Глава 13

Мадам Шамо тщательно подготовилась к приходу молодоженов. От простыней на кровати Лизетт исходил аромат розового масла, под подушками с кружевными оборками лежали мешочки с ароматической смесью. Грег зажег масляную лампу, стоявшую на туалетном столике. Зная, что у них очень мало времени, он все же не хотел торопить Лизетт. Лучше уж совсем не заниматься любовью, чем делать это против ее воли.

Когда Грег снял китель, сердце Лизетт учащенно забилось. Он подошел к окну и задернул занавески.

Она видела, как перекатываются его мышцы под легкой хлопчатобумажной рубашкой. Двигался Грег легко и грациозно. Его сексуальность волновала и возбуждала Лизетт, а уверенность успокаивала ее. И когда он отошел от окна, Лизетт попросила дрожащим голосом:

— Помоги мне, пожалуйста, расстегнуть пуговицы.

У Грега перехватило дыхание. Лизетт дала понять, что ему незачем сдерживать желание и что она тоже желает его. Ладони Грега опустились на плечи Лизетт, и по ее телу пробежала дрожь.

— Я люблю тебя, — сказал Грег. — Никогда в жизни я не видел такой красавицы.

Лизетт вскинула голову, и глаза ее, прикрытые темными ресницами, засверкали. Она не могла сказать Грегу, что любит его. Пока не могла. Лизетт еще не любила его так, как Дитера. Но знала, что полюбит его. Ей хотелось сделать Грега счастливым, отблагодарить его за терпение, понимание и любовь.

Она подняла руки, вынула шпильки, и ее темные волосы рассыпались по плечам. Зарывшись в них лицом, Грег прижал их к губам, потом повернул Лизетт к себе спиной и расстегнул платье.

Оно соскользнуло на пол, и Грег, увидев нежный изгиб бедер Лизетт, мягкую округлость ягодиц, прикрытых полоской шелковых трусиков, затрепетал. Кровь стремительно заструилась по его жилам, застучало в висках. Она была прекрасна! Великолепна! Именно о такой женщине он мечтал всю жизнь. Грега охватило желание поцеловать каждый дюйм ее тела, вытеснить поцелуями из сознания Лизетт все мысли о прошлом, возбудить в ней страсть.

Откинув волосы с шеи Лизетт, он поцеловал шелковистую кожу. Пальцы его спускались все ниже и ниже, пока сильная, большая ладонь не легла на ягодицы. Лизетт задыхалась и дрожала от этих прикосновений. Грег повернул жену к себе, и его взору предстала вся прелесть ее наготы.

Груди Лизетт были высокими, упругими и полными, розовые соски набухли. На лобке из-под треугольника шелковых трусиков выбивались курчавые волосы. Застонав от желания, Грег заключил Лизетт в объятия.

— Все будет хорошо, — прошептал он, целуя ее виски, веки, уголки рта. — У нас с тобой всегда все будет хорошо, Лизетт.

Ошеломленная своим влечением к Грегу, она мечтала забыть в его объятиях о горе и боли, испытать наслаждение.

Губы Грега ласкали ее шею, и она изнывала от желания. Ей хотелось отдаться ему целиком, без остатка.

Губы Лизетт жадно потянулись к губам Грега, и он прижал ее к себе. Его язык скользнул между ее губами. К Лизетт наконец пришло забвение, которого она так жаждала. Тени прошлого исчезли. Остались только губы Грега на ее губах, только его руки, ласкающие ее тело, только их тела, тесно прижатые друг к другу.

Грег подхватил Лизетт на руки, осторожно опустил ее на ароматные простыни, сорвал с себя рубашку и стянул брюки. У него кружилась голова. Его стройное, загорелое тело поблескивало в мягком свете лампы, на груди темнели курчавые волосы, а между ребер белел шрам от ножа. Лизетт раскинула руки навстречу Грегу, и узкая кровать прогнулась под его тяжестью.

Тепло Грега согрело ее, и она выгнулась навстречу ему, желая любви и облегчения.

Задыхаясь, Грег прошептал ее имя и одним быстрым движением снял с нее шелковые трусики. Раздвинув ноги Лизетт, он со стоном вошел в нее.

Она вцепилась в его плечи. Грег не мог сдерживаться и ждать, пока Лизетт достигнет пика блаженства, но они испытали его одновременно, и крики, слетевшие с их губ, слились в один. Этот взрыв потряс их обоих до самых глубин. Они не ожидали такого.

Грег думал, что ему придется сдерживать себя. Лизетт полагала, что ей придется притвориться и подыграть ему. Однако оба ошиблись и теперь лежали, тяжело дыша, опустошенные и расслабленные.

Наконец Грег приподнялся на локте и с улыбкой посмотрел на жену.

— Если такое будет повторяться каждый раз, миссис Диринг, то мне понадобится дополнительная медицинская страховка. Мое сердце подобного не выдержит.

Лизетт охватила радость. Она доставила ему удовольствие и, сделав это, излечилась от боли. Лизетт с удивлением осознала, что любовь, как и страдания, не имеет предела. Зародившаяся в ней любовь к Грегу не вытеснила любви к Дитеру. Пальцы Лизетт нежно скользнули по спине мужа и утонули в его густых волосах.

— Есть только один способ выяснить это, — прошептала она, лукаво посмотрев на него.

— Тогда незачем терять время, — отозвался Грег. Его ладони легли на груди Лизетт, тело напряглось от желания.

Они двигались медленно, в едином ритме. Грега ошеломило неистовство его любви. Лизетт казалась ему принцессой из волшебных сказок: загадочной, соблазнительной, прекрасной. Когда же они вновь вместе достигли вершины блаженства и он услышал, как Лизетт выкрикнула его имя, радости Грега не было предела. Он чувствовал, что сейчас Лизетт полностью принадлежит ему. И не все ли равно, кого она любила раньше. Сейчас Грег был совершенно уверен в том, что Лизетт любит только его. И так будет всегда. Она его жена, его любовь.

У них не осталось времени понежиться в постели. На темной, тихой деревенской улице послышался шум приближающегося джипа.

Грег крепко обнял Лизетт, понимая, что через несколько минут ему придется возвращаться в лагерь, а с наступлением рассвета он поведет своих солдат на штурм города, который продолжали удерживать немцы.

— Мне пора, любовь моя. — Его карие глаза были полны сожаления. — Пройдут недели, возможно, месяцы, прежде чем я вернусь. Но я обязательно вернусь, обещаю тебе.

Охваченная страхом, Лизетт сжала мужа в объятиях. Дитер мертв. Люк Брендон мертв. Она потеряла ребенка и дом. Если еще и Грег не вернется, ей этого не перенести.

— Береги себя, — взмолилась Лизетт.

Он посмотрел на нее и улыбнулся:

— Не волнуйся, ничего со мной не случится.

Джип затормозил возле коттеджа. Грег нехотя поднялся с кровати. Подойдя к окну, он сделал знак шоферу, давая знать, что сейчас выйдет.

— На следующий год к этому времени все уже закончится, — сказал он, торопливо одеваясь. — В июле сорок пятого ты уже будешь удивлять калифорнийскую публику своим французским акцентом!

Лизетт села на кровати, волосы ее рассыпались по плечам, глаза округлились. Калифорния. Она не думала об этом, поэтому сейчас ее охватили противоречивые чувства.

Грег снова улыбнулся:

— Тебе там понравится. Солнце, море. И никаких воспоминаний.

Лизетт вцепилась в простыню. Никаких воспоминаний. Ни Вальми, ни дождливого неба над буковой рощей, ни кукурузных полей, ни яблоневого сада.

Шофер в нетерпении несколько раз нажал на педаль акселератора. Надев китель и фуражку, Грег заключил жену в объятия.

— Господи, как же я люблю тебя! — воскликнул он, прильнув к ее губам.

С улицы послышались сигналы клаксона. Грег с трудом оторвался от Лизетт.

— Я вернусь. Жди меня.

— Буду ждать, обещаю.

Грег последний раз привлек к себе жену, а затем стремительно вышел из комнаты, сбежал по ступенькам на улицу и прыгнул на сиденье джипа. Грег даже не оглянулся, когда машина рванулась с места.

Лизетт долго стояла у окна, глядя на освещенные лунным светом крыши Сент-Мари-де-Пон. С рассветом Грегу предстояло отправиться в бой. Когда же сопротивление немцев на западе Нормандии будет сломлено, одни американские части переведут на юг, в Бретань, другие — перебросят на восток, где они попытаются оттеснить врагов за Сену. Лизетт не знала, куда отправят Грега. Не знала она и того, когда ждать его возвращения.

Уснуть ей не удалось. С первыми проблесками рассвета Лизетт оделась, тщательно застелила постель и вышла из дома.

Мощеная улица была пустынна. Подходя к мосту, Лизетт услышала крики петухов и отдаленный звон молочных фляг. Поросшие травой берега речки были влажными от росы, в траве виднелись закрытые головки ноготков и болотной калужницы.

Лизетт направилась по узкой тропинке к буковой роще. Ей оставалось выполнить один долг, прежде чем начать новую жизнь.

Деревья постепенно редели, и вот перед Лизетт обозначились руины замка. Она свернула в сторону. Высокая трава щекотала ее голые ноги, когда Лизетт шла к часовне и растущей позади нее вишне.

Через месяц, в августе, немцев все еще не удалось отбросить за Сену. Информации о боевых действиях почти не поступало. Войска союзников взяли Кан, но дальше к югу продолжались ожесточенные бои. Лизетт чувствовала слабость и усталость. Месячные были скудными и быстротечными, почти незаметными. Зная, как отец тревожится за нее, Лизетт понимала, что, заметив ее недомогание, он отошлет ее к матери в Баллеру. Скрепя сердце она отправилась к доктору Оже.

Доктор поздравил ее с замужеством, осмотрел и задумался. Интересно, кто же отец ребенка? Явно не американец, который высадился на берег шестого июня и женился на Лизетт лишь месяц назад. А беременность насчитывала более двенадцати недель. Что ж, американец будет не первым солдатом, не подозревающим о том, что он воспитывает чужого ребенка.

— Недомогание пройдет через пару недель…

— Откуда вы знаете? — спросила Лизетт. — Чем оно вызвано? Что со мной?

Доктор Оже покрутил в пальцах ручку, не веря в то, что Лизетт неизвестна причина ее недомогания. Впоследствии она будет убеждать всех, что ребенок родился недоношенным. Доктор вздохнул. Зря Лизетт считает его таким простаком.

— У вас примерно трехмесячная беременность, — заявил он. — Недомогание обычно заканчивается на четвертом месяце, и…

— Этого не может быть! — Лизетт с недоумением уставилась на доктора. — Это невозможно… несколько недель назад у меня были месячные…

— Месячные, гораздо более скудные, чем обычно, иногда нерегулярно продолжаются в течение всей беременности. — Доктор Оже с интересом наблюдал за Лизетт. — Особенно если женщина перенесла эмоциональный стресс.

Лизетт медленно поднялась.

— Наверное, вы ошиблись в сроках, доктор, — промолвила она. — Возможно, я беременна несколько недель, ну, от силы месяц.

Доктор Оже покачал головой:

— Никакой ошибки, мадам Диринг. Ребенок зачат месяца три назад. В мае.

Лизетт едва держалась на ногах. Значит, у нее будет ребенок. Ребенок Дитера! Тот самый, которого она желала больше всего па свете. Но теперь она замужем за Грегом, и он подумает, что Лизетт намеренно обманула его. Вышла замуж только ради того, чтобы дать ребенку имя.

— Боже мой! — прошептала Лизетт, мертвенно побледнев. — Боже мой…

— Мадам Диринг… — встревожился доктор Оже.

Но Лизетт уже не слушала доктора. Ей надо было выйти на свежий воздух и все обдумать.

— Я хотел бы еще раз осмотреть вас через месяц… — начал доктор, но дверь за Лизетт уже закрылась.

Ребенок. Ребенок Дитера! Страх сменился радостью. Значит, она не потеряла ребенка. У нее будет его ребенок. Частичка Дитера останется с ней навсегда. А как же Грег?

Лизетт прислонилась к платану. Она все объяснит ему, расскажет всю правду. Он уже знает про Дитера, Люк Брендон рассказал ему. И Грег все понял, не стал задавать вопросы, а просто пообещал научить ее снова любить. Тревога Лизетт начала постепенно отступать. Ведь готов же был Люк Брендон жениться на ней, зная, что у нее будет ребенок от Дитера. Наверняка и Грег, с его необыкновенной щедростью души, тоже все поймет.

Граф со страхом уставился на дочь.

— Ребенок? Ребенок Мейера?

— Да, папа. — Лизетт очень хотелось успокоить его. — Доктор Оже говорит, что у меня трехмесячная беременность.

— Боже мой! — Граф рухнул на стул. — Что же ты будешь делать, когда вернется Диринг? Что ему скажешь?

Бледное лицо Лизетт выражало решимость:

— Расскажу ему всю правду, папа.

Граф вздрогнул.

— Свадьба состоялась месяц назад. Я помню, как твоя мать говорила мне, что жена Жана постоянно рожает детей семимесячными.

Лизетт покачала головой:

— Нет, папа. — Она поняла, как сильно расстроен отец, если уж решился предложить ей пойти на обман. — Лучше я останусь одна, чем буду лгать Грегу. Да, пусть он бросит меня.

— Возможно, и бросит, дорогая. Чужой ребенок. Ребенок немца! Трудно ожидать от мужчины, что он смирится с этим.

Лизетт снова охватила тревога. Ей не хотелось терять Грега. Ведь она уже почти полюбила его. Мысль о жизни без Грега испугала Лизетт.

— Все будет хорошо, — твердо сказала она, отправляясь готовить кофе. — Грег все поймет, я знаю.

Граф с сомнением покачал головой. Или ребенок Мейера, или новая жизнь в Америке с Грегом Дирингом. Анри де Вальми полагал, что это несовместимо.

Через две недели был освобожден Париж. Граф плакал от радости, забыв о горе, которое причинила ему Лизетт своим сообщением о ребенке. Шампанского не было, поэтому они отмечали это событие кальвадосом.

— Да здравствуют американцы! — восклицал граф, высоко поднимая бокал. — Да здравствуют канадцы! И англичане! Да здравствует Франция!

В начале сентября Лизетт отправилась с отцом в Баллеру навестить мать. Поездка оказалась не из легких. Их старенький «ситроен» едва тащился, а все дороги были забиты военными машинами. В полях лежали скелеты животных, убитых во время боев; в кустах и на опушках леса стояли сожженные танки.

Графиня очень обрадовалась Лизетт, с удовольствием выслушала из первых уст рассказ о свадьбе. По взаимной договоренности и дочь, и отец умолчали о том, что Лизетт ждет ребенка. Они решили сообщить об этом графине, когда вернется Грег.

К началу октября живот Лизетт заметно округлился. Мадам Шамо и мадам Бриде поздравили ее, не находя ничего странного в этом состоянии. И только мадам Пишон поглядывала на Лизетт с подозрением. За свою жизнь мадам Пишон приняла более пятисот младенцев и, как и доктор Оже, понимала, что ребенок не мог быть зачат в первую брачную ночь. Американцы высадились на берег только шестого июня, а этот ребенок зачат задолго до того, как подполковник Грег Диринг ступил на землю Франции. Все это казалось мадам Пишон странным и загадочным, но, любя Лизетт, она держала свои мысли при себе.

В ноябре Лизетт получила письмо от Грега. Его батальон штурмовал позиции немцев восточнее Ахена. А в декабре он находился в Арденнах и вел кровопролитные бои с танковыми дивизиями в лесистой местности.

Жизнь в Сент-Мари-де-Пон постепенно налаживалась. В окрестностях еще находились солдаты, но только американские. Они патрулировали перекрестки дорог, охраняли железнодорожные мосты, разгружали на пляжах продовольствие и боеприпасы.

Лизетт раз в месяц посещала доктора Оже. Ребенок должен был родиться в начале февраля. Доктор продолжал гадать, кто его отец. Он никогда не видел Лизетт в обществе деревенских парней. Дружеские отношения ее связывали только с Полем Жильесом. Но Жильеса застрелили в начале года, поэтому он не мог быть отцом ребенка. Все это поражало доктора Оже, но пациентка явно не собиралась посвящать его в свою тайну. Лизетт чувствовала себя хорошо и с нетерпением ждала возвращения мужа. Да, доктор был очень удивлен, но считал, что это не его дело. Он внимательно наблюдал за здоровьем Лизетт. Поскольку у нее были довольно узкие бедра, доктор Оже предполагал, что во время родов могут возникнуть проблемы.

Битва в Арденнах продолжалась весь январь. Части 1-й американской армии и 30-го английского корпуса медленно продвигались вперед. Им мешали сильно пересеченная местность и плохие погодные условия.

— Передают, что войска свободной Франции входят в Эльзас, — сообщил граф, сидя с дочерью у печки в уже вполне обжитой и даже уютной комнате над конюшней. — Де Голль заявил, что Франция выйдет из этой войны с честью.

В отдалении послышался слабый шум двигателя машины, который постепенно нарастал, приближаясь к Вальми.

Лизетт вскочила.

— Папа, это машина!

— Да, джип. — Граф поспешил к окну и вгляделся в темный двор.

Лизетт сбежала вниз по ступенькам. Сердце ее неистово колотилось. Это Грег! К ним больше некому приехать на армейской машине. Возможно, сведения о продолжающихся боях в Арденнах оказались неточными. Наверное, немцы обращены в бегство. Лизетт промчалась через пустую конюшню и выскочила во двор. Джип въехал под каменную арку, и Лизетт тут же поняла, что это не Грег. Она разочарованно вздохнула, и на глаза ее навернулись слезы.

— Разве я не заслуживаю улыбки? — спросил высокий военный, выпрыгнув из джипа.

Лизетт не верила своим глазам.

— Сколько же месяцев я мечтал об этой минуте! — воскликнул Люк Брендон и с улыбкой направился к Лизетт.

— Люк! Не может быть! Мы все считали тебя погибшим! О, Люк, Люк!

Он обнял Лизетт и, не успела она отвернуться, поцеловал ее в губы долгим, страстным поцелуем.

— А я уж думал, что опоздаю помочь этому ребенку законно появиться на свет, — сказал Люк, чуть отстранив Лизетт. — Ты ведь не собираешься воспитывать его одна, правда?

Лизетт опустила руки и сделала шаг назад. В темноте Люк не разглядел выражения ее глаз, поэтому уверенно продолжил:

— Понимаю, тебе нужно время, чтобы пережить смерть Мейера… но когда это произойдет, ты поймешь, что жизнь в Англии — лучший выход для тебя. Я по-прежнему хочу, чтобы ты стала моей женой, Лизетт. И не только потому, что обещал Мейеру позаботиться о тебе, но и потому…

Лизетт вскинула руку, и на ее пальце тускло блеснул перстень-печатка.

Люк посмотрел на перстень, потом на Лизетт.

— Не понимаю. Что это значит?

— Я замужем, Люк, — тихо промолвила Лизетт. — Уже четыре месяца.

Он побледнел.

— Не верю! Ты не могла… Уже четыре месяца?

Лизетт кивнула. Вспоминая о предложении Люка, она считала, что причина тому — его обещание Дитеру… и чувство вины в его смерти. Только сейчас Лизетт поняла, что все гораздо сложнее. Люк действительно хотел жениться на ней, его не останавливало то, что произошло в Вальми.

— В конце июля я вышла замуж за подполковника Диринга, — смущенно сообщила Лизетт.

— Боже мой! — Люк слегка пошатнулся и ядовито спросил: — Ты не теряла времени даром, не так ли? А я-то думал, ты страдаешь по Мейеру, поскольку уверяла, что никого не полюбишь так, как его.

Глаза Лизетт сверкнули.

— Да, я так говорила. Но потом открыла для себя, что любить можно по-разному.

— Значит, ты любишь Диринга?

Лизетт вспомнила свое чувство в тот момент, когда решила, что это Грег едет к ней на машине.

— Да. — В ее голосе прозвучало удивление. — Да, я люблю его.

— А как же Мейер? Диринг знает о нем?

— Но ты же сам рассказал ему про Дитера.

Люк в изумлении уставился на Лизетт, но прежде чем он заговорил, она уже поняла, что произошла чудовищная ошибка.

— Я никому ни слова не говорил о Мейере. С чего ты взяла, что я рассказал о нем Дирингу?

Лизетт показалось, что земля уходит у нее из-под ног.

— Но он сказал, будто знает о том, что я собиралась выйти замуж. И что это ты рассказал ему об этом.

— Лизетт, я сказал Дирингу, что намерен жениться на тебе, но не упоминал о Дитере Мейере.

Во дворе совсем стемнело. Лизетт пронизывал холодный январский ветер.

— А Диринг знает о ребенке? — спросил Люк.

Лизетт покачала головой. Она-то думала, что Грегу известно о Дитере и он с пониманием отнесся к ее чувству. А Грег, оказывается, считал, что речь идет о Люке Брендоне, когда она говорила ему о смерти любимого человека. Неудивительно, что он сочувствовал ей и не задавал никаких вопросов. Лизетт задрожала. Люк обнял ее и прижал к себе.

— Когда я убегал из замка, то снова был ранен и несколько месяцев провел в госпитале. Для меня война закончилась, и я хотел бы немного пожить здесь, пока не родится ребенок или пока не вернется Диринг.

— Это замечательно, — сказала Лизетт, не смея даже думать о том, чем может обернуться эта ошибка и как отреагирует Грег, узнав правду. Она глубоко вздохнула. Люк уже не сердился па нее, а предлагал дружбу и поддержку. Лизетт через силу улыбнулась. — Пойдем в комнату, я познакомлю тебя с отцом. Он много слышал о тебе и очень обрадуется, что ты убежал от немцев. — Они вошли в конюшню. — А как же тебе удалось убежать? — спросила Лизетт, поднимаясь по лестнице. — Когда мы с Грегом вернулись из деревни, замок пылал и возле него уже находились американцы. Они рассказали про бой с немцами.

— Я увидел, как немцы пробираются к замку, и спрятался в конюшне. А когда начался бой, ускользнул в сад, собираясь обогнуть замок и присоединиться к американцам. Наверное, немцы уже из замка заметили меня. Я получил две пули — в грудь и в плечо — и потерял сознание. Когда пришел в себя, было уже темно, замок пылал. Кое-как выбрался на дорогу, где меня и подобрал грузовик с американцами, направлявшимися в Байе. Их медики оказали мне первую помощь, а потом меня отправили на север, в госпиталь.

Лизетт крепко сжала ему руку.

— Я так рада, Люк, что ты жив. Не могу тебе сказать, как мне было тяжело… смерть Дитера, уверенность в том, что и ты погиб, пожар в Вальми…

— И с тех пор вы живете здесь? — спросил Люк, когда они поднялись.

Лизетт кивнула, и в этот момент в дверях комнаты появился граф. Он протянул руки навстречу гостю, но лицо его выразило удивление.

— Папа, это Люк Брендон. Оказывается, он не погиб. Ну разве это не чудо?

— Мой дорогой молодой человек! Это просто великолепно! Добро пожаловать. Увы, шампанского нет, но кальвадоса у нас много!

В начале февраля Люк повез Лизетт в Байе на «ситроене». Джип, на котором он приехал в Вальми, пришлось вернуть туда, где он его одолжил. Ожидая, что ребенок родится через несколько дней, Лизетт хотела сделать кое-какие покупки. Подходя к рыночной площади, они увидели, как какие-то люди вытаскивают из дома на улицу девушку лет восемнадцати и при этом бьют ее.

— Пособница! Предательница!

Буквально за несколько секунд пустынная улица заполнилась народом. Люк попытался оттащить Лизетт подальше, но было уже поздно. Они оказались в центре орущей, беснующейся толпы.

— Боже мой! — воскликнула Лизетт, увидев, как оплевывают и освистывают несчастную девушку. — Останови их, Люк! Останови!

Но Люк понимал, что удержать толпу от расправы невозможно, поэтому хотел увести Лизетт, пока не начался настоящий ужас.

— Где твой дружок-нацист? — крикнул мужчина в полосатом костюме, швыряя гнилой помидор в лицо перепуганной девушки. — Шлюха! Немецкая подстилка!

Кто-то притащил на середину улицы деревянный стул. Пожилые женщины в платках, завязанных на груди, пробились в первые ряды. Они дергали девушку за волосы, царапали ей лицо, плевали в нее.

Лизетт охватил ужас.

— Нет! — вскричала она, когда слабо сопротивлявшуюся девушку усадили на стул и привязали к нему. — Нет! — Лизетт попыталась протиснуться сквозь толпу. — Отпустите ее! Ради Бога, отпустите!

Люк схватил Лизетт за руку, но она вырвалась, не оставляя намерения пробраться к девушке.

— Пособница! Шлюха! Предательница!

Эти слова гулким эхом отдавались в ушах Лизетт. Что бы ни натворила эта девушка, она виновата ничуть не больше, чем сама Лизетт. Они обе были любовницами немцев, а Лизетт еще и ждала от немца ребенка.

— Прекратите! — закричала она. — Вы же звери! Вы ничуть не лучше, чем боши!

Кто-то сильно ударил Лизетт по губам, кровь залила ее ладони и пальто. Она бы упала, если бы не напиравшая со всех сторон толпа.

В плачущую девушку продолжали лететь гнилые фрукты, тухлые яйца, рыбья требуха. Лизетт предприняла последнюю отчаянную попытку добраться до девушки, но безуспешно. На груди девушки появилась табличка с красной надписью «Пособница», и женщины начали неистово вырывать у нее волосы.

— Мы ничем ей не поможем! — крикнул Люк, пробившись к Лизетт. — Уйдем отсюда, пока это еще возможно.

Волосы девушки клочьями летели на землю под одобрительные крики толпы. Лизетт отвернулась, бледная как мел. Люк прав, они ничего не могут сделать. Подобные сцены происходили почти в каждой деревне и в каждом городе Франции. Лизетт стало дурно. Такая же участь ждала бы и ее, если бы жители Сент-Мари-де-Пон узнали о том, что отец ее будущего ребенка немец.

Расталкивая толпу, Люк увлек Лизетт за собой.

— Приедем на рынок в другой день, — сказал он, торопливо ведя Лизетт к «ситроену». — Закончив расправу над этой несчастной жертвой, они начнут искать другую и вспомнят твои негодующие крики.

Лизетт дрожала с головы до ног.

— Ты в порядке? — спросил Люк, распахивая дверцу «ситроена».

— Нет. Похоже, у меня начались схватки.

Глава 14

Люк бросил взгляд на Лизетт, с силой надавил на педаль газа, и «ситроен», промчавшись по мощеным улицам Байе, выехал на узкую дорогу.

— До Вальми полчаса езды, дотерпишь? — с тревогой спросил он.

— Роды начнутся через несколько часов. Первый ребенок так быстро не появляется на свет, — успокоила его Лизетт, подбадривая заодно и себя, поскольку у нее начались боли. А ведь доктор Оже предупреждал, что схватки будут усиливаться постепенно.

Люк еще сильнее вдавил педаль газа. Он ничего не знал ни о продолжительности схваток, ни о первом ребенке, но интуиция подсказала ему, что роды могут начаться сразу после их прибытия в Вальми.

— Оказывается, все не так… как я ожидала. — Лизетт прижала ладони к животу.

Люк вспомнил толпу, отвратительную сцену на площади, ужасные страдания Лизетт и понял, что все это ускорило события.

— Держись, мы уже подъезжаем, — сказал он.

— Поторопись, похоже, ребенок просится на свет!

— Боже мой! — Люк до отказа выжал педаль газа. «Ситроен» миновал холм и устремился к буковой роще, оставляя за собой облако пыли.

Надо было еще привезти в Вальми доктора Оже или мадам Пишон. Это займет минут тридцать или сорок. А вдруг роды начнутся без него? Люк не мог оставить Лизетт на отца. Практически беспомощный, Анри де Вальми ничем не поможет дочери, значит, это он, Люк, должен остаться с Лизетт, а граф пусть отправляется в деревню за доктором или акушеркой. Если же Лизетт права и ребенок родится вот-вот, то, вполне возможно, ему самому придется принимать роды.

— Боже мой! — снова воскликнул Люк, выезжая из рощи и устремляясь по длинной, обсаженной липами аллее. Ему казалось, будто он вступает в бой, не зная, что его ждет и что ему предстоит делать.

Визжа тормозами, «ситроен» затормозил перед конюшней. Лизетт выбралась из кабины, и в этот момент ее словно ножом пронзил очередной приступ боли. Люк подбежал к ней и обнял за талию. Лизетт, тяжело дыша, оперлась на него. Поднимаясь по лестнице, Люк позвал графа на помощь.

Анри де Вальми выскочил из комнаты и с тревогой уставился на них.

— В чем дело? Что случилось?

— Роды начались, — сказал Люк. — Берите машину и привезите доктора Оже или мадам Пишон!

Лизетт скрутил очередной приступ боли, и она застонала, повиснув на руках Люка.

— Быстрее! — крикнул Люк. — Не теряйте времени!

Граф поспешил к машине.

На лбу Лизетт выступила испарина.

— Ох, Люк, ребенок уже идет! — задыхаясь, закричала Лизетт.

Люк помог ей добраться до кровати, распахнул пальто Лизетт, задрал юбку и стянул с ног панталоны. Уже не было времени греть воду и искать полотенца. Не было времени ни для чего. Показалась головка ребенка.

— Спокойнее, Лизетт, спокойнее.

Головка ребенка вышла. Люк увидел плотно закрытые глаза, сморщенное красное личико, крохотный ротик, уже раскрывшийся для крика. Лизетт судорожно вздохнула, и, к изумлению Люка Брендона, сын Дитера Мейера, пронзительно крича, выскользнул на его ладони.

Когда Анри де Вальми вернулся с доктором Оже, ребенок был уже закутан в шаль и Лизетт, надевшая ночную рубашку, прижимала его к груди.

— Господи! — Доктор Оже остановился в дверном проеме. — А мне тут какая-нибудь работа осталась?

Люк усмехнулся:

— Я не перевязал пуповину, доктор, подумал, что вы предпочтете сделать это сами.

Доктор поспешил к кровати.

— Удивительно, а я думал, что роды будут трудными. — Он взял ребенка у Лизетт и положил его на кровать.