту новость своему начальнику по тактическому подразделению, быстро оделся и поспешил в управление полиции для получения дальнейшей информации.

От звонка до того момента, когда Постум переступил порог офиса, прошло не более двадцати минут. Однако, дежурный начальник смены уже дожидался его с телефонной трубкой в руке и с выражением плохо скрываемого любопытства на лице.

— Вам звонит парень по имени Мак Болан, — доложил сержант. — Говорит, у него есть для вас важное сообщение.

Постум нахмурился.

— Сейчас не до шуток, Уиллис. Мне нужно...

— Лучше поговорите с ним, лейтенант. Кто бы это ни был, но он, кажется, все знает про взрывы в доме Джиамба.

Постум вырвал у него из рук трубку и рявкнул в микрофон:

— Что за шуточки?!

Тихий, но излучающий уверенность голос произнес:

— Это не шутки, Постум. Я хочу, чтобы вы знали: Арти Джиамба сейчас находится под моей опекой. Он жив-здоров. Пока, по крайней мере. И теперь Чилья, если я, конечно, его правильно оценил, должен быстро отреагировать на удар, чтобы компенсировать потери и укрепить свои позиции. Он...

— Минутку! — заорал полицейский. — Так вы действительно Мак Болан?!

— С рождения меня называют именно так, — ответил спокойный голос. — Так вы будете слушать или нет?

Постум подмигнул дежурному сержанту и кивнул в сторону аппаратуры для записи телефонных разговоров.

— И давно вы уже в нашем городе? — небрежно поинтересовался он.

— Достаточно давно, чтобы оценить серьезность проблемы, — холодно ответил Болан. — У Чильи здесь развязаны руки — он подчиняется только своим боссам из Нью-Йорка и активно работает над тем, чтобы ваша избирательная кампания прошла в нужном им русле. Он собирается превратить ваш город и весь штат в охотничьи угодья синдиката. И у него есть все шансы добиться успеха, если он сможет решить небольшую проблемку, связанную с одним дряхлым старцем.

— С Джиамба, конечно же?

— Верно. Чилья пытался устроить так, чтобы переход власти в его руки прошел гладко, без фейерверков, но Джиамба уперся, хотя его морили голодом и подвергали другим испытаниям в этом же духе. Вообще-то, такие дипломатические игры не для Чилья. Я так понимаю, что его сдерживали строгие указания из Нью-Йорка. Теперь, когда Джиамба у меня, все эти ограничения ничего не значат. Чилья, скорее всего, уже вычеркнул старика из списка живых. И теперь я ожидаю от него быстрых и решительных действий в другом направлении.

Постум только поражался наглости этого сукиного сына.

— Послушай, приятель, ты понимаешь, что ты натворил? — спросил он, едва сдерживаясь.

— Конечно, — ответил уверенный голос. — Я уничтожил все надежды на гладкий переход власти из одних рук в другие. И я записываю это в плюс, а не в минус.

— Что ты мне тут несешь со всеми этими дерьмовыми плюсами-минусами?! — взорвался Постум. — Это означает, что на улицах прольется кровь! Послушай, приятель, ты вверг город в войну между бандами, вот что ты сделал!

— Это означает просто-напросто, что город должен будет сражаться, и у него есть шанс выиграть, — хладнокровно ответил «сукин сын». — Все лучше верного поражения. Или вам больше нравится перспектива всю оставшуюся жизнь передавать утренние сводки начальнику полиции, посаженному в руководящее кресло синдикатом, Постум?

Лейтенант из тактического подразделения просто не мог поверить своим ушам. Он сбивчиво, торопливо заговорил:

— Я не говорю об этике... этого, э-э... да и вообще — какого черта, мистер? У вас еще хватает наглости звонить мне и вот так просто выкладывать...

Человек на другом конце уже раскалившегося от напряжения провода только испустил короткий смешок в ответ на вспышку Постума. Полицейский умолк и беспомощно посмотрел на сержанта. Усилием воли он все же взял себя в руки.

— Вы, видимо, воображаете себя Робин Гудом, но у нас, в полиции, свое мнение на сей счет — вы об этом знаете? — спокойно сказал он самому разыскиваемому человеку в Америке. — Это вы разбомбили особняк Джиамбы около часа назад?

— Я. Всего лишь парочка петард, и я получил, что хотел.

— Ага, ну да. И чего еще вы хотите, Болан?

— Двадцать четыре часа.

— Что это значит? Зачем вам еще двадцать четыре часа?

— Чтобы в течение этого времени полиция сотрудничала со мной.

— Опять двадцать пять! Парень, да у тебя не все дома!

— Возможно, — ответил Болан с печальным вздохом. — Но я все еще надеюсь. Послушайте, Постум, я позвонил вам, поскольку мне сказали, что вы честный и умный полицейский. И вы уже вовлечены в тактическую игру, так почему бы вам не заняться тактикой? Пусть разразится война. Попробуйте посмотреть на все это с другой точки зрения. Вы даете мне 24 часа. Разгорается война и вся дрянь, скрывавшаяся в темных норах, выползает на свет божий. Я вмешиваюсь и помогаю каждой стороне как можно быстрее и успешнее отправить возможно большее количество бойцов другой стороны на тот свет. И завтра утром, в это самое время я покидаю город, оставляя от Синдиката и от коррумпированных политиков лишь жалкие ошметки, которые даже в тюрьму сажать не имеет смысла.

— Это безумие, вы не можете не понимать последствий такой войны. Я не могу пойти на...

— Знаю, что не можете. — Болан коротко рассмеялся, и Постуму показалось, будто кубик льда упал на дно глубокого стакана. — В этом-то и заключается основная разница между полицейским и солдатом. Я — солдат, Постум. И я должен мыслить тактически. Вообще-то я позвонил, чтобы сказать вам: война неизбежна. Советую вовремя отозвать своих шептунов.

— Каких еще шептунов?!

— Переодетых агентов. По моим подсчетам, это, как минимум, шесть человек, работающих в...

— Хорошо, хорошо! — быстро прервал его Постум. Он не любил, когда даже работники департамента обсуждали его секретные операции. А уж этот... — Вот, что я вам скажу, Болан. Я тронут вашей заботой о безопасности служащих полиции, но лучше вам от этого не станет. На данную проблему у нас есть своя точка зрения, мистер, менять ее мы не собираемся и не нуждаемся в вашей помощи для решения наших внутренних дел. Более того, если я...

— Прошу прощения, — прервал Болан. — Мое время истекло. Приятно было побеседовать, Постум. Держитесь.

В трубке послышались гудки и лейтенант раздраженно повернулся к сержанту. Тот сокрушенно покачал головой.

— Слишком мало времени длился ваш разговор, — сказал он. — Он звонил откуда-то из северной части города — вот все, что удалось установить.

— Чертов сукин сын! — буркнул Постум. — Вы слышали, что говорил этот распроклятый сукин сын?!

Сержант серьезно улыбнулся.

— Скверное дело, сэр. А парень, сдается мне, в порядке. Жаль. Очень жаль.

— Приберегите свою жалость ко дню его похорон, — грубовато отреагировал лейтенант. — И можете не записывать свою речь на бумагу — у вас не будет времени ее забыть.

— Мак Болан... — продолжал сержант тем же тоном. — Кто бы мог подумать? Вот уж не ожидал, что он объявится у нас в Сент-Луисе.

— Можно подумать, слушая вас, что он нам честь оказал, — проворчал Постум. — Распечатайте эту запись да присмотрите, чтобы копия была качественной. Затем позвоните капитану и доложите, что я хочу обсудить с ним сложившуюся ситуацию.

Постум направился было в свой кабинет.

— О, я не успел сказать вам, сэр. Капитан собирает совещание всех офицеров в своем кабинете, в... — сержант взглянул на часы, — через пять минут.

— Сделайте копию ленты, — ответил Постум с порога. — Я захвачу ее с собой.

Он прошел в свой кабинет, запер дверь, уселся на край стола и, подтянув к подбородку колено, обхватил его руками. После чего позволил сдержанной улыбке озарить свое обычно серьезное лицо.

— Вот гад! — пробормотал он с восхищением.

Глава 4

Тони выскочила из дымящегося осиного гнезда в одном только бикини. Вес этого одеяния равнялся приблизительно одной унции, что составляет 28,3 грамма, а общая площадь и, стало быть, способность хоть что-то прикрыть, приближалась практически к нулю. К счастью, у Болана в его взятом напрокат автомобиле нашлась смена одежды — рубаха и свободные штаны армейского образца, которые он галантно предложил мужественной девице.

На армейские штаны Тони лишь фыркнула — уж слишком они были велики для ее фигурки — рубашку же приняла и надела, выказывая колебания, сомнения и прочие явные признаки недовольства. И совершенно напрасно — ибо рубаха смотрелась на ней короткой ночной сорочкой и прекрасно подчеркивала все скрываемые под ней прелести.

В то время, как Болан, удовлетворенный тем, что Арти Джиамба пока еще не собирается покинуть этот мир, вел телефонные переговоры с представителями закона, Тони перебралась на переднее сиденье.

Закончив разговор, Болан сел за баранку, и они покатили дальше. Суровый воин, не отрываясь, глядел на дорогу, так что в конце концов Тони не выдержала и забрюзжала:

— Я понимаю — я в таком виде, на меня и глянуть страшно...

О, женское лукавство!

— Не в этом дело, — серьезно ответил Болан. — У меня и без того хлопот хватает, а тут еще приходится разъезжать по городу с обнаженной леди в автомобиле.

Тони мягко засмеялась и положила голову на плечо Мака.

— Знаю, дурачок. Все в порядке, я просто набивалась на комплимент. Неужели ты не хочешь сказать, что вид моего обнаженного тела вызывает у тебя непреодолимое желание? Ну скажи — тебе ведь это ничего не стоит.

Он ухмыльнулся, вспомнив кое-какие эпизоды прошлого.

— Однажды это стоило мне целой недели.

Тони теснее прижалась к нему, вздохнула.

— Да... Может для тебя это много, а для меня — ничто! Мак... я ужасно по тебе скучала. А ты, небось, забыл уже о моем существовании, да? Забыл?

— Опять набиваешься на комплимент?

— Именно так, — сказала она. — Почему бы тебе не сказать, что с тех пор, как мы расстались, твоя жизнь без меня превратилась в мучение, и ты только и делал, что тосковал и лил слезы? Я, конечно, не поверю, но нам обоим будет приятно.

— Да, Тони, ты не такая как все.

— Я для тебя что-то значу?

— Точно.

— У тебя все еще есть тот прелестный домик на колесах, в котором мы так славно провели медовый месяц?

Тони имела в видубоевой фургон Болана, в котором они вместе бежали на запад из зоны боевых действий в Новом Орлеане. Давно это было — несколько насыщенных жизней тому назад.

— Он все еще у меня, — заверил Мак.

— Так почему бы тебе не сказать, что ты любишь меня? Это тебе не будет стоить...

Болан понял, что пора с этим кончать.

— Тони! — резко сказал он. — Что с тобой?! Что тебя гнетет?

Она отстранилась.

— Ничего.

— Это ты из-за Чилья так переживаешь?

— Я чувствую себя грязной шлюхой, — вздохнула Тони.

— Мы оба в грязи, — резко ответил Болан. — Ты с ними спишь, я режу им глотки. Ты не вспоминаешь, что у меня руки по локоть в крови, а я забываю о том, что тебя лапали те, чья кровь на моих руках. А выпускницу института благородных девиц, Тони, можешь разыгрывать дома с ребятишками.

— Да провались ты в преисподнюю, Мак! — огрызнулась Тони.

— Я уже в ней, — пробормотал Болан.

Тони снова прижалась к нему и обхватила тонкими пальцами его свободную руку.

— Извини, — прошептала она. — Я не хотела.

— Ничего, — мягко ответил Болан. — Я все понимаю, Тони. Те же самые бесы и мне нутро грызут. Приходится время от времени с ними сражаться. Пойми, таков мир. Этот мир. Тот, в котором мы встретились. И мы не можем жить и действовать в нем по законам другого мира. Славные парни и хорошие девочки здесь ни на что не способны... и, черт возьми, нельзя жить в обоих мирах одновременно, нельзя играть в одном мире по правилам другого.

— Я должна это понимать, — пробормотала она, — в том смысле, что ты судишь меня не по тем меркам, которые пригодны в мире хороших девочек и мальчиков. Ты презираешь меня за... за...

Мак вздохнул. Ох, как не любил он эти морально-психологические разборки!

— Единственное, в чем я имею право судить тебя, Тони, так это в вопросах твоей профессиональной пригодности, оценивая твою эффективность в этом мире. И я никого не презираю.

Тони в ответ покачала головой.

— Ты презираешь старика, лежащего на заднем сиденье.

— Нет. Я понимаю его. Я признаю, что он несет угрозу тому, лучшему миру, и я делаю все необходимое, чтобы нейтрализовать его. Но нельзя сказать, что я ненавижу этого старика. По-своему, я им даже восхищаюсь.

Тони забралась на сиденье с ногами, устроилась бочком и, не отрываясь, вглядывалась в профиль Болана.

— Когда, наконец, я узнаю тебя по-настоящему? — вздохнула она.

— Подумай о той крови, что есть на мне, — предложил он спокойно. — И спроси себя, как далеко простая ненависть может продвинуть человека по морю крови. Не ненависть движет мною, Тони. Разве что в самом начале, но это было давно. С тех пор я потерял способность ненавидеть.

— И что же тогда тобой движет, Мак Болан?

— Хочешь законспектировать?

— Может быть.

Он недобро сверкнул глазами в ее сторону.

— Этот старый мир побуждает меня к действию, Тони.

— Ты имеешь в виду этот новый мир, не тот старый.

Болан кивнул.

— Тот, в котором гремят бои. Но это не новый мир. Он нов для тебя и меня. Но он всегда существовал, может даже дольше того, другого мира.

— Что-то я не врубаюсь, — сказала Тони. — Как тогда называется этот наш мир? Этот мир?

— Ад, — сказал он просто.

— Что?

— Это ад, Тони.

— О, Господи, — прошептала она. — Думаю, я начинаю понимать...

Какое-то время в машине царила напряженная тишина. Тони глядела сквозь ветровое стекло, очевидно пытаясь сориентироваться, где, по каким пригородам они проезжали. На небе уже пробивалась заря.

Наконец Тони вздохнула и сказала:

— Знаешь, ты меня просто убил. Почему мы с тобой раньше никогда не говорили на такие темы?

— Повода, наверно, не было, — ответил Мак.

— И что ж, это действительно ад?

— Если понимать под этим состояние психики, то да. Именно здесь создается тот другой, безопасный мир, здесь он формируется, черпает свои мотивы и обоснования. Все приходит отсюда. Здесь находятся войны. Здесь во мраке сражаются армии — постоянно, непрерывно, вечно.

— И что — я тоже воин? — серьезно спросила она.

— Конечно. Это состояние духа, оно не зависит от облика, возраста, пола. Сражаются две крайности, две противоположности, две стороны. Всегда только две.

— Добро и зло, — утвердительно произнесла Тони.

Болан пожал плечами.

— Или правда и кривда. Называй, как хочешь. В том, другом мире все состоит из оттенков серого. Здесь же — это или свет, или мрак.

— А ведь для тебя это не просто метафора. Ты во все это веришь. Мир хороших девочек и мальчиков просто производная от этого мира, побочный продукт.

— Ты никогда не размышляла, — ответил Болан спокойно, — о цене, которую надо платить за цивилизацию, в которой девочки могут быть всегда хорошими, а мальчики — славными? Ведь этот эдем, этот райский сад — это всего лишь расчищенные джунгли. Ты в джунглях бывала? Там можно утром прорубить тропу шириной метр, а к вечеру она уже исчезнет, зарастет — джунгли вернут себе свое, и как ты думаешь, кто создал эдем и кто поддерживает его существование? Хорошие девочки? Славные парни?

Он покачал головой.

— Нет, это дети райского сада. Они даже не знают, с какой стороны за топор или мачете берутся. А уж тем более, как рубить тропы в девственном лесу. Создатели эдема живут здесь, Тони, в джунглях. Райский сад проектируют в аду.

Девушка зябко передернула плечами и положила голову ему на грудь.

— Не нравится мне здесь, Мак, — сказала она слабым голосом.

— Мне тоже. Но у тебя еще есть время, Тони. Ты можешь выйти из игры.

— А ты не можешь?

— Ты же сама прекрасно знаешь, что нет. Только подумай — сколько на мне крови. Подумай об этом.

Тони заплакала, Болан оттолкнул ее от себя. Губы его плотно сжались, глаза снова стали ледяными.

— Прекрати! — приказал он.

— Ненавижу этот твой проклятый мир, Мак Болан! — закричала она яростно.

— Не я его создал, — ответил он. — Я просто живу в нем. Тот, кто здесь живет, здесь и умирает. Если у тебя другие планы, то я могу задержать вращение этого мира, чтобы у тебя было время сойти. Но не заливай меня горючими слезами, Тони. Это заразительно. Если я начну рыдать, то весь этот проклятый мир утонет в моих слезах.

— Ты?! — вздохнула она, не веря своим ушам. — Зарыдаешь?!

— Не буду, если смогу удержаться, — отрезал он.

Он притормозил у обочины и повернулся к девушке, испытующе глядя на нее.

— Мы в этом мире не случайно, Тони. Так мы решили, ибо это на сто процентов отвечает нашим убеждениям. Так что решай.

Болан вложил в ее ладонь небольшой бумажник.

— Вот деньги, а вон там, через квартал, мотель. Твой ход.

Тони швырнула бумажник назад и поудобнее устроилась на сиденье.

— Пошел ты, — спокойно сказала она и вытерла слезы. — Будем считать, что экзекуция закончена надлежащим образом и продолжим наши игры.

— Ты уверена? — настаивал он.

— Уверена. Давай сюда свой проклятый топор или мачете, или что у тебя там, и начнем прорубать тропу.

Болан угрюмо улыбнулся и вывел машину на дорогу. Да, она была женщиной в его стиле. И это было плохо. Очень плохо.

Ибо в этом старом мире люди его типа обычно умирают молодыми.

Глава 5

Команда «Эйбл» снова собралась вместе, ощущала себя совершенно боеспособной и готовой выйти на тропу войны и идти сквозь адский огонь. И в глубине души Мак Болан вынужден был признать, что получив такое подкрепление, он ощущает себя гораздо лучше.

Во Вьетнаме их диверсионной группе приходилось проделывать самую грязную работу, исполнять самые невозможные задания. «Команде „Эйбл“ это по плечу» — таков был негромкий боевой клич тех дней. Надо сказать, что не только способности Мака Болана снискали его крутой команде такую репутацию.

«Гаджет» Шварц был способен несколько суток пролежать, замаскировавшись в кустах на окраине вьетконговской деревни и ведя электронную разведку с помощью переносного аудиосонора, в полном одиночестве, когда до ближайшего друга и союзника были многие мили, а питаться приходилось черными сухарями и водой. Вернувшись на базу, он без тени улыбки рассказывал истории, от которых слушатели покатывались со смеха: о том, как вьетконговские часовые отливали ему на сапоги средь бела дня, а ночью заваливали рядом с ним своих дам на расстоянии «... не то, что рукой подать, мужики, а болтом достать, если тот встанет...»

Бланканалес заслужил кличку Политик еще раньше, когда служил в спецназе и участвовал в программе умиротворения. Когда же он перешел в диверсионную группу, кое-кто стал называть его «хамелеоном» за способность становиться невидимым практически в любом окружении. И дело было не в одежде и не в камуфляже. Просто был у него дар сливаться с любым природным фоном и растворяться в любой толпе. Однажды он ухитрился незамеченным прошагать вместе с маленькой группой крестьян через захваченную врагом деревню — при полной боевой выкладке и форме — прикупить еды на местном рынке и небрежной походкой вернуться обратно той же дорогой.

Болан многому научился у этих людей — и во Вьетнаме и позже, когда организовал свою Команду Смерти для борьбы с мафией в Лос-Анджелесе. Но время показало, что лос-анджелесская авантюра была трагической ошибкой. Из десяти человек, вошедших в команду, только трое — Болан, Шварц и Бланканалес — пережили войну с семьей Диджордже. С тех пор Болан старался вести войну в одиночку. Лишь раз, во время короткой стычки в Сан-Диего, он призвал на помощь старых друзей.

Во время кампании в Новом Орлеане он наткнулся на них совершенно случайно — и в этом им повезло. В обоих уже еле-еле теплились последние искорки жизни, когда Болан спас их от допроса с пристрастием, проводимым Томми Карлотти, самозванным ужасом с Бурбон-стрит. Здесь же, в Сент-Луисе, они выполняли заказ для своего клиента, «клиентом» же оказался...