Общий враг

– А кто их убил?

– Ну а я-то откуда знаю? – Бойченко ответил на вопрос девушки чуть более нервно, чем должен был. Сдерживаемое раздражение рвалось наружу.

– Так, нам чай вообще принесут или нет? Похоже, они тут не торопятся… – Бойченко с силой ткнул кнопку вызова стюардессы.

От Курочкиной не скрылась перемена настроения собеседника, и она решила не приставать к нему с расспросами, укорив себя за излишнюю навязчивость. Но со временем, решила журналистка, все станет на свои места.

– Давно работаете на телевидении? – Павел обратился к соседу.

– Да уж лет двадцать… С хвостиком. Даже с хвостом. Во-о-от таким, – оператор продемонстрировал размеры «хвоста», – давно, одним словом.

– А этот, – Павел кивнул на затылок Бойченко, торчащий над спинкой кресла, – вы его знаете?

– Не, не знаю. Первый раз вижу.

– Как думаете… думаешь… На «ты»?

– Без проблем.

– Как думаешь, почему он так на мои слова отреагировал…

Леонид пожал плечами.

– В чем-то, Павел, его реакция мне понятна.

– В чем же?

– Ну, понимаешь, все-таки в Ираке сейчас война идет…

– И что?

– Ты когда-нибудь был в зоне боевых действий?

– Нет.

– Тогда ты не знаешь, что завидовать-то, в общем, там действительно, нечему и некому.

– А ты был?

– Был. Много раз.

– Снимал?

– Снимал.

– Понятно… Расскажешь?

– Ну а что рассказывать. Ты сам все видел, наверное. Репортажи смотришь в новостях? Вот, примерно так все. Не все, что показывали, мое, но все, что мое – показывали.

– А где работал?

– В Югославии был, в Чечне.

– Ну… и… как? Как это…

– Страшно.

– Так ведь вы репортеры, журналисты… Броники, каски, все такое…

Леонид повернулся и встретился глазами с Павлом. Выражение глаз было такое же, как и реплика Бойченко. Павел ощутил себя полным придурком.

– Павел, тебе сколько лет? Хотя, Цицерон однажды сказал: «Temeritas est florentis aetatis», что значит «Легкомысленность – свойство цветущего возраста»… Там страшно, понимаешь? До усрачки страшно… Иногда, – Леонид говорил тихо, глядя не перед собой, а куда-то в себя, – диву даешься, что не свихнулся… «Nihil gravius audenti quam ignavo patiendum est!»[10] … Хотя у меня есть свой прием…

– Какой?

– В пятидесятых годах, если помнишь, были популярны такие большие машины – длинные, как корабли, «Кадиллаки»…

– Ага, было дело.

– Одного дядьку, спросили… Не помню, кто это был… Миллионер какой-то, что ли… В общем, он ездил только на таких машинах. Мол, почему вы так любите эти большие машины? Он ответил, что если попадаешь на такой машине в аварию, то она происходит где-то там, – Леонид махнул рукой вперед, как бы показывая длинный, с футбольное поле, капот роскошного лимузина.

Павел усмехнулся, представив себе такую картину.

– Так вот, – продолжил Леонид и в голосе его появились нотки горечи, – к тому, что я снимаю, я отношусь так же.

– В смысле?

– Если мне приходится работать там, где стреляют и я снимаю… – Леонид запнулся, – картинку… То я стараюсь думать, что это происходит не со мной, а где-то там. За объективом. Далеко. Понял?

– Понял… А латынь откуда?

– Филфак МГУ.

Сергей откинул спинку сиденья и закрыл глаза. Ишь ты… «Занимайся страной пребывания»… Вообще, эта Курочкина производит впечатление думающей… Но в Ирак поехала. Сама захотела. Смелая… Нет, все-таки глупая. И этот… Брат какого-то солдатика… Завидует он… Болван какой-то. Поперлись, блин, в пекло… Ладно. Они – часть легенды. Работе помешать не должны. Сообщив журналистке, что он, как «специалист по стране пребывания», будет обеспечивать их безопасность и осуществлять взаимодействие с местными, Бойченко ни на йоту не погрешил против истины. Он сказал правду. Но не всю. Он сдаст их «на руки» американцам и займется делом… Сергей немного корил себя за то, что не смог равнодушно воспринять реплику Нади о погибших дипломатах и ее вопрос о том, знал ли он их… Так… Все. Успокоились. Все идет нормально. А пока надо расслабиться.

Стюардесса принесла чай.

Москва. 6 июня 2006 года

Зазвонил телефон. Сначала Сергей ее не узнал. Машку Половцеву, Витькину жену. Но секундой позже осознание того, что с Виктором случилось что-то страшное, прорвалось сквозь истошное рыдание женщины.

– Я сейчас приеду… Никуда не уходи.

Как он добрался до дома друга, Бойченко не помнил. Одна мысль билась в голове, мысль, которую он уже не пытался отогнать, как в первый момент, – Витька Половцев, его друг, мертв.

– Витя три дня не звонил. Как уехал, а так каждый день… – Сергей сидел на диване рядом с Машей и судорожно пытался найти хоть какие-то слова утешения, а рассказ жены друга о том, что случилось, то и дело прерывался слезами, – А тут нет звонка и нет… Я не сильно волновалась, ну я же понимаю, работа у него там… сложная… Позвонила на третий день сама в посольство, а там сказали, что ничего сказать не могут, потому как не знают…

– С-с-с-суки… – со свистом выдавил из себя Бойченко…

– …А утром сегодня в новостях говорят, что в Багдаде погибли… несколько сотрудников российского посольства… Как раз три дня назад… Три дня молчали… Я как услышала, так все поняла сразу. А днем позвонили… с работы… тут… начальник… Сказал, что… – Маша закрыла лицо руками, не в силах справиться с эмоциями. – Я… Я не знаю, что делать… Сережа, я не знаю, что делать…

– Какой… Какой номер? Откуда звонили?

Маша махнула рукой на мобильник, лежащий на полу.

Сергей присел рядом с женщиной.

– Я посмотрю… – полувопросительным тоном произнес он, нажимая на кнопки аппарата, – так… журнал звонков, входящие… Этот? С «семь-три-ноль» с «пять-пять» на конце?

– Я не знаю…

Маша вытирала руками слезы, без остановки текущие из глаз, а потом, не в силах сдержаться, снова всхлипнула и обняла Сергея за плечи.

Сергей гладил ее по спине, стараясь успокоить, сам такой же потерянный и беспомощный. В другой руке он держал телефон. Смотрел на экран и запоминал номер того, кто сообщил жене друга, что она теперь – вдова.

Бойченко ходил по кухне, открывая дверцы шкафчиков в поисках аптечки. Он хотел налить Маше валерьянки. Наконец аптечка была найдена и в стеклянный стакан одна за одной упали три десятка капель. В тот момент, когда Сергей протянул лекарство Маше, зазвонила его трубка. Вытащив телефон из кармана (номер начинался на «семь-три-ноль», заканчивался на «пять-пять»), Бойченко даже немного оторопел, глядя на пиликающий в ладони телефон. Маша, подняв красные заплаканные глаза, удивленно смотрела на Сергея, не понимая, почему тот не отвечает на звонок. Телефон пропиликал, наверное раз десять, и умолкать не собирался. Звонивший, похоже, был уверен в том, что Сергей, в конце концов, снимет трубку. Так и произошло.

– Да… – телефон прижат к уху.

– Сергей Дмитриевич… – спросил на том конце сухой мужской голос. Собеседник вряд ли сомневался в том, что к трубке подойдет кто-то другой. Уточнение было формальным.

– Да.

– Нам надо поговорить.

В круге света, отбрасываемом настольной лампой с зеленым абажуром, были видны только руки собеседника. Остальное скрыто тенью – отчетливо был виден силуэт на фоне тяжелой портьеры, сквозь которую все-таки пробивался свет из-за окна – на улице светило яркое солнце. Большой лакированный стол… Мебель… Набор письменных принадлежностей… Все выглядело довольно просто, но Бойченко не сомневался, что такая «простота» – это так, для отвода неопытных глаз. Руки собеседника тоже были не из простых. Угадывалось внимание к ним хозяина. Раз в неделю маникюр, массажи, ванночки, кремы и прочие лосьоны… Из-под рукава пиджака, тоже, надо сказать, купленного не на «Черкизоне», осторожно выглядывал край корпуса часов. Золотых. Бойченко невольно взглянул на свои руки. Сбитые костяшки, куча мелких шрамов и порезов. Какие-то из них Сергей помнил, какие-то уже стерлись из памяти, но остались на ладонях – как напоминание о дорогах, которые он уже прошел, о дорогах, сложившихся в его собственную линию жизни.

Пауза затянулась. Бойченко сидел на стуле, услужливо выдвинутом помощником или ассистентом, или, хрен его знает, референтом этого, главного, сидящего напротив.

Помощник забрал Бойченко в месте, которое назвали по телефону, и привез к неприметному зданию, находящемуся где-то во дворах старого Арбата. Потом был долгий поход по пустым коридорам, по лестнице вверх, по лестнице вниз, кодовый замок на панели, еще один длинный коридор и вот – кабинет с сидящим за столом неизвестным.

Бойченко разглядывал утопающий в тени кабинет, в который его привели и молчал. Сергей решил, что раз его позвали, то пусть сами первые и начинают. Сам-то он всегда успеет задать нужные ему вопросы. Но и сидящий по ту сторону стола не торопился. Перелистывал и перекладывал три или четыре листа, лежавших перед ним… Сергей был прав – первым тишину нарушил хозяин кабинета. Голос был немного скрипучим.

– Чай, кофе?

– Потанцуем…

– Ну ладно… Нет так нет… Меня зовут… э-э-э… Николай Степанович. Фамилия моя тебе ни к чему, звание тоже. У меня… У нас, – мужчина запнулся на полсекунды, – к тебе вопрос.

Бойченко молчал и смотрел туда, где у наблюдаемого им силуэта должны были быть глаза.

– И вы думаете, что я на него отвечу?

– Думаю, да… Полковник. Ответите.

– Полковник?

– Если ответите.

Сергею показалось, что он увидел некое подобие ухмылки.

– А вы ответите на мой вопрос?

Зашелестели документы. Ухоженные руки с ухоженными ногтями тасовали листы бумаги.

– Я догадываюсь, о чем вы хотите спросить, Сергей Дмитриевич. И мне кажется, что вы получите ответ даже раньше, чем спросите.

– Откуда такая уверенность, Николай Степанович?

– Ответ, который вам нужен, отчасти содержится в вопросе, который я вам задам…

– Ну так задавайте, чего тянете…

– Сколько… э-э-э… «изделий» вы уничтожили в Ираке в 1991 году?

Вот оно… Как ни хотел он убежать от прошлого, оно все-таки его догнало. Обстоятельства операции всплыли в памяти моментально, будто дожидались этого мгновения за ближайшим углом.

– Шесть.

– Уверены?

Вопрос Бойченко не понравился. Очень не понравился. Непонятно было только, чем больше – демонстрацией плохо скрываемого недоверия в том, что задание было выполнено, или… существованием гипотетической возможности того, что они действительно что-то не доделали… В голове моментально всплыл последний разговор с Витькой.

– Вы были командиром группы? – собеседник решил не ждать ответа на свой вопрос и задал следующий.

Холодный водоворот начал было затягивать Сергея, но тот усилием воли прогнал наваждение, вынырнув на поверхность. Сердце бухало как паровой молот, но внешне Сергей ничем не выдавал своего волнения…

– Послушайте, Николай… как вас там… Вы все прекрасно знаете, похоже, и без моих ответов. Что вам надо? Я привык задавать прямые вопросы и получать прямые ответы. И от вас хочу того же самого, ясно? Что вам от меня надо, черт побери?

– Спокойно, Бойченко… – голос собеседника мгновенно покрылся стальным панцирем, – спокойно… Да, я знаю. Знаю даже больше, чем вы себе представляете. И именно этот факт дает мне полное право задавать вам любые вопросы, ясно?

Бойченко смотрел на него исподлобья.

– Вижу, что ясно, – хозяин сменил гнев на милость, – но… я не услышал ответ на мой последний вопрос: вы были командиром группы?

– Да. Я. Был. Командиром. Группы.

– Вы были единственным, кто остался в живых?

«Чтоб тебя, скотина…»

– Да. Вся моя группа была уничтожена. Нас предали.

– Стоп, стоп, стоп, Сергей Дмитриевич. Притормозите. Не будем торопиться. Факты, которыми мы располагаем, позволяют только лишь предполагать… Да и разговор наш не об этом. И мы не хотели бы ворошить прошлое, но приходится. Работа такая. Что вы скажете, Бойченко, если мы предложим вам снова съездить в Ирак?

– Кто это – «мы»?

Пауза.

– Государство.

– Знаете, что я вам скажу? Кончайте трепаться, генерал… или кто вы там по званию, я не знаю… Для чего мне возвращаться в Ирак? Ради кого?

– Вы служили в армии. Вы служили своей стране. Вы служили своему народу. Вы же настоящий патриот! Лично я в этом не сомневаюсь…

Бойченко слушал своего собеседника вполуха, немного прикрыв глаза. А представившийся Николаем Степановичем продолжал:

– Вы очень много сделали для своей Родины. И все мы… – мужчина обвел руками кабинет, – в огромном долгу перед тобой, сынок… А сейчас такой момент, когда только настоящий патриот может…

– Только не называйте меня «сынком», хорошо? Вы мне не папочка… И не надо мне втирать про огромные долги и прочую белиберду. Мне не восемнадцать лет… Я уже навоевался – во! – Бойченко провел ладонью по горлу, – хватит. Моя последняя командировка в Ирак сделала вдовами семь женщин. Четверых детишек без отцов оставила. Да, был приказ. Приказ вот этого вот государства, – Сергей ткнул пальцем в полированный стол. – И выполнял его я и мои парни. И они все погибли. Государству было насрать. У них даже могил настоящих нет. А как, скажите мне, погиб Витька-Полтава, а? Ему вы тоже про идеалы говорили? Про долг и патриотизм втирали, да? Может, вы его жене про патриотизм расскажете? А? Как и ради чего погиб Виктор? Я вас спрашиваю!

– Так! Заканчиваем лирику и утираем розовые сопли! Твой друг Половцев был настоящим солдатом. Приказов не обсуждал и вопросов лишних не задавал. И не надо на меня так смотреть!

Николай Степанович хлопнул ладонью по столу. На глянцевой поверхности стола появился и начал медленно исчезать отпечаток широкой ладони. Через секунду он исчез совсем.

– Мы тут не в бирюльки играем, ясно тебе? Витя погиб, потому как выполнял государственное задание! Доделывал твою работу, между прочим!

– Что-о-о?! Какую такую «мою работу»? – Бойченко аж приподнялся со стула.

– Сядь… – махнул на него рукой Николай Степанович. – Он искал заряд, который не был уничтожен вашей группой.

Бойченко решил, что ослышался. Полтава был прав, но как он мог тогда в это поверить?!

– Последний? Последний заряд?! Что за бред? Моя группа уничтожила все шесть ядерных зарядов. Я в этом абсолютно уверен и готов поспорить, что все шесть «изделий» до сих пор находятся во взорванной нами шахте…

– Не кипятись, Сергей. Все и так… Довольно хреново. Я расскажу тебе все, что знаю, все, что мне самому известно. А ты уже сам думай… Ты знаешь, почему американцы вторглись в Ирак?

– Я не смотрю телевизор.

Николай Степанович криво усмехнулся.

– Ладно… Они вторглись в Ирак во второй раз из-за того, что узнали о том, что у Саддама есть ядерное оружие.

– У Саддама не было ядерного оружия. Уже не было. Они вторглись в Ирак из-за нефти.

– Ну вот, а говорил, что телевизор не смотришь. Значит, слушай, что было на самом деле. В начале девяностых Союз под большим-большим секретом дает Хусейну несколько зарядов. Зачем, для чего – не наше дело. Продали и продали. Поначалу все идет гладко, но потом Хусейн рехнулся и решил, что он теперь может делать все, что хочет. Вторгается в Кувейт. Коалиционные силы отбивают Кувейт, но мы опасаемся, что Саддам может применить ядерное оружие, и посылаем в Ирак твою команду… Если бы Хусейн взорвал хоть один заряд, то нашей стране пришлось бы очень худо… Может быть, даже война. Но вы уничтожаете заряды – и все замечательно. Но спустя несколько лет начинается вторая заваруха. Предлог – наличие у Саддама оружия массового поражения. Мы не беспокоимся, так как уверены, что зарядов в Ираке нет, но совершенно неожиданно из нескольких независимых источников получаем информацию, что все-таки есть. Начинаем перепроверять и узнаем, что Саддам… Ну не сам, конечно, а один из его сыновей, Удэй, успел перетащить один заряд не куда-нибудь, а прямо в Багдад. Действия коалиции во второй войне были очень эффективны – Хусейн не успел воспользоваться зарядом. Но пока бомба лежит в Багдаде, остается большой риск ее обнаружения. И нам неважно, кто ее найдет. Все будут счастливы получить такой козырь, что местные, что американцы. Россия… Россия будет в международной изоляции, если не станет жертвой военной агрессии со стороны НАТО. В общем, как только мы убедились в том, что заряд – не блеф, не ошибка, встала задача найти его, не привлекая внимания враждующих сторон. После этого заряд надлежало вывезти или уничтожить. В зависимости от ситуации. Именно это задание и получил Половцев. Он его почти выполнил – нашел место, где лежит твоя бомба, Сережа.

Бойченко рассмеялся, но смех получился каким-то мертвым, ледяным.

– Я, конечно, догадывался, что мои парни погибли, разгребая ваше дерьмо… И только что узнал, что Витя погиб, продолжая разгребать ваше дерьмо… А теперь вы предлагаете мне снова взять в руки лопату и продолжить разгребать все то же ваше вонючее дерьмо под аккомпанемент пламенных речей о Родине и патриотизме?

– Вы не понимаете…

– Не-е-е… Я все прекрасно понимаю. «Это будет катастрофа для нас всех…» Для вас, – Бойченко ткнул пальцем в собеседника так, что тот, находясь от Сергея в трех метрах, вздрогнул, – это будет катастрофа. Для вас. Для тех, кто это все устроил. Плевать вам на страну. Если это дерьмо вылезет наружу, то всех, конечно, здорово забрызгает. Но мы переживем как-нибудь. А вы – захлебнетесь. Я ваше дерьмо убирать не намерен. Сами давайте. Ищите другого терминатора. Где этот ваш… лакей? – Бойченко встал, твердо намереваясь выйти. – Пусть покажет, как отсюда выйти.

– Сергей… – Николай Степанович резво вскочил со своего места.

– Да не боись. Я никому не скажу. Я умею хранить секреты, генерал…

Хозяин кабинета взял один лист из тех, что лежали перед ним и резким движением руки толкнул его по гладкой столешнице в сторону Бойченко. Лихо загнув передний край, лист подлетел к адресату.

– Посмотри-ка вот сюда…

Сергей остановил лист прямо перед собой и взглянул на документ. Это была фотография. Черно-белая. Довольно низкого качества. Человека, изображенного на ней, снимали второпях, с неудобного ракурса, при неудачном освещении… Но Бойченко мгновенно узнал его. Узнал даже не за секунду, а за неподдающиеся исчислению сотые, если не тысячные, ее доли. И все его старые шрамы отозвались в этот момент короткой, как выстрел, вспышкой боли.

– Ты спрашивал, как погиб Виктор… Вот этот человек, – Николай Степанович говорил тихо, но каждое слово, им произнесенное, отдавалось колоколом в голове Бойченко, – 3 июня расстрелял твоего друга и всех, кто находился вместе с ним в машине. Они не доехали до посольства совсем немного.

– Я поеду, – коротко ответил Сергей.

– Я не сомневался, – поставил точку хозяин кабинета, – В Багдад едет российская съемочная группа, ты работаешь с ними как специалист по стране пребывания. Инструкции получишь на месте.

Багдад. Раннее утро. 21 июня 2006 года

– Я поеду…

– Что?

Сергей оторвался от своих мыслей. Они уже второй час сидели в одном из залов багдадского аэропорта в ожидании машины из консульства. Группу должны были встретить сразу, но, похоже, что-то задержало российского чиновника, ответственного за встречу и размещение телевизионщиков. Одно радовало – о том, что в Ирак приехала съемочная группа российского телевидения, местные власти были предупреждены, и обошлось без сюрпризов, на которые, традиционно богаты мероприятия, подобные этому. Четверку россиян проводили в отдельный зал и даже выставили пост охраны.

– Ты сказал «я поеду», – Надя сидела, откинувшись на спинку не очень мягкой скамьи и положив ноги на сумку, брошенную перед ней на пол.

– Да это я так… Вспомилось… Кое-что… – немного помолчав, ответил Сергей и сильно потер ладонями лицо, – задремал… Приснилось. Где же наши встречающие? Где их иракские черти носят?

– Приедут. Никуда не денутся, – пожала плечами Курочкина.

Многочасовой перелет и отупляющая духота лишили девушку сил. Она уже не пыталась руководить всеми, включая персонал аэропорта, а сидела, устало развалившись на скамье, то и дело прикладываясь к бутылке с водой.

Бойченко обвел взглядом зал. Практически пустое, а оттого – гулкое помещение освещалось лампами дневного света. Некоторые лампы горели, некоторые нет. Три лампы, висящие в разных концах зала, мигали, издавая щелчки и треск, будто разговаривали друг с дружкой. Как говорливые тетки, неожиданно встретившиеся на улице и принявшиеся рассказывать друг дружке последние сплетни и слухи, то и дело перебивая друг друга, но ничуть этим не смущаясь. Легкий сквозняк покачивал подвесы и этим самым усиливал впечатление. Соседние лампы были похожи на молчащих зевак, качающих головами в ответ на услышанное. Тот же ветерок перекатывал по гладкому гранитному полу легкий мусор и песок. На противоположной стене был выложен огромный мозаичный портрет Саддама Хусейна, метра три в ширину и метров пять, не меньше, в высоту. Большинство мелких пластинок, из которых была создана мозаика, обвалились, и, скорее всего, были растащены на сувениры. На месте правой щеки диктатора зияла дыра – не менее пятидесяти сантиметров в диаметре, как определил Бойченко, а все «лицо» бывшего правителя страны было изъедено «оспинами» – следами пуль. Похоже, что портрет долго и с удовольствием расстреливали. Но один уцелевший глаз Саддама все еще глядел на мир зорко и с хитрым прищуром.

Большие окна были плотно заделаны толстыми фанерными листами, так что утренний свет проникал в зал только через дыру в стене и через небольшие отверстия в верхней части забитых окон.

– Где же эта чертова машина? – Бойченко встал со скамьи и потянулся, разгоняя начавшую одолевать его дремоту.

Возле входа в зал стоял иракский военный. Смуглый, худощавый мужичок в синем камуфляже не по размеру и, казавшейся огромной на его маленькой голове, каске. Иракец внимательно следил за гостями страны, держа в руках калашников. Разгрузочный жилет, надетый на броник, топорщился карманами. А за спиной охранника, в следующем зале, кипела жизнь, если, конечно, это можно было называть жизнью. Аэропорт представлял собой хорошо охранямую снаружи и еще более охраняемую внутри военную базу. Ходили туда-сюда бесчисленные толпы солдат американской армии, все, как один, похожие в своих «обвесах» на ходячие склады боеприпасов. Попадались военные в форме других стран, входящих в коалицию. Деловито сновали небольшие и шустрые электрокары, перевозящие грузы. Иногда кто-нибудь из американских военнослужащих или иракских работников подходил к дверям зала, в котором репортеры ждали консульского представителя и интересовались у сторожа личностями прибывших. До сидящей в полудреме Нади иногда долетали английские или иракские слова, когда их охранник объяснял, что сидящие в зале ожидания люди – это русские журналисты.

Несмотря на ранний час, аэропорт жил насыщенной жизнью. За стенами то и дело слышался гул авиационных двигателей, со свистящим клекотом где-то над головой проносились вертолеты. Бойченко, автоматически определявший их тип и назначение – транспортный или боевой, уже не считал их, бросил на втором десятке. Когда вертолеты пролетали близко, фанерные листы, закрывающие или, скорее, замещающие стекло окон, начинали дрожать. В дыру, что зияла в мозаике, задувало пыль. Сергей вслушивался в доносящиеся снаружи звуки и ловил себя на странном ощущении – он то ли ждал услышать, то ли боялся… Выстрелов. Стрельбы. Взрывов. Криков. Команд. Но все было тихо. О выстрелах напоминал только улыбающийся одним глазом портрет.

– Леонид, а Надя – она… всегда такая… Командующая всеми и вся? – Павел бродил по залу вместе с оператором, держа в руках фотоаппарат, и периодически прикладывался к видоискателю.

– Как ты сказал? – Леонид оглянулся на расположившуюся на скамье девушку, – командующая? Нет, не всегда. Это она молодая еще. Это ее первый большой проект. Волнуется. Переживает. Она эту идею давно пробивала, но все время ей отказывали.

– Первый? И сразу в Ирак? Круто…

– Parit patientia palmam…[11]

Павел прицелился и нажал на кнопку. Фотоаппарат едва слышно щелкнул. Ленивые волны бледно-желтой пыли, кружились в полосе света, бьющей, словно из прожектора, из дыры в портрете Саддама.

Над зданием пролетел вертолет. Павел поднял взгляд на потолок, будто бы хотел сквозь бетонные перекрытия увидеть винтокрылую машину.

– Вот зараза-то… – Леонид провел ладонью по одному из пустующих сидений, а потом стряхнул с пальцев собранную пыль, – вот зараза…

Павел вопросительно посмотрел на товарища.

– Смотри… Она такая мелкая, что боюсь, механику сразу забьет. Эх… Надо было гермобоксы взять!

– Пыленепробиваемые жилеты? Все так плохо?

– Нет, не думаю, что пару дней, эта наждачка испортит нам технику, но… Просто… Будем аккуратнее.

– И что с этим нашим проектом-то?

– Ну как что… Она сама удивилась. Вдруг вызывает шеф и говорит, так мол и так, руки в ноги, бери Леню, то есть – меня, и вперед. Поэтому времени на подготовку особенно и не было. Две недели для подготовки такой командировки – не срок.

– Ну, я считаю, что экспромт – это тоже хорошо.

– Лучший экспромт, – Леонид назидательно поднял указательный палец, – это тщательно подготовленный экспромт…

С этими словами оператор принялся выковыривать цветной камушек из портрета Хусейна.

– Ты что, Лень, это же культурное наследие! Ты натуральный варвар!

– Да брось… Саддам – «Caput lupinum…» – то есть «Волчья голова» или «Объявленный вне закона». Сувенир домой отвезу. Тебе отколупнуть?

– Давай. Штук десять. А я пойду там пофотографирую, – Павел неспешным шагом отправился в сторону дверей, возле которых томился от безделия иракский охранник.

– Варвар, – усмехнулся ему вслед Леонид, – а сам-то… «штук десять»… Варваром здесь кажусь я, ибо никто меня не понимает. Овидий.

– Могу ли я сделать снимок?

Когда Павел подошел к выходу из зала, он обратился с простым вопросом к автоматчику, надеясь, что тот знает английский. Для иллюстрации своего вопроса Павел поднял свой фотоаппарат на уровень лица и взглядом показал на дверь за спиной охранника.

Иракец что-то быстро ответил на своем родном языке. Что конкретно было сказано, Павел, конечно, не понял, но интонация была какая-то… разрешающая. И нисколько не сомневаясь в верности интерпретации слов солдата, шагнул мимо него и поднял фотоаппарат.

В ту же секунду дуло автомата ткнулось ему в живот. Иракский солдат «каркнул» что-то и сделал угрожающий выпад. Павел на секунду опешил, но толчок калашниковым» заставил его сделать шаг назад. Иракец показывал пальцем на фотоаппарат и говорил что-то резкое.

– Эй, ты чего? – Павел отвел в сторону руку с «Олимпусом», опасаясь, как бы охранник не достал аппарат, – я только пару снимков…

Ни о каких фотографиях речи уже не шло. Иракский военный, хоть и был ниже Павла на голову, но аргумент калибром в 7,62 мм придавал веса в споре. Иракец отогнал Павла от дверей, но не остановился на этом, а продолжил наступать, громко возмущаясь на своем языке. Тут уже сложно было ошибиться с переводом. Справа нарисовался Бойченко.

– Что произошло? – Сергей встал между иракцем и отступившим на пару шагов Павлом.

– Щелкнуть хотел… там… – Павел кивнул головой на соседний зал.

Иракский солдат в ответ выдал очередную тираду, сопроводив сказанное богатой мимикой. Мимикой и воплями, впрочем, его выступление не ограничилось – боец взял автомат на изготовку.

Бойченко это движение показалось не совсем уместным. Сергей увидел, что боец в синем камуфляже хочет передернуть затвор и в следующее мгновение переместился вплотную к иракцу с радушной улыбкой на лице и широко разведенными руками. Бойченко сказал что-то на арабском и закрыл иракца собой. А затем, пока тот не пришел в себя, быстро повернулся к стоящему, как столб, Павлу, сгреб его рукой за воротник рубашки и быстро потащил его за собой, подальше от дверей. За этой сценой, длившейся не более пяти секунд, с открытым ртом наблюдали Надя и Леонид. В руках у Леонида была камера.

– Ты…, – зашипел на Павла Бойченко, – Ты головой думаешь?

– Так я же ничего…

– Слушай сюда. Ты думаешь, тут в эти… в игры, что ли, играют? Ты не на войнушку приехал, а на войну. Усек? Он не нас охраняет, а от нас, разницу ощущаешь? Пока вот тут не висит твой ID, – Бойченко сильно ткнул пальцем грудь и Павел понял, что этот палец легко мог бы проткнуть насквозь справочник «Желтые страницы»…

– …ты не подчинился его приказу, – продолжал Сергей, – и он мог бы тебя тут положить. И был бы прав. А мы бы мгновенно сели в самолетик и улетели бы домой, ясно? А тебя запихнули бы в черный пакет и закопали бы где-нибудь там, – Бойченко махнул рукой куда-то в сторону, – и все. Ясно тебе? Сядь на скамейку. И сиди. Будешь делать так, как я тебе скажу, понял меня?

– Вообще-то… – Павел перевел дух, – вообще-то…

– Что?

– Я… Мы будем делать то, что мне… нам. Что нам скажет старший съемочной группы, – Павел кивнул в сторону Нади, – а ты наш… консультант… советник…

Желваки на лице Бойченко сплясали тарантеллу. Он медленно повернул голову и посмотрел на Курочкину. Затем перевел взгляд на оператора.

– Значит так… Объясняю последний раз, – Сергей говорил громко, чтобы все собравшиеся услышали его слова, – для всех тупых… Вы будете снимать свой «Сам себе режиссер» только если останетесь живы. А живы вы останетесь только потому, что будете делать… все будете делать, – Сергей еще раз обвел взглядом присутствующих, – …то, что я вам наконсультирую и насоветую. Понятно?

– Так точно, – поспешил ответить за всех Леонид и сел на скамью.

– Вот и ладушки. Вольно, разойдись. И камеру свою убери в сумку.

Последние слова предназначались Павлу.

Курочкина наклонилась к Леониду.

– Ты снял?

– Ага.

Надя довольно кивнула.

В зале воцарилось безмолвие. Бойченко то и дело поглядывал на часы и иракца, все еще недружелюбно смотревшего в их сторону. Курочкина что-то писала в блокноте. Леонид тряпочкой протирал какие-то свои приспособления. Павел исподлобья глядел на Хусейна. Тот как ни в чем не бывало улыбался.