Острая нужда была в то время и в разработке современных средств защиты от подслушивающей техники противниками, в частности, по обнаружению микрофонов в служебных помещениях советских учреждений за границей. Разумеется, по всем возможным каналам, включая и внешнюю контрразведку, мы следили за появлением новых оперативно-технических средств в иностранных спецслужбах, за тенденциями развития техники в этой области.

На опыте внешней контрразведки по защите наших разведчиков от провокаций противника было нетрудно убедиться, что западные спецслужбы усиленно занимались поисками средств активного воздействия на человека с помощью различных средств и в первую очередь психотропных.

Еще в 1958 году я познакомился с книгой американца Кондона «Маньчжурский кандидат». В ней автор под видом фантастического повествования излагал проблему «контроля над умами». Информация, добытая внешней контрразведкой из западных спецслужб, показывала, что с тех пор эта «фантастика» стала реальностью, широко взятой на вооружение противником, прежде всего ЦРУ. Перед нами остро встал вопрос о защите от этого опасного средства, о необходимости постоянного повышения бдительности и готовности к срыву подобных провокаций.

Позже американский публицист Вальтер Боварт в книге «Операция „Контроль умов“ подробно рассмотрел эту практику американской разведки. Он утверждал в 1978 году, что за прошедшие двадцать лет с момента появления книги Кондона ЦРУ подробно исследовало разные аспекты контроля над человеческим поведением и практического применения этого метода. Прежде всего в Лэнгли интересовались средствами контроля над памятью и волей индивидуума или даже масс людей. Боварт, раскрывая, как ЦРУ преуспело в разработке целого ряда психосредств, назвал „парадоксальным“ то, что описанная ранее техника усовершенствована в Соединенных Штатах. Он привел пример применения психотропного средства, действующего через кожу. Вот как это происходило, по словам сержанта американской армии Квино, служившего подопытной свинкой: „Они взяли небольшую каплю какого-то вещества и поместили ее на мою руку. Она покраснела и стала чесаться, как после укуса комара. Через несколько часов я по чувствовал себя счастливым, началось головокружение, все кругом заходило ходуном… Ночью меня охватил страх, мне казалось, что меня собираются убить“.

В Лэнгли, как нам стало известно, проводились масштабные исследования в области гипноза. В результате там пришли к выводу о возможности загипнотизировать многих людей. Оказалось, что еще в начале 40-х годов доктор Джордж Эстабрукс, сотрудничавший с вашингтонской разведкой, хвастал: «Могу загипнотизировать человека без его ведома или согласия и заставить его даже совершить измену Соединенным Штатам».

После двадцати пяти лет сверхсекретных исследований были определены три способа гипнотизирования человека, не желающего этого. Во-первых, под видом медицинского обследования: настраивая пациента на расслабление и таким образом маскируя гипнотизирование; во-вторых, гипнотическое воздействие в то время, когда человек устал и крепко спит; наконец, в-третьих, используя укол соответствующим препаратом. Известная доза препарата содиум пентотал вызывает состояние легкого гипнотического сна, в течение которого человеку можно внушить состояние, типичное для глубокого гипноза.

Одной из целей гипноза в ЦРУ считают вызов амнезии[32]: когда наступит глубокий гипнотический транс, можно внушить послегипнотическое отсутствие памяти.

Как бы скептически ни относились мы к использованию гипноза в разведывательных целях, следует считаться и с этим видом воздействия на человека, которым могут воспользоваться спецслужбы. Несмотря на секретность, окружающую эту область воздействия на людей, сами бывшие их сотрудники не удерживаются от того, чтобы порою не похвастаться «достижениями» в этой области. Так, бывший руководитель британской контрразведки П.Райт приводит в своих мемуарах пример взаимодействия ЦРУ и СИС по применению сильнодействующих веществ на живые существа. Он описывает сцену «обмена опытом» между американской и английской разведками в виде демонстрации представителями ЦРУ сильнодействующего яда на двух овцах.

Это направление в деятельности западных спецслужб настораживало нас и в тот период, когда я был заместителем ПГУ. Большое внимание противник уделял и средствам идентификации личности, используя в этой области ставший широко известным полиграф (детектор лжи), звуковую (голосовую) идентификацию и другие средства. Не буду подробно останавливаться на этом, так как более обстоятельно я изучал эти проблемы, придя к руководству института разведки.

Используемые внешней разведкой оперативно-технические средства — в основном те же, что и применяемые ЦРУ. Мне самому довелось уделять много внимания обеспечению радио связи с разведчиками-нелегалами и нелегальными резидентурами из Центра и от них в Центр. Достаточно горьким уроком для нас было раскрытие англичанами радиопункта Крогеров и захват там радиостанции быстрого действия.

Эта радиоаппаратура, теперь уже, естественно, устаревшая, в 50-е годы была довольно эффективной, и считалось, что практически невозможно было запеленговать ее из-за кратковременности сеансов в эфире. Скорость — до 600 знаков в секунду — позволяла за несколько мгновений передавать срочные сообщения и даже не очень большие информационные блоки. Позже такую связь на дальние расстояния мы, как и западные разведки, переориентировали на использование космических каналов.

Уже в 80-е годы в Польше наши коллеги захватили американских агентов Я.Южака и Н.Адамика, у которых была обнаружена электронная аппаратура для близкой (на местную резидентуру ЦРУ) и дальней (через космический спутник) связи. Ознакомившись по просьбе польских друзей с этой аппаратурой, наши специалисты вынуждены были признать, что по некоторым параметрам она была более совершенной, чем наша, а в чем-то другом, напротив, значительно уступала нашей технике.

Помимо информации, полученной по делу Крогеров, британская и канадская спецслужбы могли почерпнуть кое-что о системе радиосвязи, используемой нашей разведкой на Американском континенте, из показаний Гарта. Правда, аппаратуpa, на которой тренировался изменник, уже устарела к середине 50-х годов, однако в руках более опытных радистов она еще действовала.

Другим средством связи, в области совершенствования которого внешняя разведка добилась больших результатов, была тайнопись. При этом можно было надежно и безопасно использовать почтовую связь для пересылки информации в Центр. Разумеется, этим успехам во многом способствовал высокий уровень развития фундаментальной науки в СССР. Главным преимуществом новых средств тайнописи было то, что они избавляли разведчика от необходимости хранить какие-либо вещества, обнаружение которых при провале или возникшем подозрении могло служить доказательством причастности человека к разведывательной деятельности. Насколько мне известно, новые средства не были скомпрометированы ни в одном из раскрытых противником дел. Думаю, что сегодня их еще более удалось усовершенствовать.

В печати нередко упоминается о том, что аппаратура электронного подслушивания является наиболее эффективным средством получения информации. В период моей работы в разведке мы шли в двух направлениях. Стремились, во-первых, защитить наши секреты от подслушивания противником, а во-вторых, активно применять эти средства для добывания интересующих нас сведений.

В том, что касается защиты, большим успехом стала разработка средств обнаружения чужих подслушивающих устройств. Благодаря этому мы обезвредили встроенные противником микрофоны в наших посольствах в Австралии, Канаде и США.

Называю эти три случая потому, что в каждом из них мы не ограничились нейтрализацией обнаруженных подслушивающих устройств, а перешли в активное контрнаступление: не предали огласке факт обнаружения, а, сохранив его в тайне, использовали целенаправленную дезинформацию. Нам удалось ввести противника в заблуждение не только относительно оперативных намерений резидентуры, но и в более широком политическом плане — относительно позиций посольств и даже руководящих инстанций по некоторым важным проблемам международных отношений.

Так, например, пользуясь микрофонами американских спецслужб, обнаруженными в сентябре 1979 года в Вашингтоне, мы подбрасывали им свои версии о намерении Москвы в отношении Афганистана как перед, так и во время ввода туда ограниченного контингента Советской Армии. В течение четырех месяцев американцы получали от нас дезинформацию. Лишь 14 февраля 1980 года об обнаруженной нами подслушивающей аппаратуре в советском посольстве было официально заявлено госдепартаменту.

Что касается второго направления использования этих средств оперативной техники, могу сказать, например, что в бытность мою в Австрии мы успешно внедряли наши «закладки» с миниатюрными микрофонами в различные объекты, представлявшие разведывательный интерес, в том числе и американские. При этом нас ни разу «не схватили за руку».

По понятным причинам не могу рассказать о всех подробностях таких операций. Но и не могу не выразить глубокого сожаления по поводу абсолютно необоснованного раскрытия некоторых наших профессиональных секретов американцам, на которое так легкомысленно, если не сказать преступно, пошел В.Бакатин, недолго руководивший КГБ.

Между тем тот факт, что американцы не знали, как и куда сумели мы внедрить подслушивающие устройства в строившееся новое здание американского посольства в Москве, свидетельствует о высоком профессионализме наших специалистов. Уверен: не раскрой эту технику Бакатин, американцам долго пришлось бы ее искать с весьма сомнительными шансами на успех.

Когда мне поручили курировать внешнюю контрразведку, я все чаще сталкивался с провокациями западных спецслужб, особенно ФБР и ЦРУ, против наших разведчиков да и вообще советских граждан, не имевших никакого отношения к разведывательным делам. Вспоминая этот довольно беспокойный период моей работы, скажу сразу, что пишу эти строки, не претендуя на то, что я представляю какие-то официальные позиции. Нет, это моя личная трактовка затронутой проблемы, и, наверное, она в чем-то может не совпадать с взглядами некоторых наших специалистов, отслеживающих деятельность иностранных спецслужб. Я ведь основываюсь на тех случаях, которые анализировал, будучи одним из руководителей Центра, а затем и на протяжении всего последующего времени работы в разведке.

Начну с того, что в период демократизации и гласности в советских, а затем и в российских средствах массовой информации стали появляться рассуждения о «гуманности» западных органов правопорядка, об идеальной организации их практики, достойной, мол, нашего подражания. Надо сказать, что известные круги по обе стороны Атлантики не преминули воспользоваться этой, наивной во многом, позицией профессионально не осведомленных публицистов и стали подсылать к ним своих ловких «специалистов» из спецслужб с целью продвижения нужных им версий.

А на самом деле? Метод провокации стал, можно сказать, основным в арсенале ФБР и ЦРУ. В большинстве случаев наши разведчики вовремя обнаруживают подготовку таких провокационных акций и принимают меры к их срыву. В этом им активно помогает внешняя контрразведка, чьи представители, как правило, имеются в каждой легальной резидентуре. Однако отдельные провокации противнику все же удаются. С момента окончания войны и до 1953 года из США были выдворены более 100 советских дипломатов, обвиненных в шпионаже. Но из этого числа лишь единицы были действительно разведчиками, попавшими в поле зрения американской контрразведки (замечу, большей частью в результате предательства отдельных агентов). Подавляющая же часть выдворенных из США была спровоцирована американской контрразведкой, подставлявшей к советским гражданам своих агентов-провокаторов. Затем до 1986 года было еще несколько отдельных выдворений. Так, вашингтонские власти потребовали отъезда из страны двадцати пяти советских дипломатов, работавших в ООН. Вскоре последовало второе беспрецедентное представление о выдворении 55 сотрудников посольства СССР и генконсульств в Сан-Франциско и Нью-Йорке. Эти акции американского правительства были необоснованными, и мы в ответ провели не менее массовое сокращение штатов американских представительств в СССР. Важно отметить, что американская сторона, сокращая штаты советских дипломатических учреждений в США, так и не смогла назвать ни одного конкретного лица, причастного к разведывательной деятельности.

Несмотря на многочисленные разоблачения провокационных действий ФБР в американской и иностранной печати, бюро не отказалось от такой практики. Наоборот, оно расширило ее. Сошлюсь лишь на один пример. В апреле 1983 года в связи с выдворением из Москвы сотрудника ЦРУ Ричарда Осборна, установленного разведчика, прикрывавшегося должностью первого секретаря посольства США, ведомство Гувера организовало провокации сразу против двух сотрудников представительства СССР при ООН: Олега Константинова — к нему обратился провокатор с заманчивым предложением продать данные о новых моделях военных самолетов — и Александра Михеева, которого другой провокатор пытался прельстить политическими секретами.

Характерной для сотрудничества ФБР и ЦРУ была подстава агента-провокатора Геннадию Захарову, работавшему в ООН, но не имевшему дипломатического иммунитета. Тут скрытой целью провокации являлось стремление отвлечь американское общественное мнение от появления в Москве 7 августа 1986 года бывшего сотрудника разведки Вашингтона Говарда, тайно переправленного советской внешней разведкой из США. Его бегство доставило ФБР и ЦРУ много неприятностей, а когда сообщения о нем появились в мировой прессе, эти спецслужбы вновь оказались под огнем жестокой критики. Тогда фэбээровцы поспешили слепить «дело Захарова». Он 23 августа был арестован, и средства массовой информации пустили по «советскому следу». Однако через неделю в Москве задержали за шпионаж американского корреспондента Данилоффа. Как известно, вся эта история закончилась в сентябре высылкой Захарова из США, а Данилоффа из СССР.

К сожалению, надо признать, что иногда провокации американских спецслужб удавались их организаторам, особенно когда советские разведчики ослабляли бдительность, проявляли слабость. Но в большинстве случаев такие операции заканчивались неудачей, вот несколько примеров. В 1953 году в Вене ЦРУ пыталось силой захватить сотрудника внешней разведки Б.Я.Наливайко, который по прикрытию занимал должность заведующего консульским отделом. Он оказал активное сопротивление и, несмотря на численное превосходство американских разведчиков, сумел сорвать их операцию. Спустя четырнадцать лет в Токио цэрэушники, использовав психотропные средства, чуть было не вывезли насильно в США нашего резидента Г.П.Покровского, но ничего у них не получилось.

Я вспомнил об этом провале «джеймс бондов» из Лэнгли в 1985 году, когда в Риме исчез сотрудник внешней разведки В.С.Юрченко. В августе его захватили оперативники ЦРУ и вывезли в США, но через месяц он сумел ускользнуть из-под стражи и добраться до советского посольства в Вашингтоне. На пресс-конференции Юрченко подробно рассказал, как его пытались сделать перебежчиком и с этой целью накачивали психотропными препаратами, чтобы подавить волю и выведать известные ему служебные секреты и государственные тайны.

Эти примеры позволяют сделать вывод, что подобные действия ЦРУ были системой. Я думаю, что изменник Станислав Левченко, сотрудник токийской резидентуры, действовавший под прикрытием корреспондента еженедельника «Новое время», был захвачен американцами насильно в 1979 году и сломлен последующей обработкой. Тот факт, что он вел себя как изменник, свидетельствует, в отличие от случая с Покровским, лишь о том, что на этот раз в Лэнгли более правильно определили личные качества объекта воздействия и успешно завершили операцию.

К числу наиболее неприятных для ФБР и ЦРУ неудач в попытках склонить попавших в их руки советских разведчиков к сотрудничеству, несомненно, следует отнести дело Абеля. Когда он оказался в тюрьме, представители этих двух спецслужб оказывали на него всяческое давление, использовали все возможные средства — от посулов дать свободу до угроз посадить на электрический стул. Но этому шантажу противостояли несгибаемая воля нашего разведчика, его мужество и преданность Родине.

А как же спецслужбы Кремля? Как они пользовались методом провокаций? И применяют ли его сейчас?

В начале своей карьеры я часто слышал об использовании подобных приемов для проверки агентов или внедрения наших людей в антигосударственные организации. То есть такое применялось в практике НКВД в ежовско-бериевские времена. Позже с провокациями в нашей работе я никогда не сталкивался, ни один, даже самый недружественно настроенный к нам западный журналист не мог привести ни одного факта, который свидетельствовал бы об обратном.

Скажу, к слову, что на этом фоне непонятно стремление иных отечественных авторов показать ФБР и ЦРУ в приукрашенном виде, достойном, мол, подражанию. Надеюсь, что время неизбежно внесет в эту тенденцию необходимые коррективы.

Как читатель уже знает, среди моих обязанностей на посту заместителя начальника ПГУ была забота об освещении в средствах массовой информации, литературе, кинематографе и театре работы разведки, ее методов, деятельности оперативного состава. В КГБ существовал тогда Совет по связям с общественными организациями и творческими союзами. Мне было поручено представлять в Совете внешнюю разведку и способствовать «в разумных пределах» освещению отдельных сторон ее деятельности.

Первым таким шагом было использование архивных сведений о выдающейся агентурно-оперативной операции в первые годы советской власти. Ее название — «Трест». В 1962 году я встретился с известным писателем Львом Вениаминовичем Никулиным, ознакомил его с материалами дела «Трест» и получил его согласие взяться за художественное произведение на эту тему. Договорились, что по любому вопросу, который может возникнуть при знакомстве с делом, писателю будет обеспечена необходимая консультация. Льву Вениаминовичу мы объяснили, что главная оперативная задача операции «Трест» заключалась в том, чтобы нейтрализовать террористическо-диверсионную деятельность контрреволюции в лице ее внутреннего подполья и закордонных белогвардейских формирований. Свершилась революция, народ ее принял, но не смирившиеся с ней силы продолжали все новые попытки накалить атмосферу в стране, разжечь междоусобную борьбу, в которой использовались любые средства — вплоть до террора.

Никулин написал большой роман «Мертвая зыбь». Он проявил большое понимание профессии разведчика и контрразведчика, прочно связанной с большим риском. Не буду останавливаться на всех сторонах произведения. Отмечу главное: вопреки распространенной нашими противниками версии, будто советские разведывательные и контрразведывательные органы только и делали, что провоцировали контрреволюцию на враждебные действия, писатель воссоздал истинную картину событий первой половины 20-х годов и доказал, что в ходе этой уникальной операции никаких провокаций не было.

Потом родилась идея экранизировать произведение Л.В.Никулина. Кинофильм «Операция „Трест“ вызвал большой интерес у зрителей.

Успешным было и наше сотрудничество с прозаиком Варткесом Арутюновичем Тевекеляном. Он взялся создать роман на основе материалов о жизни и разведывательной деятельности В.М.Зарубина. Хотя Василий Михайлович к этому времени уже тяжело болел и мог беседовать с писателем лишь пятнадцать-двадцать минут в день, он снабдил будущего автора такими убедительными деталями своей закордонной работы, которые из архивных материалов невозможно было извлечь. В результате в 1966 году появился роман «Рекламное бюро господина Кочека». В нем во многом близко к жизни Василия Михайловича и его жены Елизаветы Юльевны автор рисует дела советских разведчиков в условиях фашистской Германии.

Были у меня и неудачи в этой области. Так, мы договорились с писателем В.М.Кожевниковым, что он возьмется за обширный труд о наших разведчиках. Я представил ему Р.И.Абеля, и, надо сказать, Вадим Михайлович загорелся этой темой. Героя произведения назвали Александром Беловым, чтобы намекнуть о прообразе Абеле (А.Белов).

Первая же глава романа, получившего название «Щит и меч» вызвала у меня и Р.И.Абеля категорические возражения. Советский разведчик Александр Белов предстал перед читателя ми как некая модификация Джеймса Бонда, с авантюристическими выходками, безнравственными поступками. Кожевников горячо отстаивал свое видение темы, доказывал, что наша молодежь нуждается в советских «джеймсах бондах». Иначе, мол, роман не будет достаточно популярным.

Р.И.Абель решительно высказал твердое нежелание связывать свое имя с таким героем. Короче говоря, нам пришлось расстаться с В.М.Кожевниковым. Он продолжил работу над произведением в соответствии со своими представлениями о разведке. А мы отказались от признания того, что в основу романа положена жизнь и деятельность реального разведчика, как это предполагалось первоначально. Тем не менее, надо сказать, что писатель создал в общем довольно интересное произведение и даже был впоследствии удостоен литературной премии КГБ СССР.

По роману создали многосерийный телефильм, правда не особенно удачный, но мы уже к нему не имели никакого от ношения.

Самым большим нашим успехом в области пропаганды разведывательной деятельности средствами литературы и искусства я считаю сотрудничество со сценаристом В.П.Вайнштоком (литературный псевдоним В.Владимиров). В результате появился кинофильм «Мертвый сезон», который мне представляется достоверным художественным документом и наиболее удачным произведением киноискусства на тему о разведке. В основу его сценария положена жизнь разведчика-нелегала Конона Трофимовича Молодого, широко известного под именем Гордона Лонсдейла. Успеху ленты, безусловно, способствовали участие в ней талантливого актера Донатоса Юозовича Баниониса в роли главного героя — советского разведчика Ладейникова, а также постоянная помощь К.Т. Молодого. В качестве консультанта В.П.Вайнштоку был выделен наш сотрудник В.М.Иванов, имевший опыт подпольной работы. Он внес большой вклад в успех кинофильма. Вступительное слово произнес Р.И.Абель. Он засвидетельствовал, что лента во многом основана на реальных фактах из жизни внешней разведки.

Что касается меня, то я рад, что мне довелось принять посильное участие в привлечении к этой работе видных деятелей литературы и искусства и способствовать тем самым правильному пониманию в нашем обществе подлинной роли и задач нашей службы.

Перебрасывая мысленно мостик из 60-х годов в наши дни, я хотел бы поделиться некоторыми соображениями о том, какой мне представляется проблема гласности в работе внешней разведки. Тем более что опыт последних лет показал: в этом плане мы многое упустили, что позволило в известной степени возобладать неверным представлениям о нашем деле. Более того, в конце 80-х годов в советских, а затем и в российских средствах массовой информации все чаще стали появляться суждения на тему: нужна ли разведка в эпоху торжества общечеловеческих ценностей? Некоторые авторы «для солидности» ссылались на материалы из зарубежных источников. Дескать, не мы сомневаемся, а они, там, на Западе, поднаторевшие, как известно, в шпионских делах. Для убедительности этот вопрос связывали с необходимостью экономить государственные средства. В одной нашей столичной газете в поддержку этой линии было опубликовано изложение статьи корреспондента «НьюЙорк таймс» М.У.Уайнса. Речь в ней шла о том, будто старая, классическая разведка, занимающаяся получением от агентуры главным образом политической и военной информации, изживает себя, а на смену ей идет лишь экономическая разведывательная служба, да и то без стремления овладеть технологическими секретами. Профессионалу смешно читать такое. А если вдуматься, здесь не до смеха. За все полсотни лет моей работы в разведке я не припомню ни одного, хотя бы небольшого, периода, когда американские спецслужбы не пытались бы добывать в Советском Союзе и в других странах именно научные и производственные тайны. А недавний пример — вербовка и использование хорошо осведомленного специалиста Толкачева? С его помощью американцы воровали наши технологические секреты, о чем бахвалились некоторые мемуаристы из Лэнгли. Еще пример: получение от завербованного ЦРУ генерала Полякова, разоблаченного и осужденного в 1988 году, секретнейших научно-технических сведений о важнейших отраслях нашей оборонной промышленности.

Поэтому уверения упомянутого корреспондента «Нью-Йорк таймс» о том, что американская разведка не может «похищать секреты, являющиеся собственностью других государств», так как это «в корне противоречит американскому образу жизни, мы так не работаем», могут обмануть только тех, кто сам хотел бы быть обманутым. Разве в свое время подкоп под линии связи советской армии в Берлине не был именно таким воровством? А подключение электронной аппаратуры к советскому кабелю стратегической связи в Охотском море было совершено не ради перехвата наших секретов, в том числе технологических?

Но что об этом знали и знают граждане свободной России? Увы, очень немного. И надо признать, что справедливы упреки тех, кто на различных форумах, в печати, на радио и телевидении сетует, что гласность все еще трудно входит в повседневную жизнь разведывательного сообщества. Надо объективно и правдиво говорить о деятельности нашей внешней разведки, но, конечно же, в разумных границах, которые в таком тонком и специфическом деле нельзя нарушать.

Любопытно, как на Западе относятся к проблеме гласности в спецслужбах. Возьмем, к примеру, Великобританию. Профессор современной истории Оксфордского университета Кристофер Эндрю, автор солидных трудов о разведках, в том числе и советской, в своем исследовании о британском разведывательном сообществе свидетельствует: в Англии деятельность разведки (служба МИ-6) и органов безопасности (служба МИ-5) всегда рассматривалась как внебрачный секс — все знают, что он есть, и вполне довольны этим, но говорить, писать или задавать вопросы по этому поводу считается очень плохой манерой. Что касается официальной правительственной политики, пишет Эндрю, британские спецслужбы вроде бы вообще не существуют: вражеских агентов находят «под капустными листьями», а разведывательную информацию лондонскому правительству «приносят аисты». Официальные документы, связанные с деятельностью Сикрет интеллидженс сервис и службы контршпионажа, либо искажаются, либо держатся в тайне без срока.

Таково объективное мнение профессора Эндрю, считающегося среди специалистов серьезным исследователем спецслужб. Но не могу не выразить своего удивления по поводу того, что, поступившись научными принципами, именно он выступил соавтором вышедшей недавно в Англии книги «КГБ: история внешнеполитических операций от Ленина до Горбачева», взяв в компаньоны изменника Олега Гордиевского. В этом опусе много лжи и клеветнических вымыслов о советской внешней разведке. Непонятно: для чего это понадобилось такому крупному специалисту? Разве что считать сей труд шуткой гения?

Сейчас у нас многие выступающие за «гласность без берегов» в разведке пытаются ссылаться на положительный пример Вашингтона. Да, действительно, американское правительство в 70-х годах под давлением общественности было вынуждено пойти, в основном в вопросах деятельности спецслужб внутри страны, на некоторые послабления в доступе к секретной документации. Но что из этого практически получилось? Приведу свидетельство авторитетного американского автора Боба Вудворта. Комментируя в своей книге «Занавес: секретные войны ЦРУ. 1981-1987 годы» принятый конгрессом США закон о доступе общественности к архивам, он описывает огромные трудности, встретившиеся при практическом исполнении этого законодательного акта. Естественно, это можно было сделать, лишь убрав из документов многие секреты, разглашение которых могло бы нанести серьезный ущерб разведке и создать опасность для жизни действующих кадровых сотрудников и агентов.

Прежде чем допустить кого-либо со стороны к архивным материалам ЦРУ, пишет Вудворт, многие компетентные сотрудники управления должны были внимательно просмотреть тысячи страниц, с тем чтобы устранить из оперативных дел все, что грозило бы расшифровкой важных секретов и имен агентов, а также, пусть незначительных, данных, которые в сочетании с другими сведениями давали бы возможность установить источники или расшифровать тайные операции. Эта работа потребовала много времени и, что очень опасно, позволила ознакомить многих сотрудников с делами, которые вели другие подразделения. Тем самым нарушалась конспирация внутри ЦРУ, а это важный элемент безопасности любой разведки. Доходило до того, что для выполнения заявки на информацию требовалось извлечь данные из десятков дел различных подразделений управления. Связано это и с большими финансовыми затратами. Так, исполнение запросов бывшего сотрудника ЦРУ Филиппа Эйджи, написавшего несколько книг, в которых резко критиковалась деятельность управления, обошлось, по словам Вудворта, в 300 тысяч долларов.

Конгресс и президент США довольно быстро пересмотрели свои позиции. В частности, были приняты жесткие законы против разглашения фактов деятельности специальных служб, устанавливающие строгий контроль над выступлениями в средствах массовой информации бывших сотрудников разведывательного сообщества Вашингтона.

По-видимому, и нам в условиях дальнейшего расширения гласности следует учесть опыт других государств в области раскрытия архивов. Мне кажется, что сейчас мы ни в техническом, ни в финансовом отношении пока не готовы к таким акциям.

Если вопрос о целесообразности существования внешней разведки кажется большинству нашего общества ясным, сложнее обстоит дело с вопросом о затратах на ее деятельность. Особенно понятно беспокойство по этому поводу в условиях нынешнего финансового кризиса.

Но каков в действительности баланс в этой области? Является ли он для страны положительным? Ответ на этот вопрос однозначен: разведка бесспорно покрывает свои расходы.

Судите сами. Нас не могут не интересовать последние научные идеи и технологии, связанные с разработкой принципиально новых видов и направлений вооружений. Очевидно, не без основания один американский журнал писал, что советские разведчики умудрились приобрести за несколько сот долларов военно-техническую документацию, тянувшую на три миллиона зеленых.