Я был участником этой истории. В таком случае вроде бы полагается рассказывать от первого лица. Но я от этого воздержусь. Нет, не из скромности и даже не из-за нежелания предстать в ореоле героя. Просто удобнее излагать такие истории от третьего лица, логически (и хронологически) размещая в рассказе факты и обстоятельства, о которых мне довелось узнать позднее, из других источников. Как в кинофильме: каждый предпочитает видеть то, о чем действующие лица могли бы поведать и сами, своими словами. Да и несправедливо приписывать себе заслуги многих моих коллег. Времена Шерлока Холмса давно миновали, сегодня в милиции торжествует коллективизм. (Впрочем, отсюда вовсе не следует, что роль личности в нашем деле умалилась!) Как бы то ни было, никогда не вредно взглянуть на себя со стороны.

       7 октября, понедельник
      На утреннем докладе, когда совещание уже закончилось, полковник Цветанов задержал старшего инспектора и протянул ему лист бумаги.
      – Взгляни-ка. И займись этим… пока не подкину задачку посерьезней.
      Так начался первый рабочий день майора Траяна Бурского после возвращения из отпуска. Начался с бумаги, подписанной некоей Верджинией. Собственно, только это и привлекло его внимание: почему Верджиния, а не Виргиния, например?
      Весь документ целиком он прочитал уже в своем кабинете.
       «Товарищу Начальнику МВД – Здесь
       Заявление
       от Верджинии Христовой Кандиларовой,
       проживающей: город София, микрорайон «Младост-V»,
       блок 505, подъезд Е, этаж 5, квартира 13.
       Товарищ Начальник,
       исчез мой муж! Он отдыхал по путевке в санатории
       шахтеров на курорте «Милина вода» и должен был
       вернуться не позже 30 сентября, а его до сих пор
       нет. Это заставляет меня тревожиться. Прошу начать
       розыск и найти его. Убедительно Вас прошу!
       С уважением – Верджиния Кандиларова.
       P. S. Моего мужа зовут Петко Христов Кандиларов».
      Странно, с чего бы это на него, на старшего инспектора, шеф возложил такую пустяковую задачу? Впрочем, беря листок бумаги из рук полковника, Траян заметил на обычно невозмутимой физиономии Цветанова выражение лукавства… И потом, что за нелепица: «Начальнику МВД»! Начальник же, долго не раздумывая, начертал зеленым фломастером в левом верхнем углу: «Майору Бурскому – к исполнению».
      Один звонок в санаторий – и дельце с плеч долой.
      Но именно вслед за звонком и посыпались неожиданности.
      Директора, как и следовало ожидать, на месте не было. А секретарша директора, которая, судя по ее амбициям, вершила все санаторские дела, отказалась дать необходимые сведения. «Приезжайте к нам сами, по телефону справок не даем! – отрезала она и, пока Траян приходил в себя, добавила: – Избави бог от любопытных, я вам не справочное бюро». В конце концов, после строгих увещеваний с его стороны, она соблаговолила сообщить, что никакой такой Кандиларов вообще у них не появлялся. Обиженная, она в отместку так долго наводила справки, что Бурский даже начал отчаиваться.
      Не появлялся! Что бы это могло означать? Прежде всего то, что Кандиларов, поди знай почему, не явился с путевкой на курорт «Милина вода». Такое бывает, когда, например, есть возможность провести время поинтереснее, чем возле минеральных источников. Но тогда, дабы прикрыть свою авантюру, надо хоть возвратиться домой вовремя, день в день, как указано в путевке.
      А внимательно ли просмотрела списки мстительная секретарша? Может, проще самому махнуть на курорт да проверить? Нет, вряд ли игра стоит свеч. Четыре дня прошло после подачи заявления, и кто поручится, что Петко Кандиларов уже не блаженствует со своей законной супругой? Не станет же она подавать заявление, что муженек нашелся.
      Бурский раскрыл телефонный справочник. Кандиларовых насчитывалось два десятка, но ни Петко, ни Верджинии там не значилось.
      Пришлось опять вернуться к заявлению. Странная формулировка – «Начальнику МВД». Да София, если исключить самого министра, полна «начальников МВД». Странно и то, что дикую эту бумагу занесло в их отдел. Едва ли мадам Верджиния обрадуется, когда узнает, чем именно занимается этот отдел.
      Поначалу насторожило, что заявительница не указала имени мужа. Однако Бурский сразу же отмел это подозрение: она свыклась с этим именем, формальностей не знает, а затем все-таки написала в постскриптуме. Но вот как расценивать «убедительно Вас прошу»? Его вроде бы уговаривают исполнить свой долг!..
      В это время появился заместитель Бурского, капитан Шатев. Кивнул, даже не спросив насчет проведенного отпуска, и придвинул телефон к себе. Но прежде чем набирать номер, посмотрел на своего озадаченного начальника.
      – В чем дело? Отчего такой понурый? Бурский пожал плечами.
      – Что-нибудь серьезное? Пришлось ему рассказать.
      – Ну, если только этот пустяк тебя мучит – подключи меня. Давай я сварганю кофе, и пока ты будешь им наслаждаться, я свяжусь с кем надо на курорте.
      Через два часа с курорта «Милина вода» позвонил старший лейтенант Левков и доложил, что побывал в шахтерском санатории и лично проверил списки отдыхающих. Разыскиваемый гражданин – Петко Христов Кандиларов – в этом году там не отдыхал вообще. Ни в смене с 16 сентября, ни в предыдущие. Левков даже перестарался, он явно жаждал потрафить столичному начальству.
      – Каковы дальнейшие указания? – спросил Шатев.
      – Да-а… – Бурский задумался. – Это не одно и то же – искать пропавшего три дня назад или три недели.
      – Чего раздумывать, нужно немедленно посетить мадам Кандиларову. – Шатев размахивал ее заявлением. – Мы же действуем наугад, вслепую. Ищем человека, не зная о нем ничего. Ни примет, ни даже места работы.
      – С чего начинать, во всех учебниках написано. Но вот закавыка: у Кандиларовых нет домашнего телефона. А вызывать ее повесткой, сам понимаешь, не стоит, да и сколько времени еще пройдет. И без того уже потеряно двадцать дней. В нашем распоряжении только адрес заявительницы.
      – Видел. Микрорайон «Младост».
      – Отсюда следует, что…
      – О, какой тонкий намек… Я наношу даме визит, и мы с нею беседуем.
      – Ничего ты не понял. К даме поеду я. Ведь у меня машина.
      – Мне тоже не помешает, раз уж я подключен. Лишь сидя в «ладе», они сообразили, что время для визита к даме слишком уж раннее. Бурский использовал подходящий случай без всякой спешки заправить машину.
      – Слушай, давай немного порассуждаем, – сказал Шатев. – Где мог быть Кандиларов вместо санатория?
      – Версии возможны самые противоречивые. Вернись он домой вовремя, не побывав в санатории, можно было бы отстаивать гипотезу насчет любовницы. Но две недели для страстишки на стороне многовато.
      – Многовато? Это с твоей точки зрения. Может, кому-нибудь это и маловато… Нет, меня тревожит, почему он не возвратился, это главное. Боюсь, выплывет кое-что посерьезней обычных шашней.
      – Катастрофа? И все еще не пришел в сознание? Но в карманах-то у него – собственные документы!
      – Ох, чую недоброе. Что-нибудь такое… – Шатев решительно чиркнул пальцем поперек горла. – И на тот свет. Вместе с собственными документами. Ищи их потом свищи.
      – Не спеши с предчувствиями. Представь себе: мы звоним, а нам открывает дверь упитанный гражданин в красивых домашних тапочках. «Извините, ваша фамилия?» – «Кандиларов».
      Дом был шестнадцатиэтажный, а оба лифта, как водится, не работали: один ремонтировался, другой просто забарахлил. Слава богу, что Кандиларовы угнездились всего лишь на пятом этаже.
      Только после второго, настойчивого звонка раздались шаги за дверью и тихий женский голос спросил:
      – Кто там?
      – Милиция! – отчеканил капитан Шатев. – По поводу вашего заявления.
      Дверь приоткрылась, но лишь на длину блеснувшей стальной цепочки.
      – Пожалуйста, предъявите документы, – теперь уже более уверенно сказала молодая женщина.
      Бурский раскрыл служебное удостоверение, цепочка звякнула, их пригласили в квартиру.
      – Извините, мне страшно одной. После исчезновения мужа я боюсь, как бы не случилось чего-нибудь и со мной.
      Прихожая оказалась необыкновенно большой, но до отказа забитой самой разнообразной мебелью. В исполинском зеркале на стене отражались подставки для зонтов, для сумок, какие-то сундуки, калошницы, стульчики, пуфики, шкафчики, а надо всем царила необъятная – под стать зеркалу – вешалка, способная вместить одежду нескольких десятков гостей.
      И уж вовсе поражал воображение холл. Не менее чем на сорока квадратных метрах тут красовались: японский цветной телевизор, сверкающий музыкальный комбайн размерами со шкаф и рядом с ним японский кассетофон (примерно полторы тысячи левов, если перевести на болгарские деньги, отметил про себя Бурский). Из валютных магазинов была и роскошная люстра с семью плафонами, и, разумеется, мебель: столик, покрытый толстым черным стеклом, диван и три глубоких кресла, обитые темно-коричневой кожей. Одно из кресел облюбовала сиамская кошка – вся бледно-бежевая, лишь ушки и хвост темно-кофейные. И, разумеется, с голубыми глазами.
      – Слезай, миленькая, – чуть подтолкнула ее Кандиларова, но кошка только потянулась, выгнулась колесом и снова улеглась. – Иди, Жози, не ставь нас в глупое положение перед товарищами.
      Кошка явно поняла, чего от нее хотят, и замяукала – угрожающе, странно взлаивая.
      – Такая капризная, – как бы оправдываясь за своенравного зверька, сказала Кандиларова.
      – У меня тоже кот, но послушный, – смиренно проговорил Бурский. – Не успею ступить на порог, а он уже хозяина встречает… Да вы не беспокойтесь, пусть сидит в кресле, я могу и постоять.
      Судя по всему, Кандиларова почувствовала иронию в его словах. Кошечка была осторожно перенесена на толстый светлый ковер, раскинувшийся от стены до четырехстворчатого окна.
      – Майор Бурский, – представился Траян. – А это мой коллега, капитан Шатев.
      – Нашелся мой муж? – спросила Кандиларова.
      – Пока нет. Потому мы и пришли к вам. Мы ведь почти ничего о нем не знаем.
      – Что же вас интересует? Я отвечу на любые вопросы. Но прежде всего угощу вас отменным кофе. Кофемолка фирмы «Симменс»– просто чудо. И коньячка добавлю. Вы не против «камю»?
      – Мы не против кофе, – улыбнулся Бурский. – От коньяка же вынуждены отказаться.
      – Ну, если вынуждены…
      Оставшись вдвоем, они рассматривали холл. Казалось, здесь когда-то раз и навсегда был задействован рог изобилия. Судя по диковинной кофемолке «Симменс» и коньяку «камю», другие комнаты тоже вобрали в себя немало диковинного. Шатев тихо прошептал:
      – Хоть кино снимай. Например, интрижка из тяжелой жизни популярного эстрадного певца.
      – Или скульптора, создающего монументальные памятники.
      Будто недовольная их издевками, кошка кинулась вдруг к ноге Бурского, яростно ее царапнула, после чего вмиг скрылась под кушеткой. Бурский засучил брючину. Из трех глубоких царапин проступали капли крови.
      Вошла Кандиларова с подносом. Взглянув на кровавые царапины, она возвысила голос до патетичной строгости.
      – Ах, Жози, Жозефина, нехорошая кошка, что ты натворила! Ведь товарищи-то из милиции! – И затем, обращаясь к Бурскому: – Извините, товарищ милиционер, Жози обиделась, что вы заняли ее любимое кресло. Сейчас я вашу рану залечу.
      Она быстро принесла вату, смоченную в одеколоне, и лейкопластырь. Наконец пришел черед попробовать кофе. И тут мужчины заметили, что Кандиларова успела переодеться. Вместо пестрого лоснящегося пеньюара ее пышные формы облегало теперь весьма легкомысленное платье.
      Вопросы задавали по очереди, ответы и уточнения записывал Шатев. Хозяйка отвечала быстро, исчерпывающе и почти не размышляя.
      Установили, что Петко Кандиларов родился в 1930 году в городе Павликены. Уже довольно долго работал он в райсовете и возвысился до должности (Верджиния явно этим гордилась) заведующего отделом координации. В молодости он был женат на «одной идиотке», как выразилась Кандиларова, и завел с нею «двух внебрачных ублюдков». Бурский был даже ошарашен. «Кто же отец этих внебрачных ублюдков?»– подумал он, однако промолчал. «Ублюдками» оказались сын и дочь Кандиларова, которые почему-то вообще не интересовались родным отцом, особенно после его второго брака. Она, Верджиния, не помнит, чтобы «ублюдки» хоть раз его посетили, да, ни единого раза.
      Когда вопросы были исчерпаны, Кандиларова тоже поинтересовалась:
      – И все-таки, не скажете ли вы мне что-либо ободряющее?
      – Да вы не беспокойтесь, – сказал Бурский. – Мы думали, муж ваш уже дома. Вообразили даже, что он сам откроет нам дверь.
      – В тапочках! – улыбнулся Шатев.
      – Смущает нас лишь одно обстоятельство… – Бурский осадил его взглядом. – Кандиларов вообще не появился в шахтерском санатории. Ни шестнадцатого сентября, ни к концу смены.
      – Что?! – искренне изумилась женщина. – Как так – не появился! Нет, вы ошибаетесь.
      – Ошибка исключена, мы проверили дважды. Вспомните, у него действительно была путевка в «Милину воду»? Ведь есть и другие санатории для шахтеров.
      – Он сам показывал мне путевку. Перед отъездом. Даже заставил меня ее прочитать. И открытку прислал из санатория, на ней – корпус, где он жил, и крестиком помечена его комната – да, именно крестиком.
      – Не могли бы вы показать эту открытку? – попросил Бурский.
      – Сейчас поищу. Если не засунула куда-нибудь. Кандиларова удалилась и вскоре вернулась с цветной открыткой в руке.
      – Вот, убедитесь сами.
      Бурский взял открытку за уголок, повернул к себе лицевой стороной. Шатев склонился к его плечу.
      На открытке было запечатлено некрасивое трехэтажное строение на зеленой лужайке. Справа одно из окон второго этажа помечено было черной буквой «х». На обороте – адрес Кандиларовых и короткий текст:
      «Среда, 18 сентября. Любимая моя Виргиния, приветствую тебя с курорта „Милина вода“. Разместили меня хорошо, помечаю крестиком мою комнату. Вид отсюда превосходный. Никто мне не мешает. Целую тебя. Твой Петко».
      На почтовом штемпеле значилось: «Милина вода», 17 сентября.
      – Это его почерк? – спросил Бурский.
      – Конечно. А вы сомневаетесь?
      – После тою, как он туда не доехал…
      – Повторяю, товарищ милиционер, вы ошибаетесь. Именно туда он уехал, именно там отдыхал.
      Хорошо, мы еще раз проверим на месте. Но открытку вы должны отдать мне. На время, – сказал Бурский и, заметив, что она колеблется, добавил: – Пока это единственное доказательство, что ваш супруг действительно был в санатории.
      – Разумеется, почему бы мне вам ее и не отдать… Тем более, что…
      – Пожалуйста, договаривайте.
      – Не знаю… такая мелочь… к тому же интимная… есть ли смысл?
      – Для нас каждая мелочь может приобрести смысл, – поспешил заверить ее Шатев.
      – Муж всегда звал меня Джина, а на открытке написано «Виргиния». Мое имя Верджиния, и он прекрасно это знает. Знает и то, что я настаиваю на правильном произношении. Почему он написал неправильно?
      – Какие же из этого выводы? – спросил Бурский.
      – Выводы? Никаких. Но я удивилась. Я не могу этого понять.
      Вот он вернется, и вы его спросите. А сейчас, пожалуйста, дайте нам несколько его фотографий. Желательно последних. Они будут возвращены.
      – Зачем понадобились его снимки? Вы думаете… что-то плохое с ним случилось?
      – Плохое ли, хорошее – пока сказать трудно. Но явно что-то случилось.
      – Хорошо, сейчас поищу.
      Когда женщина вышла, Шатев спросил:
      – Как это ты сказал? Плохое – или хорошее? Интересно, что хорошее могло с ним произойти.
      Бурский улыбнулся.
      – Какая-нибудь любовная авантюра, к примеру.
      – Дались тебе эти авантюры! В его-то возрасте!
      – Когда доживешь до этого возраста, может, и поймешь суть проблемы. А проблема…
      Бурский осекся, ибо вошла Кандиларова. Она подала ему три фотографии.
      Одна, любительская, запечатлела супругов Кандиларовых в саду, на двух других исчезнувший муж был снят для документов перед поездкой за границу.
      – Он снимался в начале этого года. Ездил в Швейцарию по линии «Балкантуриста», – пояснила Верджиния.
      Бурский спрятал фотографии в карман, снова пообещав вернуть их, и попрощался. Уже у выхода Шатев сказал хозяйке, которая нежно поглаживала свою кошечку:
      Простите, еще вопрос. Вы сказали, что ваш супруг настойчиво предлагал вам взглянуть на путевку, даже ознакомиться с ее содержанием. Как вы объясните такую настойчивость? Может быть, вы выразили какое-то сомнение?
      – Никакого такого сомнения я не выражала. Но, повторяю, несколько удивилась. Мне подумалось: уж не захотел ли мой муж куда-то отлучиться по делам и для отвода глаз подсовывает мне эту путевку?
      – Мысль интересная, – согласился Шатев. – А может быть, измена?.. Это могло бы дать направление розыску.
      – Еще чего! – Женщина бросила на него дерзкий взгляд, предельно дерзкий и откровенный. – Он старше меня на двадцать пять годков!
      – Значит, измена исключена? – спросил Бурский.
      – Значит, исключена! – отрезала Кандиларова.
      – Счастливая вы женщина, – сказал, уже уходя. Шатев.
      – Не я счастливая, а он счастливчик, – надменно усмехнулась Верджиния. – И глядите разыщите мне его!
      В машине после некоторого молчания Шатев заметил:
      – По-моему, Кандиларова выложила все. Но вот испуганной она мне не показалась. Даже встревоженной. И держалась с нами браво.
      – Отчего же с нами? Только с тобой. Отдала должное молодецкой удали.
      – Не скажи! Она явно тяготеет к более солидным мужчинам.
      – Давай пока оставим в стороне любовные склонности мадам Кандиларовой, – предложил Бурский. – Для начала неплохо бы разрешить противоречие: был (согласно открытке) – не был (судя по устному рапорту старшего лейтенанта).
      – Начнем диспут или сразу подбросим монетку? Если орел, то…
      Орел или решка, а не отвертеться нам от посещения шахтерского санатория. Не нравится мне эта открыточка. Да и полковнику придется докладывать обстоятельно.
      В Управлении Шатев взял служебную машину и с открыткой в кармане поехал на курорт «Милина вода». Езды туда было больше часа, и возвратиться он рассчитывал после обеда, никак не раньше.
      Бурский же отправился в райсовет, где работал Кандиларов. Как водится, поначалу обратился в отдел кадров. Начальник отдела пребывал в полном неведении – никакого заявления о продлении отпуска от работника, интересующего товарища майора, не поступало. По всем правилам следовало бы уже вынести административное взыскание за прогул, но начальство не упустило возможность, конечно же, высказаться по поводу бездушного отношения к кадрам и обязало уведомить милицию…
      Внимательно ознакомившись с личным делом, Бурский ничего полезного для себя не нашел. Кроме обычных анкетных данных здесь были выдержки из приказов о благодарностях и денежных премиях, небольших, но выписываемых регулярно, два-три раза в год. По всем статьям выходило, что Петко Кандиларов хороший, даже отличный служащий райсовета. Тем поразительней было неприязненное к нему отношение заведующего отделом кадров, человека не первой молодости, седого, с изможденным лицом. Кадровик старой школы. Своей враждебности он и не скрывал, а на вопрос Бурского по этому поводу ответил откровенно:
      – Видите ли, ни в чем конкретном упрекнуть я Кандиларова не могу. Таких теперь развелось хоть пруд пруди. К любому и всякому, будь то начальник, или вахтер, или уборщица, он подступается с бесконечной любезностью и учтивостью…
      – Извините, с каких это пор учтивость и любезность попали в разряд недостатков? – с улыбкой осведомился Бурский.
      – Поймите, все это показуха, лицемерие, пыль в глаза. Лишний раз подсуетиться, ввернуть красивое словечко – это же самый дешевый товар в человеческих отношениях. Тому, кто его продает, товарец этот не стоит ничего. Зато его втридорога оплачивают доверчивые простаки.
      Себя к доверчивым простакам кадровик явно не причислял.
      – Стало быть, сладкими речами ловит в силки простофиль?
      – Гм… это смотря какая дичь. Начальство, как правило, на комплименты не клюет, ему услужи дельцем. Так что к одним он подступает с речами, а других опутывает делишками.
      – Опутывает, говорите?
      – Тут он мастак. Страшного напора деляга. Для него вообще не существует невозможного. Даже мне, представьте, сумел услужить, хотя прекрасно знает, что я о нем думаю. Потом сказал про меня одному из своих дружков: «Ничего, теперь этот пес меньше лаять будет…» Чем услужил? Раздобыл мне английское лекарство, которое не сыщешь ни в одной аптеке, даже там… – Кадровик выразительно выставил палец вверх. – Спас мою супругу. До сих пор жалею, что попался на его удочку…
      – Жалеете, что спас? – засмеялся Бурский. Но кадровик не был склонен к шуткам.
      – Такое вот положение, товарищ представитель милиции. Мир – увы! – принадлежит нынче таким, как Кандиларов.
      Около четырех появился Шатев. Еще в дверях, запыхавшийся, не дожидаясь вопросов начальника, выпалил:
      – Не был он там! Не был!
      Переведя дух, уже спокойно и подробно рассказал, с кем встречался, какие бумаги и списки просмотрел, и не один раз, и даже касающиеся предыдущих санаторных смен.
      – Произошла какая-то ошибка. В комнате, обозначенной крестиком, жили двое из Шумена. Выходит, эта открытка, как говорим мы, юристы, – частный документ с неверной информацией. Допускаю, что написал ее сам Кандиларов – хотя и тут есть сомнения, и надо подвергнуть ее графологической экспертизе, – допускаю также, что он мог лично опустить ее в почтовый ящик (и здесь сомнения немалые), но в санатории для шахтеров он не отдыхал.
      – Может быть, в соседнем? Такие же трехэтажные коробки нагородили по всей Болгарии.
      – Думал и об этом. «Милина вода» курорт далеко не фешенебельный, там санаториев – раз, два и обчелся. Я проверил все и могу поручиться: Кандиларов солгал.
      Полковник Цветанов встретил их внимательным взглядом, в котором, как им обоим показалось, затаилась насмешка. Указательным пальцем он массировал переносицу, отчего массивные черные очки ездили вверх-вниз, – верный признак хорошего настроения.
      – Ну как, разыскали пропавшего мужа? Передали с рук на руки любящей супруге? Да вы садитесь, не маячьте, и так видно, что оба выше меня… То есть не выше – длиннее!
      Бурский рассказал все сбивчиво, но достаточно подробно.
      – Что ж получается? – развел руками полковник. – Шестнадцатого сентября рано утром он целует на прощание супругу, и далее след его теряется, если не считать фальшивой открытки. И вы вдвоем не можете найти среди девяти миллионов соотечественников ни единого, кто бы его видел? Остановимся на версии «Человек-невидимка»?
      На этот игривый тон с подначками Бурский решил ответить подобающе:
      – Открытка-невидимка не фальшивая, а с неверной информацией.
      – Готов согласиться. Хотя, может, и фальшивка. Но сперва поделитесь-ка вашими версиями об исчезнувшем.
      – Первая. Он знал, что не поедет в санаторий, и показывал жене путевку для отвода глаз. А для вящей убедительности отправил с курорта открытку. Или попросил кого-то отправить ее.
      – Что установили графологи?
      – Жена уверена: на открытке почерк Кандиларова. Мы намерены немедленно передать ее в научно-технический отдел, – робко сказал Шатев.
      – Значит, еще не передали. Продолжайте, Бурский.
      – Эта версия вызывает несколько вопросов. Первый: почему отпускник с путевкой исчез? И сразу же второй: почему он не вернулся в положенный срок? Либо с ним что-то случилось, либо легенда с путевкой ему уже не нужна.
      – Что же он поделывает, распрощавшись с легендой?
      – Допустим, спокойно перешел границу.
      – Не бывает спокойных переходов границы. Переход или законный, или незаконный.
      – Я бы начал с законного варианта, – почему-то вздохнул Шатев.
      – И вы его уже проверили?
      – Товарищ полковник, мы покамест…
      – М-да. Похвально. С этого и следовало начинать. Графологи в неведенье, пограничники не запрошены. Два – ноль в мою пользу.
      Не ладится у нас сегодня с докладом, подумал Бурский. Обычно бойкий, порывистый, порою даже вспыльчивый, Шатев на сей раз отвечал как-то робко, растерянно. Кажется, его доконали шпильки начальства. Решил вмешаться:
      – Товарищ полковник, идут лишь первые часы расследования, которое надо было бы начать почти три недели назад. Так что разрешите продолжить?
      Полковник кивнул.
      – Итак, первую версию придется пока отставить: при любовной интрижке Кандиларов не опоздал бы с возвращением к жене. К тому же и возраст – под шестьдесят – не очень-то располагает к безумствам плоти.
      – Старый пень, случается, долго горит, – пробормотал Цветанов.
      – Но Кандиларова абсолютно уверена, что весь жар сердца он отдает лишь ей, – сказал, приободрившись, Шатев. – Он старше ее на четверть столетия.
      После убийственного словосочетания «четверть столетия» наступила тишина. Полковник что-то рисовал в своем блокноте. Наконец спросил:
      – А вторая версия?
      – Вторая, она же и последняя, такова: Кандиларова похитили и где-нибудь прячут…
      – Постой-постой! – оживился полковник. – Версия заманчивая. Но тогда зачем ему было настойчиво совать жене путевку, зачем открытку посылать?
      – Верно, концы не сходятся. Хотя открытка может оказаться и поддельной. Скоро узнаем. Однако заметьте: именно вторая версия объясняет его сегодняшнее отсутствие. Подытожим обе версии. Мы легко установили, где его нет. Теперь пора установить, где он находится. Добровольно ли гостит у какого-нибудь гражданина…
      – Или гражданки, – вставил полковник.
      – Задержан где-то…
      – Или закопан, – заключил Шатев.
      – Допускаю, может быть, уже и закопан, – согласился Бурский. – Идет двадцать второй день, как он исчез. Не носовой же платок пропал – человек! Живого или мертвого, у нас или за границей мы обязаны обнаружить его. Надо объявить всеобщий розыск.
      – Да-а-а, – язвительно протянул Цветанов. – И перекопать решительно все поля, луга и леса?
      – А что, надо будет – и за лопаты возьмемся. Но сначала проверим все пункты «скорой помощи», больницы, морги. Бывает, после катастрофы люди долго не приходят в сознание.
      – При нем документы. Сразу бы сообщили.
      – А если их не было? – спросил Шатев.
      – И такое возможно. Но розыск объявить надо прежде всего.
      – Ситуация осложняется, – сказал полковник. – Задействовать механизм розыска – дело нешуточное. А пока дадим вам в помощь молодого энергичного помощника, полного криминалистических иллюзий. Пусть-ка пооботрется возле вас. Дело – по крайней мере на первый взгляд – кажется чистым, без крови и поножовщины, в самый раз для стажера.
      Бурский и Шатев переглянулись. Полковник, нажав кнопку радиотелефона, сказал:
      – Гергина, найди-ка того стажера. Попроси ко мне.
      – Он здесь, товарищ полковник, – раздался голос секретарши. – Ждет не дождется вашего вызова.
      В кабинет вошел высокий светловолосый паренек и отрапортовал, вытянувшись по стойке «смирно»:
      – Товарищ полковник, курсант четвертого курса факультета криминалистики Петко Александров Тодорчев прибыл для прохождения практики.
      – Вольно, курсант. Практику начнешь в группе старшего инспектора Траяна Бурского. – Церемонным жестом он указал на майора. – А это инспектор Николай Шатев. Лично на тебя, Петко, возлагается такая задача: помочь двум твоим старшим коллегам обнаружить следы исчезнувшего человека… Итак, желаю успеха всем троим!
 
       8 октября, вторник
      Первое, что они узнали, запросив Центральный компьютер: Петко Христоф Кандиларов никогда не был под судом и следствием. Затем поступили сообщения с пограничных КПП: после 15 сентября разыскиваемый гражданин Болгарию не покидал.
      Разумеется, он мог пересечь границу с фальшивым паспортом, под чужим именем, то есть незаконно, хотя нарушений границы в указанное время не было зафиксировано.
      Следом начали приходить ответы из окружных управлений милиции, моргов, больниц – безрезультатно.
      Под вечер, когда все возможности исчерпались, Бурский сказал Шатеву и практиканту:
      – Уважаемые коллеги, мы, кажется, в тупике. Что предпримем завтра? Что вы вообще думаете о загадке, заданной нам Кандиларовым?
      – Я думаю, он перебрал с загадками, – устало откликнулся Шатев. – Может, полковник и прав: гуляет с любовницей, допустим по Видину, и обдумывает текст заявления о разводе.
      – Заодно и заявление об увольнении. В райсовете такого прогула не потерпят, тем паче приобретшего огласку.
      – А он им вместо заявления – больничный лист. Запросто! Как бывает, когда любовница – участковый врач…
      – В его годы легче расстаться с участковым врачом, чем с нажитым капиталом. Ты вспомни его апартаменты – это ж пещера Аладдина!
      – Да, о сокровищах этой «пещеры» надо бы поразмышлять особо. Как это средней руки служащий райсовета умудрился поднакопить столько всего? – Шатев задумался. – Послушайте, а ведь если Кандиларов закопан где-нибудь в лесу, в горах, тем более под осыпью, то найдет его не милиция, а палеонтолог двадцать первого века.
      – Остроумно. Только у нас нет времени ждать третьего тысячелетия, – сказал Бурский и обернулся к стажеру: – Вы, Тодорчев, что думаете?
      Паренек смутился, даже слегка покраснел.
      – Смелей, смелей, – приободрил его Шатев. – Наша профессия не для боязливых и не для застенчивых.
      – Видите ли, я думаю, надо исключить возможность того, что этот… Кандиларов… задержался у какой-то женщины. В его годы люди не так уж часто рискуют общественным и семейным положением. Во всяком случае, у вас нет данных о том, что супруги, допустим, не ладили, что дело шло к разводу.
      – Не у вас, а у нас, дорогой коллега, – поправил парня Шатев.
      – Да, у нас. И еще…
      – Не стесняйтесь, говорите.
      – Когда меня посылали к вам, то прямо-таки заверили, что я буду проходить практику в отделе по расследованию убийств и тяжких преступлений против личности. А вместо этого…