– Обойдутся. – Лорда Клэнмара мало заботили возможные затруднения миссис Коннор. – Они работали в Баллачармише вместе с твоей мамой и хорошо знают друг друга. Их присутствие утешит ее. А если ты покинешь Баллачармиш, то окончательно разобьешь ей сердце.
Маура глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Внутренний голос подсказывал ей, что она и только она должна ухаживать за матерью. Но и лорд Клэнмар прав. Если она останется, матери станет только хуже. Маура поднялась и печально сказала:
– Пойду, скажу маме, что вы решили.
Пожатием руки мать дала ей понять, что одобряет это решение. Лорд Клэнмар вышел из дома совсем расстроенным. Дела хуже некуда, Мэри нет и сорока, но вряд ли она протянет еще год. После ее смерти у Мауры никого из родных не останется, во всяком случае, никого, о ком она знает. Он с мрачным видом сел в карету. Он обязан обеспечить будущее Мауры. Надо немедленно написать стряпчему в Дублин.
– Целый день в Дублине! – радостно воскликнула Изабел. – Как чудесно!
– Я не смогу провести с вами весь день, – предупредил ее дедушка. – У меня дело к стряпчему. Однако мы пообедаем в «Метрополе» и, может быть, погуляем в Феникс-парке, мисс Марлоу любезно согласилась сопровождать вас по магазинам.
Изабел досадливо вздохнула. Мисс Марлоу вечно сопровождала их в Дублине, она жила там и была старинным другом лорда Клэнмара. Она всегда с радостью помогала ему, когда он просил об этом.
– Не думай, что я не люблю мисс Марлоу, – начала оправдываться Изабел, когда дедушка укоризненно посмотрел на нее. – Просто она такая болтушка.
– Ей не часто приходится бывать в обществе молодых людей, будь снисходительна. Мы выезжаем рано утром, поэтому не читайте допоздна.
Последнее замечание относилось скорее к Мауре, чем к Изабел, и девушка, озорно улыбнувшись, спросила:
– Если я пообещаю не читать допоздна, можно я возьму с собой в дорогу томик Теннисона?
– Только если позволишь мне прочесть «Возмездие», – добродушно согласился лорд Клэнмар, сопровождая слова широким театральным жестом.
Изабел притворно простонала, Маура хихикнула, а лорд Клэнмар рассмеялся, в тысячный раз поздравляя себя с удачей: в отличие от мисс Марлоу и многих других знакомых он не коротал век в одиночестве. За свою жизнь он принял два необычных решения, и оба раза не прогадал. Его окружала семья, и какая!
– Не уверен, что правильно понял вас, милорд, – озадаченно произнес стряпчий. – Вы желаете, чтобы я составил новое завещание, по которому ваша внучка не будет единственной наследницей?
– Я желаю, чтобы вы составили новое завещание, в котором обе мои внучки будут равноправными наследницами.
Молодой стряпчий отодвинулся от стола и в удивлении откинулся на спинку стула.
– Обе ваши внучки, милорд? Простите, не понимаю. Я думал…
– Изабел – моя законная внучка, дочь моего сына Себастьяна. Маура – моя незаконная внучка, его же дочь.
Стряпчий резко выпрямился и покраснел.
– Понимаю, милорд, и…
– И я желаю узаконить ее положение. – На мгновение лорд Клэнмар пожалел, что поспешил и не связался со своим лондонским стряпчим, который вел большинство его дел, но, вспомнив неприятную тяжесть в груди, которая редко оставляла его в последнее время, продолжил: – Я желаю официально признать ее как незаконную дочь моего покойного сына и завещать ей половину моего состояния.
– Понимаю, милорд, – медленно повторил стряпчий, с трудом соображая, что происходит. – А эта молодая леди носит имя отца?
– Нет. Ей не известно, кто ее отец.
– П-понимаю…
– У меня были причины, чтобы все это время скрывать от нее правду. – Лорд Клэнмар с трудом сдерживал раздражение, вызванное необходимостью очень длинно объяснять ситуацию человеку, годившемуся ему в сыновья. – Ее мать жива, она живет у меня в поместье. Для нас обоих было бы чрезвычайно затруднительно, если бы правда вышла наружу. Помимо этого, я считал, что до сего времени моя законная внучка была слишком мала, чтобы узнать правду о моральном облике своего отца.
– Да, да, конечно, вы правы, милорд. Но не считаете ли вы, что такое известие будет серьезным ударом для вашей законной внучки? Неожиданно узнать, что у нее есть сводная сестра, которую она никогда не видела, узнать об этом из завещания сразу после смерти вашей светлости…
Лорд Клэнмар посмотрел на него как на сумасшедшего.
– Не городите чепухи, молодой человек. Я считал, что вы понимаете меня. Я взял свою незаконнорожденную внучку к себе в дом, когда ей было восемь лет. Девочки выросли вместе. Для них будет счастьем узнать, что они сестры.
– П-понимаю, – в третий раз повторил стряпчий, по-прежнему мало что соображая. Увидев, что лорд Клэнмар нахмурился, он торопливо добавил: – Я немедленно займусь этим делом, милорд. Новое завещание будет представлено вам на подпись к концу недели.
– Отлично, – произнес лорд Клэнмар, поняв, наконец, почему так редко беспокоил молодого человека раньше. – Всего хорошего, – откланялся он.
Лорд Клэнмар чувствовал непривычную усталость, когда позже они с Маурой, Изабел и мисс Марлоу пили чай в гостиной «Метрополя». Девушки весело болтали о своих обновах. Никто не заметил, что лорд Клэнмар чувствует себя хуже обычного.
На обратном пути в Баллачармиш он понял, что не просто устал. Ему было совсем плохо. Стояло необычно жаркое для их мест лето, и даже в четыре часа пополудни зной еще не спадал, нечем было дышать. Лорд Клэнмар устроился поудобнее на сиденье, надеясь, что сон поможет справиться с подступающей тошнотой. Окраины Дублина остались позади, девушки тихонько разговаривали, стараясь не тревожить его, и ему припомнился тот ужасный день в 1846 году, когда Мэри Сэлливан сообщила ему, что больше не может оставаться у него в услужении.
Она была прелестной девушкой – гладкие блестящие черные волосы затянуты в тяжелый узел на затылке, широко посаженные живые голубые глаза в обрамлении густых ресниц. Маура унаследовала ее глаза, но если у дочери в них неизменно поблескивал озорной огонек, то глаза матери в тот день были заплаканы и потемнели от боли.
Она не сказала ему, почему хочет уйти, просто тихо и твердо повторила, что не может дольше оставаться в Баллачармише. Лорд Клэнмар понимал, что ее решение могло быть вызвано только чрезвычайными обстоятельствами. Он знал, что Мэри родилась в нищете, и восхищался упорством, с которым она стремилась выбраться из нее. Он восхищался ее чистым, правильным английским – редчайшим достижением для простой ирландской крестьянки, но еще больше его восхищали свобода и приятность ее речи. Получив место в Баллачармише, Мэри осуществила свою самую заветную мечту, а теперь по своей воле от всего отказывается. Почему? Куда она пойдет? Вернется в крошечную лачугу в Киллари? Но это бессмысленно, и лорд Клэнмар решил, что, даже если Мэри не раскроет ему причины своего ухода, он все равно узнает правду.
Искать пришлось недалеко. Его дворецкий служил в Баллачармише больше тридцати лет, между ними давно установились доверительные отношения. Какова бы ни была причина ухода Мэри, если Рендлешем знает ее, он обязательно расскажет.
Когда лорд Клэнмар заговорил с дворецким о Мэри, тот так обрадовался, что у его хозяина сразу зародилось нехорошее подозрение. Если Рендлешем так рад возможности открыть хозяину то, о чем не решался заговорить сам, значит, произошло что-то малоприятное.
– Полагаю, лучше всего поговорить об этом с мистером Себастьяном, милорд, – сказал Рендлешем, стараясь не выдать своего волнения.
Лорд Клэнмар пристально посмотрел на дворецкого. Рендлешем выдержал этот взгляд, но его радость быстро сменилась сочувствием. Все было сказано. Лорд Клэнмар повернулся и в гневе отправился на поиски сына.
Даже сейчас, семнадцать лет спустя, лорд Клэнмар проклинал себя, что не предвидел такого естественного поворота событий. Мэри Сэлливан была красавицей, Себастьян скучал в деревне, и в месяцы, оставшиеся до женитьбы, старался развеять скуку самым доступным способом. Поступок сына возмутил лорда Клэнмара до глубины души. Но не удивил. Себастьян всегда обращался с ирландцами так, как обращались с крепостными в России, он был их господином. Случившееся можно было предвидеть. Лорд Клэнмар знал, что никогда не простит себе, что был слеп и не заметил трагедии в собственном доме. О своем разговоре с сыном ему не хотелось вспоминать даже сейчас. Когда лорд Клэнмар спросил Себастьяна о его отношениях с Мэри, тот безразлично пожал плечами. Он заявил, что Мэри такая же потаскушка, как и другие деревенские девки. Он дал ей денег для поездки в Дублин, чтобы избавиться от ребенка. Считая, что он выполнил свой долг, Себастьян не понимал, почему отец так разошелся.
Карета тряслась и подпрыгивала на ухабах, постепенно поднимаясь по дороге к подножию Уиклоуских гор. Резкий толчок вернул лорда Клэнмара к действительности. Тошнота усиливалась, тяжесть снова сдавила ему грудь. Он старался заглушить боль мыслями о прошлом.
После разговора с сыном он пытался разыскать Мэри, чтобы поговорить о будущем ее и ребенка. Что ребенок родится, он ни мгновения не сомневался. Мэри Сэлливан очень набожна. Ни при каких обстоятельствах она не избавится от плода при помощи лекаря. Когда лорд Клэнмар выяснил, что Мэри покинула Баллачармиш сразу после разговора с ним и отправилась в Дублин, он все равно не верил, что она поехала туда избавиться от ребенка.
Несколько часов спустя после ее отъезда лорд Клэнмар получил предложение Пила занять должность британского посла в России и принял его. На него сразу навалились новые заботы и обязанности, боль от сознания, что огромное расстояние отделяет его от охваченной голодом родины и что Себастьян бросил людей на произвол судьбы.
Но после смерти сына с невесткой он наконец вернулся. Приняв решение о возвращении, он уже точно знал, что не оставит свою незаконную внучку. Девять лет он знал о ее существовании, с того самого момента, когда однажды в очередном письме Лиам Фицджеральд упомянул, что Мэри Сэлливан вернулась в Киллари с дочкой. Сидя за большим письменным столом с письмом в руках, лорд Клэнмар смотрел на замерзшую Неву. Именно тогда ему впервые пришла в голову мысль самому заняться воспитанием внучки. Не останься Изабел сиротой, возможно, это желание так и не осуществилось бы, но, решив стать опекуном Изабел, он понял, что у него появилась прекрасная возможность приблизить к себе и старшую внучку.
Он сразу же полюбил существо, которое увидел жарким июньским утром 1854 года. Он вспомнил ее приезд в Баллачармиш, ее перешитое платье – ни цвет, ни ткань не подходили для ребенка, – вспомнил ее босые ноги, сияющие от счастья глаза и улыбнулся, несмотря на усиливающуюся боль в груди. Он взял Мауру к себе, чтобы искупить перед Мэри вину за ее сломанную жизнь и притупить чувство собственной вины, что не предвидел такого развития событий. И еще он хотел, чтобы Маура и Изабел подружились. Но Маура подружилась не только с Изабел, она стала и его другом.
Сильная боль в груди исказила лицо лорда Клэнмара. Как поведет себя Маура, когда ей откроется правда? Может быть, он поступает несправедливо, позволяя внучкам узнать об их родстве только из его завещания. До сих пор он был совершенно уверен в правильности своего решения. Он всегда считал Изабел слишком юной, чтобы выдержать нелегкую правду об отце. Но сейчас? Может быть, уже пора? В шестнадцать лет она достаточно взрослая, чтобы узнать все. Как бы ни была тяжела истина, радость обретения сестры должна помочь ей пережить трудные минуты.
Он открыл глаза, улыбаясь девушкам, и в очередной раз удивился, как две дочери одного отца могут быть такими разными. Маура – вылитая мать, хотя ей присуща живость, которой не было у Мэри. Изабел унаследовала серо-зеленые глаза Себастьяна, его тонкие черты лица, но на этом сходство заканчивалось. У матери Изабел волосы были цвета спелой пшеницы, у дочери – совсем светлые и почти прозрачные в раннем детстве, сейчас они потемнели и приняли такой же оттенок. Волосы как вороново крыло – и цвета спелой пшеницы. Глаза – ярко-голубые – и цвета студеной морской волны. Две его внучки. Обе красавицы. Красота обеих равна их доброте и сердечности. Он так сильно любил их, что на глаза навернулись слезы.
– Дорогие мои, – начал он. – Я давно собираюсь вам сказать… – Лорд Клэнмар вдруг схватился рукой за сердце. Страх и мучительная боль отразились в его глазах, и он замертво упал к ногам девушек.
ГЛАВА 4
– Мне уже двадцать лет, в конце концов! – в ярости сказал отцу Александр. – Ты уже год держишь меня дома! Решай, или ты за Линкольна, или против, и, если за, ты обязан разрешить мне пойти в армию!
Виктор отодвинул кресло от огромного стола и вскочил вне себя от гнева.
– Меня вполне устраивает Линкольн, но это не значит, что я позволю тебе погибнуть в этой бойне! Существует призыв, наконец, только безмозглые юнцы идут добровольцами! Молодым людям из состоятельных семей нет нужды доказывать патриотизм, рискуя жизнью и здоровьем. Линкольн пользуется моей финансовой поддержкой, большего от нас не требуется. Если ему нужны люди, он всегда найдет сколько угодно среди голодранцев.
– Хорошие из них вояки! – отозвался Александр, лицо у него горело от бессильной ярости. – Они только ломовых лошадей и видели. Да их придется привязывать к седлам! Они же только месяц назад жгли дома и бунтовали против того, что их призывают, а таких, как я, – нет.
Он запустил руку в копну густых волос, стараясь сдержаться.
– Несмотря на все потери, Шайло для нас – крупная победа, папа. Юг уже стоит на коленях. Один последний удар, одно решающее сражение – и войне конец.
– Тогда твой порыв – полная бессмыслица. Уже ничего не изменишь – поздно.
Александр сжал кулаки с такой силой, что побелели суставы.
– Напротив, если я пойду добровольцем, это может иметь решающее значение. Когда Джон Джейкоб Астор III записаля в армию, ему сразу же присвоили высокий чин, а у него совсем не было опыта. Думаю, мне дадут не меньшее звание. Сейчас в армии некому возглавить кавалерийские полки, не хватает людей благородного происхождения. Ты не можешь отрицать, что в Тарне я получил отличную подготовку и, служа в кавалерии, смогу повлиять на события.
Отец сурово посмотрел на него.
– Нет, – отрезал он и вышел из комнаты.
Когда дверь захлопнулась, Александр со злостью стукнул кулаком по резной стене с позолотой, чуть не плача от ярости. Бежать за отцом и продолжать спор бесполезно. Он добьется только, что отец еще больше ограничит его и без того урезанную свободу или уменьшит ему содержание.
– Черт побери! – выругался в сердцах Александр. Все ждали, что к Рождеству война закончится и ему так и не удастся принять участие в боевых действиях. Господи, ну почему отец не хочет его понять? Почему не хочет отпустить его? Почему не позволяет жениться на Дженевре?
Прогулка всегда успокаивала его, с самого детства он любил пройтись в одиночку по Пятой авеню. В доме привыкли к его отлучкам, и им с Дженеврой это было на руку Они могли встречаться, не вызывая подозрений его отца. Но сама необходимость что-то скрывать приводила Александра в ярость. Почему отец отказывается понять, что он любит Дженевру и хочет на ней жениться, что больше ему никто не нужен? Почему не может принять то, что есть, и все еще настаивает, что его будущая невестка непременно должна быть особой из европейской знати? Выйдя из дома, Александр окунулся в августовское пекло. Он пересек пыльный, уставленный цветочными вазами и скульптурами двор. Отец поклялся, что, если Александр, достигнув совершеннолетия, женится на Дженевре без его согласия, он лишит его наследства. Александру было все равно. У него всегда будет Тарна, которую напрямую завещал ему дед, не видя смысла оставлять ее Виктору, безразличному к лошадям.
Привратник услужливо распахнул перед ним узорчатые ворота из железа и позолоченной бронзы, которые некогда украшали дворец Дориа и были выкованы во времена расцвета Флоренции. Александр вышел на Пятую авеню. Тарны ему вполне хватит. Они с Дженеврой будут там счастливы, вырастят в Тарне детей и внуков. Окунувшись в уличную суматоху, он в тысячный раз подумал: неужели отец и вправду лишит его наследства или только пугает? Мимо прогремела конка. Отца трудно понять. В одном Александр был уверен: получит он наследство или нет, Дженевра станет его женой.
Он направился на север. Гудзоны жили на углу Мэдисон-сквер и 26-й улицы с тех пор, как шесть лет назад приехали в город. Два года назад Леонард Джером, большой любитель лошадей и всяческих излишеств, построил по соседству особняк. Александр встретил Дженевру на балу, который давал Леонард Джером в честь своего новоселья. Он не узнал ее.
Когда он увидел ее впервые в гостиной у себя дома, Дженевра была робким невзрачным подростком. В свои тринадцать лет она была умна и наблюдательна, других достоинств Александр тогда не заметил. Здесь, на балу, в роскошном зале с фонтанами шампанского она предстала перед ним как прекрасное видение в белом кружевном платье с отделкой из бледно-розового атласа. Мягко блестели высоко поднятые русые волосы, мелкие локоны обрамляли лицо девушки.
Он смотрел на нее и не узнавал. Когда она рассмеялась кому-то в ответ, на щеках у нее появились ямочки. «Дуэньи» рядом с ней не было. Благодаря длительной дружбе со стариком Генри Александр был в хороших отношениях с Леонардом Джеромом, прекрасно знал его богемные привычки и не удивлялся, что среди гостей Леонарда всегда много молоденьких девушек из хороших семей без сопровождения. Улыбаясь Дженевре, Александр пересек переполненный гостями зал и подошел к ней.
– Вы меня не узнаете? – спросила она.
– Нет, – отозвался Александр, еще более заинтригованный, – по, по-моему, мы не знакомы.
Девушка повернулась к стоявшим рядом гостям и, слегка хлопнув одного из них веером по руке, сказала:
– Папа, посмотри, кто здесь. Это Александр Каролис, он совершенно забыл, что мы уже встречались.
Уильям Гудзон повернулся и удивленно приподнял густые брови. Извинившись перед собеседниками, он подошел к молодой паре и тепло пожал Александру руку.
– Рад снова вас видеть, молодой человек, – сказал он любезно. – Все это впечатляет, не правда ли? Мистер Джером построил собственный оперный театр, и совсем скоро мы будем иметь счастье слушать там несравненную Аделаиду Патти.
Александр растерянно подтвердил, что и дом, и бал действительно потрясают воображение. Он не мог прийти в себя. Когда Дженевра с отцом были у них с визитом, она показалась ему беспомощной и робкой. Здесь же, в компании молодых людей, она чувствовала себя совершенно свободно, в своей стихии, ей было хорошо и весело. Александр с трудом верил, что она с ним одного возраста или чуть моложе.
– Мне уже семнадцать, – шаловливо заметила она, без труда читая его мысли. – По-моему, мистер Джером поступает как истинно просвещенный человек, приглашая к себе молодых людей, а не дожидается, когда они начнут выезжать.
Александр улыбнулся.
– Ему, наверное, трудно удержаться, ведь божественной мисс Патти самой всего семнадцать лет. – Александр вовремя остановился и не добавил, что, если верить последним слухам, мисс Патти – последняя любовница хозяина дома.
Оркестр заиграл вальс. Когда Александр принял приглашение на бал по случаю новоселья Леонарда, он вовсе не собирался кружиться в вальсе вместе с Бревуртами, Шермехонами и Асторами. Александр согласился прийти потому, что ему нравился образ жизни Джерома, нравилась его бьющая через край жизнерадостность, и еще потому, что было любопытно посмотреть конюшню позади дома, где Леонард в неприличной роскоши содержал несколько кобылиц из Тарны. Он как во сне услышал свой голос:
– Разрешите вас пригласить.
Дженевра вопросительно посмотрела на отца, и тот радостно кивнул. Когда Александр положил руку на талию девушки, что-то шевельнулось в глубине его души, словно понял, что с этого мгновения уже никогда не будет таким, как прежде. Он едва не рассмеялся от ощущения невероятности происходящего. Он, Александр Каролис, который всегда держался не по годам свободно и уверенно, нарушил свою клятву. Он влюбился и влюбился бесповоротно.
Красота Дженевры превосходила самые невероятные фантазии, девушка была умна, об этом он знал и раньше, но самое главное – с ней было интересно. С ней было интереснее, чем с Чарли или с Генри, или с остальными его приятелями. Он перестал заглядывать к Жози Вудс. О близости с Дженеврой не могло быть и речи, поэтому в восемнадцать лет, когда молодая кровь буйствует, он повел целомудренную жизнь. Чарли считал, что Александр сошел с ума.
– Я не понимаю, какое это имеет значение? – твердил Чарли. – Если счастливые мужья ходят к проституткам, почему тебе нельзя? Дженевра ничего не узнает, жены никогда про это не знают.
– Буду знать я, – резко ответил Александр, еще больше озадачивая Чарли. – И потом, не думаю, что счастливые мужья ходят к проституткам. Я бы не пошел, будь я женат на Дженевре.
Александр пересек перекресток у 18-й улицы и посмотрел вверх на причудливые фигуры и башенки особняка Шермехонов. Чарли должен быть дома, но заходить к нему не хотелось. Александр по-прежнему был очень привязан к Чарли, однако былая близость между ними исчезла. Теперь, когда Александр начинал скучать, его тянуло к Дженевре.
Она сидела в саду, ожидая его.
– Что он сказал? Он понял тебя? – Она вскочила и бросилась ему навстречу.
– Нет, – односложно ответил Александр, подхватив и обняв девушку.
Дженевра с усилием подавила вздох облегчения, готовый вырваться у нее из груди.
– Мне очень жаль, – с сочувствием произнесла она, подставляя лицо для поцелуя.
Александр прильнул к се губам. Успокаиваясь, он почувствовал, как досада, раздражение и злость покидают его. Вначале они позволяли себе только робкие поцелуи украдкой и изредка пожимали друг другу руки. Но вот уже год, как они поняли, что не могут друг без друга и обязательно поженятся. С тех пор они начали целоваться страстно, забывая обо всем на свете. Сквозь шелк платья Александр почувствовал, как маняще прижалась к нему упругая грудь девушки. Дженевра отдалась поцелую целиком, и Александр невероятным усилием воли подавил желание повалить ее на траву и овладеть ею сейчас же. Наконец, прерывисто дыша, Дженевра оттолкнула от себя Александра.
– Что ты будешь делать? – спросила она, не убирая руку с его груди. – Если отец не отпустит тебя в армию, он никогда не согласится и на наш брак.
Александр взял ее руки в свои, его темные глаза горели.
– Мне все равно, согласится он или нет. Как только я вернусь из Европы, мы сразу же поженимся!
Дженевра знала, что Александр говорит серьезно, она хорошо представляла себе, от чего он отказывается. Ее не тревожила потеря огромного состояния Каролисов. Она сама была очень богата благодаря железнодорожной империи отца. Дженевра беспокоилась за Александра: он вырос в сказочной роскоши и не представлял другой жизни.
– Папа ждет нас к чаю, – произнесла она, неохотно отстраняясь от него и направляясь к дому. В который раз она ломала голову, как примирить Виктора Каролиса с тем, что она и Александр любят друг друга. Александр надеялся боевой доблестью смягчить сердце отца, его успехи на поле брани докажут, что он уже взрослый, и отец более благосклонно отнесется к женитьбе. Однако отец и слышать не хотел о том, чтобы отпустить Александра на войну, и Дженевра в глубине души радовалась этому. По крайней мере, не придется бояться, что его убьют или покалечат в бою.
– Итак, ваш отец категорически против, – начал Уильям Гудзон без всякого вступления, когда они вместе сидели за чаем. – Не скажу, что это меня удивляет. Слышал, он считает, что война закончится к Рождеству. Я во многом с вашим отцом не согласен, но думаю, здесь он прав.
Уильям Гудзон теперь редко произносил вслух имя Виктора Каролиса. Когда Александр попросил руки его дочери, он с радостью согласился – породниться с семьей, чья фамилия была олицетворением богатства от побережья до побережья, было весьма заманчиво. Но, услышав, что Виктор Каролис никогда не согласится на этот брак, Уильям потерял дар речи. Его собственное состояние было столь велико, что никто не мог обвинить Дженевру в охоте за богатым мужем. Какие еще препятствия могли быть у Каролиса? Вскоре Уильям это понял.
– Королевские династии Европы? – гремел он со своим оркширским акцентом. – Господи! Да кем он себя вообразил? Как ему это в голову пришло? Неужели он надеется, что кто-нибудь из семьи королевы Виктории хоть на минуту всерьез вознамерится породниться с сыном нувориша, венгерского иммигранта.
– Мистер Каролис не иммигрант, папа, – терпеливо успокаивала его Дженевра. – Иммигрантом был дед Александра, и, говоря о королевских династиях, думаю, он имеет в виду не самые именитые, а те, которые сейчас в опале.
– Тогда ему очень повезет, если он найдет невестку-протестантку, – раздраженно заявил ее отец. Он подумал о Бурбонах, Эстергази и еще полудюжине других королевских домов, которые исповедовали католическую веру.
– А что думает об этом Александр? Он что, готов отправиться в Европу за невестой из обедневшего королевского рода? Выставить себя на посмешище?
– Нет, папа, – терпеливо увещевала его Дженевра. – Просто отец Александра всегда мечтал женить сына на девушке из европейской знати, ему нелегко отказаться от этой мечты.
Виктор и не собирался отказываться. Уильям Гудзон не мог его понять. Неужели Виктор в своем высокомерии уверен, что благодаря богатству сможет купить знатную невестку чуть ли не королевской крови? Это просто смешно. Однако из-за своих амбиций он считает, что Дженевра недостаточно хороша для его сына, а это уж слишком.
Уильям с сомнением посмотрел через стол на Александра. Юноша всегда ему нравился. Но порой Уильям задумывался, не станет ли со временем Александр таким же высокомерным и безжалостным, как его отец. Было что-то в линиях его точеного рта, в разрезе темных глаз, что свидетельствовало о гордости, характере и страстной натуре.
Александр и Дженевра заговорили о войне, а Уильям задумался. Может, и лучше, если Дженевра расстанется с Александром. Уильям не хотел бы видеть ее замужем за человеком, который в один прекрасный день вдруг решит, что его отец был прав, и можно было бы жениться с большей выгодой для себя.
– Я теперь не пойду сестрой милосердия, – говорила Дженевра. – Я хотела этого только из-за тебя.
Через год Александру исполнится двадцать один, и он заявил, что женится на Дженевре, благословит его отец или нет. Чем больше Уильям думал об этом, тем меньше все это ему нравилось. Брак между Дженеврой и Александром был бы идеальным, приветствуй его Виктор Каролис так же, как Уильям. А так весь Нью-Йорк будет знать, что Виктор считает его дочь недостойной носить фамилию Каролисов, и свадьба не станет событием года в жизни общества, как могла бы, им придется обвенчаться чуть ли не тайком. И потом – деньги. Получив в наследство одну лишь Тарну, Александр не сможет обеспечить Дженевре достойную жизнь. Ей придется рассчитывать только на свое состояние. Уильям поджал губы. Еще хуже, если на ее состояние будет рассчитывать и Александр. Не для того он надрывался всю жизнь, чтобы нажитое спустил лишенный наследства сын одного из богатейших людей в стране.
– Большого турне по Европе не избежать, – обреченно говорил Александр. – Если бы у меня хватило ума, я бы поехал вместе с Чарли еще в шестидесятом году.
– Вы когда уезжаете? – спросил Уильям.
– В начале будущего года.
Они сидели с ее отцом, и Александр не мог взять Дженевру за руку. Не имея возможности успокоить ее пожатием руки, он старался успокоить ее взглядом. Обязательной поездки в Европу не избежать.
Откровенно говоря, Александру и не хотелось от нее отказываться. Но он уезжает почти на год, и ему будет очень недоставать Дженевры. Их глаза встретились, он понял, что они думают об одном. Когда он отправится в Европу, ему будет еще двадцать, а вот когда вернется – уже двадцать один, и радость того, что они смогут пожениться, заглушит боль вынужденной разлуки.
Уильям Гудзон нахмурился, глубоко задумавшись. Он знал, что такова традиция – богатые молодые американцы всегда заканчивают образование длительным путешествием по Европе, тому же Виктор Каролис хотел, чтобы для Александра это путешествие стало не только образовательным. Виктор надеялся, что Александр с толком использует время в Европе и подыщет себе подходящую невесту из знатной семьи.
– Такую возможность, конечно, нельзя упускать, – благожелательно произнес Уильям. – Париж, Рим, Флоренция, Вена. Это будет незабываемая поездка.
– А может, и нам в это же время поехать в Европу? – предложила Дженевра с надеждой. – Можно было бы встретиться с Александром в Париже или Риме.
– Может быть, – отозвался отец, не связывая себя обещанием. – Молодой человек, думаю, вам пора, уже поздно. Сегодня вечером Дженевра собирается на концерт с миссис Джером и ее дочерьми.
Александр неохотно поднялся. Он ценил деликатность Уильяма Гудзона, который, конечно, поступал против правил, разрешая ему встречаться с Дженеврой, хотя они даже не были помолвлены. Но виделись молодые люди не так часто, как им бы хотелось, и почти всегда в присутствии Уильяма, как сегодня. Для страстно влюбленного юноши двадцати лет это было большой помехой, и внутренне Александр проклинал твердость Уильяма.
Не относись его собственный отец так высокомерно к Дженевре и ее отцу, Александр попросил бы его пригласить их в Тарну. Он представил Дженевру в Тарне, и его до боли охватило желание близости с ней. В Тарне они бы сумели уединиться подальше от родительских глаз, нашли бы тихое местечко где-нибудь среди зелени, где бы их никто не потревожил. В Тарне они смогли бы, наконец, принадлежать друг другу.
– До свидания, сэр, – ответил Александр, откланиваясь. Желание обладать Дженеврой было столь мучительно, что он задумался, как долго еще сможет обойтись без удовольствий, которые привык получать у мадам Жози.
Дженевра стояла рядом с отцом, Александр взял ее руку чтобы попрощаться, и в этот миг понял, что найдет в себе силы не размениваться на дешевые удовольствия. В Дженевре – вся его жизнь, он не изменит ей до брака и тем более не собирается делать это после свадьбы.
