Полицейские пришли к выводу, что Каро приехал из Чехословакии, и связались с чешским посольством. Последнее, будучи заблаговременно ориентировано через наших чешских коллег, согласилось вывезти Каро в Прагу для «лечения», тем более что швейцарские психиатры полностью подтвердили подозрения полицейских и поставили диагноз —душевнобольной.

Как стало известно впоследствии, в полиции у Каро отобрали паспорт и провели тщательную проверку, кто же его выдал. Примечательно, что полицейские не подвергали сомнению подлинность документа, так хорошо он был изготовлен. Даже чиновник, чья подпись значилась на паспорте, признал ее своею, но никак не мог вспомнить, когда он его выдал.

Словом, этот случай вновь подтвердил высокое качество работы нашей документальной службы.

В Москве Каро был направлен в психиатрическую больницу. После лечения его вернули в нормальное состояние. Было установлено, что шизофрения, которой он страдал, наследственного характера. Действительно, проведенная нами тщательная проверка выявила, что один из близких родственников Каро тоже имел такой недуг. Это было уроком для нас: в дальнейшем мы стали больше внимания уделять выявлению возможных отклонений в состоянии здоровья родственников подбираемых кандидатов для работы в нелегальной разведке.

Каро и Аэлита были отчислены по состоянию здоровья.

Неудачи с Анри и Каро хотя и были неприятными эпизодами, но особой роли в оценке нашей деятельности не сыграли. Они произошли на фоне успехов Абеля, Гарольда, Патрии и Боевого и других нелегалов.

Фирин. В начале 1954 года возник вопрос о завершении вывода на Американский континент Фирина с женой. Направлялся он через Дальний Восток, а в дальнейшем через Бразилию в Канаду.

Поскольку к этому времени выяснилось, что посланному в Канаду радисту Гарту не удастся перебраться в США, где он предназначался для работы в резидентуре Абеля, было решено создать в Канаде нелегальную резидентуру под руководством Фирина.

К тому времени Фирин уже оформил через Гонконг выездные документы в страну первого назначения, но просил перед отъездом встретиться с кем-либо из руководства для обсуждения накопившихся вопросов, в том числе и принципиальных — о разведывательных задачах и сроках пребывания с семьей на нелегальном положении. Надо сказать, что за время подготовки у него родилось двое детей, которых легализовали по подготовленному варианту документов. A.M.Коротков предложил мне выехать в КНР, где находился Фирин, тем более что я был лично знаком с женой Фирина Аней еще по 1939 году: она была одной из упоминавшихся мною подруг моей жены. Почти четыре года Аня была уже, по существу, на нелегальном положении, хотя и в дружественных странах — ЧССР и КНР, и стала матерью двоих детей. Я мог представить себе трудности — материальные и моральные, которые выпали на ее долю. Мы были рады встрече, особенно с Аней, которая благожелательно отрекомендовала меня своему мужу. Он же знал меня заочно и был доволен, что именно мне Коротков поручил решить все возникшие вопросы.

Должен сказать, что Фирин был человеком большого мужества. В начальный, самый драматический период войны он партизанил в тылу у немцев, был несколько раз ранен. Особенно сильно досталось правой ноге, и он стал прихрамывать. Хотя здоровьем Фирин похвастаться не мог, я не услышал от него ни одной жалобы. Напротив, он был твердо уверен, что выполнит задание. Мы обсудили вопрос: не стоит ли оставить детей в Советском Союзе? Однако Фирин и его супруга отклонили это предложение, ведь возникли бы новые сложности: нужно было менять легенды-биографии, а в Гонконге уже были получены на всю семью въездные визы. Словом, оба были решительно настроены преодолеть все препятствия.

Прощаясь с ними, я выразил надежду, что мы еще встретимся на Американском континенте. И это произошло через четыре года. В Центре решили, что необходимо увидеться с Фириным, работавшим в нелегальных условиях в Бразилии, чтобы обсудить ряд важных вопросов, отрегулировать связь, в том числе по радио, которая почему-то не ладилась у него, и определить сроки его возвращения домой. Последнее вызывалось тем, что он часто болел. Кроме того, с ним находилась семья — жена и теперь уже трое детей, дальнейшее воспитание которых в духе католической религии, господствовавшей в Бразилии, родители не хотели продолжать слишком долго.

Встретиться с Фириным поручили мне в Уругвае. Фирин прибыл ко мне в Монтевидео из Рио-де-Жанейро. Сразу бросилось в глаза, что выглядит он неважно, еще больше хромает, на его лице лежала печать глубокой усталости. Он пожаловался, что чувствует себя плохо, постоянно мучает боль в раненой ноге. Но жена и дети здоровы.

Сев за столик в удобном кафе на открытом воздухе, мы подробно обсудили многие проблемы, но времени не хватило, и мы договорились встретиться еще раз на следующий день.

Вторая беседа состоялась в тенистом парке, мы обсудили с Фириным сроки его возвращения в Москву, маршрут следования через Европу и условия связи во время этой поездки.

Все наши договоренности были точно выполнены. В 1960 году Фирин вместе с семьей благополучно вернулся на Родину.

Питер и Хелен. Так звали по паспорту супругов Крогеров. И фамилии, и имена, конечно, вымышленные. Под ними наши выдающиеся разведчики, Герои Российской Федерации, действовали в составе лондонской резидентуры Бена (полковник Конон Трофимович Молодый, по легенде, канадец Гордон Лонсдейл). А настоящие фамилия и имена этих бывших американских граждан — Коэны Моррис и Леонтина. Они прибыли в Лондон в начале 1955 года, чтобы создать там нелегальный пункт двусторонней связи с Центром.

Для их легализации пришлось преодолеть немалые трудности. Дело в том, что они были сильно засвечены на разведывательной работе в США во время войны и в первые послевоенные годы.

Коротко о Крогерах. Питер, 1910 года рождения, в 1935 году окончил университет и работал преподавателем средней школы. В составе интернациональной бригады он участвовал в борьбе с фашистами в Испании в 1937-1938 годах, был ранен. Там, в Испании, в 1938 году его привлекли к сотрудничеству с нашей разведкой и в ноябре того же года направили в США в качестве агента. С начала 1940 года он был курьером— связником с несколькими источниками, а затем их групповодом-руководителем. Успешно выполнял и некоторые другие разведывательные задания.

В начале 1941 года Питер оформил брак с Хелен, американкой польского происхождения, которая была моложе его на три года. Еще раньше по рекомендации Питера она была привлечена к сотрудничеству с нашей разведкой и фактически являлась помощницей своего будущего мужа.

Во время войны, в 1942 году, Питера призвали на военную службу. С 1944 года он был в действующей американской армии в Европе, участвовал в боях против немцев. В ноябре 1945 года его демобилизовали, а в декабре с ним встретился в Нью-Йорке сотрудник нашей разведки А.А.Яцков. Вскоре, однако, работу с Питером и Хелен пришлось прекратить: резко осложнилась оперативная обстановка в результате предательства Элизабет Бентли. Только в августе 1948 года появилась возможность восстановить связь, и супруги вновь начали активно действовать. Они обеспечивали надежную нелегальную связь с несколькими агентами, поставлявшими особо ценную информацию.

В 1949 году Питер и Хелен были переданы в распоряжение Абеля, который только что прибыл в США. Правда, работать с ними ему довелось недолго. Впоследствии они с юмором вспоминали свою первую встречу с резидентом. Дело в том, что из-за не очень удачно обусловленной связи они вынуждены были не раз появляться около обезьянника в зоопарке, пока не встретились со своим новым руководителем. Они шутили, что надоели даже обезьянам.

Потом Питер и Хелен говорили мне, что Абель оказался опытным, вдумчивым и внимательным другом. Он отдавал им много времени, обучая новым методам работы. В нем им особенно импонировали широта кругозора, глубокие знания в разных областях человеческой деятельности, творческий подход к решению даже самых, казалось бы, простых задач. С новым руководителем было легко работать, несмотря на его высокую требовательность и даже, как им иногда казалось, излишнюю дотошность. Когда они впервые встретились с Абелем, перед ними предстал фермер из Новой Англии: одет в легкую летнюю рубашку, на голове мягкая соломенная шляпа. Словом, его нельзя было отличить от простого американца.

Хелен сожалела, что им пришлось поработать с Абелем всего десять месяцев. Питер, вспоминая о нем, говорил:

— Прежде всего это был очень терпеливый человек и относился к людям с большим уважением. Он никогда не пытался поставить себя выше других. Он мог говорить с Хелен о новых веяниях в моде и женской психологии так же свободно, как со мной об искусстве и истории. Он был точен и объективен в оценке информации. Самое главное его достоинство — умение понять человека. Мы относились к нему как к старшему брату…

Сотрудничество Питера и Хелен с Абелем было прервано из-за ареста американской контрразведкой в начале 1950 года двух наших ценных источников информации. С одним из них Хелен некоторое время поддерживала связь. Оба знали Питера и Хелен как агентов внешней разведки, им известен был даже их домашний адрес, что ставило под удар всю группу, с которой работали супруги, и могло привести к захвату американской контрразведкой самих Крогеров.

30 июня 1950 года они покинули Нью-Йорк (как позже оказалось, навсегда). Маршрут в Москву проходил через Мексику, Голландию, Швейцарию и Чехословакию. Крогеры благополучно добрались до Цюриха и должны были самолетом лететь в Прагу. Но рейса в ближайшие дни не было, и они, стремясь поскорее попасть в Москву, решили ехать поездом. И тут получилась накладка. Для американских граждан, следующих по железной дороге из Западной Германии в Чехословакию, требовалось разрешение оккупационных властей. Но Питер и Хелен об этом не знали. И серьезно обеспокоились, когда западногерманские пограничники, обнаружив отсутствие соответствующей отметки в паспортах, хотели снять их с поезда и передать американской комендатуре. Спасло то, что они ехали в праздничные дни, в комендатуре никого не оказалось. Тогда Питер и Хелен решили разыграть из себя наглых, спесивых и богатых американцев, которых осмеливаются задерживать какие-то «фрицы». Особенно эта роль удалась Хелен, которая разбушевалась вовсю. Немцы в конце концов решили не связываться с важными янки и отстали.

К середине ноября 1953 года в Центре был разработан план дальнейшего использования Питера и Хелен. К этому времени они хорошо отдохнули, подлечились и неплохо освоились с жизнью в Москве. Спустя несколько дней мы познакомили их с будущим руководителем Беном — Кононом Трофимовичем Молодым, который впоследствии стал широко известен на Западе как Гордон Лонсдейл.

Правда, тогда мы не раскрывали перед Питером и Хелен все свои планы. Объяснили, что они и Бен окажут друг другу «взаимную помощь» — супруги должны шлифовать английский язык Бена, а он займется их разведывательной подготовкой.

Такое тесное общение помогло Бену изучить своих будущих помощников, их личные и деловые качества. «Прежде всего, — характеризовал он супругов, — Питер и Хелен серьезно и добро совестно подходят к изучению материала и выполнению заданий. По своей натуре Питер очень педантичен. Он стремится вникать в мельчайшие, зачастую ненужные подробности. Новый материал осваивает медленно, однако запоминает твердо. Для него характерно тщательное обдумывание своих высказываний и поступков.

Хелен по своему характеру и темпераменту полная противоположность Питера. У нее быстрая реакция, она легко схватывает новый материал, но не любит вникать в мелочи. Хелен приветлива по натуре, легко сближается с людьми».

К ноябрю 1954 года подготовка Крогеров закончилась. Учитывая, что они в США были «засвечены», мы решили превратить их в новозеландцев, подданных британской короны. С этой целью подобрали для них документальные «корни», дававшие право на получение заграничных паспортов и беспрепятственный въезд в Англию. По легенде-биографии, в составлении которой участвовали сами Питер и Хелен, они должны были выступать как супруги, проживавшие за рубежом своей страны по общему семейному паспорту.

Чтобы провести операцию по выводу их на Альбион, в начале 1954 года я поехал с ними в Вену. Там супруги сняли дачный домик в Зиммеринге, окраинном районе австрийской столицы, связались с местным адвокатом и, заручившись его помощью, обратились по почте в новозеландское посольство в Париже с просьбой выдать им раздельные паспорта на основании имеющегося у них семейного. Вскоре два новеньких настоящих паспорта на имя Питера и Хелен Крогеров были у них в руках. Можно было смело выезжать в Англию. 3 декабря 1954 года они покинули Москву и, миновав несколько европейских государств, въехали в Англию. В Лондоне Питер избрал в качестве прикрытия занятие антиквара-букиниста. Хелен, естественно, была домашней хозяйкой. Вскоре лондонские книготорговцы познакомились с симпатичным новозеландцем, часто появлявшимся на аукционах редких книг.

После успешного оседания в Англии мы провели с Питером и Хелен встречу в Париже, куда они прибыли как туристы в феврале 1955 года. Им сообщили, что в дальнейшем они будут работать радистами и содержателями радиоквартиры вместе с кадровым разведчиком, создающим в Лондоне нелегальную резидентуру. Встретиться со своим руководителем супругам предстояло в Париже. Они еще не знали, что это будет хорошо известный им Бен, которого они ласково называли «Джонни». Нужно ли говорить, сколь радостной была эта встреча 30 марта 1955 года.

Первое время контакты Бена с Питером и Хелен ограничивались обоюдной визуальной проверкой, пока шло создание радиоквартиры. Вскоре они приобрели подходящий дом в двух километрах от штаба американских ВВС в Англии. Круглосуточная работа операторов этого штаба на длинных и коротких волнах впоследствии надежно маскировала передачи быстродействующей рации резидентуры.

Бен и Питер в доме оборудовали надежную радиоквартиру для работы на портативной рации, передававшей депеши со скоростью до 600 слов в секунду. В течение ряда лет с ее помощью успешно поддерживалась устойчивая двусторонняя связь с Центром. Бен подучил возможность использовать два опорных пункта: у себя дома около Нилжент-парка и на квартире Крогеров.

Кроме обеспечения связи Питер и Хелен обрабатывали разведывательные материалы, добываемые в большом количестве Беном через своих агентов.

Вот что писал Бен в Центр о Крогерах: «Это люди, безусловно преданные нам, идейно и морально устойчивые во всех отношениях. Опыт разведывательной работы у них большой, они могут самостоятельно работать». И далее: «Сотрудники Центра безусловно понимают, что в идейном и духовном отношениях разведчики-нелегалы, несмотря на наличие сотен знакомых и на то, что они живут в больших городах, где жизнь бьет ключом, чувствуют себя одинокими и, конечно, тоскуют, скучают. Лично мне было бы гораздо труднее переносить все эти трудности, если бы мы с Крогерами не оказывали друг другу такой моральной, дружеской поддержки, если бы не было рядом со мною людей, с которыми можно обсудить, скажем, новости из Советского Союза, политические и экономические перемены в стране, мире и поговорить о семье, своих близких, доме».

Читая этот «неслужебный» фрагмент из делового письма Бена, я хорошо понимал резидента, так как часто задумывался над тем, как неимоверно тяжела нашему человеку, решившему стать разведчиком-нелегалом, роль, которую он должен все время играть за кордоном, играть без перерыва, без возможности расслабиться хотя бы на минуту.

Ведь не случайно прославленный мастер шпионского жанра в литературе, английский писатель Ле Каррэ, сам в прошлом разведчик, в романе «Шпион, который вернулся с холода» хотя и уподобляет нелегала профессиональному лицедею, но считает, что актеру все-таки живется легче. Очень верное наблюдение! Оговорюсь, правда, что Ле Каррэ заблуждался, когда считал, что главными стимулами для сотрудников разведки являются не идейные убеждения и патриотизм, а прежде всего деньги, карьеризм и личные амбиции. История нашей службы свидетельствует: у нас эти побудительные мотивы не главные для подавляющего большинства разведчиков-нелегалов, в том числе и для агентов-иностранцев. Напротив, мой пятидесятилетний опыт работы в разведке убеждает, что всегда, когда у человека на передний план выходит меркантилизм и карьеризм, разведчик становится ненадежным. Это подтверждают и те случаи предательства, с которыми мне пришлось столкнуться.

Питер и Хелен исправно выполняли обязанности радистов и содержателей радиоквартиры. Они оказали большую помощь Бену в получении и обработке разведывательных материалов, количество которых все время возрастало.

Бен. В начале 1951 года я встретился с новым кандидатом на службу в нелегальной разведке. Это был симпатичный молодой человек, жгучий брюнет с подвижным лицом и живыми темны ми глазами. Они, казалось, постоянно искрились в улыбке.

— Конон Трофимович Молодый, — представился он и добавил: — Есть желание попробовать свои силы на вашем труд ном поприще.

Ему было 28 лет. Он заканчивал Академию внешней торговли, куда поступил после демобилизации из армии. Всю Великую Отечественную войну Конон Трофимович находился в действующей армии, служил в артиллерийской разведке.

Мы проявили интерес к нему в связи с его совершенным знанием английского языка и некоторым опытом жизни в США. Он провел там свои первые школьные годы у родной тетки, взявшей его на воспитание. В двенадцать лет Молодый вернулся в родной дом. За почти семилетний период обучения в американской школе он приобрел те глубокие знания языка, которые так необходимы каждому разведчику-нелегалу, если он выдает себя за англосакса.

Разговор с ним как-то сразу заинтересовал меня. В моей памяти всплыл образ Нормана Михайловича Бородина, с которым я познакомился еще в 1938 году. В детстве он тоже находился в США с родителями, а его знания языка и американского образа жизни позволили впоследствии успешно работать в нелегальной резидентуре Ахмерова.

В нашей службе К.Т.Молодый получил оперативный псевдоним Бен. Я часто встречался с ним и всякий раз отмечал быстрый прогресс в том, как он осваивал основы разведывательного мастерства. С ним легко было работать. У него всегда было хорошее настроение, ко всему он относился со здоровым юмором.

К 1954 году Бен был готов к выезду за кордон, уверенно ориентировался в разработанной вместе с ним легенде-биографии: под видом канадца он должен был осесть в Англии. Для легализации его сначала направили в Канаду. Оттуда он собирался перебраться в Англию уже с настоящими документами человека, родившегося в Канаде. Этот этап молодой разведчик прошел успешно и в 1955 году оказался на берегах Темзы. Оформление постоянного жительства прошло благополучно. Он занялся бизнесом, создал фирму по продаже и обслуживанию игральных аппаратов. Это было удачное прикрытие для разведывательной деятельности и легализации средств, получаемых из Центра.

Подробности главных разведывательных операций Бена в Англии я вынужден оставить, как говорится, за кадром, так как английской контрразведке даже после ареста и суда над ним об этих операциях не удалось ничего узнать. Исключение составляет дело двух провалившихся агентов — Хаутона и Джи, потащивших за собой Бена, а также Крогеров.

Потеря Бена и его верных помощников была для нас очень чувствительной. Известным утешением послужил тот факт, что разведывательное мастерство Бена, его мужество и стойкость обеспечили сохранение большей части резидентуры. Это позволило нам в дальнейшем успешно выполнять в Англии важные задачи.

Что же произошло? Как удалось английской контрразведке выйти на Бена и его сотрудников?

Резидентура за пять лет деятельности вплоть до конца 1960 года добыла большое количество важных секретных материалов, получивших в Центре и в научных кругах нашей страны высокую оценку. Положение Бена было весьма надежным, и, привыкнув к своим успехам, он, видимо, несколько ослабил бдительность, в частности, в общении с Крогерами, обосновавшимися прочно и действовавшими в высшей степени осмотрительно.

Но в свое время Хаутон был завербован внешней разведкой в Варшаве. Так как происходило это на территории дружественной страны, наши люди прибегли к небольшой технической помощи польских коллег. Тогда Хаутон служил в военно-морском атташате британского посольства в Польше. Вот эта техническая помощь и сыграла впоследствии роковую роль. В конце 1958 года, как стало известно позже, начальник отдела оперативной техники польских органов безопасности полковник Голеневский, имевший некоторое отношение к операции по вербовке Хаутона, встал на путь измены. По собственной инициативе он установил контакт с ЦРУ и сотрудничал с ним под кличкой «Снайпер». Голеневский не замедлил сообщить американцам известные ему сведения о Хаутоне, правда, изменник переврал его фамилию, но указал, что этот человек служит в военно-морских силах Англии. Американцы информировали британскую контрразведку, которая быстро установила Хаутона и взяла его под наблюдение. Вскоре англичанам удалось выйти на любовницу Хаутона, сотрудницу архива военно-морской базы в Портлен де Джи. Как позже убедились контрразведчики, она была основным источником информации, которую Хаутон передавал нашей внешней разведке.

К середине 1960 года английские «охотники за шпионами» зафиксировали одну встречу Джи с Беном, когда та передавала очередной пакет с документами. К концу года англичане смогли установить и Крогеров: Бен однажды воспользовался их автомашиной. Однако все усилия контрразведки выявить других агентов Бена успехом не увенчались.

7 января 1961 года у вокзала Ватерлоо в Лондоне контрразведка захватила Бена, Джи и Хаутона в момент, когда Джи передавала резиденту свою хозяйственную сумку, в которой находились секретные материалы. В тот же день были задержаны и Крогеры. При обыске в их доме контрразведчики обнаружили рацию, специальную фотоаппаратуру и документы из английского военно-морского ведомства, которые Бен не успел отправить в Центр.

Бен, Питер и Хелен во время следствия и на суде держались стойко и построили свою защиту очень умно. В своих мемуарах тогдашний руководитель британской контрразведки Райт засвидетельствовал, в частности, что Бен вел себя исключительно мужественно. Он стремился взять всю вину на себя, утверждая, что Крогеры ничего не знали о его разведывательной деятельности.

Хочу также привести отзыв Джорджа Блейка, который, отбывая свой срок заключения, одно время находился в одной тюрьме с Беном: «Гордон Лонсдейл нес свой крест с несгибаемой стойкостью и неизменно пребывал в хорошем настроении». Блейк вспомнил об одном разговоре, происходившем за несколько дней до того, как Бена внезапно перевели в другую тюрьму.

— Ну, что же, — сказал Бен Блейку в своей оптимистической манере, — я не знаю, что произойдет, но в одном уверен: мы с вами будем в Москве на большом параде в день пятидесятой годовщины Октябрьской революции.

Это звучало фантастично, ведь они только что начинали отбывать длительные сроки тюремного заключения.

— Но оказалось, — подчеркнул Блейк, — Лонсдейл был прав. И в самом деле, пятидесятилетие Октября Бен и Блейк встретили в советской столице. Бена в 1964 году обменяли на осужденного у нас английского агента Винна. А Блейк через два года совершил удачный побег из тюрьмы Уормвуд-Скрабс в Лондоне.

Крогеры не выдали противнику никаких секретов. Воспользовавшись краткой встречей во время предварительного слушания дела у судьи, Бен произнес запомнившуюся Крогерам фразу: «Будем помнить Абеля и следовать его примеру». Этой фразой Бен подсказал своим помощникам линию поведения. Крогеры полностью отрицали свою причастность к делам Бена. Несмотря на изнурительные допросы, они решительно отметали утверждение, будто им принадлежали предметы шпионского обихода, найденные в их доме. Питер и Хелен отказывались дать отпечатки пальцев. Силой их заставили это сделать. В результате американское происхождение супругов было установлено с помощью ФБР. Это обстоятельство в дальнейшем значительно осложнило их освобождение.

Открытый судебный процесс, получивший впоследствии название «портлендское дело», по месту службы Хаутона и Джи, начался 13 марта 1961 года в знаменитом Олд Бейли — уголовном суде высшей инстанции.

На седьмой день процесса Бен сделал заявление, в котором всю вину взял на себя, всячески стремясь доказать, что Питер и Хелен ни в чем не виноваты.

— Я считаю нужным сделать это заявление, — сказал он, — так как не хочу, чтобы Крогеры пострадали из-за меня. Это я оставил свои вещи в их доме.

Я знаю Крогеров с 1955 года. Вскоре я стал их близким другом и в течение последних двух или трех лет часто бывал у них. Когда супруги уезжали, они оставляли мне ключи от своего дома и просили бывать там, поскольку у них были старинные книги и антикварные предметы, имевшие большую ценность. Я жил в гостинице, номер там был тесный, и мне пришлось часть своих вещей хранить в доме Крогеров.

Однажды в отсутствие хозяев я оборудовал в подвале дома тайник, обнаруженный при обыске. В нем я спрятал радиопередатчик и другие предметы. Я прекрасно понимал, что если тайник и его содержимое будут обнаружены, у моих друзей возникнут большие неприятности. Поэтому я решил добыть для них фальшивые паспорта, которые они могли бы использовать, чтобы в случае необходимости бежать из Англии…

Последняя фраза относилась к обнаруженным контрразведкой запасным документам Крогеров, изготовленным для них в Центре.

Несмотря на заявление Бена и категоричное отрицание Крогерами выдвинутых против них обвинений, суд приговорил их к тюремному заключению. Этому, конечно, способствовало то, что ФБР передало англичанам доказательства, что на самом деле подсудимые являются американскими гражданами, которых власти давно разыскивают по подозрению в шпионской деятельности против США.

Однако все попытки служителей Фемиды доказать вину Бена и Крогеров в шпионаже не имели успеха, так как ни контрразведка, ни суд не смогли доказать факта передачи подсудимыми секретной информации какому-либо иностранному государству. Их судили «за заговор с целью совершения шпионажа» и тем не менее приговорили к наказанию, превышавшему даже сроки, назначаемые в Англии за шпионаж: Бена — к двадцати пяти годам каторжной тюрьмы, Крогеров — к двадцати.

Приговор они выслушали спокойно. В тюрьме их несколько раз пытались склонить к сотрудничеству с английскими спецслужбами, соблазняя сокращением сроков наказания и другими посулами, но все безрезультатно.

Интересны некоторые подробности, связанные с делом Лонсдейла и Крогеров, полученные из английских источников. Так, известный журналист Чепмен Пинчер в книге «Их ремесло — предательство» пишет, что только с помощью двух своих агентов, впоследствии выявленных британской контрразведкой (речь идет о Хаутоне и Джи), русские получили важные данные о подводных лодках типа «Дредноут». Другую агентуру английским охотникам за шпионами выявить не удалось. Вообще-то они собирались вести наблюдение за Беном еще три месяца, но им пришлось поторопиться, так как Голеневский, испугавшись разоблачения, 5 января 1961 года бежал из Польши. Опасаясь, что мы сможем предупредить Бена, английские контрразведчики решили срочно арестовать и Крогеров. Впоследствии Скотленд-Ярд сетовал, что информация об этом слишком быстро просочилась в печать, из-за чего «Бог знает сколько участников советской агентурной сети смогли беспрепятственно бежать из Англии». Теперь можно сказать, что благодаря стойкости и находчивости Бена многие наши ценные агенты в Англии уцелели и спустя некоторое время смогли возобновить там свою деятельность. Это, в частности, подтвердил, как пишет Пинчер, «один из советских перебежчиков к англичанам», сообщивший, что Лонсдейла сменил другой разведчик-нелегал, которого контрразведчики так и не сумели раскрыть.

Более того, как свидетельствует Райт, ЦРУ заподозрило, что Голеневский — агент КГБ, которого русские перевербовали незадолго до его бегства из Польши. Вероятно, это явилось одной из причин, что тот помешался. Он стал выдавать себя за одного из наследников дома Романовых и отказывался от бесед с американскими контрразведчиками, требуя, чтобы ему предоставили возможность иметь дело только с президентом США.

Ожидая появления Бена на месте встречи с Джи, английские оперативники в разговоре между собой, по словам Райта, комментировали это дело в уважительном для нашего разведчика духе. Они высказывали мнение, что он — не чета Хаутону, которого они считали обыкновенным предателем, и делал свое дело так же, как они, офицеры контрразведки, выполняют свое. Они понимали, что он добровольно избрал свой путь, хотя мог бы быть легальным разведчиком, но пошел на риск нелегальной работы, прекрасно сознавая, чем это может грозить ему.

Следуя принципиальной установке не оставлять в беде своих кадровых сотрудников и агентов-иностранцев, наша служба проводила активные мероприятия по освобождению Абеля, осужденного в США в 1957 году, а затем и Лонсдейла с Крогерами. Этим участком ведал начальник отдела обеспечения безопасности разведывательной работы нелегального управления полковник Д.П.Тарасов, опытный оперативный работник, успешно освоивший специфику разведки в особых условиях.

К 1962 году были созданы предпосылки для вызволения Абеля, и в том же году его успешно обменяли на осужденного в СССР пилота самолета-шпиона «У-2» Френсиса Пауэрса. Нет смысла описывать, как проходила эта операция, поскольку о ней подробно писали в мировой печати.

В 1964 году удалось освободить и Бена. Его обменяли на осужденного у нас английского агента Гревилла Винна, проходившего по нашумевшему делу изменника полковника Пеньковского, сотрудника ГРУ Генштаба, ставшего английским, а затем и американским шпионом. Бену вместо отмеренных ему судом двадцати пяти лет пришлось отсидеть в английской тюрьме три года с небольшим.

Сложнее складывалось дело с освобождением Крогеров. Американцы требовали, чтобы английские власти передали их в руки ФБР. Но последним было выгоднее держать их у себя, чтобы обменять на кого-либо из своих ценных агентов, которые провалятся в СССР. Такая оказия случилась лишь в 1969 году.

Вот как описывали свое освобождение Питер и Хелен.