В один из январских дней 1940 года начальник внешней разведки Павел Михайлович Фитин приказал всем руководителям отделений прибыть в кабинет наркома на совещание. Мой непосредственный шеф отсутствовал, и мне, как лицу его замещавшему, пришлось предстать перед очами грозного хозяина Лубянки. К назначенному сроку в приемной собрались начальники отделений, почти все сплошь молодые люди. Естественно, они гадали, о чем будет говорить нарком.

Среди «необстрелянной» молодежи, волею судьбы попавшей в верхи разведки, выделялась группа примерно из полутора десятков сотрудников более старшего возраста. Они вели себя сдержанно, не переговаривались, не крутили во все стороны головами. Кое-кого из них мы знали, например, Сергея Михайловича Шпигельгласа, заместителя начальника Иностранного отдела, который читал нам лекции в разведывательной школе.

Наконец нас пригласили в кабинет наркома. Это было большое, отделанное красным деревом помещение, вдоль стен которого стояли мягкие кожаные кресла. На возвышении располагался огромный письменный стол на резных ножках, покрытий синим сукном. Мы расселись в креслах, а товарищи постарше, с Шпигельгласом во главе, заняли стулья прямо перед подиумом.

Вдруг позади стола бесшумно открылась небольшая дверь, которую я принял было за дверцу стенного шкафа, и вышел человек в пенсне, знакомый нам по портретам. Это был Берия. Его сопровождал помощник с папкой в руках. Не поздоровавшись, нарком сразу приступил к делу. Взяв у помощника список, он стал называть по очереди фамилии сотрудников, которые сидели перед ним. Слова его раздавались в гробовой тишине громко и отчетливо, как щелчки бича.

— Зарубин!

Один из сидевших перед столом встал и принял стойку «смирно».

— Расскажи, — продолжал чеканить нарком, — как тебя завербовала немецкая разведка? Как ты предавал Родину?

Волнуясь, но тем не менее твердо и искренне один из самых опытных нелегалов дал ответ, смысл которого состоял в том, что никто его не вербовал, что он никого и ничего не предавал, а честно выполнял задания руководства. На это прозвучало угрожающе равнодушное:

— Садись! Разберемся в твоем деле.

Затем были названы фамилии Короткова, Журавлева, Ахмерова и других старослужащих разведки, отозванных с зарубежных постов. Унизительный допрос продолжался в том же духе с незначительными вариациями. Мы услышали, что среди сидевших в кабинете были английские, американские, французские, немецкие, японские, итальянские, польские и еще Бог знает какие шпионы. Но все подвергнувшиеся словесной пытке, следуя примеру Василия Михайловича Зарубина, держались стойко. Уверенно, с чувством глубокой внутренней правоты отвечал Александр Михайлович Коротков, под руководством которого я прослужил в дальнейшем несколько лет в нелегальном управлении. Спокойно, с большим достоинством вел себя Исхак Абдулович Ахмеров и другие наши старшие коллеги.

Совещание, если его можно так назвать, — оно было похоже на экзекуцию — закончилось внезапно, как и началось. Дойдя до конца списка и пообещав опрошенным «скорую разборку», Берия встал и, опять не говоря ни слова, исчез за дверью. Его помощник предложил нам разойтись.

Никаких дополнительных разъяснений к увиденному и услышанному не последовало. Мы были ошеломлены. Просто не верилось, что все это произошло наяву. Для чего было разыграно это действо? Почему Берия решил подвергнуть опытных разведчиков такой «публичной казни»? Для их устрашения?

Мы терялись в догадках, но в конце концов склонились к тому, что эта демонстрация была задумана, чтобы преподать урок нам, молодым: будьте, мол, послушным инструментом в руках руководства НКВД и не думайте, что пребывание за границей укроет кого-либо от недреманного ока Центра.

Через несколько дней после совещания у наркома меня вызвал к себе мой непосредственный руководитель, начальник американского отделения Будков. У него я, к немалому удивлению, увидел трех человек, которых Берия подверг унизительному публичному допросу. Это были Василий Михайлович Зарубин, Исхак Абдулович Ахмеров и Михаил Васильевич Григорьев. Будков объявил, что они направлены в наше отделение стажерами. Еще более удивился я, когда услышал, что работать с ними поручено мне.

Можно представить мое положение! Я, двадцатипятилетний молодой человек, никогда за кордоном не бывавший и еще не видевший, так сказать, живого агента, должен был руководить тремя опытнейшими разведчиками-нелегалами с большим стажем работы.

Но приказ есть приказ. Я попросил всех троих пройти ко мне, чтобы обсудить создавшееся положение. У меня хватило ума, чтобы сообразить: никакой я для них не руководитель. Так честно им и признался. Конечно, для видимости надо будет соблюдать субординацию: на Лубянке было немало глаз и ушей, и кто-нибудь обязательно сообщил бы начальству, если бы я не выполнил указания. Но на самом деле я не собираюсь руководить ими, а хочу набраться у них разведывательного ума-разума.

Поскольку наше отделение отвечало за организацию разведки на американском континенте, опыт Зарубина и Ахмерова был как нельзя кстати. Я попросил Исхака Абдуловича опекать меня в том, что касалось агентурно-оперативной обстановки в США, нравов и обычаев населения, условий для разведывательной работы. И конечно же, оказывать мне помощь в овладении английским языком. А Василий Михайлович взялся натаскать меня в решении оперативных вопросов. В заключение я сказал, что прекрасно понимаю: научить правилам игры можно, но нельзя гарантировать, что я всякий раз буду обязательно выигрывать. Поэтому хочу с их помощью глубже овладеть основами разведывательного дела, а дальше все зависит от меня самого.

Зарубин и Ахмеров согласились со мной. Как я понял, им пришлась по душе моя трактовка сути их «стажировки», которая была не особенно приятным отрезком карьеры этих мастеров разведывательного дела. Что касается Григорьева, то, поскольку он работал в нелегальных условиях во Франции, «стажироваться» ему пришлось у другого работника.

Твердо убежден: мне крупно повезло, что повстречался с этими замечательными людьми — В.М.Зарубиным и И.А.Ахмеровым. Наши разведывательные тропы впоследствии неоднократно пересекались.

Пока же Зарубин активно действовал в нашем отделении, выполняя важные оперативные задания как внутри Советского Союза, так и за кордоном, куда он выезжал в краткосрочные командировки. В Москве, например, он привлек к работе на советскую разведку одного латиноамериканского дипломата. А в начале 1941 года посетил Китай, где восстановил связь с нашим ценным агентом из Германии, который в то время был военным советником у главы Китайской республики Чан Кай ши. Вскоре после возвращения с Дальнего Востока Василия Михайловича направили в США. Он возглавил там нашу легальную резидентуру.

Зарубин при первом же знакомстве поразил меня своей энергией и открытостью. Это был крепко сколоченный сорокапятилетний мужчина, чем-то напоминавший джеклондонского морского волка, которого никакой шторм не в силах сбить с ног. Рыжеватые волосы на крупной голове не отличались пышностью. Светлые серо-голубые глаза, казалось, постоянно чему-то улыбались. Весь его облик дышал силой и уверенностью. Мускулистые руки и увесистые кулаки вызывали уважение.

Самым удивительным было то, что Василий Михайлович не только не имел высшего образования, но так уж сложилась его жизнь, что и среднюю школу не мог окончить. Видимо, поэтому он постоянно занимался самообразованием и стал глубоко эрудированным человеком. В 1940 году, когда мы познакомились, Зарубин в совершенстве владел немецким, французским и английским языками, свободно говорил по-чешски, объехал большинство европейских стран и побывал в США. Он поражал своими разносторонними знаниями. Все это помогало ему успешно решать трудные разведывательные задачи с нелегальных позиций.

Зарубин родился в 1894 году в семье железнодорожного рабочего. В четырнадцать лет начал трудовую жизнь: его от дали в мальчики на торговую фирму. Затем он был рабочим, конторщиком. Все это до начала первой мировой войны. С 1914 по 1917 год служил рядовым в царской армии, был на фронте. За антивоенную агитацию попал в штрафную роту. В марте 1917 года получил ранение. По излечении его избрали в полковой комитет солдатских депутатов. С 1918 по 1920 год служил в Красной Армии. Затем его направили в органы ВЧК.

С 1925 года Зарубин во внешней разведке. После недолгой подготовки впервые выехал заграницу по легальной линии — Китай, Финляндия. Скоро началась его служба в нелегальной разведке — резидент в Дании, Германии, Франции.

В 1934 году Зарубина вновь направляют в Германию. Он успешно руководит нелегальной резидентурой, приобретает ряд ценных агентов. Направляемая им в Центр информация о планах и намерениях Гитлера получает высокую оценку.

Через три года Василия Михайловича отзывают в Москву для работы в центральном аппарате разведки. Он благополучно пережил бериевскую чистку. Осенью 1941 года его послали легальным резидентом в Соединенные Штаты.

За океаном Василий Михайлович находился до 1944 года. Руководимая им резидентура добилась высоких результатов и внесла весомый вклад в дело укрепления экономической и военной мощи нашей страны. Получаемая из правительственных и научных кругов США информация весьма положительно оценивалась Центром и регулярно докладывалась советским руководителям.

За достигнутые успехи Зарубин получил звание генерал-майора — такое в те времена в нашей службе встречалось очень редко. По возвращении на Родину он был назначен заместителем начальника внешней разведки. На этой должности Василий Михайлович проработал до 1948 года и вышел в запас по состоянию здоровья. В 1972 году он скончался.

Повсюду надежной помощницей Зарубина была его супруга, Елизавета Юльевна, с которой мне тоже довелось познакомиться. Живая, с выразительным лицом, жгучая брюнетка, она на шесть лет была моложе Василия Михайловича. К моменту знакомства с ним в Париже — это случилось в 1929 году — Елизавета Юльевна, дипломированный филолог, владела, кроме родного румынского языка (она родилась и выросла в Северной Буковине, входившей в состав Австро-Венгрии, а после первой мировой войны в Румынию), французским, немецким, английским и русским.

В апреле 1941 года по заданию Центра выезжала в Германию для восстановления связи с женой крупного немецкого дипломата, завербованной органами госбезопасности в Москве. Выдавая себя за немку, Елизавета Юльевна провела две встречи с этой женщиной и добилась ее согласия на продолжение сотрудничества. От этого источника в дальнейшем шла важная информация гитлеровской империи.

Затем Зарубиной было поручено восстановить связь с нашим агентом, шифровальщиком в германском министерстве иностранных дел.

В Соединенных Штатах, где Елизавета Юльевна находилась вместе с мужем в 1941-1944 годах, она поддерживала связь с двумя десятками агентов, среди которых было несколько ценных источников. После командировки работала в центральном аппарате разведки. В 1946 году была уволена в запас. Скончалась она в 1987 году.

Сразу после нападения гитлеровской Германии на Советский Союз партийное и государственное руководство нашей страны приняло решение резко усилить деятельность внешней разведки и не только в самой нацистской империи и оккупированных ею странах и территориях, но и в других государствах, где можно было получить важную информацию о дальнейших планах Берлина. Речь шла в первую очередь о Великобритании и Соединенных Штатах.

Мы предложили как можно быстрее ввести в действие законсервированную нелегальную резидентуру в Вашингтоне и срочно возвратить туда Ахмерова. Теперь руководство внешней разведки и наркомата госбезопасности (уже в июле это ведомство опять вошло в наркомат внутренних дел) не колебалось ни минуты. Кандидатура Ахмерова (теперь он получил кодовое имя Рид) была немедленно утверждена. Как и план его ввода за океан.

Рид должен был по изготовленному для него канадскому паспорту поселиться вместе с женой (кодовое имя Вера) в московской гостинице «Националь». Они выдадут себя за иностранных туристов, которых война застала в СССР. Рид обратится в посольство США за транзитной визой, чтобы добраться до Канады. По прибытии в Нью-Йорк он перейдет на свои старые, прочно легализированные документы, а Вера, урожденная американка, использует свои подлинные бумаги. Маршрут их следования проходил через Китай, Сингапур, а оттуда в Соединенные Штаты на пароходе или самолетом, в зависимости от обстановки.

Мы разработали условия связи с Ридом на время следования за океан и на первоначальный период работы на американской земле. Самым тщательным образом обсудили все агентурные возможности, сохранившиеся после отъезда Рида из Нового Света в 1939 году, и наметили тех агентов, кого нужно в первую очередь расконсервировать и начать активно использовать для получения актуальной разведывательной информации.

Подготовка проходила, как говорится, без сучка и задоринки. Но вдруг возникла неприятная неожиданность, которая поставила под угрозу срыва весь план.

В прекрасное августовское утро Рид собрался в американское посольство по поводу транзитных виз. Он уже спустился по центральной лестнице роскошной гостиницы «Националь», как у выхода на улицу навстречу ему бросился новый постоялец, который радостно окликнул его по турецкому имени. Рид узнал в нем однокашника по американскому колледжу в Пекине. Отпираться было бессмысленно. Мгновенно оценив создавшуюся обстановку и убедившись, что никто из находившихся поблизости не обратил внимания на их встречу, Рид крепко пожал руку своему старому знакомому, выразил радость по сему случаю, но одновременно и сожаление, что не сможет обстоятельно побеседовать с ним, так как срочно улетает и спешит в аэропорт. Эту сцену наш опытный нелегал разыграл настолько естественно, что у однокашника не возникло никаких сомнений. Они дружески расстались, после чего Рид сразу связался с нами.

Мы немедленно перевели чету нелегалов из гостиницы в другое место и установили наблюдение за знакомым из Пекина, чтобы исключить возможность новой случайной встречи. План их выезда в США решили не менять.

Рид отправился в американское посольство и к вечеру сообщил: визы получил и заказал билеты. Через неделю мы тепло распрощались с Ахмеровыми.

Можно много рассказывать об активной разведывательной деятельности Рида во время второй командировки в Соединенные Штаты. Длилась она без малого пять лет — до конца 1945 года. Вместе с Верой Рид сделал весомый вклад в информирование нашего правительства о политике нацистской Германии, военных планах Гитлера, экономическом положении и стратегических ресурсах фашистского военно-политического блока, деятельности гитлеровских спецслужб, включая разоблачение внедренных в советские учреждения немецких агентов, ставших известными американской разведке, которая не спешила сообщить о них своим союзникам в Москве. От Рида шла и подробная информация, освещавшая замыслы и действия реакционных кругов в Соединенных Штатах против упрочения антигитлеровской коалиции. За время пребывания на американской земле он переслал нам около двух с половиной тысяч фотопленок с заснятыми документами. Одно лишь это свидетельствует об огромных масштабах его разведывательной деятельности.

Правда, поначалу нам пришлось изрядно поволноваться. И в Нью-Йорке у Рида произошла случайная встреча, которая чуть было не поставила его на грань провала…

Отправив наших нелегалов из Москвы в августе, мы рассчитывали получить известие об их прибытии на место назначения в конце сентября-начале октября. Однако Рид молчал. Лишь в первых числах ноября из нью-йоркской легальной резидентуры поступило сообщение о благополучном приезде нелегалов и их переходе на американские документы.

Но нас проинформировали и об одном неприятном обстоятельстве. Вскоре после того, как Рид попал в Нью-Йорк, он неожиданно столкнулся с бывшим профессором американского колледжа в Пекине, который считал его одним из своих лучших студентов. Наш разведчик был даже вхож в семью своего наставника. Надо же какое невезенье! Опять случайная встреча с одним из своих знакомых по Китаю. Призвав на помощь все свое хладнокровие и изворотливость, Рид сумел убедительно объяснить пребывание на берегах Гудзона: он, мол, здесь проездом по делам и скоро уезжает к себе в Турцию.

Все это было подробно изложено в его докладе, который легальная резидентура обещала направить в Центр с очередной почтой. Но и тут судьба сыграла с нами злую шутку. Дипкурьеров с их багажом, в котором находился доклад, поглотили воды Атлантического океана, так как пароход потопила немецкая подводная лодка.

В конце концов все утряслось. Треволнения по этому поводу остались позади, и Рид приступил к работе.

Вскоре я стал начальником американского отделения, но продолжал непосредственно курировать деятельность резидентуры Рида. Он прочно осел в Балтиморе, в часе езды от Вашингтона. В столице жили и работали почти все его агенты. Это были люди, занимавшие в большинстве случаев солидные посты в аппарате Белого дома, государственном департаменте, министерстве финансов, Управлении стратегических служб (так тогда назывался главный разведывательный орган США) и в ряде других министерствах и ведомствах.

Для прикрытия Рид использовал небольшую балтиморскую фирму по пошиву готового платья, принадлежавшую нашему агенту. Это был надежный человек, но дело его находилось в плачевном состоянии. Рид стал совладельцем предприятия, вложив туда небольшой капитал, и фактически взял дело в свои руки. Скоро производство расширилось — стали выпускать меховые шубы и куртки. Нашему резиденту пришлось тряхнуть стариной: он вспомнил скорняжное ремесло, которое освоил, помогая в детстве своему деду.

Два-три раза в месяц Рид выезжал в Вашингтон для личных встреч с агентами. Столько же раз туда отправлялась Вера, что бы получить разведывательные материалы.

Сведения из нелегальной резидентуры шли очень важные. Они вызывали большой резонанс и не только оперативный, но и политический. В качестве примера приведу следующие факты. 17 сентября 1944 года газета «Правда» опубликовала сообщение собственного корреспондента в Каире, где говорилось, что, по сведениям из заслуживающих доверия источников, состоялась встреча германского министра иностранных дел фон Риббентропа с английскими руководящими деятелями в целях выяснения условий сепаратного мира с Германией. В основе этой информации лежали документальные материалы, полученные Ридом.

По его же данным, примерно в то же время немецкий посол в Ватикане фон Вайцзеккер вел переговоры с личными представителями Рузвельта архиепископом Спелманом и Тайлером об условиях выхода Германии из войны. Вряд ли нужно объяснять, насколько важной для руководства нашей страны была эта достоверная информация.

Великая Отечественная война, потребовавшая от наших людей огромного напряжения сил, беспримерного мужества и героизма, стала суровым испытанием для сотрудников внешней разведки. Деятельность Рида и Веры являла собой один из ярких примеров того, как разведчики-нелегалы выполняли свой долг.

В начале декабря 1945 года работу резидентуры Рида пришлось прервать в связи с возникшей реальной угрозой провала. Дело в том, что американской контрразведке удалось раскрыть одно из звеньев старого довоенного аппарата на шей службы. От арестованных агентов нить потянулась к Риду.

Ахмеров вернулся на Родину. Он еще долгие годы плодотворно трудился в центральном аппарате внешней разведки. Был заместителем начальника отдела нелегального управления. Выезжал в краткосрочные командировки. Проводил операции по восстановлению связи с агентами-нелегалами. Выполнял другие ответственные задания. Принимал участие в подготовке новых разведывательных кадров.

Умер И.А.Ахмеров в 1975 году.

В Исхаке Абдуловиче я видел тот идеал разведчика, которому стремился подражать. Это был человек с колоссальной трудоспособностью и неиссякаемой энергией. Удивляла его упрямая настойчивость в достижении поставленной цели. И огромная сила воли. Не скрою, даже знавшим его достаточно хорошо казалось, что он несколько суховат, чрезмерно сдержан, не только неразговорчив — молчалив. Но, как я убедился, это происходило от его великой скромности. Он никогда не выпячивал своих заслуг, а они, как вы могли убедиться, были огромны. Видимо, этим объясняется тот факт, что получил полковник Ахмеров удивительно мало наград — два ордена Красного Знамени и орден «Знак почета», не считая обязательных медалей. И это за три с лишним десятилетия службы во внешней разведке, из которых 12 тяжелейших лет за границей в нелегальных условиях.

Но не стоит печалиться о мелких превратностях судьбы. Лучшим памятником выдающемуся разведчику Исхаку Ахмерову были и остаются его дела. И среди них одна из самых блестящих акций нашей разведслужбы — операция «Снег»[21].

Началось все летом 1940 года. Обсуждая тогдашнее положение в Соединенных Штатах и возможности агентуры, оставленной в бездействии отозванным в Москву Ахмеровым, мы взвешивали различные варианты восстановления связи с источниками наиболее важной информации, пока без возвращения туда самого Исхака Абдуловича.

Ахмеров подробно рассказывал мне о каждом своем помощнике и тщательно анализировал, может ли тот или другой оказать влияние на государственных и политических деятелей в Вашингтоне. Говорил он и о своем опыте работы в Китае, о том, что тогда понял, как велика японская угроза Дальнему Востоку и как резко сталкиваются там американские и японские интересы. Позже, уже в США, он не переставал интересоваться американо-японскими отношениями, тем более что среди его агентов были люди, имевшие прямое отношение по своему служебному положению к тихоокеанскому региону.

Мой старший коллега вспоминал, как в начале 30-х годов вспыхнули в Соединенных Штатах антияпонские настроения в связи с сообщениями о так называемом «меморандуме Танаки».

В 1927 году японский премьер-министр генерал Гинти Танака представил императору секретный доклад по вопросам внешней политики Страны восходящего солнца. Основные положения этого меморандума сводились к провозглашению агрессивного курса островного государства. В нем утверждалось, что Япония должна проводить политику завоевания сопредельных стран в целях достижения мировой гегемонии. Меморандум намечал очередность захватнических действий: ключом к установлению японского господства в Восточной Азии должно быть завоевание Китая, а для этого предварительно необходимо овладеть Маньчжурией и Монголией. Затем Япония должна использовать этот регион как базу для проникновения в Китай. Ну а потом война с Советским Союзом и Соединенными Штатами.

Этот секретный документ был добыт через нашу агентуру в правительственных кругах Японии нашим резидентом в Сеуле И.А.Чичаевым и вскоре доведен до сведения мировой общественности. Его содержание нашло подтверждение в агрессии против Китая, захвате Японией Маньчжурии.

Обсуждая экспансию Токио в Азии, мы с Ахмеровым были одного мнения: она угрожает прежде всего нашему Дальнему Востоку. Эта опасность усиливалась с одновременно нараставшей угрозой со стороны гитлеровской Германии на Западе. Ахмеров высказывал мнение, что японцы могут попытаться напасть на наши дальневосточные рубежи, как только Германия решится выступить против нас. Об этом свидетельствовал и заключенный в 1936 году Антикоминтерновский пакт.

Что можно было бы предпринять, чтобы уменьшить для на шей страны опасность возникновения войны на два фронта — на Западе и Востоке? Мы вспомнили, как после Октябрьской революции японцы набросились на наш Дальний Восток. Тогда их расчеты потерпели фиаско, столкнувшись как с сопротивлением нашего народа, так и с серьезным предостережением США, отнюдь не желавшими усиления Японии. В мае 1921 года Вашингтон направил Токио резкую ноту с категорическим заявлением, что не признает никаких договоров, являющихся следствием японской оккупации. В заявлении содержа лось требование полной эвакуации японских войск из Сибири. Всякие исторические аналогии условны. Но тем не менее, подумали мы, нет ли в современных условиях возможности «приструнить» Японию на случай появления у нее желания напасть на нас?

Эта мысль захватила нас, и Ахмеров стал вспоминать беседы на тему американо-японских отношений со своими агентами. Один из них, назовем его «Икс», сотрудник министерства финансов США, рассказывал о своих влиятельных сослуживцах. Среди них он очень положительно характеризовал ряд антифашистов, из которых один, отличавшийся большими способностями и пользовавшийся особым расположением министра финансов Генри Моргентау, часто готовил докладные записки для президента. Его звали Гарри Декстер Уайт. Ахмеров попросил «Икса» организовать встречу с этим человеком под каким-либо благовидным предлогом. Для зашифровки интереса к нему он попросил «Икса» пригласить не одного Уайта, а нескольких гостей.

Такая встреча состоялась в середине 1939 года, еще до начала второй мировой войны. Ахмеров познакомился с Уайтом, выдавая себя за синолога, занимающегося проблемами Дальнего Востока. Ему вспомнилось, что, когда, следуя легенде, он сказал, что вновь собирается в Китай, Уайт выразил желание встретиться с ним по возвращении из тех «интересных краев».

Тогда Ахмеров не счел целесообразным дальнейшее изучение Уайта для его возможной вербовки по двум причинам: во-первых, мы имели уже достаточные информационные возможности в министерстве финансов и получали оттуда самые интересные сведения, а во-вторых, Уайт был убежденным антифашистом и действовал сам в соответствии со своими убеждениями в нужном для нас направлении. Сейчас в Москве Ахмеров под влиянием наших рассуждений подумал, что возможности заместителя министра финансов очень бы пригодились. Нельзя ли, высказал Исхак Абдулович мысль, в современных условиях, когда идет вторая мировая война и США наращивают свою оборонную промышленность, побудить Вашингтон вновь предостеречь Японию от ее экспансии? Ведь современная политика Токио в тихоокеанском регионе прямо угрожает интересам Соединенных Штатов и их союзников.

Просмотрев все последние материалы «Икса» и других агентов Ахмерова, мы пришли к выводу, что Уайт мог бы оказаться весьма кстати. Он продолжал пользоваться полным доверием Г.Моргентау. Министр верил ему, разделял его оценки и использовал их в своих записках президенту Рузвельту и госсекретарю Корделлу Хеллу.

Но вставал вопрос: как подступиться с нашей идеей к Уайту? Через агента «Икс» — исключалось, так как мы уже отвергли мысль о восстановлении связи с агентами до возвращения Ахмерова в США. И тут во второй половине 1940 года начальник внешней разведки П.М.Фитин предложил мне готовиться к ознакомительной поездке за океан.

— Ты, — сказал мне Павел Михайлович, — руководишь делами США, а сам там еще не был. Поезжай в начале будущего года, посмотри, как работают те молодые разведчики, которых ты туда отправил.

Это предложение я сразу же обсудил с Ахмеровым: а что, если мою поездку использовать для реализации нашего плана?

Тем временем шли тревожные вести о том, что «северная фракция» милитаристов в Токио упорно стремится склонить правительство к нападению на СССР. Но в японском руководстве были сильны и позиции сторонников «южного направления», настроенных развивать агрессию в Китае на юг, откладывая пока планы завоевания северных территорий.

Мы понимали, что укрепить сомнения японских милитаристов в осуществимости «северных» планов в значительной степени сможет позиция США. Из того, что мы знали об Уайте, вытекало, что он мог бы попытаться воздействовать через Моргентау на усиление такой линии в американской администрации, которая противодействовала бы японской экспансии.

Ахмеров много помогал мне готовиться к поездке. Мы сошлись еще больше. Я убедился в его мудрости и все больше доверял ему, и посчитал необходимым узнать его мнение о том, не стоит ли мне поставить перед руководством вопрос о проведении в США встречи с каким-либо источником для получения хотя бы небольшой практики в агентурной работе?

Меня интересовало, как оценит Ахмеров мою готовность в двух аспектах: достаточно ли будет моих знаний английского для беседы с агентом и хватит ли моих способностей дать агенту оперативно грамотный инструктаж? Он без колебаний ответил положительно и тут же спросил:

— А почему бы вам не взяться за проведение операции, которую мы задумали? — И, не ожидая ответа, добавил: — Хотя разговор с Уайтом, несомненно, будет гораздо труднее, чем беседа с агентом, знающим, с кем он имеет дело, но за остающиеся до поездки несколько месяцев я берусь подготовить вас к такой беседе.

Мы тут же засели за формулирование целей операции, дав ей кодовое название «Снег» — по ассоциации с фамилией Уайта, означавшей по-английски «белый». В первом приближении они, эти цели, выглядели следующим образом:

— США не могут мириться с неограниченной японской экспансией в тихоокеанском регионе, затрагивающей их жизненные интересы;

— располагая необходимой военной и экономической мощью, Вашингтон способен воспрепятствовать японской агрессии, однако он предпочитает договориться о взаимовыгодных решениях при условии, что Япония 1) прекращает агрессию в Китае и прилегающих к нему районах, 2) отзывает все свои вооруженные силы с материка и приостанавливает экспансионистские планы в этом регионе, 3) выводит свои войска из Маньчжурии.

Эти первоначальные тезисы подлежали окончательному формулированию с учетом возможных замечаний руководства внешней разведки. В отработанном виде их предстояло до вести до сведения Уайта, который сам найдет им убедительное обоснование, чтобы в приемлемой форме преподнести руководителям США.

Ахмеров подготовил подробный план встречи в Вашингтоне с Уайтом и беседы с ним, включая порядок ознакомления с тезисами и идеей продвижения их в руководство США. Моя же главная задача состояла в том, чтобы хорошо подготовиться в языковом отношении, отработать легенду знакомства с Ахмеровым в Китае, подобрать надежные маршруты в Вашингтоне для выхода на встречу.