* * *

      Несколько дней Беа не могла прийти в себя после удара, нанесенного ей духовным завещанием отца. Она лежала в кровати, пытаясь воскресить обрывки поверхностных воспоминаний, которые то всплывали, то вновь исчезали в ее голове. Она всегда считала, что ночи, когда отца не было дома, он до рассвета проводил у своих закадычных приятелей за выпивкой и игрой в карты. Предательство никак не укладывалось в ее сердце, сознание не хотело мириться с тем, что отец всю жизнь умышленно вводил дочь в заблуждение и любил другую женщину, тогда как она посвятила свою жизнь целиком и полностью только ему – все это было более, чем просто невыносимо. Иногда ей казалось, что лучше бы провалиться сквозь землю, чем жить после такого вероломного предательства. Временами на нее накатывалась слепая ярость против отца и той женщины. Неужели он еще и отец непутевой дочери этой женщины? Значит, у нее есть сестра, которую она даже не знает? Беа горько заплакала: ей было жаль своего детского одиночества, когда у нее ничего не было, кроме отцовской любви и веры в бесконечность их счастья вдвоем. Она всегда считала себя его компаньоном и, не задумываясь, отдала бы свою жизнь ради его спасения от холостяцкого одиночества (так она считала, по крайней мере).
      Эмили все время находилась рядом с Беа. Она успокаивала ее в приступах гнева. Она разделяла боль женщины, утратившей отца и любимого, которого отняла не только смерть, но и другая женщина.
      Прошло еще много недель, прежде чем Беа пришла в себя и поправилась, а Эмили убедилась наверняка, что Беа не сойдет с ума.
      – Я должна найти эту женщину и посмотреть ей в глаза, – обратилась Беа к Эмили. – Ты пойдешь со мной?
      – Ты считаешь, что мне стоит быть там? Конечно, я пойду, если тебе будет легче от моего присутствия, но зачем тебе?
      – Я хочу знать, кого любил отец, пусть даже так же, как меня. Мне нужно узнать, был ли у них ребенок, есть ли у меня сводная сестра? Мне просто нужно привести все свои мысли в порядок.
      – Ну что ж, адрес у нас есть. Давай пошлем к ней кого-нибудь из слуг с запиской, где попросим ее принять нас завтра вечером, – предложила Эмили. – Возможно, это будет наилучшим выходом из всей этой кошмарной истории.
      – Знаешь, я подумываю о том, что, пожалуй, придется продать имение, Эмили. Как только я узнала обо всем, у меня появилось такое чувство, что даже это место само по себе фальшивое.
      У Эмили всегда хватало здравого смысла не вступать с Беа в спор и дать подруге выговориться, излить душу.
      – Я провела слишком большой кусок своей жизни в этом доме, ожидая его возвращения. Здесь все дышит одиночеством. Мне хочется бежать отсюда подальше и начать новую жизнь. Видишь ли, я даже не знаю по-настоящему, кто есть Беа: до сих пор я привыкла считать ее продолжением человека по имени Лионел, моего отца. – Ее глаза наполнились слезами.
      Эмили обняла ее и сказала:
      – Поступай так, как считаешь нужным, Беа. Только дай времени расставить все на свои места, не горячись, пусть пройдет еще несколько недель, возможно ты точнее определишь свои желания. Беа, мне кажется, что я провела с тобой достаточно времени и должна теперь вернуться домой, к семье. Родители уже старые, и я им нужна.
      Беа взглянула на нее и резко сказала:
      – Эмили, неужели тебе никогда не приходило в голову, что ты им нужна лишь в качестве старшей кухарки и мойщицы посуды, а умри ты завтра – они наймут прислугу.
      Эмили изумилась, но через некоторое время произнесла:
      – Понятно, что последние несколько недель были для тебя ужасными, но для меня это стало откровением. Моей обязанностью было только присматривать за тобой, а всю остальную работу по дому выполняли слуги. Я встретилась со столькими интересными людьми, с тех пор, как мы стали подругами, я даже научилась водить машину. Я должна быть бесконечно благодарна тебе, Беа.
      – Я даже не представляю, как смогу без тебя обходиться, – ответила Беа.
      Взявшись за руки, подруги отправились вниз обедать. Посланный с запиской нарочный вернулся как раз после обеда. Он принес от Регины приглашение на чай. Той ночью Беа очень плохо спала и пришла к Эмили в спальню. Вместе они проговорили до рассвета.
      Все утро в среду женщины хлопотали по дому. Ровно в три пятнадцать они сели в машину и поехали в Аплайм. Точно в четыре часа их автомобиль остановился у дверей коттеджа. Беа постучала, и Регина, дрожа от дурных предчувствий, открыла дверь.
      – Как мило, что вы приехали, – сказала она и повела их в маленькую гостиную.
      Беа была крайне изумлена. Она ожидала увидеть какую-то экзотическую особу, излучавшую сексуальное обаяние. Но перед ней оказалась маленькая пухлая женщина, которой было далеко за шестьдесят. Ее некогда рыжие, с оттенком каштана, волосы теперь были седыми. Она говорила, слегка картавя слова, что было типично для произношения в Девоне.
      – Садитесь, пожалуйста, я принесу чай.
      Беа и Эмили присели к камину. Маленький столик цвета опавшей листвы накрыт был к традиционному девонскому чаю со сливками. На столе стояли золотисто-румяные оладьи и хрустальная вазочка со взбитыми сливками. Рядом – банка с домашним малиновым вареньем, а ниже, на приставном чайном столике, стоял замечательный лимонный бисквит. Регина вошла, держа в руках большой коричневый чайник.
      – Ваш отец любил этот старый чайник, – сказала она, обращаясь к Беа. – Он никогда не позволял мне его выбросить, он достался мне вместе с этим домиком.
      Регина разговаривала так непосредственно, что Беа успокоилась. Наверное, эта женщина откуда-нибудь из окрестной деревушки. Боль ее немного улеглась, когда она увидела, что Регина настроена совсем не враждебно по отношению к ним. Когда хозяйка разлила чай, разговор за столом никак не клеился, тогда Регина завела серьезную беседу:
      – Мне очень неловко, что ваш отец никогда не рассказывал обо мне. У меня такое ощущение, словно я знала вас всю жизнь. Мне действительно хотелось познакомиться и все рассказать вам, когда вы повзрослели, но ваш отец был упрямым человеком и не мог изменять раз и навсегда принятых решений.
      – Но почему же он сам мне ничего не сказал? – вмешалась Беа.
      – Честно сказать, не знаю, – ответила Регина.
      – Я часто удивлялась, почему он держал нас друг от друга на расстоянии. Он прекрасно знал, что я никогда не покину его: вся моя жизнь была посвящена только ему. Тем не менее, если говорить о вас, то вы в любой момент могли бы уйти и устроить свою жизнь самостоятельно. Должно быть, вам известно, дорогая, насколько мужчины эгоистичны.
      Беа кивнула.
      – Это было крайне эгоистично, но дело сделано, и никуда от него не денешься. Ваша дочь от него?
      – Да, – ответила Регина. – Вот когда я осознала по-настоящему, что тоже оказалась эгоисткой. Я родила ее, чтобы застраховаться от одиночества, но обе мы заплатили за это сполна: ей сейчас тридцать четыре, она ждет ребенка, но ей он совершенно не нужен. Мне тоже уже за шестьдесят, и я слишком стара, чтобы нянчиться с младенцем, поэтому думаю, что ребенка придется отдать приемным родителям.
      – Где сейчас ваша дочь?
      – Каролина пошла в батрачки к фермеру. Взгляните, вот ее фото.
      Беа встала и подошла посмотреть поближе портрет, стоявший на письменном столе возле окна. Она взяла рамку и внимательно всмотрелась в лицо на портрете.
      – У нее нет совершенно никакого сходства с отцом, верно? – обратилась она к Регине.
      – Да, пожалуй, она пошла в мою родню.
      – А он… то есть отец, он любил ее?
      – Нет. – Регина отрицательно покачала головой. – В этом и состояла одна из ее проблем. Он вообще обращал на нее мало внимания.
      – А ей известно обо мне?
      – Нет, – снова покачала головой Регина. – Ей здесь пришлось несладко из-за того, что к ней относились как к безотцовщине. В школе ее дразнили незаконнорожденной. Никто никогда не знал о моих отношениях с вашим отцом. Те немногие, которые догадывались, сплетен не распускали.
      – Что же вы теперь собираетесь делать? – спросила Беа.
      В глазах старой женщины мелькнуло явное одиночество.
      – Я присмотрю за Каролиной, пока она не родит ребенка, а затем позабочусь о приличном будущем для него. Ни один младенец не должен расплачиваться за эгоизм и предательство своих родителей. Что будет потом? Поживем – увидим. – В ее глазах стояла такая тоска и боль, что обеим женщинам стало не по себе от этой картины.
      – Нам пора, – сказала Беа. – Благодарю вас за откровенность. Не стесняйтесь обращаться ко мне, если вам станет трудно, и мы сможем чем-то помочь. То есть… – она слегка замешкалась. – Я имела в виду деньги или еще что-нибудь. По духовному завещанию на формальности уйдет какое-то время. Только дайте мне знать.
      – Спасибо, – ответила Регина. – Я так рада, что познакомилась с вами. Вы оказались точь-в-точь такой, как я себе представляла.
      Они уже направлялись к двери, когда Регина взяла Беа за руки и добавила:
      – Знаете, вы в его жизни были превыше всего.
      – Вот в этом-то и беда, – ответила Беа. – И только сейчас я поняла это. Спасибо вам за все.
      Когда они уже были на улице, Беа глубоко вздохнула и осмотрелась. Стояла ранняя осень. Здесь, в саду, ее отец провел большую часть своей жизни. Весь сад был пронизан солнечным светом. На часах было уже половина шестого вечера, и тени на лужайках становились длиннее. Воздух напоен ароматом роз и ночных фиалок. Маленький аккуратный садик казался оазисом мира и спокойствия. Время словно остановилось и потеряло власть над этим уединенным домиком.
      – Я рада, что мы с ней встретились, – сказала она Эмилии.
      Подруга взяла ее под руку и повела к машине.
      – Ну вот и хорошо, от сердца немного отлегло, как увидела ее в обычной жизни.
      – Знаешь, просто поразительно: совсем на нее не сержусь, как хотела до этого. Кажется, я ожидала увидеть кого-то, кто был в своих поступках неискренним, а она на самом деле оказалась больше похожей на кухарку или нянечку – такие, вряд ли, могут иметь вредный и злой характер.
      Услышав вздох Эмили, Беа спросила:
      – О чем ты?
      – Я просто так, беспокоюсь о малыше. Так ужасно, когда ребенок еще не успел появиться на свет, но уже никому не нужен. Ты, по крайней мере, была желанной для отца, Каролина – для Регины. Должно быть, страшно расти и сознавать свою ненужность. – Она запнулась, испугавшись, что сказала лишнее, и искоса посмотрела на Беа.
      – Я до сих пор как-то не задумывалась о ребенке, – ответила Беа.
      – Слишком увлеклась его другой жизнью. Но мне и в самом деле стоит подумать и принять для себя решение, несу ли я какую-то ответственность за этого ребенка.
      Они ехали обратно в свое поместье и, как только свернули на пыльную дорогу, что вела к дому, Беа взглянула на реку, которая текла параллельно дороге. Она увидела себя ребенком, беззаботно резвящимся в камышовых зарослях. Вслух она произнесла:
      – Как бы там ни было, но, думаю, не могу здесь оставаться. Не хочу портить светлые воспоминания, связанные с этим счастливым местом.
      – Я прекрасно все понимаю, – ответила она и пожала руку Беа. – Утро вечера мудренее.
      К утру Беа решила, что ребенка возьмет она. Кроме того, одной ей просто не справиться с младенцем, и это она тоже взвесила. Верное мудрое решение пришло ей на ум рано утром, когда она, не сомкнув глаз, лежала в кровати.
      – Конечно, – сказала она себе, закрыла глаза и уснула. Впервые после смерти отца сон был крепким и спокойным.
      За завтраком она завела разговор о младенце. Они с Эмили сидели в сумрачной столовой за огромным столом из красного дерева. Беа разлила чай, посмотрела на Эмили и сказала:
      – Эмили, я всю ночь напролет думала о ребенке. Я приняла решение взять его.
      – Я знала, что будет именно так. Я не представляла, что ты можешь поступить иначе, позволив кому-то чужому забрать твоего племянника или племянницу. Как ты предлагаешь все это устроить?
      – Ну, – ответила Беа, – здесь уж без тебя никак не обойтись. Я же не смогу одна нянчить младенца. У меня никогда не было опыта общения с маленькими детьми. А тебе всегда они нравились… Почему бы мне не продать это поместье, а вместо него не подыскать для нас домик, где бы мы вместе занялись воспитанием ребенка?
      Лицо Эмили засветилось радостью и смущением.
      – Знаешь, Беа, я ожидала, что ты попросишь меня остаться с тобой на несколько недель. Причина – не в ребенке. Мне кажется, что мы всегда были вместе. Словно сама природа создала нас с тобой друг для друга. Я бесконечно счастлива взяться за воспитание ребенка и с превеликим удовольствием останусь жить у тебя.
      Обе женщины обменялись полными любви и привязанности взглядами. Беа, которой всегда с трудом удавалось выразить свои чувства, сказала:
      – По крайней мере, из всей этой грязной истории должно же получиться хоть что-то хорошее. – Она нежно потрепала Эмили по щеке.
 
      Следующие несколько дней были беспокойными. У родителей Эмили камень свалился с плеч, когда они услышали о соглашении, так как теперь оказывались абсолютно свободными от обязательств материально поддерживать дочь, однако жизнь заставляла их теперь поискать служанку. Вести вместе дом женщинам было не так-то привычно и просто, поскольку благодаря двум мировым войнам старых дев развелось порядочно. Беа думала над тем, как получше продать имение, и решила оставить только кухарку и горничную. Вдвоем с Эмили она провела много часов в поисках подходящего жилища, пока наконец обе не наткнулись на уютный домик, стоявший посреди вересковой долины, которому и суждено было стать их пристанищем.
      Регина очень обрадовалась, когда Беа предложила ей забрать новорожденного младенца. Она пообещала никогда не говорить Каролине, куда дела ребенка. Если ребенок позже, когда вырастет, захочет узнать о своей матери, тогда Беа расскажет ей всю правду, но до тех пор ей не хотелось, чтобы Каролина вмешивалась в жизнь ребенка.
      – Боюсь, что обязана поступить так же и в отношении вас, – сказала Беа Регине.
      – На этот счет можете не беспокоиться, – ответила Регина, находившаяся все еще в глубокой скорби. – Каролина должна родить на следующей неделе и собирается принести ребенка сюда, как только ее выпишут из больницы, а после этого улизнуть с другим мужчиной, которого она уже успела подхватить. Я тотчас же дам вам знать.
      – Благодарю вас, – ответила Беа, и отправилась вместе с Эмили приобретать все необходимое для новорожденного.
      Каждая из них была почему-то совершенно уверена, что родится обязательно девочка. К счастью, снежным февральским днем пришло известие о том, что Каролина четвертого февраля родила здоровую девочку весом шесть фунтов восемь унций. Регина просила Беа приехать к ней в пять часов вечера 19 февраля, чтобы забрать крошку. Беа и Эмили были в восторге. Они долго выбирали имя. Эмили вязала, как сумасшедшая, а Беа готовила комнату, пытаясь предусмотреть все, до последних мелочей. Суетилась кухарка, а горничная улыбалась и бормотала что-то себе под нос. Дом очень скоро наполнится криками младенца, а веревка во дворе – раздуваемыми ветром парусами белых пеленок.
      Из всех домочадцев больше всего тревожилась Беа, так как кому, как не ей, придется взвалить на свои плечи заботу о финансовой поддержке ребенка, поскольку Эмили унаследует от родителей ничтожную сумму, однако, эмоционально Беа никогда не приходилось общаться с младенцами. Втайне от Беа Эмили попросила местный собачий питомник подыскать для них двухмесячную сучку боксера. «Назвался груздем – полезай в кузов» – успокоила она себя несколько дней спустя, когда отправилась забирать щенка из питомника.
      В тот вечер под смешки кухарки и горничной Эмили прятала ящик со щенком под обеденный стол. Сначала щенок спал и вел себя тихо, но к тому времени, как они закончили есть суп, щенок проснулся и заскулил. Беа обвела взглядом комнату, но поскуливание становилось все громче. Она с тревогой приподняла скатерть.
      – Эмили, Господи, да что же это такое?
      – Возьми и посмотри, – ответила Эмили, хихикая от удовольствия. Ей была видна кухарка, стоявшая за дверью.
      Беа вытащила из-под стола коробку и осторожно вынула толстого крошечного щеночка. У него был огромный живот, четыре маленькие ножки и черная сморщенная мордашка. Беа ничего не знала о младенцах, но знала толк в собаках. Она прижала щенка к лицу и нежно заговорила с ним. Щенок лизнул ее в щеку, и Беа рассмеялась от знакомого терпкого собачьего духа.
      – Эмили, зачем? – сказала она. – Как мы ее назовем?
      – Видишь ли, когда я собиралась взять щенка, то думала о той громадной ответственности, которую мы берем на себя вместе с младенцем. Тогда же мне на ум пришла пословица: «Назвался груздем – полезай в кузов»… А что, если мы назовем щенка Пенни?
      Беа рассмеялась.
      – Замечательно.
      Итак, отныне собаку звали Пенни. Как и все щенки, несколько дней песик носился по дому и грыз все подряд, что только ему попадалось. Его появление в доме немного разрядило напряженную атмосферу ожидания, но девятнадцатое число неотвратимо приближалось, пока, наконец, этот день не наступил.
      Он был зловеще холодным. Лежал глубокий снежный покров, поэтому ехать в деревушку на машине было небезопасно. Беа обзавелась для охоты открытым экипажем с двумя продольными скамьями, на котором и решили ехать за девочкой, взяв с собой побольше толстых одеял, чтобы малышка не замерзла. Когда они добрались до ворот коттеджа, в окне гостиной уже горел свет. Они постучались и вошли внутрь, услышав возглас Регины. Увидев ее, обе слегка отпрянули от неожиданности, настолько ужасно она постарела и похудела. Регина сидела возле камина в громадном резном Викторианском кресле, держа крошечный сверток, обвязанный грязной шалью.
      – Каролина принесла ее несколько часов тому назад, – глаза Регины покраснели и распухли. – У нее глаза Лионела. И она так на него похожа.
      Беа словно остолбенела посреди комнаты. Эмили пришлось ее даже резко подтолкнуть.
      – Думай, что это Пенни. Ты же знаешь, что нет никакой разницы.
      Беа неуклюже приняла ребенка из рук Регины. Она откинула уголок шали, чтобы взглянуть на личико девочки. Малышка посмотрела на нее с таким же любопытством. У нее и в самом деле были огромные темные глаза Лионела, его крутой подбородок. Беа не знала, плакать ей или смеяться. Потерять одно любимое лицо, а затем вновь обрести те же, милые сердцу, черты! Буря эмоций всколыхнулась в душе особы, которая вовсе не была ревностной сторонницей религиозных догм о загробном мире и вечной жизни. Она посмотрела на Эмили.
      – Смотри-ка, – она раскрыла младенцу ножки, – у нее такие же, как у Лионела, огромные ступни.
      Она снова завернула девочку и вручила Эмили. Регина подала голос со своего места:
      – Пожалуйста, Беатрис, могу я попросить еще об одном последнем одолжении?
      – Разумеется, – повернулась к ней Беа.
      – Назовите ее Рейчел, пожалуйста. Так звали мою мать. Мне бы хотелось представить ее светлое будущее.
      Беа и Эмили переглянулись, затем Беа сказала:
      – Как ты думаешь, Эмили? Мне это имя очень нравится.
      – Конечно, пожалуйста, давайте назовем девочку Рейчел.
      Регина улыбнулась и стала извиняться за то, что не предложила им что-нибудь выпить: она так устала. Беа сказала, что они беспокоятся: нужно поскорее добраться домой из-за снегопада. Обе гостьи откланялись, а Регина бросила прощальный взгляд на уснувшее к тому времени дитя.
      По пути домой Эмили, крепко прижимая спящую малышку к себе, заметила:
      – Знаешь, Беа, у меня душа болит за Регину.
      – Да, вид у нее ужасный. Похоже, на белом свете не осталось никого, кто бы о ней позаботился. Я утром позвоню викарию и попрошу его присмотреть за ней.
      Однако утром уже было поздно.
      Регина уже давно задумала последовать за Лионелом. Только не торопилась приводить свой план в исполнение, так как чувствовала себя обязанной позаботиться о будущем ребенка. Теперь, когда было не о чем больше беспокоиться, она взяла бутылочку с пилюлями, давно припасенную для этого случая. Не торопясь, приготовила себе чашку чая и пошла в их спальню. Затем она приняла ванну, надела кружевной Викторианский пеньюар, подаренный Лионелом на Рождество. Лекарство было сильнодействующим, поэтому большой дозы не потребовалось. Регина взяла фотографию молодого Лионела в серебряной рамке и прижала ее к груди. Так и застал ее викарий на следующее утро. Регина выглядела бесконечно счастливой и умиротворенной. Она находилась там, где хотела оказаться ее душа.

Глава 9