Консулов включил запись беседы. Прошло минут десять.
      – Достаточно для этого монстра, не правда ли? Теперь обобщаю. Что дает разговор с Бончевой? Главное, он нарисовал нам Ликоманова – крупного, беспощадного, зловещего хищника.
      Познакомившись с Кандиларовым, Ликоманов сразу оценил его возможности, хотя поначалу и считал обычной райсоветовской сошкой. Начал обхаживать, намекал, что до сих пор не имел своего человека в райсовете. Там (вы можете вообразить возможности представителей народной власти!) деньги сами текут в руки… Загребай, сколько загребешь! Вначале Кандиларов, как вы слышали, делился доходами с благоверной, но только вначале. Затем он перестал рассказывать ей о своих аферах, а еще меньше – о тех местах, где ночки проводил. Тактика Ликоманова была предельно проста: он давал новопосвященным ощутить вкус «сладкой жизни», а после нацеливал, где и как добывать средства на такую жизнь… Львиная доля всегда доставалась ему.
      К сожалению, Бончева не знает о причинах, заставивших Ликоманова пойти на убийство. Связь между супругами давно была прекращена. Бончева только и твердила: причина всех зол – Ликоманов.
      – Ну, кое-что мог бы добавить я, – сказал Шатев. – Разрешите, товарищ полковник.
      – Добавляй.
      – Прежде всего должен сказать: к концу допроса Спиридона мы стали почти друзьями, и я убежден, что парень сказал мне все.
      – Надеюсь, ты не давал ему необоснованных обещаний?
      – Только в рамках законности. А почему бы и нет? Да вы поставьте рядом Спиридона и Ликоманова. Мышонок и носорог. Мышонок, у которого в перспективе возможность стать крысой. Был чуть ли не вожаком всех этих «шестерок» – как-никак, двоюродный брат Нанай Маро. Спиридон и его банда, состоявшая из двоюродных братьев и братьев этих братьев, превращали левы в доллары и другую валюту. Поведал он и о высшем своем достижении. И впрямь операция блестящая: однажды у какого-то западногерманского идиота в кожаных шортах и с пером на шляпе купил доллары, один к шести. Заплатил купюрами по пятьдесят и сто левов, все чин чином. Да только купюры-то были старые, выпущенные еще до реформы шестьдесят второго года! Каково! Все записано, можете послушать. А вот что Спиридон рассказал о нашем деле. Шестнадцатого сентября поутру Нанай Маро посадил его в машину. Пока, мол, зубрилки будут горбатиться в школе, лучше ему отдохнуть в Родопах. На остановке возле Окружной больницы они подождали. Пришел не известный Спиридону гражданин – Петко Кандиларов. По пути Батя предложил ему кофе, налил полную крышку от термоса. Выпив кофе, Кандиларов довольно быстро заснул. Проснулся уже на даче в Старой Церкви, в подвале. Подробности рассказывал Спиридон бесчувственно, равнодушно. Видимо, достойный родственник Бати… Одним словом, Бате требовалось вытянуть из жертвы какие-то сведения. Нанай Маро допрашивал, применяя единственный способ пытки – засовывал голову несчастного в красное ведро с холодной водой. А Спиридон ее приносил и относил. Иногда Батя заставлял и его присутствовать на допросах – смотри, учись, становись мужиком! Процедура повторялась многократно. Спиридон приносил полное ведро. Батя обкручивал Кандиларова веревкой, так что тот походил на мумию. Худой, малосильный, он пытался сначала сопротивляться, но скоро понял, что это бесполезно. Насуфов хватал связанного, переворачивал вверх ногами, совал головой в ведро и держал – когда минуту, а когда и дольше. Кандиларов вскоре так измотался, что превратился в беспрекословного раба, готового выполнить любой приказ. Что именно выпытывал из него Батя, Спиридон не знает, в «беседах» он участия не принимал – приносил воду и уходил. Однажды, в первые еще дни, Насуфов связал Кандиларова, запер в подвале, оставив под надзором Спиридона, и на несколько часов, почти на полдня, уехал. Думаю, он отвозил Ликоманову написанные Кандиларовым открытки, а уж затем их отправили, откуда было надо.
      – Теперь становится понятно и обращение «милая Виргиния», – сказал Бурский. – Единственная возможность испуганному, измученному человеку подать сигнал «SOS» – написать имя жены неверно. Допусти он любой другой намек – и Нанай Маро понял бы. Супруга удивилась, только и всего… это нам надо было не зевать…
      – И еще, – продолжал Шатев, – Спиридон уверяет, что Нанай Маро не думал убивать Кандиларова. Просто переусердствовал. Расходился как-то, трясется, орет, что не верит Кандиларову, что тот обманывает, скрывает главное. А когда в очередной раз поднял мумию над ведром и посмотрел на лицо, вдруг переполошился, веревку развязал, начал по щекам бить, делать искусственное дыхание. Да бесполезно. Умер уже Кандиларов. И тогда его отвезли в пещеру. А Спиридон действительно в пещере не был, сидел в машине. Потом они вернулись в Софию.
      – Не всему я верю, – сказал полковник. – Насчет непреднамеренного убийства Спиридон врет. И с Бати снимает немалую часть вины, и себя обеляет.
      – Согласен с вами, врет, – сказал Бурский. – Нанай Маро было приказано убить, как только он получит необходимые сведения. Иначе как выходит? Что после всех мучений Кандиларова отпустить? Да разве он бессловесная тварь? Не отомстит за свое похищение, за инквизицию? Нет, таким сказочкам верить нельзя! Его не собирались оставлять в живых.
      – И все же придумал, распланировал, организовал Ликоманов! – сказал полковник. – Общество обеспечило его практически всем, о чем можно мечтать, а он решается на самое страшное преступление. Разве убийства не связаны с махинациями? Чего они добивались от Кандиларова? Что-то для них было архиважным, если преодолели страх наказания, инстинкт самосохранения!
      – Может, успехи настолько вскружили голову Ликоманову, что он поверил в свою вседозволенность? размышлял Бурский. – Решил, что может вершить суд и расправу безнаказанно. Разве я не сын Кочо Ликоманова! Да… – Бурский хотел что-то добавить, но промолчал.
      – Та-а-ак… – сказал после паузы Цветанов. Объявляю первый этап пройденным. Но, ребятки, он был легкий, шли мы по равнине. Следующий – трудней, над обрывами да пропастями… Мы убеждены, что Ликоманов главный преступник. Остается доказать это. Иначе… вы меня понимаете. Он ли приказал прикончить Кандиларова, приказывал ли вообще – это знал только Нанай Маро. Замолчавший навсегда… Теперь задумайтесь: обвинение, что Ликоманов инициатор первого убийства и исполнитель второго, крепится тонкой, как паутина, ниточкой: Батя сказал Спиридону, что уезжает с Джентльменом. Разве это доказательство? Особенно если учесть, кто преступник, кого мы осмеливаемся обвинять. Надеюсь, понятно? Его подвиги в министерстве – особь статья… Сюда подключится другая служба, а наша задача – действовать без промедления.
      – Я предлагаю подразнить Джентльмена, – возбужденно заговорил Консулов. – Этот «носорог» либо побежит в свою берлогу, либо повернется и станет огрызаться.
      – Нельзя ли поточнее? – попросил полковник.
      – Можно. Арестовали Спиридона. Беседовали с Бончевой. Объявили ей, что Кандиларов убит по указанию Ликоманова. То же самое надо сообщить и Верджинии Кандиларовой. После похода майора Бурского в министерство там тоже задымилось. Нужно, следовательно, провести обстоятельный разговор с Бангеевым. Я уверен, что он – первый приспешник «носорога» в махинациях и знает чрезвычайно много. Все-таки ареной действия, притом дважды, была его дача, купленная у Ликоманова. Случайное совпадение? А на допросе непременно выявятся новые персонажи.
      – Замысел грандиозный. И что он может дать?
      – Мы играем в жмурки – слышали про Джентльмена, но не знали, кто он такой. Разведать о признании Спиридона он уже не сможет. Это, не удивляйтесь, дает ему большое преимущество в состязании с нами, и он непременно это преимущество использует. Как – не знаю. Его преимущество исчезнет, как только мы узнаем, кто кроется за фасадом фирмы Джентльмена. Он не сомневается, что мы узнаем, но понимает, что нам потребуется определенное время. Вот этим-то промежутком времени он обязательно воспользуется. И сам залезет в капкан. Если умен. А он умен!
      – Диковинная у тебя логика, – сказал полковник. – Ежели умен, то капкана не минует. Интересно. А если очень умен?
      – Не так уж просто, когда у тебя идут по следу после двух убийств, причем оба предумышленные. Это действует на нервы. Я убежден, скоро он предпримет нечто. Нечто такое, что позволит нам взять его голыми руками…
      Телефон зазвонил так резко, что Бурский вздрогнул. В трубке рокотал командный бас подполковника Антонова из паспортного отдела. Тот всегда говорил на повышенных тонах, словно находился на палубе корабля в сильный шторм.
      – Привет, Бурский, моряк на проводе.
      Привычку играть морскими словечками этот человек сохранил со времен флотской службы. Видимо, не мог забыть славного своего прошлого. Хотя и поговаривали, что с флотом расстался по причинам не столь уж и славным, – с чего бы это боевой офицер вдруг оказался в милиции? К общему удивлению, за несколько лет капитан вырос до подполковника, заместителя заведующего паспортным отделом. Наверно, и на суше ветры дули во все его паруса.
      – Взаимно, товарищ подполковник.
      – Ну ладно, не возносись! Ты давал мне позавчера несколько фамилий?
      – Было дело. Неужто кто-то подал заявление на выезд?
      – Какое заявление? Мы паспорт выписали. В Грецию засобирался. Но что-то меня смутило, вот и звоню.
      – Что же тебя смущает? Поплачь мне в жилетку. Речь-то о ком?
      – Вроде и не из вашего списка. В списке значится: Верджиния Христова Кандиларова. А мы выдали паспорт Петко Христову Кандиларову. Ты ничего не перепутал?
      «Да его ж давно в землю зарыли!» – едва не закричал Бурский, но, овладев собой, спокойно сказал:
      – Что мы можем перепутать? Нас интересует женщина, Верджиния, а ты про какого-то Петко, что за мужик?
      – А звучит красиво, правда: Христов, Кандиларова. Церковным ладаном попахивает… Постой-постой, да у них же адрес одинаковый!
      – Чему же удивляться? Прочти ниже, в соответствующем пункте. Это муж и жена.
      В трубке зашелестели страницы. Потом Антонов виновато сказал:
      – Вроде правильно. Не гневайся, браток.
      – У тебя еще паспорт?
      – Пока да, после обеда передадим в «Балкантурист». Экскурсия в Грецию. Послезавтра. Всегда просматриваю документы перед тем, как их передать. И на всякий случай тебе позвонил.
      – Отлично. Прими мою величайшую благодарность за бдительную службу на суше. Знаешь что, нельзя ли к тебе прислать одного из моих ребят? Тоже хочу посмотреть на паспорт. Ненадолго.
      – Почему же нельзя? Если нужно, могу подзадержать.
      – Нет необходимости. Ни в коем случае! Никому ни слова. Даже разговора у нас с тобой не было. До обеда верну.
      – Мы передаем обычно в два часа. Возврати по возможности к этому времени.
      Бурский послал Тодорчева: «Чтобы одна нога здесь – другая там!» – и тот от усердия вернулся и впрямь весь в мыле. За это время майор только и успел позвонить Цветанову, пообещав сообщить потрясающую новость.
      Едва пригласив Бурского сесть, полковник нетерпеливо спросил:
      – Ухватил лакомый кусочек? Выкладывай свою потрясающую новость.
      – Петко Христов Кандиларов послезавтра уезжает в Грецию.
      – Быть такого не может! Кого же похоронили?
      – И я чуть было так же не спросил, когда позвонили из паспортного отдела.
      Цветанов долго рассматривал паспорт, листал его. Затем остановился взглядом на фотоснимке.
      – Но это ведь не он!
      – Нет, разумеется. Наш на Центральном столичном кладбище.
      – Однофамилец? Полный тезка?
      – Конечно, конечно. И домашний адрес совпадает.
      – Тогда кто же?
      – Неужели не догадываетесь, кто это может быть? Говорил ведь Крум, что преступник преподнесет нам такое, что мы возьмем его голыми руками!
      – Значит, носорог и впрямь в капкане. Гляди-ка! Да… Ты уверен?
      – Я знакомился с его анкетой в отделе кадров, там тоже есть снимок. Господин Ликоманов собственной персоной. Хорошо, что я атеист. Иначе воздел бы очи горе и возблагодарил господа. Вот удача!.. Как будем действовать?
      – Пусть все идет своим чередом. Завтра после обеда в «Балкантуристе» группе вручат паспорта. Он должен будет взамен этого отдать свой – я хочу сказать, паспорт покойного Петко Кандиларова. Явно замыслил побег. Прихватит с собою все самое ценное. А мы его задержим у границы. И устроим там первый допрос.
      – Прямо на границе? Ох, и начнется заваруха!
      – Начнется. Для начала с вашего разрешения схожу к прокурору за санкцией. А вы, насколько я понимаю, кое-куда повыше.
      – Какой прокурор? Какие хождения повыше? Никуда ни шагу!
      Бурский изумленно посмотрел на начальника. В глазах у того плясали чертики – майору даже показалось, что Цветанов еле заметно ему подмигнул.
      – Ищем Кандиларова. Думали, что уже нашли. Лицо его было обезображено. Могли и ошибиться, не того похоронить. И вдруг он появляется! Наш долг – проверить. При чем тут прокурор? При чем хождения?
      – А нужны ли такие мелкие хитрости? Кто нам поверит? Кто, кроме меня, знает, чей снимок на паспорте?
      – Раздражаешь ты меня, Траян. Со скоростью света хочешь оповестить всю Софию? Дескать, люди, поддельный паспорт!.. Зачем трубить во все трубы? Спугнем «носорога», только и всего. Видишь ли, там, на границе, другая обстановка. Там действует статья процессуального кодекса, которая позволяет нам задерживать кого бы то ни было без чьего-либо предварительного разрешения. Когда лицо задержано при бегстве; когда не установлена личность; когда задержано при совершении преступления. Удовлетворяют эти цитаты самолюбие кандидата юриспруденции? А уж потом пусть поднимается трезвон.
      Бурский пристыженно молчал.
      – А сейчас позови, пожалуйста, капитана Шатева… Втроем обсудили план предстоящей операции.
      – Самое главное – держать все в строжайшей тайне, – говорил Цветанов. – Отменим и слежку за Ликомановым, чтобы не помешала какая случайность. Мы с майором Бурским будем ждать его на границе, в Кула. А тебя, Шатев, включим в экскурсионную группу. Будет у тебя возможность Ликоманова лицезреть и на родимый свой край пиринский полюбоваться.
      – Полюбуешься… из окна автобуса.
      – Это тоже немало. И помни, Николай, единственная твоя задача – наблюдать, ничего больше. Но так, чтобы никто этого не заметил. Не садись непременно рядом с ним, а когда будешь получать в «Балкантуристе» загранпаспорт, отдай взамен свой, то есть все должно быть по правилам. Ясно? Ты – самый обыкновенный турист, жаждущий поскорее взобраться на Акрополь.
      – Я действительно этого жажду. – Шатев грустно усмехнулся.
      – В другой раз, – сказал Бурский, положив руку ему на плечо. – Хорошо бы… Послушай, я не пойму, почему Ликоманов, человек с таким служебным и общественным положением, идет на опасный трюк, а не уезжает по собственному желанию. Кто бы ему отказал?
      – Он и рад бы удрать без трюкачества, да фамилия его в паспортном отделе засвечена. Может, он об этом узнал – со связями человек. Или же нюхом, как говорится, чует, что мы у него «на хвосте».
      – Использовать паспорт убитого им же Кандиларова?
      – А он рассудил так: запрет на эту фамилию мы не станем накладывать. Другой возможности – то есть другого паспорта – у него нет. На что не пойдешь, стремясь покинуть отечество!
      – Да-а-а, рискованно… Так сам и плывет к нам в руки.
      – Рискованно, говоришь? Не включи мы Кандиларову, между прочим, почти случайно, в этот знаменитый теперь список или не позвони нам Антонов – случайно, опять-таки случайно! – заметивший совпадение фамилий, и что тогда? Гулял бы Ликоманов послезавтра по Салоникам! И открыточку с видом Салоник нам прислал. Скажешь тоже: рискованно…
 
       1 ноября, пятница
      В 17.30 группа отъезжающих собралась в коридоре бюро «Балкантурист» на бульваре Александра Стамболийского. Отсутствовала лишь супружеская чета из Ихтимана. Когда прозвучала фамилия Кандиларов, Ликоманов отдал свой паспорт и со спокойным лицом, улыбаясь, взял заграничный. Выслушав все полагающиеся инструкции, туристы разошлись. Одним из последних ушел капитан Шатев.
 
       2 ноября, суббота
      Утром туристы собрались снова. На этот раз прибыли и супруги из Ихтимана. Автобус тронулся ровно в восемь. А в восемь пятнадцать в «Балкантуристе» появились Цветанов и Бурский. После краткого разговора с директором они взяли у него паспорт Петко Христо Кандиларова с искусно переклеенной фотографией Ликоманова. Меньше чем через час черная «волга» обогнала автобус. По пути к границе он должен был сделать остановку у придорожного ресторанчика, где экскурсанты обычно пьют кофе, так что времени на осмысление предстоящей операции у Бурского было достаточно.
      – Я проверил, – сказал он. – Документы на выезд в Грецию поданы девятнадцатого сентября, через два-три дня было бы уже поздно – их бы просто не приняли. Значит, не позднее восемнадцатого паспорт был подделан. Процедура нехитрая: осторожно срезал фото, приклеил свое – и готово! А кто станет вглядываться, полностью ли совпадает сухая печать? Эти цыпочки из «Балкантуриста», принимающие документы? Как ни прискорбно, но подделку можно обнаружить лишь при сильном увеличении.
      – И все это время Ликоманов ходил с двумя паспортами…
      – Зачем же с двумя? С тремя. Семнадцатого июля районная милиция вручила ему новый – взамен утерянного, точнее, якобы украденного в трамвае.
      – Ну и ну. Вот это предусмотрительность. На всякий случай – или с далеко идущими планами?
      – Судите сами. Снимки на новый паспорт он заказывал в одной из столичных фотографий, в центре города, совсем рядом с нашим управлением. Причем заказал и получил вдвое больше фотографий, чем требуется. Излишек пошел на иностранный паспорт.
      – Гляди-ка ты! Выходит, еще четыре месяца назад он запланировал убить Кандиларова и бежать за границу. Дальновидный тип.
      – А чего стоит фокус с открыткой! – сказал Бурский. – С той, стамбульской. Выходит, он давно уже поручил кому-то прихватить в Стамбуле чистый конверт с маркой. Да, на много ходов вперед считает.
      – Иначе мы бы уже раскрыли причину убийства Кандиларова.
      – Скоро раскроем.
      – И ты, Траян, надеешься, что он расколется? Бесполезно.
      – Это еще поглядим. Представляете, в каком благодушном состоянии покачивается он сейчас на сиденье, когда и фокус с паспортом удался! Слушает по радио греческие песенки, до другой жизни – только шаг. А тут – бац! – обыск…
      – Чего ты ждешь от этого обыска?
      – Золота, конечно, бриллиантов, не говоря уж о «зеленых ящерицах»… Почему он предпочел автобусную экскурсию? Все знают, досмотр здесь самый беглый, поверхностный. В багажнике напихано сорок-пятьдесят чемоданов, жара, кому охота их открывать, рыться в белье…
      – А мне все же не верится, что Ликоманов везет в чемодане сокровища. Столько раз бывал за рубежом – давно уже, небось, вложил капиталец в какой-нибудь швейцарский банк. Ладно, давай теперь скоординируем наши действия – буквально все. Допрос буду вести я.
      – Кстати, товарищ полковник, я кое-что пропустил. Вчера Шатев, со слов Спиридона, сообщил мне, что Насуфов служил в строительных войсках. Его рота несколько месяцев квартировала в селе Петровско. Может, тогда он и узнал про пещеру?
      – Это пока оставим, сейчас нам не до Нанай Маро… Как этот сукин сын Ликоманов дошел до такого падения. Ведь Кочо Ликоманов действительно был герой, кристально чистая личность, пример бескорыстного служения общему делу…
      – Случается и такое. Героизм отца мог, представь себе, явиться одной из причин падения сына.
      – Не понимаю тебя!
      – Думаю, о духовном общении с отцом говорить не приходится: во-первых, слишком мал был, во-вторых, часто ли Кочо наведывался домой, когда был на нелегальном положении? А после, при такой деловой мамаше, представляю, какие посыпались на них блага. Как ледокол, перла она вперед, ломая льды, и сынок вырос в сознании своего привилегированного положения и вседозволенности. Разве я не прав? Так что пример героической жизни отца – не гарантия, не защита нравственности.
      Автобус подъехал к КПП. Руководитель группы собрала паспорта, еще раз проверила по списку и понесла документы пограничникам. Вернувшись, сообщила, что декларации будут заверены без досмотра багажа, предстоит лишь выборочная проверка.
      – Первый… второй… пятый… восьмой… четырнадцатый, – перечислял пограничник, равнодушно скользя взглядом по списку. – В КПП зайдут Петко Кандиларов и Николай Шатев с ручной кладью.
      Чемоданы обоих осматривали внимательно, дотошно, однако ничего недозволенного не обнаружили.
      – У вас перстень, – сказал пограничник Ликоманову.
      – Притом старинный, – ответил тот. – Вписан в декларацию.
      – Верно. Вот он. – Пограничник обвел кружком что-то написанное в декларации. – Возвращайтесь с перстнем.
      – Не беспокойтесь. Фамильная драгоценность. Ни за что на свете с ним не расстанусь.
      – У вас только чемодан? А сумка, пакет, сверток?
      – Нет, только чемодан.
      – Ну, раз такое дело… – И пограничник шлепнул печатью по декларации.
      В этот момент вошли Цветанов и Бурский. Когда Ликоманов попытался выйти. Бурский загородил ему дорогу, а Цветанов сказал пограничникам, что автобус может трогаться.
      – Кто вы такие?! – возмутился Ликоманов. – И по какому праву…
      Полковник, достав удостоверение, показал его задержанному.
      – А это мои помощники – майор Бурский и капитан Шатев. Познакомьтесь – у нас впереди общее дело. И довольно долгое.
      – Вы что, не понимаете? Я уезжаю в Грецию.
      – Кто уезжает? Пожалуйста, представьтесь.
      – Как это кто? Я, Петко Кандиларов!
      – Не смешите меня, Ликоманов!
      Ликоманов ничего не ответил, не вышел из равновесия – может быть, лишь немного побледнел. Его отведи в соседнюю комнату с зарешеченным высоким окном, и здесь полковник показал ему паспорт Кандиларова.
      – Как оказался у вас паспорт человека, который убит и недавно похоронен? По какому праву пытаетесь вы с паспортом на чужое имя пересечь границу?
      Ликоманов молчал.
      – Разденьтесь! Не торопясь, спокойно, складывайте снятое на стол.
      – Да это наглость! Насилие!
      – И вы еще говорите о наглости?
      Вещи ложились на широкий стол – с одного края одежда, с другого – содержимое чемодана. Двое пограничников, теперь уже в качестве понятых, стояли рядом. Обыск не дал результатов.
      Полковник спросил у Шатева:
      – Уж не осталось ли чего в автобусе?
      – Абсолютно ничего.
      И тут Бурский, взяв бумажник крокодиловой кожи, достал из потайного кармашка синий клочок бумаги. Это была половина небрежно разорванной десятилевовой купюры. Он показал ее всем и прочитал вслух серию и номер: «ДР 559551».
      – Интересно, – сказал Бурский, – что поделывает в этом роскошном бумажнике половинка купюры. Место ей, пожалуй, в корзине для мусора… – Делая вид, что собирается выбросить находку в урну, он наблюдал за Ликомановым, потом, вроде бы заколебавшись, снова сунул купюру в бумажник. – Кто знает, может, найдется и другая половинка? Десять левов на дороге не валяются…
      И без того длинное лицо Ликоманова вытянулось. Но оно оставалось бесстрастным – точно таким, как и тогда, когда он раздевался. Лишь прищуренные глаза рыскали, не переставая следить за мельчайшими нюансами происходящего.
      Дождавшись, пока Ликоманов оденется, полковник предложил ему сесть. Шатев взял на себя протокол, а Бурский – наблюдение за особенностями поведения задержанного. Пограничники вышли.
      – Теперь приспело время и побеседовать, – сказал Цветанов. – Николай, включи видеокамеру. И веди протокол, записывай – будем дублировать технику.
      Ликоманов будто ничего не слышал. Заработал видеомагнитофон.
      – Гражданин Андроник Кочев Ликоманов, – продолжал полковник, – вы обязаны ответить на следующие вопросы. Отвечайте. Как вы, Андроник Ликоманов, завладели паспортом Петко Христо Кандиларова? Вот этим документом.
      Ликоманов молчал, невозмутимо глядя перед собой.
      Впрочем, это было в его положении единственно правильным. Чего, собственно, от него хотят? Признания в двух предумышленных убийствах? Чтобы он сам себе накинул петлю на шею? «Если располагаете доказательствами, – очевидно, думал Ликоманов, – представьте их. Если же таковых нет – от меня ничего не добьетесь». Позиция неколебимая.
      – Надеюсь, вы не сомневаетесь, что мы немедленно с помощью десятков свидетелей можем установить, кто вы такой: Кандиларов или Ликоманов?
      Игра в молчанку длилась еще полчаса, пока полковник не решил, что продолжать ее нет смысла. «Надо оформлять документы на задержание и везти сына героя в Софию, – подумал он. – Интересно, как отреагируют на ситуацию в партийном комитете и в прокуратуре…»
      Посетив, как говорится, высокие инстанции, полковник вернулся в управление, где его ждал Бурский. Майор заметил, что настроение Цветанова поднялось. Значит, «наверху» все знают и одобрили дальнейшие действия – «вопреки тому, что…»
      Ввели Ликоманова.
      – Проходите, гражданин Ликоманов, садитесь. – Цветанов указал на стул против себя. – Что ж вы не поблагодарите, не поздороваетесь? Да разве так себя держат джентльмены? Переоценили вы себя. Самозванец вы, а не джентльмен. Вы – наш, доморощенный мошенник и спекулянт – «Мейд ин Мраморово»! Мошенник и спекулянт, переродившийся в опасного преступника, в убийцу.
      Ликоманов застыл, откинувшись на спинку стула, все так же молча глядя перед собой.
      – Значит, будем молчать? Ничего, на суде заговорите, станете просить о снисхождении. Не ссылайтесь тогда на вашего отца, на имя его пресветлое, втоптанное вами в грязь!.. – Подавляя вспыхнувшее в душе негодование, Цветанов помолчал. – Не будем терять время, – заключил он. – Довожу до вашего сведения: переводитесь из общей камеры в одиночку. Сидите там наедине с собственными мыслишками, покуда не созреете для искреннего признания, – ежели, разумеется, созреете. В таком случае дайте знать.
      Ликоманова вывели. Нервно вскочив, полковник принялся расхаживать по кабинету.
      – Да ты сиди, сиди! – сказал он вставшему с места Бурскому. – Откуда только берутся эти типы? Откуда их безоглядная вседозволенность, их безмерная жадность? Ничего нет для них святого… Докатились, дальше некуда! Должен тебе сознаться, хотелось бы, чтобы он «раскололся»…
      – И без него обойдется. – Бурский пожал плечами. – Не будем рассчитывать на благоволение врага. Тем более что правая его рука, Бангеев, уже «раскололся». Так строчит – не остановишь.
      – Чудное дело! Неужто упал, как перезрелая груша? Любопытно.
      Цветанов снова сел, ожидая разъяснений.
      – Я думаю, он узнал, что мы задержали его шефа, и потому признался во всем. Как он озлобился на Ликоманова, когда выяснилось, что тот использовал дачу для своих злодеяний. Только и повторяет как заведенный: «Значит, переметнись он благополучно за границу – вся ответственность легла бы на меня?!» И чтобы очиститься от подозрений в убийствах, рассказал о «бизнесе»… Кстати, это его словечко – «бизнес». Точно из рога изобилия посыпалось: подкупы, сделки, спекуляция – в общем, нарисовал каждую ниточку паутины, сплетенной Ликомановым. Должно быть, решил: и без меня, дескать, в конце концов все выплывет на свет божий, так уж пусть лучше с моей помощью. Вот уж иезуит!
      – Было у кого научиться. Разве наш молчальник не иезуит?
      – Я думаю, этот ручеек не зажурчит. Все-таки два убийства – не шутка. Джентльмен!.. Вы заметили, как мало Ликоманов походит на джентльмена? Старый пошлый бабник – осанка, височки зализанные… А вот Бангеев и впрямь смахивает на джентльмена. О, это выдающийся делец. Кое-какие его операции – вершина преступной премудрости. А знаете, как его величали? Фараон! Обожают они громкие клички.
      – Почему же именно Фараон?
      – Бангеев восседал на вершине пирамиды. Финансовой. И каковы были, на ваш взгляд, четыре угла или опорные точки сей пирамиды? Только не расстраивайтесь, товарищ полковник, как расстроился я, осознав все до конца. Эти углы, по выражению самого Бангеева, покоились на трех наших «БЕЗ».
      – Да этих «без» у нас, вероятно, можно насчитать не три, а тридцать три.
      – Бангеев знал главные: БЕЗграмотность, БЕЗответственность, БЕЗразличие.
      Лицо полковника помрачнело.
      – Да, крупную мы выловили акулу, – сказал он наконец. – Полковник Генков сегодня меня даже благодарил. «За жирный кусок», как он выразился, ибо в результате спасены многие и многие миллионы. Что ж… вот случай, когда смерть двух негодяев – один спекулянт и взяточник, а другой убийца – послужила на благо обществу.
      – Смерть негодяев – и общественное благо? Печальная логика.
      – Нашему ведомству не до веселья, Траян. Не будь этих убийств – и Бангеев тоже бы молчал. Да-а… – Полковник вздохнул. – Давай подумаем о расследовании. Чем теперь займемся?
      – Осталась ювелирная работа – выстроить систему доказательств. Главная проблема лично для меня – половинка купюры. Ясно, что возвращаться из-за рубежа Ликоманов не думал. Какие перспективы были у него там? Ну, продал бы он перстень за несколько тысяч долларов – хоть в Салониках, хоть в Афинах – любому меняле. И тотчас покинул бы Грецию. Там небезопасно: предъяви мы доказательства, что он уголовный преступник – и Греция, дружественная страна, выдала бы нам беглеца. Стало быть, Ликоманов решил улепетывать на Запад. И здесь на первый план выступает половинка купюры. Я провел небольшое исследование. У купюр в один, три и пять левов номер только с одной стороны. А вот на десяти– и двадцатилевовых номер дублируется. Теперь представьте: недостающая половинка хранится где-то в банковском сейфе или у некоего господина. Соединить половинки купюры воедино – значит утвердить некое свое право или полномочие. О каком праве может идти речь? О праве жить на Западе припеваючи. Собрать плоды своей многолетней деятельности в качестве Джентльмена здесь, в Болгарии. Не обязательно все плоды – но, допустим, значительную часть.
      – Возможно. Логично, – сказал полковник. – Жаль, что мы не знаем, кому, когда и где надо предъявить половинку нашей купюры.
      – Да, не знаем. Последние дни я над этой загадкой только и бьюсь.