Полковнику Джеффри Шейферу нравилась новая жизнь в Сальвадоре, третьем по величине и, как сказали бы некоторые, самом обаятельном и чарующем городе Бразилии. Там действительно было очень весело.
      Полковник снял роскошную виллу с видом на знаменитый пляж Гуарахуба, где и проводил дни, потягивая сладкие кайпиринья или холодное как лед пиво "Брама" и поигрывая в теннис на корте клуба. По ночам же полковник Шейфер – психопат-убийца, более известный под кличкой Ласка – возвращался к старым забавам, выискивая и преследуя добычу на темных, узких, извилистых улочках Старого города. Он уже давно потерял счет своим жертвам в Бразилии, до которых в Сальвадоре никому не было дело. Похоже, их даже никто не считал. Газеты ни словом не обмолвились об исчезновении молоденьких проституток. Ни единым. Наверное, правы те, кто говорил, что люди здесь если еще не веселятся, то уже готовятся к очередной вечеринке.
      В начале третьего ночи Шейфер возвратился на виллу с красивой юной проституткой, назвавшейся Марией. Потрясающее лицо, шикарное смуглое тело! И это в ее-то возрасте – Мария уверяла, что ей тринадцать.
      Проходя через двор, Ласка сорвал с пальмы крупный, сочный банан. В это время года он не испытывал недостатка в кокосах, гуаве, манго и пинье, как еще называли сахарное яблоко. Держа банан на ладони, он подумал, что в Сальвадоре всегда можно найти что-нибудь свежее и спелое. Рай, да и только. "Или, может быть, ад, и я в нем дьявол?" – усмехнулся про себя Шейфер.
      – Это тебе, Мария, – сказал он, передавая девушке банан. – Мы еще найдем ему применение.
      Она понимающе улыбнулась, и Шейфер обратил внимание на глаза девушки – чудесные карие глаза. Теперь все это принадлежит ему: глаза, губы, груди.
      В следующий миг Ласка увидел маленькую бразильскую обезьянку, мико, как их здесь называли, которая пыталась пробраться в дом через закрывающую окно противомоскитную сетку.
      – А ну убирайся, чертов воришка! – крикнул он. – Пошел! Прочь!
      Кусты зашевелились, раздвинулись, и из них выскочили трое мужчин. "Полиция, – подумал Шейфер, – наверное, американцы. Алекс Кросс?"
      Копы уже навалились на него, сильные, как черти. Полковника свалили с ног, ударив бейсбольной битой или куском свинцовой трубы, бесцеремонно схватили за волосы и избивали до тех пор, пока он не потерял сознание.
      – Мы взяли его. Взяли Ласку. С первой попытки. И это оказалось совсем нетрудно, – проговорил один из нападавших. – Занесите внутрь.
      Он посмотрел на дрожащую от страха юную красотку:
      – Ты отлично справилась, Мария. Ты привела его к нам. – Мужчина повернулся к одному из своих людей: – Убей ее.
      Одиночный выстрел разорвал ночную тишину дворика. В Сальвадоре этого никто не заметил. В Сальвадоре до этого никому не было никакого дела.

      Ласка хотел только одного: умереть. Он свисал вниз головой с потолка собственной спальни. В комнате повсюду были зеркала, и он видел сразу несколько своих отражений.
      Выглядел отставной полковник британской армии ужасно: голый, с кровоподтеками и синяками по всему телу. Руки крепко связаны за спиной, ноги перехвачены веревками у лодыжек, да так сильно, что кровь едва двигалась по жилам. В голове шумело.
      Рядом с ним висела девушка по имени Мария, только она, если судить по отвратительному запаху, умерла по меньшей мере несколько часов назад. Карие глаза обращены в сторону полковника, но смотрят в пустоту.
      Вожак захватившей его группы, бородатый, разминающий в руке черный резиновый мячик, опустился на корточки, так что лицо его оказалось в футе от лица Шейфера, и заговорил тихо, почти шепотом:
      – Знаешь, что мы делали с пленными в те времена, когда я еще был при делах? Мы усаживали их за стол, вежливо и учтиво, а потом прибивали их гребаные языки к столу гвоздями. Это абсолютная правда, мой пронырливый друг. А знаешь, что мы делали потом? Ничего особенного, просто вырывали волосы... из ноздрей... с груди... живота... гениталий... Неприятно? Я бы сказал, немного более чем неприятно. Ух! – воскликнул он, подтверждая свой тезис наглядным примером. – Но это еще не самая худшая из пыток. Есть кое-что пострашнее. Пострашнее даже того, что ты собирался сделать с бедняжкой Марией. Ты хватаешь пленника за плечи и начинаешь трясти, трясти до тех пор, пока он не забьется в конвульсиях. Ты устраиваешь ему сотрясение мозга, а ведь мозг – самый чувствительный орган. Человек чувствует себя так, словно голова вот-вот оторвется. Тело будто горит. Думаешь, я преувеличиваю? Нет. И сейчас ты сам убедишься в этом.
      Его схватили за плечи и начали трясти. Страшная, кошмарная пытка продолжалась почти час.
      Наконец веревку обрезали, и Шейфера опустили на пол.
      – Кто ты? – завопил он. – Что хочешь от меня?
      Главный мучитель пожал плечами:
      – Ты крепкий орешек, но всегда помни: я нашел тебя.И найду снова, если потребуется. Понятно?
      Джеффри Шейфер с трудом сфокусировал взгляд, направив его туда, откуда, как казалось, исходил голос главаря.
      – Что... тебе... нужно?
      Бородатый наклонился к нему. Почти с улыбкой.
      – У меня для тебя есть работа. Изумительная работа. Поверь, ты рожден для нее.
      – Кто ты? – снова прошептал Ласка, с трудом шевеля разбитыми в кровь, распухшими губами.
      Именно этот вопрос он сотни раз задавал себе во время пыток.
      – Я – Волк, – ответил бородатый. – Возможно, ты слышал обо мне.

      Ясным солнечным днем, когда одному из них предстояло умереть, умереть совершенно неожиданно и без всяких на то причин, Фрэнсис и Дуги Пасловски развешивали во дворе простыни, наволочки и детскую одежду.
      И тут трейлерный городок Санрайз-Вэлли, штат Невада, внезапно подвергся нашествию солдат американской армии. Солдат было очень много. Целая вереница грузовиков и джипов, поднимая тучи пыли, прогромыхала по проселочной дороге и остановилась напротив домика на колесах, где жили Пасловски. Из машин стали выпрыгивать солдаты. Они явно прибыли сюда не прохлаждаться.
      – Боже милостивый, да что же это происходит? – ошарашенно спросил Дуги.
      По причине нетрудоспособности его уволили с шахты Корти возле Уэллса, и теперь он пытался найти себе применение в доме. Получалось плохо. Дуги почти постоянно пребывал в подавленном настроении, раздражался по пустякам и был излишне резок с бедняжкой Фрэнсис и детьми.
      Дуги обратил внимание, что выскакивающие из грузовиков солдаты – мужчины и женщины – облачены в полную летнюю боевую форму: кожаные ботинки, защитного цвета штаны и оливковые футболки – как будто они высадились где-нибудь в Ираке, а не в богом забытой дыре на краю Невады.
      Держа наготове винтовки "М-16", солдаты устремились прямиком к трейлерам. Некоторые и сами выглядели испуганными.
      Дувший из пустыни ветер донес до Пасловски крики:
      – Мы эвакуируем город! Чрезвычайное положение! Всем покинуть дома! Немедленно!
      Фрэнсис успела сообразить, что все кричат одно и то же, словно сцена отрепетирована заранее, а напряженные, серьезные лица ясно давали понять: спорить бесполезно. Соседи Пасловски – а их в городке на колесах насчитывалось три с лишним сотни, и некоторые были с большими странностями – уже выбегали из трейлеров, поругиваясь и причитая.
      К Фрэнсис подбежала Дельта Шор:
      – Что происходит, дорогуша? Почему здесь солдаты? Боже Всемогущий! Даже не верится. Они, должно быть, из Неллиса или Фэллона. Мне страшно, Фрэнсис. А тебе?
      Фрэнсис открыла рот, чтобы ответить, выронив при этом прищепку, которую все еще держала в зубах.
      – Говорят, что нас эвакуируют. Мне надо забрать девочек.
      Она метнулась к дому, хотя при весе в двести сорок фунтов скорость была уже не та – как-никак лучшие деньки остались позади.
      – Мэдисон, Бретт, сюда! Не бойтесь. Нам просто надо ненадолго уехать. Будет даже интересно. Как в кино. Ну же, пошевеливайтесь!
      Девочки, двух и четырех лет, вышли из спальни, где смотрели мультик по Диснеевскому каналу. Старшая, Мэдисон, как обычно, завела неизменное:
      – Почему? Зачем? Не хочу. Мы заняты, мама.
      Фрэнсис схватила с кухонного стола сотовый – и тут ее ждал еще один сюрприз. Набрав номер полиции, она услышала лишь только сухое громкое потрескивание. Раньше ничего подобного не случалось, по крайней мере таких разрядов ей слышать еще не приходилось. Да что же это? Уж не ядерное ли нападение?
      – Черт! – раздраженно бросила она телефону и едва не расплакалась. – Что же делается?
      – Ты сказала плохое слово! – пискнула Бретт и рассмеялась.
      Плохие слова ей нравились. Мамочка вроде бы как ошиблась, а Бретт любила ловить взрослых на ошибках.
      – Забирайте миссис Саммеркин и Ойнка, – распорядилась Фрэнсис, понимая, что без любимых игрушек дети не тронутся с места, даже если на городок обрушатся все десять казней египетских.
      Она молилась, чтобы этого не произошло, но что-то ведь случилось? Почему сюда налетело столько солдат? Почему они размахивают оружием, пугая и без того перепуганных людей?
      Снаружи доносились крики соседей, и в их голосах звучали страх, тревога и растерянность.
      – Кто говорит, что нам надо уезжать? Объясните, в чем дело? Только через мой труп! Вы меня слышите?
      Последняя реплика принадлежала Дуги. Куда его черти понесли?!
      – Дуги, вернись в дом! – позвала мужа Фрэнсис. – Помоги мне с девочками! Дуги, ты нам нужен!
      Выстрел!
      Громкий, похожий на треск молнии выстрел!
      Фрэнсис побежала к двери – да, она снова бежала! – и увидела двух солдат армии США, стоящих над телом ее мужа.
      "Боже, Дуги! Он даже не шевелится! Боже, Боже!"
      Они просто убили его! Застрелили, как бешеного пса. Ни за что! Фрэнсис задрожала, затряслась. Ее вырвало.
      Заверещали девочки:
      – Фу, мамочка, фу! Ты испачкала всю кухню!
      В следующий момент солдат с по меньшей мере двухдневной щетиной на физиономии вышиб дверь ударом ноги и заорал Фрэнсис прямо в лицо:
      – Выметайся из трейлера! Живо! Если не хочешь сдохнуть!
      Дуло винтовки смотрело ей в глаз.
      – Я не шучу, леди. И сказать по правде, скорее спущу курок, чем буду повторять еще раз.

      Целью работы – операции, миссии, назовите как хотите, – было уничтожить американский город. Средь бела дня.
      Безумие, сумасшествие, бред. По сравнению с этим даже "Восход мертвецов" казался чем-то бледным и слабым. Санрайз-Вэлли, штат Невада, население триста пятнадцать отважных душ. Будущее население – ноль. Кто бы в такое поверил? А вот придется. И не позже чем через три минуты.
      Никто из находившихся на борту маленького самолета не знал, почему именно этот городишко выбран для уничтожения, как никто не знал вообще ничего о полученном задании, кроме того, что платили за него очень хорошо и что деньги уже доставлены. Авансом. Черт возьми, они даже имен друг друга не знали! Каждый имел строго индивидуальное задание. Каждый получил только одну деталь пазла. Не более того.
      Майкл Коста из Лос-Анджелеса был специалистом по боеприпасам, и ему поручили изготовить самодельную топливно-воздушную бомбу с реальной огневой мощью.
      Да пожалуйста, это не так уж и трудно.
      Коста взял за образец "BLU-96", в просторечии именуемую "газонокосилкой", что в общем-то достаточно верно характеризовало конечный результат. Он знал, что первоначально бомбу спроектировали для расчистки минных полей, а также джунглей и лесов для создания там посадочных зон.
      Потом какому-то сумасшедшему пришло в голову, что "газонокосилка" может уничтожать людей так же легко, как и деревья, и булыжники.
      Так Майкл Коста и попал на борт старого, битого-перебитого транспортного самолетика, летевшего над горным хребтом Тускарора к Санрайз-Вэлли, штат Невада, где и находилась их цель.
      Бомбу он с новыми дружками собирал прямо в самолете. Им предоставили даже инструкцию, как это делать, словно они были полными идиотами. Инструкция называлась "Сборка топливно-воздушной бомбы. Пособие для тупых".
      Вообще-то, как хорошо знал Коста, "BLU-96" представляет собой секретное оружие, доступ к которому тщательно контролируется военными властями. К несчастью для всех тех, кто жил, спал, ел, любил и занимался всеми прочими обычными делами в Санрайз-Вэлли, собрать "газонокосилку" не составляло большого труда и в домашних условиях из вполне доступных компонентов. Коста приобрел дополнительный топливный бак емкостью в тысячу галлонов, заполнил его высокооктановым бензином, поставил дисперсионное устройство и взял динамитные шашки в качестве детонатора. Потом смонтировал двигательный тормоз и запал, воспользовавшись для этого устройством для раскрытия парашюта. Вот и все дела.
      А потом сообщил тем, кто был вместе с ним на борту самолета:
      – Вы пролетаете над целью. Сбрасываете бомбу через рампу грузового отсека. И рвете ко всем чертям, как будто к вашей заднице поднесли горящий факел, а впереди у вас океан. Уж поверьте мне, "газонокосилка" не оставляет после себя ничего, кроме выжженной земли. О Санрайз-Вэлли будет напоминать только черное пятно посреди пустыни. Вот увидите.

      – Успокойтесь, джентльмены. Никто не пострадает. По крайней мере в этот раз.
      Находясь в восьмистах милях от места событий, Волк наблюдал за происходящим в пустыне в режиме реального времени. Как все просто! Установленные в Санрайз-Вэлли четыре камеры передавали видеоинформацию на четыре монитора в комнате дома в лос-анджелесском районе Бель-Эйр, где он и расположился. По крайней мере на время.
      Не отрываясь от экранов, Волк следил за тем, как люди в военной форме сажают обитателей Санрайз-Вэлли в поджидающие их грузовики. Картинка была отличная, он мог прочитать надпись на нашивках на рукавах солдат: "Отряд 72. Национальная гвардия".
      Внезапно Волк подался вперед:
      – Черт! Не надо! Не делай этого, приятель.
      Он несколько раз быстро сжал пальцами черный резиновый мяч, как делал всегда, когда злился или волновался.
      Один из гражданских поднял ружье и направил на солдата. Какая глупость!
      – Идиот! – крикнул в экран Волк.
      Мгновение спустя мужчина с ружьем уже лежал на земле, уткнувшись лицом в бурую пыль, что послужило хорошим уроком для прочих жителей Санрайз-Вэлли, поспешивших занять свои места в грузовиках. "Это нужно было предусмотреть с самого начала", – подумал Волк. Непредусмотрительность обернулась маленькой проблемой.
      В объективе одной из камер возник транспортный самолет, который, приблизившись к городу, совершил над ним круг. Снимавший его оператор находился, по всей вероятности, на армейском грузовике, спешно покидавшем обреченный городок. Картинка была черно-белая, что усиливало впечатление от увиденного, придавало происходящему больший реализм.
      Сидевший на грузовике оператор по-прежнему не выпускал из виду скользящий над Санрайз-Вэлли самолет.
      – Ангелы смерти, – прошептал Волк. – Прекрасный образ. Какой я художник.
      Дверь грузового отсека открылась, и двое мужчин не без труда столкнули вниз топливный бак. Пилот заложил левый вираж и устремился в сторону от города. Он положил на место свою деталь пазла, выполнил свою часть работы и справился с этим хорошо.
      – Будешь жить, – объявил Волк.
      Теперь камера показывала панорамный вид, следя за медленно падающей бомбой. Потрясающее зрелище! Даже ему было страшно смотреть. Даже ему.
      Бомба взорвалась примерно в сотне футов над землей.
      – Ну ни хрена себе! – сказал Волк. Слова сами сорвались с языка. Обычно он не проявлял таких эмоций. На его глазах – оторваться было просто невозможно – "газонокосилка" уничтожила, сровняла с землей все в радиусе пятисот ярдов от точки сброса. Все живое, что находилось в этих пределах, погибло. Разрушение было полным. В окнах домов, отстоявших от места взрыва на расстоянии десяти миль, вылетели стекла. Содрогнулась земля и покачнулись здания в Элко, примерно в тридцати пяти милях от Санрайз-Вэлли. Взрыв услышали в соседнем штате.
      И не только. Его услышали, например, в Лос-Анджелесе. Потому что крохотный городок Санрайз-Вэлли был всего лишь испытательным полигоном.
      – Это разминка, – сказал Волк. – Начало кое-чего куда более грандиозного и великого. Мой шедевр. Моя расплата.

      Когда все началось, я находился на Западном побережье, пребывая в блаженном неведении и вовсю наслаждаясь четырехдневным отпуском, первым за последние почти полтора года.
      Первая остановка – Сиэтл, штат Вашингтон.
      Сиэтл – красивый, жизнерадостный город, в котором, по крайней мере на мой взгляд, нарочитая грубоватость и простота старины естественно и приятно сочетаются с блеском и напором новых технологий. При других, обычных, обстоятельствах посещение этого города, наверно, доставило бы немалое удовольствие.
      Обстоятельства, однако, были не совсем обычные, времена неопределенные, а чтобы вспомнить почему, достаточно только посмотреть на маленького мальчика, крепко ухватившегося за мою руку, когда мы переходили Уоллингфорд-авеню.
      Взглянуть на него или прислушаться к тому, что говорит сердце.
      Мальчика зовут Алекс, он мой сын, и видел я его впервые за последние четыре месяца. Они с мамой живут в Сиэтле, а я в Вашингтоне, в округе Колумбия, где работаю в Федеральном бюро расследований. Вопрос о том, с кем жить мальчику, в данный момент, после парочки весьма бурных стычек, рассматривается органами опеки, хотя у нас с его матерью и сохранились вполне дружеские отношения.
      – Ну как, весело? – спросил я маленького Алекса, не расстававшегося с My, пятнистой коровой, его любимой игрушкой той поры, когда он жил со мной в Вашингтоне.
      Малышу лишь недавно исполнилось три года, а он уже болтает без умолку и вообще радует меня во всех отношениях. Боже, как я его люблю! Его мать, Кристин, говорит, что у нас одаренный ребенок, очень умный, с творческими способностями, а так как она преподает в начальной школе и считается замечательной учительницей, то сомневаться в ее оценке не приходится.
      Кристин жила в районе Уоллингфорд, отличном месте для прогулок, поэтому мы с Алексом решили далеко не ходить. Сначала поиграли на заднем дворе, просторном, обсаженном елочками, с прекрасным видом на Каскадные горы. Потом, во исполнение инструкций, полученных от Мамы Наны, я сделал несколько снимков, и Алекс потащил меня в огород, где росли помидоры, салат и кабачки. Все выглядело ухоженным, трава аккуратно подстрижена, а на подоконниках в кухне стояли горшочки с розмарином и мятой. Я сфотографировал Алекса и на их фоне.
      Обойдя двор, мы отправились на игровую площадку, где немного поиграли в бейсбол. Следующим на очереди был зоопарк, потом еще одна прогулка, теперь уже вокруг Зеленого озера. Алекс с восторгом рассказывал о приближающемся детском Празднике моря и никак не мог понять, почему я не останусь. Зная, что будет дальше, я приготовился к нелегкому объяснению.
      – Почему ты всегда должен куда-то уезжать? – спросил он, и у меня не нашлось подходящего ответа.
      Острая, такая знакомая боль сковала грудь. Я хотел бы быть с тобой всегда и везде, малыш.
      – Потому что должен. Но я скоро вернусь. Обещаю. Ты же знаешь, я всегда держу слово.
      – Это потому, что ты полицейский? Поэтому ты должен уехать?
      – Да. Отчасти поэтому. Такая у меня работа. Надо зарабатывать деньги на кассеты с мультиками и поп-тарт .
      – А почему ты не найдешь другую работу? – не отставал Алекс.
      – Я об этом подумаю, – сказал я и не солгал.
      В последнее время мысль о том, чтобы покончить с карьерой полицейского, посещала меня все чаще. Я даже поговорил об этом со своим психиатром.
      В половине третьего мы наконец вернулись домой. Здание было старое, в викторианском стиле, но недавно отреставрированное, выкрашенное в синий цвет с белой окантовкой и находящееся в отличном состоянии. Уютное, светлое, прекрасное место для подрастающего ребенка. Как, надо признать, и сам Сиэтл. Из окна комнаты малыша Алекса даже открывался вид на Каскадные горы. Чего еще желать ребенку?
      Может быть, ему не хватает только отца, который появлялся бы чаще, чем раз в несколько месяцев? Как насчет этого?
      Кристин ждала на крыльце и встретила нас очень тепло. Совсем не как в нашу последнюю встречу в Вашингтоне. Мог ли я доверять ей? А был ли у меня выбор?
      Мы с Алексом обнялись на прощание, и я сделал еще пару снимков для Наны и детишек.
      А потом они, Кристин и Алекс, вошли в дом, а я остался на улице, один. Сунул руки в карманы и зашагал к взятой напрокат машине, думая о сыне, скучая по нему, спрашивая себя, всегда ли расставание будет таким тяжелым, и зная: да, так будет всегда.

      Повидавшись в Сиэтле с сыном, я вылетел в Сан-Франциско, чтобы провести немного времени с инспектором криминальной полиции Джамиллой Хьюз. Мы знакомы около года. Я скучал по ней и с нетерпением ждал встречи. Джэм обладает особым талантом делать мир лучше.
      Большую часть пути я слушал восхитительные песни Эрики Баду и Келвина Ричардсона. Они тоже умели делать жизнь лучше.
      На подлете к Сан-Франциско нам выпало редкое удовольствие полюбоваться удивительно ясным видом на мост Золотые Ворота и раскинувшийся за ним город. Я даже рассмотрел Эмбаркадеро и Трансамерика-биддинг. Нахлынули воспоминания. Не терпелось поскорее увидеть Джэм. Мы сблизились, когда вместе расследовали одно убийство. Единственная проблема заключалась в том, что она живет на Западном побережье, а я – на Восточном. Ей нравится Сан-Франциско, мне – Вашингтон, и каждому – своя работа. Как с этим быть, мы пока еще не решили.
      С другой стороны, даже редкие встречи доставляли нам огромную радость, и я сразу заметил, как расцвело от счастья лицо Джамиллы, ожидавшей меня у выхода из неизменно шумного международного аэропорта Сан-Франциско. Она стояла перед Норт-Бич-Дели, улыбаясь, размахивая руками над головой и подпрыгивая.
      Я невольно улыбнулся и сразу почувствовал себя намного лучше. Джамилла всегда поднимала мне настроение. На ней были замасленная кожаная курточка, голубая футболка и черные джинсы. Похоже, в аэропорт она приехала прямо с работы, но все равно выглядела очень и очень хорошо.
      Мы обнялись, и я вдохнул аромат ее духов.
      – О, да, да. Мне так тебя не хватало.
      – Ну так обними меня крепче, сожми в объятиях и поцелуй. Как твой мальчик? Как Алекс?
      – Большой, смышленый и забавный. У него все отлично. Я уже скучаю по нему.
      – Знаю. Знаю, что скучаешь. А ну-ка, покажи, как ты скучал по мне.
      Я приподнял ее и закружил. Она высокая и не худышка, и мне нравится держать ее на руках. Люди смотрели на нас и улыбались. Да и как тут не улыбаться?
      Потом двое из смотревших, мужчина и женщина в темных костюмах, подошли ближе. Это еще что такое?
      Женщина показала мне значок. ФБР.
      "О нет. Нет. Только не это".

      Я застонал и бережно опустил Джамиллу на землю, как будто мы занимались чем-то неуместным, нехорошим. Прекрасное настроение испарилось мгновенно. Вот так, раз – и нету. Хотел отдохнуть... куда там.
      – Я агент Джина Мэтьюз, а это агент Джон Томпсон, – проговорила женщина, кивая в сторону своего спутника, светловолосого парня лет тридцати, грызущего шоколадный батончик "Жирарделли". – Не хотелось бы мешать, но нас направили встретить ваш самолет. Вы ведь Алекс Кросс, сэр? – с некоторым опозданием уточнила она.
      – Да, я Алекс Кросс. Знакомьтесь, инспектор Хьюз из департамента полиции Сан-Франциско. Можете говорить при ней.
      Агент Мэтьюз покачала головой:
      – Боюсь, что не могу, сэр. Извините.
      Джамилла похлопала меня по руке:
      – Все в порядке, я понимаю.
      Она отошла, оставив меня с двумя агентами, хотя я-то хотел совсем другого: чтобы мы остались, а они ушли. Ушли далеко-далеко, исчезли, провалились под землю.
      – В чем дело? – спросил я, уже понимая, что произошло нечто очень плохое, как это постоянно происходит при моей нынешней работе.
      Директор ФБР Бернс всегда знает, где меня искать, даже в выходные, а значит, никаких выходных у меня, по сути, и нет.
      – Как я уже сказала, сэр, нам приказали встретить вас и сразу же доставить на самолете в Неваду. Там чрезвычайная ситуация. Уничтожен небольшой городок. Буквально стерт с лица земли. Директор хочет, чтобы вы этим занялись. Немедленно. Ужасная катастрофа.
      Качая головой, с тяжелым сердцем, чувствуя невероятное разочарование и досаду, я направился к Джамилле. В груди как будто зияла дыра.
      – Бомбардировка в Неваде. Об этом уже сообщают в новостях. Мне приказано быть там. Постараюсь вернуться как можно быстрее. Ты даже не представляешь, как мне жаль.
      Выражение ее лица говорило лучше всяких слов.
      – Понимаю. Конечно. Ты должен быть там. Возвращайся, если сможешь.
      Я попытался обнять ее, но Джамилла отстранилась, сделала шаг назад и лишь помахала рукой. Потом повернулась и, не говоря больше ни слова, пошла прочь. В ту минуту я понял, что только что потерял и ее.

      Колеса закрутились, но легче не стало – наоборот, я чувствовал себя отвратительно. Все происходящее казалось сценой из некоего сюрреалистического фильма. Из Сан-Франциско меня на частном самолете доставили в местечко под названием Уэллс, штат Невада, а уже оттуда на служебном вертолете ФБР – в Санрайз-Вэлли. Точнее, туда, где до недавних пор находился городок с таким названием.
      Я старался не думать о маленьком Алексе, не думать о Джамилле, но из этого ничего не получалось. Может быть, получится, когда доберемся до места? Может, все образуется, как только я займусь привычным делом?
      Судя по тому, с каким почтением относились ко мне местные агенты, как они старались угодить, моя репутация и тот факт, что я работаю в Вашингтоне, производили определенное впечатление: ребята нервничали и держались немного напряженно. Директор Бернс ясно дал понять, что я один из "чистильщиков" Бюро, что я его "чистильщик". Разумеется, мне и в голову не пришло бы докладывать в Вашингтон обо всем, что делалось и говорилось здесь, но местные оперативники об этом не знали. Да и откуда им знать?
      Перелет из Уэллса до места катастрофы занял не более десяти минут. Глядя вниз, я видел окружающие Санрайз-Вэлли сигнальные огни. Кое-где в небо еще поднимались струйки дыма.
      Часы показывали начало девятого. Что же, черт возьми, здесь произошло? И зачем кому-то понадобилось уничтожать такую дыру, как Санрайз-Вэлли?
      На борту вертолета меня ввели в курс дела, но, к сожалению, делать какие-либо выводы на основании имеющейся информации не представлялось возможным. В четыре пополудни все жители, за исключением одного застреленного мужчины, были "эвакуированы" подразделением Национальной гвардии. Или кем-то еще, выступавшим под ее флагом. Людей высадили из грузовиков в сорока милях от ближайшего населенного пункта, Элко, где их через некоторое время обнаружила полиция штата Невада, получившая анонимный звонок. Когда патрульные прибыли на помощь насмерть перепуганным горожанам, армейские грузовики и джипы бесследно исчезли. Как исчез и городок Санрайз-Вэлли.
      Не осталось ничего, кроме песка и чахлой растительности.
      Я увидел пожарные машины, фургоны, джипы, даже с полдюжины вертолетов, а когда мы стали снижаться, заметил и людей в костюмах химзащиты.
      Химическая атака?
      Война?
      Возможно ли такое? В наше время?
      Да, возможно.

      Ничего страшнее я не видел за все годы службы в полиции – абсолютное опустошение, полное и бессмысленное на первый взгляд уничтожение.
      Едва мы приземлились и я выпрыгнул из вертолета, как меня тут же облачили в костюм химзащиты, включая противогаз и прочее снаряжение. Резиновая маска представляла собой подлинное произведение искусства, с двойными окулярами и внутренней питьевой трубкой. В таком наряде я чувствовал себя персонажем романа Филипа Дика. Впрочем, длилось это испытание недолго – заметив двух армейских офицеров, расхаживающих без всяких защитных средств, я тут же стащил доставлявший массу неудобств противогаз.
      Вскоре после моего прибытия мы устроили небольшой перерыв. Двое скалолазов заметили неизвестного, снимавшего взрыв на видеокамеру. Заподозрив неладное, один из альпинистов, у которого оказался с собой цифровой фотоаппарат, сделал несколько снимков как странного чужака, так и города в момент эвакуации.
      Трое наших агентов уже разговаривали со скалолазами, и я решил тоже потолковать с ними, как только агенты закончат. К сожалению, местные полицейские первыми добрались до фотоаппарата и теперь держали его у себя, на все просьбы и требования отвечая, что отдадут улику только своему шефу. Шеф же опаздывал, поскольку укатил на охоту.
      Когда он наконец примчался к месту происшествия в старом черном "додже", я первым подошел к машине.
      – Сэр, ваши люди удерживают ценную вещественную улику. Нам необходимо срочно получить ее. – Не хотелось кричать на шестидесятилетнего старика с выпирающим брюшком, но я все же добавил в голос требовательности, чтобы произвести необходимое впечатление. – Расследованием занимаются федеральные власти, и я представляю здесь как ФБР, так и министерство внутренней безопасности. Из-за ваших людей мы уже потеряли немало времени.
      Надо отдать должное, начальник полиции сразу все понял и тут же заорал на подчиненных:
      – Принесите сюда улику, придурки! Что вы, черт бы вас побрал, собирались с ней делать? О чем думали? И чем думали? Немедленно доставить ее сюда!
      Два полицейских кинулись исполнять приказ, и через пару минут один из них – как я впоследствии узнал, зять начальника полиции – вернулся с фотоаппаратом. Это был "Кэнон-Пауэр-шот", и я умел с ним обращаться.
      Итак, что мы здесь имеем? Первые кадры не представляли собой ничего особенного. Обычные пейзажи. Без людей. Крупные планы, панорамные виды.
      Затем пошли сцены эвакуации. Невероятно! Немыслимо!
      А потом я увидел наконец и того, кто снимал взрыв на камеру.
      Человек стоял спиной к объективу. Вернее, сначала он стоял, а потом опустился на одно колено, наверное, чтобы получить лучший угол.
      Не знаю, что подтолкнуло альпиниста сделать эти снимки, но инстинкт не подвел парня. Загадочный незнакомец снимал покинутый, опустевший городок, который внезапно вспыхнул ярким пламенем, вскинувшимся на несколько сотен футов. Совершенно ясно, что оператор знал об атаке с воздуха заранее.
      На следующем снимке незнакомец повернулся лицом к скалолазам. Казалось, он даже идет к ним. Может, что-то заметил? По крайней мере у меня было такое чувство, что он смотрит в их сторону.
      И вот тогда я увидел его анфас. Увидел – и не поверил себе. Я узнал загадочного оператора. Было бы странно, если бы я не узнал того, за кем охотился много лет. Того, кого полиция разыскивала за убийства, совершенные как здесь, в Штатах, так и в Европе. Злобного психопата, одного из самых страшных представителей себе подобных.
      Имя этого чудовища было Джеффри Шейфер, хотя я больше знал его как Ласку.
      Что же он здесь делал?

      Два снимка получились особенно четкими, когда ненавистный Ласка подошел к фотографу ближе.
      Мне стало не по себе от одного только взгляда на него. Мысли разлетелись, во рту пересохло, я то и дело облизывал губы. Что здесь делает Шейфер? Какое имеет отношение к взрыву, уничтожившему целый городок? Это было какое-то сумасшествие, кошмар.
      Впервые с полковником Джеффри Шейфером я столкнулся в Вашингтоне три года назад. Он убил там более десяти человек, но мы так и не смогли ничего доказать. В районе Саут-Ист, где я жил, Шейфер обычно выдавал себя за таксиста. Добыча давалась легко, к тому же Ласка хорошо знал, что полиция не очень тщательно ведет расследование, если жертвы – чернокожие или бедняки. Была у этого армейского полковника и дневная работа – в британском посольстве. На первый взгляд вполне респектабельный джентльмен. И при этом жестокий маньяк, один из самых страшных серийных убийц, с которым мне довелось встречаться.
      Я все еще рассматривал фотографии, стоя возле вертолета, когда ко мне подошел местный агент по имени Фред Уэйд. Он спросил меня, что здесь случилось. Хотел бы я знать.
      – Человека, снимавшего взрыв на камеру, зовут Джеффри Шейфер. Мне он знаком. Совершил несколько убийств в округе Колумбия, когда я работал детективом в тамошней полиции. По последним сведениям, которыми мы располагаем, уехал в Лондон. Там, на лондонском рынке, убил собственную жену. На глазах своих детей. Потом исчез. И вот, похоже, объявился здесь. Понятия не имею почему и зачем, но ничего хорошего ждать не приходится.
      Я достал из кармана сотовый, позвонил в Вашингтон и начал докладывать о случившемся, продолжая просматривать последние снимки. На одном из них полковник Шейфер садился в красный "форд-бронко". На последнем машина уже тронулась с места. Боже! На фотографии был отчетливо виден ее регистрационный номер.
      И именно этот факт показался мне самым странным: Ласка допустил ошибку.
      Тот, кого я знал под этой кличкой, не совершал ошибок.
      А значит, никакой ошибки могло и не быть.
      Возможно, это часть плана.

      Волк по-прежнему находился в Лос-Анджелесе, куда с неизменной регулярностью продолжали поступать сообщения из Невады. В Санрайз-Вэлли прибыла полиция, прилетели вертолеты, появилась армия и, наконец, ФБР.
      Его старый друг Алекс Кросс тоже пожаловал. Молодец, Алекс Кросс. Какой исполнительный служака. Какой хороший солдат.
      И конечно, никто ни черта не понимает.
      Никто не способен предложить более или менее связанной теории, объяснить, что же произошло в пустыне.
      Как такое могло случиться?
      Полный хаос.
      В этом-то вся прелесть. Ничто не пугает людей сильнее, чем непонятное.
      Иллюстрация к теме. Некий козел по имени Федя Абрамцов захотел стать крутым мафиози, но вести при этом жизнь кинозвезды. Федя с женой поселился в особняке в Беверли-Хиллз. Именно в нем и обосновался временно Волк, считавший, что особняк на самом деле принадлежит ему, потому что ихденьги – это егоденьги. Без него вся эта шваль ничего собой не представляет, так, мелочь с большими амбициями.
      Федя и Лиза даже не догадывались, что он остановился в их доме. Парочка отдыхала в Аспене и вернулась в Лос-Анджелес лишь в начале одиннадцатого вечера.
      Представьте себе их удивление.
      Какой-то здоровенный мужик сидит себе спокойно в гостиной. Ничего не делает. В правой руке – резиновый мячик.
      Они его никогда не видели, и кто он такой, понятия не имеют.
      – Кто вы, черт возьми? – возмутилась Лиза. – Что вы здесь делаете?
      Волк раскинул руки.
      – Я тот, кто дал вам все это. Весь этот особняк с красивыми игрушками. А что получаю взамен? Оскорбления? Непочтительность? Я – Волк.
      Кое-что Федя все же слышал, а потому сразу смекнул, что если Волк здесь, если он позволил себя увидеть, то жить им с Лизой осталось недолго. Ноги в руки и дуй куда подальше. Может, повезет, и Волк здесь один, хотя вряд ли.
      Он сделал лишь один шаг. Волк, не вставая, достал из-за диванной подушки пистолет. Один выстрел, больше не понадобилось – пуля попала Феде Абрамцову в лоб.
      – Совсем мертвый, – сказал Волк, глядя на Лизу. – Боюсь, уже не поднимется. Мне больше нравится имя Елизавета. Не такое избитое, не такое американизированное. Подойди. Сядь со мной. Пожалуйста.
      Волк похлопал ладонью по колену.
      Девушка оказалась не только миленькая, но и сообразительная. Она пересекла комнату и села Волку на колено. В общем, сделала так, как ей велели. Хорошая девочка.
      – Ты мне нравишься, Елизавета. Но вы не оставили мне выбора – не подчинились. Вы с Федей украли мои деньги. Не спорь. Я знаю. – Он посмотрел в ее красивые карие глаза. – Знаешь, что такое замочить? Знаешь, как ломают кости?
      Очевидно, Елизавета знала, потому что закричала что было сил.
      – Все хорошо, – сказал Волк, хватая ее за руку и сжимая пальцы вокруг изящного, тонкого запястья. – Сегодня все идет хорошо.
      Он начал с самого маленького и самого розового, с мизинца.

      Уж не началась ли война? А если началась, то кто противник?
      Непроглядно черная и холодная ночь пришла в пустыню. Было, мягко говоря, темно и страшно. Даже луна не появилась на небе. Было ли и это частью плана? И что произойдет в следующий момент? Где? С кем? Почему?
      Я пытался собрать разбегающиеся мысли и составить, пусть самые общие, рекомендации, которые помогли бы нам провести ближайшие часы более или менее организованно. Трудно. Почти невозможно. Мы искали небольшой конвой из армейских грузовиков и джипов, который словно растворился в воздухе. Как будто сама пустыня поглотила машины и людей. И еще мы искали старенький "форд-бронко" с регистрационными номерами штата Невада 322 J-B-P.
      А главное, мы искали Джеффри Шейфера. С какой стати Ласка оказался здесь?
      В ожидании чего-то нового, может быть, послания или предупреждения я прошелся по территории того, что было Санрайз-Вэлли. В том месте, где детонировала бомба, здания и транспортные средства буквально перестали существовать. В воздухе все еще кружились, медленно оседая, частички пепла – кусочки смерти и разрушения. Ночное небо заволокло плотным, непроницаемым облаком маслянистого дыма, и я вдруг подумал, что сотворить нечто подобное способен только человек и что только у человека может возникнуть такое желание.
      Пробираясь через груды мусора, я разговаривал с агентами и привлеченными к расследованию экспертами, и в моем блокноте появлялись все новые записи.
       Свидетели упоминают о сброшенных с небольшого самолета канистрах.
       Одна летела прямо на трейлер, но взорвалась в воздухе.
       Поначалу в воздухе возникло что-то похожее на «огромную колеблющуюся белую медузу». Потом «медуза» взорвалась.
       Сильный ветер дул еще несколько минут после взрыва.
      В руинах обнаружили пока только одно тело. Все задавались одним и тем же вопросом: почему только одно? Почему пощадили остальных? И главное, зачем вообще было взрывать этот городок на колесах?
      Все представлялось полнейшей бессмыслицей. И в особенности присутствие Шейфера.
      Я обернулся – меня звала Джинни Мориарти, одна из местных агентов. Она энергично махала рукой.
      Что еще?
      Я поспешил к Мориарти, рядом с которой стояла пара местных копов. Все они были явно чем-то взволнованы.
      – Нашли "форд", – сообщила Джинни. – Грузовики не обнаружены, а вот "бронко" отыскался в Уэллсе.
      – Что есть в Уэллсе? – спросил я.
      – Аэропорт.

      – Летим!
      Через минуту я был уже в вертолете. Мы взяли курс на Уэллс, надеясь перехватить Ласку. Шансов немного, но что еще оставалось делать? Со мной отправились агенты Уэйд и Мориарти. Что бы ни ожидало нас там, они никак не хотели это пропустить.
      Лишь поднявшись над руинами Санрайз-Вэлли, я в полной мере оценил масштаб катастрофы.
      Я отвернулся от окна и постарался сосредоточиться на Шейфере, найти ответ на не дававший покоя вопрос: что связывает его с этим ужасом, с этой страшной сценой разрушения. Три года назад Ласка похитил Кристин Джонсон. Это произошло на Бермудах, где мы проводили небольшой отпуск, отмечая только что состоявшуюся помолвку. Кристин уже была беременна Алексом, но ни она, ни я не знали об этом. После того похищения изменилось все, а в первую очередь мы сами. Нам все же удалось найти ее на Ямайке и спасти. Нам. Мне и моему лучшему другу Джону Сэмпсону. В душе Кристин остался глубокий, незаживающий шрам. Потом она переехала в Сиэтл, где и живет теперь с Алексом. Я не виню ее – во всем виноват Шейфер.
      С кем или на кого он работает сейчас? Ясно одно: операция по уничтожению Санрайз-Вэлли требовала привлечения большого количества людей, и этот факт был, возможно, единственным, на что могло опереться следствие. Мы еще не знали, кто эти люди, мужчины и женщины, сыгравшие роль солдат американской армии. Знали лишь, что они подставные, это уже подтвердил Пентагон. Следующий пункт – бомба, сровнявшая с землей пусть и крохотный, но все же городок. Кто изготовил ее? Очевидно, человек с хорошей военной подготовкой. Шейфер когда-то служил в британской армии, однако воевал и в качестве наемника.
      Несомненно, у него осталось немало связей, но они требовали дополнительной проработки.
      Пилот вертолета повернулся ко мне:
      – Увидим Уэллс, как только перелетим через вон те горы впереди. По крайней мере увидим огни. Наши огни тоже заметят. Здесь, в пустыне, незаметно не подберешься.
      Я кивнул.
      – Постарайтесь сесть как можно ближе к аэропорту. Надо связаться с патрульными. Предупредить, чтобы нас не обстреляли.
      – Понятно.
      Я повернулся к Уэйду и Мориарти, чтобы обсудить варианты. Где лучше совершить посадку? В самом аэропорту? Или в пустыне? Приходилось ли агентам раньше применять оружие? Бывали ли они под обстрелом? Оказалось, что нет. Ни один, ни другая не имели боевого опыта. Вот так. Замечательно. Ужасно.
      Пилот снова повернулся к нам:
      – Подлетаем. Аэропорт будет справа. Вон там.
      Внезапно внизу появилось небольшое летное поле с двухэтажным строением на краю и двумя взлетно-посадочными полосами. Я заметил с полдюжины машин, однако красного "форда-бронко" среди них не было.
      И тут я увидел легкий частный самолет, выруливающий на взлетную полосу.
      Шейфер? Мне это представлялось маловероятным, но совсем недавно еще менее вероятным я счел бы бомбежку городка в пустыне.
      – Разве аэропорт не закрыт? – крикнул я пилоту.
      – Приказ они получили. Похоже, это тот, кто нам нужен. Если так, то его уже не достать. Я знаю этот самолет. "Лирджет-95". С маневренностью и скоростью у него все в порядке.
      Ничего не оставалось, как только наблюдать. "Лирджет" пронесся по взлетной полосе, подпрыгнул и, оторвавшись от земли, легко развернулся. Как просто. Издевательски просто. Я даже представил, как там, на борту, Джеффри Шейфер смотрит на фэбээровский вертолет и показывает нам средний палец. Или он мнепоказывает палец? Может ли Шейфер знать, что я здесь?
      Через несколько минут мы приземлились, и почти сразу же поступило сообщение, что "лирджет" пропал с экрана радара.
      – Как это пропал? – спросил я у двух парней в тесной диспетчерской аэропорта Уэллса. – Что это значит?
      Ответил старший:
      – Это значит, что самолета как бы не стало. Что его как бы и не было.
      Но я-то знал – самолет был. И Ласка тоже был, я сам видел его на фотографиях.

      Синий "олдсмобиль-катлас", за рулем которого сидел Шейфер, мчался через пустыню. Разумеется, Ласки не было на борту самолета, взлетевшего с аэродрома в Уэллсе. Слишком уж очевидно, не так ли? Шейфер всегда предусматривал несколько путей отхода.
      Замечательно-невероятный план удался на славу. На случай же если бы что-то пошло не так, были предусмотрены запасные варианты. Мысли Ласки перескочили на доктора Кросса, вместе с оперативниками ФБР прибывшего в Неваду.
      Уж не предусмотрено ли и это? Шейферу почему-то казалось, что да. Но почему именно Кросс? Что приготовил для него Волк?
      Первую остановку Ласка сделал в Фэллоне, в Неваде, откуда ему, согласно плану, следовало позвонить по определенному номеру. Он не знал, с кем именно будет разговаривать, как не знал, откуда осуществляется руководство всей операцией, не знал, зачем вообще она проводится. Шейфер знал только то, что ему полагалось знать, свою часть пазла, и имел строгое указание позвонить из Фэллона и получить дальнейшие инструкции.
      Как и было приказано, он зарегистрировался в отеле "Бест инн" и сразу же прошел в свой номер, откуда и позвонил по сотовому, который после разговора подлежал уничтожению.
      Разговор был коротким и деловым. Никаких приветствий, никакого обмена любезностями, никаких лишних слов.
      – Это Волк, – произнес мужской голос, который мог принадлежать кому угодно.
      Ходили слухи, что у Волка были даже двойники. Почему бы и нет? Несколько двойников, каждый из которых знает только свою роль.
      Первая же новость заставила Ласку насторожиться.
      – Вас видели, полковник Шейфер. Засекли и даже сфотографировали возле Санрайз-Вэлли. Вы знаете об этом?
      Шейфер попытался было возразить, однако его не слушали.
      – В данный момент мы как раз просматриваем фотографии. Именно поэтому они нашли ваш "форд" в Уэллсе. И именно поэтому вам было приказано сменить машину за городом и ехать в Фэллон. На случай если что-то пойдет не так.
      Ласка молчал, не зная, что сказать. Как его могли засечь в пустыне? Кто? И почему там оказался Кросс?
      Выдержав долгую паузу, Волк рассмеялся:
      – Успокойтесь, полковник. Не забивайте голову пустяками. Вас обнаружили потому, что это предусмотрено. Фотограф работает на нас. А теперь отправляйтесь в следующий пункт. Свяжемся утром. И вот вам задание: повеселитесь сегодня ночью в Фэллоне. Покажите, на что способны. Идите и убейте кого-нибудь, полковник. Жертву выберете сами. Все остальное на ваше усмотрение. Это приказ.

      Напряжение и отчаяние усиливались с каждым часом. Вместе с ними нарастало смятение: расследование не продвигалось. С таким хаосом, с такой неразберихой я столкнулся впервые.
      После бомбардировки прошел уже целый день, а у нас по-прежнему не было ничего, кроме пепелища посреди пустыни и пары сомнительных ниточек. Мы опросили около трех сотен жителей Санрайз-Вэлли; никто из них не дал ни одного более или менее ценного ключа. В последующие за катастрофой дни не случилось ничего необычного, никто не объявился, никто не выдвинул никаких требований, никто не взял на себя ответственность за взрыв. Мы не нашли армейские грузовики; мы даже не выяснили, откуда они взялись. То, что произошло в Неваде, представлялось полной бессмыслицей. Как и присутствие там полковника Джеффри Шейфера.
      По прошествии двух дней, когда стало совершенно ясно, что делать в Неваде больше нечего, я сел на самолет и возвратился домой, в Вашингтон. Нана, дети и даже наша кошка Рози ждали меня на крылечке.
      Милый дом, как приятно к тебе возвращаться. Пора бы понять простую истину и остаться здесь навсегда.
      – Вот так встреча, – сказал я, поднимаясь по ступенькам. – Наверное, все ужасно по мне соскучились. И давно ждете папочку?
      Все, как по команде, покачали головами, и я почувствовал – сговорились.
      – Конечно, мы рады тебя видеть, Алекс.
      Нана наконец позволила себе улыбнуться. Остальные тоже. Теперь я уже не сомневался – определенно заговор.
      – Конечно, – сказала Дженни, которой уже исполнилось десять. На голове вязаная шапочка, косички торчат во все стороны. – Конечно, мы по тебе соскучились. И конечно, мы тебя ждем. Все.
      – А я не жду! – крикнул сидящий на перилах Деймон.
      Ему было уже двенадцать, и он вел себя соответственно. Модная футболка, джинсы в обтяжку, кроссовки.
      Я наставил на него палец.
      – Ты сломал мое крыльцо – получи!
      Мы улыбнулись друг другу.
      Родные засыпали меня вопросами о малыше Алексе и долго рассматривали сделанные в Сиэтле снимки.
      Мы много смеялись, и мне становилось все лучше, хотя я несколько раз поймал себя на том, что с тревогой поглядываю на телефон – нет ли новостей из Невады или относительно Шейфера.
      Дома хорошо. Нана накормила меня обедом из восхитительного цыпленка с чесноком, лимоном, кабачком, грибами и луком, а потом вся семья собралась в кухне, чтобы вымыть посуду и полакомиться мороженым. Дженни похвастала рисунками, на которых изобразила своих любимых теннисисток, сестер Уильямс; мы посмотрели баскетбол с участием "Вашингтон уизардз" и начали потихоньку укладываться спать, с объятиями и поцелуями. Как приятно. Как мило. Как хорошо. Намного лучше, чем вчера, и – я был готов держать пари – не так хорошо, как будет завтра.

      Около одиннадцати я наконец поднялся по крутым ступенькам в свой кабинет. Просмотрел досье по делу Санрайз-Вэлли, подготовился к следующему дню, потом позвонил Джамилле в Сан-Франциско. В предыдущие двое суток мы пару раз разговаривали по телефону, но я был слишком занят, и разговора не получалось. Сейчас, учитывая разницу во времени, она должна была вернуться с работы.
      Ответил записанный на пленку голос.
      Не люблю оставлять сообщения, тем более что два или три уже оставлял, когда звонил из Невады, но...
      – Привет, – сказал я, – это Алекс. Все еще надеюсь заслужить твое прощение за то, что так получилось в аэропорту. Если в ближайшее время появится желание прилететь на Восток, билет за мной. Жду звонка. Скучаю по тебе, Джэм. Пока.
      Я повесил трубку и вздохнул. Опять все испортил? Да, черт возьми, да. И почему у меня всегда так получается?
      Спустившись, я прошел в кухню и съел половину кукурузного хлеба, испеченного Наной на завтра. Не помогло. Наоборот, я почувствовал себя еще хуже. Теперь ко всему прочему добавилось чувство вины. Что за привычка – есть по ночам!.. Я сидел на стуле, держал на коленях Рози и поглаживал ее по гладкой спинке.
      – Я нравлюсь тебе, Рози? А? Я ведь такой приятный парень, верно?
      Для телефонных звонков ночи не существует. В начале первого позвонил один из агентов, с которым я работал в Неваде. Фред Уэйд решил, что его информация может заинтересовать и меня.
      – Только что получили сообщение из Фэллона. Портье в отеле "Бест инн". Изнасилована и убита позапрошлой ночью. Тело оставили в кустах, поблизости от автостоянки. Почти на виду. Словно нарочно. У нас есть описание одного постояльца, которое подходит под приметы вашего полковника Шейфера. В Фэллоне его, понятное дело, давно уже нет.
      "Ваш полковник Шейфер". Этим все сказано, не правда ли? В Фэллоне его уже нет. Конечно, нет.

      В ту ночь я почти не спал. Снились кошмары с участием Ласки. Кошмары, в которых горел городок Санрайз-Вэлли.
      Утром мне нужно было подписать два разрешения, чтобы дети смогли съездить на экскурсию в Национальный аквапарк в Балтиморе. Я подписал бумажки в половине пятого, когда все еще спали и в доме было темно, а потом, стараясь никого не разбудить, отправился на работу. Прощаться не стал – не люблю этого, – но оставил Дженни и Деймону по записке. Какой хороший папочка, верно?
      До работы добирался с Алисией Кейс и Келвином Ричардсоном. Не самая плохая компания для поездки, как, впрочем, и для всего, что последовало за ней.
      В наши дни Координационный центр по отражению главных угроз переместился в штаб-квартиру ФБР в округе Колумбия. После одиннадцатого сентября в Бюро произошли коренные изменения: из организации, реагирующей на преступления, занимающейся их расследованием, оно превратилось в структуру значительно более активную и эффективную. Обошедшийся в шесть миллионов долларов комплект программного обеспечения включал в себя насчитывающую сорок миллионов страниц базу данных по террористическим актам начиная со взрыва во Всемирном торговом центре в 1993 году.
      Имея такую гору данных, оставалось только посмотреть, стоит ли она хотя бы одного-единственного цента.
      В то утро для обсуждения проблемы Санрайз-Вэлли в оперативном Центре стратегической информации на пятом этаже Гувер-билдинг собралось около дюжины человек. Уничтожение маленького городка сочли "угрозой национального масштаба", хотя никаких доказательств в пользу такой точки зрения не было. У нас вообще не было ничего, ни одной зацепки.
      На контакт преступники по-прежнему не выходили и никаких признаков жизни не подавали.
      Невероятно. И возможно, именно их молчание пугало сильнее любой угрозы.
      Нам отвели один из самых роскошных и самых безвкусно обставленных конференц-залов: туча обитых синей кожей кресел, стол из темного дерева, винного цвета ковер. И ко всему этому два флага – американский и министерства юстиции – и белые накрахмаленные сорочки с полосатыми галстуками вокруг стола.
      На мне были джинсы и синяя штормовка с надписью "ФБР. Опергруппа Антитеррор". Откровенно говоря, я чувствовал себя единственным, кто оделся по ситуации. Дело явно выпадало из разряда ординарных, и девиз "Дело как дело" к нему определенно не подходил.
      С другой стороны, люди здесь собрались не мелкого калибра. Старшим по рангу был Берт Мэннинг, один из пяти помощников директора ФБР. Присутствовали также старшие агенты из Объединенного антитеррористического оперативного центра и ведущие аналитики из нового Агентства по разведке, куда входили эксперты как ФБР, так и ЦРУ.
      Моей соседкой оказалась Монни Доннелли, старший аналитик и мой добрый друг еще со времен Квонтико.
      – Вижу, получила персональное приглашение, – заметил я, опускаясь на стул рядом с Монни. – Поздравляю и добро пожаловать.
      – О да, такое я бы не пропустила. Знаешь, Алекс, все прямо как в фильме про инопланетян. Так необычно, так таинственно.
      – Да уж, этого хватает.
      На экране в передней части зала появилась агент из лас-вегасского отделения, руководящая расследованием в Неваде. Она сообщила, что на месте уничтоженного Санрайз-Вэлли развернута мобильная лаборатория, но это была, пожалуй, единственная новость, так что собрание быстро перешло к следующему вопросу: оценке угрозы.
      Уже интереснее.
      Сначала поговорили о доморощенных террористических группах, таких как "Национальный альянс" и "Арийские нации". Разумеется, никто не верил, что такие простофили способны спланировать и осуществить нечто столь грандиозное. Следующими на очереди были "Аль-Каида" и "Хезболла", радикальные исламистские организации. Горячая дискуссия затянулась на добрых два часа. Все сошлись на том, что они определенно заслуживают самого пристального внимания. Потом каждый получил от Мэннинга отдельное задание.
      Каждый, кроме меня. Размышляя над этим, я пришел к выводу, что, возможно, уже в самое ближайшее время получу задание от самого директора Бернса. Не скажу, что перспектива сильно меня обрадовала – не хотелось снова покидать Вашингтон и возвращаться в Неваду.
      И тут случилось нечто странное.
      У всех присутствующих одновременно сработали пейджеры!
      Несколько секунд мы были заняты тем, что проверяли поступившие сообщения. В последние месяцы в связи с ростом террористической угрозы старшие агенты уведомлялись о каждом подозрительном случае, попадающем в данную категорию, независимо от того, шла ли речь о сомнительном пакете в нью-йоркской подземке или обнаружении спор сибирской язвы в Лос-Анджелесе.
      Сообщение, поступившее на мой пейджер, звучало следующим образом:
       На военно-воздушной базе Кертлэнд в Альбукерке обнаружено исчезновение двух ракет класса «земля – воздух». Изучается возможность связи инцидента с ситуацией в Санрайз-Вэлли.

      "ПРАВЕДНЫЕ ПОКОЯ НЕ ЗНАЮТ" – гласил плакат на стене между столовой и автоматом с содовой. В 5.50 утра нас снова собрали в том же конференц-зале на пятом этаже. Состав почтенной группы, удостоенной столь высокого внимания, не изменился. Некоторые предполагали, что люди, ответственные за бомбардировку Санрайз-Вэлли, вышли наконец на контакт с Бюро. Другие считали, что вызов каким-то образом связан с пропажей ракет на базе Кертлэнд.
      Спустя несколько минут прибыли с полдюжины агентов ЦРУ. Все в костюмах и с кейсами. О-хо-хо... Потом появились парни из министерства внутренней безопасности. Ситуация складывалась определенно серьезная.
      – Похоже, припекло по-настоящему, – прошептала, наклонившись ко мне, Монни Доннелли. – Одно дело болтовня о необходимости межведомственного сотрудничества, и совсем другое... Что ни говори, а здесь ЦРУ.
      Я улыбнулся:
      – А ты, похоже, в хорошем настроении.
      Она пожала плечами:
      – Знаешь, генерал Паттон перед сражением как-то сказал: "Да простит меня Господь, но мне это нравится!"
      Ровно в шесть в зал вошел директор Бернс. С ним были Томас Уэйр, глава ЦРУ, и Стивен Боуэн из министерства внутренней безопасности. Все трое казались предельно встревоженными. Может быть, просто из-за того, что жизнь свела их вместе. Так или иначе, занервничали и остальные.
      Мы с Монни переглянулись. Некоторые из агентов продолжали разговаривать, не обращая внимания на расположившееся перед ними высокое начальство. Таким образом ветераны давали понять, кто здесь кто, и напоминали, что они появились в этих стенах еще до многих прочих. Были ли они правы? Не думаю.
      – Попрошу внимания, – сказал директор Бернс, и в зале мгновенно наступила тишина.
      Взгляды всех присутствующих обратились к нашему шефу.
      Бернс выждал еще секунду-другую и затем продолжил:
      – Буду предельно краток. Первый контакт по ситуации с Санрайз-Вэлли имел место за два дня до бомбардировки. Полученное нами послание заканчивалось такими словами: "Выражаем надежду, что при демонстрации силы никто не пострадает". О том, что кроется под выражением "демонстрация силы", нам оставалось только догадываться. Нам также запрещалось сообщать об этом первом контакте кому-либо. Нас предупредили, что нарушение запрета, разглашение информации приведет к самым серьезным последствиям. И опять-таки характер этих "последствий" оставался неясным.
      Бернс сделал паузу и оглядел сидящих за столом. Встретившись глазами со мной, директор кивнул. Я думал о том, что еще знает и не говорит нам директор и кто еще, кроме нас, в курсе событий. Белый дом? Пожалуй, да.
      – После установления первого контакта на связь с нами выходили каждый день. Одно послание поступило мистеру Боуэну, одно директору Уэйру и одно мне. До сегодняшнего дня природа и масштабы последствий, о которых я уже упоминал, не конкретизировались. Сегодня ночью каждый из нас троих получил видеозапись того, что случилось в Неваде. Фильм отредактирован. Сейчас вы его увидите.
      Бернс махнул рукой, и на расставленных в зале мониторах замелькали кадры. Картинка была черно-белая, не очень качественная, как бывает, когда оператор держит камеру в руке, а не на штативе. Впечатление такое, будто смотришь репортаж в выпуске новостей. Точнее, репортаж с места боевых действий. Все притихли, напряженно всматриваясь в экраны.
      Сначала мы увидели приближающийся к Санрайз-Вэлли армейский конвой из нескольких десятков грузовиков и джипов. Человек, снимавший их, находился на расстоянии примерно мили от вытянувшейся по дороге вереницы машин.
      Затем мы увидели, как обитателей городка выводят из трейлеров и сажают на грузовики.
      Один мужчина поднял винтовку и был расстрелян на месте. Я уже знал его имя – Дуглас Пасловски.
      Следующее, что мы увидели, – это быстро исчезающий вдали конвой и поднятые им столбы пыли.
      На экранах вдруг возник, словно свалился с неба, большой черный предмет, который взорвался, еще не долетев до земли.
      Эпизод с бомбардировкой тоже был отредактирован, вероятно, по чисто техническим причинам, но впечатление произвел самое сильное.
      Потом показали сам взрыв. Доставивший бомбу самолет в предъявленных нашему вниманию кадрах даже не промелькнул.
      – Они сняли все, – произнес Бернс. – Хотели показать, что именно они были там, что именно они сровняли город с землей. И через несколько минут они сообщат, зачем это сделали. Позвонят по телефону. Человек, выходивший с нами на связь, пользовался телефонными карточками и уличными автоматами. Грубовато, но эффективно. Звонили из магазинов, кинотеатров, даже из кегельбана. Вы прекрасно знаете, как трудно установить личность звонящего из подобных мест.
      Минуту или две мы сидели в тишине, лишь кое-кто шептался о чем-то с соседом.
      Тишина раскололась, когда зазвонил стоявший у двери телефон.

      – Я включу громкую связь, так что слышно будет всем, – обратился к нам директор Бернс. – Они сказали, что разрешают это сделать и даже хотят, чтобы их услышали все, кто находится здесь. Другими словами, им нужна аудитория. Как вы еще увидите, им очень нравится устанавливать правила.
      – Кто, черт возьми, эти они? – прошептала мне в ухо Монни. – Не знаю, как тебе, Алекс, а мне все это действительно напоминает какой-то научно-фантастический фильм. Держу пари, они – пришельцы.
      – Так или иначе, через минуту узнаем. Хотя я бы против тебя ставить не решился.
      Директор Бернс нажал кнопку на панели, и из динамиков донесся искаженный фильтрами мужской голос.
      – Добрый вечер. Это Волк.
      Словно холодные пальцы прикоснулись к шее. Я знал Волка, потому что охотился на него уже почти год. Более безжалостного убийцы в моей практике еще не встречалось.
      – Я тот, кто уничтожил Санрайз-Вэлли. Мне бы хотелось объяснить свои действия... по крайней мере в той степени, в которой вы того заслуживаете. Вы узнаете лишь то, что я пожелаю довести до вашего сведения. Не больше.
      Монни взглянула на меня и покачала головой. Она тоже знала Волка. Что и говорить, новость из разряда "хуже не бывает". Пожалуй, нам было бы легче, если бы звонок поступил прямо из ада.
      – Мне доставляет удовольствие сознавать, что послушать мою болтовню собралось так много важных персон. ФБР, ЦРУ, министерство внутренней безопасности, – продолжал Волк. – Я польщен. Я весь смирение.
      – Хотите, чтобы с вами говорили или только слушали? – спросил Бернс.
      – К кому я обращаюсь? Кто это только что подал голос? Будьте добры назвать себя.
      – Директор ФБР Бернс. Со мной здесь директор ЦРУ Уэйр и Стивен Боуэн из национальной безопасности.
      В динамиках послышался сухой потрескивающий звук, отдаленно похожий на смех.
      – Вот как? Для меня это большая честь, мистер Бернс. Я думал, вы поручите разговаривать со мной одному из своих лакеев. По крайней мере на первых порах. Кому-нибудь вроде доктора Кросса. Но, знаете, так даже лучше. Обойдемся без посредников. Вы со мной согласны?
      – Вы уже упомянули, что желаете иметь дело с первыми лицами, – сказал Уэйр. – Можете не сомневаться, здесь именно первые лица. Мы очень серьезно отнеслись к тому, что произошло в Неваде.
      – Значит, вы все же прислушались к моим словам. Похвально. Я кое-что знаю о вас, мистер Уэйр. Хотя и предвижу появление в будущем некоторых проблем между нами.
      – С чем это связано? – спросил Уэйр.
      – Вы – ЦРУ. Вам нельзя доверять. Ни в чем. Вы что, не читали Грэма Грина? Это же ваш писатель. Кто еще присутствует? Пусть каждый встанет и назовет себя.
      Бернс обошел вокруг стола, перечисляя собравшихся. Пару агентов он пропустил. Почему?
      – Что ж, прекрасный подбор. По большей части, – заметил Волк, когда Бернс закончил "перекличку". – Не сомневаюсь, что вы знаете, кому можно доверять, а кому нет, на кого можно положиться... Не забывайте, речь идет о вашей жизни. Лично я невысокого мнения о ЦРУ, но это всего лишь моя точка зрения. На мой взгляд, они все лжецы и склонны к необоснованному риску. Кто-нибудь не согласен?
      Все промолчали, и динамики снова затрещали от самодовольного смеха Волка.
      – Любопытно, вы не находите? Против моей – будем откровенны, довольно резкой – оценки не возражает даже само ЦРУ. – В следующий момент тон его резко изменился. – А теперь, придурки, слушайте внимательно, что я скажу. Только так вы еще можете спасти множество человеческих жизней. Слушайте и подчиняйтесь. Вам ясно? Все готовы? Я хочу слышать ответ. Пожалуйста. Вы меня поняли, мать вашу?
      Собравшиеся в зале заговорили разом, и со стороны это могло показаться смешным и нелепым. Но мы знали – таким образом Волк демонстрирует силу, показывает, что он, и только он, контролирует ситуацию.
      – Отключился! – громко воскликнул Бернс. – Он повесил трубку! Прервал связь, сукин сын!

      Мы ждали и ждали, оставаясь на местах, послушные, как марионетки, но русский бандит так больше и не вышел на связь. Неплохо зная этого ублюдка, я был уверен – он больше не позвонит. Волк играл с нами. И сам намеревался определять правила игры.
      В конце концов я вернулся к себе в кабинет, а Монни Доннелли отправилась в Виргинию. Никакого задания мне не поручили, по крайней мере официально. Однако Волк знал, что я буду там, в кризисном центре. Он нарочно выделил меня, чтобы оскорбить язвительной репликой. Такой уж у него стиль.
      Что задумал Волк? Решил взять на вооружение тактику террористов? Развязать войну? Если на это способна небольшая группа безумцев, то почему бы за такое дело не взяться русской мафии? И требуется не слишком много – достаточно жестокий лидер и деньги.
      Я сидел и ждал, размышляя над тем, не является ли состояние неуверенности и неопределенности, охватившее всех нас, одной из целей задуманного русским масштабного плана по нагнетанию давления. Тогда каковы другие цели? Контролировать нас? Испытать наше терпение?
      И конечно, я не мог не думать о Джеффри Шейфере и его возможной связи с нынешней ситуацией. Какова роль Ласки? Я уже просмотрел всю последнюю информацию о нем. Мы установили наблюдение за его старой знакомой, врачом-психиатром. Ее звали Элизабет Кэссиди, и я еще раз просмотрел записи, сделанные ею в то время, когда Шейфер был ее пациентом.
      Взяв паузу, я позвонил домой и поговорил с Наной. Она обвинила меня в том, что я съел кукурузный хлеб, и мне ничего не оставалось, как свалить вину на Деймона. В ответ прозвучал ехидный смех.
      – Пора уже научиться брать на себя ответственность за собственные действия, – укоризненно провозгласила Нана.
      – С ответственностью у меня все в порядке. Ладно, я съел хлеб. И не скрываю этого. Я даже рад. Хлеб был очень вкусный.
      Вскоре меня снова вызвали в конференц-зал. Там было полно агентов. Перед нами выступил Тони Вудс, один из помощников директора.
      – История получила продолжение, – начал он тоном, не предвещающим ничего хорошего. – И это настоящий ад. – Тони помолчал, собираясь с мыслями. – Час назад последовали еще две атаки, подобные той, что мы наблюдали в Неваде. Оба случая в Западной Европе. Первая имела место в северной Англии, в Нортумберленде, близ границы с Шотландией. Деревня Миддлтон-Холл с населением около четырехсот человек... В общем, ее больше нет. – Он выдержал паузу. – На сей раз жители не былиэвакуированы. Почему, мы не знаем. Число погибших превысило сотню. Уничтожены целые семьи... мужчины, женщины, дети. Мы получили небольшой видеофрагмент из Скотланд-Ярда. Снимал один местный полицейский, возвращавшийся на машине из соседнего городка. Сейчас вы увидите все сами.
      Фильм получился короткий, всего несколько минут, и мы смотрели его в гнетущей тишине. В конце перед камерой появился сам полицейский.
      – Меня зовут Роберт Уилсон. Я родился и вырос в Миддлтон-Холле, которого больше нет. Там была одна-единственная улица, парочка пабов и магазинов да еще несколько сотен домов. Я знал всех этих людей. Был еще старый мост, но теперь его взорвали. И паба, куда я ходил, тоже нет. Я стою здесь, на холме, смотрю на все это... запустение и думаю, почему я христианин? Мне жаль наш мир – он безнадежен.
      Потом Тони Вудс рассказал о том, что случилось в Германии. Видеозапись, сообщил он, еще не получили.
      – Разрушения в Любеке не так велики, но все равно картина жуткая. Судя по всему, группа студентов колледжа попыталась оказать террористам сопротивление. Одиннадцать из них убиты. Любек находится в земле Шлезвиг-Гольштейн, недалеко от границы с Данией. Место, где все произошло, довольно уединенное. Сельскохозяйственный район. Волк на контакт не выходил. Никаких предупреждений мы не получали. Ясно одно: события развиваются по нарастающей.

      Что дальше? Чего ждать? И когда?
      Напряжение, как всегда бывает при ожидании, достигло предела. Безумец, сумасшедший, маньяк взрывает городки и деревни и не говорит, почему и зачем это делает. Продолжится ли кошмар? Станут ли атаки террористов еще масштабнее?
      Чтобы не терять даром времени, я сосредоточился на документах, имевших отношение к Ласке. На него у нас было собрано увесистое досье. Читая и перечитывая бумаги, я снова видел его лицо, слышал его голос. Шейфера необходимо было найти. Я углубился в записки психиатра, лечившего Ласку в то время, когда он жил в Вашингтоне. Элизабет Кэссиди была не только его врачом, но и любовницей.
      То были поразительные, потрясающие документы, особенно принимая во внимание характер их отношений и то, как они развивались. Казалось невероятным, что врач, специалист, мог так ошибаться в своем пациенте.
      Читая записки доктора Кэссиди, я помечал кое-что для себя.
       ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА
       Мужчина 30-ти лет. Жалуется на то, что не может полностью сосредоточиться на своих проектах. Утверждает, что работа, которой он занимается, носит «секретный» характер. Говорит, что люди, работающие вместе с ним, считают его поведение «странным». Пациент сказал, что он женат, что у него трое детей, девочки-близняшки и мальчик. Уверял, что «счастлив» дома и с женой.
      ВПЕЧАТЛЕНИЯ
       Хорошо одевается, очень привлекателен, мысли выражает ясно, несколько беспокоен, производит самое приятное впечатление. Описывая свои прошлые успехи и достижения, впадает в пафос и преувеличения.
      ВЫВОД
       Шизоаффектный психоз.
       Параноидное расстройство.
       Резкие перепады настроения (в основном под влиянием алкоголя или легких наркотиков).
       Синдром гиперактивности.
       Пограничное расстройство личности.
       Однополярная депрессия.
       СЕАНС №3
       Опоздал на десять минут. На вопрос о причине опоздания отреагировал с раздражением. Заявил, что чувствует себя «блестяще», при этом во время сеанса держался неуверенно и заметно нервничал.
       СЕАНС №6
       Отвечая на вопрос о семейной жизни и при обсуждении сексуальных проблем, вел себя не вполне адекватно: усмехался, расхаживал по комнате, отпускал откровенные шуточки, расспрашивал о моей личной жизни. Утверждал, что, занимаясь сексом с женой, представляет на ее месте меня, из-за чего наступает преждевременная эякуляция.
       СЕАНС №9
       Сегодня был спокоен, почти вял, однако наличие депрессии отрицает. Утверждал, что окружающие его «не понимают». Продолжал описывать сексуальные проблемы с женой. Говорил, что на прошлой неделе, занимаясь с ней сексом и фантазируя обо мне, пережил эпизод импотенции. Сексуальные фантазии описывал очень подробно и настойчиво. Признал, что «одержим» мной.
       СЕАНС №11
       Заметное изменение в настроении. Очень энергичен, весел, подавляюще харизматичен (возможно психопатическое расстройство). Отвечая на вопрос о необходимости дальнейших сеансов, заявил: «Я чувствую себя прекрасно». На вопрос об отношениях с женой ответил: «Лучше и быть не может. Знаете, она меня обожает».
       Обсудили эпизод, имевший место на прошлой неделе, когда он намеренно превысил скорость, втянув полицейских в погоню за ним по городу. Сослался на другой случай рискованного поведения с участием проститутки, говорил о «жестком сексе». Тон рассказа провокационный, почти открыто пытался соблазнить меня. Убежден, что я «хочу» его.
       СЕАНС №14
       Пропустил последнюю встречу, не позвонил. Сегодня извинялся, затем стал злиться, занервничал. Заявил, что ему необходимо «вознаградить себя». Отметил возросшее либидо, упомянул о звонках в агентства, обеспечивающие услуги сексуального характера. Сообщил о тяге к садомазохизму.
       Сказал, что, возможно, «влюблен» в меня. Говорил об этом без какого-либо аффекта. Должна признать, я не нашлась что ответить. Похоже, полковник Шейфер посещает сеансы психотерапии с единственной целью: соблазнить меня. И к несчастью, ему это удается.

      Должен признаться, прочитав записки доктора Кэссиди, я тоже опомнился не сразу. После шестнадцатого сеанса характер записей резко изменился, в них уже не содержалось никаких упоминаний о тех его чувствах, которые, по-видимому, и привели к роману.
      А потом доктор Кэссиди вообще прекратила вести учет сеансов. Странно, невероятно, совершенно недопустимо с профессиональной точки зрения. Наверное, тогда у них все и началось. Если мне и нужны были какие-то доказательства того, что в лице Шейфера мы имеем дело с хитрым и крайне опасным психопатом, то они обнаружились в бумагах доктора Кэссиди.
      Уже поздно вечером меня попросили спуститься в конференц-зал. Сказали, что с минуты на минуту ожидается еще один звонок от Волка. Похоже, пошел обратный отсчет.
      Начал Волк довольно сдержанно:
      – Благодарю, джентльмены, за то, что собрались ради меня, и постараюсь оправдать ваши ожидания. Не стану понапрасну тратить ваше драгоценное время и перейду к делу. Господа Бернс, Боуэн, Уэйр, не желаете ли сказать что-то, прежде чем я начну?
      – Вы велели нам слушать, – ответил Бернс. – Мы слушаем.
      Волк расхохотался:
      – Вы мне нравитесь, Бернс. Думаю, из вас получится достойный противник. Кстати, мистер Махони находится среди слушающих?
      Шеф специального подразделения по освобождению заложников и мой друг посмотрел на Бернса. Тот кивнул.
      Нед Махони подался вперед и показал микрофону средний палец:
      – Да, я здесь. Чем могу быть полезен?
      Палец он так и не опустил.
      – Вы должны уйти, мистер Махони. Немедленно. Боюсь, вам здесь делать нечего. На мой взгляд, вы слишком неуравновешенны. Слишком опасны. Я говорю совершенно серьезно.
      Бернс сделал Махони знак выйти.
      – Необходимости в услугах специального подразделения по освобождению заложников не возникнет, – продолжал Волк. – Уверяю вас, если до этого дойдет, все будет потеряно. Надеюсь, вы уже понимаете мои методы. Никакой мобилизации и никакого расследования. Отзовите своих псов. Все слышали? Никто не должен пытаться установить мою личность. Вам действительно все понятно? Пожалуйста, отвечайте.
      Ответили все. Каждый сказал "да". Они поняли: Волк снова пытался выставить нас мальчишками. Или ему просто нравилось унижать одновременно ФБР, ЦРУ и министерство национальной безопасности.
      – Пусть тот, кто не ответил, покинет зал. Пожалуйста. – Волк хохотнул. – Нет, нет, сидите. Всего лишь небольшая шутка. Я, как это у вас называется, "креативный тип". Но в отношении мистера Махони я не шутил. И насчет расследования тоже. Прошу отнестись к моему предложению с максимальной серьезностью. А теперь перейдем непосредственно к сегодняшнему вопросу. Ситуация складывается весьма интересная. Надеюсь, кто-нибудь записывает?
      Пауза длилась примерно пятнадцать секунд. Затем Волк продолжил:
      – Я хочу, чтобы вы знали, какие города выбраны мной в качестве целей. Время пришло. Их четыре. Я бы посоветовал властям и жителям этих городов приготовиться к самому худшему из возможных вариантов. И этот худший вариант – полное уничтожение.
      Еще одна пауза.
      – Итак, города-мишени: Нью-Йорк... Лондон... Вашингтон... Франкфурт. Они должны быть готовы к самой страшной в истории катастрофе. И последнее. Все, что здесь было сказано, не предназначено для широкой публики. В противном случае я нанесу удар незамедлительно.
      Связь снова прервалась. Волк так и не установил никакого срока. Не провел черты.

      В то утро президент Соединенных Штатов в половине шестого был на ногах. Он только что провел двухчасовую встречу и держался лишь за счет четырех чашек кофе. Совет национальной безопасности собрался в его кабинете в 3.30. Присутствовали руководители ФБР и ЦРУ, а также несколько ведущих специалистов по разведке. Все без исключения отнеслись к угрозам Волка с полной серьезностью.
      Президент чувствовал, что достаточно хорошо подготовлен к следующей встрече, хотя кто знает, как поведут себя политики в реальной чрезвычайной ситуации?
      Наконец он повернулся к главе своей администрации:
      – Ладно, приступаем.
      Через пять минут президент уже разговаривал с канцлером Германии и британским премьер-министром. Он видел их на экране, слышал произносимые ими слова, не вполне совпадающие с движением губ – странное это дело, видеоконференция.
      Трудно поверить, но ни одна из разведывательных служб трех стран не располагала о Волке точными сведениями: кто он, где живет, чем занимался раньше. Президент сказал об этом коллегам.
      – Наконец-то мы хоть в чем-то согласны, – заметил канцлер Германии.
      – Да, мы все знаем, что он существует, однако никто и понятия не имеет о его нынешнем местонахождении, – признал премьер-министр. – Есть предположения, что Волк работал на КГБ. Мы полагаем, что ему около пятидесяти. Наверняка известно только то, что он дьявольски умен. Невероятно. От этого можно сойти с ума.
      Все закивали. А потом сошлись и еще на одном. С террористом переговоров быть не может.
      Так или иначе, Волка необходимо выследить и уничтожить. Соблюдая при этом крайнюю осторожность.

      Чем дальше, тем больше, на взгляд Волка, все крупные города теряли собственное лицо, сливаясь в одно уныло-однообразное, одинаково прилизанное и начищенное место. Капитализм и транснациональный бизнес победоносно шествовали по планете, а вслед за ними, стараясь не отставать, мир затягивала раковая опухоль преступности. Для Волка не имело значения, куда он прибыл и где находится – русский чувствовал себя равно неуютно едва ли не во всех столицах и крупнейших деловых центрах.
      Нынешним вечером он оказался в Вашингтоне. И здесь ему предстояло спланировать следующие шаги.
      Никто в мире не понимал Волка, ни одна живая душа. Да и возможно ли такое, чтобы один человек понимал другого? Нет. И в этом отдавали себе отчет все рационально мыслящие люди. Зато никто не догадывался о том, какого уровня достигла развивавшаяся в нем паранойя, о том, что когда-то давно – и, между прочим, не где-нибудь, а в Париже – прижгло сердце огненной печатью. Волк ощущал ее присутствие в себе почти физически, как присутствие яда, отравившего организм. "Моя ахиллесова пята", – думал он. И эта болезнь, эта уверенность в скорой преждевременной смерти пробудили в нем страсть – не то чтобы любовь к жизни, но потребность сделать из нее игру, поставить ее на кон, желание победить любой ценой или по крайней мере не проиграть.
      Вот и сейчас Волк шел по улицам Вашингтона, планируя свой следующий ход, который должен был обернуться новыми, еще более массовыми убийствами.
      Один. Всегда один. Он шел, сжимая в руке неизменный черный резиновый мяч. Амулет, приносящий удачу? Вряд ли. Но как ни странно, ключ ко всему, что случилось с ним. Маленький черный резиновый шар.
      Пришло время, напомнил он себе. Время думать, планировать, осуществлять. Волк не сомневался в том, что правительства не согласятся с его требованиями; они просто не могутих принять. По крайней мере сейчас. Они не сдадутся так легко.
      Им нужен урок. И возможно, даже не один.
      Вот почему в поздний час он приехал в пригород Вашингтона, туда, где жил директор ФБР Бернс.
      Этому человеку можно было позавидовать. Волк и сам хотел бы так жить.
      Красивый, ухоженный дом в стиле ранчо, достаточно скромный, вполне укладывающийся в рамки представлений об Американской Мечте. Синий "меркурий" на подъездной дорожке. Три двухколесных велосипеда под навесом. Баскетбольная корзина на стеклянном щите с белым квадратом над кольцом.
      Должна ли эта семья умереть? Задача не такая уж трудная для исполнения. Некоторым образом даже приятная. И уж конечно, они того заслуживают.
      Но станет ли такой урок самым верным, самым эффективным средством воздействия?
      В этом Волк сомневался. А раз так, то ответ скорее всего отрицательный.
      К тому же имеется и другая достойная внимания цель.
      Старый должок, по которому давно пора расплатиться.
      Что может быть лучше?
      "Месть – блюдо, которое лучше подавать холодным", – думал Волк, снова и снова сжимая пальцами черный резиновый мяч.

       Добро пожаловать в федеральную структуру, где все одержимы процессом деятельности, но никого не интересует результат.В последнее время эти слова стали моей мантрой, я повторял их едва ли не каждый раз, когда входил в Гувер-билдинг. И сейчас они представлялись как нельзя более верными.
      То, что последовало за заявлением Волка, в полной мере соответствовало установившемуся после недавних президентских директив протоколу. Принятые решения можно было разделить на две совершенно обособленные группы: "расследование" и "устранение последствий". Расследованием предстояло заниматься ФБР, а задача устранения последствий ложилась на Федеральное агентство по чрезвычайным ситуациям.
      Все гладко, все по инструкции, да вот только не работает. По крайней мере на мой взгляд.
      Поскольку опасность угрожала двум крупнейшим городам США – Нью-Йорку и Вашингтону, сверху поступило распоряжение задействовать Группу по чрезвычайным ситуациям, с представителями которой мы и встретились на пятом этаже Гувер-билдинг.
      Первой темой нашей утренней встречи стала оценка угрозы. Разумеется, после того как атакам подверглись уже три города, все воспринимали террористов всерьез. Вел обсуждение новый заместитель директора Бюро, Роберт Кэмпбелл Макиллвейн-младший. До самого последнего времени он находился в отставке и проживал в Калифорнии, откуда приехал по настоятельной просьбе директора Бернса. Поговорили немного и о ложной тревоге – таких случаев за прошедшие пару лет насчитывалось немало, – однако в итоге все согласились с тем, что на сей раз дело обстоит иначе. Сам Боб Макиллвейн никаких сомнений на этот счет не имел, и для большинства из нас его уверенности было достаточно.
      Вторая тема касалась проблем устранения возможных последствий ударов террористов, а потому главным докладчиком стал представитель агентства. Способность медицинских и прочих служб справиться со своими обязанностями в случае крупного взрыва в Вашингтоне или Нью-Йорке или одновременно в обоих городах была поставлена под сомнение. В случае экстренной эвакуации одна только паника может стать причиной гибели тысяч людей. Особое опасение вызывал в этом отношении Нью-Йорк.
      Я принимал участие во многих теоретических дискуссиях, подчас очень и очень откровенных, но, должен признать, этот разговор произвел на меня крайне тяжелое впечатление. А между тем повестка дня еще не была исчерпана. После тридцатиминутного перерыва на ленч – для тех, кто не потерял аппетит, – и телефонные звонки мы перешли к рассмотрению, может быть, главного пункта.
      Кто ответственен за происходящее? Волк? Русская мафия? Какая-то другая группа? Что им нужно?
      Первоначальный список состоял из нескольких десятков имен и названий организаций, но быстро сократился примерно до полудюжины: "Аль-Каида", "Хезболла", "Исламский джихад" или какие-то независимые группировки, действующие исключительно ради денег и, возможно, сотрудничающие с той или иной организованной террористической структурой.
      В конце разговор зашел о практических действиях со стороны Бюро. За несколькими подозреваемыми было установлено постоянное как мобильное, так и стационарное наблюдение, причем не только в Соединенных Штатах, но и в Европе, и на Ближнем Востоке. Крупномасштабное расследование началось.
      Началось вопреки ясному и недвусмысленному предупреждению Волка.
      Наступил вечер, а я все еще разбирался в самой последней информации по Джеффри Шейферу, собранной и здесь, в Штатах, и в Европе.
      Европа? Не там ли центр этого грандиозного заговора? Может быть, в Англии, где Шейфер прожил много лет? Или даже в России? А если в Штатах, в одном из русских районов?
      В нескольких донесениях упоминалось о том, что Шейфер на протяжении ряда лет занимался вербовкой наемников в Африке.
      И тут меня осенило.
      Во время своего последнего визита в Англию Ласка прибег к хитроумной маскировке: въехал в страну на инвалидном кресле. На нем же он, очевидно, разъезжал и по Лондону. Известно ли Шейферу, что мыоб этом знаем? Вряд ли.
      Какая-никакая, а ниточка. Я тут же ввел данные в систему и пометил этот пункт флажком как особо важный.
      А что, если Ласка пользуется инвалидным креслом и в Вашингтоне?
      Может быть, мы наконец-то опередили его хоть на один шаг?
      С надеждой на это, а также на то, что ночь пройдет спокойно, я и отправился домой.

      Ранним утром следующего дня Ласка катил на своей черной складной инвалидной коляске по, как всегда, шумному вокзалу Юнион-стейшн. Он пребывал в хорошем настроении и думал по большей части о приятном. Ему нравилось побеждать, выигрывать, а сейчас он выигрывал, как говорится, при каждой сдаче.
      Джеффри Шейфер сохранил очень хорошие контакты в Вашингтоне, в первую очередь среди военных, и это обстоятельство делало его особенно ценной фигурой при планировании любой силовой операции. Связи были у него также и в Лондоне, и в других выбранных в качестве целей городах, но Волк ставил на первое место именно Вашингтон. В любом случае он снова участвовал в игре, снова был кем-то.
      А еще Джеффри Шейфер очень хотел поквитаться с Америкой. Он презирал американцев. И Волк предоставил ему возможность нанести этой стране существенный урон. Замочить. Переломать кости. Убить как можно больше людей.
      Не так давно Шейфер коротко постригся и покрасил волосы в черный цвет. Скрыть свой рост, шесть футов и два дюйма, он не мог, зато сделал кое-что получше, взяв на вооружение уловку одного старого приятеля. Днем, пока светло, Ласка передвигался по Вашингтону в инвалидной коляске последней модели, которую можно было при необходимости без труда сложить и спрятать в багажнике "сааба". Если время от времени на Ласку и обращали внимание – а такое тоже случалось, – то совсем не потому, что он вызывал у кого-то подозрение.
      Присутствие Шейфера на вокзале в ранний час объяснялось тем, что на 6.20 у него была назначена встреча с источником. Оба встали в очередь в "Старбакс" – источник за Лаской – и как бы невзначай завели разговор.
      – Дело пошло, – сообщил источник, работавший помощником одного высокого чина в ФБР. – Предупреждение не подействовало, расследование уже ведется. В отмеченных городах установлено наблюдение. Разумеется, вас ищут и здесь. Этим занимается агент Кросс.
      – Ничего другого я от них и не ожидал.
      Шейфер криво улыбнулся. Новость его не удивила. Волк предвидел именно такое развитие событий.
      Оставшись в очереди, Ласка купил кофе с молоком, после чего нажал кнопку и отъехал к платному телефону-автомату. Неспешно прихлебывая горячий напиток, снял трубку и набрал местный номер.
      Ответила женщина.
      – Есть работа. Как раз для тебя. Оплата очень хорошая. Пятьдесят тысяч. Займет не больше часа.
      – Если так, то ты позвонил кому надо, – сказала женщина, считавшаяся одним из лучших снайперов в мире. – Беру.

      Встреча с "субподрядчиком" состоялась около полудня в продовольственной секции торгового центра "Тайсонс корнер". Полковник Шейфер и капитан Николь Уильямс сели за маленький столик напротив "Бургер-Кинга".
      Они заказали бургеры и содовую, но никто так и не притронулся к тому, что Шейфер называл не иначе как "кровеносными затычками проклятых янки".
      – Милые колеса, – с усмешкой заметила капитан Уильямс, когда полковник подкатил к ней на коляске. – И не стыдно, а?
      – Главное, что срабатывает, Никки. – Он улыбнулся в ответ. – Ты же меня знаешь. Ради дела готов на все.
      – Да, полковник, я тебя знаю. Спасибо, что не забыл, вспомнил обо мне.
      – Благодарить будешь потом. Сначала послушай, что за работа.
      – Именно затем я и пришла. Послушать.
      Вообще-то Шейфер уже засомневался в правильности сделанного выбора, с удивлением обнаружив, что за время, минувшее с их последней встречи, Никки Уильямс успела заметно утратить былую форму. При росте в пять футов и шесть дюймов она, должно быть, весила теперь около двухсот фунтов.
      Тем не менее капитан Уильямс держалась с уверенностью высококлассного профессионала. Когда-то они почти шесть месяцев проработали вместе в Анголе, и там Шейфер убедился в ее исключительном мастерстве. Никки всегда выполняла порученное задание.
      Он рассказал женщине только то, что касалось ее части операции, и повторил, что плата составит пятьдесят тысяч долларов. Больше всего в Никки ему нравилось то, что она никогда не жаловалась на трудности или риск.
      – Что я делаю дальше? Когда вступаю в игру?
      Всего два вопроса. Даже не поинтересовалась, в кого именно придется стрелять.
      – Завтра в час будешь в аэропорту Манассас. В пять минут второго там сядет вертолет "МД-530". На борту тебя ждет винтовка "Пи-Эс-Джи-1".
      Уильямс нахмурилась и покачала головой.
      – Если не возражаешь, я воспользуюсь собственной. Предпочитаю "винчестер-М70". Оружие проверено в реальных условиях, и для подобной работы лучше не найдешь. Говоришь, стрелять придется через стекло?
      – Да, капитан. В окно офисного здания.
      Шейфер не имел ничего против замены оружия. Ему приходилось работать со многими снайперами, и у каждого были свои пристрастия, "пунктики", каждый любил делать по-своему. Он ожидал, что Уильямс выставит какие-то дополнительные требования, но та лишь кивнула и задала наконец главный вопрос:
      – Итак, кто же у нас завтра умрет? Сам понимаешь, мне нужно знать.
      Шейфер назвал имя объекта. Никки – надо отдать ей должное – даже бровью не повела. Ее реакция была чисто деловой.
      – Я поднимаю цену. Удваиваю.
      Шейфер медленно кивнул:
      – Согласен. Меня это вполне устроит, капитан.
      Никки Уильямс улыбнулась:
      – Мало взяла?
      Он снова кивнул:
      – Да, мало. Но я все равно заплачу тебе сто пятьдесят. Только не промахнись.

      Наконец-то. Наконец-то перед нами замаячила надежда совершить решающий прорыв. А началось все с того, что я вспомнил про инвалидную коляску. Мы получили ниточку и ухватились за нее.
      В десять утра я мчался через Вашингтон к Фаррагуту, жилому комплексу на Кафедрал-авеню. Три года назад в подземном гараже Фаррагута погибла моя тогдашняя напарница, Пэтси Хэмптон. Ее убил Джеффри Шейфер. Именно в Фаррагуте жила доктор-психиатр Элизабет Кэссиди.
      Мы установили наблюдение за ее квартирой всего тридцать шесть часов назад, и вот уже первый результат. Ласка появился. Он поставил машину в подземном гараже почти на том самом месте, где погибла Пэтси, и поднялся наверх, в пентхаус, где все еще жила его старая любовница.
      Самое главное – Ласка был в инвалидном кресле.
      Нас было пятеро, я и еще четверо агентов. Едва лифт тронулся, как мы достали оружие.
      – Он чрезвычайно опасен. Пожалуйста, отнеситесь к этому предупреждению со всей серьезностью, – еще раз напомнил я, когда мы вышли из кабины и направились к двери с номером 10-Д.
      Дверь была перекрашена, но все прочее – и квартира, и подземный гараж, и весь комплекс – осталось неизменным. Все как будто повторялось. Я помнил Пэтси Хэмптон, и меня переполняла злость.
      Я надавил на кнопку звонка и крикнул:
      – ФБР! Откройте дверь, доктор Кэссиди.
      Дверь открылась. Передо мной стояла высокая симпатичная блондинка, которую я сразу узнал.
      Элизабет Кэссиди тоже узнала меня.
      – Доктор Кросс? Какой сюрприз. Хотя... пожалуй, нет.
      Пока она говорила, я услышал за ее спиной шуршащий звук. Инвалидная коляска! Я поднял пистолет и оттолкнул доктора Кэссиди в сторону.
      – Стоять! Не двигаться! – прокричал я.
      Коляска остановилась. Сидящий в ней мужчина посмотрел на меня. Я покачал головой и медленно опустил револьвер. Проклятие повисло на губах. Ласка снова перехитрил нас.
      – Я не тот, за кого вы меня принимаете, – заговорил мужчина в кресле. – Я не полковник Джеффри Шейфер. Мы даже не знакомы. Я актер, мое имя Фрэнсис Николо, и я действительно не могу ходить, так что, пожалуйста, не вымещайте на мне свое раздражение.
      – Рассказывайте! – бросил я.
      – Меня попросили приехать сюда и очень хорошо заплатили. Мне поручено передать вам привет от полковника и сказать, что вы допустили ошибку, нарушив полученные инструкции. А раз вы оказались здесь, то, значит, и нарушили. – Мужчина поклонился. – Такова моя роль. Это все, что я знаю. Как исполнение? Приемлемо? Если понравилось, можете похлопать.
      – Вы арестованы, – сказал я и повернулся к Элизабет Кэссиди: – Вы тоже. Где он? Где Шейфер?
      Она покачала головой и посмотрела на меня печальными глазами.
      – Я не видела Джеффри уже несколько лет. Меня подставили, а над вами подшутили. И мной, и вами просто попользовались. Мне, конечно, тяжелее – я ведь любила его. Что ж, привыкайте. Зная его, я должна была предвидеть...
      "И я, – подумал я. – Я тоже должен был предвидеть".

      "Впечатляет", – подумала капитан Никки Уильямс, имея в виду совсем не встречу в аэропорту. Впечатлял план. Блистательный. Смелый. Дерзкий.
      Аэропорт Манассас не представляет собой ничего особенного – летное поле площадью в восемьсот акров, две взлетно-посадочные полосы, терминал и диспетчерская вышка ФАА , – но для предстоящей операции подходил идеально.
      Кто-то там умеет шевелить мозгами. А раз так, то дело выгорит.
      Через пару минут после того, как капитан Уильямс прибыла на место, над полем появился вертолет. Черт возьми, и где только эти ребята ухитрились раздобыть "МД-530"? Для порученной ей работы лучшей машины не сыскать.
      Да, все действительно складывалось идеально. А при таком планировании, при таком обеспечении и сама работа представлялась не столь уж трудной.
      Подхватив холщовую сумку, в которой лежал "винчестер-магнум", Никки Уильямс поспешила к вертолету. Пилот – по-видимому, человек, знавший весь план, – познакомил ее с дальнейшими инструкциями.
      – У меня полные баки. Летим на северо-восток, над трассой №28. Промежуточная посадка на полминуты в Рок-Крик-парке.
      – В Рок-Крик-парке? Зачем? – спросила Никки Уильямс. – Если у нас полные баки, зачем садиться?
      – В парке сядем только для того, чтобы вы успели перебраться на полоз. Стрелять ведь вы будете с него, верно?
      – Отлично, – сказала Никки. – Теперь поняла.
      План нравился ей все больше и больше. Риск, конечно, присутствует, но он сведен к минимуму тщательным планированием. Даже день выдался пасмурный, с легким ветерком. "МД-530" – быстрая и маневренная машина, достаточно устойчивая, чтобы с нее можно было вести прицельный огонь. В свое время капитан Уильямс приходилось часто стрелять с борта вертолета, и благодаря практике она довела этот навык до совершенства.
      – Готовы? – крикнул пилот, когда она закрыла дверцу. – Туда и оттуда у нас уйдет девять минут.
      Никки подняла большой палец. "МД-530" оторвался от земли и, быстро набирая высоту, устремился на северо-восток. Вскоре он уже пересек Потомак. Они не поднимались выше тридцати – сорока метров и шли на скорости около восьмидесяти узлов.
      Промежуточная посадка в Рок-Крик-парке заняла сорок секунд.
      Капитан Уильямс заняла позицию на правом полозе, чуть ниже и позади пилота, и махнула рукой.
      – Пошли. Сделаем это.
      "Не просто хитро, но еще и круто, – подумала Никки, когда вертолет снова понес ее к цели. – И всего менее чем за девять минут. Он даже не поймет, что случилось".

      К полудню, взвинченный и усталый, я уже сидел за столом, в очередной, наверное, сотый по счету раз просматривая файлы компьютерной базы данных Национального центра информации и держась только на черном кофе, которого выпил не меньше галлона. Чертов Ласка. Он явно знал, что мы ищем человека в инвалидной коляске. Но откуда? Похоже, у них есть источник в Бюро. Шейфера кто-то предупредил.
      Около часа, когда я все еще стучал по клавишам, в здании прозвучал резкий, режущий слух сигнал тревоги.
      Одновременно сработал и мой пейджер.
      Из коридора донеслись громкие голоса:
      – Выгляни в окно! Быстрее. Подойди к окну!
      – О Господи! Какого черта? Что они там делают? – кричал кто-то.
      Я посмотрел в окно и с изумлением увидел двух мужчин в камуфляже, которые бежали через вымощенный розовым гранитом внутренний двор. В данный момент они как раз миновали бронзовую скульптуру "Верность. Отвага. Честность".
      Моей первой, совершенно шальной мыслью было: "живые бомбы". Другой возможности нанести какой-то более или менее значительный ущерб зданию и находящимся в нем людям у этих двоих просто не было.
      Дверь открылась, и в кабинет заглянул работавший по соседству агент Чарли Килверт.
      – Ты видел, Алекс? Невероятно! Не могу поверить!
      – Да уж точно. Невероятно.
      Я продолжал стоять у окна, наблюдая за происходящим внизу. Через несколько секунд во дворе появились вооруженные агенты. Сначала их было трое, потом стало не меньше дюжины. На помощь поспешили и охранники из караульной будки.
      Мужчин в камуфляже взяли в кольцо и на мушку. Они остановились, подняли руки... Сдаются?
      Агенты, однако, не спешили приближаться. Возможно, они, как и я, думали о "живых бомбах", но скорее всего просто делали все по инструкции.
      Нарушители по-прежнему стояли с поднятыми руками. Потом, подчиняясь приказу, медленно легли на камни лицом вниз. Что за чертовщина?
      И тут я увидел вертолет, вынырнувший из-за угла с южной стороны Гувер-билдинг.
      Зловещий звук приближающейся машины услышали и агенты внизу. Несколько человек направили оружие в небо. Мы ведь находимся в закрытой для полетов зоне. Кто-то внизу закричал, кто-то угрожающе замахал оружием.
      В следующий момент вертолет резко отвернул от Гувер-билдинг и скрылся из виду.
      А еще через несколько секунд дверь кабинета снова распахнулась. На пороге стоял все тот же Чарли Килверт.
      – Вверху кого-то застрелили!
      Вылетая в коридор, я едва не сбил Килверта с ног.

      Пилот "МД-530" знал свое дело. Используя в качестве прикрытия офисные здания и жилые многоэтажки, он проскальзывал между ними, как будто играл в прятки с кем-то невидимым.
      Такая тактика, как догадалась Никки Уильямс, объяснялась необходимостью ускользнуть от радаров и сбить с толку возможных случайных наблюдателей. К тому же все происходило с невероятной быстротой, и даже если кто-то их заметил, то отреагировать просто не успевал. Да и не посылать же в погоню военный истребитель!
      Никки уже видела цель. Вот оно, черт возьми! Четко спланированная наземная операция явно вызвала переполох – у окон здания, в котором, как она знала, размещалась штаб-квартира ФБР, собрались десятки людей. Разве не круто?! Никки Уильямс была в восторге. В армии ей не раз доводилось участвовать в крупных операциях, но там свободу действий всегда ограничивали тысячи всевозможных правил и запретов.
      Сейчас у тебя одно правило, детка: подстрели кого нужно и сваливай ко всем чертям, пока никто не опомнился.
      Имея координаты нужного окна, пилот вывел вертолет к цели, и точно – на фоне серого прямоугольника довольно четко выделялись фигуры двух мужчин в темных костюмах. План сработал – происшествие во дворе привлекло внимание и как магнитом притянуло глупцов к окнам. Капитан Уильямс знала объект в лицо и отлично понимала: к тому времени, когда он увидит в ста футах от себя дуло винтовки, пуля уже войдет в голову, а вертолет ляжет на обратный курс.
      Один из стоящих у окна мужчин, похоже, осознал опасность раньше и попытался оттащить другого в сторону. Экий герой.
      Не важно – Уильямс уже потянула спусковой крючок. Как все легко.
      А теперь – удирай!
      Вертолет ушел за угол здания, развернулся и, придерживаясь той же тактики, устремился к зоне посадки в Виргинии. Весь путь занял ровно три с половиной минуты. В крови Никки гулял адреналин, в голове шумело – такое приключение и такие деньги! Двойной гонорар – и, видит Бог, она отработала все до цента.
      Вертолет мягко опустился на землю, и капитан Уильямс соскочила с шасси. Повернувшись к пилоту, она шутливо козырнула ему, а он поднял правую руку и дважды выстрелил в нее – сначала в горло, потом в лоб. Удовольствия ему это не доставило, он просто выполнял приказ. Похоже, женщина-снайпер не умеет держать язык за зубами.
      Пилот знал только то, что ему полагалось.

      Что нам известно? Ничего.
      Задержанных во дворе мужчин в камуфляже затащили в здание ФБР и отвели на второй этаж. Но кто они такие?
      По коридорам уже ходили слухи, что стреляли в Рона Бернса, что мой босс и друг убит. Серьезные люди говорили об успешной атаке с участием снайпера и что целью был офис Бернса. Невольно вспомнилось имевшее место в начале года убийство Стейси Поллак. Волк так и не взял на себя ответственность за смерть шефа, но мы знали, что заказал ее именно он. Бернс поклялся отомстить, однако дальше этого, насколько мне было известно, дело не пошло.
      Примерно через полчаса после воздушной атаки мне позвонили и предложили спуститься на второй этаж. Я облегченно вздохнул: нужно было чем-то заняться, иначе я сошел бы с ума.
      – Какие новости? Что слышно наверху?
      – Новостей никаких, только слухи. Никто ничего не говорит, ни "да", ни "нет". Я спрашивал у Тони Вудса, он тоже отмалчивается. Вот так, Алекс. Извини.
      – Но ведь что-то же случилось? В кого-то стреляли?
      – Да. В кого-то стреляли.
      С тяжелым чувством, не отпускавшим меня последние несколько дней, я поспешил на второй этаж и был препровожден к камерам временного заключения, о существовании которых даже не догадывался. Встретивший меня агент объяснил: надо, чтобы я поговорил с задержанными и составил свое мнение о них.
      Я вошел в тесную комнату для допросов и увидел двух перепуганных до смерти чернокожих в камуфляже. Террористы? Сомнительно. Судя по виду, обоим было лет по тридцать с лишним, может быть, слегка за сорок – я мог и ошибиться. Обоим не мешало бы постричься, побриться и принять ванну. Одежда мятая, замасленная. В комнате воняло потом и кое-чем похуже.
      – Мы уже все рассказали, – жалобно заскулил один из задержанных, морща и без того сморщенное лицо. – Сколько можно повторять одно и то же?
      Я сел напротив.
      – Мы ведем расследование убийства.– Я не знал, сообщили им об этом или нет, но начать хотел именно так. – Наверху убили человека.
      Второй задержанный, не произнесший пока ни слова и закрывавший лицо руками, застонал и начал раскачиваться из стороны в сторону.
      – О нет, о нет, нет, нет, Боже, нет.
      – Опусти руки и слушай меня! – заорал я.
      Оба вздрогнули, вскинули головы и моментально заткнулись.
      – Я хочу услышать вашу историю. С начала и до конца. Во всех подробностях. И мне плевать, сколько раз вы ее уже рассказывали. Понятно? Мне плевать, сколько раз вы ее рассказывали!
      Пауза.
      Оба молчали, испуганно таращась на меня.
      – В данный момент вы подозреваетесь в соучастии в убийстве. Я хочу услышать вашу версию. Я – ваше спасение, другого нет. А теперь я слушаю. Ну?
      И они заговорили. Оба. Путаясь, сбиваясь, мешая друг другу, они рассказали все. Через два с небольшим часа я покинул комнату для допросов, понимая, что услышал всю правду или по крайней мере их обрывочную версию этой самой правды.
      Два приятеля-бродяги, Рон Фрейзер и Леонард Пиккет, обитали возле вокзала Юнион-стейшн. Оба когда-то служили в армии. Прямо на улице к ним подошел какой-то человек и предложил хорошие деньги за простую работу. Им предлагалось пробраться во внутренний двор ФБР и побегать там несколько минут, изображая из себя идиотов. Бродяги согласились, тем более что вживаться в роль не пришлось. Что касается камуфляжа, то форма принадлежала им самим, ее они носили каждый день, побираясь в парках и на улицах города.
      Выйдя из одной комнаты, я зашел в другую, где меня ожидали два агента сверху. Оба держались очень напряженно.
      Знают ли они что-то о Роне Бернсе?
      – Вряд ли этим двоим известно больше, чем они рассказали, – сказал я. – Не исключаю, что нанял их Джеффри Шейфер. Оба обратили внимание на английский акцент. Словесный портрет совпадает. В общем, кто бы это ни был, он заплатил парням по двести долларов. По двести баксов за небольшой спектакль во дворе ФБР. – Я посмотрел на агентов. – А теперь ваша очередь. Расскажите, что случилось наверху. В кого стреляли? В Рона Бернса?
      Один из агентов, Миллард, глубоко вздохнул:
      – Информация только для тебя, Алекс. Понятно?
      Я кивнул, ожидая самого худшего.
      – Директор... убит?
      – Убит Томас Уэйр. Стреляли в него, – проговорил агент Миллард.
      У меня вдруг закружилась голова и задрожали колени.
       Кто-то убил директора ЦРУ.

      Хаос.
      Едва весть об убийстве Томаса Уэйра распространилась за стены Гувер-билдинг, как о нем заговорили на всех телеканалах, а к самому зданию стянулись немалые силы репортеров. Конечно, никто не рассказывал им о том, что, по нашему мнению, случилось в действительности, и журналисты чувствовали – информацию придерживают.
      Во второй половине дня поступило сообщение о том, что в лесу на севере штата Виргиния найдено тело женщины. Судя по всему, она и была тем самым снайпером, который убил Томаса Уэйра. Обнаруженная рядом с телом винтовка "винчестер-магнум" подтверждала наши предположения.
      В пять часов Волк снова вышел на связь.
      Когда в конференц-зале зазвонил телефон, Рон Бернс сам снял трубку.
      Никогда раньше я не видел директора столь серьезным и мрачным. Томас Уэйр был его другом, летом их семьи часто вместе проводили отпуска в Нантакете.
      – Вам необычайно повезло, директор, – начал Волк. – Пули предназначались не Уэйру. Я не часто совершаю ошибки, но знаю, что они неизбежны при проведении столь комплексной военной операции. Ошибки случаются на любой войне – такова суровая проза жизни.
      Бернс промолчал. Лицо его оставалось бесстрастным, бледной маской, заглянуть под которую не могли даже мы.
      – Я понимаю, что вы чувствуете, что вы все чувствуете. Мистер Уэйр был добрым семьянином, верно? И по сути своей вполне приличным человеком. Поэтому вы сердитесь на меня. Вам хочется схватить меня, а еще лучше просто уничтожить, как бешеного пса. Но постарайтесь стать на мою точку зрения. Вам были даны инструкции, для вас были определены правила, а вы поступили по-своему. И вот к чему это все привело – к несчастью, к смерти. Так будет всегда. Ваше упрямство и отказ следовать моим правилам будут вести к несчастьям и смертям. Это неизбежно. Только ставки возрастут, и речь пойдет уже не об одной жизни. Так что давайте двигаться дальше. Часы тикают. Вы не хуже меня знаете, как трудно в наше время найти людей, способных слушать и понимать. Все такие эгоисты, все думают только о себе. Возьмем, к примеру, нашего киллера, капитана Уильямс. Ее предупредили не рассказывать никому о той работе, для выполнения которой ее наняли. И что же? Разболтала обо всем мужу. И теперь ее нет. Насколько мне известно, вы уже обнаружили ее тело. А вот вам и еще одна новость: муж тоже убит. Можете забрать его тело из их дома в Дейтоне, штат Мэриленд. Адрес продиктовать?
      – Мы уже нашли тело ее мужа, – заговорил Бернс. – Зачем вы звоните? Чего хотите?
      – А разве это не очевидно, господин директор? Я хочу, чтобы вы поняли – я не бросаю слов на ветер. Вы будете делать то, что от вас требуется. Так или иначе, я все равно заставлю вас выполнить мои требования. А теперь, после необходимого вступления, позвольте перейти к неприятным для всех нас деталям – цифрам. Ваша плата за то, чтобы больше не слышать обо мне... Надеюсь, кто-нибудь взял карандаш и бумагу?
      – Продолжайте, – сказал Бернс.
      – Хорошо, продолжим. Итак, Нью-Йорк – шестьсот пятьдесят миллионов долларов. Лондон – шестьсот миллионов. Долларов. Вашингтон – четыреста пятьдесят миллионов. Франкфурт – четыреста пятьдесят миллионов. Общая сумма – два миллиарда сто пятьдесят миллионов американских долларов. Дальше. Я хочу, чтобы из тюрем были выпущены пятьдесят семь политических заключенных. Имена их будут сообщены вам в течение следующего часа. Пока лишь скажу, что все они с Ближнего Востока. Что бы это значило? Интересная головоломка, вам не кажется?
      На доставку денег и освобождение заключенных у вас четыре дня. Времени вполне достаточно. Дополнительные инструкции относительно того, куда и как, получите позднее. Итак, у вас есть четверо суток. Отсчет начнем... прямо сейчас.
      И вот что еще. Я абсолютно серьезен. Я также понимаю, что речь идет о большой сумме денег, собрать которую некоторым покажется "невозможным". Полагаю, такие голоса уже раздаются. Так вот. Не утомляйте меня нытьем и жалобами.
      Короткая пауза.
      – Вот зачем я звоню, мистер Бернс. Доставьте мне деньги. Освободите заключенных. И не делайте себе хуже. Да, кстати, еще одно. Я ничего не забываю и ничего не прощаю. Прежде чем все закончится, вы тоже умрете, директор Бернс. Так что будьте настороже. Почаще оглядывайтесь. Рано или поздно я окажусь у вас за спиной. И тогда – бум!..Но это потом, а сейчас у вас есть четыре дня!
      Волк положил трубку.
      Глядя прямо перед собой, Рон Бернс процедил сквозь стиснутые зубы:
      – Ты еще свое получишь. Я доберусь до тебя.
      Он медленно обвел взглядом собравшихся и остановился на мне.
      – Нас поставили на счетчик, Алекс.

      – Мне бы хотелось, чтобы доктор Кросс поделился своими впечатлениями о русском маньяке. Он знает о нем все. Для тех, кто не знаком с Алексом Кроссом, скажу, что он перешел к нам из департамента полиции Вашингтона. Поверьте мне, они многое потеряли. Это он взял Кайла Крейга.
      – И пару раз упустил Джеффри Шейфера, – добавил я, не вставая. – Мои впечатления? Стремление к полному контролю, к абсолютной власти. Я бы сказал так: ему нужна большая сцена, мировой масштаб. Креативен. Тщательно, до мелочей все планирует. Прекрасный организатор, умеет распределять работу, не останавливается перед принятием трудных решений.
      Но самое главное – он порочен. Ему нравится причинять людям боль, заставлять их страдать. Нравится наблюдать за чужими страданиями. Он дает время подумать о том, что произойдет дальше. Отчасти это объясняется тем, что Волк понимает: нам трудно выполнить его требования, мы не можем, не хотим уступить без боя. И он знает, как трудно его поймать. В конце концов, бен Ладен ведь тоже пока на свободе.
      И еще одно. Он сказал, что целью был директор ФБР, что произошла ошибка. По-моему, здесь что-то не так. Волк не мог допустить подобной ошибки в самом начале игры, а если бы и допустил, то не признался бы в ней. Нет, мне в это не верится.
      Я взглянул на Бернса – как он отнесется к моим словам? – но директор только махнул рукой.
      – Ты считаешь, что реальной целью был именно Том Уэйр?
      – Полагаю... да, целью был Уэйр. Такую крупную ошибку Волк себе позволить не мог. Он пытался обмануть нас.
      – Зачем? У кого есть предположения?
      Бернс пробежал взглядом по лицам присутствующих.
      Никто не ответил, и я продолжил:
      – Если целью был именно Уэйр, то это наша лучшая ниточка. Почему директор ЦРУ представлял для Волка такую угрозу? Не удивлюсь, если Уэйр и Волк знали друг друга, встречались когда-то, только Уэйр и сам этого не сознавал. Если так, то перед нами встает вопрос: где и когда пересеклись пути Томаса Уэйра и этого русского? Мы должны найти ответ.
      – И сделать это как можно скорее, – добавил Бернс. – Так что не будем терять время, займемся делом.

      Человек, звонивший от имени Волка, имел определенные инструкции и знал, что должен следовать им без малейших отступлений. Его должны увидеть в Вашингтоне. В этом заключалась его работа, такова была его роль в большой игре.
      Волка должны увидеть, тогда они зашевелятся.
      Он знал – пройдет совсем немного времени и телефонный звонок в штаб-квартиру ФБР будет прослежен до отеля "Четыре сезона" на Пенсильвания-авеню. Это предусматривалось планом, который до сих пор работал без сбоев.
      Вот почему он неторопливо прошел по фойе на глазах у консьержа и двух швейцаров. Конечно, его заметили – высокий светловолосый мужчина, с бородой, в длинном кашемировом пальто. Все детали тоже были предусмотрены планом.
      Потом он не спеша прогулялся по М-стрит, обращая внимание на меню в витринах ресторанов и образцы модной одежды в магазинах Джорджтауна.
      Он даже позволил себе усмехнуться, увидев несущиеся к "Четырем сезонам" патрульные машины.
      Показав себя, мужчина сел наконец в белый "шевроле", который ожидал его на углу М-стрит и авеню Томаса Джефферсона.
      Фургон, набрав скорость, устремился в направлении аэропорта. Помимо водителя, в машине был еще один человек, сидевший рядом с тем, кто звонил из отеля.
      – Все прошло хорошо? – поинтересовался водитель, когда и М-стрит, и весь начавшийся там переполох остались далеко позади.
      Бородатый пожал плечами:
      – Конечно. Теперь у них есть подробный словесный портрет. Есть за что зацепиться, есть надежда. Я сделал то, что от меня требовалось.
      – Отлично, – сказал второй пассажир и, вытащив "беретту", выстрелил соседу в правый висок.
      Бородатый умер еще до того, как услышал звук выстрела.
      Теперь у полиции и ФБР был словесный портрет Волка, вот только никто из живущих на земле не подходил под это описание.

      То, что произошло потом, сбило нас всех с толку. Специалисты, отслеживавшие звонок, быстро установили, что он был сделан из отеля "Четыре сезона". Мало того, Волка видели в фойе отеля. Составленный на основании опроса очевидцев словесный портрет был разослан во все полицейские службы мира. Волк допустил ошибку? Прокололся? Не знаю. Мне в это не верилось. Раньше он всегда звонил по сотовому, но на сей раз почему-то воспользовался телефоном отеля. Почему?
      Дома, куда я вернулся в половине десятого вечера, меня ожидал еще один сюрприз. В гостиной вместе с Наной сидела доктор Кайла Коулс. Уютно устроившись на диване, женщины увлеченно обсуждали что-то явно не предназначавшееся для моих ушей, а увидев меня, тут же замолчали. Не скрою, поздний визит врача показался мне тревожным знаком.
      – Все в порядке? – спросил я. – Что случилось?
      – Кайла просто оказалась в нашем районе, вот и заглянула на минутку, – ответила Нана. – Так ведь, доктор Коулс? Никаких проблем. Если не считать того, что ты пропустил ужин.
      – Ну, вообще-то дело в том, что Нана не очень хорошо себя чувствует, – заговорила Кайла. – Вот я и зашла проведать. На всякий случай.
      – Перестаньте, Кайла, не преувеличивайте, – запротестовала, как обычно, Нана. – Я чувствую себя нормально, а легкое недомогание – неизбежная часть жизни. В мои-то годы...
      Доктор мило улыбнулась и кивнула. Потом вздохнула:
      – Извините. Расскажите сами, Нана.
      – Рассказывать-то не о чем. На прошлой неделе мне и впрямь немного нездоровилось. Ты же знаешь, Алекс, со мной такое случается. Ничего особенного. Вот если бы надо было присматривать еще и за Алексом-младшим, тогда, может, и были бы основания тревожиться.
      – Ты меня пугаешь, – сказал я.
      Кайла снова улыбнулась и покачала головой.
      – Не беспокойтесь, Алекс. Я действительно была неподалеку и решила заглянуть. Мы измерили давление. Похоже, никаких отклонений нет. Я бы хотела, чтобы Нане сделали анализ крови.
      – Хорошо-хорошо, я сама этим займусь. А теперь давайте поговорим о погоде.
      Я укоризненно покачал головой, адресуя упрек им обеим, и посмотрел на Кайлу.
      – Вам не кажется, что вы слишком много работаете?
      – Вы только посмотрите, кто это говорит! – Она улыбнулась, и в комнате как будто стало светлее. – К сожалению, работать действительно приходится много. Не хочу утомлять вас цифрами, но даже здесь, в столице такой богатой страны, немало людей, которые не могут позволить себе хорошего врача. Вы бы посмотрели, какие очереди в больнице Святого Антония, да и в других.
      Мне всегда нравилась Кайла, и, признаюсь, я даже немного побаивался ее. Почему? Мы разговаривали, а вопрос этот не выходил у меня из головы. Я заметил, что она похудела – неудивительно, все время на ногах, а район у нее большой, – и это пошло ей на пользу. И откуда только такие мысли?
      – Что ты стоишь? – уловив мое смущение, сказала Нана. – Садись, поговори с нами.
      – Пора. – Кайла со вздохом поднялась с дивана. – Уже поздно.
      – Ну вот, получается, я испортил вам вечер...
      Мне вдруг захотелось, чтобы Кайла не уходила. Потянуло поговорить о чем-то обыденном, простом, а не о Волке и угрозах террористов.
      – Вы ничего не испортили, Алекс. Не корите себя. Но мне еще нужно успеть побывать в двух домах.
      Я посмотрел на часы:
      – В такое-то время? И когда же вы закончите? Знаете, что я вам скажу – вы просто сумасшедшая.
      – Может, и сумасшедшая. – Кайла пожала плечами. – Наверное, вы правы. – Она расцеловалась с Наной и направилась к выходу. – Берегите себя. И не забудьте про анализы.
      – С памятью у меня все в порядке, – добродушно проворчала Нана и, подождав, пока дверь за Кайлой закроется, повернулась ко мне: – Да, Алекс, мисс Коулс редкая женщина. Ты ведь и сам это знаешь? По-моему, она заходит сюда еще и на тебя посмотреть. По крайней мере у меня сложилось такое впечатление. Можешь не соглашаться, но я уверена, что не ошибаюсь.
      Подобная мысль посещала и меня.
      – Тогда почему она так быстро уходит?
      Нана нахмурилась и укоризненно покачала головой:
      – Не догадываешься? А ты хоть раз попросил ее остаться? И почему ты всегда пялишься на нее, когда она здесь? В чем дело? Может, Кайла как раз та женщина, которая тебе и нужна? Не спорь. Ты ее побаиваешься, а это не так уж плохо.
      Я задумался над словами Наны, но так и не сообразил, что ответить. После длинного и беспокойного дня мозг просто не мог связать концы с концами.
      – Ты действительно чувствуешь себя хорошо?
      – Алекс, мне восемьдесят три года. Может ли в таком возрасте человек действительно хорошо себя чувствовать? – Нана поцеловала меня в щеку и отправилась к себе. – Ты и сам, между прочим, не становишься моложе, – бросила она через плечо.
      Хорошо, что напомнила.

      Не все в тот вечер отправились спать.
      Ласке никогда не удавалось держать под контролем так называемые основные инстинкты и физические потребности. Иногда это пугало его – ведь неспособность контролировать себя есть слабость, – а иногда заводило. Опасность, риск, острые ощущения, прилив адреналина. Именно в такие моменты Ласка чувствовал, что живет, а не прозябает. Выходя на охоту, готовясь убить, он ощущал такой приток сил, энергии, что просто не мог ничего с собой поделать.
      Шейфер хорошо знал Вашингтон еще с тех времен, когда работал в британском посольстве, особенно небогатые районы, потому что именно там в прошлом чаще всего находил свою добычу.
      В тот вечер Ласка отправился на поиски приключений. Он снова чувствовал себя живым. В жизни опять появилась цель.
      Сидя за рулем черного "меркурия", Шейфер объехал вокруг Южного Капитолия. Шел мелкий, противный дождь, и на глаза Ласке попалась лишь парочка страхолюдного вида шлюшек. Тем не менее одна из них успела перехватить его взгляд.
      Он еще пару раз объехал квартал, проверяя девочек и изображая из себя копа, и в конце концов подкатил к одной черной, предлагавшей свои прелести возле популярного ночного клуба "Нэйшн". На ней было серебристое бюстье, такого же цвета короткая юбчонка и туфли на платформе.
      Самая лучшая новость: ему приказалиустроить охоту в Вашингтоне именно этой ночью. Так что полковник всего лишь исполнял полученные от Волка инструкции. Делал свою работу. Стоило ему опустить стекло, как девчонка тут же дерзко выпятила грудь. «Наверное, думает, что острые, нахально торчащие свежие соски делают ее хозяйкой ситуации. Интересный может получиться поединок», – подумал Шейфер. Перед тем как выйти из дома, он надел парик и вымазал лицо и руки черной краской. В голове надоедливо и настырно звучала мелодия старой песенки, названия которой он не помнил, только одну строчку: «Мне нравится так, как нравится, – вот так».
      – Они у тебя настоящие? – спросил он, когда девчонка наклонилась к окну.
      – Настоящие. Сама недавно проверяла. Или хочешь лично попробовать? Нравится? Не прочь пощупать? Знаешь, это можно устроить. Прокатимся? Но только вдвоем, милый.
      Шейфер улыбнулся, вступая в игру, правила которой знал слишком хорошо. Шлюха если и заметила, что он белый, виду не подала. Этих ничем не проймешь. Что ж, посмотрим.
      – Запрыгивай. Мне хочется проверить тебя всю. Сверху донизу. Устроить тест-драйв.
      – С тебя сотня, – сказала она и вдруг сделала шаг от машины. – Как, устраивает? Потому что за меньше...
      Шейфер продолжал улыбаться:
      – Если они настоящие, сотня твоя. Без проблем.
      Девчонка открыла дверцу и плюхнулась на переднее сиденье. С духами у нее вышел явный перебор.
      – Смотри сам, дорогуша. Они вроде как маленькие, но такие сладенькие. И все твои.
      Шейфер рассмеялся:
      – Ты мне нравишься. Только не забудь, что сказала. Впрочем, я напомню.
      "Они все мои".

      В полночь я заступил на дежурство и почти сразу же выехал по вызову в Саут-Ист. Как будто и не уходил из департамента полиции. Квартал был мне знаком и состоял в основном из вытянувшихся друг за другом вдоль Нью-Джерси-авеню белых домиков с террасами, многие из которых пустовали. У места преступления собралась немалая толпа, где мелькали как лихого вида молодчики, так и детишки с велосипедами, не спешившие домой, несмотря на поздний час.
      Какой-то парень в шапке в стиле растафари и с множеством дредов кричал полицейским из-за желтой оградительной ленты:
      – Эй, ты слышишь эту музыку? Нравится? Это музыка моего народа!
      Сэмпсон встретил меня у одного из домов с разваливающейся террасой.
      – Как в старые добрые времена, верно? – проговорил он, качая головой. – Потому и прикатил, а? Соскучился по настоящей работе? Хочешь вернуться в департамент?
      Я взмахнул рукой.
      – Точно. Мне только этого и не хватает. Ночных вызовов да трупов.
      – Я так и подумал. Мне бы их тоже недоставало.
      У двери в дом, в котором обнаружили тело, стояли двое полицейских. Впрочем, самой двери не было, так что охраняли они дверной проем.
      – Это Алекс Кросс, – сообщил патрульным Сэмпсон. – Слышали о нем? Тот самый Алекс Кросс.
      – Доктор Кросс.
      Полицейский почтительна отступил в сторону, пропуская нас внутрь.
      – Ушел, но не забыт, – промолвил Джон Сэмпсон.
      Ушел, но не забыл – все оказалось слишком хорошо знакомым: выметенный в коридор мусор, невыносимая и неистребимая вонь от гниющих где-то объедков и мочи. Прошло уже больше года, но в некоторых местах ничто не меняется.
      Нам сказали, что тело находится на верхнем, третьем, этаже. Мы стали подниматься по лестнице.
      – Чертова свалка! – пробормотал Джон.
      – Да уж. Не думай, я все помню.
      – Хорошо еще, что не придется спускаться в подвал. Так каким ветром тебя сюда занесло?
      – Просто соскучился. Не с кем поболтать. Никто не называет меня Сахарком.
      – Вот, значит, как. Выходит, у вас там кличками не пользуются? Так почему ты все-таки здесь, Сахарок?
      Мы уже поднялись на третий этаж. Тут и там мелькали люди в форме вашингтонской полиции. Прямо-таки дежа-вю. Я натянул перчатки из латекса, то же сделал Сэмпсон. Все как раньше. К сожалению, воспоминания всколыхнули не только хорошее.
      Мы остановились у второй двери с правой стороны коридора, пропуская молодого чернокожего патрульного. Парень буквально выбежал из комнаты, прижимая ко рту белый носовой платок, и помчался вниз. Все как раньше.
      – Надеюсь, хоть там не наследил, – проворчал Сэмпсон. – С этими сопляками хлопот не оберешься.
      Мы вошли.
      – Вот черт! – вырвалось у меня.
      В "убойном" отделе можно прослужить сколь угодно долго, но к таким сценам все равно не привыкнешь, а детали, ощущения, запахи остаются навсегда.
      – Сначала он позвонил нам, – сказал я Сэмпсону. – Вот почему я здесь.
      – Кто он?
       – Угадай.
      Мы подошли ближе к лежащему на голом деревянном полу телу. Молодой женщине не было, наверное, и двадцати. Хрупкая, невысокого роста, довольно симпатичная. Из одежды ничего, кроме повисшей на пальце левой ноги туфли. На правой лодыжке болтается золотая цепочка. Руки заведены за спину и стянуты каким-то шнуром. Во рту черный пластиковый мешок.
      Такое я уже видел. Точно такое. И Сэмпсон тоже.
      – Проститутка, – вздохнул Джон. – Патрульные видели ее возле Южного Капитолия. Лет восемнадцать или девятнадцать, а то и меньше. Итак, кто он?
      Груди у девушки были как будто срезаны, лицо – изуродовано. Я попытался вспомнить перечень признаков поведенческих отклонений: экспрессивная агрессия (есть), садизм (есть), сексуализация (есть), преступное планирование (есть). Есть, есть, есть.
      – Это Шейфер, Джон. Ласка. Он вернулся в Вашингтон. Но не это самое плохое. Есть и кое-что похуже.

      Закончив дела в доме на Нью-Джерси-авеню, мы с Сэмпсоном отправились в один знакомый ночной бар. Официально мы были не на работе, но я все же повесил на ремень бипер. Джон сделал то же самое.
      Забегаловка оказалась почти пустой, только в углу о чем-то негромко толковали двое мужчин, так что нам никто не мешал. Впрочем, обстановка не имела значения. Достаточно того, что я был с Джоном. Мне хотелось поговорить с ним. Мне было просто необходимо поговорить с ним.
      – Уверен, что это Шейфер? – спросил Сэмпсон, когда нам принесли пиво и тарелочку с орешками.
      Я рассказал ему о пленке с записью взрыва, уничтожившего Санрайз-Вэлли, хотя умолчал о других угрозах и о требовании выкупа. Плохо, когда приходится скрывать что-то от друга. Я никогда не лгал Джону, а сейчас чувствовал себя лжецом.
      – Никаких сомнений. Он.
      – Его только не хватало. Чертов Ласка. Как думаешь, зачем он вернулся в Вашингтон? В последний раз его едва не взяли.
      – Может, как раз поэтому. Ему ведь нужны острые ощущения, опасность, риск.
      – Да, а может, он просто соскучился по нам. Только теперь я не промахнусь. Всажу точно между глаз.
      Я отпил пива.
      – Ты разве не должен быть дома, с Билли?
      – Сегодня у меня рабочая ночь. С Билли по этому поводу никаких проблем. К тому же у нас сейчас гостит ее сестра. Они обе уже спят.
      – И как оно? Семейная жизнь? С ее сестрой в доме?
      – Трина мне нравится, так что все в порядке. Знаешь, я и сам думал, что к некоторым вещам никогда не привыкну, а получилось, что с ними-то как раз никаких проблем. Я счастлив. Может быть, впервые в жизни. Просто на седьмом небе. Вот так-то, дружище.
      Я усмехнулся:
      – Выходит, любовь действительно такая великая сила?
      – Ну. Тебе бы и самому не мешало попробовать.
      – Я готов.
      – Думаешь? Ты и вправду готов?
      – Послушай, Джон, мне надо с тобой поговорить.
      – Я уже так и понял. Тот взрыв в Неваде, потом убийство Томаса Уэйра. Теперь возвращение Шейфера. – Сэмпсон посмотрел мне в глаза. – Давай, в чем дело?
      – Информация строго конфиденциальная, Джон. Вашингтону предъявили требования и пригрозили большими неприятностями. Все очень серьезно. Мы предупреждены о новом нападении, если не выплатим крупный выкуп.
      – А заплатить, само собой, нельзя. Соединенные Штаты не ведут переговоров с террористами.
      – Не знаю. И никто ничего не знает. Кроме, может быть, президента. В общем, теперь тебе известно столько же, сколько и мне.
      – И вести себя я должен соответственно.
      – Ты все правильно понял. Только ничего и никому. Ни слова. Даже Билли.
      Сэмпсон пожал мне руку.
      – Я понял. Спасибо.

      Я возвращался домой, то коря себя за излишнюю откровенность с Сэмпсоном, то оправдываясь тем, что иначе поступить не мог. В глубине души я знал – да, не мог: Джон часть моей семьи, вот и все, других объяснений не требовалось. Хотя, может быть, сказалась и усталость – ведь мы уже несколько дней работали по восемнадцать – двадцать часов в сутки. Или виноват стресс. Конечно, там, в верхах, идет тщательная проработка всех вариантов, но никто из тех, с кем я разговаривал, не знал ничего о реакции на требование выкупа. Нервы у всех, включая меня, были натянуты до предела. Отведенный нам срок уже уменьшился на двенадцать часов.
      И все же гораздо сильнее мучили другие вопросы. Кто убил и изувечил молодую женщину на Нью-Джерси-авеню? Шейфер? Я почти не сомневался в этом, и Джон Сэмпсон тоже. Но зачем ему совершать такое грязное убийство именно сейчас? Зачем так рисковать? И почему тело убитой женщины обнаружено всего в двух милях от моего дома? Случайность?
      Было уже поздно, и я бы с удовольствием подумал о чем-то другом, более приятном, да только мысли снова и снова возвращались на привычную колею. Я гнал "порше" по пустынным улицам, не снижая скорости, чтобы сосредоточиться на дороге и не отвлекаться. Получалось не очень хорошо.
      Я свернул к дому, проехал по дорожке, выключил мотор и еще долго сидел в машине, настраиваясь на то, что собирался сделать. Позвонить Джамилле – на Западном побережье только одиннадцать. Кровь стучала в висках, как будто голова была готова взорваться. Последний раз я чувствовал себя так плохо, когда Ласка совершил серию убийств в Вашингтоне. Только теперь все еще хуже.
      В конце концов я все-таки притащился домой. Прошел на террасу. Сел к старому пианино. Сыграть? В два часа ночи? А почему бы и нет? Уснуть ведь все равно не удастся.
      Звонок телефона заставил меня вскочить и броситься в кухню.
      О Боже, что там еще?
      Я сорвал трубку:
      – Да? Кросс.
      Ничего.
      Гудки.
      Через несколько секунд телефон зазвонил снова. Я сразу же взял трубку.
      И снова гудки.
      И опять...
      В конце концов я снял телефон со стены и убрал его в духовку, чтобы приглушить звук.
      За спиной послышался шорох.
      Я резко обернулся.
      В двери стояла Нана – рост пять футов, вес девяносто пять фунтов. В ее карих глазах пылал огонь.
      – В чем дело, Алекс? Что ты здесь делаешь? Что-то не так? Кто это звонит человеку домой посреди ночи?
      Я сел за стол, налил чаю и рассказал ей все, что мог.

      На следующий день мне в напарники определили Монни Доннелли, что стало хорошим известием для нас обоих. Нам поручили сбор информации о полковнике Шейфере и участвовавших в операции в Неваде наемниках.
      Как всегда, Монни уже владела темой и взялась ввести меня в курс дела. Роясь в базе данных, отыскивая что-нибудь свеженькое по предмету, она одновременно обрушила на меня настоящую лавину фактов. Стоит Монни завестись, и остановить ее уже почти невозможно. На пути к истине эта женщина не щадит ни себя, ни других.
      – Наемники, или так называемые "псы войны", по большей части бывшие военные, служившие в разного рода специальных подразделениях: "Дельта форс", армейские рейнджеры, САС, если это британцы. Многие функционируют совершенно законно, хотя и действуют в полукриминальном мире. Что я имею в виду? Только то, что они не обязаны выполнять требования военного кодекса поведения США. Мало того, они вообще не подпадают под действие наших законов. Формально эти парни должны подчиняться законам тех стран, где служат, но в некоторых горячих точках судебно-правовая система если не отсутствует полностью, то по крайней мере функционирует с большими перебоями.
      – В общем, чаще всего они предоставлены самим себе и ничем не ограничены, – подытожил я. Как раз то, что и нужно Шейферу. – Сейчас ведь большинство наемников работают на частные компании?
      Монни кивнула:
      – Именно так. Есть такие частные военные компании. Зарабатывают в них до двадцати тысяч долларов в месяц, хотя в среднем, конечно, значительно меньше, тысячи три-четыре. У некоторых, самых крупных, есть собственная артиллерия, танки, даже – представь себе! – боевые самолеты.
      – Представляю. В наше время все возможно. Я, например, могу поверить даже в злого и страшного Серого Волка.
      Монни отвернулась от монитора и посмотрела на меня. Я сразу почувствовал, что она откопала нечто интересное.
      – Послушай, здесь говорится, что наше министерство обороны имеет три тысячи действующих контрактов с частными военными компаниями, базирующимися на территории США. Общая сумма контрактов оценивается более чем в триста миллиардов долларов. Невероятно!
      Я даже присвистнул от удивления.
      – Да, по сравнению с этим даже требования Волка выглядят не такими уж запредельными.
      – Надо ему заплатить, – сказала Монни. – А потом мы его поймаем.
      – Предложение не по адресу. Но кое в чем я с тобой согласен. По крайней мере можно было бы разработать какой-то план.
      Монни вернулась к компьютеру:
      – Есть кое-что интересное по Ласке. Работал с организацией под названием "Мейнфорс интернэшнл". Слушай дальше: отделения в Лондоне, Вашингтоне и Франкфурте.
      Я поднял голову:
      – Вот как? В трех из нашей четверки городов? Что еще у тебя есть на "Мейнфорс"?
      – Сейчас посмотрю. Среди клиентов – финансовые учреждения... нефть, разумеется... драгоценные камни.
      – Алмазы?
      – Лучшие друзья наемника. Шейфер проходил под именем Тимоти Хита. Работал в Гвинее, где "освобождал" захваченные "местным населением" шахты. Там же был арестован, обвинен в попытке подкупа правительственных чиновников. При себе в момент ареста имел миллион фунтов наличными.
      – И как же ему удалось выкрутиться?
      – Здесь говорится, что он бежал. Хм-м. Подробности не приводятся. Дальше ничего. След теряется. Странно.
      – Тут у Ласки всегда полный порядок. Что он умеет, так это выкручиваться из трудных ситуаций. По крайней мере мы ему хвост так и не прижали. Может, именно поэтому Волк и привлек его к себе на службу.
      – Нет, Алекс. – Монни повернулась на стуле и посмотрела мне в глаза. – Волк привлек его, потому что у тебя с Джеффри Шейфером личные счеты. И еще потому, что ты близок к директору ФБР.

      В тот же день, в два часа пополудни, я уже вылетел на Кубу, точнее, на военно-морскую базу Гуантанамо, или Гитмо, как называют ее военные. Я не просто выполнял распоряжение директора ФБР – мою миссию санкционировал президент Соединенных Штатов. В последнее время на базу в заливе Гуантанамо обрушился вал критики по поводу содержания там более семисот "задержанных" в связи с объявленной войной с терроризмом. Интересное, мягко говоря, местечко. Историческое, как ни посмотри.
      Прямо с аэродрома меня отвезли в лагерь Дельта, где находится основная тюрьма. Территория огорожена колючей проволокой, по периметру несколько сторожевых вышек. В полете можно много чего узнать. Я, например, услышал – за достоверность информации не ручаюсь, – что одна американская корпорация получает прибыль в сто миллионов долларов за предоставляемые ею на базе услуги.
      Человек, ради которого я прилетел на Кубу, был родом из Саудовской Аравии. Его держали в психиатрическом отделении на первом этаже отдельного от тюремного блока. Я не знал, как зовут пленника, не знал, сколько ему лет. Я вообще не знал о нем почти ничего, кроме того, что он располагает некоей важной информацией о Волке.
      В наше распоряжение выделили "изолятор" – крохотную камеру без окон, с обитыми войлоком стенами. На время допроса туда принесли две табуретки.
      – Я уже рассказал другим все, что знаю, – на весьма приличном английском сообщил заключенный, – и мне казалось, что мы заключили сделку. Меня обещали освободить. Это было два дня назад. Я по-прежнему здесь... Итак, кто вы?
      – Меня прислали из Вашингтона специально для того, чтобы выслушать вашу историю. Так что расскажите все еще раз. Только это даст вам шанс. А вреда не будет.
      Пленник устало кивнул:
      – Верно, повредить мне уже ничто не может. Знаете, я провел здесь двести двадцать семь дней. Я не сделал ничего плохого, не нарушил никаких законов. Работал преподавателем в средней школе в Ньюарке, штат Нью-Джерси. Мне не предъявили никаких обвинений. Что вы об этом думаете?
      – Думаю, что у вас есть возможность выйти отсюда. Расскажите мне все, что знаете о русском по кличке Волк.
      – А зачем? Зачем мне разговаривать с вами? Может, я что-то прослушал? И опять-таки, кто вы такой?
      Я пожал плечами. Мне дали четкую инструкцию ни в коем случае не представляться пленнику.
      – Вам нечего терять, а приобрести можете многое. Вы стремитесь выбраться отсюда, а я могу оказать вам в этом помощь.
      – Вопрос в том, захотите ли?
      – Помогу, если смогу.
      Арабу ничего не оставалось, как заговорить. Говорил он более полутора часов. Жизнь у него была, похоже, интересная. Он работал в службе безопасности королевской семьи Саудовской Аравии и иногда совершал поездки в Соединенные Штаты. Увиденное понравилось, и в конце концов он решил остаться в Америке.
      – Друзья дома рассказывали об одном русском, общавшемся с недовольными членами королевской семьи, которых хватало во все времена. Русский искал деньги для финансирования крупной операции, направленной против Соединенных Штатов и Западной Европы. Деталей не раскрывали, но речь шла о чем-то не слабее Судного дня.
      – Ты знаешь имя этого русского? Откуда он? Из какой страны, из какого города?
      – Это-то и есть самое интересное. У меня сложилось впечатление, что русский – женщина, а не мужчина, Информация верная. И его точно называли Волком. Что это – имя, кличка или псевдоним, – не знаю.
      Закончив, араб посмотрел на меня:
      – Ну что? Вы мне поможете?
      – Нет, пока ты не расскажешь все еще раз. С самого начала.
      – Вы услышите то же самое. Потому что это правда.
      Вечером того же дня я вылетел из Гитмо в Вашингтон. Хотя было уже поздно, пришлось доложить начальству о результатах командировки. Директор Бернс и Тони Вудс ждали меня в малом конференц-зале. Бернсу хотелось знать мое мнение по ключевым вопросам. Можно доверять арабу или нет? Узнали ли мы что-то новое о Волке? Действительно ли русский вел переговоры на Ближнем Востоке?
      – Думаю, нам следует отпустить пленного, – сказал я.
      – Значит, ты ему веришь?
      Я покачал головой.
      – Полагаю, ему просто дали эту информацию. Насколько она верна, судить не берусь. Он и сам не знает. Мы должны либо выдвинуть против него обвинения, либо отпустить.
      – Алекс, Волк приезжал в Саудовскую Аравию? Возможно ли, что он женщина?
      Я повторил то, что уже сказал раньше:
      – Парень рассказал нам то, что рассказали ему. С какой целью – мы не знаем. Давайте отпустим учителя в Ньюарк.
      – Это я уже слышал, – раздраженно бросил Бернс и протяжно вздохнул. – Меня сегодня вызывали к президенту. Там были и его советники. Они не видят возможности пойти на сделку с этими ублюдками. – Он поднял голову и в упор посмотрел на меня. – Мы должны найти Волка. Любым способом. В течение двух оставшихся дней.

      Нет ничего хуже, чем ожидать неминуемого несчастья и сознавать свое бессилие, свою полную неспособность предотвратить его. На следующее утро я поднялся в пять и позавтракал с Наной в кухне.
      – Нам надо поговорить и решить, как быть с тобой и детьми. Ты для этого уже достаточно проснулась?
      – Я-то да, Алекс, а вот как ты? Готов пораскинуть мозгами?
      Я кивнул и прикусил язык. Нана собиралась сказать что-то, и мне полагалось слушать. С возрастом понимаешь, что, сколько бы лет тебе ни было, в глазах родителей и бабушек с дедушками ты всегда остаешься в какой-то степени ребенком.
      – Давай, я слушаю.
      – Вот так бы сразу. Есть две причины, по которым я не собираюсь уезжать из Вашингтона. Пока еще успеваешь? Хорошо. Во-первых, я прожила в этом доме восемьдесят три года. Здесь родилась Реджина Хоуп, и здесь я планирую умереть. Звучит, может быть, немного глупо, но как есть, так есть. Я люблю Вашингтон, люблю наш квартал и особенно этот дом, где со мной так много всего случилось. Не станет его, не станет и меня. Печально, да, очень печально, но такова теперь наша жизнь. Таким стал мир, Алекс.
      Я отодвинул чашку с кофе и тарелку с коричным тостом без масла и невесело улыбнулся:
      – Ты снова заговорила тоном старой школьной учительницы.
      – Может быть. Ну и что? Мы обсуждаем важную тему. Я почти не спала сегодня ночью. Лежала в темноте с открытыми глазами и думала о том, что хочу сказать тебе. А теперь твоя очередь. Что тыхочешь сказать? Что мы должны уехать?
      – Нана, если с детьми что-то случится, я никогда себе не прощу.
      – Я тоже. Об этом нечего и говорить.
      В ее лице ничто не дрогнуло, только взгляд стал тверже.
      Некоторое время моя бабушка молчала, и я даже начал надеяться на то, что она передумала.
      – Я здесь живу, Алекс. Я должна остаться. Если ты считаешь, что детям следует уехать, пусть поживут у тети Тайи. А теперь... Эй, это все, что ты собираешься съесть на завтрак? Жалкий тост? Ну уж нет. Я приготовлю настоящий завтрак. Наверняка у тебя впереди долгий и тяжелый день. Страшный день.

      Волк был на Ближнем Востоке, так что по крайней мере часть слухов соответствовала действительности.
      Собрание, созванное им для "пополнения фондов", проходило в палаточном городке примерно в семидесяти милях к северо-западу от столицы Саудовской Аравии, Эр-Рияда. Присутствовали представители как арабского мира, так и азиатских стран. Что касается Волка, то он называл себя "странником, гражданином без родины".
      Был ли этот человек действительно Волком? Или всего лишь его посланцем? Двойником? Никто не знал наверняка. Некоторые всерьез полагали, что Волк – женщина.
      Человек, называвший себя Волком, был высок, носил длинные каштановые волосы и окладистую бороду. Но ведь с такой внешностью не спрячешься в толпе, думали одни. Почему он так открыто демонстрирует себя, ломали головы другие. Там, где нет ответов, появляется тайна, а тайна всегда придает человеку ореол значимости, загадочности, величия. Может, он и есть подлинный лидер, закулисный властитель, истинный кукловод?
      Волк и вел себя не так, как остальные. Пока одни коротали оставшееся до начала собрания время за виски или чаем, дружескими разговорами и пустой болтовней, он стоял отдельно, ни с кем не общаясь и раздраженно отмахиваясь от тех немногих, кто приближался к нему.
      Погода выдалась как по заказу, и встречу решили провести на открытом воздухе. Выйдя из палатки, участники рассеялись на отведенных для них местах.
      Разговоры смолкли, и слово взял Волк. К собравшимся он обратился по-английски, зная, что если не все говорят на этом языке, то понимает его каждый.
      – Я прибыл сюда, чтобы доложить: пока все идет хорошо, так что давайте возрадуемся и возблагодарим Всевышнего.
      – Откуда нам это знать? И почему мы должны верить тебе на слово? – спросил один из главных участников собрания.
      Волк знал его – моджахед, воин ислама.
      Он радушно улыбнулся:
      – Во-первых, у вас есть мое слово. И может быть, не в этой стране, но в большинстве других есть радио, телевизоры, газеты, которые ежедневно подтверждают, что мы создали серьезные проблемы для американцев, англичан и немцев. Кстати, если кому-то нужно иное доказательство, кроме моего слова, то прямо здесь, в палатке, можно посмотреть Си-эн-эн.
      Волк отвел взгляд от моджахеда, лицо которого потемнело от смущения и злости.
      – Наш план работает, однако сейчас пришло время сделать еще одно пожертвование ради того, чтобы все части механизма двигались без остановок и помех. Пусть каждый выразит свое согласие или несогласие. Чтобы делать деньги, надо их тратить. Западная идея, но верная.
      Он оглядел всех присутствующих, медленно скользя взглядом по кругу, и каждый отвечал либо кивком, либо поднятой рукой. Несогласный нашелся только один – тот самый бородатый араб, вызывающе скрестивший руки на груди.
      – Твоего слова недостаточно. Нужны более веские доказательства.
      – Понятно, – сказал Волк. – Мне ясен скрытый смысл вашего послания. Но и для вас у меня кое-что найдется.
      Никто не успел и глазом моргнуть, как он вскинул руку. Прозвучал выстрел. Угрюмый моджахед упал замертво. Безжизненные глаза незряче смотрели в небо.
      – Кому еще нужны подтверждения? Или моего слова все-таки достаточно? – спросил Волк. – Мы переходим к следующей стадии войны с Западом?
      Никто не произнес ни слова.
      – Хорошо. Значит, переходим. Поверьте мне, мы победим. Аллах акбар.
      Господь велик.
      "И я тоже".

      В 6.15 я преспокойно ехал на работу по Индепенденс-авеню, потягивая из стаканчика кофе и слушая по радио Джилла Скотта. Неожиданно заверещал сотовый, и я понял – все пропало.
      Звонил Керт Кроуфорд. Он был сильно возбужден и говорил быстро, не давая мне вставить и слово:
      – Алекс, одна из камер наблюдения в Нью-Йорке только что засекла Джеффри Шейфера. Он зашел в квартиру, за которой мы начали присматривать еще до всей этой кутерьмы. Думаем, Ласка нашел желающих ударить по Манхэттену. Они из "Аль-Каиды". В общем, отправляйся туда. Местечко для тебя мы уже зарезервировали, так что поворачивай своего "жеребца" на Эндрюс.
      Я схватил лежавшую на сиденье "мигалку" и пришлепнул ее на крышу машины. Как будто вернулся в старые времена.
      Менее чем через полчаса я уже примчался на военно-воздушную базу Эндрюс, где меня посадили на борт черного, как ночь, вертолета "Белл", который моментально взял курс на Нью-Йорк. Подлетая к Ист-Ривер, я представил, каким будет город, когда его охватит паника. Самая серьезная проблема заключалась в том, что мы физически не могли эвакуировать всех жителей городов, которым угрожала опасность. К тому же нас предупредили: при первой же попытке приступить к эвакуации Волк пообещал незамедлительно нанести удар. Пока угрозы этого монстра не просочились в прессу, но взрывы в Неваде, Англии и Германии уже насторожили весь мир.
      На вертолетной площадке на Ист-Ривер меня ждали. Я сел в машину, и мы помчались в офис ФБР, расположенный в нижней части Манхэттена. После того как кто-то, просматривая пленку с камеры наблюдения, увидел на ней человека, похожего на Шейфера, в кабинетах беспрерывно шли совещания с участием самых высокопоставленных лип. Что Шейфер делает в Нью-Йорке? Встречается с членами ячейки "Аль-Каиды"? Слухи о посещении Волком Ближнего Востока вдруг получили серьезное подтверждение.
      Меня быстро ввели в курс дела. Террористы, подозревавшиеся в принадлежности к "Аль-Каиде", находились в небольшом кирпичном здании около туннеля Холланд. Оставалось неясным, до сих пор ли там Шейфер. Он вошел в дом накануне, в девять вечера, и больше его никто не видел.
      – Все остальные принадлежат к "Аль-Джихаду", – рассказывала Анджела Белл, исполнявшая обязанности аналитика при нью-йоркском подразделении по борьбе с терроризмом.
      По ее словам, невзрачное трехэтажное строение, где окопались злоумышленники, занимали корейская импортно-экспортная компания и агентство, предлагавшее услуги по переводу с испанского и на испанский. Сами же террористы прятались за вывеской благотворительного фонда, оказывающего помощь детям Афганистана.
      Судя по имеющимся в нашем распоряжении данным наружного наблюдения, в Нью-Йорке шла подготовка к крупномасштабной акции. На одном из складов в районе Лонг-Айленда, арендованном выходцем с Ближнего Востока, были обнаружены химические вещества и химическое оборудование, а на принадлежащий ему пикап поставили дополнительные рессоры, способные выдержать очень большой груз. Какой груз? Бомбу?
      Результатом утреннего совещания стало решение о проведении скоординированных по времени облав как на складе в Лонг-Айленде, так и в доме возле Холланда.
      Около четырех пополудни меня наконец отвезли туда, где ждала команды штурмовая группа.

      Нас предупредили: ничего не предпринимать. Но как мы могли подчиниться такому приказу? Как могли сидеть сложа руки, когда опасность угрожает тысячам людей? К тому же у нас было оправдание: удар наносился по ячейке "Аль-Каиды" и не имел никакого отношения к Волку. Может, черт возьми, так оно на самом деле и было.
      Вести наблюдение за зданием, где обосновались террористы и где, возможно, находился Джеффри Шейфер, не составляло особого труда. Трехэтажный дом из красного кирпича имел только один вход. Задняя запасная дверь выходила в узкий пустынный переулок, в котором мы уже установили скрытые беспроводные камеры. С одной стороны к зданию примыкала типография, с другой находилась автостоянка.
      Где Ласка? Все еще там? Или ушел?
      Обе группы – спецназа департамента полиции и подразделения по освобождению заложников ФБР – заняли верхний этаж упаковочного цеха в паре кварталов от Холланда.
      Фэбээровцы настаивали на штурме, указывая, что самое лучшее время для удара – между двумя и тремя ночи. Положение у нашего начальства было не из легких. С одной стороны, террористическая ячейка и, возможно, Шейфер – надо только протянуть руку. С другой – труднопредсказуемые последствия, потому что все это могло быть подставой, еще одним испытанием.
      Ближе к полуночи поползли слухи, что наблюдение обнаружило нечто новенькое. Около часа ночи меня позвали в бухгалтерию – тесную комнатку, где разместился наш штаб. Все должно было решиться в ближайшие минуты – либо "да", либо "нет".
      Старшим группы был агент Майкл Эйнсли из нью-йоркского офиса. Высокий, ловкий, красивый мужчина, однако у меня почему-то сложилось впечатление, что он увереннее чувствовал бы себя на теннисном корте, чем в той кровавой заварушке, которая могла начаться с минуты на минуту.
      – Вот что мы имеем на данный момент по результатам наблюдения, – сказал Эйнсли. – Сначала кое-что заметил один из наших снайперов, а потом мы сделали несколько снимков с разных мест. На мой взгляд, новости обнадеживающие. Посмотрите сами.
      "Картинки" уже были сброшены на ноутбук, и Эйнсли оставалось только показать их.
      – Вы видите окна интересующего нас здания, те, что с восточной стороны. Они не закрыты, и это показалось нам немного странным. Ребята там хитрые, как черти, и осторожные, но, наверное, проколы случаются у всех. Так или иначе, мы засекли в здании пять мужчин и двух женщин. К сожалению, полковника Шейфера нет ни на одном из снимков. По крайней мере пока мы его не обнаружили. – Эйнсли перевел дыхание и продолжил: – Мы также не видели, чтобы он покидал здание. Сейчас наши специалисты работают с тепловизорами, проверяют, пропустили мы кого или нет.
      Департамент полиции Вашингтона не мог позволить себе такую роскошь, но в Бюро ими пользовались, и я знал, как работают эти приборы. Тепловизор улавливает температурные изменения, обнаруживает более теплые места, что позволяет наблюдателю как бы видеть сквозь стену.
      Эйнсли привлек наше внимание к крупному плану, только что появившемуся на экране ноутбука: двое мужчин за кухонным столом.
      – Вот здесь самое интересное. Тот, что слева, – Карим Аль-Лильяс. Номер четырнадцать в списке разыскиваемых министерством национальной безопасности, член "Аль-Каиды". Подозревается в причастности к взрывам в наших посольствах в Дар-эс-Саламе и Найроби в девяносто восьмом. Мы не знаем, когда и с какой целью он прибыл в Штаты, но в том, что это именно Аль-Лильяс, у нас сомнений нет.
      Второй – Ахмед Эль-Мазри. В списке разыскиваемых идет под номером восемь. Инженер. И один, и другой в зоне наблюдения оказались впервые.
      Судя по всему, оба ублюдка приехали в Нью-Йорк только что. Зачем? Что их сюда привело? В других обстоятельствах мы бы уже сидели с ними на кухне, заваривали мятный чай и готовились к долгой, приятной беседе.
      Информация о них передана как в наш оперативный штаб здесь, так и в Вашингтон, поэтому команда должна поступить в самое ближайшее время. Либо "вперед", либо "отбой".
      Эйнсли обвел собравшихся взглядом и наконец позволил себе улыбнуться.
      – Для протокола. Мое мнение – завалить в гости, угоститься чайком и поболтать.
      Заявление встретили громкими аплодисментами. На секунду нам всем стало весело.

      У горячих парней – а в группе по освобождению заложников таких большинство – подобные операции проходят под девизом "Пять минут паники и драйва. Паника – им, драйв – нам". Лично мне ничто не доставило бы такого удовольствия, как возможность прижать хвост Ласке.
      Обе команды – и ФБР, и полицейский спецназ – рвались в бой и были наготове. Две с лишним дюжины отлично подготовленных и прекрасно вооруженных ребят сидели на деревянном полу, напряженные, собранные, абсолютно уверенные в своих силах и возможностях. Наблюдая за ними, такой же уверенностью проникался и я. И мне тоже хотелось пойти с ними.
      Проблема заключалась в том, что даже в случае успеха мы могли проиграть все. Нас предупредили о последствиях, нам преподали наглядный урок, мы представляли, что может случиться, если Волк сочтет наши действия неподчинением отданному им приказу. Но ведь и террористы в здании напротив могли оказаться ударной группой, готовящей атаку на Нью-Йорк.
      Что делать?
      Я уже знал все детали плана. В захвате здания должны были участвовать силы обеих служб, разделенные на шесть штурмовых команд, и шесть групп снайперов. Разумеется, не всем это нравилось. Фэбээровцы полагали, что справятся сами, без помощи спецназа. Их группы снайперов – "Экс-Рэй", "Виски", "Янки" и "Зулу" – насчитывали по семь бойцов в каждой. Еще одна группа прикрывала обе боковые стороны здания. Спецназу досталась тыловая сторона.
      Превосходство штурмовых команд ФБР над спецназом стало для меня открытием – работая в департаменте полиции, я был уверен в обратном. Каждый снайпер был отлично оснащен, имел свою конкретную цель и закрывал свое окно или дверь.
      Неясным оставалось только одно: дадут "добро" или нет.
      И там ли Шейфер? В доме он или ушел?
      В половине третьего ночи я присоединился к группе из двух снайперов, расположившихся в здании через дорогу от взятого под наблюдение. Напряжение нарастало, и люди начинали нервничать.
      Снайперы заняли небольшую, десять на десять футов, комнату, установив палатку из черного дерматина в трех футах от окна. Само окно было закрыто.
      – Если получим "добро", выбьем его свинцовой трубой, – объяснил мне один из ребят. – Вариант довольно примитивный, но лучшего нам еще никто не предложил.
      На разговоры в тесной, душной комнате не тянуло, так что следующие полчаса я провел, наблюдая за домом через оптический прицел запасной снайперской винтовки. Сердце колотилось от волнения. Я искал Шейфера. А что, если увижу? Смогу ли усидеть на месте?
      Сердце отмеряло секунды. Штурмовая группа – "глаза и уши" штаба, и нам ничего не оставалось, как только ждать, ждать и ждать.
      Вперед?
      Отбой?
      В конце концов я не выдержал тишины:
      – Спущусь вниз. Пойду со всеми. Не могу здесь оставаться.

      Вот так.
      Я сидел вместе с парнями из штурмовой группы в нескольких десятках ярдов от убежища террористов. Строго говоря, находиться здесь не входило в мои обязанности – официально меня как бы и не было, – но я все же позвонил Неду Махони, и он согласился с моими доводами.
      Три часа. Время тянулось медленно, минуты казались часами, а ясности не было никакой. И начальство в Нью-Йорке, и штаб-квартира ФБР в Вашингтоне молчали, как будто воды в рот набрали. О чем они там думают? Хватит ли у кого-то смелости принять невероятно трудное решение?
      Вперед?
      Отбой?
      Подчиниться Волку?
      Нарушить его запрет и взять ответственность за последствия на себя?
      Половина четвертого.
      Четыре.
      Ничего. Тишина. Молчание.
      На меня надели нечто вроде черного защитного скафандра. Мне дали винтовку "М-5". Парни из ФБР знали о Шейфере и знали о моем личном счете к нему.
      Рядом присел старший агент:
      – Ты как, в порядке?
      – Да. Я служил в "убойном" отделе в местном департаменте. Много чего видел, в разных местах побывал.
      – Знаю. Если Шейфер там, мы его возьмем. Может быть, ты его возьмешь.
      "Да, может быть, я все-таки вышибу этому психу мозги".
      Сигнал прилетел внезапно. Нам дали зеленый свет! Пять минут паники и драйва.
      Первое, что я услышал, это звук бьющегося стекла – снайперы вышибали окна в здании напротив.
      Мы устремились через улицу. В черных скафандрах, с оружием на изготовку, мы понеслись на штурм убежища террористов.
      Откуда-то вдруг вынырнули вертолеты. Через несколько мгновений они зависли над крышей кирпичного здания, и по канатам заскользили вниз бойцы группы захвата.
      Четверо ловко – залюбуешься – поднимались вверх по стене.
      На ум сами собой пришли слова боевого девиза спецназа – "Быстрота, внезапность и натиск". Все происходило именно так.
      Я услышал хлопки, три или четыре с небольшим промежутком, – взрывали двери. Никаких переговоров, никаких ультиматумов – вперед.
      Мы ворвались в здание. Я ворвался вместе со всеми – отлично.
      По темным коридорам скакало эхо выстрелов. Где-то наверху простучал автомат.
      Я взбежал по лестнице на второй этаж. Из черного провала дверного проема вынырнул мужчина с взъерошенными волосами и дикими глазами. В руках у него была винтовка.
      – Руки вверх! – заорал я. – Вверх! Живо!
      На свое счастье он понимал английский – вскинул руки. Винтовка упала на пол.
      – Где полковник Шейфер? Где Шейфер? – закричал я.
      Мужчина потряс головой – взад-вперед, взад-вперед. Вид у него был совершенно растерянный.
      Я передал его двум подоспевшим парням из ПОЗ и поспешил на третий этаж. Мне нужен был Ласка. Только он.
      Прямо с площадки я попал в гостиную и тут же услышал пронзительный и протяжный крик – женщина в черном метнулась через комнату к окну.
      – Стой! – заревел я. – Стой!
      Она не остановилась, прыгнула прямо в открытое окно. Снова крик и... больше ничего.
      – Чисто! – прокричал кто-то. – Здание проверено! Все этажи!
      Да, мы захватили здание. Но Шейфера в нем не оказалось. Ласка улизнул.

      Коридоры и комнаты заполнили фэбээровцы и полицейские. Все двери валялись на полу, сорванные с петель. Несколько окон были разбиты. Как говорится в руководстве, "постучи и назовись". Не совсем, конечно, по протоколу, но план, похоже, сработал. За одним-единственным исключением – Шейфера нигде не было. Куда же сукин сын подевался? Я снова упустил его.
      Женщина, выпрыгнувшая в окно третьего этажа, погибла, что случается обычно с каждым, кто сигает головой вниз на тротуар. Пробираясь по коридору верхнего этажа, я поздравлял ребят из ПОЗ, они отвечали тем же.
      На лестнице меня остановил Майкл Эйнсли.
      – Вашингтон хочет, чтобы ты принял участие в допросах, – сказал он, не выразив при этом особой радости. – Взяли шестерых. Займешься всеми или как?
      – Шейфер? – спросил я. – Что слышно о нем?
      – Утверждают, что его здесь нет. Наверняка мы не знаем. Продолжаем искать.
      Ласка снова провел меня, но надо было работать. Мы прошли в помещение, служившее террористам спальней. На голом деревянном полулежали несколько грязных, в жирных пятнах, матрасов и спальных мешков. На них сидели пять мужчин и женщина. Закованные в наручники, они походили на военнопленных, которыми по большому счету и были.
      Я молча посмотрел на них, потом указал на самого молодого: невысокого худого паренька в дешевых очках, с жидкой бородкой.
      – Он, – сказал я и повернулся к выходу. – Мне нужен он. Приведите его. Живее!
      Паренька увели в соседнюю комнатушку, а я оглядел оставшихся. На сей раз выбор пал на юношу с длинными курчавыми волосами и аккуратно подстриженной бородой.
      – Этот.
      Его увели. Тоже без всяких объяснений.
      Эйнсли познакомил меня с фэбээровским переводчиком, мужчиной по имени Васид, который говорил на арабском, фарси и пушту. В маленькую комнату мы вошли вместе.
      – Они все, вероятно, саудовцы, – поделился своими наблюдениями переводчик.
      Худенький паренек выглядел испуганным и заметно нервничал. Я уже заметил, что исламские террористы скорее готовы принять идею смерти за "правое дело", чем вариант с пленом и допросом. Особенно если вопросы задает сам дьявол. В роли дьявола собирался выступить я.
      Я попросил переводчика разговорить пленника: пусть расскажет о доме, о родине, о переезде в Нью-Йорк, в логово дьявола. Я попросил переводчика сказать ему, что я человек относительно неплохой, один из немногих в ФБР, кто еще не совсем перешел на сторону зла.
      – Скажи ему, что я читал Коран. Прекрасная книга.
      Пока они разговаривали, я сидел в сторонке, стараясь смоделировать поведение террориста. Он подался вперед – я сделал то же самое. Если парень поверит мне, пусть даже чуть-чуть, то, возможно, допустит ошибку, сболтнет лишнее.
      Поначалу шло не очень хорошо, но он все же ответил на несколько вопросов о своей стране, сообщил, что приехал в Америку по студенческой визе, хотя я уже знал, что у него нет паспорта. Парень понятия не имел, какие в Нью-Йорке университеты и где они расположены.
      В конце концов я встал и, не скрывая недовольства, вышел из комнаты, чтобы повторить ту же процедуру со вторым задержанным.
      Потом вернулся к юнцу. С собой я принес стопку отчетов, которые, едва войдя, швырнул на пол. Получилось эффектно – парень вздрогнул.
      – Скажи ему, что он солгал! – заорал я. – Скажи, что я поверил ему! Скажи, что в ФБР и ЦРУ дураков нет – что бы там ни утверждали у него дома. Говори с ним, говори. А еще лучше – кричи на него. Не давай ему рот открыть, пока не захочет сообщить нам что-то дельное. Скажи, что его ждет смерть, что мы вышлем всю его семью обратно в Саудовскую Аравию!
      Следующую пару часов я метался из комнаты в комнату. Годы врачебной практики научили меня разбираться в людях, особенно находящихся в возбужденном состоянии. К двум первым террористам я добавил третьего, единственную оставшуюся женщину. Стоило мне отойти от задержанного, чтобы заняться другим, как за него брались офицеры из ЦРУ. Никаких пыток никто не применял, но давление не ослабевало.
      На курсах ФБР в Квонтико агентов знакомят с тремя принципами допроса: рационализация, проекция и минимизация.
      Я рационализировал как сумасшедший:
      – Ты хороший человек, Ахмед. Твои убеждения достойны уважения. Я бы и сам хотел иметь такую же стойкую веру.
      Я проецировал вину:
      – Ты ни в чем не виноват. Ты просто молод. Правительство Соединенных Штатов тоже иногда поступает неправильно. Порой я думаю, что мы заслуживаем наказания.
      Я минимизировал последствия:
      – Ты ведь пока не совершил в Америке никакого преступления. У нас мягкие законы, и адвокаты смогут тебя защитить.
      Я переходил на деловой тон:
      – Расскажи об англичанине. Мы знаем, что его имя – Джеффри Шейфер. Он называет себя Лаской. Он был здесь вчера. У нас фотографии, видео– и аудиопленки. Мы знаем, что он был здесь. Где он сейчас? Нам нужен только он.
      Я повторял это снова и снова. Как заклинание.
      – Чего хотел от вас англичанин? Виноват во всем он, а не ты и твои друзья. Нам уже все известно. Осталось только уточнить кое-какие детали. Расскажи – и пойдешь домой.
      Я снова и снова спрашивал их о Волке.
      Ничего не срабатывало. Даже с самыми молодыми. Они молчали. Они оказались крепкими ребятами, более дисциплинированными и опытными, чем могло показаться со стороны. Они были умны, хитры и определенно очень мотивированны.
      А почему бы им и не быть такими? Они верили во что-то. Может быть, у них есть чему поучиться.

      Потерпев неудачу с молодыми, я выбрал мужчину постарше, со здоровым цветом лица, густыми усами и ровными белыми, почти идеальными зубами. Он говорил по-английски и не без гордости сообщил, что учился в Беркли и Оксфорде.
      – Изучал биохимию и электротехнику. Вас это удивляет?
      Его звали Ахмед Эль-Мазри, и в списке разыскиваемых министерством национальной безопасности он числился под почетным номером восемь.
      Этот был вовсе не прочь поговорить о Джеффри Шейфере.
      – Да, англичанин приходил сюда. Конечно, вы правы. Видео– и аудиозаписи обычно не лгут. Уверял, что хочет поговорить о чем-то важном.
      – О чем же?
      Эль-Мазри нахмурился:
      – Разговора не получилось. Мы приняли его за одного из ваших агентов.
      – Тогда зачем он приходил? Почему вы согласились встретиться с ним?
      Араб пожал плечами:
      – Из любопытства. Англичанин сказал, что имеет доступ к тактическому ядерному оружию.
      Я даже моргнул от удивления, а сердце заколотилось вдвое быстрее. Тактическое ядерное оружие в Нью-Йорке?
      – Оно у него было?
      – Мы согласились поговорить с ним. По нашим предположениям, англичанин имел в виду переносные ядерные заряды. Их еще называют ядерными чемоданчиками. Достать очень трудно, но не невозможно. Как вы, вероятно, знаете, их производили в Советском Союзе в годы "холодной войны". Сколько было произведено, что с ними стало потом – никому не известно. В последние годы их активно предлагала на продажу русская мафия. По крайней мере слухи такие ходили. Подробностей я не знаю. Видите ли, я приехал в вашу страну как профессор. В поисках работы.
      Я содрогнулся.
      В отличие от обычных ядерных боеголовок ядерные чемоданчики предназначены для наземного взрыва. Внешне такой чемоданчик похож на большой саквояж, а привести его в действие способен любой. Ядерный чемоданчик легко спрятать, его можно даже переносить по городу вручную.
      – Значит, англичанин имеет доступ к такому оружию? – спросил я.
      Эль-Мазри пожал плечами:
      – Мы простые преподаватели и студенты. Какое нам дело до ядерного оружия?
      Я понял: он готов дать информацию в обмен на определенные гарантии для себя и своих людей.
      – Почему одна из ваших студентокпокончила с собой, выбросившись из окна?
      Его глаза сузились от боли.
      – Ей было страшно в Америке. Она сирота, ее родители погибли от рук американцев, ведущих неправедную войну в ее стране.
      Я задумчиво кивнул, придавая лицу соответствующее выражение.
      – Что ж, вы не совершили здесь никаких преступлений. Мы наблюдаем за вами уже несколько недель. Но имел ли полковник Шейфер доступ к ядерному оружию? Мне нужен ответ. Это важно и для вас, и ваших людей. Понимаете?
      – Надеюсь, понимаю. Хотите сказать, что, если мы согласимся сотрудничать, вы ограничитесь тем, что вышлете нас из страны? Раз уж мы не совершили никаких преступлений на территории Соединенных Штатов...
      Он вопросительно посмотрел на меня, ожидая подтверждения.
      Я тоже посмотрел на него:
      – Некоторые из вас совершили серьезные преступления в прошлом. Убийства. Что касается других, то их допросят и вышлют на родину.
      Эль-Мазри кивнул:
      – Хорошо. У меня сложилось впечатление, что мистер Шейфер не располагает тактическим ядерным оружием. Вы упомянули, что вели наблюдение за нами. Может быть, он знал об этом? Как вы полагаете, такое возможно? Возможно ли, что вас подставили? Должен признаться, я и сам не вполне понимаю. Но именно такой вариант представляется мне сейчас наиболее вероятным.
      К сожалению, то, о чем он говорил, имело смысл. Я уже и сам стал склоняться к мысли, что именно так все и было. Нас заманили в ловушку. Нам устроили проверку. Вполне в духе Волка.
      – Как Шейферу удалось незаметно покинуть здание? – задал я последний вопрос.
      – Из подвала можно попасть в соседнее здание. Полковник Шейфер знал об этом. Он, похоже, вообще очень многое знал.
      Я закончил в девять утра. Сил не осталось, глаза закрывались, так что я мог бы свалиться и уснуть прямо на улице. Задержанных готовили к отправке в тюрьму. Весь район был оцеплен и закрыт, даже туннель Холланд – мы боялись, что его могут взорвать.
      Неужели нам просто устроили испытание?
      Неужели все было проверкой?

      На этом неприятности не закончились.
      Проталкиваясь к машине через собравшуюся у дома толпу зевак, я услышал, как кто-то зовет меня по имени:
      – Доктор Кросс!
      Доктор Кросс? Кто же это может меня так называть?
      Паренек лет семнадцати-восемнадцати в красной ветровке призывно махал рукой:
      – Доктор Кросс, сюда! Доктор Алекс Кросс! Эй, мне надо поговорить с вами.
      Я подошел к нему:
      – Откуда ты знаешь, как меня зовут?
      Он покачал головой и сделал шаг назад.
      – Вас предупреждали, приятель. Волк предупреждал вас!
      Едва парень успел произнести это, как я бросился на него, схватил за волосы, рванул за ворот, бросил на землю и навалился сверху, так что он не мог и пошевелиться.
      Парень отчаянно задергался, закрутился, пытаясь вывернуться.
      – Эй! Эй! Хватит! Мне заплатили за то, чтобы я передал вам сообщение. Да слезьте же с меня, мать вашу! Какой-то мужик дал мне сто баксов. Я только передал то, что просили. Тот англичанин сказал, как вас зовут. Доктор Алекс Кросс.
      Я ослабил хватку. Парень посмотрел мне в глаза:
      – А по-моему, никакой вы не доктор.

      Волк был в Нью-Йорке. Срок ультиматума истекал, и он не пропустил бы приближающийся великий момент ни за какие деньги. Слишком соблазнительным было блюдо, чтобы им не насладиться.
      Переговоры шли трудно. Президент Соединенных Штатов, премьер-министр Великобритании, канцлер Германии... разумеется, никто не хотел уступать, никто не желал принять выдвинутые условия, никто не спешил показать себя тем, кем был на самом деле: слабаком. Нельзя идти на сделку с террористами. Это же будет такой прецедент! Чтобы окончательно сломить их, требовалось еще больше усилить давление.
      Черт возьми, это он мог! И даже с удовольствием. Вся операция развивалась по абсолютно предсказуемому сценарию. По егосценарию.
      Он долго гулял по Манхэттену. Игра переходила в решающую стадию, и Волк чувствовал себя в прекрасной форме. Правительства самых могущественных стран мира не в силах соперничать с ним. Все преимущества на его стороне. Ни политические интересы и обязательства, ни средства массовой информации, ни бюрократы, ни юридические или нравственные законы не стояли на его пути. Кто мог ему помешать?
      Он возвратился в апартаменты, роскошный пентхаус с потрясающим видом на Ист-Ривер, и позвонил по телефону. Сидя в кресле, как всегда, с черным резиновым мячиком в руке, Волк разговаривал с одним из старших агентов нью-йоркского отделения ФБР, женщиной.
      Она рассказала обо всем, что знало ФБР, обо всем, что делало ФБР для его поимки. Первое фактически равнялось нулю, второе не дало никаких практических результатов. У них больше шансов поймать бен Ладена.
      – И ты полагаешь, я стану платить за это дерьмо? – заорал он в трубку. – Ты не сообщила мне ничего такого, чего я бы уже не знал! Уж лучше я тебя убью. – Внезапно русский рассмеялся: – Шутка, моя милая. Всего лишь гадкая шутка. Ты принесла мне хорошие вести. У меня тоже есть для тебя кое-что. В ближайшее время Нью-Йорк постигнет беда. Держись подальше от мостов. Мосты – очень опасные места. По собственному опыту знаю.

      У Билла Капистрана был план. Помимо плана, у него было множество серьезных проблем. Однако он знал: скоро все изменится, скоро у него появится счет в одном из банков на Каймановых островах, а на счету – кругленькая сумма в двести пятьдесят тысяч долларов. Нужно всего лишь выполнить свою работу. Билл Капистран знал – это будет не так уж трудно.
      "Я все сделаю. Без проблем".
      Двадцатидевятилетний Капистран, худощавый и жилистый парень, родился в Северной Каролине, в Рэли. Пару лет играл в лякросс за местную команду, затем подался в морскую пехоту и, отслужив три года, ушел в частную военную компанию из Вашингтона. Две недели назад Джеффри Шейфер, знакомый по последней работе, сделал Биллу самое заманчивое в его жизни предложение. На двести пятьдесят тысяч долларов.
      Сейчас Билл делал то, на что согласился.
      В семь утра он сел в черный "форд"-фургон и, проехав по Пятьдесят седьмой улице, свернул на Первую авеню. Путь его закончился возле Пятьдесят девятой улицы, у моста Куинсборо.
      Билл и два его спутника в белых комбинезонах, которые обычно носят маляры, вышли из машины и выгрузили оборудование. Не краску, не кисти или пульверизаторы и не алюминиевые лестницы. Взрывчатку. Смесь "Си-4" с нитратом полагалось заложить в строго определенном месте нижней фермы моста у манхэттенской стороны Ист-Ривер.
      К этому времени Капистран уже знал Куинсборо как свои пять пальцев. Он смотрел на прочный девяностопятилетний мост и видел гибкую конструкцию с консольно-балочными фермами, единственный из четырех мостов через Ист-Ривер, который не был подвесным. Это означало, что ему вполне достаточно одной бомбы, как раз такой, какая и лежала в фургоне.
      Вот будет дело, думал Капистран, направляясь к мосту вместе со своими помощниками. Нью-Йорк. Ист-Сайд. Все эти разодетые, мнящие о себе козлы. Все эти блондинистые сучки, разгуливающие по улицам с таким видом, будто весь мир принадлежит им. Если не считать вполне понятного мандража, он делал свое дело почти с удовольствием, а в какой-то момент даже поймал себя на том, что насвистывает – надо же! – мелодию "Песни моста 59-й улицы" Саймона и Гарфанкеля, которых считал типичными нью-йоркскими козлами. Обоих – и Курчавого, и Карлика.
      Последние двое суток Капистран провел на Лонг-Айленде, где работал как проклятый с двумя помощниками, студентами университета Стоуни-Брук. Один был из Ирана, другой – из Афганистана. Комичная ситуация: студенты, обучающиеся в Нью-Йорке, помогают взорвать город. "Вот она, долбаная страна затраханной свободы". Свою команду они называли "Проектом "Манхэттен"". Кто понимает, тот поймет.
      Поначалу они предполагали изготовить мощную бомбу, однако пришли к выводу, что она, выщербив кратер в дорожном полотне, вряд ли опрокинет такой мост, как Куинсборо. Студенты-умники объяснили, что результат действия бомбы Капистран может представить, если бросит на мостовую хлопушку. Такого рода взрыв характеризуется "трусливыми силами, которые всегда ищут путь наименьшего сопротивления". Другими словами, бомба только обожжет дорогу, тогда как основная разрушительная энергия уйдет в стороны и вверх.
      Сегодня этого недостаточно. Слишком мягко. Нужно совсем другое.
      И тогда эти грамотеи, пораскинув мозгами, нашли гораздо лучший способ взорвать мост. Они подробно расписали, как и где установить несколько зарядов небольшой мощности Подобной методикой пользуются подрывники, когда сносят старые здания.
      В планы Билла Капистрана никак не входило попасться в руки ФБР, а потому он предполагал послать к мосту аквалангистов, чтобы те заложили заряды под опорами. Несколько раз Билл сам приходил на мост и, к своему удивлению, обнаружил полное отсутствие какой-либо охраны.
      Нынешнее утро не приготовило никаких неприятных сюрпризов. Капистран и двое помощников спустились к опорам, и никто им даже пальчиком не погрозил.
      Издалека окрашенная в серебристый цвет старая конструкция казалась легкой, даже изящной, и ее истинная мощь проявлялась только вблизи: массивные фермы, огромные, с коленную чашечку, заклепки.
      Опрокинуть такую махину – безумие, и все же Капистран не сомневался: план сработает.
      Иногда он задумывался: почему так случилось, откуда в нем это недовольство, это раздражение, эта злость? Черт возьми, всего несколько лет назад он, служа в морской пехоте, был членом спасательной группы, вытаскивавшей в Боснии сбитых в тылу противника пилотов вроде Скотта О'Грейди. Что ж, Билл Капистран больше не герой войны. Он стал всего-навсего еще одним капиталистом, работающим в существующей системе, так? И в этой констатации факта заключено куда больше правды, чем позволяют себе считать многие.
      Спускаясь к опоре моста, Капистран невольно напевал под нос слова нелюбимой песенки: "Клево. Мне так клево".

      То, что произошло потом, было в высшей степени невероятно, странно, непонятно.
      Назначенный срок миновал – и ничего не случилось.
      Ни посланий от Волка, ни террористических актов. Ничего. Тишина. Жуткая, пугающая тишина.
      О том, что происходит, знал только один человек – Волк. Или, может быть, Волк, президент и несколько ведущих мировых лидеров. Ходили слухи, что президент, вице-президент и кабинет уже покинули Вашингтон.
      Но ведь не могло же все просто взять и остановиться? По крайней мере газеты придерживались другого мнения. "Пост", "Нью-Йорк таймс", "Ю-Эс-Эй тудей", Си-эн-эн – все они каким-то образом пронюхали об угрозе, нависшей над крупнейшими городами мира. Никто не знал, над какими именно городами, как никто не знал, от кого исходят угрозы. Но после нескольких лет желтого и оранжевого уровня опасности, о введении которых неоднократно объявляло министерство национальной безопасности, угрозы и слухи всерьез, похоже, не воспринимали.
      Эта неопределенность, эта война нервов тоже были составными частями плана Волка.
      На уик-энд в День памяти я вернулся в Вашингтон и сразу лег спать. Меня разбудили звонком и потребовали срочно прибыть в Гувер-билдинг.
      Я посмотрел на будильник – четверть четвертого. Ночи. Что там? По телефону мне ничего не сказали.
      – Сейчас буду.
      Я выругался и выбрался из постели. Постоял под душем. Сначала под горячим, потом под холодным. Растерся полотенцем, оделся, вышел из дому, сел в машину и, чувствуя себя в каком-то страшном кошмаре, поехал на работу. Я не знал ничего, кроме того, что через полчаса позвонит Волк.
      Половина четвертого ночи. Позади долгий уик-энд. Позади просроченная дата платежа. Все на нервах. Он не просто контролировал ситуацию – он измывался над нами. Садист.
      Когда я вошел в кабинет на пятом этаже, там уже сидели по меньшей мере полтора десятка человек. Мы здоровались, как старые друзья, встретившиеся на чьих-то похоронах. Прибывавшие агенты – с помятыми лицами, красными глазами – выглядели усталыми и изможденными. Впечатление было такое, словно они еще не проснулись. Принесли пару кофейников, и к ним тут же выстроилась длинная изломанная очередь. Все заметно нервничали и держались из последних сил.
      – А пирожные? – спросил кто-то из агентов.
      Никто даже не улыбнулся.
      Директор Бернс вошел в комнату в 3.34. Мне почему-то показалось, что он знает о происходящем немногим больше нас. Командовал не он – командовал Волк.
      – А кое-кто жаловался, что это я строгий босс, – помолчав пару минут, пошутил Бернс. Робкий смех брызнул весенним дождиком и тут же стих. – Спасибо, что собрались.
      Волк позвонил в 3.43. Измененный фильтрами голос. Характерная насмешливость. Нескрываемое презрение.
      – Вы, наверное, спрашиваете себя, почему я назначил встречу на такое позднее время, – начал он. – Потому что я могу позволить себе это. Как вам такое объяснение? Нравится? Потому что могу.
      На случай если кто-то еще не понял, скажу – вы мне не нравитесь. Совсем не нравитесь. И у меня есть на то свои причины. Я ненавижу все, за что выступает Америка. Так что можете считать это отчасти местью. Может быть, когда-то в прошлом вы поступили со мной несправедливо? Может, обидели мою семью? Думайте. Это тоже часть пазла. Месть для меня – приятный бонус.
      Но позвольте перейти к настоящему. Поправьте, если я не прав, но вас, по-моему, предупреждали: не предпринимайте никаких попыток установить мое местонахождение.
      И что же вы делаете? Хватаете шестерых бедолаг в самом центре Манхэттена только потому, что подозреваете их в связи со мной. Одна несчастная девочка так расстроилась, что выпрыгнула из окна третьего этажа. Я сам видел, как она разбилась! Наверное, вы полагаете, что если выведете из строя кого-то из моих оперативников, то Нью-Йорк будет в безопасности.
      Ах да, извините, почти забыл: есть еще один небольшой вопрос. Вы пропустили назначенный срок. Думали, у меня такая плохая память? Нет, я ничего не забыл. Пропустив срок, вы нанесли мне оскорбление. Что ж, теперь посмотрите, на что я способен.

      В 3.40 ночи Ласка, следуя полученным инструкциям, опустился на скамейку в обращенном к реке парке Саттон-Плейс, что на Пятьдесят седьмой улице. Нынешнее поручение вызывало немалое беспокойство, однако связанные с его выполнением проблемы уравновешивались двумя несомненными выгодами: во-первых, ему очень хорошо платили, а во-вторых, он снова был в центре событий.
      Внизу катила свои темные воды Ист-Ривер. Красный буксир с надписью "Макалистер бразерс" тащил вверх по течению громадный контейнеровоз. Город, который никогда не спит, верно? В барах на Первой и Второй авеню еще обслуживали последних клиентов. Чуть раньше он видел медицинский центр для животных, открытый даже ночью "для оказания экстренной помощи вашим любимцам". Экстренная помощь кошкам и собачкам? Господи, что же это за город! Во что превратилась Америка!
      Ну ничего. Скоро, совсем скоро жители Нью-Йорка будут разбужены, и уснуть потом удастся немногим.
      Секундная стрелка на часах приближалась к 3.43, но, поглядывая одним глазом на циферблат, Шейфер продолжал смотреть и на реку, и на мост Куинсборо.
      Даже в этот ранний час движение по нему не замерло. Ласка видел и такси, и фургоны, и грузовики. Не менее сотни машин двигалось по мосту в обоих направлениях. Вот уж кому не повезло, так этим несчастным.
      В 3.43 Шейфер нажал кнопку на сотовом телефоне.
      Короткий закодированный сигнал приняла маленькая антенна на манхэттенской стороне моста.
      Цепь замкнулась...
      Сработал детонатор...
      И уже через тысячные доли секунды жители Нью-Йорка и остального мира получили послание прямо из ада.
      Символическое послание.
      Будильник зазвенел. Просыпайтесь.
      Громадной силы взрыв потряс фермы и балки моста. Соединения лопнули мгновенно. Старые стальные конструкции раскололись, словно скорлупа ореха. Заклепки разлетелись в стороны. Покрытие рассыпалось крошками. Железобетон треснул.
      Верхнее полотно дороги разломилось пополам, огромные секции рухнули всем весом на нижний ярус, который, в свою очередь, уже трещал, разваливался и падал в быстрые воды реки.
      Машины летели вниз. Грузовичок службы доставки, везший утренние газеты из типографии в Куинсе, соскользнул по резко наклонившемуся полотну и, перевернувшись, упал в Ист-Ривер. За ним, словно детские игрушки, посыпались легковушки и грузовики. По всей длине моста заискрили разорванные линии электропередачи. Десятки машин уже бесследно исчезли под водой.
      Кое-где выбравшиеся из автомобилей люди прыгали в реку, находя смерть под обломками конструкций. До Шейфера доносились их страшные крики.
      В жилых домах вспыхивали окна, горожане включали телевизоры и компьютеры, чтобы узнать первые новости об ужасной катастрофе, поверить в возможность которой они не могли бы еще несколько лет назад.
      Сделав дело, Джеффри Шейфер поднялся наконец со скамейки и направился к машине. Хотелось спать, но он знал, что уснуть вряд ли удастся. Ласка понимал: началось главное. Ему предстояло отправиться в Лондон.
      Лондонский мост. По всему миру мосты падают, рассыпаются. Современное общество трещит по швам. Чертов Волк, может, и сумасшедший, но при этом знает, как взять мир за горло. Гениальный, блистательный безумец!

      Разговаривая по мобильному телефону – их у него в машине было шесть, – Волк удерживал рвущийся вперед мощный черный "лотос" на скорости чуть больше сотни миль в час. Путь его лежал к Монтоку на самом краю Лонг-Айленда, но даже в дороге, даже в час ночи ему приходилось работать. То дело, которым он занимался сейчас, было одним из самых главных – Волк держал на линии американского президента, канцлера Германии и британского премьера. Верхушка. Выше некуда.
      – Этот звонок вам не отследить, так что не тратьте время попусту. Мои специалисты лучше ваших. А теперь давайте вернемся к существу дела. Прошло уже восемь часов. И что?
      – Нам нужно еще время, – ответил за всех британский премьер-министр.
      Какой молодец. Уж не он ли истинный лидер тройки? Любопытно. До сих пор Волк считал англичанина всего лишь слугой американца.
      – Вы не понимаете... – начал президент, однако закончить не успел – Волк улыбнулся про себя и бесцеремонно оборвал главу крупнейшей мировой державы, с удовольствием демонстрируя откровенное неуважение к собеседнику.
      – Хватит! Я не желаю слушать ваши оправдания. Мне надоела ложь! – прокричал он в телефон.
      – Вы обязаны нас выслушать, – вмешался канцлер Германии. – Дайте нам возможность...
      Волк тут же оборвал связь. Достал сигару, раскурил, сделал пару затяжек, выпустил дым. Сигара была для него знаком победы. Потом повторил звонок уже с другого телефона.
      Они отозвались сразу же – ждали его звонка. Волк не был склонен недооценивать силу этих влиятельнейших людей, совсем нет, но что еще им оставалось, кроме как сидеть и ждать, пока он соизволит выйти на связь?
      – Хотите, чтобы я ударил по всем четырем городам? Могу. Прямо сейчас. Вам еще требуются доказательства серьезности моих намерений? Я могу отдать приказ. Только не говорите, что вам нужно время. Ясно? Страны, удерживающие пленников, всего лишь ваши марионетки. И не пытайтесь убеждать меня в чем-то другом. Реальная проблема в том, что вы не смеете показать себя теми, кто вы есть на самом деле. Вы не можете предстать перед всем миром слабаками. Но так оно и есть! Как это случилось? Как вы могли допустить такое? Кто вас выбрал? Кто вознес вас на вершину власти? Деньги и политические узники. Все. Прощайте.
      Премьер заговорил раньше, чем Волк успел дать отбой:
      – Нет! Вы неверно все подаете! Это у вас есть выбор, а не у нас. Мы понимаем, что ваша нынешняя позиция сильнее нашей. С этим не поспоришь. Однако мы не в состоянии быстро решить все вопросы. Физически не в состоянии. Думаю, вы и сами это понимаете. Разумеется, у нас нет никакого желания заключать с вами сделку, но мы пойдем на нее. Вынужденно. Нам лишь нужно еще немного времени. Мы все сделаем. Обещаем.
      Волк пожал плечами. Британский премьер-министр определенно удивил его: немногословен и мужества ему не занимать.
      – Я подумаю, – сказал Волк и прервал связь.
      Взял из пепельницы дымящуюся сигару, вдохнул ее аромат. Что ни говори, приятно ощущать себя самым могущественным человеком в мире. И в отличие от них он мог сделать то, за что взялся.

      Пассажир бизнес-класса, называвший себя Рэндольфом Уолером, сошел с борта самолета компании "Бритиш эйруэйз" в 6.05 утра. Паспорт и другие документы не вызвали у лондонских таможенников никаких сомнений. "Как хорошо вернуться домой", – подумал Уолер, который был на самом деле не кем иным, как Джеффри Шейфером. И будет еще лучше, когда он сотрет Лондон с лица земли.
      Семидесятилетний – по паспорту и на вид – джентльмен без проблем прошел все формальности и думал уже о своем следующем шаге: визите к детям. Именно такое поручение дал ему Волк. Любопытно, странно, но Шейфер уже давно отучился задавать вопросы, если приказы исходили от его нового шефа. Кроме того, он и сам хотел увидеть свое потомство. Папочка отсутствовал уж слишком долго.
      Еще одна роль, еще одно задание, еще одна деталь пазла. Детишки жили с сестрой его умершей жены в небольшом домике неподалеку от Гайд-парка. Шейфер сразу узнал дом, как только припарковал взятый напрокат "ягуар" на ближайшей стоянке и вышел из машины. Знакомое место всколыхнуло неприятные воспоминания о жене, Люси Рис-Казинс, сухонькой, ограниченной женщине. Он убил ее в "Сейфуэе" , в районе Челси, на глазах у детей. В результате этого в высшей степени милосердного акта две его дочери-близняшки, Триша и Эрика, которым было сейчас то ли шесть, то ли семь, и сын Роберт – ему, наверное, уже исполнилось пятнадцать – остались сиротами. Шейфер искренне считал, что без матери, вечно ноющей, вечно всем недовольной, им стало только лучше.
      Ласка постучал в дверь, обнаружил, что она не заперта, и ввалился без объявления.
      Младшая сестра его жены, Джуди, сидела с девочками на полу в гостиной. Все трое играли в "Монополию" и наверняка проигрывали – Боже, ну и семейка, как на подбор неудачники.
      – Папочка вернулся! – воскликнул он, растягивая губы в страшной улыбке. В следующий момент в грудь доброй тети Джуди уже смотрело дуло "беретты". – Ни звука, Джуди, ни звука. Постарайся не дать мне повода спустить курок. Я сделаю это легко и с большим удовольствием. Ты же знаешь, как я тебя ненавижу. Ты напоминаешь мне свою любимую сестричку, точнее, ее разжиревшую копию. Детки, привет! Поздоровайтесь с папочкой. Добрым, старым папочкой. Я приехал издалека, из самой Америки, и только лишь для того, чтобы взглянуть на вас.
      Девчушки, его милые дочурки, как по команде, расплакались, и Шейфер сделал то единственное, что пришло ему в голову, дабы восстановить порядок. Он направил пистолет в заплаканное лицо Джуди и подошел почти вплотную.
      – Сделай так, чтобы они перестали хныкать. Живо! Докажи, что заслужила право быть их опекуншей.
      Женщина обняла девочек, прижала их к груди и держала так, пока рыдания если не прекратились совсем, то по крайней мере стихли.
      – А теперь, Джуди, слушай меня. – Шейфер зашел сзади и приставил пистолет к затылку свояченицы. – Как бы мне этого ни хотелось, но я прилетел сюда не для того, чтобы трахнуть тебя и застрелить. У меня есть сообщение, которое ты должна передать министру внутренних дел. Интересный поворот судьбы, правда? Даже твоя жалкая, пустая до абсурдности жизнь оказалась полезной. Ты можешь в такое поверить? Я – не могу.
      Джуди растерянно пожала плечами. Растерянность, насколько знал Шейфер, была ее обычным состоянием.
      – Как? Как я это сделаю? – пробормотала она.
      – Позвони в гребаную полицию! А теперь заткнись и слушай. Ты должна сказать, что я уже здесь и что теперь никто не может чувствовать себя в безопасности. Ни полицейские, ни их семьи. Мы придем в их дома с такой же легкостью, с какой я пришел в этот.
      На всякий случай, чтобы лучше запомнилось, Шейфер повторил сообщение, после чего обратил внимание на Тришу и Эрику, интересовавших его примерно так же, как нелепые фарфоровые куклы, стоявшие на каминной полочке. Он ненавидел эти дурацкие, вычурные безделушки, принадлежавшие его жене, пустышки, с которыми она носилась так, словно они были настоящими.
      – Как Роберт? – спросил у близняшек Шейфер и не получил ответа.
      Что же это такое? Его дочери уже ухитрились стать похожими на свою угрюмую, огорченную жизнью мать и растерянную, не способную связать два слова тетю. Обе молчали.
      – Роберт, ваш брат! – заорал Шейфер, и девочки снова засопели. – Где он? Где мой сын? Расскажите что-нибудь о вашем брате! Может, у него выросла вторая голова? Ну!
      – У него все хорошо, – пропищала наконец Триша.
      – Да, у него все хорошо, – повторила за сестрой Эрика.
      – Все хорошо, вот как? Ну, тогда ладно, – недовольно проворчал Шейфер, с раздражением глядя на этих двух клонов матери.
      Вообще-то он даже немного скучал по сыну. Порой в мальчишке проявлялось что-то особенное, что-то его.
      – Поцелуйте папочку, – приказал он. – В конце концов, жалкие дурочки, я все же ваш отец. Советую не забывать.
      Девочки не пожелали его поцеловать, а ему было запрещено убивать их, и потому Шейфер покинул ненавистный дом. Выходя, он смахнул с полки фарфоровых кукол, и осколки разлетелись по комнате.
      – В память о вашей мамочке! – бросил он через плечо.

      Служащие в Ираке солдаты чаще всего жалуются на то, что происходящее вокруг представляется им абсурдным, совершенно бессмысленным. Во все большей степени это относится ко всем войнам современности. По крайней мере я и сам плохо понимал, что происходит.
      Срок ультиматума истек, мы жили как бы взаймы. День летел заднем, я уже просто не успевал перевести дух. И вот очередная миссия, теперь в Лондон, куда меня отправили с двумя агентами из подразделения по международному терроризму.
      Джеффри Шейфер объявился в Англии. Более того – и это представлялось совершенным безумием, – он сам пожелал уведомить нас об этом.
      Наш самолет приземлился в аэропорту Хитроу около шести часов утра, и я сразу поехал в отель на Виктория-стрит, где и проспал до десяти часов. Отдохнув, если это можно назвать отдыхом, мы поспешили в расположенный едва ли не рядом Скотланд-Ярд. Букингемский дворец, Вестминстерское аббатство, парламент – как приятно полюбоваться всем этим вблизи.
      По прибытии меня сразу же препроводили к суперинтенданту Мартину Лоджу из лондонской полиции. Лодж сообщил без всяких претензий на важность, что возглавляет антитеррористическое подразделение под названием "СиО-13". Пока мы шли на утренний брифинг, он успел коротко рассказать о себе.
      – Как и вы, я прошел все ступеньки полицейской лестницы. Работал на СИС в Европе, потом одиннадцать лет в лондонской полиции. А начал с учебы в Хендоне, тянул лямку констебля. В "СиО-13" меня назначили из-за знания языков.
      Он сделал паузу, чем я тут же и воспользовался.
      – Слышал о вашем подразделении, одном из лучших в Европе. Практики хватает – столько лет борьбы с ИРА.
      Лодж усмехнулся с видом ветерана, знающего, что к чему:
      – Иногда лучший способ чему-то научиться – сделать выводы из собственных ошибок. В Ирландии мы их наделали немало. В общем, Алекс, что есть, то есть. Ребята сегодня все на месте, горят желанием познакомиться. Но готовы будьте ко всему. Тут иногда такое творится. "МИ-5" и "МИ-6" тоже здесь. Эти вечно из-за чего-нибудь да грызутся. Не позволяйте им втянуть вас в их распри. В конце концов разберемся.
      Я кивнул:
      – У нас тоже такое случается. ЦРУ и Бюро. Так что я кое-что повидал.
      Вскоре выяснилось, что суперинтендант Лодж оказался прав, когда говорил о закулисных войнах. Распри между двумя ведомствами серьезно сказывались на общей работе даже в столь критической ситуации.
      В конференц-зале присутствовали также несколько агентов особого подразделения, и мужчины, и женщины. Был и глава канцелярии премьер-министра. И разумеется, ребята из самых разных спецслужб.
      Опустившись на стул, я едва удержался, чтобы не застонать – еще одно идиотское совещание. Как раз то, чего мне так не хватает. Хотелось крикнуть: "Срок миновал – они уже взрывают мосты!"

      Большая вилла на Лонг-Айленде не принадлежала Волку. Он снимал ее, выкладывая за аренду по сорок тысяч в неделю даже зимой. Откровенное мошенничество, конечно, считал Волк, но до времени мирился с такой наглостью.
      Впрочем, место того стоило – трехэтажный особняк в георгианском стиле гордо поднимался над пляжем, закрывая от ветра огромный бассейн. Посыпанная гравием подъездная дорожка вела к стоянке, заполненной автомобилями, по большей части лимузинами, вокруг которых прохаживались мускулистые, плотные ребята в темных костюмах.
      "И все здесь, – с горечью подумал он, – оплачено моими деньгами, моим потом, моими идеями!"
      Они ждали его, ближайшие помощники, подельники, те, кого называли Красной Мафией. Гости сидели в библиотеке, из окон которой открывался широкий вид на пустынный пляж и Атлантический океан.
      Они встретили его как самые близкие, самые дорогие друзья. Пожимали ему руку, похлопывали по спине, обнимали за плечи. Они льстили, говоря, что рады видеть его, заискивали, нахваливая его прозорливость.
      "Они. Те немногие, кто знает, как я выгляжу. Близкий круг. Те, кому я верю больше, чем кому-либо еще".
      Ленч подали еще до его приезда, после чего прислугу удалили из дому. Волк поставил машину и вошел через кухню.
      Никто не видел его, кроме тех, которые сидели в библиотеке. Их было девять человек.
      Он предстал перед ними. Закурил сигару. За победу.
      – Они попросили дать им еще время, – сказал Волк в паузе между затяжками.
      Сидевшие за столом русские засмеялись. Как и Волк, они презирали нынешние правительства западных стран и их лидеров. Политики слабы по самой своей природе, а те немногие, кому достает сил пробиться в высшие кабинеты, быстро теряют хватку. Так было всегда.
      – К черту, жахнем по ним! – крикнул кто-то.
      Волк улыбнулся:
      – Да, я бы так и сделал. Но есть одна проблема – если мы ударим по ним сейчас, то тоже проиграем. Думаю, их надо еще подержать на крючке. Сейчас они ждут ответа. Интересно, правда? Мы ведем переговоры с Соединенными Штатами, Британией и Германией. Как будто мы – мировая держава. Они ждут звонка. – Он поднял указательный палец и открыл телефон. – Все здесь?
      Его слушали.
      – Хватит болтовни, время упущено. Вот мое решение. У вас есть еще два дня, до семи часов по восточному поясному времени, но... Цена только что выросла вдвое!
      Он захлопнул крышку телефона. Посмотрел на своих людей:
      – Ну что? Вам это нравится, или как? Представляете, сколько денег я только что для вас заработал?
      Они зааплодировали, закричали.
      Волк оставался с ними до вечера. Терпел лживые славословия, замаскированные под предложения просьбы. Но у него имелись другие дела в славном городе Нью-Йорке, а потому Волк покинул своих подельников, предоставив им веселиться в роскошном особняке у моря.
      – Дамы скоро будут, – пообещал Волк. – Самые классные модели, королевы красоты. Самые лучшие шлюхи в мире. Веселитесь. Развлекайтесь.
      "На мои деньги".
      Он вышел из дома так же незаметно, как и вошел. Сел в "лотос" и повернул ключ зажигания. Сжал черный резиновый шар, потом отложил его в сторону. Достал из кармана сотовый. Набрал номер. Антенна приняла закодированный сигнал. Цепь замкнулась. Детонатор сработал.
      Даже отъехав от дома на приличное расстояние, Волк услышал раскатившийся по пустынному берегу взрыв. Особняк взлетел на воздух. Они стали не нужны ему. Теперь ему никто не был нужен.
      Замочить. Утопить в собственной крови, переломать кости, уничтожить.
      Расплата. Месть.
      Вот что прекрасно.

      Уже в Лондоне мы узнали, что срок ультиматума продлен на сорок восемь часов. Мы получили отсрочку. Мы могли хотя бы перевести дух. Куда там, через час из Нью-Йорка поступило известие о взрыве на Лонг-Айленде – убиты несколько главарей Красной Мафии. Что это значит? Снова Волк? Убирает своих? Избавляется от свидетелей?
      Совещания в Скотланд-Ярде шли одно за другим, а когда все закончилось, обнаружилось, что заняться-то и нечем. Около десяти вечера я отправился в ресторан "Коричный клуб", находящийся на месте библиотеки Старого Вестминстера на Грейт-Смит-стрит.
      Состояние опустошенности прошло, открылось второе дыхание. К тому же я с нетерпением ждал встречи с Сэнди Гринберг, одной из лучших детективов, с кем мне когда-либо доводилось работать. Может, у нее есть что-то новенькое о Волке. Или о Шейфере. По крайней мере никто лучше ее не знал преступный мир старушки Европы.
      Настоящее имя Сэнди – Сондра. Так называют ее все, кроме самых близких друзей, в число которых посчастливилось попасть и мне. Высокая, красивая, модно одевающаяся, немного застенчивая, остроумная, прекрасный собеседник. Мы обнялись, и Сэнди расцеловала меня в обе щеки.
      – Неужели для встречи обязательно требуется какой-то особенный случай? Неужели мы бы так и не увиделись, если бы не эта жуткая ситуация? А где же любовь, Алекс?
      – Ты всегда можешь прилететь в Вашингтон, – ответил я, высвобождаясь из объятий. – Кстати, потрясающе выглядишь.
      – Правда? Ладно, пойдем. Наш столик в углу. Ужасно по тебе скучала. Боже, как я рада. Между прочим, ты тоже классно выглядишь, учитывая обстоятельства. Как это тебе удается?
      Обед представлял собой изысканное сочетание индийской и европейской кухни, чего не найдешь в Штатах, во всяком случае, в Вашингтоне. Целый час мы разговаривали о делах и только к десерту позволили себе перейти на более личные темы. На розовом пальчике Сэнди я заметил золотую печатку:
      – Красивая.
      – Это от Кэтрин, – сказала она и улыбнулась. Сэнди и Кэтрин Грант жили вместе уже добрый десяток лет и были одной из самых счастливых пар, какие я только встречал. У них было чему поучиться, но кто на такое способен? Уж точно не я. Наладить свою жизнь у меня никак не получалось. – А ты, вижу, все еще не женат.
      – Глаз у тебя зоркий.
      Сэнди усмехнулась:
      – Как и положено детективу. Итак, Алекс, выкладывай.
      – Выкладывать-то особенно и нечего, – смущенно признался я. – Встречаюсь с одной женщиной, которая мне очень нравится и...
      – О черт, Алекс, тебе все очень нравятся, – перебила Сэнди. – Так ты устроен. Тебе даже Кайл Крейг нравился. Уж и не знаю, что можно было найти хорошего в таком жутком психопате.
      – Ну, кое в чем ты, может быть, и права. Но с Кайлом покончено. А вот полковник Джеффри Шейфер мне совсем не нравится. Как и русский, называющий себя Волком.
      – Я права, мой милый мальчик. Без всяких "может быть". Так кто же она, чудесная женщина, которая очень тебе нравится и которой ты рано или поздно разобьешь сердце? Или наоборот. Уверена, именно так в конце концов и случится. Почему ты мучаешь себя?
      Я невольно улыбнулся:
      – Она тоже детектив. Инспектор. Живет в Сан-Франциско.
      – Очень удобно. Просто замечательно. Это сколько от Вашингтона? Две тысячи миль? И вы часто встречаетесь? Раз в пару месяцев?
      Я рассмеялся:
      – Язычок у тебя по-прежнему острый.
      – Практика. Итак, ты все еще не нашел свою женщину. Жаль. Очень жаль. У меня есть две-три подружки. Ладно, ладно, молчу. Однако позволь задать личный вопрос. Ты забыл Марию?
      Проблема с Сэнди в том, что она следователь, и мысли, которые приходят ей в голову, обходят стороной других. Моя жена Мария погибла более десяти лет назад. Ее застрелили из проезжавшей мимо машины. Я так и не нашел стрелявшего. И не забыл Марию. Не смог. Может быть, для этого надо было раскрыть убийство – дело оставалось открытым. Каждый раз, когда я вспоминаю о ней, сердце отзывается болью.
      – Я совершенно без ума от Джамиллы Хьюз. Это все, что я сейчас знаю. Нам хорошо вместе. Что тут плохого?
      Сэнди улыбнулась и покачала головой.
      – Слышала, Алекс, слышала. Она очень тебе нравится. Но ты так и не сказал, что любишь ее. А что касается твоего "без ума", то позволь с тобой не согласиться. Ты не из тех, верно? Верно. Я права. Я всегда права.
      – Я тебя люблю.
      – Отлично, – рассмеялась она. – Тогда дело в шляпе. Остаешься на ночь у меня.
      – Прекрасно. Согласен.
      Мы оба посмеялись, однако через полчаса Сэнди высадила меня у отеля на Виктория-стрит.
      – Подумаешь? – спросил я, выбираясь из такси.
      – Уже думаю, – ответила Сэнди.
      Я знал, что она не обманывает, как знал и то, что здесь, в Европе, мне не обойтись без помощи.

      Генри Сеймур жил неподалеку от убежища Ласки на Эджуэйр-роуд, в районе между Триумфальной аркой и Паддингтоном, известном как Маленький Ливан. По пути к жилищу бывшего агента САС полковник Шейфер поглядывал по сторонам и думал о том, что же случилось с городом, его городом, а заодно и со всей чертовой страной.
      Удручающее, жалкое зрелище.
      Всюду восточные кофейни, ресторанчики, магазинчики. В воздухе витают густые ароматы этнических кухонь – и это в восемь утра! Возле газетного киоска два старичка курят кальян.
      "Кошмар! Жуть! Что, мать вашу, сделали с моей страной?"
      Квартира Генри Сеймура располагалась над магазином мужской одежды, и Ласка сразу поднялся на третий этаж. Постучал.
      Дверь открыл сам Сеймур.
      Едва увидев старого знакомого, Шейфер усомнился в собственном выборе. С последней встречи – а это было всего лишь несколько месяцев назад – Генри потерял тридцать или сорок фунтов. Роскошные черные кудряшки покинули голову, оставив разрозненные серовато-белые клочки, которые и волосами-то не назовешь.
      В общем, Шейфер не без труда признал в этом придавленном жизнью страдальце бывшего армейского приятеля, одного из лучших экспертов подрывного дела. Они вместе воевали во время "Бури в пустыне", когда служили в Двадцать втором полку САС, потом встретились уже наемниками в Сьерра-Леоне. В Ираке их забрасывали в тыл противника с задачей сеять хаос и панику. Ни у кого это не получалось лучше, чем у Шейфера и Сеймура.
      Сейчас бедолага выглядел человеком, не способным посеять панику даже в доме престарелых... впрочем, внешность часто бывает обманчивой.
      – Итак, ты готов к работе? Дело очень важное.
      Генри Сеймур улыбнулся, и Шейфер заметил отсутствие двух передних зубов.
      – Надеюсь, самоубийство.
      – Вообще-то мысль неплохая, – согласился гость.
      Он сел напротив хозяина и рассказал то, что тому полагалось знать. Услышав детали плана, Генри зааплодировал:
      – Всегда хотел взорвать Лондон. Ты выбрал того, кого надо.
      – Знаю, – сказал Ласка.

      В конференц-зале Скотланд-Ярда собралось несколько сотен человек, от полицейских до правительственных чиновников. К нам обратился доктор Стэнли Берген. Низкорослый и полный, лет шестидесяти, не меньше, он, однако, умел заставить слушать себя.
      Доктор Берген говорил без бумажки, и ни разу никто из нас даже не посмотрел в сторону. Все присутствующие прекрасно понимали – мы живем взаймы.
      – Мы подошли к критической точке и вынуждены ввести в действие план чрезвычайных мероприятий. Люди, которые отвечают за его реализацию, заслуживают доверия.
      Итак, вот какими будут наши действия в Лондоне. Если мы получаем какое-либо предупреждение о надвигающейся катастрофе, нам понадобится определенное эфирное время на всех радиостанциях. Это же относится к службам пейджинговой и мобильной связи. Другие, менее эффективные методы, включают в себя громкоговорители, системы громкой связи и тому подобное.
      Короче говоря, население будет оповещено, если мы получим предварительное предупреждение. В таком случае по телевидению выступит с обращением специальный представитель лондонской полиции или министр внутренних дел.
      В случае нападения с использованием обычного или химического оружия на место происшествия будут незамедлительно отправлены полиция и пожарные бригады. Сразу после выяснения всех обстоятельств пораженный район будет изолирован. Затем пожарные и полиция определят три зоны – горячую, теплую и холодную.
      Оказавшиеся в горячей зоне – если там кто-то уцелеет – останутся на месте до прохождения процедуры деконтаминации.
      Пожарные и "скорая помощь" расположатся в теплой зоне. Там же будут развернуты пункты деконтаминации.
      Холодная зона будет использоваться для размещения следственных групп, командно-контрольных и погрузочных пунктов.
      Доктор Берген помолчал.
      – Некоторые из вас, вероятно, заметили, что я не употребил слово "эвакуация". Дело в том, что эвакуация такого города, как Лондон, невозможна, если мы не начнем ее сейчас, рискуя спровоцировать Волка.
      Нам раздали карты и справочные материалы. Настроение в зале, похоже, упало ниже нуля.
      Я просматривал бумаги, когда ко мне подошел Мартин Лодж.
      – Приняли звонок от Волка, – прошептал он. – Тебе понравится. Говорит, что ему по вкусу наш план. И еще согласен с тем, что эвакуация бессмысленна и опасна...
      Внезапно где-то совсем рядом прогремел взрыв.

      Внизу, когда я наконец пробился по лестнице к месту взрыва, царили невероятный хаос и смятение. Знаменитый на весь мир знак Скотланд-Ярда перестал существовать. На месте входа со стороны Бродвея зияла огромная дымящаяся дыра. Повсюду валялся мусор и остатки того, что было черным фургоном.
      Начальство уже приняло решение: здание не покидать, всем оставаться на местах. Разумное и по крайней мере смелое решение. В кризисном центре, когда я туда пришел, десятка два человек просматривали видеозаписи камер наружного наблюдения. Одним из них был Мартин Лодж.
      Я сел рядом. Опустил глаза и увидел, что у меня дрожат руки.
      На экране было видно здание, перед которым прохаживались вооруженные дежурные полицейские. Неожиданно на Кэкстон-стрит появился мчащийся на предельной скорости фургон. Проскочив Бродвей, машина врезалась в возведенный у входа барьер. И тут же последовал взрыв. Правда, звука мы не услышали. Все здание осветилось, словно от иллюминации.
      – Наш противник – настоящий террорист, человек решительный и твердо идущий к цели. Он хочет внушить нам, что мы уязвимы. Интересно, что сегодня никто не погиб, если не считать водителя фургона. Может быть, у Волка все же есть сердце.
      Лоджу ответил голос с заднего ряда:
      – У него нет сердца. У него есть план.
      Голос, который я не сразу узнал, оказался моим собственным.

      Я работал в Скотланд-Ярде до конца дня и не стал возвращаться в отель, а лег на диване в одном из кабинетов.
      В три ночи я проснулся и снова взялся за работу. Срок второго ультиматума истекал в полночь, никому не хотелось даже думать о том, что может случиться потом.
      А в семь утра мы – Мартин Лодж, я и еще трое детективов из лондонской полиции – уже мчались в фургончике без опознавательных знаков в некое поместье в Фелтэме, неподалеку от аэропорта Хитроу. Нам даже выдали специальное разрешение на ношение оружия, чему я был рад больше всех.
      По пути Лодж объяснил ситуацию:
      – Наши ребята уже несколько дней работают в Хитроу и прилегающих районах вместе с парнями из особого подразделения и, разумеется, полицией аэропорта. Один из агентов обнаружил на крыше частного дома подозрительного субъекта с переносной ракетной установкой. За ним установлено постоянное наблюдение. Решено пока не вмешиваться – причины, я думаю, всем понятны, особенно после вчерашнего. Он чего-то ждет, но чего?
      – А известно ли, кто находится дома? – спросил один из детективов. – Что это вообще за дом?
      – Принадлежит застройщику, пакистанцу, если это имеет какое-то значение. Нам не удалось выяснить, снимает ли его кто-нибудь в настоящее время. Важно то обстоятельство, что дом находится в нескольких сотнях ярдов от взлетно-посадочных полос Хитроу. Пояснения нужны?
      Я посмотрел на Лоджа. Тот тяжело вздохнул и покачал головой.
      – Неприятное дело, Алекс. Очень неприятное. И это еще мягко говоря.
      Я кивнул:
      – Да. У меня такое же чувство. Волку доставляет удовольствие мучить людей, причинять боль.
      – Кто он, Алекс? Ты знаешь о нем хоть что-то? Почему он такой?
      – Насколько мне известно, он регулярно меняет и документы, и внешность. Он... или она? Пару раз нам удалось подобраться к нему довольно близко. Может, повезет сейчас.
      – Да, удача нам не помешала бы.
      Через несколько минут мы прибыли в Фелтэм. Нас с Лоджем встретил представитель "СиО-19", службы специальных операций. Полиция уже установила в соседних домах с полдюжины камер наблюдения, сигнал с которых поступил на мониторы во временном штабе.
      – Как будто кино смотришь, – заметил Лодж, постояв перед экраном. – Сделать-то все равно ничего не в силах. Что за чертовщина! С одной стороны, нам запрещено что-либо предпринимать, с другой – остаться в стороне тоже невозможно.
      У Лоджа был при себе список всех рейсов, прибывающих в Хитроу в то утро. В следующий час с небольшим ожидалось более тридцати самолетов. Ближайшие – из Эйндховена, три из Эдинбурга, два из Абердина, затем из Нью-Йорка. Начальство обсуждало вопрос о временном закрытии Хитроу и Гэтвика. До прибытия самолета из Нью-Йорка оставалось девятнадцать минут.
      – Кто-то на крыше! – закричал один из детективов. – Посмотрите! Вот! Вот он!
      Две камеры показывали крышу интересующего нас здания с двух противоположных сторон. На ней появился человек в темной одежде. Потом из люка вылез второй, с переносной установкой для запуска ракет "земля – воздух".
      – Черт! – прошипел кто-то у меня за спиной.
      Напряжение нарастало.
      – Нужно заворачивать все самолеты на другой аэродром. У нас нет выбора! – прорычал Лодж. – Снайперы взяли этих ублюдков на мушку?
      Представитель "СиО-19" тут же подтвердил, что его люди готовы – обе цели под прицелом. Между тем террористы на крыше занимали позицию для стрельбы. Сомнений не было – они готовились сбить самолет. А нам ничего не оставалось, как только наблюдать за их приготовлениями.
      – Сволочи! – выругался Лодж, не отводя глаз от монитора. – Ничего вы не получите. Посмотрим, как вам это понравится.
      – По-моему, у этих двоих восточная внешность, – заметил один из детективов. – На русских они определенно не похожи.
      – Приказа открывать огонь пока нет, – сообщил человек с наушниками. – Ждем.
      – Да что же, черт возьми, происходит? – воскликнул Лодж. – Мы обязаны их снять. Медлить нельзя!
      Внезапно прозвучали выстрелы. Мы ясно слышали их. Человек с установкой упал и уже не поднялся. Он даже не шевелился. Вслед за ним свалился второй. Стреляли на поражение.
      – Какого черта? – закричал кто-то в фургоне.
      – Кто отдал приказ стрелять? Что здесь творится? – ревел Лодж.
      Ответ пришел скоро.
      Наши снайперы не открывали огонь. Двух мужчин на крыше застрелил кто-то еще.
      Невероятно!
      Безумие. Полное безумие.
      Все сошли с ума.

      Все превратилось в кошмар. События развивались по совершенно невероятному сценарию. До истечения срока второго ультиматума оставались считанные часы, а мы ничего не понимали. Что происходит? Никто ничего не знал. Может, что-то известно премьер-министру? Президенту? Или канцлеру?
      Нервы натягивались с каждым часом. Каждая минута превращалась в пытку. Мы были бессильны.
      Солдаты в Ираке. Я постоянно думал об этом. Мы оказались в похожем положении – превратились в простых наблюдателей абсурда.
      Во второй половине дня, ближе к вечеру, я решил прогуляться в районе Вестминстерского аббатства. В этой части города перед тобой как будто развернута историческая экспозиция. Народу на площади у парламента почти не было, лишь горстка туристов да отдельные прохожие. Лондонцы не догадывались о происходящем, а мне во всем виделись предзнаменования беды.
      Я несколько раз звонил домой, в Вашингтон. Никто не отвечал. Неужели Нана все-таки уехала? Я позвонил в Мэриленд, поговорил с детьми, гостившими у тети Тайи. Они не знали, где Нана. Еще одна причина для беспокойства.
      Оставалось ждать, и ожидание выматывало, убивало, накручивало нервы. Приближался вечер, а никто по-прежнему не имел ни малейшего понятия о происходящем. И не только в Лондоне, но и в Вашингтоне и Франкфурте. Никаких новых сообщений не поступало, зато просачивались слухи, что решение принято: выкуп не платить. Правительства не желали идти на сделку с террористами. Все понятно, они не могли, не хотели уступать без борьбы. И что дальше? Война?
      Назначенный Волком час миновал. Я чувствовал себя так, будто играл в русскую рулетку.
      В тот вечер ничего так и не случилось. Никаких нападений. Никаких взрывов. Ни в Лондоне, ни в Вашингтоне, ни в Нью-Йорке, ни во Франкфурте. Волк не спешил с возмездием. Он давал нам время. Хотел подержать нас в напряжении. Хотел, чтобы мы понервничали, дошли до точки.
      Я еще раз поговорил с детьми, а потом дозвонился наконец и до Наны. В округе Колумбия все было тихо. Нана просто ходила гулять с Кайлой. Все хорошо. Почему бы ей и не погулять в парке?
      В пять часов утра большинство из нас стали расходиться. Все нуждались в отдыхе, всем требовалось хоть немного поспать. Только вот мог ли кто уснуть?
      Не знаю, спал я или только дремал, но через несколько часов у меня в номере зазвонил телефон. Это был Мартин Лодж.
      – Что случилось? – спросил я, вскакивая с кровати. – Что он сделал?

      – Ничего не случилось, Алекс. Успокойся. Я внизу, в фойе отеля. Повторяю, ничего не случилось. Может, он всего лишь блефовал? Будем надеяться, что так оно и есть. Одевайся и поедем ко мне. Приглашаю на завтрак. Хочу, чтобы ты познакомился с моей семьей. И жена очень хочет с тобой познакомиться. Надо сделать перерыв, Алекс. Всем нам.
      Как я мог отказаться? После всего, что мы пережили в последние дни? После всего, через что прошли?
      Полчаса спустя я уже сидел в его "вольво", и мы направлялись в Баттерси, через реку от Вестминстера. По пути Мартин старался подготовить меня и к завтраку, и к встрече со своей семьей. Биперы были при нас, но ни мне, ни ему не хотелось говорить о Волке и его угрозах. По крайней мере в ближайшие час-два.
      – Моя жена – чешка, Клара Черноховска, родилась в Праге, но сейчас – настоящая британка. Слушает "Вирджин", не пропускает ни одно ток-шоу на Би-би-си. Однако сегодня утром ей захотелось угостить нас чешским завтраком. Думаю, не терпится покрасоваться перед тобой. Тебе понравится. Надеюсь. Нет, уверен, обязательно понравится. Наверняка.
      Рассказывая о семье, Мартин все время улыбался.
      – Мою старшенькую зовут Хана. Угадай, кто у нас выбирал имена? Подсказка: детей зовут Хана, Даниэла и Йожеф. Ну, а что такое имя? Хана без ума от Тринни и Сюзанны из шоу "Снимите это немедленно". Ей уже четырнадцать. Средняя, Дани, играет в хоккей в Баттерси-парк и обожает балет. Джо – заядлый футболист, а еще увлекается скейтбордом и компьютерными играми... Я говорил, что нас ждет чешский завтрак?
      Мы подъезжали к Баттерси. Лодок жил в кирпичном доме викторианского стиля с покатой крышей и довольно большим садом. Все аккуратненько, чистенько, мило – такой уж район. Сад тоже оказался ухоженным и очень ярким – очевидно, кто-то проводит в нем немало времени и тратит много сил.
      Вся семья собралась в гостиной, где уже был накрыт стол. Меня официально представили каждому, включая кота по кличке Тигр, и я сразу почувствовал себя как дома. Как же мне не хватало всего этого: чувства дома, семьи.
      Жена Мартина, Клара, стала показывать расставленные на столе блюда.
      – Алекс, это kolace, пирожки со сливочным сыром. Rohliki – булочки. Turka – кофе по-турецки. А здесь parek, колбаса. Очень вкусная. У нас ее все любят.
      Она посмотрела на старшую дочь, в которой смешались черты как матери, так и отца, – высокая, стройная, с милым личиком и носом с горбинкой, как у Мартина.
      – Хана?
      Девочка усмехнулась:
      – Какие яйца вы предпочитаете, сэр? Выбирайте. Есть vejce na mekko. Есть michana vejce. Или, может, вам больше нравятся Smazena vejce? Omeleta?
      Я пожал плечами:
      – Michana vejce.
      – Прекрасный выбор, – одобрила Клара. – И великолепное произношение. Наш гость – прирожденный лингвист.
      – Хорошо, – сказал я. – А теперь объясните, что я выбрал?
      Хана хихикнула:
      – Всего лишь яичницу-болтунью. Очень вкусно с рохликами и пареком.
      – Да, с булочками и колбасой, – сказал я, и девочки захлопали в ладоши.
      Все прошло прекрасно. Клара расспрашивала меня о жизни в Америке и сама рассказывала об американских романах в жанре "мистери", которые ей очень нравились. Еще она похвалила книгу последнего букеровского лауреата "Вернон, маленький бог": "Очень любопытная. В ней передано сумасшествие вашей страны. То же сделал и Гюнтер Грасс в "Жестяном барабане". Вам надо обязательно ее прочитать, Алекс".
      – Сумасшествие моей страны я испытываю на собственной шкуре.
      Только в самом конце завтрака дети признались, что названия блюд – едва ли не единственные чешские слова, которые им известны. Девочки убрали со стола и отправились на кухню мыть посуду.
      – Ox, ty vejce jsou hnusny, – сказал восьмилетний Йожеф-Джо.
      – Даже боюсь спрашивать, но все же... что это значит?
      – Что яйца были такие большие, – ответил Джо и сам же рассмеялся собственной шутке.

      Стоило покинуть дом Мартина и Клары, как в голову снова полезли мысли о Волке: где он, что делает, откуда ждать удара, если он вообще намерен покарать нас за очередную просрочку. Вернувшись в отель, я еще немного вздремнул, а проснувшись, решил, что надо прогуляться, как следует проветрить голову.
      Странное дело. Я шел по Бродвею и чувствовал, что за мной следят. Паранойя? Вряд ли. Проверка ничего не дала: либо хвост хорошо знал свое дело, либо мне недоставало навыков шпионских игр. А может, причина в том, что в Лондоне я ориентировался не так хорошо, как в Вашингтоне. Так или иначе, но у меня ничего не получалось.
      По пути я заглянул в Скотланд-Ярд – известий от Волка не поступало. Вот так, время идет, а репрессий никаких. Ни в одном из четырех городов. Затишье перед бурей?
      Примерно час спустя, пройдясь по Уайт-холлу мимо резиденции премьер-министра до Трафальгарской площади и чувствуя себя намного лучше, я повернул к отелю. И снова то же неприятное ощущение: как будто за мной наблюдают, смотрят мне в спину. Кто? Как я ни старался, углядеть кого-то подозрительного не удавалось.
      Поднявшись в номер, я еще раз позвонил детям в Мэриленд. Потом поболтал с Наной, которая – удивительно! – сидела дома одна.
      – У нас здесь спокойно и тихо. Знаешь, уж лучше, когда шумно, когда все на месте. Я так скучаю.
      – Я тоже, Нана.
      Положив трубку, я лег на кровать и уснул. Не раздеваясь, разбудил звонок. Шторы никто не потрудился раздвинуть, так что в комнате было темно. Я взглянул на часы – Боже! – четыре утра. Похоже, выспался. Если так пойдет и дальше, можно даже наверстать упущенное.
      – Алекс Кросс, – сказал я в трубку.
      – Алекс, это Мартин. Еду из дому. Он хочет, чтобы мы собрались у Парламента и ждали его там. Возле запасного входа. За тобой заехать?
      – Нет, здесь недалеко, быстрее дойду пешком. Встретимся на месте.
      У Парламента в такой-то час? Мне это совсем не нравилось.
      Спустя пять минут я уже выскочил из отеля и торопливо зашагал по Виктория-стрит к Вестминстерскому аббатству. Волк что-то задумал, нет никаких сомнений. Ударит ли он по всем четырем городам сразу? Меня бы такое не удивило. Сейчас меня вообще ничто не удивило бы.
      – Привет, Алекс. Рад встрече.
      Из тени выступил мужчина. Я даже не заметил, что он там стоял. Задумался, не совсем проснулся, потерял бдительность.
      Он сделал еще пару шагов, и я увидел направленный мне в грудь пистолет.
      – Меня уже как бы не должно быть в городе, но пришлось задержаться. Осталось одно дело. Убить тебя. И еще хотелось, чтобы ты знал, кто приложил к этому руку. Все очень удачно. Мне даже снилось, как я это делаю. Наверное, тебе тоже.
      Человек, выступивший из тени, был Джеффри Шейфер. Как всегда дерзкий и самоуверенный. И преимущество было явно на его стороне. Может быть, именно поэтому я даже не стал думать о том, что делать, не стал колебаться, а просто рванулся вперед и врезался в него.
      Прогремел выстрел.
      Да вот только пуля прошла мимо. По крайней мере я ничего не почувствовал. Все решила доля секунды. В следующий момент Шейфер впечатался спиной в стену здания. В его глазах я увидел боль и удивление. Лучшей мотивации и не требовалось. К тому же его пистолет отлетел в сторону.
      Я ударил наотмашь. В живот. Похоже, угодил ниже пояса. Во всяком случае, Ласка охнул от боли. Но мне было мало. Я был готов бить и бить его без конца. За все. Я мог убить его прямо на улице. Второй удар. Тоже в живот. Кулак пробил защиту. Теперь в голову. Справа – в висок. Слева – в челюсть. Я бил сильно. Больно. И все же он не сдавался.
      – И это все, на что ты способен, Кросс? А как тебе такой сюрприз?
      В его руке блеснуло лезвие ножа. Я отступил на шаг и в этот момент понял – он держится из последних сил, лучшего шанса у меня уже не будет. Я ударил Шейфера в нос. Что-то хрустнуло, однако Ласка остался на ногах и даже сделал выпад – лезвие скользнуло по руке. Резкая боль отрезвила. Я вдруг понял, как мне повезло. Невероятно повезло.
      Шейфер пошатнулся, и я, воспользовавшись моментом, выхватил из кобуры пистолет.
      Он бросился на меня, как ослепленный яростью бык. Может, ничего не видел, а может, надеялся, что в Лондоне я буду безоружен.
      – Нет! – только и успел крикнуть я.
      Выстрел в упор. Пуля попала в грудь, и Ласку отбросило на стену здания. Потом он медленно сполз на землю.
      Его лицо не отражало ничего, кроме удивления. Похоже, Шейфер только сейчас понял, что тоже смертен.
      – Чтоб тебя, Кросс... – прохрипел мой заклятый враг. – Ублюдок...
      Я наклонился к нему:
       – Кто Волк? Где он?
      – Пошел ты... – сказал он и умер.

      "Вот и рухнул Лондон-бридж, Лондон-бридж, Лондон-бридж..."
      В те самые минуты, когда Джеффри Шейфер умирал на лондонской улице, его старый армейский приятель Генри Сеймур гнал свой двенадцатилетней давности белый фургон через ночь и думал о том, что совсем не боится смерти. Он даже был рад ей.
      В 4.30 утра по Вестминстерскому мосту уже двигался плотный поток машин. Сеймур припарковался как можно ближе, потом отошел назад и остановился, положив руки на парапет и глядя на запад. Ему всегда нравился открывающийся с этого величественного старого моста вид на Биг-Бен и парламент. Нравился с тех пор, как давным-давно, еще мальчишкой, он впервые приехал в Лондон на экскурсию из Манчестера, где родился и рос.
      В это утро Генри примечал все. Видел нелепое и уродливое колесо обозрения на другой стороне Темзы. Видел темные, как утреннее небо, воды реки. Вдыхал слегка солоноватый, отдающий рыбой воздух. Неподалеку от моста стояли ряды автобусов, дожидающихся первых пассажиров, которые потянутся сюда через час-полтора.
      Только сегодня этого не будет. Сегодня ничего не будет. Если старина Генри сделает то, за что взялся.
      Вид с Вестминстерского моста описал Вордсворт (по крайней мере Сеймур думал, что Вордсворт): "Нет на земле ничего более прекрасного". Генри запомнил эти слова, хотя был невысокого мнения о поэтах и том, что они говорят.
      "Кто-нибудь напишет стихи и об этом вот дерьме. Стихи обо мне. О мосте, о бедняге Генри Сеймуре и всех тех несчастных, кто оказался здесь со мной сегодняшним утром".
      В 5.34 мост как будто вспыхнул. На самом деле это взорвался фургончик Генри Сеймура. Кусок полотна под ним вздыбился, потом раскололся. Опоры рухнули, фонарные столбы взлетели, как вырванные жестоким ветром цветы. На мгновение все замерло, стихло, застыло – это отлетел дух Сеймура. А затем по всему Лондону завыли полицейские сирены.
      Только после этого Волк позвонил в Скотланд-Ярд.
      – В отличие от вас я всегда выполняю обещания. Я хотел возвести между нами мосты, но вы продолжаете их сносить. Вы поняли? Поняли наконец, о чем я толкую? Лондонского моста больше нет... и это только начало. Хорошее не должно заканчиваться слишком рано – я хочу, чтобы оно продолжалось и продолжалось.
      Расплата...

      Испытательный автодром находился в шестидесяти километрах к югу от Парижа. Волк приехал туда, чтобы прокатиться на новом, только что собранном образце гоночной машины. Приехал не один.
      Рядом с ним шел бывший кагэбэшник, человек, который на протяжении многих лет вел его дела в Испании и Франции. Илья Фролов был одним из тех немногих, кто знал Волка в лицо, и сознание этого факта не добавляло ему уверенности, хотя они и считались друзьями.
      – Какая красота! – воскликнул Волк, обходя вокруг красного прототипа "фабкара" с мощным двигателем "порше".
      Эта самая модель только что участвовала в гонках серии "Ролекс".
      – Тебе всегда нравились машины, – сказал Илья.
      – Я рос далеко от Москвы и никогда даже не мечтал о собственной, все равно какой. Сейчас их у меня столько, что и не сосчитать. Хочу, чтобы ты прокатился со мной. Давай, дружище, садись.
      Илья Фролов покачал головой и протестующе вскинул руки:
      – Нет-нет, я не любитель подобных удовольствий. Шум, скорость – это не по мне.
      – Я настаиваю, – твердо сказал Волк и указал на пассажирское сиденье. – Садись, она не кусается. Эту поездку ты не забудешь.
      Илья принужденно рассмеялся и тут же закашлялся:
      – Чего я и боюсь.
      – Потом я хочу обсудить с тобой следующие шаги. Деньги совсем близко, мы вот-вот их получим. Враг слабеет с каждым днем, и у меня есть план. Ты будешь богачом, Илья.
      Волк сел за руль, который в этой модели находился справа, и щелкнул тумблером – приборная панель осветилась, мотор взревел, машина задрожала. Заметив, как побледнел его спутник, Волк весело рассмеялся. Он любил Илью. По-своему.
      – Мы с тобой сидим прямо на двигателе. Он нагревается почти до ста тридцати градусов, поэтому и приходится надевать защитные костюмы. А от шума надеваем шлем. Возьми, Илья. Последнее предупреждение.
      Машина сорвалась с места.
      Волк жил именно ради этого – восторга скорости, ощущения послушной его воле мощи лучших в мире гоночных автомобилей. В такие моменты он полностью концентрировался на управлении – все остальное отступало, теряло значение. Гонка по трассе становилась для него реализацией силы и власти – грохочущий двигатель, вибрация, перегрузка.
      Боже, какая прекрасная, совершенная машина! Тот, кто создал ее, определенно был гением.
      Пройдя несколько кругов, Волк сбросил скорость и свернул с трассы. Выбравшись из машины, он сорвал шлем, тряхнул волосами и воскликнул:
      – Великолепно! Боже, ради этого стоит жить. Лучше, чем секс! Я объезжал и женщин, и машины – и предпочитаю второе!
      Он перевел взгляд на бледного, дрожащего Илью. Бедняга.
      – Извини, друг, – мягко сказал Волк. – Боюсь, следующего заезда тебе не пережить. К тому же ты знаешь, что произошло в Париже. Прощай.
      Он застрелил старого приятеля прямо на трассе. Потом убрал пистолет и пошел прочь. Не оглядываясь. Мертвые его не интересовали.

      В тот же день Волк посетил расположенную в пятидесяти километрах к юго-востоку от испытательной трассы ферму. Прибыв туда первым, он прошел в темную, как склеп, кухню. Артуру Никитину было приказано прийти одному, и он никогда не нарушал приказов. Когда-то Никитин тоже работал на КГБ и всегда отличался исполнительностью верного солдата. В последнее время ему приходилось заниматься продажей оружия.
      Услышав шаги Артура, Волк шагнул к двери:
      – Не включай свет. Заходи.
      Никитин открыл дверь и без колебаний переступил порог. Высокий, плотного сложения, с густой светло-русой бородой, настоящий русский медведь, он внешне походил на Волка.
      – Возьми стул и садись. Пожалуйста. Ты мой гость.
      Никитин послушно сел, не выказав ни малейших признаков страха. Он вообще не боялся смерти.
      – Ты всегда хорошо выполнял мои поручения. Я хочу предложить тебе еще одно. Это будет наша последняя работа вместе. Сделаешь ее и можешь уходить на покой и заниматься чем душе угодно. Заслужил. Ну как, заманчиво?
      – Очень заманчиво. Я сделаю все, что прикажешь.
      – Париж для меня особенное место, – продолжал Волк. – В прошлой жизни я провел там два года. И вот теперь я вернулся. Это не совпадение, Артур. Мне нужна твоя помощь. Более того, мне нужна твоя преданность. Я могу рассчитывать на тебя?
      Никитин улыбнулся:
      – Полностью. Мне все равно не нравятся французы. Да и кому они нравятся? Я выполню твой приказ с удовольствием. Мне по вкусу грязная работа.
      Волк нашел нужного человека. Оставалось только дать ему нужную деталь пазла.

      Через два дня после подрыва лондонского моста я улетел в Вашингтон. Перелет был долгий, и я заставил себя заняться делом: постарался предугадать следующие шаги Волка. Что он будет делать? Что сможет сделать? Станет ли наносить удары по остальным городам? Продолжит ли свою тактику, пока не получит деньги? И какое значение имеют для него мосты?
      Ясно было только одно: Волк не исчезнет, не уйдет в тень, не остановится на полпути.
      Мы еще находились в воздухе, когда пришло сообщение от Рона Бернса. Шеф требовал, чтобы я сразу по прибытии в Вашингтон отправился в штаб-квартиру ФБР.
      Однако туда я не поехал, а вместо этого поспешил домой, без колебаний нарушив распоряжение начальника. К чему спешить, если Волк все равно никуда не денется.
      Дети уже вернулись в город вместе с тетей Тайей. Мы провели вечер вместе в доме на Пятой улице, том самом, где родилась Нана. Утром детям предстояло вернуться в Мэриленд, а мы с Наной решили остаться. Похоже, у нас с ней было больше общего, чем я соглашался признавать.
      Около одиннадцати в дверь постучали. Я играл на пианино и совсем не хотел отвлекаться, но все же поднялся. На крыльце стоял Рон Бернс с двумя агентами. Приказав им вернуться в машину, директор ФБР без приглашения вошел в дом.
      – Мне нужно с тобой поговорить. Все изменилось.
      Он опустился на стул, и мне пришлось сесть рядом. Начальство приезжает не для того, чтобы слушать музыку. Начальство любит, чтобы слушали его.
      Бернс начал с Томаса Уэйра.
      – Сейчас у нас уже нет никаких сомнений, что после выезда Волка из России между ним и Уэйром существовали какие-то отношения. Возможно, Том знал, кто такой Волк на самом деле. Сейчас мы это проверяем. ЦРУ работает в том же направлении. Но конечно, разгрызть орешек не так-то легко.
      – Тем не менее все работают сообща, – нахмурившись, сказал я. – Как мило.
      Бернс хмуро посмотрел на меня:
      – Понимаю, тебе пришлось нелегко. Работа пока не дает нужного результата. Ты хочешь быть в гуще событий. И конечно, не желаешь расставаться с семьей.
      Я не стал возражать – Бернс правильно все изложил.
      – Продолжайте, директор. Я слушаю.
      – Во Франции что-то случилось, Алекс. Что-то такое, что имело отношение к ним обоим, Волку и Уэйру. Случилось, по-видимому, очень давно. Была допущена очень серьезная ошибка.
      – Какая ошибка? – спросил я. Неужели мы подошли к тому, чтобы получить ответы на некоторые вопросы? – Перестаньте ходить вокруг да около. Честно говоря, я все чаще подумываю о другой работе. Хотите знать почему?
      – Поверь, Алекс, мы и сами пока ничего не знаем наверняка. Мы лишь приближаемся к ответу. За последние часы много чего произошло. Волк снова вышел на связь.
      Я тяжело вздохнул, однако промолчал, потому что обещал выслушать.
      – Ты сам говорил, что он желает ударить по нам побольнее, сломать нас, если на то хватит сил. Так вот, Волк говорит, что сил у него достаточно. Сказал, что правила меняются и что меняет их он сам. Волк – вот единственный человек, который знает все ответы. А ты – единственный, кто способен подобрать к нему ключик.
      Пришлось остановить Рона:
      – Послушайте, что вы пытаетесь мне сказать? Говорите прямо. Либо я знаю все, либо выхожу из игры.
      – Волк дал нам девяносто шесть часов. Он также сообщил, что меняет цели. Лондон и Вашингтон остаются, но два других города теперь – Тель-Авив и Париж. Никаких объяснений. Требует четыре миллиарда и настаивает на освобождении политических заключенных. Вот так.
      – И все? – спросил я. – Четыре города под угрозой уничтожения? Четыре миллиарда выкупа? И свободу паре сотен убийц?
      Бернс покачал головой:
      – Нет, это не все. На сей раз он дает информацию в прессу. Паника охватит весь мир. Но особенно четыре названных города: Лондон, Париж, Тель-Авив и Вашингтон. Волк вышел на публику.

      Вот так и получилось, что воскресным утром, позавтракав с Наной, я вылетел в Париж. Рон Бернс отправлял меня во Францию. Возражения не принимаются. Точка.
      Депрессия и усталость взяли свое, так что большую часть полета я проспал. Потом прочитал досье ЦРУ на некоего агента КГБ, жившего в Париже одиннадцать лет назад и, возможно, работавшего с Томасом Уэйром. Предположительно, этим агентом был Волк. Именно там и тогда произошло то, что Бернс назвал "большой ошибкой".
      Даже и не знаю, какого приема я ожидал от французов, особенно в свете последних проблем в отношениях между нашими странами, но в общем все прошло довольно гладко. Вскоре выяснилось, что командный центр в Париже работает даже лучше аналогичных центров в Лондоне и Вашингтоне. Причина такого положения вещей лежала, как говорится, на поверхности – инфраструктура в Париже проще, а сама организация значительно меньше. Как сказал один чиновник, "здесь легче обмениваться информацией, потому что нужная папка всегда находится или в соседнем кабинете, или в комнате прямо по коридору".
      Меня быстро ввели в курс дел и сразу же направили на совещание высшего руководства. Какой-то армейский генерал обратился ко мне по-английски:
      – Доктор Кросс, буду с вами откровенен, мы не исключаем возможности того, что происходящее является составной частью джихада, то есть действий исламистских террористов. Поверьте, они достаточно хитры, чтобы разработать и осуществить такого рода план. Не исключаю, что они могли придумать и Волка. В таком случае становится понятным и требование выпустить на свободу заключенных. Вы со мной согласны?
      Я промолчал. Не произнес ни слова. Да и что я мог сказать? "Аль-Каида"? Волк – прикрытие "Аль-Каиды"? Неужели французы действительно верят в это? И если так, то что мне здесь делать?
      – Как известно, точки зрения наших стран на перспективу связи между исламистскими террористическими организациями и нынешней ситуацией на Ближнем Востоке не совпадают. Мы полагаем, что джихад в целом не является войной против западных ценностей. Это комплексная реакция против тех лидеров мусульманских стран, которые отказались принять радикальный ислам.
      – Тем не менее четырьмя главными целями радикальных исламистов являются Соединенные Штаты, Израиль, Англия и Франция, – напомнил я с места. – И какие же города выбрал так называемый Волк? Вашингтон, Тель-Авив, Париж и Лондон.
      – Пожалуйста, доктор Кросс, давайте смотреть на вещи шире. Вы, несомненно, знаете, что многие бывшие офицеры КГБ имели тесные связи с режимом Саддама Хусейна в Ираке. Все не так просто, как может показаться на первый взгляд.
      Я кивнул:
      – Да, конечно, я и стараюсь смотреть на вещи шире. Но должен сказать, что пока за угрозами Волка исламистские террористы не просматриваются. Мне уже приходилось иметь с ним дело. Поверьте, он не разделяет исламские ценности. Он нерелигиозный человек.

      Тем же вечером я прошелся по Парижу, чтобы самому оценить ситуацию в городе. Повсюду вооруженные солдаты. На площадях – танки и джипы. Прохожих очень мало, а на лицах тех, кто все же рискнул выйти, встревоженное выражение.
      Пообедать я зашел в одно из немногих открытых заведений – ресторан "Оливадес" на авеню Сегюр. В зале было тихо и почти безлюдно, что и требовалось, учитывая обстоятельства: близкое к осадному положение города и мое собственное, вызванное разницей во времени и недосыпанием.
      После обеда я прогулялся пешком, думая о Волке и Томасе Уэйре. Волк убил Уэйра намеренно. Париж он тоже выбрал по какой-то определенной причине, так? Какое значение имеют для него мосты? Не в них ли ключ? Что это за ключ? Что символизируют для Волка мосты?
      Странно и грустно бродить по Парижу, сознавая, что враг может нанести удар в любую минуту. Меня прислали сюда для того, чтобы отвести опасность, предотвратить самый худший вариант развития событий, однако следовало признать – никто не представлял, с чего начать, никто не располагал сведениями относительно личности Волка или его местонахождения. Он жил здесь одиннадцать лет назад. И тогда с ним что-то случилось. Что-то очень плохое. Что?
      Я шел по роскошному району французской столицы, любуясь широкими улицами, просторными тротуарами и старинными, прекрасно сохранившимися каменными зданиями. Мимо пронеслась и исчезла за поворотом, мигнув красными огнями, машина. Люди покидают Париж? А потом, в самый неожиданный момент, – бабах! И поминай как звали.
      Самое страшное заключалось в том, что именно наиболее пессимистический вариант выглядел не просто вероятным, но и практически неизбежным. И на сей раз речь шла не только о мосте.
      Вернувшись в отель, я позвонил детям. В Мэриленде было шесть часов вечера, тетя Тайя, наверное, накрывает на стол.
      Ответила Дженни:
      – Bon soir, мсье Кросс.
      Что это с ней?
      Я не успел ответить, как она засыпала меня кучей вопросов, которые, похоже, приготовила заранее. Между тем Деймон взял трубку параллельного телефона и присоединился к сестре. Очевидно, они хотели уменьшить напряжение, которое все мы испытывали.
      Посетил ли я уже собор Парижской Богоматери? Не встретил ли там Квазимодо (ха, ха!). Видел ли знаменитых, пожирающих друг дружку горгулий?
      – Нет, в башнях Галереи Сказочных Зверей я еще не побывал. Между прочим, я здесь работаю, – удалось вставить мне.
      – Мы знаем, папа, – сказала Дженни. – Просто стараемся не загружать тебя. Мы скучаем по тебе, – шепнула она.
      – Да, папа, мы скучаем по тебе, – добавил Деймон.
      – Je t'aime , – закончила разговор Дженни.
      Через пару минут я снова был один в пустой комнате отеля, в центре города, над которым сгущалась угроза смерти.
      Je t'aime aussi .

      Время шло, часы тикали. И под стать им стучало мое готовое взорваться сердце.
      Утром мне назначили напарника, детектива французской национальной полиции по имени Этьен Марто – невысокого роста мужчину, жилистого и проворного, отзывчивого и вполне компетентного. Однако у меня сложилось впечатление, что перед ним поставили задачу не помогать, а присматривать за мной. Это было настолько контрпродуктивно, настолько глупо, что уже начинало бесить.
      Вечером я позвонил в офис Рона Бернса и сказал, что возвращаюсь. Мне отказали! И кто! Тони Вудс! Он даже не передал мою просьбу боссу. Тони напомнил, что Томас Уэйр и Волк, вероятно, встречались в Париже.
      – Я не забыл, – ответил я и повесил трубку.
      И снова отчеты, рапорты, доклады – горы бумаг, собранных национальной полицией. Я искал связь с Томасом Уэйром или даже ЦРУ. Старался смотреть на вещи шире и не выпускать из виду исламских террористов.
      Детектив Марто в меру сил помогал, но дело шло медленно, а француз слишком часто устраивал перерывы на сигарету и кофе. Мной все сильнее овладевало отчаяние, я чувствовал, что понапрасну трачу время. В конце концов у меня просто разболелась голова.
      Около шести мы собрались в кризисном центре. Чертовы часы никак не останавливались. Кто-то сказал, что сейчас позвонит Волк. В комнате нарастало напряжение, среди собравшихся царило пессимистическое настроение: мы все чувствовали, что нами манипулируют, что нас держат за дураков. Уверен, похожая атмосфера была и в Вашингтоне, и в Лондоне, и в Тель-Авиве.
      Внезапно мы услышали голос. Как всегда, искаженный фильтрами. Знакомый. Надменный.
      – Извините, что заставил ждать, – сказал Волк, и мы все услышали в его голосе плохо скрытое презрение.
      Хотелось вскочить и...
      – Хотя извиняться-то мне и не за что – ведь это вы заставляете себя ждать. Знаю, знаю, такой прецедент, такие неприемлемые условия, такой позор для правительств. Понимаю.
      Но и вы должны кое-что понять. Этот срок последний. Я даже пойду на уступку. Так и быть, попробуйте найти меня, раз уж вам этого хочется. Выпускайте своих ищеек. Попробуйте найти меня, если сумеете.
      Но знайте, мерзавцы, и зарубите себе на носу: на сей раз деньги должны быть уплачены вовремя. Заключенные должны быть выпущены на свободу. Все. Никаких отсрочек. Если вы опоздаете хотя бы на минуту, число жертв в каждом из четырех городов составит десятки тысяч. Да-да, вы не ослышались – убиты будут десятки тысяч. Поверьте, я нажму кнопку. И тогда мир увидит то, чего давно уже не видел. Особенно в Париже. Au revoir, mes amis – до свиданья, мои друзья.

      В тот же день ближе к вечеру нам с Этьеном Марто удалось наткнуться на то, что могло оказаться не только полезным, но и важным. По крайней мере мы решили, что, возможно, нашли ключ.
      Некоторое время назад французская национальная полиция перехватила несколько телефонных разговоров одного известного марсельского торговца оружием, специализировавшегося на поставках вооружения Красной Мафии. Масштабы контрабанды были очень велики, и она захватила едва ли не всю Европу, буквально затопив такие страны, как Германия, Франция и Италия. Полиция также знала, что в прошлом этот человек выполнял заказы радикальных исламистских группировок.
      Мы с Марто несколько раз перечитали расшифровку телефонного разговора между интересующим нас торговцем и предполагаемым связником "Аль-Каиды".

* * *

      Торговец оружием. Дорогой кузен, как твой бизнес? (Ты готов взяться за работу?) Когда собираешься приехать? (Ты свободен?)
      Террорист. Ну ты же знаешь: жена, дети. Не все так просто, как хотелось бы. (У меня большая группа.)
      Торговец оружием. Перестань, я уже сколько раз говорил тебе – бери жену, детей и приезжай. Чем скорее, тем лучше. (Привози всю группу.)
      Террорист. Трудно. Мы все очень устали. (За нами следят.)
      Торговец оружием. Всем трудно. Все устали. Зато здесь тебе понравится. (Здесь ты будешь в безопасности.) Гарантирую.
      Террорист. Хорошо. Начнем собираться.
      Торговец оружием. А я приготовлю для тебя коллекцию марок. (Возможно, речь идет о специальном тактическом оружии.)

* * *

      – Что он имеет в виду, говоря о "коллекции марок"? – спросил я. – Это ведь ключевая фраза, не так ли?
      – Наши эксперты сомневаются. Полагают, что речь идет о каком-то оружии. Каком именно – неизвестно. Возможно, о чем-то серьезном.
      – Что вы планируете делать? Взять этих террористов сейчас или впустить их во Францию и установить за ними наблюдение?
      – Насколько мне известно, план заключался в том, чтобы попробовать выявить все их связи уже здесь. Кто знает, куда они приведут. События развиваются так быстро...
      – ...что мы за ними не успеваем, – закончил я.
      – Просто мы здесь работаем немного не так, как вы там. Пожалуйста, постарайся относиться к этому с уважением и пониманием.
      Я кивнул.
      – Этьен, никаких контактов здесь у них не будет. Волк работает совершенно иначе. В его игре участвуют многие, но каждый отдельный игрок знает лишь свою роль, не более того. Всю картину видит только один человек, сам Волк.
      Детектив взглянул на меня:
      – Я сообщу руководству о вашем мнении.
      Относительно последнего у меня были сильные сомнения. Я как будто увидел себя со стороны.
      "Один, совершенно один. Чужак. Тупой американец. Вот кто я здесь".

      В два часа ночи я все же добрался до отеля и сразу уснул, а в половине седьмого снова был на ногах. Нет покоя праведникам. Но ведь как раз этого и добивался Волк, верно? Он хотел держать нас в постоянном напряжении, под стрессом, в страхе совершить ошибку.
      По пути в префектуру я снова думал о нем. Кто этот человек? Что сделало его таким? Мы предполагали, что до переезда в Америку Волк был агентом КГБ. В Штатах он быстро стал одним из главарей Красной Мафии. Некоторое время Волк жил в Англии и Франции. Он был достаточно умен и изворотлив и сумел сделать все так, что мы до сих пор не знали даже его настоящего имени.
      Его планы отличались масштабностью. И все же почему он связался с исламскими террористами? Или может быть, Волк с самого начала действовал совместно с "Аль-Каидой"? Если так, опасность могла быть даже еще больше, чем мы предполагали. Это казалось невероятным, немыслимым, абсурдным. С другой стороны, в последнее время в мире происходило много абсурдного, немыслимого и невероятного.
      Вспышка! Я уловил ее краем глаза.
      Я повернулся – прямо на меня по тротуару несся серебристо-черный мотоцикл! Сердце сжалось. Я отпрыгнул в сторону и вжался в стену, готовый в любой момент – в зависимости от действий мотоциклиста – броситься либо вправо, либо влево.
      Никто из прохожих почему-то не отреагировал на опасность – люди вообще не обратили на мотоциклиста ни малейшего внимания. Я облегченно вздохнул и даже усмехнулся, вспомнив рассказ Этьена о парижских юнцах, ради забавы гоняющих по улицам города.
      Тот, кого я принял за подосланного киллера, оказался обычным парнем в синем блейзере и коричневых слаксах. Он промчался мимо и даже не взглянул на меня. Нервишки шалят, а? И удивляться тут нечего. Покажите мне того, кто сохранил бы хладнокровие под таким прессом.
      В 8.45 я вошел в комнату, битком набитую высшими чинами французской полиции и армии. Очередное совещание на сей раз проводилось в здании министерства внутренних дел.
      До истечения срока ультиматума оставалось чуть больше тридцати трех часов. Комната, где мы собрались, удивила меня непривычным сочетанием дорогой старинной мебели и образцов самых современных технологий. На огромных экранах расположенных вдоль стен телевизоров мелькали сцены, передаваемые из Лондона и Парижа, Вашингтона и Тель-Авива. Мы видели опустевшие улицы, вооруженных солдат, напряженные лица патрульных.
      "Война, – подумал я. – Мы ведем войну с сумасшедшим".
      Мне сказали, что говорить можно по-английски, только не спешить и стараться произносить слова отчетливее. Наверное, боялись, что я перейду на уличный сленг и никто ничего не поймет.
      – Меня зовут Алекс Кросс. Я психолог. Работал детективом в отделе убийств в Вашингтоне. Сейчас являюсь агентом ФБР. Около года назад мне пришлось вести одно дело, связанное с деятельностью Красной Мафии. Тогда-то я узнал о существовании человека, называющего себя Волком. О нем я хочу вам сейчас рассказать.
      После такого краткого вступления я минут двадцать говорил о русском. Но даже и после выступления, когда мы перешли к вопросам и ответам, меня не покидало чувство, что собравшиеся так и остались при своем мнении. Да, французы с интересом слушали о Волке, однако в глубине души каждый продолжал считать, что за угрозами в адрес четырех городов все-таки стоят исламские террористы. Либо Волк – член "Аль-Каиды", либо работает заодно с бен Ладеном.
      Я старался смотреть на вещи широко, но не мог заставить себя поверить в то, что мне предлагали. Просто не мог с этим согласиться. Для меня Волк ассоциировался не с "Аль-Каидой", а с Красной Мафией.
      Около одиннадцати я наконец вернулся в отведенный мне крошечный закуток, назвать который кабинетом не поворачивался язык. Меня ждал новый напарник.

      Новый напарник? Сейчас?
      Все происходило слишком быстро, и оттого события сливались в одно пятно, так что разобраться в значении каждого в отдельности я просто не успевал. Судя по всему, ФБР связалось с кем нужно, подергало за ниточки, и в результате место Этьена Марто заняла женщина по имени Мод Булар, которая с ходу заявила, что работать мы будем "в стиле французской полиции". Что за стиль – на сей счет никаких объяснений не последовало.
      Внешне моя новая напарница напоминала Этьена Марто: прямой, с горбинкой, нос, резкие черты лица. Только волосы у нее были другие – ярко-рыжие. Представившись, она сочла необходимым проинформировать меня, что была и в Нью-Йорке, и в Лос-Анджелесе и что ни один из этих городов не произвел на нее особого впечатления.
      – У нас мало времени, – напомнил я.
      – Я знаю, доктор Кросс. Об этом все знают. Но работать быстро еще не значит работать умно.
      То, что Мод назвала "наблюдением за Красной Мафией", началось с прогулки по Парк-Монсо, улочке в Восьмом округе. В отличие от Штатов, где русские предпочитают селиться в рабочих районах, таких как Брайтон-Бич в Нью-Йорке, во Франции они выбирают кварталы побогаче.
      – Наверное, потому что Париж им лучше знаком и обосновались они здесь раньше, – высказала предположение Мод. – Русскими бандитами я занимаюсь уже несколько лет. Между прочим, в существование вашего Волка никто из них не верит. Поверьте, я уже спрашивала.
      Следующие час-полтора мы именно этим и занимались. Разговаривали о Волке с русскими бандитами, старыми знакомыми Мод. День выдался прекрасный, небо было голубое, солнышко сияло, и все это, вместе взятое, просто убивало меня.
      "Зачем я здесь? Что я здесь делаю?"
      В половине второго моя напарница жизнерадостно объявила:
      – Давайте перекусим. С русскими, конечно. Я знаю одно местечко...
      Она потащила меня в какое-то заведение, "один из старейших русских ресторанов в Париже". Он назывался "Дарю". Внутри все было отделано сосной, как на даче у богатого москвича.
      Я злился, но старался не показывать виду. У нас не было времени на рестораны, а перекусить можно было и где-нибудь по пути.
      Тем не менее мы сидели и ели. Мне хотелось задушить Мод, задушить услужливого нерасторопного официанта, да и вообще любого, кто только попался бы под руку. Она же словно и не замечала моего состояния. Детектив, мать ее!
      Мы уже заканчивали, когда я обратил внимание на двух мужчин, сидевших в углу и не спускавших с нас глаз. Впрочем, возможно, их просто интересовала Мод и ее сияющие рыжие волосы.
      Тем не менее я сказал ей. Мод отмахнулась:
      – В Париже все мужчины такие. Свиньи. Посмотрим, пойдут ли они за нами.
      Мы поднялись и направились к выходу.
      – Сомневаюсь. Я здесь знаю всех, кроме, конечно, вашего Волка, а этих вижу в первый раз.
      – Идут за нами, – оглянувшись, сообщил я.
      – Ну и что? Выход-то здесь один.
      Короткая улочка Дарю привела нас на улицу Фобур-Сен-Оноре, которая, как сказала Мод, шла до самой Вандомской площади и была полна самых шикарных магазинов. Однако мы не прошли вдоль сияющих витрин и квартала, когда рядом с нами остановился белый "линкольн".
      Задняя дверца открылась, и из лимузина высунулся чернобородый мужчина.
      – Пожалуйста, садитесь в машину, – сказал он по-английски с русским акцентом. – И не устраивайте сцен. Живее. Я не собираюсь вас долго упрашивать.
      – Нет, – решительно заявила Мод. – Мы не сядем в вашу машину. Если хотите поговорить, выходите сами. И вообще, кто вы, черт возьми, такие? Кем вы себя мните?
      Бородатый вытащил пистолет и выстрелил. Дважды. Все это происходило на моих глазах, едва ли не в центре Парижа, средь бела дня.
      Мод Булар лежала на тротуаре, и у меня не было никаких оснований полагать, что она еще жива. Кровь сочилась из жуткой рваной дыры во лбу. Рыжие волосы разметались по асфальту. Глаза были широко открыты и смотрели в ясное голубое небо. Одна туфелька соскочила с ноги и отлетела на середину улицы.
      – Садитесь в машину, доктор Кросс. Больше приглашать не буду. Мне уже надоело быть вежливым, – сказал русский, направляя пистолет мне в лицо. – Залезайте или я выстрелю вам в голову. С удовольствием.

      – Пришло время кое-что показать и кое о чем побеседовать, – сказал чернобородый русский, когда я оказался рядом с ним на заднем сиденье лимузина. – Как говорят в школе, пора закрепить материал. У вас, если не ошибаюсь, двое детишек-школьников? Я покажу вам, доктор Кросс, нечто важное, а потом расскажу, что все это значит. Будьте внимательны. Вот детектив – если не ошибаюсь, ее звали Мод Булар? – проявила невнимательность. Ее попросили сесть в машину, а ей вздумалось изображать из себя крутого копа. И что? Сейчас она – мертвый коп, а мертвые крутыми не бывают.
      Машина уже уносилась от места убийства, а моя французская напарница так и осталась лежать на тротуаре. Через несколько кварталов мы пересели из "линкольна" в неприметный серый "пежо". Номера обоих автомобилей уже отпечатались в моей памяти. На всякий случай.
      – Сейчас мы с вами совершим небольшую загородную прогулку, – сказал русский, который вел себя как ни в чем не бывало и вообще находился в отличном настроении.
      – Кто вы? Что вам от меня нужно? – спросил я.
      Русский был высок, примерно шесть футов и пять дюймов, и мускулист. Примерно так же, судя по некоторым описаниям, выглядел Волк. В руке он держал "беретту", приставив дуло к моему правому виску. Рука не дрожала, и вообще чувствовалось, что с оружием этот человек обращаться умеет.
      – Кто я – не важно. Вы ведь ищете Волка? Я везу вас на встречу с ним.
      Он протянул мне черный мешочек:
      – Пожалуйста, наденьте на голову. И начиная с этого момента, делайте то, что вам говорят.
      – Постараюсь не забыть.
      Я натянул мешок на голову, все еще под впечатлением жуткого хладнокровного убийства Мод Булар. Волк и его люди отличались особой жестокостью. Если так, то какова судьба четырех взятых под прицел городов? Может быть, легко разделавшись с Мод, эти негодяи хотели показать, что их не остановит ничто, что они с такой же легкостью убьют десятки и сотни тысяч людей? Не было ли все происходящее еще одним уроком, очередной демонстрацией решимости и силы? Что руководило Волком? Желание посчитаться за некое загадочное преступление прошлого?
      Не знаю, долго ли продолжалась наша поездка, но, по моим ощущениям, прошло не менее часа: сначала мы медленно кружили по городским улицам, затем помчались быстрее, выбравшись, наверное, на магистраль.
      Снова медленнее... тряска усилилась, как будто мы ехали по проселку. Несколько раз дуло "беретты" упиралось в мой висок.
      Наконец русский заговорил:
      – Можете снять капюшон. Мы уже почти приехали, доктор Кросс. Хотя смотреть здесь особенно не на что.
      Я поспешно стащил с головы мешок – с обеих сторон поднималась высокая трава. Никаких указателей, никаких дорожных знаков.
      – Он действительно живет здесь?
      Действительно ли меня везут к Волку? Зачем?
      – Да, доктор Кросс, здесь. Только временно. Потом снова вернется домой. Знаете, ему приходится много путешествовать. Он словно призрак. Впрочем, сейчас вы сами поймете, что я имею в виду.
      "Пежо" остановился перед небольшим каменным домом в сельском стиле. Навстречу нам вышли два вооруженных человека. Автоматы их смотрели на меня.
      – Заходи, – сказал один из них, белобородый, крупный и плотный, похожий на того, который был моим спутником на протяжении последнего часа. – Живее, – нетерпеливо повторил он, и я понял, что из них двоих старший именно белобородый. – Пошевеливайтесь, доктор Кросс! Или вы плохо меня слышите?
      Внезапно белобородый посмотрел мне в глаза:
      – Он зверь. Женщину убивать не стоило. Я – Волк, доктор Кросс. Приятно познакомиться.

      – Кстати, не изображайте из себя героя и не пытайтесь выкинуть какой-нибудь фокус. Потому что, если мне что-то не понравится, я просто пристрелю вас и найду другого посланника.
      – Так я уже посланник? И что же мне надлежит передать? – спросил я, когда мы вошли в дом.
      Русский отмахнулся от вопроса, как от назойливого насекомого.
      – Время летит. Разве не понятно? Разве вы не думаете об этом? Французы просто засунули вас подальше, чтобы вы им не мешали. Наверняка вы и сами пришли к такому выводу.
      – В общем-то да, – ответил я, рассматривая человека, назвавшегося Волком. Я не мог в это поверить. Но если белобородый не Волк, то кто он тогда? И зачем меня привезли сюда? – Такая мысль приходила мне в голову.
      – Конечно, приходила. Вы же не идиот.
      Мы прошли в небольшую темную комнату с выложенным из крупных булыжников камином. Огня не было, и вообще комната выглядела неухоженной: беспорядочно расставленная тяжелая деревянная мебель, старые журналы и пожелтевшие газеты на столе, наглухо закрытые окна, спертый воздух. Единственным источником света служила стоящая на столе лампа.
      – Зачем вы привезли меня сюда? Зачем показываете мне свое лицо? – спросил я.
      – Садитесь.
      – Хорошо. Итак, я посланник.
      Русский кивнул:
      – Да, вы посланник. Важно, чтобы все наконец осознали серьезность ситуации. Это ваш последний шанс.
      – Мы понимаем.
      Едва я успел произнести два этих слова, как белобородый сделал шаг вперед и ударил меня кулаком в челюсть.
      Стул упал, и я вместе с ним. Голова больно ударилась о каменный пол. На пару секунд я, наверное, вырубился.
      Меня подняли и снова посадили на стул. Голова кружилась, во рту ощущался вкус крови.
      – Я хочу, чтобы все было абсолютно ясно, – продолжал русский с видом человека, только что сделавшего вынужденную паузу. – Вы – посланник. Никто из вас, дураков, не отдает себе отчет в том, насколько серьезно положение. Никто не понимает в полной мере, что вы все умрете. Боюсь, вы осознаете это только тогда, когда будет уже поздно. Взять, к примеру, ту глупую француженку. Думаете, она поняла что-то, пока пуля не разворотила ей мозг? На этот раз, доктор Кросс, деньги должны быть выплачены. Целиком. Полностью. Во всех четырех городах. Заключенные должны быть освобождены.
      – При чем тут заключенные? – снова спросил я.
      Он опять ударил меня, но на сей раз я не упал.
      – Потому что я так хочу!
      Русский ненадолго вышел из комнаты, а вернулся с тяжелым на вид, большим черным чемоданом. Он положил его на пол передо мной.
      – Это ядерное взрывное устройство тактического действия. Более известно как "ядерный чемоданчик". Жуткая штука. Его легко спрятать, легко транспортировать. Все просто и надежно. Вы ведь, конечно, видели фотографии Хиросимы. Нуда, их же все видели.
      – Причем здесь Хиросима?
      – При том, что заряд этого чемоданчика обладает примерно такой же разрушительной мощью. Бывший Советский Союз поставил производство этих игрушек на поток. Хотите знать, где в настоящий момент находятся другие? Я вам скажу. В Вашингтоне, Лондоне, Париже и Тель-Авиве. Как видите, в так называемом эксклюзивном ядерном клубе для избранных появился новый член. Мы.
      По спине у меня пробежал холодок. Неужели в этом чемодане действительно ядерный заряд?
      – И вы хотите, чтобы я доставил это сообщение?
      – Да. Я хочу, чтобы вы сообщили, что все четыре бомбы уже на местах. А для большей убедительности возьмете с собой вот этот чемоданчик. Пусть ваши специалисты сами во всем убедятся. Только предупредите, что времени у них немного. Ну что ж, полагаю, теперь, может быть, до вас дошло по-настоящему. Убирайтесь. Для меня вы все равно что мошка, но по крайней мере не пустое место. Возьмите устройство с собой. В качестве подарка. И не говорите, что я вас не предупредил. Все, идите. И поторопитесь, доктор Кросс.

      Все смешалось для меня в тот день.
      Я возвращался в Париж уже без капюшона на голове, и сама поездка назад показалась намного короче той, что я совершил менее часа назад.
      Мои похитители молчали, не отвечая ни на один вопрос, так что о том, куда мы едем вместе с бомбой, оставалось только догадываться. Со мной никто не разговаривал, а между собой они общались только по-русски.
      "Для меня вы все равно что мошка... Возьмите устройство с собой..."
      Вскоре после того, как мы въехали в Париж, "пежо" остановился рядом с парковочной стоянкой у какого-то торгового центра. В лицо ткнули пистолет, наручники приковали к чемодану.
      – В чем дело? – спросил я, и снова никто не ответил.
      Мы проехали еще немного, и "пежо" снова остановился на площади Игоря Стравинского, в одном из самых населенных районов Парижа, выглядевшем покинутым и обезлюдевшем.
      – Выходи!
      Это были первые английские слова за последний час.
      Медленно и осторожно я вылез из седана вместе с прикованной к руке бомбой. Мне было как-то не по себе, кружилась голова. "Пежо" с ревом сорвался с места и умчался.
      Воздух был немного сырой, и мне казалось, что я воспринимаю плавающие в нем частички влаги, как будто у меня появилась способность ощущать атомы. Я стоял совершенно неподвижно посреди необъятной площади перед Центром национального искусства и культуры имени Жоржа Помпиду, пристегнутый к черному, весившему по меньшей мере фунтов пятьдесят чемодану, и не мог сделать ни шагу.
      А если там действительно атомная бомба, эквивалентная той, которую Гарри Трумэн приказал сбросить на японцев? Тело покрылось холодным потом; я словно попал в страшный сон и наблюдал себя как бы со стороны. И что теперь? Конец? Неужели все кончится вот так? А почему нет? Игра перестала быть игрой, ставки отменялись, а уж моя жизнь точно ничего не стоит. Взорвется ли бомба? А если не взорвется, то не умру ли я от лучевой болезни?
      Заметив двух стоящих у магазина "Вирджин" полицейских, я медленно направился к ним. Объяснил, кто я такой, и попросил позвонить директору Службы общественной безопасности.
      Я не стал говорить им, что находится в черном чемодане, но быстро рассказал обо всем директору.
      – Как вы считаете, доктор Кросс, угроза реальна? – поинтересовался он. – Бомба настоящая?
      – Не знаю. Откуда мне знать? Но пожалуйста, исходите из худшего варианта. – Мне хотелось крикнуть ему: "Черт возьми, пришли сюда своих спецов! Немедленно! Брось трубку и за дело!"
      Через несколько минут весь район Бобур был в спешном порядке эвакуирован; остались только десяток-другой патрульных, военная полиция и несколько экспертов-взрывников. По крайней мере я надеялся, что это эксперты и что они разбираются в "ядерных чемоданчиках".
      Мне велели сесть на землю. Я сел. Рядом, конечно, с бомбой. Я делал все, что мне говорили, потому что ничего другого не оставалось. Меня тошнило, и сидеть было легче, чем стоять. Хотя и ненамного.
      Подвели натасканную на взрывчатку собаку. Это была красивая молодая немецкая овчарка. Она шла ко мне, настороженно поглядывая на чемодан, как будто он был ее соперником или врагом.
      Приблизившись на расстояние примерно пяти ярдов, овчарка замерла. Застыла, как замороженная. Глухо заворчала. Шерсть у нее на шее поднялась. "О Господи. Вот вляпался в дерьмо", – подумал я.
      Овчарка еще порычала, потом, убедившись, что имеет дело с радиоактивными элементами, поспешно отступила к своим хозяевам. Умная собачка. Я снова остался один.
      Так страшно мне не было никогда в жизни. Не очень-то приятно думать, что в любой момент ты можешь не то что умереть, а реально испариться.
      Наконец через несколько показавшихся вечностью минут ко мне осторожно подошли двое в похожих на космические скафандрах. Один из них держал в руке болторез. Благослови его Бог! Такое и в кино не часто увидишь.
      Человек с болторезом опустился рядом со мной на колени.
      – Все в порядке. Все будет хорошо, – прошептал он, перекусывая цепочку наручников. – Готово. Можете идти. Вставайте. Медленно.
      Я поднялся, растирая запястья, и посмотрел на черный чемодан – любоваться им желания не было.
      Мы поспешили к двум черным фургонам. Конечно, они находились в пределах "горячей" зоны и в случае ядерного взрыва мгновенно испарились бы вместе со всем прочим на площади примерно в одну квадратную милю.
      Сидя в фургоне, я видел, как к чемодану двинулась группа техников, чтобы деактивировать бомбу. Если получится.
      Следующие минуты показались мне часами. Никто не разговаривал, все сидели, затаив дыхание. Каждый понимал, что может умереть, но думать об этом было невозможно.
      Наконец один из взрывотехников подал сигнал: чемодан открыт.
      Еще через минуту:
      – Ядерный заряд есть. Бомба настоящая. В рабочем состоянии.
      Итак, угроза была реальной. Волк не блефовал. Он выполнял свои обещания. Ублюдок, мерзавец, садист.
      Один из взрывотехников поднял руку и помахал. Простой вроде бы жест отозвался в фургоне радостными криками. Я не сразу понял, что случилось, но, похоже, новости были хорошие. Про меня забыли, никто ничего не объяснял.
      – Что случилось? – спросил я наконец по-французски.
      Один из экспертов повернулся:
      – Нет запала! Она не может взорваться. Слава Богу! Они и не хотели ее взрывать, понимаете? Хотели только попугать.
      – Попугать? – сказал я. – Что ж, у них неплохо получилось.

      Специалисты обследовали бомбу примерно два часа. Выяснилось, что она в полном боевом порядке, не хватало только одного небольшого устройства – нейтронного эмиттера, триггера. Все остальное присутствовало. В тот вечер я не мог есть, не мог спать, не мог ни на чем сосредоточиться. Меня, разумеется, обследовали, но идея радиационного облучения засела в голове как гвоздь.
      И еще я никак не мог забыть Мод Булар. Передо мной стояло ее лицо, в ушах звучал ее голос. Я вспоминал наш дурацкий ленч в ресторане, ее глупое упрямство и наивность, ее разметавшиеся по асфальту рыжие волосы. Я думал о том, как легко, походя, Волк и его люди убили несчастную женщину. Откуда такая жестокость?
      Думал я и о белобородом. Неужели это и в самом деле Волк? Почему он позволил мне увидеть его? С другой стороны, почему бы и нет?
      Вернувшись наконец в отель, я вдруг пожалел о том, что выбрал номер с видом на улицу. Тело ныло, мышцы гудели от усталости, и только мысли носились в голове с неимоверной скоростью. Доносившийся с улицы шум отвлекал, мешал, не давал уснуть.
      "У них есть ядерное оружие. Это не блеф. Случится страшное. Катастрофа. Холокост".
      В шесть часов я позвонил детям и рассказал обо всем, чего не видел в этот день в Париже. Ни слова о том, что случилось со мной на самом деле. Пресса ни о чем пока не пронюхала, но только пока.
      Потом я позвонил Нане. И рассказал всю правду о том, как сидел на площади, прикованный к "ядерному чемоданчику". Я всегда рассказывал ей о худших своих днях, а этот был, наверное, самым плохим.

      В крохотной комнатушке в префектуре меня поджидал еще один сюрприз. В лице Мартина Лоджа. Часы показывали 7.15, и до Судного дня оставалось десять часов и сорок пять минут.
      Мы поздоровались, и я сказал, что очень рад его видеть.
      – Время на исходе. Что привело тебя сюда?
      – Последний брифинг. Самая свежая информация по ситуации в Лондоне и Тель-Авиве.
      – Что нового?
      Мартин покачал головой:
      – Порадовать нечем. Везде одно и то же.
      – И все-таки?
      – Все указывает на то, что он намерен взорвать город, чтобы заставить правительства шевелиться. Самое тяжелое положение в Тель-Авиве. По-моему, там безнадежно. Сам знаешь, они не идут на сделки с террористами.
      Утренний брифинг начался ровно в восемь. Один из экспертов-взрывников коротко рассказал о результатах обследования взрывного устройства. Бомба была настоящая, хотя и без запала.
      Следующим выступил армейский генерал, обрисовавший положение в Париже: люди напуганы, на улицы почти никто не выходит, однако покинули город лишь немногие. Армия готова войти в столицу и объявить военное положение ко времени истечения срока ультиматума, то есть к шести часам вечера.
      Затем наступила очередь Мартина. Он вышел вперед и заговорил по-французски:
      – Доброе утро. Иногда кажется невероятным, как люди адаптируются к новой реальности. Лондонцы по большей части держатся великолепно. Кое-где отмечены уличные беспорядки. Ничего особенного, мы ожидали много худшего. Думаю, те, кто мог бы доставить нам серьезные неприятности, уже покинули город. Что касается Тель-Авива, то тамошний народ привычен к кризисам, можно сказать, у них особенных проблем нет.
      Вот и все хорошие новости. Плохих больше. Деньги собрали, но не все. Это в Лондоне. Тель-Авив, насколько нам известно, платить не собирается. Израильтяне не любят раскрывать карты, так что полной ясности в этом отношении нет.
      Конечно, мы пытаемся оказать давление. Вашингтон тоже. Есть данные, что обращались и к частным лицам. Возможно, еще удастся собрать всю сумму. Не ясно другое: возьмет ли правительство деньги. Там просто нет желающих уступать требованиям террористов. Осталось меньше десяти часов, – продолжал Мартин Лодж. – Будем откровенны, время уговоров прошло. Те, кто отказывается платить, должны заткнуться.
      Ко мне подошел полицейский в форме и, наклонившись, прошептал:
      – Извините, доктор Кросс, вас вызывают.
      – В чем дело?
      Мне хотелось услышать, что скажут остальные.
      – Пожалуйста, это очень срочно. Поторопитесь.

      В ситуации, подобной нашей, когда начался обратный отсчет, все, что попадало под определение "очень срочно", могло означать хорошую новость. В восемь тридцать утра мы неслись по городу, предупреждая о себе воем сирены.
      Только вот предупреждать было некого. Париж выглядел унылым и покинутым. Я видел только солдат и полицейских. По пути мне объясняли, какова будет моя роль при допросе:
      – Задержали одного торговца оружием, доктор Кросс. У нас есть основания полагать, что именно он помогал в доставке бомбы. Может быть, он один из тех, кого вы видели в фермерском доме, куда вас возили. Это русский, с белой бородой.
      Через несколько минут мы остановились перед "Бригад криминаль" – мрачным, построенным в девятнадцатом веке зданием, расположенным в тихом районе на набережной Сены. Знаменитый "Ля Крим", так хорошо знакомый по французским фильмам и полицейским романам, включая и книжки об инспекторе Мегрэ, которые мы с Наной читали, когда я был ребенком.
      Меня провели по шаткой лестнице на последний этаж к комнате для допросов.
      Мы прошли по длинному коридору и остановились у кабинета номер 414. Сопровождавший меня бригадир постучат в дверь, и мы вошли.
      Я сразу же узнал русского торговца оружием.
      Они взяли белобородого, того, который представлялся мне Волком.

      В тесной комнатушке, расположенной под самой крышей, толпились несколько человек. Низкий потолок с пятнами от сырости, квадратное окошечко с грязным стеклом. Я посмотрел на часы – 8.43.
      Тик-тик-тик.
      Меня без церемоний и вступлений познакомили с ведущими допрос капитаном Коридоном и лейтенантом Леру, а также с арестованным, русским торговцем оружием по имени Артур Никитин. Без рубашки и туфель, со скованными за спиной руками, он сидел на табурете, распространяя запах пота, капли которого обильно покрывали его лицо, плечи и грудь.
      Пока мы добирались сюда, мне рассказали, что русский вел дела с "Аль-Каидой" и нажил на поставках оружия миллионы. Предположительно именно он привез во Францию "ядерный чемоданчик", а значит, мог знать, сколько всего их было продано и кто их купил.
      – Трусы! – орал он на французских полицейских, когда я вошел в комнату. – Трусы затраханные! Ублюдки! Вы не имеете права! Я не совершил никакого преступления. Вы, французы, называете себя либералами, а на деле никакие вы не либералы!
      Он взглянул на меня и притворился, что не узнает. Артист из него был никудышный, я даже улыбнулся.
      – Ты, может, заметил, – заговорил капитан Коридон, – что привезли тебя не в ДСТ, а в префектуру. А знаешь почему? Потому что мы не обвиняем тебя в "незаконном обороте оружия". Обвинение другое – убийство. Ты понял? Мы детективы из "убойного". И поверь мне на слово – либералов в этой комнате нет, если только ты не считаешь таковым себя.
      В карих глазах Никитина я заметил следы растерянности – похоже, мое появление смешало его карты.
      – Чушь! Хватит кормить меня этим дерьмом! Я не совершил никакого преступления. Я бизнесмен! Французский гражданин. Свяжитесь с моим адвокатом!
      Коридон посмотрел на меня:
      – Попробуй.
      Я шагнул к русскому и ударил его в челюсть.
      – За тобой должок, и не думай, что мы уже посчитались. О том, что ты здесь, никому не известно. Тебя будут судить как террориста и приговорят к смерти. Никто и слова не скажет в твою защиту. Особенно после того, что произойдет завтра. После того, как твоя бомба уничтожит Париж и убьет тысячи людей.
      – Говорю же, я ничего не знаю! – снова заорал русский. – Что такого я сделал? Вы ничего мне не пришьете. Какое оружие? Какая бомба? Я что, по-вашему, Саддам Хусейн? Нет, вы ничего мне не сделаете.
      – Еще как сделаем! – закричал капитан Коридон. – И имей в виду, у нас есть другие. Кто первым заговорит, тому мы и поможем. Или считай себя мертвецом.
      Он открыл дверь.
      – Уберите его отсюда! Хватит тратить время на этого мерзавца!
      Бригадир схватил Никитина – одной рукой за волосы, другой за ремень – и отшвырнул к двери. Русский пролетел через комнату и врезался головой в стену, но тем не менее поднялся. Теперь глаза его расширились от страха. Похоже, до него начало доходить, что изменились не только правила допроса – изменилось все.
      – У тебя последний шанс, – проговорил я. – И помни – для нас ты всего лишь мошка.
      – Я ничего и никому не продавал во Франции! Я продавал в Анголе. За алмазы!
      – Не верю! – что есть сил заорал Коридон. – Я тебе не верю! Уберите его отсюда.
      Выражение лица Никитина вдруг переменилось.
      – Ладно! Стойте! – выпалил он. – Я знаю кое-что. О ядерных чемоданчиках. Их всего четыре. За всем стоит "Аль-Каида". Это ее план! Они все придумали. Взрывы мостов. Освобождение политических заключенных.
      Я повернулся к французским полицейским и покачал головой.
      – Его сдал нам Волк. И такое "представление" ему вряд ли понравится. Волк сам разделается с ним. Я не верю ни слову из того, что он здесь наговорил.
      Никитин посмотрел на нас троих и сплюнул на пол.
      – "Аль-Каида"! Мне наплевать, верите вы или нет.
      Я шагнул вперед и тоже посмотрел ему в глаза.
      – Докажи. Сделай так, чтобы мы тебе поверили. Сделай так, чтобы я тебе поверил, потому что сейчас я тебе не верю.
      – Хорошо, – внезапно сказал Никитин. – Я это сделаю. Я заставлю вас поверить мне.

      Едва я успел вернуться из префектуры, как меня перехватил Мартин Лодж.
      – Идем!
      Он схватил меня за руку и потащил за собой.
      – Что случилось? Куда?
      Я взглянул на часы – 10.25.
      – Сейчас начнется операция. Адрес, который дал тебе русский, настоящий.
      Мы торопливо поднялись по лестнице в кризисный центр. Там нас встретил мой старый знакомый Этьен Марто, который сообщил, что за ходом операции можно наблюдать по мониторам в режиме реального времени. Все вдруг завертелось с невероятной скоростью. Может, нам и не следовало бы так спешить, но ничего другого не оставалось.
      – Никто не сомневается в успехе, Алекс. Операция согласована на уровне высшего руководства всех спецслужб.
      Я кивнул и уставился на экран. Странно и непривычно наблюдать за происходящим со стороны.
      Началось! Словно из ниоткуда на мониторах вдруг возникли десятки вооруженных автоматами французских солдат. Вот они устремились к совершенно безобидному на вид домику, каких много в любом небольшом городке. Вот снесли переднюю дверь...
      Джип "UBL", французский вариант "хаммера", проломил задние деревянные ворота. Из машины выскочили солдаты.
      – Сейчас увидим, что из этого получится. – Я повернулся к Мартину: – Как по-твоему, эти ребята свое дело знают?
      – Ломать и убивать они умеют.
      Среди участвующих в операции было двое полицейских с камерами и микрофонами, так что мы не только все видели, но и слышали. Вот распахнулась дверь... выстрел в нашу сторону... ответный огонь...
      Чей-то пронзительный вскрик... глухой звук упавшего на деревянный пол тела.
      В коридор выбежали двое мужчин с автоматами. Оба в нижнем белье. Расстреляны в упор, даже звука издать не успели.
      Полуголая женщина с пистолетом – убита выстрелом в горло.
      – Не убивайте всех! – крикнул я.
      Над домом завис военный вертолет "Кугуар", доставивший еще одну группу коммандос. Солдаты ворвались в спальню и набросились на лежащего на кровати мужчину. Слава Богу, этого взяли живым.
      Террористы выходили в коридор с поднятыми руками.
      Снова выстрелы. Где-то в глубине дома.
      Провели какого-то пожилого мужчину. Волк? Неужели нам удалось взять Волка? Сопровождавший задержанного полицейский широко улыбнулся в камеру, будто рыбак, зацепивший крупную рыбу. Все прошло быстро и вроде бы успешно. По меньшей мере четверо террористов взяты в плен.
      Мы с нетерпением ожидали новостей. Мониторы погасли.
      Наконец, около трех часов пополудни, всех пригласили в оперативный штаб. Слово взял армейский полковник. Все смотрели на него, затаив дыхание. Стульев не хватило, и некоторые стояли. Напряжение достигло предела.
      – Нам удалось установить личности взятых террористов, – начал полковник. – Один из Саудовской Аравии, один марокканец, один из Ирана, двое – египтяне. Все принадлежат к ячейке "Аль-Каиды". Мы знаем, кто они такие. Волка среди них, по всей видимости, нет. И они вряд ли имеют какое-то отношение к тому, что угрожает сейчас Парижу. Мне очень жаль. Мы сделали все, что было в наших силах. Но он все равно нас опережает. Повторяю, мне очень жаль.

      Ужасный финал приближался, а мы по-прежнему оставались в полном неведении относительно того, что будет дальше. И похоже, исчерпали все возможности остановить Волка.
      В 5.45 я вместе с еще несколькими заметно нервничающими мужчинами и женщинами вышел из темного "рено", доставившего нас к высоким металлическим воротам здания министерства внутренних дел, где должна была состояться встреча с руководством ДГСЕ – спецслужбы, эквивалентной нашему ЦРУ. Подобно грешникам, входящим в собор, мы прошли под высокой аркой, растерянные и униженные. По крайней мере я был растерян и унижен, чувствуя себя игрушкой в руках высших сил.
      За воротами лежал огромный, вымощенный булыжником двор, по которому в прежние времена проезжали роскошные экипажи. С тех пор минули годы и десятилетия, но куда пришел мир? Я как-то не заметил особенного прогресса.
      Вместе с высокопоставленными чинами полиции, министрами и главами спецслужб я вошел в великолепный холл, пол которого устилали плиты розового и белого мрамора. У лестницы стояли вооруженные часовые. Все по большей части молчали, а если и переговаривались, то шепотом. Глухие шаги, нервное покашливание... Мы знали, что уже через час Париж, Лондон, Вашингтон и Тель-Авив могут стать объектами ядерного нападения, что тысячи человек погибнут, а число пострадавших, вполне вероятно, превысит сотню тысяч.
      Неужели все это дело рук одного русского бандита? Или он действует совместно с "Аль-Каидой"? И мы полностью в его власти? Невероятно.
      Нас собрали в зале для торжественных приемов, и я снова, в который уже раз, поймал себя на мысли, что мне здесь нечего делать, что я здесь лишний. Я представлял во Франции Америку, меня послало сюда ФБР в надежде, что человек с моим опытом психолога и детектива сумеет, может быть, узнать, что же случилось здесь с Волком, а узнав, подберет ключ и ко всей загадке.
      Но у нас ничего не вышло. У меня ничего не вышло.
      В главном зале мы увидели расставленные в форме буквы "U" длинные столы, застеленные белыми скатертями. На подставках стояли карты Европы, Ближнего Востока и Соединенных Штатов Америки с обведенными красными кружками городами-целями. Грубовато, но эффектно.
      В зале работало около дюжины мониторов и наисовременнейшая система телеконференцсвязи. Приглядевшись, я узнал нескольких руководителей страны. Серые и синие костюмы – неизменные символы власти и могущества. При этом французы оставались французами, о чем свидетельствовали модные очки без оправы, с титановыми стеклами.
      Я смотрел на экраны: непривычно пустынные улицы притихших, замерших в тревожном ожидании городов... полицейские патрули... солдаты... бронетехника...
      Рядом со мной опустился на стул Этьен Марто. Мартина Лоджа не было, он уже вернулся в Лондон.
      – Как думаешь, Алекс, каковы наши шансы здесь, в Париже?
      – Этьен, я не знаю, что происходит. Никто не знает. Может быть, мы уже разгромили главную ячейку террористов. Полагаю, сегодняшний день – кульминация того, что началось несколько лет назад. Волк спланировал все самым тщательным образом, он все предусмотрел, и до сих пор у него все получалось. Что-то произошло с ним здесь, в Париже. Что? Мы не знаем. Что еще я могу сказать? Время вышло. Мы облажались.
      Этьен вдруг выпрямился и повернулся к экрану:
      – Господи, да это же президент Дюбони.

      Президент Франции Арамис Дюбони, мужчина лет пятидесяти с небольшим, даже в столь тяжелый час выглядел подтянутым и элегантным. Коренастый, с гладко зачесанными назад серебристыми волосами и тонкими усиками, он предстал перед нами в безупречно пошитом костюме и очках без оправы. Внешне спокойный, демонстрирующий способность держать в узде несомненно кипящие в нем чувства, Дюбони быстро прошел к установленному на подставке микрофону и заговорил. В зале установилась полная тишина.
      – Как вам известно, я сам многие годы отстаивал закон и порядок в нашей стране. Поэтому решил лично довести до вас наши решения. Я также хотел быть с вами в эти последние перед истечением срока ультиматума минуты.
      У меня есть новости. Деньги собраны. В Париже. В Лондоне. В Вашингтоне. И в Тель-Авиве – с помощью многочисленных друзей Израиля по всему миру. Вся сумма будет переведена на указанный счет через три с половиной минуты, примерно за пять минут до истечения срока ультиматума.
      Я хочу поблагодарить всех находящихся в этом зале, всех, кого вы представляете, за проделанную нелегкую работу, за жертвы, приносить которые никто из вас не был обязан, за героические усилия и невероятное мужество. Мы сделали все, что могли, и, самое главное, мы переживем и этот кризис. Рано или поздно мы возьмем их всех, этих бесчеловечных мерзавцев! Всех до единого! И обязательно схватим Волка самого отвратительного из них!
      На стене за спиной президента висели золотые часы "Эмпайр", и взгляды присутствующих были прикованы к ним.
      В 5.55 президент Дюбони сказал:
      – Деньги переводятся. Трансферт займет несколько секунд. Вот... Есть. Операция завершена. Все будет в порядке. Примите мои поздравления. Спасибо.
      Вздох облегчения пронесся по огромному залу. Люди улыбались, пожимали друг другу руки, некоторые даже обнимались.
      Но никто не ушел. Мы ждали.
      Ждали сигнала от Волка.
      Ждали новостей из других городов: Вашингтона, Лондона и Тель-Авива.
      Последние шестьдесят секунд были самыми напряженными, самыми драматическими, хотя деньги уже поступили на счет. Я неотрывно смотрел на стрелки часов и молился. За свою семью, за жителей четырех городов, за мир, в котором мы живем.
      И вот... Шесть часов в Париже и Лондоне, двенадцать – в Вашингтоне, семь – в Тель-Авиве.
      Время вышло. Мы миновали рубеж. Но купили ли безопасность?
      "Картинки" на экранах оставались все теми же: ничего не взрывалось, ничего не происходило.
      Волк тоже молчал.
      Прошло две минуты.
      Десять минут.
      И вдруг... Ужасный взрыв встряхнул здание – и весь мир.

      Бомба, или бомбы, не атомная, но достаточно мощная, чтобы причинить значительные разрушения, взорвалась в первом округе, возле Лувра. Огромный район из десятков улочек и переулков был полностью уничтожен. Непосредственно от взрыва погибло около тысячи человек. Звук был слышен далеко за пределами Парижа.
      Лувр практически не пострадал, однако три прилегающих к нему квартала, улица Маренго, улица Оратори и улица Байо, лежали в руинах. Как и небольшой мост через Сену.
      Мост. Еще один мост. На сей раз в Париже.
      И ни слова объяснения от Волка. Он не стал брать на себя ответственность за отвратительный и бессмысленный теракт, как и не стал отрицать свою причастность к нему.
      Да и с какой стати ему объясняться? Он ведь мнил себя Богом.
      В мире немало до крайности самоуверенных персон, работающих и в нашем правительстве в Вашингтоне, и в общенациональных средствах массовой информации, которые полагают, что способны точно предсказать, что случится в ближайшем будущем, потому как они знают – вернее, считают, что знают, – что произошло в прошлом. Подозреваю, что такова же ситуация и в Париже, и в Лондоне, и в Тель-Авиве, и вообще повсюду. Везде находятся вполне разумные и даже благонамеренные граждане, которые заявляют: "Такого быть не может" или "А вот так быть должно". Они делают вид, будто знают все. Но на самом деле не знают ничего. Потому что никто ничего не знает.
      В наше время предугадать, что будет дальше, невозможно, ибо произойти может все, что угодно, и рано или поздно произойдет. Мы, люди в целом, человеческий род, не становимся умнее. Мы становимся все более и более безумными. Или по крайней мере все более и более опасными. Настолько опасными, что в это даже верится с трудом.
      В таком вот настроении и с такими мыслями улетал я из Парижа. Ужасная трагедия все же произошла. Нам не удалось ни избежать ее, ни предотвратить. Волк победил, если, конечно, это можно назвать победой, а мы даже не смогли к нему подобраться.
      Сумасшедший русский, всемогущий бандит, принял на вооружение тактику террористов. Так нам казалось. И он взял верх над нами – за счет лучшей организованности, за счет хитрости, за счет жестокости и пренебрежения всем во имя результата. В борьбе с ним и его силами мы не одержали ни единой победы. Он оказался умнее. Мне ничего не оставалось, как только молиться за то, чтобы все кончилось. Но кончилось ли? Или мы переживали затишье перед очередной бурей?
      Я вернулся домой около трех пополудни в четверг. Дети были уже дома, а Нана и не покидала Пятую улицу. Первым делом я объявил, что займусь обедом. Только так. И никаких возражений. Именно в этом я нуждался больше всего: приготовить что-нибудь вкусненькое, поговорить с Наной, поболтать с детьми и пообниматься со всеми. Не думать о том, что случилось в Париже. Не думать о Волке. Не думать о работе.
      Я занялся тем, что в моем представлении было настоящим французским обедом, и даже перекинулся с Деймоном и Дженни парой французских фраз. Дженни помогала Нане: раскладывала салфетки, расставляла тарелки, расстилала скатерть. Мой вклад? Langoustines roties brunoises de papaye poivirons et signons doux – креветки с папайей, перцем и луком. Основное блюдо – куриное рагу со сладким винным соусом. Для начала мы выпили немного вина, чудесного "Минервуа", а потом с аппетитом поели.
      На десерт – мороженое и шоколадные пирожные с орехами. В конце концов я же вернулся не куда-нибудь, а в Америку.
      Слава Богу, я был дома.

      Снова дома, снова дома.
      На следующий день я не пошел на работу, а дети пропустили занятия в школе – к вящей радости всех, включая Нану, которая, собственно, и была вдохновительницей прогула. Пару раз я звонил Джамилле, мы поговорили, и мне, как всегда, стало легче, и все же чего-то не хватало.
      В тот день, когда мы все прогуляли, я повез детей в Сент-Майклз, на побережье Чесапикского залива. Деревушка как будто сошла с картинки: пристань с десятком яхт, пара гостиниц с выставленными на веранду креслами-качалками и даже маяк. А еще мы побывали в Морском музее, где наблюдали за работой мастеров-корабелов, занятых реставрацией настоящего парусного судна. Я чувствовал себя так, словно вернулся в девятнадцатый век, что было бы не так уж и плохо.
      После ленча в ресторане "Клешня краба" нам предложили совершить морскую прогулку, и мы с удовольствием воспользовались этим предложением. Мама Нана, много раз возившая в Сент-Майклз своих учеников, осталась дома, сославшись на то, что у нее много работы. Я не протестовал и только надеялся, что она действительно чувствует себя хорошо. Разумеется, в отсутствие Наны обязанности гида пришлось взять на себя мне.
      – Дженни и Деймон, перед вами последний парусный флот Северной Америки. Представляете? На этих кораблях нет даже лебедок, здесь все делается вручную, а рыбаки называют себя лодочниками.
      А потом "Мерри-Меркант" на два с половиной часа увезла нас в прошлое.
      Капитан и его помощник показали, как ставить парус, и вскоре мы уже мчались вперед, подхваченные ветром и подгоняемые бьющими в корму волнами. Чудесный получился день. Над нами высилась мачта, сделанная из ствола дерева, доставленного из Орегона. Мы вдыхали запахи соленого воздуха, льняного масла, высохших раковин. Дети были рядом, смотрели на меня полными любви и доверия глазами. Что может быть лучше?
      Мимо проплывали сосновые рощи, поля, с которых фермеры собирали кукурузу и соевые бобы, и белокаменные усадьбы, бывшие некогда плантациями. Мы как будто перенеслись в другое столетие. Лишь пару раз мысли пытались вернуться к работе, но я тут же заворачивал их назад.
      Капитан рассказывал о том, что только парусники имеют разрешение ловить устриц сетью, а моторным судам дозволяется входить в залив лишь дважды в неделю.
      Прогулка заканчивалась. Мы легли на правый борт, вода за кормой вспенилась, парус громко хлопнул и наполнился ветром, в глаза ударило заходящее солнце. И тогда мы поняли, что, наверное, именно так и должны жить люди, а если они живут по-другому, то подобные моменты даются им для того, чтобы хранить их в памяти и лелеять.
      – Лучший день в моей жизни, – сказала Дженни. – И я даже не очень преувеличиваю.
      – В моей тоже, – отозвался я. – И я совсем не преувеличиваю.

      Мы вернулись только к вечеру, и первое, что я увидел, был стоящий у дома облезлый белый фургон с ярко-зеленой надписью на дверце: "Медицинская помощь на дому". В чем дело? Почему здесь доктор Коулс?
      Мне сразу стало не по себе. Неужели, пока мы ездили в Сент-Майклз, с Наной что-то случилось? В голову полезли разные мысли. В последнее время состояние ее здоровья беспокоило меня все сильнее. В конце концов, ей восемьдесят с лишним – сказать точнее было невозможно, потому что Нана никогда не признавалась, сколько именно ей лет. Я выскочил из машины и, не дожидаясь детей, взбежал по ступенькам.
      – Я здесь с Кайлой, – предупредила Нана, когда мы – Дженни и Деймон, разумеется, поспешили за мной – втроем ворвались в дом. – Мы просто отрываемся. Так что волноваться не о чем. Расслабься.
      – А кто волнуется? – спросил я, неспешно входя в гостиную, где эти двое отрывались, уютно устроившись на диване.
      – Ты, кто же еще. Увидел белый фургон у дома и... о чем подумал? Нана заболела. Разве не так?
      Женщины весело рассмеялись, и даже я невольно улыбнулся, хотя признавать ее правоту и не собирался.
      – А вот и нет. Ничего такого я и не подумал.
      – А кто взлетел по ступенькам, как будто на нем штаны горят? – рассмеялась Нана и покачала головой. – Перестань, Алекс, меня тебе не обмануть.
      Она помахала рукой, будто разгоняла собравшихся в комнате злых духов.
      – Проходи. Посиди немного с нами. Ты же можешь себе это позволить? Рассказывай. Как съездили? Как Сент-Майклз? Изменилось ли там что-то?
      – Нет. По-моему, эта деревушка какой была сто лет назад, такой и осталась.
      – Вот и хорошо, – сказала Нана. – Хоть что-то еще остается неизменным.
      Я прошел в гостиную и первым делом поцеловал Кайлу в щеку. Она помогала Нане, когда та разболелась, и теперь заглядывала в наш дом довольно регулярно. Вообще-то мы с ней знакомы еще с детства – росли в одном квартале. Она одна из немногих, кому удалось вырваться, уехать, получить образование. Но потом Кайла вернулась. Может быть, чтобы отдать долг старому кварталу? Она инициировала проект "Медицинская помощь на дому", целью которого стало привлечение врачей в бедные районы Саут-Иста. Работы было много, тем более что сбор средств на финансирование программ тоже лежал на ней.
      – Хорошо выглядишь, – совершенно неожиданно для себя сказал я.
      – Да. Между прочим, я и от лишнего веса избавилась. – Кайла лукаво вскинула бровь. – Все время на ногах, с утра до вечера. Я и пытаюсь сохранить форму, но эти фунты, черт бы их побрал, все равно улетают и улетают.
      Это я уже заметил. Ростом Кайла около шести футов, но я никогда не видел ее такой стройной и подтянутой даже в юности. У нее всегда было приятное, милое личико и пухленькая фигурка.
      – К тому же надо ведь кому-то и пример подавать. В нашем районе очень много людей с избыточным весом. Немало и таких – причем среди детей, – кто страдает от ожирения. Считают, что это у них в генах. – Она рассмеялась. – Да и, должна сказать, в личной жизни помогает.
      – Ну, не знаю, – вставил я, – по-моему, ты всегда хорошо выглядела.
      Кайла закатила глаза и посмотрела на Нану:
      – Какой врунишка, а? И как это у него хорошо получается!
      Теперь рассмеялись обе.
      – Так или иначе, спасибо за комплимент, Алекс. Приму к сведению. Даже не сомневаюсь в твоей искренности.
      Я решил, что самое время сменить тему.
      – Итак, Нана здорова и, похоже, собирается дожить до ста лет, правильно?
      – Не удивлюсь, – кивнула Кайла.
      Нана нахмурилась:
      – Интересно, почему это вы хотите избавиться от меня так скоро? Что я вам такое сделала? Чем заслужила?
      Я улыбнулся:
      – Может, тем, что никак меня не оставишь в покое? Только и делаешь, что пилишь и пилишь. Признайся, есть такой грех?
      – Конечно, пилю. И буду пилить. Такая уж мне выпала доля. Я для того и существую, чтобы мучить тебя и терзать. А ты только теперь понял?
      И лишь после того, как она это сказала, я наконец по-настоящему почувствовал, что вернулся домой. Я отвел Нану и Кайлу на террасу и сыграл для них "Американца в Париже". Я и сам недавно был этим американцем, но теперь – все, хватит.
      Около одиннадцати Кайла собралась уходить, и я проводил ее до машины. Мы немного постояли на крыльце.
      – Спасибо за то, что заходишь, присматриваешь за ней.
      – Не надо меня благодарить. Мне самой так хочется. Я очень, очень люблю твою бабушку. Она для меня и наставник, и друг. Много лет.
      Кайла вдруг наклонилась и поцеловала меня, задержав поцелуй на несколько секунд. А отстранившись, рассмеялась:
      – Мне так давно хотелось это сделать.
      – И? – спросил я, немного удивленный случившимся.
      – И вот сделала. Интересно.
      – Интересно?
      – Мне надо идти. Бежать.
      Смеясь, она побежала к фургону.
      Интересно.

      Отдохнув, я вернулся на работу и обнаружил, что там ничего не изменилось: следствие по делу о вымогательстве и терроризме продолжалось, только теперь нам предстояло найти того, кто стоял за всем этим и кто положил в карман денежки.
      Вообще-то я был даже рад, что дело не закрыли. У меня сохранились старые связи: с Мартином Лоджем в Англии, с Сэнди Гринберг в Интерполе, с Этьеном Марто во Франции, с полицейскими и контрразведчиками в Тель-Авиве и Франкфурте. Каждый, с кем я разговаривал, располагал какой-то информацией, каждый дергал за ту или иную ниточку, однако ни у кого не было того, что можно было бы назвать ключом.
      Кто-то – Волк, "Аль-Каида" или некая неизвестная группа – нагрел наши страны на четыре миллиарда долларов и преспокойно скрылся с кучей денег. Мало того – в Париже разрушены три городских квартала. На свободу вышли сотни политических заключенных. Тот, кто спланировал это и осуществил, не мог не оставить где-то след, не мог подчистить за собой все, не мог не ошибиться.
      На второй после моего возвращения день работавшая с бумагами Монни Доннелли отыскала нечто такое, что заставило меня покинуть насиженное место и отправиться в Лексингтон, штат Виргиния. Дорога привела к модному двухэтажному домику на тихой улочке, называвшейся Ред-Хоук-лейн. На стоянке приютился скромный "додж-дюранго". Неподалеку, на лужайке, паслись две лошадки.
      У дверей меня встретил Джо Кэхилл. Бывший агент ЦРУ улыбался на все тридцать два зуба, как и во время предыдущих встреч по поводу Волка. Мы предварительно поговорили по телефону, и Джо сказал, что с радостью поможет следствию. Он пригласил меня в дом и провел в гостиную, где нас уже ждали кофе и пирожные из магазина. За окнами открывался вид на лужайку с лошадьми, пруд и Голубой хребет на горизонте.
      – Ты, наверное, решишь, что я скучаю по работе, – сказал Джо. – Да, иногда бывает. Здесь и заняться-то особенно нечем, кроме охоты и рыбалки. Ты как, Алекс, рыбачишь? Или охотишься?
      – Пару раз возил детишек на рыбалку. Иногда и на охоте бываю. А сейчас вот надеюсь подстрелить Волка. Но мне нужна твоя помощь, Джо. Хочу переворошить старое тряпье. Мы там кое-что раскопали.

      – Хорошо, раз ты хочешь поговорить о Волке, давай поговорим. Как мы вывезли его из России? Что произошло после того, как он прибыл в Америку? Как потом исчез? Грустная история, Алекс, но хорошо задокументированная. Ты сам видел файлы. Знаю, что видел. Тот случай едва не стоил мне карьеры.
      – Джо, я не понимаю, почему никому не известно, кто он такой. Как выглядит. Его настоящее имя. Все, к кому я обращаюсь, твердят одно и то же, но разве такое возможно? Мы работали с англичанами, мы помогали им вытащить из России крупную птицу из КГБ – и не знали, с кем имеем дело? Что-то случилось с ним в Париже, что-то плохое.
      Джо Кэхилл положил руки на стол. Руки у него были большие, сильные, с мозолистыми пальцами.
      – Послушай, мне ведь тоже известно далеко не все. По одной версии в России он работал под прикрытием. Глубоко законспирированный, молодой, сейчас ему сорок с небольшим. Однако мне попадались и другие отчеты, в которых указывалось, что ему должно быть сейчас пятьдесят или даже шестьдесят. Так вот, по этой версии до того, как уйти на Запад, он действительно занимал в КГБ весьма высокий пост. Поговаривали и о том, что на самом деле Волк – женщина. Думаю, он сам распространяет о себе слухи. Сейчас я в этом почти уверен.
      – Джо, ты ведь работал с ним, когда он перебрался сюда.
      – Нашим боссом был Том Уэйр, тогда еще не директор, в группу, кроме меня, входили трое ребят: Мэддок, Бойкин и Гребнер. Может, тебе потолковать с ними?
      Кэхилл поднялся со стула и открыл дверь, выходящую на вымощенный каменными плитами внутренний дворик. В комнату ворвался свежий ветерок.
      – Я с ним не встречался, Алекс. Ни разу. И мой напарник, Корки Хэнкок, тоже. Уверен, что и остальные ребята – Джей, Сэм, Кларк – его в глаза не видели. Так было условлено с самого начала. Сделку заключили, еще когда Волк только собирался уходить на Запад. И он свое обещание сдержал: сдал многих, как там, так и здесь, в Штатах. А взамен потребовал, чтобы его никто не видел. Конечно, наше начальство согласилось. Можешь мне поверить, это его информация помогла сокрушить империю зла.
      Я кивнул:
      – Верно, обещания Волк выполняет. Но сейчас он действует сам по себе, у него собственная криминальная сеть и много чего прочего.
      Джо Кэхилл кивнул, отпил кофе, откусил кусочек пирожного и заговорил с полным ртом:
      – Судя по всему, так оно и есть. Вышел из-под контроля. Конечно, мы и подумать не могли, что его так занесет. Британцы тоже ничего не подозревали. Может, Уэйр что-то знал, но его теперь не спросишь.
      Мне почему-то стало душно. Я встал и подошел к открытой двери. В тени раскидистого дуба терлись о белый забор два коня. Я повернулся к Кэхиллу:
      – Ясно, значит, с Волком ты мне не поможешь. А с чем поможешь?
      Джо нахмурился, растерянно пожал плечами:
      – Извини, Алекс, боюсь, толку от меня мало. Я ведь просто рабочая лошадка, отслужившая свой срок и ни на что больше не годная. Как тебе пирожное, понравилось?
      Я покачал головой:
      – Вообще-то, Джо, нет. Поверь, те, что покупаешь в магазине, никогда хорошими не бывают.
      Лицо его как будто осунулось, потом Кэхилл усмехнулся, хотя глаза не улыбались.
      – Вот оно как, а? Хочешь начистоту? Валяй. Какого черта тебе нужно? В чем проблема? Расскажи дяде Джо. Что происходит? Я тут немного отстал от жизни.
      Я отошел от двери:
      – Хочешь знать, в чем проблема? В Волке. Видишь ли, я думаю, что вы, ты и твой бывший напарник, в силах нам помочь, если даже никогда не встречались с ним лично, в чем я совсем не уверен.
      Кэхилл развел руками:
      – Знаешь, Алекс, это никуда не годится. Мы с тобой как будто кругами ходим. Я свое – ты свое. Повторяю, я слишком стар для таких игр, не испытывай мое терпение.
      – Понимаю. Последние две недели для всех выдались напряженными, а ты ведь и половины всего не знаешь.
      Мне надоело слушать Кэхилла, его пустую болтовню, примитивные увертки. Я показал ему фотографию:
      – Посмотри хорошенько, Джо. Эта женщина застрелила директора ЦРУ Уэйра.
      Кэхилл покачал головой:
      – Посмотрел. И что?
      – Ее звали Никки Уильямс, и она служила в армии. Потом была в наемниках. Снайпер, причем очень хороший. Последнее время работала по частным контрактам. У нас есть ее резюме. Я знаю, что ты собираешься сказать, Джо, – "ну и что?"
      – Угадал. Ну и что?
      – Когда-то она работала на вас. На тебя и твоего прежнего напарника, Хэнкока. Наши конторы теперь сотрудничают, обмениваются документами. Новая эра. А теперь слушай меня внимательно: я думаю, что это ты нанял ее убить Уэйра. Может быть, ты сделал это через Джеффри Шейфера, но в любом случае без тебя не обошлось. Полагаю, ты работаешь на Волка. Может быть, всегда работал... Может быть, это было частью сделки.
      – Да ты совсем спятил! Попал пальцем в небо! – Джо Кэхилл поднялся и отряхнул прилипшие к брюкам крошки. – И вот что... проваливай-ка отсюда. Я уже жалею, что пригласил тебя в дом. Все, разговор окончен.
      – Нет, Джо, разговор только начинается.

      Я позвонил по сотовому, и через несколько минут в гостиную ворвались агенты из Лэнгли и Квонтико. Джо Кэхилла заковали в наручники и выволокли из чудесного, тихого домика.
      У нас появилась ниточка. И может быть, очень даже крепкая.
      Кэхилла перевезли в принадлежащую ЦРУ ферму где-то в Аллеганских горах. Внешне все выглядело совершенно обычно: двухэтажное строение в окружении виноградников и фруктовых деревьев, густые заросли глицинии у входа. Впрочем, Джо Кэхилла привезли туда совсем не любоваться пейзажами.
      Бывшего агента связали, в рот ему сунули кляп, а потом на несколько часов оставили одного в маленькой комнатке.
      Подумать о будущем. И прошлом.
      ЦРУ прислало своего врача, высокого, с брюшком, парня лет сорока, с лошадиным лицом. Звали его Джей О'Коннелл. Он получил разрешение опробовать на Кэхилле новый экспериментальный препарат, очередную "сыворотку правды". О'Коннелл объяснил, что некоторые разновидности этого вещества в настоящее время испытываются в тюрьмах на захваченных в плен террористах.
      – Это барбитурат, вроде амитала натрия и бревитала. Испытуемый вдруг начинает чувствовать себя так, как будто слегка перебрал спиртного. Порог чувствительности понижается. В результате он уже не способен защищаться от вопросов. По крайней мере мы на это надеемся. Реагируют на препарат по-разному. Посмотрим, что будет с нашим парнем. Он уже в возрасте, так что, думаю, мы его расколем.
      – Чего ожидать при худшем варианте? – спросил я.
      – Остановки сердца. – О'Коннелл усмехнулся. – Черт неудачная получилась шутка. Ну, хотелось бы верить, что ничего серьезного не произойдет.
      Рано утром Джо Кэхилла вытащили из маленькой комнаты и перевели в другую, побольше, зато без окон и расположенную в подвале. С его глаз сняли повязку, изо рта вынули кляп, однако руки оставили в наручниках. Потом мы посадили его на стул с высокой прямой спинкой.
      Кэхилл несколько раз мигнул и лишь потом сумел назвать себя и тех, кто был в комнате вместе с ним.
      – Метод дезориентации. Со мной такие фокусы не пройдут, – проговорил он. – Ну и тупость. Вы что, ничего лучшего придумать не смогли? Вот дерьмо.
      – Согласен, – кивнул О'Коннелл и повернулся к одному из агентов, Ларри Лэдову: – Закатайте ему рукав. Начнем. Сначала пощиплет. Потом пожжет. А потом ты вывернешь нам всего себя наизнанку.

      Следующие три с половиной часа Кэхилл вел себя так, будто пропустил с полдюжины рюмашек и готов к большему. Язык у него заплетался, слова путались:
      – Я знаю, что вы, парни, со мной делаете...
      Он поднял скованные наручниками руки и погрозил нам троим пальцем.
      – Мы тоже знаем, что ты делаешь, – ответил Лэдов, – и знаем, что ты сделал.
      – Ничего я не сделал. Невиновен, пока не доказано обратное. Кроме того, если вы так много знаете, о чем тогда говорить?
      – Джо, кто такой Волк? – спросил я. – Из какой он страны? Ну же, дай нам что-нибудь.
      – Не знаю. – Кэхилл помолчал, затем хихикнул, будто отпустил какую-то одному ему понятную шутку: – Столько лет... а его не знаю. Не знаю.
      – Ты встречался с ним?
      – Никогда. Никогда его не видел. Ни разу. Даже в самом начале. Он очень хитер. И умен. Наверное, параноик. Своего не упустит. Возможно, его видели парни из Интерпола, когда везли в Англию. Или Том Уэйр. Или британцы. Они держали его у себя почти месяц, прежде чем передали нам.
      Мы уже проверяли в Лондоне, но так и не получили определенной информации. И мы по-прежнему ничего не знали о том, что случилось в Париже.
      – Ты долго с ним работал? – спросил я.
      Он попытался найти ответ на потолке:
      – Хочешь сказать, работал нанего?
      – Да. Долго?
      – Долго. Почти с самого начала. Продался, как... Боже, сколько же времени прошло. – Кэхилл снова рассмеялся. – На него многие работали. ЦРУ, ФБР, АКН ... По его утверждению. А я ему верю.
      – Волк приказал тебе организовать убийство Томаса Уэйра. Ты сам нам об этом рассказал.
      Ничего такого Кэхилл не говорил.
      – Ну, если я, значит, я. Можете всех собак на меня вешать.
      – Почему ему нужно было убить Томаса Уэйра? Почему именно его? Что между ними произошло?
      – Нет. – Кэхилл покачал головой. – Он так не работает. Каждый знает только то, что ему положено. Каждый играет свою роль. Всего плана не видит никто. Но между ними и впрямь кое-что было. Давняя вражда. А со мной он никогда не контактировал. Всегда только с ним. С моим напарником. Хэнкоком. Это Хэнкок вытащил его из России. Корки, немцы, британцы. Я же вам уже рассказывал, да? – Кэхилл посмотрел на нас и подмигнул. – Хорошая вещь. Сыворотка правды. Хлебните, ребята. – Он косо взглянул на О'Коннелла. – И ты тоже, доктор Менгеле. Выпей этой дряни, и правда сделает тебя свободным.

      Удалось ли нам вытащить из Джо Кэхилла правду? Было ли что-то ценное в его пьяной болтовне?
      Снова в дорогу. По следу Волка. Бывший напарник Джо Кэхилла, уйдя раньше срока в отставку, переехал в штат Айдахо и поселился в Скалистых горах. Теперь он жил неподалеку от городка Хэйли в долине Вуд-Ривер, что примерно в дюжине миль к югу от Сан-Вэлли. Неплохое местечко для бывшего шпиона.
      По пути из аэропорта в Хэйли мы видели вокруг прекрасные нетронутые пейзажи. Похоже, Хэнкок, как и Джо Кэхилл, был заядлым охотником и рыболовом. Где-то поблизости находился знаменитый заповедник Силвер-Крик.
      – Брать Хэнкока сразу не будем. Организуем наблюдение. Попробуем выяснить, чем он занимается. Сейчас Хэнкок в горах, охотится. Я вам покажу его домик, – говорил старший агент, молодой еще парень по имени Нед Раст, служивший в местном отделении ФБР. – Кстати, он отличный стрелок. Впрочем, об этом я уже упоминал.
      Дорога уходила все выше и выше в горы. Домов здесь было немного и каждый располагался на участке в пять – десять акров. Перед некоторыми виднелись аккуратные, ухоженные лужайки, выделявшиеся неестественной зеленью на фоне пепельно-серых холмов. Последние, разумеется, были вполне натуральными.
      – В последнее время здесь отмечался сход лавин, – продолжал Раст, делившийся с нами самой разнообразной информацией. – Тут можно увидеть диких лошадей. Или Брюса Уиллиса. И Деми, и Эштона, и детишек. А вон и дом Хэнкока, там, наверху. Отделан речным камнем. Здесь это популярно. Приличный домик для отставного агента без семьи.
      – Ну, деньги у него, наверное, кое-какие есть, – сказал я. – Вот и тратит на себя.
      Дом действительно был большой и красивый, с замечательным видом на три стороны. Впрочем, пристроенная к нему конюшня была еще больше. Рядом пощипывала травку пара лошадей. Не хватало только Корки Хэнкока – он охотился.
      Что ж, я приехал сюда с той же целью.
      В следующие несколько дней в Хэйли так ничего и не случилось. Я познакомился со старшим агентом Уильямом Кохом. ЦРУ тоже прислало из Вашингтона своего человека, Бриджет Руни. Хэнкок вернулся с охоты, и мы следили за каждым его шагом. Стационарное наблюдение вела опергруппа, прилетевшая из Квонтико. Мобильная группа вступала в дело, когда Хэнкок выходил из дому. Мы относились к нему очень серьезно. В конце концов, Волк все еще гулял на свободе, возможно, раздумывая над тем, как использовать миллиарды долларов.
      Но теперь у нас, кажется, появилась реальная возможность выйти на след: агент ЦРУ, вывезший его из России. И может быть, все это как-то связано с тем, что произошло между Волком и Уэйром.
      Ошибка в Париже.

      Мы не ждали ничего из ряда вон выходящего. По крайней мере в ближайшие дни и ночи.
      В пятницу мне дали разрешение слетать в Сиэтл навестить сына. Я позвонил Кристин, и она сказала, что это будет чудесно, что Алекс обрадуется отцу и ей тоже будет приятно. Голос Кристин звучал спокойно, без недавней резкости, почти так, как когда мы были вместе. В последнее время те годы вспоминались все чаще, и я так и не решил для себя, хорошо это или плохо.
      Я подъехал к ее дому ближе к полудню и, выйдя из машины, невольно остановился, любуясь теплой красотой этого места. Во всем ощущались руки и душа Кристин: в хорошо знакомом белом заборчике и белых поручнях по обе стороны от ведущих к передней двери каменных ступенек; в запахах высаженных под окном розмарина, мяты и тимьяна.
      Кристин сама откликнулась на звонок, представ передо мной с Алексом на руках. И снова, как ни старался я гнать ее от себя, в голову пришла мысль: вот как все могло бы быть, если бы я не был копом и моя работа не оторвала нас друг от друга.
      Меня немного удивило, что она не на работе, и Кристин, очевидно, заметила что-то в моих глазах.
      – Не беспокойся, кусаться не стану. Забрала Алекса из сада, чтобы вы побыли вместе.
      Она передала мне малыша, и я уже ни о чем больше не думал.
      – Привет, папа, – сказал Алекс и немного застенчиво как с ним всегда бывает поначалу, улыбнулся.
      Я тоже улыбнулся ему. Одна знакомая в Вашингтоне называет меня "святым", используя это слово вовсе не в качестве комплимента. До святого мне очень и очень далеко, но я все же научился ценить то, что дает жизнь.
      – Какой ты большой, – с удивлением, гордостью и радостью сказал я. – И сколько тебе уже? Шесть? Восемь? Или даже двенадцать?
      – Два, почти три, – ответил он и рассмеялся моей шутке.
      Алекс всегда меня понимает, по крайней мере так мне кажется.
      – Все утро только о тебе и говорит: "Папин день, папин день". Ну ладно, развлекайтесь, – сказала Кристин и совершенно неожиданно сделала то, чего я никак не ожидал: подалась вперед и поцеловала меня в щеку.
      Должен сказать – подействовало сильно. Человек я, наверное, довольно осторожный, может быть, даже чересчур, но вовсе не толстокожий. Сначала Кайла, теперь Кристин. Или я действительно выгляжу так, будто остро нуждаюсь в небольшой порции заботы и ласки? Вполне возможно.
      Время мы с Алексом провели отлично. Я делал вид, будто Сиэтл – мой родной город, и у меня неплохо это получалось. Сначала съездили во Фримонт, где я бывал несколько лет назад, навещая одного старого друга. У этого пригорода свой, ярко выраженный характер, если хотите, стиль, заметный во всем, особенно в архитектуре. Здесь можно полюбоваться прекрасными старыми домами, походить по модным магазинам, поглазеть на оригинальную мебель местного производства.
      Погуляв, мы зашли в "Тачстоун бэйкери", перекусили булочками с маслом и черничным джемом. Затем продолжили экскурсию, близко познакомившись с пятидесятипятифутовой Фримонтской Ракетой, установленной у одного из местных магазинчиков. Я купил Алексу воздушного змея, которого мы тут же испытали в парке с великолепным видом на озеро Юнион и центр Сиэтла.
      Чего в Сиэтле предостаточно, так это парков, и их обилие придает городу особую притягательность. Я даже подумал, что, пожалуй, с удовольствием жил бы здесь. Откуда такие мысли? С чего бы? Неужели все дело в том, что Кристин чмокнула меня в щечку? Неужели мне так не хватает внимания и тепла? Прискорбно.
      Мы еще немного погуляли, исследовав Сад скульптур и фримонтского Тролля, напоминающего певца Джо Кокера с зажатым в руке "фольксвагеном-жуком". Ленч немного опоздал, зато получился исключительно здоровый и полезный – овощной салат плюс ореховое масло и желе на по-особому выпеченных хлебцах. В чужой монастырь... и все такое.
      – Неплохая у нас тут жизнь, а, приятель? – заметил я, похрустывая хлебцем. – Лучше и представить трудно.
      Алекс-младший согласно кивнул, потом посмотрел на меня широко открытыми невинными глазами и спросил:
      – Папа, а когда ты вернешься домой?
      "О Господи, Господи. Когда я вернусь домой?"

      Кристин попросила, чтобы я привез Алекса домой к шести часам, и я выполнил обещание; я такой ответственный, что порой сам диву даюсь. Она ждала нас на крылечке в ярко-голубом платье и туфельках на каблучках, и все получилось так, как надо. Увидев нас, Кристин улыбнулась, подхватила на руки подбежавшего сына, а тот завопил:
      – Мамочка!
      – Похоже, вы неплохо повеселились, – сказала она, поглаживая малыша по головке. – Вот и хорошо. Алекс, папе нужно возвращаться в Вашингтон. А мы с тобой поедем на обед к Тео.
      Его глаза наполнились слезами.
      – Не хочу, чтобы папа уезжал.
      – Знаю, милый, но так надо. У папы работа. Обними его. Он скоро приедет.
      – Конечно, конечно, приеду, – сказал я, раздумывая о том, кто же такой этот Тео.
      Алекс подбежал ко мне, мы обнялись, и мне совсем не хотелось его отпускать. Я вдыхал его запах, наслаждался его прикосновениями, слушал, как стучит его маленькое сердечко. Чего я не хотел, так это чтобы он почувствовал мою боль, боль, от которой сжалось сердце.
      – Я вернусь, я скоро вернусь. Так скоро, как только смогу. И не вырастай без меня.
      – Пожалуйста, папочка, не уезжай, – шептал Алекс. – Пожалуйста, не уезжай.
      Он повторял это снова и снова, пока я не сел в машину и не тронулся с места, помахав рукой своему сыну, который становился все меньше и меньше, а потом исчез, когда я свернул за угол. Я как будто чувствовал тепло и дрожь прижимавшегося ко мне тельца. Я и сейчас это чувствую.

      Около восьми вечера я сидел одиноко в тускло освещенном баре кафе "Кингфиш" на пересечении Девятнадцатой и Мерсер в Сиэтле. Я сидел, погруженный в мысли о своем младшем сыне и вообще обо всех своих детях, когда дверь открылась и в ресторан вошла Джамилла.
      На ней был длинный черный кожаный плащ, темная блузка и черная юбка, и, увидев меня у бара, она радостно улыбнулась, словно обрадовалась мне не меньше, чем я ей. Может быть. Джамилла очень симпатичная, но сама, похоже, этого не знает или по крайней мере так не считает. Я упомянул, что собираюсь в Сиэтл, и Джэм сказала, что прилетит со мной поужинать.
      Поначалу идея не показалась мне уж очень заманчивой, однако, едва увидев Джамиллу, я понял, что ошибался, что безумно рад ей, особенно после расставания с Алексом.
      – Отлично выглядишь, – прошептала она, прикасаясь к моей щеке, – хотя вид немного усталый. Слишком много работаешь, не жалеешь себя.
      – Мне уже лучше, – ответил я. – И ты так хороша, что этого хватит на нас двоих.
      – Я хороша? Ну, спасибо. Честно говоря, очень хотелось это услышать.
      "Кингфиш" оказался совершенно демократическим ресторанчиком: никаких предварительных заказов и нам довольно быстро нашли уютное местечко за столиком у стены. Мы заказали и выпить, и поесть, но большую часть времени просто держались за руки и разговаривали о жизни. Ее, моей, нашей.
      – Ситуация с маленьким Алексом – хуже любой пытки. Не знаю, что и делать. Расставания становятся невыносимыми.
      Джамилла нахмурилась и даже рассердилась:
      – Она плохо с ним обращается?
      – Нет, нет, Кристин – хорошая мать. Убивает то, что я не могу видеть его чаще. Я так его люблю, моего малыша, так скучаю. Мы с ним друзья, Джэм.
      – И поэтому ты сбегаешь от него на работу.
      Она посмотрела мне в глаза.
      – Да, сбегаю. – Я кивнул. – Сбегаю. Но это уже совсем другая история. Послушай, пойдем отсюда.
      – Что это у вас на уме, агент Кросс?
      – Ничего противозаконного, детектив Хьюз.
      – Хм-м. Неужели? Как стыдно.

      Слышали выражение "снять комнату"? Так вот, комнату я уже снял. И не где-нибудь, а в "Фэйрмонт-Олимпик", на Ранье-сквер. Нам обоим не терпелось попасть туда как можно скорее. Джамилла даже присвистнула, когда мы вошли в роскошное фойе с высоченным, футов в сорок, украшенным гравюрами потолком. Все здесь буквально потрясало воображение. Часы показывали начало одиннадцатого.
      – Итальянский декор эпохи Возрождения, антикварные люстры, пять звезд. Да, умеешь ты пускать пыль в глаза, – с улыбкой заметила Джамилла.
      Как всегда, ее энтузиазм перехлестывал через край.
      – Иногда можно и постараться.
      – На сей раз вышло удачно. – Она торопливо поцеловала меня. – Я так рада, что мы здесь. Нет, счастлива. Мне здесь очень нравится.
      Дальше пошло еще лучше. Наша комната находилась на десятом этаже и отвечала всем необходимым требованиям: просторная, шикарная, светлая, с широкой кроватью. Из окна открывался вид на залив Эллиот и остров Бейнбридж, к которому как раз в это время неторопливо скользил паром. Такого даже нарочно не придумаешь, хотя, говоря откровенно, я старался предусмотреть все детали.
      Что касается кровати в отеле "Фэйрмонт-Олимпик"... Она была застелена полосатым, золотое с зеленым, покрывалом – их еще, кажется, называют дюветами, хотя я бы затруднился определить, чем одно отличается от другого. Впрочем, его мы даже не сняли, а сразу упали, смеясь, болтая, радуясь тому, что наконец-то оказались вместе, и только теперь в полной мере осознавая, как же соскучились друг по другу.
      – Позволь мне о тебе позаботиться, – прошептала Джэм, вытаскивая рубашку из-под ремня моих брюк. – Ну как? Лучше?
      – Давай и я сделаю то же самое. Так будет справедливо.
      – Согласна.
      Я начал расстегивать пуговицы на ее блузке, а она взялась за мои. Мы не спешили. Потому что знали кое-что получше спешки. Главное – процесс, внимание к деталям, к каждой пуговице. Почувствовать ткань, дождаться, пока по коже пробегут мурашки, вслушаться в дыхание, уловить нарастающий трепет тела, его заряд, готовый перекинуться на другого. Ночь сулила столь многое...
      – Ты тренировался, – прошептала она, слегка задыхаясь. – У тебя ловко получается.
      Я рассмеялся:
      – Угу. Тренировался в искусстве ожидания.
      – Хочешь продолжить?
      – Это великолепно.
      – У меня еще много пуговичек.
      – Не знаю, смогу ли дотерпеть до конца. Без шуток, Джамилла.
      – Посмотрим. Я тоже не шучу.
      Покончив с моей рубашкой и ее блузкой, мы сняли их, продолжая целоваться, обниматься, прижиматься, тереться друг о друга. Она надушилась, и я сразу узнал аромат. "Калеш О'Деликейт". Джамилла знала, что мне нравятся эти духи. Я гладил ее плечи и спину, руки, лицо, ее длинные ноги, ступни, потом снова ноги...
      – Теплее... теплее...
      Джамилла вздохнула и негромко рассмеялась.
      Мы соскользнули с кровати и стояли, обнявшись, слегка покачиваясь. Я снял с нее бюстгальтер и взял в руки ее груди.
      – Повторяю, я больше не могу.
      Терпеть и вправду не было сил. Я опустился перед ней на колени. Я целовал ее. Она была такая сильная, такая уверенная в себе, и мне нравилось стоять перед ней коленопреклоненным. Как перед богиней.
      Наконец я поднялся.
      – Все в порядке?
      – Да. Я твоя рабыня. И сделаю все, что ты пожелаешь.
      Я взял ее тут же, не опуская на кровать, и какое-то время мы стояли на месте, пританцовывая. Потом все же легли, и я снова вошел в нее. Я растворился в Джамилле Хьюз. Именно этого мне не хватало. Именно это мне было нужно. Она постанывала и вскрикивала, и это мне тоже нравилось.
      – Как я соскучился по тебе. По твоей улыбке, звуку твоего голоса, по всему.
      – Я тоже, – призналась она.
      А потом, минут через пять или десять, зазвонил телефон на прикроватной тумбочке.
      И тогда – в кои-то веки – я поступил правильно: сбросил чертову коробку на пол и накрыл ее подушкой. Если это Волк, пусть перезвонит завтра.

      На следующее утро я возвращался в Скалистые горы. Мы с Джамиллой вместе доехали до аэропорта на такси, а там расстались, разлетелись в разные стороны.
      – Ты совершаешь большую и непростительную ошибку, – сказала она на прощание. – Полетел бы со мной в Сан-Франциско. Тебе ведь надо как следует отдохнуть.
      Я и сам это знал.
      Но так, как хочется, никогда не получается. Корки Хэнкок был нашей главной и, может быть, единственной зацепкой, и кольцо наблюдения за ним сжималось. По крайней мере в штате Айдахо уже не осталось такого места, где бы за ним не следили, где бы его не прослушивали. Скрытые камеры были установлены и в доме, и вокруг него, и даже в конюшне. Мобильное наблюдение осуществляли четыре группы; еще четыре находились в запасе. За время моего отсутствия ко всему вышеперечисленному добавилось воздушное наблюдение.
      В Айдахо я попал на оперативное совещание с участием более двадцати агентов, занятых в нынешней операции. Совещание проводилось в небольшом кинотеатре в Сан-Вэлли. Вечерами там крутили "21 грамм" с Шоном Пенном и Наоми Уоттс, а дневных сеансов не было.
      Перед нами предстал старший агент Уильям Кох. Высокий, жилистый, внушительной наружности, он был в клетчатой хлопчатобумажной рубашке, джинсах и потертых черных ковбойских сапогах. Кох изображал из себя простого местного парня, но при этом давал понять, что его на одной ноге не обскачешь. Под стать ему была и представительница ЦРУ Бриджет Руни, уверенная в себе темноволосая женщина с острым как бритва умом.
      – Хочу, чтобы все поняли, как обстоит дело. Либо Хэнкок знает, что мы здесь, либо он просто по натуре невероятно осторожный тип, – заговорил Кох. – Парень ни с кем не общается, ни с кем не разговаривает. В Интернете его интересуют только порносайты и бейсбол. У него есть подружка по имени Корал Ли, которая живет неподалеку отсюда, в Кетчу-ме. Девушка восточного типа. Посмотреть есть на что. О Корки этого не скажешь. По нашим данным, он тратит на нее кучу денег. Только за этот год – около двухсот тысяч долларов. Путешествия, украшения, новенький "лексус" с откидным верхом.
      Кох оглядел собравшихся.
      – И это почти все. Если не считать, что он связан с Волком и получает за свои услуги очень хорошие деньги. В общем, в двенадцать ноль-ноль мы собираемся наведаться к нему в гости. Я так уста-ал, – пропел агент Кох, – я так уста-ал от ожидания.
      Агенты заулыбались, даже те, кто понятия не имел о такой древней группе, как "Кинкс". Кто-то похлопал меня по плечу, словно я имел отношение к решению, принятому, должно быть, в самом Вашингтоне.
      Группа, которой предстояло войти в дом Хэнкока, состояла главным образом из фэбээровцев, но входили в нее и цэрэушники под командой Руни. Вообще присутствие ЦРУ было отчасти знаком внимания и любезностью – как-никак между нашими ведомствами складывались новые отношения, – а отчасти объяснялось тем, что Хэнкок подозревался в соучастии в убийстве их директора, Томаса Уэйра. Впрочем, вряд ли Хэнкок интересовал их сильнее, чем меня. Мне был нужен Волк, и я знал, что рано или поздно найду его. По крайней мере именно в этом я себя убеждал.

      Команда наконец поступила. В назначенный час мы вторглись в дом Хэнкока. Повсюду замелькали форменные рубашки фэбээровцев и ветровки цэрэушников. Вполне допускаю, что мы спугнули пару оленей и с десяток зайцев, хотя все произошло без единого выстрела.
      Хэнкок лежал в постели со своей подружкой. Ему было шестьдесят четыре, ей – предположительно двадцать шесть. Восхитительные черные волосы, хорошая фигурка, множество колечек и браслетов – она спала голышом и лежала на спине. Хэнкок оказался приличным парнем – на нем была футболка, и спал он, свернувшись калачиком.
      Едва открыв глаза, отставной агент принялся орать на нас. Выглядело это смешно.
      – Какого черта? Убирайтесь, на хрен, из моего дома!
      Что он позабыл, так это изобразить удивление. Или, может, артист оказался никудышный. Так или иначе, у меня сложилось впечатление, что наш визит не стал для него сюрпризом. Почему? Потому что он засек наблюдение? Или его предупредили? А Волк? Знал ли он, что мы вышли на Хэнкока?
      В первые два часа допроса мы применили к Хэнкоку "сыворотку правды" доктора О'Коннелла. Результат получился далеко не тот, что с Джо Кэхиллом. Да, он заметно повеселел, но рта так и не открыл. Сидел и молчал. Не подтвердил даже то, что мы уже знали от его бывшего напарника.
      А тем временем два десятка агентов обыскивали дом, конюшню и прочесывали все шестьдесят акров прилегающей территории. В гараже стоял "астон-мартин" – Волк любил быстрые машины, – но ничего более или менее подозрительного не обнаружилось. Поиски продолжались целых три дня и вели их уже более сотни агентов, которые чуть ли не перещупали каждый квадратный дюйм ранчо. Все это время полдюжины экспертов по компьютерам – включая специалистов из "Интел" и "Ай-би-эм" – пытались взломать два имевшихся в доме компьютера. В конце концов они пришли к выводу, что на обоих установлена дополнительная сверхнадежная система защиты от проникновения.
      Мне ничего не оставалось, как только ждать, читая и перечитывая имевшиеся в доме газеты и журналы, включая пожелтевшие номера "Айдахо маунтин экспресс". Иногда я надолго уходил в лес, обдумывая возможные направления своей собственной будущей жизни. Не могу сказать, что такие прогулки доставляли большое удовольствие, но ведь свежий горный воздух полезен для легких, не так ли?
      Компьютерщики совершили-таки прорыв, однако то, что открылось, не вселяло надежд. Никаких упоминаний о Волке, никаких выходов на подозрительных лиц.
      На следующий день из нашего отделения в Остине прибыл настоящий хакер, которому удалось найти файл, скрытый в другом, зашифрованном, файле. В нем хранилась переписка с банком в Швейцарии. Точнее, с двумя банками в Цюрихе.
      И теперь мы уже не подозревали, а знали наверняка, что у Хэнкока много денег. Более шести миллионов. По меньшей мере. За долгое-долгое время это была первая хорошая новость.
      Итак, в Швейцарию. На день-два. Я вовсе не надеялся найти там Волка. Хотя, с другой стороны, всякое могло случиться. К тому же мне еще не приходилось бывать в Швейцарии. Дженни попросила привезти ей чемодан шоколада, и я пообещал, что привезу.
      Целый чемодан самого лучшего швейцарского шоколада, моя милая. Это меньшее из того, что я могу сделать для моей девочки, которая прожила без меня большую часть своих девяти лет.

      Будь я Волком, выбрал бы для жизни Цюрих – красивый, удивительно чистый город, стоящий на берегах Цюрихского озера, город с раскидистыми, распространяющими волшебный аромат деревьями, с широкими извилистыми пешеходными дорожками у самой воды и чистым горным воздухом, вдыхать который должно медленно и глубоко. Когда я попал туда, над городом собирались тучи. Фасады большинства зданий в Цюрихе исполнены в светлых тонах, песочном и белом, кое-где украшены швейцарскими флагами, которые в момент моего прибытия безжалостно трепал рвущийся с озера ветер.
      Проезжая на машине, я заметил проложенные тут и там трамвайные рельсы и нависающие над ними тяжелые линии проводов. Сила старины. Попавшиеся на глаза фибергласо-вые коровы, выполненные в натуральную величину и разрисованные альпийскими сценками, напомнили любимую игрушку малыша Алекса, Му.
      "Цюрихский банк" – строение в стиле шестидесятых, с фасадом из стекла и стали – расположен недалеко от озера. У входа меня поджидала Сэнди Гринберг. В сером костюме, с черной сумочкой на плече, она выглядела так, будто работала здесь, в банке, а не в Интерполе.
      – Уже бывал в Цюрихе? – спросила Сэнди, обнимая меня и целуя в обе щеки.
      – Никогда. А вот швейцарский нож у меня был. В детстве. Такой, знаешь, универсальный.
      – Алекс, мы обязательно должны здесь пообедать. Теперь идем. Нас ждут, а ждать в Цюрихе не любят. Особенно банкиры.
      Внутри все было так, как, наверное, и должно быть в швейцарском банке: повсюду деревянные панели, безукоризненная полировка, блеск и чистота, какая бывает, по-моему только в операционных. Нас провели в отделанное природным камнем помещение, где работали настоящие профессионалы. По крайней мере выглядели они серьезными, деловитыми, энергичными и даже общались шепотом. Некоторым сюрпризом для меня стало присутствие на стенах картин современных художников, однако потом я понял: искусство – такой же бренд банка, как чистота, деревянные панели и перешептывания.
      – Цюрих всегда привлекал интеллектуалов и художников-авангардистов, – заметила Сэнди. – Здесь зародилось движение дадаистов. Здесь жили Вагнер, Штраус, Юнг.
      – В Цюрихе Джеймс Джойс написал "Улисса", – вставил я и подмигнул.
      Сэнди рассмеялась:
      – Я и забыла, что ты – скрытый интеллектуал.
      Нас провели в кабинет президента банка, человека весьма серьезного с виду. Порядок в кабинете был идеальный. На столе лежал только один-единственный лист бумаги, все остальное убрано.
      Сэнди вручила господину Дельмару Помруа конверт:
      – Здесь подписанное судьей постановление. Номер счета 616479Q.
      – Для вас все должным образом подготовлено, – сообщил герр Помруа.
      И все. В сопровождении одного из служащих мы отправились в другую комнату, чтобы познакомиться со всеми операциями с данным счетом. Такая вот секретность и такая вот безопасность.
      "Для вас все должным образом подготовлено".

      Происходящее в банке отдаленно напоминало тщательно организованное полицейское расследование. На самом деле все было не так. Нас, то есть Сэнди, двух ее агентов и меня, отвели в маленькую, без окон комнатку, затаившуюся где-то в глубине подвала Цюрихского банка. Счет Корки Хэнкока, бывшего агента ЦРУ, определенно имел тенденцию к росту. С начальной суммы в двести тысяч долларов США он вырос до шести с небольшим миллионов. Вот так-то.
      Последние, самые большие вклады, равные в сумме трем с половиной миллионам, поступили в текущем году.
      Деньги пришли со счета некоего Ю. Жихомирова. На то, чтобы проследить все операции, нам потребовалось около двух часов. Мы изучили более сотни страниц, записи в которых начинались с 1991 года. Того самого года, когда Волка вывезли из России. Совпадение? Нет, в совпадения я больше не верил.
      Куда же уходили деньги со счета Жихомирова? Платежи компании, сдающей в частную аренду самолеты; оплата регулярных перелетов рейсами "Бритиш эйруэйз" и "Эр Франс"; отели: "Кларидж" и "Бель-Эйр" в Лос-Анджелесе, "Шерри Недерлэнд" в Нью-Йорке, "Четыре сезона" в Чикаго и на Мауи. Телеграфные переводы в Америку, Южную Африку, Австралию, Париж, Тель-Авив.
      След Волка?
      Особенно меня заинтересовал один пункт – покупка четырех дорогих спортивных автомобилей во Франции. Все они были приобретены через автосалон в Ницце, "Ривьера моторс". "Лотос", "ягуар" и два "астон-мартина".
      – Волк, как нам известно, большой любитель спортивных машин, – сказал я Сэнди. – Может, эти автомобили куплены неспроста. Может, мы подошли к нему ближе, чем предполагаем. Как думаешь?
      Она согласно кивнула:
      – Да. Пожалуй, стоит заглянуть в этот "Ривьера моторе" в Ницце. Ницца – милый городок. Но сначала, Алекс, ленч в Цюрихе. Я тебе обещала.
      – По-моему, ты вытащила обещание из меня. После моей неудачной шутки насчет швейцарского армейского ножа.
      Перекусить надо было в любом случае, так что предложение пришлось кстати. Сэнди сделала выбор в пользу "Фельтлинер келлер", одного из ее любимых ресторанов – она думала, что мне там понравится.
      По пути Сэнди объяснила, что "Фельтлинер келлер" – одно из старейших заведений, существует с 1551 года, а это немалый срок для любого бизнеса. На полтора часа мы совершенно забыли о том, зачем сюда приехали. Нам подали ячменный суп, zuppe engadinese, запеканку, veltliner topf, и очень хорошее вино. Все прочее соответствовало: хрустящие белые скатерти и салфетки, розы в серебряных вазах, хрустальные солонки и перечницы.
      – Признаю, это одна из самых блестящих твоих идей, – сказал я, когда мы закончили. – Приятно иногда отвлечься.
      – Просто ленч, Алекс. Тебе обязательно надо попробовать еще раз. Приезжай в Европу со своей подругой, Джамиллой. Тебе это нужно. Ты слишком много работаешь.
      – Заметно?
      – Вообще-то нет. Ты, как всегда, хорошо выглядишь. Лучше, чем Дензел Вашингтон, по крайней мере в последних фильмах. Уж и не знаю, как тебе удается. Но я вижу и другое – у тебя внутри растет напряжение. Так что поешь, расслабься, а потом поедем в Ниццу и проверим тот салон. Считай, что у нас небольшой отпуск. Может, мы даже поймаем убийцу. Допивай вино, Алекс.
      – Ты права. Только мне еще нужно купить шоколада для Дженни. Целый чемодан. Я обещал.
      – А Волка ты не обещал поймать? – спросила Сэнди.
      – Да, и это тоже.

      Следующая остановка – роскошный автомобильный салон в Ницце. Я как будто оказался в одном из фильмов Альфреда Хичкока.
      Владелец "Ривьера моторс", знаток и ценитель эксклюзивных марок, тоже оказался любителем драмы, по крайней мере в смысле дизайна. Для достижения требуемого эффекта в демонстрационном зале был выставлен длинный ряд отливающих черным машин, отчетливо просматривающихся с другой стороны улицы через громадные эркеры. Эффект усиливался благодаря контрасту между черными кузовами автомобилей и безукоризненно белым полом.
      – Ну, что ты об этом думаешь? – спросила Сэнди, выбираясь из взятого напрокат "пежо", который мы припарковали напротив салона.
      – Думаю, мне нужна новая машина, – ответил я. – И еще я знаю, что Волку нравятся спортивные автомобили.
      Мы вошли и остановились у столика, за которым сидела элегантная особа с красивым загаром и осветленными, стянутыми в пучок волосами. Нас с Сэнди она рассматривала настолько откровенно, что ее мысли мог бы прочитать даже ребенок.
      – Мы хотели бы поговорить с мсье Гарнье, – на французском обратилась к женщине Сэнди.
      – Вам было назначено, мадам?
      – Вообще-то да. Позвольте представиться, Интерпол и ФБР. Мы здесь по важному делу.
      Пока мы ждали, я оглядывал салон. Дорогущие машины были расставлены "елочкой" и разделены деревцами в громадных горшках. В примыкающей к демонстрационному залу мастерской работали одетые в форменные зеленые комбинезоны и вооруженные неестественно чистыми инструментами механики.
      Управляющий появился минуты через две. На нем был модный серый костюм, не слишком бросающийся в глаза, но явно дорогой и совершенно уместный.
      – Вас интересуют два "астон-мартина", "ягуар" и "лотос"? – спросил он.
      – Вроде того, мсье, – сказала Сэнди. – Давайте пройдем в ваш кабинет. Не хотелось бы, чтобы наша беседа помешала вашему бизнесу.
      Управляющий улыбнулся:
      – О, мадам, поверьте, наш бизнес прочно стоит на ногах.
      – Посмотрим, – сказал по-французски я. – Или, скажем так: давайте попробуем сохранить его в таком виде. Мы расследуем убийство.

      Управляющий моментально сменил тон и стал вдруг чрезвычайно любезным и внимательным. Четыре вышеуказанных автомобиля были приобретены неким мсье Альонби, владельцем дома на прекрасном полуострове Кап-Ферра, к востоку от Ниццы.
      – Это в сторону от Басс-Корниш, главной прибрежной дороги в Монако, – уверил нас мсье Гарнье. – Особняк Альонби невозможно пропустить.
      – "Поймать вора", – сказала Сэнди, когда мы спустя два часа катили по направлению к Кап-Ферра. Время мы потеряли из-за того, что вызывали подкрепление. – Знаешь, самые памятные сцены в фильмах Хичкока снимались как раз здесь. – Она указала на вьющуюся между скалами параллельную дорогу, проходившую на сотню ярдов выше нашей. Представив себя едущим по ней, я лишь покачал головой – слишком высоко, слишком опасно.
      – Да, только мы ловим безжалостного убийцу, человека, не знающего, что такое совесть, а не остроумного и обаятельного вора-домушника, каким был в фильме Кэри Грант.
      – Верно, Алекс. Ты, пожалуйста, не позволяй мне отвлекаться, хорошо?
      Сэнди подмигнула, но я-то знал, что она всегда внимательна и сосредоточенна. Именно потому у нас никогда не возникало проблем.
      Поместье Альонби находилось на западной стороне Кап-Ферра, в местечке Вильфранш-сюр-Мер. Едва мы выехали на автостраду Д-125, больше известную под названием бульвар Серкуляр, как за высокими бетонными и каменными стенами замелькали виллы и сады. Следовавшие за нами пара фургонов и три или четыре легковушки тоже сбросили скорость. Поглазеть было на что: здесь из-за ворот выкатил сияющий синий "роллс-ройс" с откидным верхом, за рулем которого восседала блондинка в солнцезащитных очках и с платком на шее; там на террасе "Гранд-Отель-дю-Кап-Ферра" загорали туристы; рядом около пляжа блестел под солнцем вырубленный прямо в скале бассейн.
      – Думаешь, зря тратим время? – спросила Сэнди.
      – Не знаю. В любом случае ничего другого у нас нет. Будем клевать по зернышку. Впрочем, у меня нет предчувствия, что это пустая затея. Что-то должно быть. Думаю, мсье Альонби как-то связан с Волком.
      Мы увидели то, что искали, и Сэнди проехала мимо.
      – Ты понял? А если Альонби и есть Волк? Почему бы и нет?
      – Да, того, кто здесь живет, бедняком не назовешь. Некоторым, похоже, всегда всего мало.
      – С миллиардом в кармане, Алекс, этот особнячок показался бы тебе довольно скромным. И дело не в одном доме, а в том, что их много. И не только здесь. Ривьера, Лондон, Париж, Аспен.
      – Ну, тебе виднее. Я как-то пока еще не находил в кармане миллиард. И виллы на Ривьере у меня нет.
      Предметом нашего разговора был особняк в средиземноморском стиле, с белой отделкой на общем кремово-желтом фоне, сверкающими балюстрадами и портиками и закрытыми – наверное, из-за солнца – ставнями. Или, может, те, кто там живет, не хотят, чтобы их видели? Четыре этажа, тридцать с лишним комнат – почти Версаль.
      Пока мы хотели немногого – только заглянуть. Операция была разработана заранее с участием местной полиции. Нам предстояло остановиться в небольшом отеле на побережье, а для наблюдения за владениями Альонби использовать соседнюю, примыкающую к ним с южной стороны виллу, хозяева которой находились в отъезде. Мы должны были явиться туда на следующее утро под видом садовников.
      Выслушав детально расписанный и подробно изложенный план, мы с Сэнди переглянулись и одновременно покачали головами.
      Ну уж нет.
      – Мы проникнем туда сегодня, – твердо сказал я. – С вашей помощью или без таковой.

      Решение действовать незамедлительно было с энтузиазмом поддержано Интерполом и властями в Париже, которые поддерживали тесные контакты с Вашингтоном и желали схватить Волка сильнее всех в мире. Все согласования прошли на удивление быстро, в течение второй половины дня. Нам с Сэнди разрешили принять участие в предстоящей операции.
      План разрабатывался на основе предположения, что Волк находится на вилле. Семь групп снайперов, по два человека в каждой, размещались со всех сторон поместья, поделенного на четыре зоны: белая (север), красная (восток), черная (юг) и зеленая (запад). Прикрывались все двери и окна. Каждый снайпер получал конкретную цель или цели. Именно снайперы должны были находиться к особняку ближе всего. Наши глаза и уши.
      Пока они не обнаружили никаких признаков того, что нас заметили.
      В то время как снайперы выдвигались на позиции, остальные – Интерпол, ФБР, французские полиция и военные – готовились к штурму: надевали черные защитные костюмы "Номекс", облачались в бронежилеты, вооружались пистолетами и автоматами "МР-5". Неподалеку ждали сигнала три вертолета, в задачу которых входило обеспечение воздушного прикрытия. Мы были готовы, но решающее слово оставалось за политиками, так что случиться могло всякое.
      Мы с Сэнди лежали на земле примерно в ста ярдах от главного здания. Как всегда в подобных ситуациях, нервы были натянуты до предела. По крайней мере у меня. Вполне возможно, что Волк на вилле. Вполне возможно, что Альонби и есть Волк.
      Кое-где в доме еще горел свет, однако после полуночи движение за окнами прекратилось. Особняк охранялся довольно скромно – мы заметили всего лишь двух секьюрити.
      – Что-то уж очень тихо, – прошептала Сэнди. – Не нравится мне это. И охрана какая-то несолидная.
      – А время идет. Скоро два.
      – Тебя не удивляет, что нам дали "добро"?
      Я улыбнулся:
      – Уже дали? Что-то не заметил. Нет, не удивляет. Не забывай, французам не терпится заполучить Волка. У них к нему особый счет.
      И вот сигнал! Вперед! Мы с Сэнди входили в состав штурмовой группы, которая устремилась к дому через сорок пять секунд после первой волны. Бегом! К задней двери.
      Мы ворвались в кухню. Кто-то включил свет. На полу со скованными за спиной руками лежал охранник. Повсюду вокруг – полированный мрамор, в середине комнаты – четыре плиты. На столе – большая стеклянная чаша, в которой плавали похожие на черные носы штуковины.
      Присмотревшись, я усмехнулся про себя и покачал головой – фиги.
      Мы выбежали в длинный коридор. Пока еще в доме не прозвучало ни единого выстрела. Хотя шума хватало.
      Гостиная. Огромная, вполне подходящая для проведения дипломатических приемов. Над головой хрустальные люстры. Под ногами мраморный пол. На стенах с полдюжины больших темных картин французских и голландских мастеров.
      И никакого Волка.
      – Интересно, здесь развлекаются или подписывают договоры? Алекс, почему никто не отстреливается? Где сопротивление? Что происходит?
      Мы взбежали по винтовой лестнице и увидели французских солдат, выводящих из спален мужчин и женщин. Большинство даже не успели одеться, несколько человек были совершенно голые.
      Никто из них не походил на Волка, хотя, с другой стороны, откуда мне знать, как он выглядит? И знает ли это вообще кто-нибудь?
      Допрос начался тут же, на месте, прямо в коридоре.
      Где Волк? Где Альонби?
      Дом обыскали во второй раз. Потом в третий.
      "Марселя Альонби нет в доме" – так заявили нам несколько гостей. Хозяин виллы отправился по делам в Нью-Йорк. В особняке, однако, находилась одна из его дочерей. Именно она устроила накануне вечеринку, и эти люди были ее гостями, хотя некоторые выглядели по меньшей мере вдвое старше хозяйки. Девушка утверждала, что ее отец – почтенный человек, уважаемый банкир и уж никак не преступник, а тем более не Волк.
      Значит, Альонби – банкир Волка? И что это нам дает?
      Как ни неприятно, но следовало признать – Волк снова взял верх.

      Мы еще раз обыскали весь дом, а потом, несмотря на протесты и угрозы дочери владельца, принялись разбирать его на кусочки.
      Чего там только не было! Антиквариат, предметы искусства. Сэнди даже предположила, что Альонби поставил целью превзойти находящийся поблизости особняк "Ла Фиорентина", признанный самым красивым домом в мире. Банкир определенно отличался изысканным вкусом и мог позволить себе не считаться с затратами. Мебель в стиле Людовика XVI, золоченые канделябры, турецкие ковры, китайские ширмы и панели, гобелены, классические и современные картины почти на всех стенах. Шедевры Фрагонара, Гойи, Питера Брейгеля.
      И все это на деньги Волка? А почему бы и нет? В его распоряжении четыре миллиарда долларов.
      Задержанных собрали в бильярдной комнате, где стояли три бильярдных стола и несколько шикарных диванов. Знал ли кто-то из этих людей Волка? Я в этом сомневался.
      – Кто-нибудь желает сделать заявление? – обратился к ним комиссар французской полиции.
      Никто не пожелал. На наши вопросы не отвечали. Либо ничего не знали, либо им приказали молчать.
      – Хорошо, давайте разделим задержанных на группы. Будем допрашивать каждого по отдельности. Кто-нибудь заговорит, – предложил комиссар.
      Так как меня не попросили принять участие в допросах, я вышел из дома и медленно направился к воде. Неужели нас в очередной раз направили по ложному пути? Волк с самого начала разрабатывал стратегию игры, предусматривавшую самые различные варианты. Вполне вероятно, что он не отказался от своих методов и сейчас.
      У края воды, примерно в сотне ярдов от особняка, я заметил длинный деревянный навес. Но что это? Вместо лодок там стояло около тридцати дорогих спортивных автомобилей и роскошных седанов. Может, что-то обнаружится там? Какое-то свидетельство того, что здесь бывал Волк. Или это всего лишь еще одна приманка?
      Я подошел ближе и остановился между водой и навесом, когда у меня за спиной разверзся ад.

      Он не знал ничего, кроме своей роли в этой операции. Важно было одно: поместье Вильфранш-сюр-Мер подверглось нападению, и через час все находящиеся там люди, включая его друзей и девушку, с которой он спал, модель из Гамбурга, должны умереть.
      Французские военные и полиция захватили особняк. Пора браться за работу. Бари Нэффис понятия не имел, почему должны погибнуть люди, однако вопросами и сомнениями себя не утруждал.
      Похоже, Волк знал все наперед. Вот уж у кого глаза на затылке. Глаза и уши. Жуткий мерзавец, что и говорить.
      Зато деньги он заплатил хорошие. Авансом.
      Радиосигнал из захваченного полицией дома поступил полчаса назад, когда Бари крепко спал в своем гостиничном номере.
      Он спрыгнул с кровати, торопливо оделся и поспешил на указанную позицию к северу от поместья, стараясь не думать о друзьях и любовнице. Может быть, ей еще удастся как-нибудь спастись. Может быть...
      Впрочем, если и не удастся, невелика потеря; Нэффис не собирался перечить Волку из-за какой-то девчонки. Он пробежал через густые кусты, пробрался между деревьев. С собой у него был переносной зенитный комплекс. Страшное оружие. Пусковая установка длиной пять футов весила чуть больше тридцати пяти фунтов, была отлично сбалансирована и снабжена пистолетного типа рукояткой и опорой. Стреляла она ракетами "Стингер". Кроме Нэффиса, в лесу находились еще два человека, каждый из которых имел свое конкретное задание.
      Три профессиональных киллера готовились вступить в дело, испытывая, возможно, одинаково тяжелые чувства.
      Засада для полиции.
      Жуткая, смертельная ловушка для находящихся в доме.
      Покончить со всеми. Какая бойня!
      Выйдя на огневую позицию примерно в полутора тысячах футов от особняка, Бари положил трубу на плечо, взялся за рукоятку и прицелился. Все просто, как будто стреляешь из обычной винтовки или гранатомета.
      Цель попала в видоискатель. Промахнуться практически невозможно. Оставалось ждать последней команды.
      Боже, ну и задание. Нет, оно определенно ему не по вкусу. Перед глазами снова и снова вставала симпатичная девчонка из Гамбурга. Ее звали Джери. Такая милая, с таким чудесным телом. Бари ждал, все еще надеясь, что сигнал не поступит. Пусть бы Джери жила. Пусть бы жили все остальные.
      Но сигнал пришел. Не голосовой. Электронный. Безликий. Просто свист в наушниках.
      Два коротких, один длинный.
      Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Потом нехотя спустил курок.
      Отдачу Бари почти не ощутил – легкий толчок, не больше того.
      Ракета помчалась к цели, оставляя за собой густой дымный след отработанного топлива. Бари провожал ее взглядом. Когда "Стингер" достиг скорости 1500 миль в час, до него долетел низкий рокочущий гул.
      Берегись, Джери.
      Ракета ударила в боковую стену. Почти идеальное попадание.
      А Бари уже заряжал вторую.

      Сначала громкий свистящий звук, потом взрыв. За ним другой, третий. Я оглянулся – повсюду воцарились хаос и смерть.
      Полицейские и солдаты разбегались во все стороны, пытаясь укрыться от огня и разлетающихся осколков. Первая ракета ударила в северную боковую стену под самой крышей, разметав черепицу. В воздух взлетели кирпичи каминной трубы, куски дерева. Вторая и третья ракеты тоже попали в особняк, только с других сторон.
      Я бросился к зданию, но тут же остановился. Еще один сюрприз! Из-под навеса с ревом, разбрасывая гальку, вырвался и устремился к дороге темно-синий "мерседес". Я подбежал к стоящему в сторонке полицейскому седану, прыгнул на сиденье, повернул ключ и пустился в погоню.
      Времени на то, чтобы предупредить кого-то, даже Сэнди, не было. Меня интересовало только одно: сможет ли полицейский автомобиль соперничать с "мерседесом", на котором стоит форсированный двигатель. Шансов было немного. Возможно, вообще никаких.
      Выскочив из Кап-Ферра, я выжал газ и уже не отпускал педаль до Басс-Корниш. Дорога все время петляла, и несколько раз мне лишь чудом удавалось вывернуть руль, спасая себя и других от неминуемого столкновения. И все же я не отпустил "мерседес", не дал ему оторваться.
      Кто, черт возьми, сидит в машине? Кого я преследую? Почему он бежит?
      Неужели там Волк?
      Мы мчались в сторону Монако. Впереди появились огни, и через мгновение я различил силуэт тяжелого грузовика, идущего нам навстречу. Внезапно "мерседес" ушел в сторону, обогнул грузовик и повернул на запад.
      Мимо проносились казавшиеся бесконечными рекламные столбы и огни придорожных ресторанов. Я проскочил поворот, и на мгновение передо мной предстал во всей своей непревзойденной красоте залив Вильфранш-сюр-Мер с застывшей над ним в темном небе большой полной луной. Над заливом, заполненным яхтами и парусными лодками и напоминающим ванну Богатенького Ричи, поднимался город. "Мерседес" нырнул вниз – дорога уходила к подножию холма. Скорость его на отдельных участках доходила до ста миль в час. Я вспомнил, что мощность двигателя "бенца" приближается к пятистам лошадиным силам.
      Начинался старый порт Ниццы, и расстояние между нами постепенно сокращалось. Удивительно, но по узким улочкам еще гуляли люди, а у ночных клубов и баров собирались целые толпы.
      "Мерседес" едва не врезался в группу подвыпивших парней, вываливших из заведения под названием "Этуаль-Филант".
      Я последовал за ним, отчаянно сигналя, заставляя гуляк отпрыгивать в стороны, слыша посылаемые вслед проклятия и угрозы.
      "Мерседес" свернул вправо, на шоссе Н-7, Муайен-Корниш.
      Я старался не отставать, хотя и понимал, что на широкой автостраде с менее плотным движением удержаться на хвосте не смогу. На хвосте у кого? Кто там, в синем "мерседесе"?
      Дорога, по-прежнему петляя, круто уходила вверх. Мы снова мчались в сторону Монако, дистанция уже начала увеличиваться. Через пару километров я понял, что проигрываю. От красоты открывавшегося сверху вида на Кап-Ферра и Бойо захватывало дух, и я – даже на этой сумасшедшей скорости – невольно залюбовался им.
      Мой полицейский седан выдал сотню миль, но сможет ли он долго протянуть на такой скорости?
      Впереди показался туннель, меня обступила почти полная тьма, но уже в следующее мгновение впереди предстала удивительная картина – крохотная средневековая деревушка прилепившаяся к вершине холма.
      "Осторожно!" – гласил дорожный знак.
      Сразу за деревней дорога сделалась еще опаснее, полотно словно приклеили к склону скалы. Внизу лежало море, менявшее свой цвет с лазоревого на опаловый и с опалового на серебристо-серый.
      В воздухе ощущался запах апельсинов и лимонов. Мои чувства обострились. Страх способен на такое.
      Однако "мерседес" уходил, и я сделал то единственное, что еще мог сделать. Вместо того чтобы сбросить скорость перед очередным поворотом, я добавил газу.

      Я нагонял "мерседес" и не убирал ногу с педали, вдавив ее в пол.
      "Что ты делаешь? Это же самоубийство".
      Внезапно "мерседес" занесло. Он выскочил на встречную полосу и ударился о скалу. Удар получился скользящий, но на такой скорости его оказалось достаточно, чтобы машина потеряла управление. Она вильнула в сторону, пересекла обе полосы и взмыла в воздух.
      Синий "мерседес" летел, точнее, падал в море.
      Я резко затормозил у края дороги и выскочил из седана. "Мерседес" дважды ударился о скалу, перевернулся и покатился вниз. Я провожал его взглядом, но сам спуститься вслед за ним не мог.
      Разбитая машина лежала внизу. Никакого движения я не заметил. Человек, сидевший за рулем, судя по всему, погиб. Но кто был этот человек?
      Я вернулся к своему седану, но только через десять минут сумел добраться до нижней трассы, туда, где покоились обломки. К месту происшествия уже прибыли французская полиция, "скорая помощь" и с десяток неизвестно откуда взявшихся зевак.
      Тело еще не достали. Медики пытались что-то делать, но в их движениях ощущалось отчаяние. Двое разговаривали с водителем. Один из санитаров повернулся и крикнул:
      – Он еще жив! Здесь один мужчина! Еще жив!
      Я побежал к искореженной груде металла. Кто там? Смогу ли поговорить с ним? Удивительно, что он еще жив после такого жуткого падения. Поговаривали, что Волк – сильный парень. Но не настолько же.
      Полицейские расступились, увидев мое удостоверение. Я подошел ближе.
      И увидел...
      Я знал того, кто лежал в машине. Знал, но не мог поверить своим глазам.
      Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Мысли спутались в клубок. От перевернутого "мерседеса" поднимался дымок. Я опустился на колени и подался вперед.
      – Это Алекс.
      Водитель посмотрел на меня и попытался сфокусировать зрение. Тело его было смято, уцелела только верхняя часть туловища и голова. Страшно смотреть.
      И все же Мартин Лодж жил. Не сдавался. Цеплялся за жизнь из последних сил. Губы его шевельнулись. Он хотел что-то сказать. Я наклонился ниже.
      – Это Алекс, – повторил я и повернул голову, чтобы лучше слышать шепот умирающего.
      Мне нужно было знать, кто такой Волк. У меня было много вопросов.
      – Все впустую, – прохрипел он. – Охота не удалась. Я не Волк. Я даже не видел его...
      И он умер, оставив и меня, и всех остальных без ответа.

      Семью Лоджа переправили в надежное место и взяли под охрану. Мы все понимали, что и его жена, и дети могут в любой момент стать мишенью для Волка. Он способен убить их ради собственной безопасности или просто так, из желания кого-то убить. Знают ли они что-то?
      Уже на следующее утро я вылетел в Лондон и встретился в Скотланд-Ярде с непосредственным начальником Лоджа, человеком по имени Джон Мортенсон. Прежде всего он рассказал о том, что никто из уцелевших после ракетного обстрела особняка Альонби в Кап-Ферра ничего не знает ни о Волке, ни о том, кем был на самом деле Мартин Лодж.
      – Есть и кое-что новенькое.
      Я откинулся на спинку кожаного кресла и посмотрел в окно на Букингемский дворец.
      – Сейчас, Джон, меня уже ничто не удивит. Расскажите, что происходит. Это ведь как-то касается семьи Лоджа?
      Мортенсон кивнул, вздохнул и заговорил:
      – Начинается история с Клары Лодж. Точнее, Клары Черноховской. Оказывается, Мартин был в составе группы, которая вывезла из России перешедшего на нашу сторону Эдуарда Морозова. Случилось это в девяносто третьем. Мартин работал тогда с американским ЦРУ: с Кэхиллом, Хэнкоком и Томасом Уэйром. Впоследствии выяснилось, что никакого Эдуарда Морозова на самом деле не было, а из России вытащили неустановленного офицера КГБ, имя которого нам неизвестно и по сию пору. Полагаем, что речь идет о Волке.
      – Вы начали с жены Мартина, Клары. Почему?
      – Во-первых, она не чешка. Она бежала из России с человеком, назвавшимся Морозовым. Работала помощником шефа КГБ, была нашим главным источником в Москве. Во время побега они с Лоджем сблизились, и Клару перевезли в Англию. Мартин выправил ей новые документы, уничтожил все старые записи. Потом женился на ней. Ну как?
      – И она знает, кто такой Волк? Знает, как он выглядит? Вы это хотите сказать?
      – Не совсем. Нам не известно, что знает Клара. Она не желает с нами разговаривать. Но может быть, поговорит с вами.
      Я покачал головой.
      – Почему со мной? Мы встречались с ней всего один раз.
      Мортенсон пожал плечами и невесело усмехнулся:
      – Она говорит, что ее муж доверял вам. Представляете? Понимаете, что это значит? Я не понимаю. Почему она готова довериться вам, если видела вас один-единственный раз в жизни?
      Я промолчал. Потому что не знал ответа.

      Семья Мартина Лоджа жила в небольшом городке Шептон-Маллет, примерно в ста двадцати милях к западу от Лондона. Леса, долины и луга – идеальное место, чтобы спрятаться. Хотя бы на время.
      Лоджей поселили в большом сельском доме на выезде из города. Вокруг расстилалась равнина, и любой гость виден как на ладони. Разумеется, Лоджей надежно охраняли.
      Я приехал к ним около шести часов вечера. В комнатах, обставленных дорогой мебелью, было чисто и уютно, но обедали мы в тесном подземном бункере.
      Глядя на Клару, я постоянно задавал себе вопрос: нравится ли ей, как здесь кормят. Вряд ли. По крайней мере мне не понравилось – в самолете и то еда вкуснее.
      – Вижу, michana vejce в нашем сегодняшнем меню нет, – попытался пошутить я, когда обед подошел к концу.
      – Вы еще помните наш завтрак в Баттерси? Даже произношение не забыли. Это хорошо, Алекс. Вы очень наблюдательны. Мартин считал вас отличным полицейским.
      Детей – Хану, Даниэлу и Йожефа – отправили наверх делать уроки. Клара осталась со мной и закурила. Затянувшись, она медленно выпустила струйку дыма.
      – Домашнее задание? Здесь? – удивился я.
      – Дети должны привыкать к дисциплине, к тому же привычка – хорошая опора в тяжелый период. По крайней мере я так считаю. Итак, вы были с Мартином, когда он умер? Что он говорил? Пожалуйста, расскажите.
      Я задумался. Что хочет услышать Клара?
      – Сказал, что он не Волк. Это так?
      – А что еще? Что еще он вам сказал?
      Придумать что-нибудь? Солгать? Добавить какую-нибудь приятную ей деталь? Нет. Я не стал ничего сочинять. Не стал лгать. Не хотел обманывать ее. Или, может быть, не смог.
      – Нет, Клара. Больше ничего. У него не было времени. Всего лишь несколько секунд. Мартин недолго мучился. Мне кажется, ему даже не было больно. Такое случается при шоке.
      Она кивнула.
      – Мартин считал, что я могу доверять вам. Он даже назвал это вашей слабостью. И он терпеть не мог сантиментов. Он не изменил бы себе и перед смертью.
      Я посмотрел в ее глубокие, карие, удивительно живые глаза.
      – И как вы к этому относились?
      Она рассмеялась:
      – За это я его и полюбила.
      В ту ночь мы говорили о многом. Точнее, вели переговоры. Еще точнее, я выслушивал ее требования.
      – Я хочу, чтобы мне и детям обеспечили безопасный выезд из Англии. Новые документы. Деньги, разумеется. Позже я сообщу, где мы хотим жить. Не сейчас. Потом.
      – Прага? – в шутку предложил я.
      Шутка не удалась.
      – Нет, определенно не Прага. И конечно, не Россия. Если уж на то пошло, то и не Америка. Я назову место позднее, когда настанет время. Но прежде давайте определим, что я должна дать вам в обмен на безопасный выезд из Англии. Понимаю, вам нужны гарантии.
      – О, это легко. Вы должны дать нам многое, – сказал я. – Вы должны отдать нам Волка. Но можете ли вы это сделать, Клара? Кто он? Где он? Что рассказывал вам Мартин?
      Наконец-то и она улыбнулась:
      – Муж рассказывал мне все. Мартин обожал меня.

      В аэропорт Тетерборо в северной части Нью-Джерси Волк прилетел на собственном самолете. Его уже ждал черный "рейнджровер". Дальше путь лежал в Нью-Йорк, город, который не вызывал у Волка ничего, кроме презрения. Времени на дорогу из Тетерборо до Манхэттена ушло больше, чем на перелет из Нью-Хэмпшира.
      Частный медицинский кабинет располагался в скромном доме на Шестьдесят третьей улице. Волк оставил "рейнджровер" на стоянке и поспешил пройти в дом.
      Было начало десятого утра. Он не стал утруждать себя лишними хлопотами и проверять, есть "хвост" или нет. Волк считал, что слежки быть не должно, но если наблюдение все же ведется, то поделать он ничего уже не мог. Впрочем, нынешним утром он чувствовал себя в безопасности. Как всегда, у Волка был план, предусматривавший самые разные варианты развития событий.
      Дежурная медсестра клиники пластической хирургии выполняла по совместительству и обязанности регистратора. Она да еще найденный по объявлению хирург были единственными, кто знал о предстоящей операции. Волк настоял также на том, чтобы клиника в этот день была закрыта для других пациентов.
      – Пожалуйста, ознакомьтесь с документами и распишитесь, – с вымученной улыбкой предложила медсестра. Вряд ли она знала, с кем имеет дело, однако, несомненно, и особая секретность, и выплаченная авансом более чем крупная сумма наводили ее на вполне определенные мысли.
      – Спасибо, но подписывать я ничего не буду, – проговорил пациент и, пройдя мимо, отправился на поиски доктора Ливайн.
      Он нашел ее в небольшой операционной, где было очень светло и очень холодно.
      – У вас здесь как в Сибири. Я знаю, потому что провел там одну зиму в лагере.
      Женщина повернулась. Довольно симпатичная, стройная, с хорошо сохранившейся фигурой; лет сорок с небольшим, решил он. Ее можно было бы трахнуть прямо здесь, в операционной, но... не хотелось. Может быть, потом.
      – Я готов. – Волк пожал женщине руку. – Времени у меня немного, так что в нашем распоряжении несколько часов. Давайте приступим. Сейчас.
      – Это невозможно, – попыталась протестовать доктор Ливайн.
      Волк поднял руку, призывая к молчанию, и со стороны могло показаться, что он готов ударить ее. Женщина вздрогнула и сжалась.
      – Мне не понадобится общая анестезия. Повторяю, я готов. И вы тоже.
      – Сэр, вы не понимаете, о чем говорите. Процедуры, о которых мы договорились, включают подтяжку лица, шеи и лба. Липосакцию. Вживление имплантатов. Изменение формы носа. Боль будет невыносимой. Уверяю вас.
      – Ошибаетесь. Вынести можно все. Мне довелось испытывать куда более сильную боль, – сказал Волк. – Все, что я вам разрешаю, – это вести мониторинг жизненно важных показателей. И давайте прекратим ненужную дискуссию об анестезии. Приготовьте меня к операции. Иначе...
      – Иначе что? – вспыхнула доктор Ливайн, резко повернувшись.
      – Пока просто иначе, – ответил Волк. – А вы уж понимайте как хотите. Диапазон возможностей очень широк, не так ли? В нем может найтись, например, место для такой боли, которую даже я не смогу вынести. А вы сможете, доктор Ливайн? Смогут ли вынести такую боль ваши дети, Мартин и Эми? Или муж, Джералд? Давайте же начнем. У меня плотный график, я не могу опаздывать.
      Всегда график.
      И боль.

      Он ни разу не вскрикнул, не издал ни звука за время всех ужасных процедур, чем совершенно поразил обеих женщин. Они так и не поняли, что происходит. Пациент как будто ничего не чувствовал. Как часто бывает с мужчинами, он потерял много крови, а на лице проступили багровые пятна. Боль была невыносимой, особенно в ходе полуторачасовой ринопластики, при изменении формы носа, когда врач удаляла значительные куски кости и хрящевой ткани, не прибегая даже к местной анестезии.
      По завершении последней процедуры – ею как раз и была ринопластика – пациент поднялся, хотя доктор Ливайн приказала ему оставаться в кресле.
      – Неплохо, – прохрипел он, осторожно ворочая затекшей шеей. – Бывало намного хуже.
      – Не сморкайтесь. По меньшей мере в течение ближайшей недели, – строго сказала женщина, безуспешно стараясь сохранить остатки достоинства и с отчаянием сознавая, что ситуация давно вышла из-под ее контроля.
      Волк опустил руку в карман, достал носовой платок, потом, словно передумав, положил его в карман.
      – Шутка, – сказал он и нахмурился. – У вас есть чувство юмора, доктор?
      – И вам нельзя садиться за руль, – продолжала она. – Ни в коем случае. Я запрещаю. Ради безопасности других...
      – Ну что вы, конечно, нет. Как вы могли подумать, что я способен подвергать опасности жизни других людей. Лучше уж оставлю машину здесь, на улице, чтобы ее увел какой-нибудь воришка. А теперь позвольте сходить за деньгами. Находиться здесь, с вами, слишком утомительно.
      И только тогда, сделав шаг к кейсу, русский слегка пошатнулся и одновременно в первый раз увидел в зеркале свое отражение, свое распухшее, в синяках перевязанное лицо.
      – Вы хорошо потрудились, – сказал он и рассмеялся.
      Волк открыл кейс, вынул "беретту" с навинченным на ствол глушителем и дважды выстрелил в лицо медсестре. Потом повернулся к доктору Ливайн, той, которая причинила ему так много боли.
      – Что еще я должен или не должен делать? – вежливо спросил он. – Какой еще совет вы хотите мне дать?
      – У меня дети. Пожалуйста, не убивайте меня, – едва не плача, умоляюще произнесла она. – Вы же знаете, у меня дети...
      – Им будет лучше без тебя, сука. Держу пари, они со мной согласились бы.
      Волк выстрелил ей в сердце. Зря, подумал он, вспоминая, каким пыткам она его подвергла. К тому же доктор Ливайн пришлась ему не по вкусу – совершенно не понимала шуток.
      Он вышел из клиники и направился к "рейнджроверу". Теперь уже никто не знает, как он выглядит. Ни один человек на свете.

      – Вот он... должно быть.
      – Смеется! Что тут смешного? Ты только посмотри на него! Невероятно. Видишь?
      – Боже, ну и видок. Как будто скальп сняли, – проворчал Нед Махони, разглядывая только что покинувшего здание из бурого песчаника человека в сером костюме и с забинтованным лицом. – Смахивает на упыря. Ну и пугало.
      – Не стоит его недооценивать, – напомнил я Неду. – И не забывай, что он и есть упырь.
      Мы следили за Волком – по крайней мере за тем, кого считали Волком, – начиная с того момента, когда он вышел из клиники пластической хирургии. Мы примчались на место всего за шестьдесят секунд до того, как русский покинул здание. Едва не упустили.
      – Не беспокойся, Алекс, я его не недооцениваю. Потому-то у нас здесь полдюжины опергрупп, готовых наброситься на него в любой момент. Если бы приехали раньше, смогли бы взять еще в клинике.
      Я кивнул.
      – Хорошо еще, что вообще успели. Переговоры в Англии были непростые. Сейчас Клара Лодж с детьми уже где-то в Северной Африке. Она свое обещание сдержала.
      – Получается, у Волка все время, с тех пор как его вывезли из России, было следящее устройство? Так что ли?
      – Да, маячок под ключицей. Поэтому мы и здесь. По словам Клары, Мартин Лодж постоянно знал, где находится Волк. Это была его гарантия безопасности.
      – Ну так что, готовы? Берем?
      – Готовы. Я готов.
      Господи, я действительно был готов. Я сгорал от желания схватить мерзавца. Я хотел посмотреть ему в глаза.
      Махони поправил микрофон.
      – Сближаемся. Берем в кольцо. И помните, он чрезвычайно опасен.
      Вот тут ты прав, Неддо.

      Черный "рейнджровер" остановился на красный свет у перекрестка, на углу Пятой авеню и Пятьдесят девятой улицы. По обе стороны от него тут же встали два темных седана. Третий автомобиль блокировал перекресток. Из машин выскочили агенты.
      Взяли!
      И в этот миг кто-то открыл огонь из стоящего перед "рейнджровером" белого "хаммера". Дверцы последнего распахнулись, и мы увидели трех мужчин с автоматами.
      – Это еще что такое? Откуда, черт возьми, они взялись?! – заорал в микрофон Махони. – Ложись!
      Мы выпрыгнули из машины и побежали к перекрестку. Нед выстрелил и свалил одного из телохранителей Волка. Я уложил второго автоматчика. Третий повернулся к нам.
      Между тем Волк уже выбрался из "рейнджровера" и бежал по Пятой авеню, прямо по проезжей части, лавируя между машинами. Из-за бинтов на лице он походил на человека, который то ли сильно обгорел, то ли получил пулю в лицо. Пешеходы на тротуаре, слыша выстрелы и не понимая, в чем дело, падали на асфальт. Кто-то кричал. О чем думал Волк? Неужели он еще на что-то рассчитывал? Уйти далеко в таком виде у него не было ни единого шанса. И однако, он уходил!
      Неизвестно, откуда появилось еще несколько людей с автоматами. Сколько же у него телохранителей? Да, о поддержке русский позаботился. А вот хватит ли сил у нас?
      Волк заскочил в какой-то магазин. Мы с Махони последовали за ним. Я даже не обратил внимания на вывеску. Что-то шикарное. Роскошное. Сияющее. Помилуй Бог – Пятая авеню!
      И снова Волк сотворил невероятное. Хотя я уже и был готов к любым сюрпризам. Он вскинул правую руку, и в воздух взлетел какой-то темный предмет. Взлетел, упал и покатился по полу.
      – Граната! – закричал я. – Ложись! Граната!
      Взрыв прогремел неподалеку от двери, и взрывной волной вышибло сразу две огромные витрины. Осколками стекла ранило нескольких покупателей. Густой серый дым быстро заполнял помещение. Люди кричали.
      Я не смотрел по сторонам – только на Волка. Я знал, что не должен выпускать его из виду. Что бы он ни делал, какая бы опасность мне ни угрожала, я не мог позволить ему уйти. Слишком уж высока цена. Мы преследовали человека, взявшего в заложники весь мир. Человека, уже убившего тысячи людей.
      Махони бежал по одному проходу. Я – по другому. Волк, похоже, стремился к выходу на боковую улицу. На какую? В голове у меня все перемешалось. На Пятьдесят пятую? Или Пятьдесят шестую?
      – Не уйдет! – крикнул мне Нед.
      – Не должен.
      Мы нагоняли русского, и я уже видел его лицо. Жестокое и страшное. Или мне так показалось из-за бинтов и синяков? Но куда хуже были его глаза, полные отчаяния и ярости. Сейчас он способен на все. Впрочем, мы это уже знали.
      – Я убью здесь всех! – крикнул он.
      Мы не ответили, не остановились. Хотя у нас не было ни малейших сомнений в серьезности его намерений.
      Волк схватил за руку какую-то светловолосую девочку:
      – Я убью ее! Убью эту девчонку. Убью!
      Мы приближались.
      Он прижал бедняжку к себе, и кровь с его лица капала на нее. Девочка визжала, билась, но вырваться не могла.
      – Я убью...
      Мы с Недом выстрелили почти одновременно – Волк пошатнулся, отступил и выпустил заложницу. Она упала, потом вскочила и с плачем бросилась к прилавку.
      Русский тоже не растерялся и метнулся к боковой двери.
      – Ты видел? На нем бронежилет.
      – Целься в голову!

      Мы преследовали его по Пятьдесят пятой улице вместе с парой наших агентов и двумя расторопными нью-йоркскими полицейскими. Телохранители Волка, если кто-то из них и вышел живым из перестрелки на перекрестке, потеряли следы своего босса в магазинной неразберихе. По крайней мере никого из них видно не было.
      И тем не менее Волк вел себя так, будто знал, куда бежит. Будто у него был план. Возможно ли такое? Мог ли он предвидеть такой сценарий? Нет, не мог – потому-то мы и сели ему на хвост, верно? Я не хотел, не желал, не мог позволить себе верить во что-то другое. Потому что другое означало, что все, все было напрасно.
      Мы держали его на мушке. Он был прямо перед нами.
      Внезапно Волк свернул в ничем не приметное, то ли восьми-, то ли десятиэтажное здание из красного кирпича. Почему? Знает кого-то из живущих здесь? Или рассчитывает найти помощь? А может, заманивает нас в западню? Что он задумал? Что?
      Мы вбежали в фойе. В доме был охранник. Был. Сейчас парень в форме лежат лицом вниз, и кровь из раны в голове стекала на сияющий мраморный пол.
      Все лифты были заняты. На панелях вспыхивали красные цифры – восемь, четыре, три, – они все шли вверх.
      – Отсюда ему не выбраться, – сказал Махони. – Это точно.
      – Как знать, Нед.
      – Черт, ну не может же он летать!
      – Нет. Но кто знает, что еще он может? Не зря же он сюда пришел.
      Махони поручил агентам дождаться, пока кабины придут вниз, потом тщательно проверить все этажи, снизу доверху. Подкрепление вот-вот должно было подойти. С минуты на минуту здесь будут десятки полицейских. Потом сотни.
      Волк в здании.
      Мы направились к лестнице.
      – Куда идем? На какой этаж?
      – На крышу. Это единственный выход.
      – Ты и впрямь думаешь, что у него есть план, Алекс?
      Я покачал головой. Откуда мне знать. Русский потерял много крови, ослаб, возможно, плохо соображал. Или же у него есть план. Черт, раньше у него всегда был план.
      Мы поднимались по лестнице. Девятый этаж оказался последним, а Волк словно в воду канул. Мы быстро проверили офисы – никто его не видел.
      – Посмотрите сзади. Там лестница на крышу, – подсказал какой-то парень из юридической консультации.
      Еще несколько ступенек, и вот мы уже на крыше. Ярко светило солнце. Дул ветерок. Русского мы не увидели, но на крыше стояла кирпичная постройка, что-то вроде шляпы на старом доме. Водонапорная башня? Или офис управляющего?
      Махони подергал дверь – закрыто.
      – Он должен быть где-то здесь. Если только не спрыгнул, – сказал Нед.
      И тут мы увидели его – Волк выходил из-за башни.
      – Я не спрыгнул, мистер Махони. И вам ведь было сказано не лезть в это дело. Неужели я выразился недостаточно ясно? Опустите пистолет.
      Я сделал шаг вперед:
      – Это я привел его сюда.
      – Конечно, вы. Неутомимый, незнающий покоя доктор Кросс. Вы ведь никогда не сдаетесь. Поэтому-то ваши действия абсолютно предсказуемы. Поэтому-то вы так полезны.
      Неожиданно из того люка, которым только что воспользовались мы, появился полицейский. Увидев Волка, он без раздумий выстрелил.
      Пуля попала русскому в грудь и все же не остановила его. Не иначе на нем бронежилет. Волк зарычал, бросился на изумленного, растерявшегося копа и, обхватив его двумя руками, поднял над головой.
      Мы с Недом ничем не могли помочь бедняге. В следующий миг полицейский полетел вниз.
      А Волк, точно сумасшедший, побежал к противоположному краю крыши. Зачем? Почему? Внезапно меня осенило. Соседнее здание достаточно близко, и при удаче русский вполне может перепрыгнуть на его крышу. Вдруг с запада появился вертолет. За ним? Неужели таков был план?
      Не дать ему уйти.
      Я побежал за русским, Махони бросился за мной.
      – Стой! Остановись!
      Волк мчался зигзагами, как безумец. Мы открыли огонь, но первые пули прошли мимо.
      А потом он прыгнул. Прыгнул, взмахнув руками, как крыльями, и полетел к крыше соседнего дома.
      – Ублюдок! – заорал Махони. – Нет!
      Я остановился, тщательно прицелился и выстрелил четыре раза подряд.

      Волк летел, перебирая ногами, как будто отталкивался от воздуха, а потом начал падать. Он выбросил руки вперед, пытаясь ухватиться за край крыши... пальцы коснулись карниза...
      Мы с Махони остановились, с отчаянием наблюдая за происходящим. Неужели он и на этот раз вывернется? Прежде ему всегда удавалось найти выход. Нет, не должен. Я знал, что попал ему в горло. Русский, наверное, уже захлебывался собственной кровью.
      – Падай, мать твою! – крикнул Нед.
      – Не уйдет, – сказал я.
      И он не ушел. Пальцы скользнули по крыше, однако силы, похоже, покинули его. Как и воля к жизни. Он уже не боролся. В следующий момент русский, не издав ни звука, полетел вниз.
      – Эй, Волк! – заорал Махони. – Волк! Туда тебе и дорога!
      Мы как будто смотрели фильм с замедленным действием, но в конце концов русский все же упал на асфальт между двумя зданиями. Мы услышали глухой стук. Подойдя к краю крыши, я увидел распростертое на земле неподвижное тело, забинтованное лицо, раскинутые руки и впервые за долгое время испытал что-то похожее на удовлетворение и даже радость, какую испытывает человек, хорошо сделавший свою работу. Мы все-таки загнали его в угол. Смерть его была страшной, но он заслужил ее. Заслужил закончить жизнь в пустом переулке, впечатавшись в асфальт, будто навозный жук.
      И тут Нед Махони запрыгал, захлопал в ладоши и заухал, как сумасшедший. Я понимал его чувства, но плясать не мог. Тот, лежащий внизу на тротуаре, заслуживал смерти, как никто другой. Он умер, сдох, но особенной радости во мне не было.
      – Даже не закричал, – сказал я. – Не доставил нам такого удовольствия.
      Махони пожал плечами:
      – Мне плевать, закричал он или нет. Главное, что мы здесь, а он там, валяется, как дерьмо. Наверное, на свете все-таки есть справедливость. А может, и нет.
      Он рассмеялся, обнял меня и прижал к себе.
      – Мы победили, – сказал я. – Черт возьми, Недди, мы все-таки победили.

      Мы победили!
      На следующее утро я вместе с Махони и его звездной командой вылетел в Квонтико на вертолете "белл". Ребята готовились отпраздновать успех, отметить победу над Волком, а мне хотелось поскорее вернуться домой.
      Мы победили!
      По пути из Квонтико в Вашингтон я позволил себе немного расслабиться, а когда подъехал к дому, когда увидел его, то почувствовал себя почти нормальным человеком. Почти тем, каким знал себя. Никто не встречал меня на крыльце, так что Нана и дети, наверное, не видели, как я подъехал. Вот будет сюрприз.
      Мы победили!
      Передняя дверь оказалась незапертой, и я вошел. В прихожей горел свет. И в других комнатах тоже. Но видно никого не было.
      Может быть, это они приготовили мне сюрприз?
      Осторожно, стараясь не шуметь, я прокрался в кухню. Здесь тоже горел свет, на столе стояла расставленная к ленчу посуда, но никого не было.
      Странно. Мне стало немного не по себе. Откуда-то появилась Рози. Замяукала. Потерлась о мою ногу.
      Я не выдержал:
      – Эй, кто-нибудь. Я дома! Папочка вернулся! Где все? Папочка вернулся домой с войны.
      Я взбежал наверх – никого. Проверил, нет ли записки. Ничего.
      Я спустился вниз. Прошел по комнатам. Выглянул в окно. В другое. На улице – ни души. Где же они? Где Нана? Где дети? Они же знали, что я возвращаюсь.
      Я сделал несколько звонков знакомым, тем, к кому могло отправиться мое семейство. Странно. Нана почти всегда оставляла записку, если уходила куда-то с ребятами. Даже если уходила на час. Тем более что они ждали меня.
      Мне стало вдруг по-настоящему плохо. Прождав еще полчаса, я стал звонить в Гувер-билдинг. Начал с Тони Вудса. В перерывах между звонками еще раз обошел весь дом, надеясь найти хоть какие-то следы беспорядка, спешки.
      Вскоре прибыла группа экспертов-криминалистов, а еще через несколько минут ко мне подошел один из них.
      – Во дворе следы ног. Предположительно мужчина. В доме обнаружены комочки довольно свежей грязи. Может быть, приходили что-то чинить. Может быть, был кто-то из службы доставки. Недавно.
      И больше ничего. Они обшарили весь дом, но так ничего и не нашли.
      Вечером приехали Сэмпсон и Билли. Мы сидели и ждали. Хотя бы звонка. Хотя бы чего-то, что дало бы надежду. Никто не позвонил. Около двух часов ночи Сэмпсон отправился домой. Билли ушла раньше, в десять.
      Я не ложился. Ждал. Ничего. Никто не выходил со мной на контакт. Никто. Я поговорил по сотовому с Джамиллой. Помогло. Но ненадолго. В ту ночь никто не мог мне помочь. Никто и ничто.
      Пришло утро. Я стоял у открытой передней двери и тупо смотрел на пустынную улицу. Наверное, именно этого я боялся больше всего; наверное, каждый боится этого больше всего: остаться в полном одиночестве и знать, что те, кого ты любишь, попали в беду.
      Мы проиграли.

      Письмо пришло по электронной почте на пятый день. Я едва заставил себя прочитать его. А читая, думал, что не выдержу, что меня вырвет.
       Алекс!
       Сюрприз, сюрприз, милый мой мальчик.
       Вообще-то я вовсе не такая жестокая и бессердечная, какой ты меня, возможно, считаешь. По-настоящему жестоки, по-настоящему безрассудны, по-настоящему страшны те, кто стоит у власти в Соединенных Штатах и Западной Европе. Деньги, которые есть у меня теперь, помогут остановить их, помогут пресечь их жадность. Ты в это веришь? Должен верить. А почему бы и нет? Почему бы, черт возьми, и нет?
       Благодарю за все, что ты сделал для меня, для Ханы, Даниэлы и Йожефа. Мы у тебя в долгу, а я всегда отдаю долги. Для меня ты все равно что мошка, но по крайней мере не пустое место. Ты получишь свою семью сегодня, и тогда мы будем квиты. Ты никогда больше меня не увидишь. Я не желаю тебя видеть. Если же мы встретимся, ты умрешь. Обещаю.
       Клара Черноховска,
       Волк.

      Я не мог оставить все просто так. Не мог и не хотел. Волк вторгся в мой дом, забрал мою семью, хотя потом и вернул ее, всех до единого, живыми и здоровыми. Я не мог допустить, чтобы такое повторилось.
      В последующие недели я испытал наши новые отношения, отношения сотрудничества и взаимопомощи между ФБР и ЦРУ, на прочность. Заставил Рона Бернса надавить на кого следует. Заставил заново оценить всю ситуацию. Я более десяти раз побывал в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли. Я разговаривал со всеми, от младшего аналитика до нового директора, Джеймса Доуда. Я хотел знать все, что связывало Томаса Уэйра с агентом КГБ, которого он вытащил из России. Я должен был знать все, что знали они. Недостижимая цель? Пожалуй, однако сомнения меня не остановили.
      И вот однажды я получил вызов к Бернсу. Бернс и новый директор ЦРУ ждали меня в комнате для совещаний. Что-то случилось. Что-то хорошее... или очень-очень плохое.
      – Входи, Алекс, – радушно приветствовал меня Бернс. – Нужно поговорить.
      Я вошел и сел напротив двух начальников, успевших снять пиджаки и выглядевших так, как выглядят люди после тяжелого и горячего спора. О чем шел разговор? О Волке? О чем-то другом, таком, что, может быть, я не захотел бы слушать?
      – Директор Доуд хочет кое-что сообщить тебе, – добавил мой шеф.
      – Да, Алекс, кое-что есть, – сказал Доуд, в недавнем прошлом нью-йоркский адвокат, чье назначение на должность главы Центрального разведывательного управления стало для многих большой неожиданностью. Начинал он в департаменте полиции Нью-Йорка, потом в течение нескольких лет с успехом занимался частной практикой. Ходили слухи, что в его прошлом как адвоката были такие случаи, о которых большинство из нас либо не знало, либо не желало знать. – Я еще не вполне освоился в Лэнгли, так что это дело помогло мне многое понять. Полезное упражнение. Нам пришлось потратить немало времени и сил, чтобы разобраться с наследством директора Уэйра. – Доуд посмотрел на Бернса. – В целом все хорошо, у него отличный послужной список. Но кое-кому в Виргинии, тем, кто называет себя "старыми бойцами", подобные разбирательства совсем даже не по вкусу. Откровенно говоря, мне наплевать, что они думают.
      В свое время мы завербовали, а в 1990-м нелегально вывезли из России человека по имени Антон Христяков. Это и был Волк. Мы в этом вполне уверены. Мы переправили его в Англию, где он встречался с несколькими агентами, в том числе и Мартином Лоджем. Впоследствии Христяков поселился неподалеку от Вашингтона. О том, кто он такой, знал ограниченный круг людей. Почти все они сейчас мертвы, включая Уэйра.
      В конце концов Христяков сам выбрал город, где хотел бы жить, и уехал туда. Этот город – Париж. Там собралась вся его семья: отец с матерью, жена и двое сыновей, девяти и двенадцати лет.
      Они жили в двух кварталах от Лувра, на одной из тех улочек, которые были уничтожены в прошлом месяце. В девяносто четвертом вся семья, за исключением самого Христякова, погибла. Мы предполагаем, что ликвидация была делом рук русских спецслужб. Так или иначе, произошла утечка информации и кто-то узнал, что Христяков жив. Кто-то, кто не хотел, чтобы он жил. Нападение на семью произошло на мосту через Сену, также разрушенном недавними взрывами.
      – Христяков обвинил в случившемся ЦРУ и Томаса Уэйра, – заговорил Бернс. – И не только его лично, но и заинтересованные правительства. Может, он даже тронулся рассудком – кто знает. Так или иначе, Христяков вступил в мафию и быстро поднялся на самый верх. Здесь, в Америке. Возможно, в Нью-Йорке.
      Бернс замолчал. Доуд не стал ничего добавлять. Оба смотрели на меня.
      – Значит, это не Клара. Что еще нам известно о Волке?
      Доуд развел руками.
      – У нас на него практически ничего нет. Его знали главари мафии, но они, похоже, все погибли. Может быть, что-то знает нынешний вожак, парень, который живет в Бруклине. Есть один возможный контакт в Париже. Мы работаем с парой агентов в Москве.
      Я покачал головой:
      – Мне безразлично, сколько времени понадобится. Я хочу взять его. Расскажите все, что есть.
      – Он был очень близок с сыновьями. Может быть, поэтому и пощадил твою семью, Алекс, – сказал Бернс. – И мою.
      – Он пощадил мою семью только для того, чтобы продемонстрировать свою силу, свое превосходство над нами.
      – У него есть привычка... – добавил Доуд. – Резиновый мяч.
      До меня дошло не сразу.
      – Что?
      – Незадолго до гибели один из сыновей подарил ему резиновый мяч. На день рождения. Судя по некоторым свидетельствам, Христяков мнет его, когда злится. Говорят, он предпочитает носить бороду. Женщины у него нет. Но это опять же только слухи. Извини, Алекс, ничего полезного, ничего ценного у нас нет. Только отдельные детали. Мне очень жать.
      Мне тоже было жаль, однако это не имело значения. Я собирался найти и взять его.
      Резиновый мяч.
      Предпочитает носить бороду.
      Его семья была убита.

      Шесть недель спустя я отправился в Нью-Йорк. Это была шестая кряду поездка. В последние годы во главе нью-йоркских банд Красной Мафии стоял некий Толя Быков. Особенно сильное влияние он имел в районе Брайтон-Бич. До отъезда в Америку Быков считался одним из самых влиятельных главарей московской организованной преступности. Я намеревался встретиться с ним.
      День был солнечный и не по сезону теплый. Мы с Недом Махони ехали в район Милл-Нек на Лонг-Айленде. Узкая, без тротуаров, дорога проходила через лесистую местность.
      К владениям Быкова мы прибыли без предварительного уведомления и с группой из десяти агентов. У нас был ордер на обыск. Возле дома повсюду стояли охранники, и я даже удивился – как можно так жить. Наверное, мера была вынужденной, без охраны Толя Быков недолго бы задержался на этом свете.
      Сам дом представлял собой большой трехэтажный особняк в колониальном стиле. Из него открывался восхитительный вид через залив до самого Коннектикута. Бассейн с водопадом, причал, яхта...
      Быков дожидался нас в кабинете. Меня удивил его усталый, изможденный вид, почти старческий. Весил он, наверное, около трехсот фунтов, дышал тяжело, хрипло, то и дело кашлял.
      Меня уже предупредили, что по-английски этот бандит не говорит.
      – Мне нужна информация о человеке, который называет себя Волком, – сказал я, усаживаясь напротив хозяина за деревянный стол.
      Переводчик, молодой американец русского происхождения, работающий в нашем нью-йоркском отделении, перевел мои слова.
      Толя Быков почесал затылок, покачал головой и процедил что-то по-русски.
      Переводчик выслушал, потом посмотрел на меня.
      – Он говорит, вы зря тратите время. И свое, и его. Почему бы вам не уйти? Он знает "Петю и Волка" и никаких других Волков.
      – Мы не уйдем. Скажите ему, что ФБР и ЦРУ не оставят его в покое, пока не найдут Волка. А вот его бизнес может пострадать.
      Агент заговорил по-русски, и Быков вдруг рассмеялся ему в лицо. Потом произнес тираду подлиннее, в которой упоминался Крис Рок.
      – Он говорит, что вы комик похлеще Криса Рока. Ему нравится Крис Рок и вообще политические комедианты.
      Я поднялся, кивнул Быкову и вышел из комнаты. От первой встречи большего мы и не ожидали. И все-таки знакомство состоялось. Я знал, что приду к нему снова и снова, что буду приходить столько, сколько потребуется. У меня не было других дел, только это. И я учился быть очень, очень терпеливым.

      Через несколько минут я вышел из дома в компании Неда Махони. Мы смеялись. А почему бы, черт возьми, и нет? Первая встреча – только начало.
      Что-то бросилось мне в глаза. Я посмотрел еще раз.
      – Нед... Господи! Взгляни!
      – Что?
      Он покрутил головой, но так и не увидел того, что заметил я. А я уже бежал, еще не веря своим глазам.
      – Что? В чем дело, Алекс? – крикнул вслед Нед. – Алекс, что случилось?
      – Это он! – бросил я на ходу.
      Мой взгляд словно приклеился к одному из охранников, стоящему под раскидистым деревом. Охранник был в черном костюме, черной рубашке и без пальто. И он пристально смотрел на нас. В его руке...
      В его руке был черный резиновый мяч, потертый, явно не новый. Я видел, как сжимаются и разжимаются пальцы. Я знал – это тот самый мяч, который подарил Волку на день рождения сын.
      И борода. Человек с мячом носил бороду.
      Он посмотрел мне в глаза.
      И побежал.
      – Это он! – крикнул я Неду. – Волк!
      Я помчался через лужайку со скоростью, которой не развивал давным-давно. Нед мчался за мной. По крайней мере так мне хотелось думать.
      Русский запрыгнул в ярко-красный автомобиль с откидным верхом и попытался включить мотор.
      "Нет, Господи, нет!"
      Я свалился на переднее сиденье еще до того, как он успел переключить передачу, и изо всех сил ударил его в нос. Кровь брызнула на рубашку и пиджак. Что-то хрустнуло. Я ударил его еще, на сей раз в челюсть.
      Мне удалось распахнуть дверцу. Он посмотрел на меня холодными, умными глазами. Таких глаз, совершенно пустых и бесчувственных, я еще не видел. В них не было ничего человеческого.
      "Может, он и есть настоящий Толя Быков?"
      Впрочем, какая разница? Передо мной был Волк – я видел это по его глазам. Теперь в них появились самоуверенность, презрение и ненависть.
      – Мяч, – сказал он. – Ты узнал про мяч. Мне подарил его сын. Поздравляю.
      Русский как-то странно улыбнулся и сжал зубы, как будто раскусывая что-то. Я понял и попытался разжать сомкнувшиеся челюсти, однако зрачки у него вдруг расширились от боли. Яд. Он раскусил ампулу с ядом.
      Волк открыл рот и закричал. В полный голос. По губам и подбородку потекла смешавшаяся со слюной белая пена. Тело неестественно искривилось, он забился в конвульсиях. Моих сил не хватало, чтобы удержать его. Я поднялся и отступил на шаг.
      Русский начал задыхаться, хвататься за горло. Жуткая агония продолжалась несколько минут, и мы ничего не могли поделать. Оставалось только ждать и смотреть.
      В конце концов случилось то, что и должно было случиться: Волк умер в страшных мучениях на переднем сиденье дорогого спортивного автомобиля.
      Когда все кончилось, я наклонился, подобрал резиновый мяч и положил его в карман. Киллеры называют это трофеем.
      Все кончилось, и я мог вернуться домой, разве нет? Мне нужно было о многом подумать, многое решить и, может быть, изменить что-то в жизни. В голове стучала неприятная, беспокойная мысль: "Вот и я уже беру трофеи".
      Но ее вытесняло другое, куда более важное: Деймон, Дженни, малыш Алекс, Нана.
      Дом.
      Волк мертв. Я видел, как он умер.
      Я повторял и повторял эти слова до тех пор, пока сам в них не поверил.