Глава 35

После официального сообщения о скором освобождении Льюиса военные власти и полковник Эллис забросали Эббру советами. Более всего их заботил вопрос: кто расскажет Льюису о браке Эббры и Скотта, отныне не имевшем законной силы? Эббра же знала – именно она сделает это. Ее волновало общественное мнение. Эббра и Скотт пользовались широкой популярностью. Репортеры светской хроники сойдут с ума от радости, когда станет известно, в каком сложном положении они оказались.

– Мы сделаем все возможное, чтобы ваш муж не увидел газет или журналов и чтобы к нему не приближались репортеры до тех пор, пока вы сами не объясните ему ситуацию, – пообещал Эббре офицер.

Однако ни у кого из военных не хватило смелости задать ей самый главный вопрос, занимавший всех: собирается ли Эббра бросить Скотта и вернуться к Льюису? Или она предпочтет остаться с мужчиной, который последние два с половиной года считался ее супругом?

Но если бы ее и спросили, Эббра не смогла бы дать ответ. Она была похожа на привидение. В ее лице Не было ни кровинки, под глазами появились темные круги. Казалось, она угодила в преисподнюю и никто, даже Скотт, не может вызволить ее оттуда. Эббре чудилось, что время прекратило свой бег, ее мучили воспоминания, все ее чувства притупились, она была не в силах задумываться о будущем.

Тесть Эббры настаивал, что именно он должен быть тем членом семьи, который встретит Льюиса и поставит сына в известность о браке, которого никогда не одобрял.

– И я оказался прав! – обрушился он на Скотта во время телефонного разговора. – С твоей стороны было бесчестно вступать в брак с женой брата. Я знал: ничего хорошего из этого не получится! Я с самого начала предупреждал вас обоих!

И только вмешательство офицера по делам военнопленных дало Эббре возможность ввиду исключительных обстоятельств встретить Льюиса по его возвращении в Америку.

Решение другого серьезного вопроса предложил Скотт.

– Мы с Санем уедем на несколько недель, – сказал он. – Я увезу его в Мехико или к морю и предложу военным властям организовать нечто подобное для вас с Льюисом. Вам нельзя оставаться в местах, где вас многие знают и где вы можете стать добычей репортеров. Льюису придется на некоторое время лечь в госпиталь, вдобавок ему предстоит отчитаться перед командованием. Отчет может занять от нескольких дней до двух недель. Покончив с этим, вы могли бы поселиться в маленьком отеле где-нибудь в Иосемите или Иеллоустоуне. Где-нибудь в глуши. Там ты ему все и расскажешь. – Скотт обнял Эббру, и его голос, до сих пор спокойный и ровный, дрогнул. – А потом, милая, тебе придется выбрать самой... Льюис или я.

Эббра начала всхлипывать. Она плакала, чувствуя, как разрывается на части ее сердце. Она обхватила себя руками, стараясь успокоиться. Как она будет выбирать? Это невозможно. Она любит Скотта больше всех на свете. Но когда-то она любила Льюиса, была за ним замужем. Льюис провел пять страшных лет в плену, веря, что она его ждет. Как она может его отвергнуть? Это убьет Льюиса. А разлука со Скоттом убьет ее.

– Не спеши принимать решение, – мягко произнес Скотт. – Льюис должен узнать о нашем браке. А ты должна разобраться в чувствах, которые испытываешь к нему после всех этих лет. И только потом ты сможешь сделать выбор. – Эббра кивнула, прижалась к нему, и он добавил внезапно охрипшим голосом: – Но каким бы ни оказалось твое решение, помни: я люблю тебя, Эббра. И всегда буду любить.

Если бы офицер по делам военнопленных не предупредил Эббру, что ее муж, являясь старшим по званию, имеет право первым покинуть самолет, она не узнала бы Льюиса.

Он был в парадной форме, но выглядел постаревшим, сутулым и изможденным. Эббра сдержала мучительный стон, и в этот же миг Льюис оказался в толпе встречающих. Взвились флаги, и при виде огромного числа фоторепортеров и журналистов у Эббры подкосились ноги.

– Не беспокойтесь, – сказал офицер, почувствовав ее беспокойство. – Им запрещено задавать вопросы.

Вопросов действительно не было, но Льюису дали возможность сказать несколько слов.

– Мы втроем обрели свободу и стоим перед вами, гордясь тем, что мы – американцы. Мы преданные солдаты своей родины и за долгие годы плена ни на мгновение не забывали о ней. Мы хранили веру в Господа, в соотечественников, в Америку. Теперь мы присоединяемся к землякам в их страстном желании добиться освобождения сотен людей, до сих пор томящихся в плену.

Послышались одобрительные крики, раздался гром аплодисментов, и Льюиса со спутниками торопливо провели к поджидавшим их лимузинам.

Именно такой речи Эббра ожидала от Льюиса. Но многие его черты стерлись из памяти. Эббра почти забыла, что он – профессиональный солдат, и теперь, глубоко вонзив ногти в ладони, гадала, что он скажет, узнав о ее участии в антивоенных маршах. Впрочем, ему предстояло узнать и о вещах не менее важных.

С аэродрома Льюиса и его спутников немедленно доставили в госпиталь. В самое ближайшее время они снова будут вместе. Эббра встретится с ним лицом к лицу. Она старалась вспомнить Гавайи и ночь любви, которую они провели перед возвращением Льюиса во Вьетнам. Но память отказывала Эббре. Она лишь видела искаженное страданием лицо Скотта, прощавшегося с ней. Она помнила руки, страстно сжимавшие ее. Это были руки Скотта.

Эббра задрожала, моля Господа дать ей силы пережить несколько ближайших часов. Армейский капеллан, наставлявший Эббру, сказал ей, что Всевышний никогда не возлагает на человека бремя, превышающее его возможности. Эббра находила спасение в этой мысли, зная, что она должна сохранять присутствие духа – ради самой себя, ради Скотта, Саня, ради Льюиса, на долю которого выпали тяжкие испытания и которого она так страстно, безумно любила когда-то.

Сопровождавший ее офицер покинул комнату, чтобы переговорить с толпившимися в коридоре военными, потом вернулся и негромко сказал:

– Они прибыли и находятся в этом здании.

– Льюис придет сюда? В эту комнату? – напряженно произнесла Эббра, с трудом подбирая слова.

– Нет, он ждет вас в помещении в другом конце коридора, – ответил офицер. – Вы готовы?

Эббра кивнула. Она собиралась встретить Льюиса так, как если бы не была замужем за Скоттом. Льюис имел на это право после пяти лет плена. Когда завершится медицинский осмотр и он сдаст отчет, Эббра увезет его в отель и расскажет ему о себе и Скотте.

Она лишь об одном попросила военное командование – сообщить Льюису, что все считали его погибшим. Когда он уяснит, что Эббра думала, будто потеряла его навсегда, ей будет легче сообщить ему о своем новом браке.

– Что ж, если вы готовы... – заговорил офицер, распахивая дверь.

– Да, – отозвалась Эббра, чувствуя, как бешено колотится сердце. – Да, я готова.

Путь был недолог – всего лишь выйти из одной комнаты, пересечь коридор и войти в другую, – но Эббре он показался самым длинным путешествием в жизни. Напряжение было столь сильным, что ей казалось, она не переживет этих мгновений. Ей казалось, она вот-вот упадет в обморок или умрет от сердечного приступа.

В комнате находились врачи и военные. Эббра едва замечала их присутствие. Ее глаза неотрывно смотрели на Льюиса. Его кожа приобрела нездоровый, землистый оттенок. Его волосы, некогда длинные, каштановые и волнистые, поседели и были коротко острижены. Он выглядел еще старше, чем на телеэкране. Только глаза остались прежними – темно-карие, полные облегчения и любви, любви к Эббре.

– Льюис, – тихо произнесла Эббра, делая шаг ему навстречу. – Льюис, что с тобой сделали? Как ты сумел это вытерпеть?

– Эббра! – Льюис ринулся к ней, уткнулся лицом в ее шею, заливаясь слезами счастья и благодарности. – Господи! Эббра!

В этот миг было важно одно – что он жив, что он вернулся домой. Эббра прильнула к нему, целуя в ответ. Он выдержал, выжил, и Эббра всем сердцем благодарила за это небеса.

Командир Льюиса откашлялся:

– Я могу показаться вам бездушным, миссис Эллис, но ваш муж еще не прошел медосмотр. Вы сможете увидеться с ним сегодня вечером либо завтра.

Эббра изо всех сил старалась не выдать охватившей ее радости.

– Хорошо, – сказала она, крепко сжимая руку Льюиса. – Мы так долго ждали встречи, можем потерпеть еще несколько часов. – Она поднесла к губам руку Льюиса и поцеловала ее. – Я прощаюсь с тобой, но ненадолго, Льюис. Мне предоставят комнату в госпитале, я буду рядом.

Ее голос оставался таким же нежным и тихим, волосы – такими же шелковистыми, блестящими и темными, какими их помнил Льюис, но в ней, произошли перемены, которых он поначалу не мог осознать. Потом он понял: в облике Эббры угадывалась утонченность, которой она была лишена прежде. Льюис напомнил себе, что со времени их последней встречи Эббра повзрослела на шесть лет и была уже не девчонкой, а молодой женщиной. Вдобавок, как бы сильно она ни изменилась, эти перемены не шли ни в какое сравнение с тем, как изменился он сам.

Еще около недели им не удавалось побыть хоть несколько минут наедине, хотя они ненадолго встречались каждый день. Первым делом за Льюиса всерьез взялись врачи.

У него обнаружили истощение, нарушение обмена веществ и аденому простаты. И еще эпилепсию. Его успокоили, сказав, что тревожиться из-за эпилепсии не стоит. Ее прогресс вполне можно сдержать лекарственными средствами. И уж конечно, он не должен стыдиться своих недугов, скорее наоборот. С точки зрения медиков, эпилепсия стала следствием тех страшных мучений, которые он вытерпел под пытками.

После медосмотра военные стали задавать Льюису вопросы. Кто из американцев находился вместе с ним в лагере в джунглях? Не слышал ли он, чтобы пленители упоминали имена американцев? Где располагаются другие южновьетнамские лагеря, в которых могли находиться американцы, числящиеся без вести пропавшими? Как он попал в плен? Как его допрашивали? Как с ним обращались? Какие сведения он выдал врагу, если выдал? Как звали людей, взявших его в плен? В какой точке джунглей Юминь находился его лагерь?

Вопросы следовали один за другим, пока у Льюиса не начинала кружиться голова. Его показали военному психиатру, который нехотя признал его состояние достаточно стабильным для пятидневного отпуска с женой. Врачи знали об истинной цели отпуска и были весьма обеспокоены тем, как сообщение Эббры отразится на состоянии Льюиса.

– Было бы гораздо лучше, если бы ваш муж получил столь неприятное известие, когда рядом находится врач, – внушительно произнес психиатр.

Эббра поблагодарила его за совет, но отказалась. Она не хотела заводить откровенный разговор в стенах госпиталя. Им с Льюисом нужно уединиться. По-настоящему. Их недолгие встречи в присутствии военного и медицинского персонала казались Эббре каким-то кошмаром, к которому она никак не могла привыкнуть.

Льюис был для нее совершенно чужим человеком. Тот миг, когда они впервые увиделись после разлуки, когда Эб-бра посмотрела ему в глаза и подумала, что перед ней тот, прежний Льюис, так и остался единственным мигом их близости. Теперь она видела в нем мужчину средних лет, который был изнурен до предела и изменился почти до неузнаваемости. Хотя Эббра и была потрясена переменами в его внешности, она была готова к ним. Было бы нелепо надеяться, что после долгого плена в кошмарных условиях Льюис вернется таким же, каким был в тот миг, когда они прощались.

Куда труднее было привыкнуть к переменам в характере Льюиса, к его глубокомысленной сосредоточенности, едва ли не маниакальному патриотизму, к его непоколебимой уверенности в том, что война, в которой он принимал участие, была справедливой.

– Нам следовало вести военные действия на Севере, где каждый – твой враг, где можно было не бояться, что твоя пуля попадет в союзника, – с пылом произнес однажды Льюис. – Наша главная, самая принципиальная ошибка состояла в том, что мы сосредоточились на преследовании вьетконговцев. Целью партизан было сдерживать наши силы, пока северовьетнамцы готовят такие крупные операции, как разгром Кхесань и новогоднее наступление в шестьдесят восьмом.

Эббре захотелось зажать уши руками и закричать. Она не желала выслушивать его рассуждения о войне, о стратегии, о том, каким великим президентом оказался Никсон. Она не понимала, зачем Льюис так упорно возвращается к военным темам. Должно быть, опрос, который провели военные, не прошел для него бесследно. Льюису вновь пришлось пережить те кошмары, что выпали на его долю.

Эббра внезапно осознала, что, если не считать чисто внешних перемен, Льюис остался прежним. Изменилась она сама. Даже если бы она не влюбилась в Скотта и знала, что Льюис жив, их нынешняя встреча все равно оказалась бы тяжелым испытанием для нее. Эббра пока не знала, облегчает ли эта мысль ее страдания или только усиливает их. Вынужденное заточение в госпитале внушало ей боязнь замкнутых пространств. Она тосковала по Скотту, стремилась к нему всеми своими мыслями, душой и телом.

В подземном гараже для персонала стоял маленький спортивный автомобиль, купленный Эбброй после выхода в свет ее третьего романа. Узнав о ее планах провести вдвоем короткий отпуск в Иосемите, Льюис с воодушевлением сказал, что, по его мнению, это лучшая мысль, которая кому-либо приходила на ум, с тех пор как он ступил на американскую землю.

Он оделся в гражданское, собрал большую сумку и теперь поджидал Эббру. Они должны были покинуть здание через служебный выход, чтобы избежать встречи с газетчиками, которые все еще толпились у главных ворот. Эббре оставалось лишь надеяться, что Льюис не станет интересоваться, зачем такие предосторожности, и не сочтет странным желание Эббры уберечь его от контактов с прессой.

В штатском костюме Льюис показался Эббре чуть более знакомым. Он надел темно-бордовую рубашку с открытым воротом и такого же цвета джемпер, кремовые слаксы и белые кожаные туфли. Эббра сама купила ему одежду и теперь с облегчением отмечала, что брюки и свитер, хотя и кажутся чуть мешковатыми, почти подходят Льюису.

– Ты отлично выглядишь, – искренне сказала она. Льюис посмотрел в зеркало, разглядывая свои поседевшие волосы и изжелта-серое лицо.

– Я похож на развалину, – откровенно признался он, но в его голосе прозвучала ирония. – Идем, пока кому-нибудь не пришло в голову взять еще одну пробу мочи или сделать анализ крови.

Он взял сумку, и Эббра повела его по коридору и вниз по служебной лестнице к подземному гаражу.

Льюис с изумлением рассматривал автомобиль.

– Чья это машина? – спросил он. – Ты взяла ее напрокат?

Эббра покачала головой и улыбнулась:

– Нет. Это мой автомобиль.

Льюис слегка нахмурил брови.

– Ты купила его на военную пенсию? Не слишком ли ты расточительна?

– Нет, – невозмутимо отозвалась Эббра, укладывая его сумку в багажник. – Не на пенсию.

Она уже сидела за рулем, и Льюис, открыв пассажирскую дверцу, устроился рядом.

– Откуда у тебя деньги? – осведомился он. На его лице появилось такое же суровое выражение, как у психиатра, когда тот требовал, чтобы они вернулись в госпиталь не позже чем через пять дней.

Эббра повернула ключ зажигания.– Помнишь мои литературные опыты? Так вот, все эти годы я продолжала писать.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что купила машину на гонорары за рассказы в дамских журналах?

Впервые с того мгновения, когда они остались вдвоем, Эббра рассмеялась:

– Нет. Я пишу книги. Я приобрела автомобиль на деньги, полученные после выхода моего третьего романа.

Посмотрев в зеркальце заднего обзора, она увидела, что Льюис помрачнел. Она не стала продолжать, зная, что он никогда не одобрял ее творчество и, вероятно, потребуется некоторое время, прежде чем он привыкнет к мысли, что его жена стала признанным писателем.

Поднявшись по пандусу, Эббра прибавила скорость и помчалась прочь, прежде чем их заметил кто-нибудь из журналистов.

– Ты так и не научилась хорошо водить машину, – кислым тоном заметил Льюис.

– Да, действительно. – Эббра выдавила улыбку, радуясь, что в его голосе вновь зазвучала ирония. Они оба изо всех сил пытались держаться друг с другом как нормальные люди, но это было чертовски трудно. Как для него, так и для нее.

В молчании, которое можно было счесть уютным, они ехали на восток, приближаясь к девственным просторам Иосемитского парка. На закате, когда впереди показались причудливые скалы и гигантские секвойи высотой в десятки метров, Эббра заметила:

– Почти приехали.

Льюис лишь кивнул. Отвернувшись от Эббры, он наслаждался прекрасными видами, словно не мог на них насмотреться.

Эббра понимала, почему он так молчалив. Льюис нервничал не меньше, чем она. Она свернула на стоянку у отеля, охваченная такой тоской по Скотту, что не знала сама, как ей удалось сдержаться и не выкрикнуть его имя.

Что ей делать? Ради всего святого, разве может она остановить свой выбор на ком-нибудь из них? Она нужна Льюису, чтобы он мог вновь почувствовать себя мужчиной, она должна помочь ему приспособиться к свободной жизни после многих лет страшного плена. Но ее другом и любовником был Скотт, тот самый человек, которого она теперь считала своим мужем.

– Ты выглядишь утомленной, – сказал Льюис, вынимая сумку из багажника. – Последние события потребовали от тебя такого же напряжения сил, как от меня.

Легкий вечерний ветер приподнял волосы Эббры и мягко бросил их ей в лицо.

– Мне сообщили, что ты умер, – просто сказала она, и при воспоминании о том страшном мгновении ее глаза заблестели от набежавших слез. – Три года я считала тебя погибшим.

Льюис опустил сумку на землю и обнял Эббру.

– Я знаю, милая, – успокаивающе произнес он. – Но теперь все это позади. – Он приподнял указательным пальцем подбородок Эббры, глядя на нее с улыбкой, которую она так хорошо помнила. – Мы опять вместе, Эббра, и у нас впереди вся жизнь.

– Льюис...

– Идем. – Он взял свою сумку и свободной рукой обнял Эббру за плечи. – Давай зарегистрируемся, сходим в душ и поужинаем. Все, о чем нам нужно поговорить, можно обсудить позже – о чем ты писала в своих книгах, как жила, часто ли общалась с моими родными за эти годы... – Войдя в вестибюль отеля, Льюис понизил голос: – И я не намерен ограничиваться только разговорами. – Заглянув в его темно-карие глаза, Эббра увидела перед собой прежнего Льюиса, в которого когда-то так сильно влюбилась. – Я хочу лечь с тобой в постель, – негромко добавил он, подходя к конторке портье. – Если бы ты знала, как я хочу заняться с тобой любовью!

Они поужинали при свечах в маленьком ресторане отеля. Впоследствии Эббра не могла припомнить, что она ела и много ли вокруг было людей.

Льюис старался поддерживать легкий, необременительный разговор, но любая тема, какой он касался, приносила Эббре мучительные страдания.

– Как я понимаю, Скотт по-прежнему играет за «Рэмсов»? – спросил он, когда официант унес почти не тронутый бифштекс Эббры из филейной вырезки.

– Да. – Она ограничивалась односложными словами, боясь сказать что-нибудь лишнее.

Принесли десерт, потом сладкое. Льюис протянул Эббре руку.

– Давай обойдемся без кофе, – сказал он наигранно-беспечным тоном, но в его глазах угадывалась мольба, до глубины души тронувшая Эббру.

Она кивнула, поднялась из-за стола и вслед за Льюисом покинула ресторан.

Где сейчас Скотт? Тяжело ли он переживает разлуку? Каково ему оставаться в неведении относительно того, что сейчас происходит между ней и Льюисом, спали они уже друг с другом или нет? И собирается ли Эббра вернуться к нему, Скотту?

Их номер был отделан в бледно-желтых тонах. На кровати лежали с полдюжины подушек, набитых лебяжьим пухом, хрустящие простыни, толстые одеяла и желтое покрывало.

Эббра приняла решение не рассказывать Льюису о Скотте до утра, но с каждой минутой ей становилось все труднее умалчивать об этом.

Начав раздеваться, Льюис чуть смущенно попросил:

– Пожалуйста, будь терпелива со мной, Эббра. Я так долго не... И я так смущен!

Его трогательно-искреннее признание придало Эббре душевных сил, в которых она так нуждалась. Льюис ее муж, и хотя они стали теперь почти чужими, она все еще его любит. Не так, как Скотта, но ведь Скотт совершенно другой человек. У него легкий характер, он без труда заражал Эббру своим весельем. Эббра заставила себя не вспоминать о Скотте. Если она будет думать о нем, ей несдобровать.

Она сняла платье и отозвалась:

– Я и сама смущена, Льюис. Нам обоим придется быть терпеливыми.

Эббра уже видела Льюиса наполовину обнаженным в госпитале, во время одного из медицинских обследований, но вид покрывавших его тело шрамов до сих пор несказанно ужасал ее.

На левой руке Льюиса виднелся отчетливый шрам – в том месте, откуда извлекли пулю. Это было самое легкое ранение. Спина Льюиса оказалась крест-накрест иссечена рубцами – это были следы долгих систематических избиений, а грудь покрывали пятна ожогов.

– Не очень-то привлекательное зрелище, – сказал Льюис, заметив, как Эббра посмотрела на него и тут же быстро отвела взгляд. – Прости, Эббра. Если тебе противно, я могу...

Эббре совсем не хотелось выслушивать, что он собирается предложить. В ее глазах застыла мука.

– Противно? – дрожащим от слез голосом переспросила она. – Ох, Льюис! Как ты мог подумать такое? Если я отвернулась, то лишь потому, что мне стало страшно от одной мысли о том, что с тобой сделали... какие мучения тебе довелось пережить. – Эббра торопливо пересекла комнату и крепко обняла Льюиса. – Я люблю тебя, – сказала она охрипшим голосом, и это была правда. Она действительно любила Льюиса. Любила его всегда. Даже когда она безоглядно влюбилась в Скотта, Льюис продолжал жить в ее сердце. А теперь она должна на несколько часов забыть об ужасной дилемме, разрывавшей ее душу. Она должна думать только о Льюисе и его желаниях.

Льюис держался с ней ласково, и Эббра вспомнила, что так бывало всегда. Медленно, с нежной настойчивостью он снял с нее лифчик и трусики.

– Я так долго ждал, любовь моя, – произнес он, привлекая к себе Эббру. – Ты не представляешь, как часто я мечтал об этом мгновении, как жаждал приблизить его...

Руки Эббры сомкнулись за его спиной, и минувшие годы словно исчезли. Закрыв глаза, она попыталась представить, что вновь вернулась на Гавайи, и это ей почти удалось.

– Я думала, что уже никогда тебя не увижу, – она, чувствуя, как руки Льюиса осторожно скользят от ее груди к бедрам. – Ах, Льюис! Когда мне сообщили о твоей гибели, я думала, что и сама умру!

Льюис никогда не был искусным любовником, и когда он, перекатив Эббру на спину, попросту улегся на нее сверху, она испытала облегчение. Ей вовсе не хотелось, чтобы ее довели до исступления языком и пальцами. Она не желала достичь того горячечного экстаза, до которого так легко доводил ее Скотт. Она хотела лишь прижать к себе Льюиса, почувствовать биение его сердца рядом со своим, испытать радость от сознания того, что это ее Льюис, что он может достичь физической разрядки и насладиться ее телом, – Льюис, которого она уже считала погибшим и который все-таки остался живым.

Когда все кончилось, они еще долго лежали молча, сжимая друг друга в объятиях. Эббру охватило глубокое чувство покоя и удовлетворения. Что бы ни случилось с ними завтра утром, когда она расскажет Льюису о Скотте, никто не сможет отнять у них эти минуты близости. Отныне Льюису не придется сомневаться в своих мужских способностях.

Эббра ласково провела рукой по зловещим отметинам на его спине. Она боялась, что, ложась с ним в постель, почувствует себя так, словно совершает измену. Но этого не случилось. Она не чувствовала, что предает Скотта. Прислушиваясь к размеренному дыханию Льюиса, она подумала, что это оттого, что, невзирая на старание и нежность, ему так и не удалось хотя бы приблизить ее к оргазму. В представлении Эббры физическое наслаждение было неотделимо от Скотта, и подсознание не позволяло ей отозваться на ласки чужих рук, даже тех, что некогда были ей так знакомы. И любимы.

При воспоминании о Скотте Эббру пронзила печаль. Скотт... Как же она по нему тоскует! Скотт всегда знал, о чем она думает, всегда был ей надежной опорой, любил ее, умел ободрить и заставить забыть о печали.

Льюис повернулся, и его губы скользнули по щеке Эббры. Она вздрогнула, надеясь, что он не воспримет ее движение как выражение протеста. Но он лишь подумал, что ей трудно выдерживать на себе его вес, и, перекатившись, улегся на спину, обняв Эббру за плечи.

– Я люблю тебя, – произнес он голосом, охрипшим от чувства удовлетворения и громадной усталости. – А завтра у нас получится еще лучше, обещаю тебе.

Эббра ничего не ответила. Не смогла ответить. Она лежала на кровати рядом с Льюисом, пока его не сморил сон, а потом повернулась на бок и стала ждать утра.

Едва проснувшись, Льюис напрягся всем телом. Его лоб покрыла испарина, обращенный к потолку взгляд метался из угла в угол в отчаянной попытке сориентироваться в новой обстановке.

– Все в порядке, – негромко произнесла Эббра, успокаивая его. – Ты вернулся в Америку, мы с тобой находимся в отеле, помнишь?

Льюис мало-помалу пришел в себя.

– Да, – неуверенно отозвался он. – Да, конечно. Извини, Эббра, но я на секунду...

– Я знаю. – Врачи предупреждали, что Льюиса терзают кошмары, и хотя он не вскакивает по ночам с криком, но утром просыпается мокрый от пота, думая, что по-прежнему находится во Вьетнаме.

Льюис передернул плечами, провел рукой по лицу и спросил, с трудом возвращаясь к реальности:

– Чем займемся сегодня? Отправимся в долину? Или поедем на машине в Гласье-Пойнт?

Эббра уселась и спустила ноги на застеленный ковром пол.

– Нам нужно поговорить, Льюис, – сказала она, чувствуя стыдливость из-за своей наготы, которой не было накануне. Взяв ночную рубашку, она сунула руки в рукава покроя «летучая мышь». – С тех пор, когда ты попал в плен, произошло много событий, которые касаются тебя в той же мере, что и меня.

Она поднялась и, прежде чем вновь посмотреть на Льюиса, завязала у шеи тесемки ночной рубашки.

Льюис приподнялся на подушках. Он еще не оделся, и в свете утреннего солнца Эббра увидела, что мышцы его груди и плеч уже начинают наливаться силой. В ближайшие несколько месяцев он вновь станет почти таким же широкоплечим и крепким, как в те времена, когда она впервые его увидела.

Эббре показалось, что она уловила в глазах Льюиса искорку страха, но он тут же полностью овладел собой.

– Ты имеешь в виду то, что произошло после получения известия о моей гибели? – хмуро уточнил он.

Эббра кивнула. Она ошиблась, полагая, будто Льюису и в голову не придет, что за долгие годы воображаемого вдовства у нее не было мужчин.

– Да. – Ее губы пересохли до такой степени, что она едва могла говорить, но нужно было продолжить. – Я думала, ты умер, – негромко заговорила она. – Как бы ты ни отнесся к тому, что я тебе сейчас скажу, не забывай об этом. За все те месяцы, пока я верила, что ты жив, я даже не взглянула на других мужчин.

Льюис встретился с ней взглядом. Его глаза с золотистыми искорками так потемнели, что Эббра не могла уловить их выражения.

– У тебя был мужчина? – коротко осведомился он. Эббра кивнула, и он, рывком спустив ноги с кровати, неподвижно уселся к ней спиной. После долгого молчания он заговорил вновь: – Когда мне сказали, что меня считали без вести пропавшим, я сразу понял... сообразил, что такое может случиться. – Он неторопливо поднялся и повернулся к Эббре, столь же явно не замечая собственной наготы, сколь остро она ощущала свою. – Мне это безразлично, Эббра. Я понимаю тебя. Да и как я могу не понимать? Но то, что случилось, осталось в прошлом. Отныне это нас не касается...

– Еще как касается! – Льюис двинулся навстречу Эббре, и она поняла, что должна все рассказать ему, прежде чем он коснется ее, прежде чем заключит в объятия. – Я... мы... – По ее лицу потекли слезы, и она не могла их остановить. – Мы женаты, Льюис! Я думала, что ты умер, и... о Господи, я этого не вынесу! Я не могу причинить тебе такую боль! Если бы только я не поверила, что больше тебя не увижу!

Льюис застыл на месте. Его дыхание участилось, губы побелели, и Эббре показалось, что он вот-вот потеряет сознание.

– Льюис! – Она метнулась к нему и обняла, сознавая, какую глупость совершила, надеясь справиться с этим кошмаром в одиночку. – Льюис, прошу тебя, соберись с силами! Я рассказала тебе об этом сама, поскольку не хотела, чтобы это сделал кто-нибудь посторонний! Потому что я по-прежнему люблю тебя! Я буду заботиться о тебе!

Льюис чуть пошатнулся, но потом его дыхание начало успокаиваться. Он несколько раз глубоко втянул в себя воздух.

– Ты меня любишь? Ты вышла за него только потому, что думала, будто я умер?

– Да! Да! – Ну конечно, это истинная правда. Она не вышла бы за Скотта, если бы знала, что Льюис жив. Она действительно его любит! Она не переставала его любить.

Льюис неторопливо высвободил руки из ее пальцев и, приблизившись к окну, выглянул наружу, рассматривая горный лесной пейзаж. Когда он наконец вновь посмотрел на Эббру, ей показалось, что складки, избороздившие его лоб и спускавшиеся от носа к губам, стали еще глубже. Он выглядел почти таким же измученным, как в день, когда ступил на землю авиабазы Тревис.