Глава 46

Я стоял в одиночестве на 42-й улице в Манхэттене, с нетерпением ожидая появления детектива Гроуза. Наконец, он подхватил меня у входа в гостиницу «Мариотт», и мы помчались в Бруклин. Слава Богу, произошел хоть какой-то положительный сдвиг в нашем деле. Появились проблески надежды. Шарифа Томаса заметили в наркопритоне Бруклина, в районе Бедфорд-Стайвезант. Интересно, знает ли Гэри Сонеджи о местонахождении Томаса? Что ему стало известно из файла Маннинга Голдмана, если тот, конечно, открыл его?

В субботу, в семь утра, ехать по городу было сущим Удовольствием. Мы пересекли Манхэттен с запада на восток всего за десять минут. Преодолев реку по Бруклинскому мосту, мы увидели группу высоких жилых зданий, над которыми поднималось солнце. Слепящий огненный шар вызвал у меня приступ головной боли.

В половине восьмого мы уже явились в Бед-Стай. Мне приходилось слышать об этом местечке в Бруклине, равно как и о его сомнительной репутации. Сейчас здесь было почти безлюдно. Расистски настроенные копы в Вашингтоне окрестили подобные районы «самоочищающимися духовками»: мол, закрыл дверцу, и гори там все синим пламенем! У Бабули Наны имеется свое определение в отношении властей и их программ по облагораживанию похожих кварталов: геноцид.

Маленький винный погребок рекламировал себя написанной от руки желто-красной вывеской: «ПЕРВАЯ УЛИЦА. ДЕЛИКАТЕСЫ И ТАБАК КРУГЛОСУТОЧНО». Заведение было закрыто. Вот и верь после этого рекламе!

Неподалеку от входа в погребок стоял припаркованный темно-бордовый фургончик. Окна в кузове затягивала серебристая фольга, а на борту красовался пейзаж «Лунный свет над Майами». Единственной живой душой, замеченной нами на улице, оказалась наркоманка, направлявшаяся куда-то нетвердой походкой, еле переставляя ноги.

Дом, в котором был замечен Шариф Томас, оказался обшарпанным двухэтажным, покрытым выгоревшим серым гонтом строением. Несколько окон по фасаду были разбитыми. Выглядел он так, словно был давным-давно проклят и брошен. Где-то внутри этого притона и находился Томас. Мы с Гроузом приготовились терпеливо ждать: не исключено, что здесь мог появиться и Сонеджи.

Я сжался на переднем сиденье, стараясь быть незаметнее. Над зданием красного кирпича трепыхался полуоторванный плакат с вызывающей надписью: «КОПА УБИЛИ. НАГРАДА 10 ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ». Плохой знак, но честное предупреждение.

Около девяти утра округа начала просыпаться и показывать себя во всей красе. Две пожилые женщины в рабочей одежде рука об руку направлялись к церкви.

Мне вспомнилась Нана и ее вашингтонские подруги. Сразу стало грустно, что уик-энд придется провести вдали от дома и семьи.

Девочка лет шести прыгала через скакалку. При этом я заметил, что использовала она для этого кусок электрического провода и выглядела какой-то вялой и апатичной.

Тоскливо было наблюдать за игрой этой крошки. Невольно закрадывалась мысль: какое же будущее ее ожидает? Есть ли у нее возможность хоть когда-нибудь выбраться отсюда? Я вспомнил о Дженни и Деймоне и представил себе, как расстроены они тем, что в субботу утром меня нет рядом. Суббота, это же целый праздник, папочка. Только в субботу и воскресенье мы, можем быть вместе.

Время тянулось бесконечно. Так всегда и бывает, когда ты занят пассивным наблюдением. Я обозревал этот район и не мог отделаться от впечатления, что нищета – это тоже своего рода наркотик, так как вызывает необратимое привыкание. В половине одиннадцатого появилась парочка подозрительного вида парней. Подъехали эти типы на маленьком черном грузовичке. Они тут же организовали импровизированный магазинчик, открыв торговлю арбузами, кукурузными початками, помидорами и капустой. Причем арбузы и дыни они складывали горкой прямо в сточную канаву.

Ближе к одиннадцати мною овладело беспокойство. Наша информация могла оказаться неверной. Волнение перерастало в паранойю. А что если Сонеджи, который так мастерски меняет облик, уже посетил притон? Вдруг он и сейчас там?

Я распахнул дверцу автомобиля и вышел. Жара навалилась на меня так, как если бы я вступил в раскаленную духовку. И все же это было куда лучше, чем, скрючившись, неподвижно сидеть в машине.

– Что ты задумал? – недоумевающе вскрикнул Гроуз. Он-то, похоже, не собирался отрывать задницу от сиденья целый день, ожидая, пока Сонеджи сам не придет к нему в руки.

– Доверься мне, – тихо произнес я.

Глава 47

Я снял с себя белоснежную рубашку, обвязал ее вокруг пояса и прищурил глаза. Когда я вновь открыл их, то постарался сделать так, чтобы они приобрели мутный и отсутствующий взор.

– Алекс! – пискнул мне вслед Гроуз, но я, проигнорировав его возглас, ленивой шаркающей походкой поплелся к полуразвалившемуся притону. Со стороны я больше всего напоминал заурядного уличного панка. Впрочем, для меня это не составляло труда. Сколько раз мне приходилось изображать для пользы дела подобных расхлябанных типов в своем собственном районе! Кстати, мой старший брат, пока не отдал Богу душу, был панком до мозга костей.

Притон оказался в самом тупике, между заброшенными зданиями. Порядок его работы ничем не отличался от функционирования подобных ему заведений, которых я на своем веку видел предостаточно: и в Вашингтоне, и в Балтиморе, и в Филадельфии, и в Майами, и в самом Нью-Йорке. Никакой разницы, даже как-то странно.

Едва я распахнул исчерканную надписями дверь, то понял, что этот гадюшник даже среди своих братьев может считаться настоящим дном. Впрочем, ждать особенно было нечего. Времени оставалось мало, так как Шариф Томас тоже загибался от СПИДа.

На грязном заляпанном полу повсюду валялись пустые банки из-под содовой и пивные бутылки, пакеты и упаковочная бумага из-под дешевой еды, расколотые ампулы и даже проволока для прочистки трубок любителей покурить дурманящей отравы.

Я посчитал, что подобная дыра наверняка находится на попечении одного «служащего». Платишь ему два-три доллара и занимаешь место на полу. У него же можно приобрести шприцы, трубки, зажигалки, бумагу для самокруток и вообще все то, что требуется для наркомана.

Стены украшали соответствующие обстановке надписи, типа «Затрахали!», «СПИД», «Мир – дерьмо». Здесь слоями плавала густая, непроницаемая даже для солнечного света дымная мгла. Запах стоял настолько отвратительный, что аромат городской свалки по сравнению с ним показался бы свежим ветерком.

Зато здесь было на удивление, до странности, тихо. Просто даже мертво. Моментально охватив взглядом обстановку, я отметил, что ни Шарифа, ни Сонеджи здесь нет. По крайней мере, сейчас.

Мужчина, по виду – латиноамериканец, с наплечной кобурой поверх засаленной рубахи, отвечал за порядок. Едва проснувшись, он, по крайней мере, демонстрировал, что все находится под контролем. Внешность его была невыразительной: лицо без возраста, украшенное усами.

Да, если Шариф Томас заходит сюда, он определенно докатился до предела. Действительно ли он умирает или просто решил спрятаться? Знает ли он о том, что его разыскивает Сонеджи?

– Чего надо, командир? – спросил латиноамериканец, и его глаза превратились в узкие щелочки.

– Немного тишины и покоя, – негромко и уважительно ответил я, как будто дело происходило в церкви. Хотя для некоторых данный притон таковой обителью и являлся.

Я сунул ему две измятых бумажки, и он, отвернувшись, ткнул пальцем в сторону:

– Тебе туда.

Я посмотрел в указанном направлении, и вдруг почувствовал себя так, будто ледяная рука сжала мое сердце.

С десяток мужчин и пара женщин сидели или валялись на полу на грязных тощих подстилках. Курильщики расслаблено смотрели в никуда, и это у них удивительно здорово получалось. Создавалось впечатление, что они сами медленно догорают и вместе с дымом и пылью улетают Бог весть куда.

На меня никто не обращал внимания, что было мне только на руку. Никого здесь не волновали ни приходящие, ни уходящие. Однако до сих пор я не заметил ни Шарифа, ни Сонеджи.

В главном зале, где я оказался, было темно, словно в безлунную ночь. Ни проблеска света, если не считать вспышек спичек или огонька зажигалки.

Я искал Томаса, не забывая при этом придерживаться выбранной мной роли. Просто еще один отброс ищет местечко на общей помойке. Никому не мешает, никого не тревожит.

И тут в самом дальнем углу, на подстилке, я заметил Шарифа, которого тут же опознал по фотографии, показанной мне в Лортоне. Через силу я заставил себя не пялиться на него.

Мое сердце бешено заколотилось. Неужели и Сонеджи сейчас где-то рядом? Иногда он казался мне настоящим привидением. Теперь я думал о том, имеется ли в этом притоне черный ход. Размышлять было некогда. Надо пристроиться куда-нибудь, прежде чем Томас заподозрит что-то неладное.

Я прошел к дальней стенке и начал медленно сползать по ней на пол, краем глаза при этом продолжая наблюдать за Томасом. Но то, что последовало в следующие минуты, можно было назвать только безумием и хаосом.

Входная дверь широко распахнулась, и в помещение влетел Гроуз с двумя вооруженными полицейскими. Вот тебе и доверие!

– Сво-о-олочи! – простонал рядом со мной проснувшийся наркоман.

– Полиция! Никому не шевелиться! – вопил Кармин Гроуз. – Никому не двигаться! Все остаются на своих местах! – голос у него был зычный, как у уличного копа.

Я не сводил глаз с Шарифа Томаса. Он достаточно резво поднимался со своей подстилки, где еще секунду назад валялся счастливый, как объевшийся кот. Может быть, он и не принимал никаких наркотиков, а действительно скрывался в этом злачном месте?

Я схватился за «Глок», который спрятал у поясницы под свисающей сзади рубашкой и выставил оружие вперед. Я все еще надеялся, что мне не придется использовать его. Только не здесь!

Томас молниеносным движением выхватил неизвестно откуда возникший дробовик. Вероятно, он засунул его под подстилку. Все остальные посетители оставались неподвижными, поскольку по вполне очевидным причинам не могли пошевелиться. Только их налившиеся кровью глаза постепенно начали выражать некое подобие испуга.

И тут грохнул выстрел. Томас решил атаковать первым. Гроуз и двое его новоявленных помощников одновременно рухнули на пол. Все это произошло так быстро, что я даже не мог бы сказать наверняка, успел ли Шариф кого-нибудь задеть.

– Прекратите немедленно! – в бешенстве заорал латиноамериканец у входной двери. – Что все это дерьмо значит?! Прекратите! – все выкрики он производил из положения лежа, боясь поднять голову, чтобы не очутиться на линии огня.

– Томас! – что есть мочи закричал я.

Шариф обернулся. Все его действия были отточены. Через какую-то долю секунды дуло обреза уже смотрело в мою сторону. Глаза Томаса сверкнули в темноте.

Наверное, нет ничего на этом свете, что можно было бы хоть приблизительно сравнить с дробовиком на близком расстоянии, наставленным непосредственно на вас. У меня не оставалось другого выбора, и я нажал на спусковой курок своего «Глока».

Шариф принял удар пули правым плечом. Его сильно крутануло влево, но он все же удержался на ногах. Видно было, что это не первое его ранение. Ему приходилось выдерживать нечто подобное и раньше. Как, впрочем, и мне.

Я выстрелил во второй раз, и попал ему то ли в горло, то ли в нижнюю челюсть. Томас отлетел назад и врезался в тоненькую перегородку, которая здесь считалась стеной. Казалось, все здание заходило ходуном от этой встряски. Я успел увидеть, как глаза Шарифа закатились к потолку, а рот беззвучно открылся. Томас умер раньше, чем его грузное тело рухнуло на пол притона.

Я застрелил его – наше единственное связующее звено с Гэри Сонеджи.

Глава 48

До моего слуха донесся отчаянный крик Гроуза, сообщавшего страшные новости по рации. От его слов у меня кровь застыла в жилах:

– Застрелен офицер полиции на Мэкон 412. Застрелен офицер!

Мне еще ни разу не приходилось участвовать в переделке, где прямо на моих глазах погибал полицейский. Пока я пробирался к выходу, во мне росла уверенность, что один из явившихся с Гроузом полицейских уже мертв. Зачем этому идиоту понадобилось тащиться сюда, да еще прихватив с собой двоих патрульных? Впрочем, сейчас это уже не имело значения.

На замусоренном полу возле двери на спине лежал один из полицейских. Глаза его остекленели, и мне показалось, что он находится в глубоком шоке. Из уголка рта стекала струйка крови.

Обрез сделал свое ужасное дело точно так же, как если бы это касалось меня. Кровь забрызгала и стены, и старый корявый деревянный пол. Дырочки от картечи изобразили на стене над телом полицейского что-то похожее на татуировку. Увы, этому парню мы уже ничем не могли помочь.

Я стоял рядом с Гроузом, все еще держа в руке «Глок». Стискивая зубы и играя желваками, я старался не наорать на Кармина за его необдуманный поступок, приведший к таким тяжелым последствиям. Мне следовало сначала успокоиться самому, а потом уже воспитывать его.

Стоящий слева от меня второй полицейский без конца повторял:

– Господи! О Господи!

Понятно было, какую душевную травму нанесла ему потеря товарища. Он то и дело проводил ладонью по лбу, словно хотел стереть из памяти случившееся только что.

Через пару минут примчалась скорая помощь, и мы наблюдали за тем, как пара медиков безуспешно трудится над телом. Убитому было лет двадцать с небольшим. Симпатичное лицо, короткий ежик рыжих волос… Его голубая форменная рубашка на груди вся уже пропиталась кровью.

У задней стены зала еще один медик возился с Томасом, но я знал, что с Шарифом покончено.

Наконец негромко, самым серьезным тоном я обратился к Гроузу:

– Мы знаем, что Шариф Томас мертв, а вот Сонеджи об этом знать не обязательно. У нас появился шанс взять его, если до него дойдут сведения, что Шариф выжил и находится в нью-йоркской больнице.

Кармин кивнул:

– Мне есть к кому обратиться в городе. Мы даже можем действительно отвезти Шарифа в больницу. Мало того. Мы можем поставить в известность прессу. По-моему, игра стоит свеч.

Детектив Гроуз еле ворочал языком, да и выглядел погано. Думаю, что в этот момент я тоже не светился от радости. Перед моим мысленным взором в ту же секунду возникла, словно издевательское пророчество, надпись на плакате: «Копа убили. Награда 10 тысяч долларов».

Глава 49

В охоте на человека никогда и ни один полицейский не сможет определить, где она начинается, какова ее кульминация и, тем более, каким будет ее финал. Никто, кроме Гэри Сонеджи, не мог сказать, чем все это закончится, куда это все приведет, с его первых шагов, сделанных на Юнион Стейшн.

Лишь сам Сонеджи обладал всей полнотой информации и власти. Он снова становился знаменитым. Он действительно стал что-то значить. Через каждые десять минут ему посвящались специальные выпуски новостей.

То, что они показывали его фотографии, не имело ровно никакого значения. Никто не знал, как он выглядит сегодня, на кого был похож вчера и в каком обличье предстанет завтра. Не может же полиция арестовывать в Нью-Йорке всех подряд, верно?

Он покинул жилище ныне покойной Джин Саммерхил около полудня. Да, эта миловидная дама определенно потеряла из-за него голову. Ну, совсем как Мисси в Уилмингтоне. Найдя ключи Джин, Гэри аккуратно запер за собой дверь. Он двинулся на запад от 73-й улицы, дошел до 5-й и повернул на юг. Поезд возвращался на свой путь.

Гэри купил черный кофе в картонном стаканчике, на стенках которого были изображены греческие боги. Кофе, как и следовало ожидать, оказался типичными нью-йоркскими помоями, но он продолжал стоически прихлебывать его. Как же ему хотелось устроить еще одну бойню! Прямо здесь, на Пятой авеню. Сейчас. Он представил себе картины резни, после которой и Си-би-эс, и Эй-би-си, и Си-эн-эн, и Фоке отдадут ему прямой эфир.

Кстати, о новостях: утром по телевизору показали Алекса Кросса. Он и нью-йоркская полиция арестовали Шарифа Томаса. Ну что ж, мои поздравления. Браво! По крайней мере, отрадно видеть, что они научились следовать инструкциям Гэри.

Проходя мимо или ступая рядом с самодовольными, хорошо одетыми ньюйоркцами, Сонеджи с удовольствием размышлял о том, насколько же он умен, насколько превосходит каждого из этих надутых ослов. Если бы хоть один из этих сопливых ублюдков мог на секунду заглянуть в мысли Гэри, он осознал бы собственное ничтожество.

Но никому этого не было дано.

Никому не известны ни начало, ни середина, ни конец.

Сонеджи снова начинал злиться, постепенно утрачивая над собой контроль. Гэри чувствовал, как плещутся волны ярости, вздымающиеся в нем, когда он шел по переполненным людьми улицам. Перед глазами начинал расстилаться туман, а во рту появился горький привкус желчи.

Он швырнул почти полный стаканчик дымящейся бурды прямо в проходящего мимо джентльмена и засмеялся, увидев обескураженное лицо последнего. Гэри чуть не взвыл от восторга, наблюдая, как бурая жижа стекает с гордого орлиного носа и волевого квадратного подбородка ньюйоркца. Отвратительный кофе безнадежно испортил дорогие рубашку и галстук.

Гэри Сонеджи мог позволить себе делать все, что заблагорассудится, и именно так он почти всегда поступал.

Смотрите же!

Глава 50

В семь часов вечера я снова пришел на Пенн Стейшн. В субботу здесь было поспокойнее – не такая оголтелая толпа пассажиров, как обычно. В моей голове всплывали убийства, совершенные на Юнион Стейшн в Вашингтоне и здесь. Темные тоннели подъездных путей, как видно, символизировали для Сонеджи мрачный подвал и его истерзанное детство. Эту часть его фантастической мозаики я уже сложил. Когда Гэри выходил из подземелья, он взрывался на весь мир неукротимой яростью…

В этот момент я увидел Кристину, поднимающуюся по лестнице от платформы.

Несмотря на место, где происходила наша встреча, я заранее начал улыбаться. Я ухмылялся и переминался с ноги на ногу, можно сказать, я пританцовывал от нетерпения. Меня переполняли чувство легкости, ощущения счастья, возбуждения и желания, которых я не испытывал так долго. Она действительно приехала.

Кристина несла небольшую черную сумку с трафаретом «Школа Соджорнер Трут», одним словом, путешествовала налегке. Она смотрелась еще более красивой, гордой и желанной, если такое вообще можно представить. Белое платье с короткими рукавами, расшитое у ворота стразами, и ее традиционные туфли-лодочки на низком каблуке добавляли ей еще больше очарования. Я обратил внимание на то, как прохожие смотрят на нее, как провожают взглядами, к чему, впрочем, я уже привык.

Мы поцеловались в уголке, стараясь, чтобы нас никто не заметил. Мы прижались друг к другу, я почувствовал тепло ее тела и услышал, как ее сумка мягко упала у наших ног.

Я буквально утонул в ее карих глазах, сначала смотревших на меня вопросительно, а потом ставших такими ласковыми и мягкими:

– Я боялась, что ты меня не встретишь. Мне не давала покоя мысль: а вдруг тебя опять срочно куда-нибудь вызовут, а я так и буду одиноко стоять здесь, на Пенн Стейшн.

– Ни за что и никогда я не допустил бы этого. Как же я рад, что ты со мной!

Мы снова поцеловались и на этот раз прижались друг к другу еще теснее. Я не мог оторваться от губ Кристины, не желал выпускать ее из объятий. Так хотелось увезти ее туда, где мы могли бы остаться наедине. Мое тело готово было забиться в конвульсиях, и я даже не понимал, хорошо это или плохо.

– Я хотела было отказаться, – усмехнулась Кристина, – но поняла, что не могу долго оставаться без тебя. Меня всегда немного пугал Нью-Йорк, и, тем не менее, вот она я.

– Мы прекрасно проведем с тобой время. Вот увидишь.

– Обещаешь? Это действительно будет незабываемо? – поддразнила она меня.

– Абсолютно незабываемо.

Я прижал ее к себе еще плотнее и никак не мог заставить свои руки разжаться.

Глава 51

Начало «незабываемого» времени выглядело следующим образом. Представьте себе «Радужный зал» в половине девятого вечера в субботу. Мы с Кристиной, почти вальсируя, выходим рука об руку из сверкающего лифта. И тут же мы словно окунаемся в другую эпоху, в иной жизненный стиль и, может быть, даже в Другой мир. Роскошный транспарант, серебром по Арному, приглашает: «Вступите в Радужный зал, проникнитесь атмосферой музыки Эм-джи-эм». Все вокруг искрится бликами крошечных хрустальных софитов. Нечто среднее между вершиной и абсолютным совершенством.

– Я не уверена, что стиль моей одежды соответствует музыке Эм-джи-эм, но меня это не слишком беспокоит. Идея все равно замечательная, – щебетала Кристина, пока мы проходили мимо снующих официантов, распорядителей и прочей обслуги, одетой вызывающе. Нас проводили к столику неподалеку от танцевальной площадки, перед нами открывался шикарный вид на вечерний город. Субботним вечером зал был заполнен до отказа: и столики, и танцплощадка.

Кристина была одета в простое узкое черное платье, подчеркивающее фигуру. Единственным украшением служил все тот же кулон, сделанный ею из старинной броши. Тот самый, в котором она появилась в «Кинкейде». Брошь принадлежала еще ее бабушке. Зная, что мой рост превышает шесть футов, она не побоялась сменить свои удобные «лодочки» на туфли с высоким каблуком. Раньше я как-то не обращал на это внимания. Теперь я понял, насколько приятно находиться рядом с женщиной почти одного с тобой роста.

Надо сказать, что я тоже приоделся. Темно-серый костюм, накрахмаленная белая рубашка и синий шелковый галстук преобразили и меня. Сейчас я меньше всего походил на вашингтонского детектива. Но не был я и Алексом Кроссом с негритянского юго-востока. Скорее, я был похож на Дензела Вашингтона в одной из его лучших ролей. Мне нравилось чувствовать себя соответствующим торжеству сегодняшнего вечера, а может, и всего уик-энда.

Выделенный нам столик располагался рядом с большим окном, выходящим на восточную часть Манхэттена. На сцене работал латиноамериканский квинтет и, надо заметить, вещицы он выпекал неплохие. Медленно поворачивающаяся вокруг своей оси танцплощадка была заполнена посетителями. Публика развлекалась, как могла, вытанцовывая, кто во что горазд.

– Что ж, здесь забавно, красиво и даже немножко потешно. Как, впрочем, и во всех подобных местах, где мне приходилось бывать, – заметила Кристина, когда мы устроились поудобнее. – Вот и все относительно хвалебных прилагательных на сегодняшний вечер.

– Но ты еще не видела, как танцую я.

– А я уже представляю себе это, – уверенно произнесла она и рассмеялась. – Женщины с первого взгляда определяют, кто из мужчин хороший танцор, а кто – не очень.

Мы заказали напитки: я предпочел скотч, а Кристина выбрала шерри. Кроме того, мы попросили принести бутылку белого «Совиньона», и несколько минут просто сидели, наслаждаясь атмосферой «Радужного зала».

Латиносов сменила инструментальная группа, начавшая с исполнения свинга, а потом переключившаяся на блюзы. Как выяснилось, многим присутствующим были совсем не чужды джиттерберг, вальс и даже танго. И, надо сказать, некоторые танцевали просто прекрасно.

– Тебе приходилось бывать здесь раньше? – обратился я к Кристине, когда вернулся официант с заказанными напитками.

– Один раз. Когда я в полном одиночестве смотрела у себя в спальне по телевизору «Принца прилива», – улыбнулась она. – А ты сюда частенько захаживал, морячок?

– Тоже однажды. Преследовал убийцу с расщепленной личностью. Он вышел вон из того окна, третьего слева.

– Я ни чуточки не удивлена, что так оно и было, – рассмеялась Кристина.

Оркестр заиграл «Лунный свет», и какая-то сила властно потянула нас танцевать. В этот момент все в мире перестало меня интересовать, кроме того, чтобы держать Кристину в своих объятиях.

Однажды, в какой-то миг, мы с Кристиной договорились, что попробуем построить личные отношения. Мы оба потеряли своих любимых и знали, что такое душевная боль и одиночество. Можно считать, что теперь мы с ней выходили на танцплощадку новой жизни. Впервые увидев Кристину возле школы Соджорнер Трут, я сразу представил себе, как приятно будет закружиться с ней в танце.

Обхватив левой рукой ее талию, а в правую взяв ее ладонь, я почувствовал, как она трепетно вздохнула, и понял: Кристина тоже слегка волнуется.

Ведя ее в танце, я принялся тихонечко напевать и, прикрыв от наслаждения глаза, почувствовал, как медленно и плавно куда-то улетаю. Наши губы соприкоснулись. Пальцы ощущали струящийся шелк ее платья. Я танцую неплохо, и Кристина, как оказалось, тоже.

– Посмотри на меня, – прошептала она, и я открыл глаза. Кристина оказалась права: так было еще лучше.

– Что происходит, Алекс? Что это? Никогда не предполагала, что буду чувствовать себя так легко.

– Я тоже не ожидал. Но мы можем привыкнуть к этому ощущению. Мне оно нравится.

Я легонько погладил ее по щеке. Музыка влекла нас куда-то, и, казалось, Кристина, поддавшись ее очарованию, тоже сливается со мной и уносится вдаль. Грациозная, залитая лунным светом, парящая в танце.

Ощущение полной гармонии не покидало меня. Мы танцевали довольно прилично каждый сам по себе, но вдвоем у нас все получалось исключительно. Я плавно передвигался по залу вместе с Кристиной, и ее ладонь, словно притянутая магнитом, не отрывалась от моей. Мы медленно поворачивались, и Кристина послушно следовала нажиму моей руки.

Наши губы снова сблизились. Тепло ее тела ощущалось мною даже через одежду. Мои и ее уста встретились на мгновение, но тут музыка оборвалась, и зазвучала следующая мелодия.

– Вот это оказалось действительно непросто, – призналась Кристина, когда мы неторопливо возвращались к столу. – Я догадывалась, что ты умеешь танцевать, ничуть в этом не сомневалась. Но я не ожидала, что ты действительно умеешь танцевать.

– Можешь считать, что пока ты ничего и не видела, – сказал я, не в силах выпустить ее ладонь. – Вот, подожди – заиграют самбу…

– Ну, думаю, с самбой я уж как-нибудь справлюсь, – заверила она.

Мы много танцевали, постоянно держались за руки, и я даже смутно припоминаю, что мы что-то ели. Мы с Кристиной не могли оторваться друг от друга. За столом лилась бесконечная беседа, но, убей меня Бог, если я смогу припомнить, о чем именно. Наверное, этому способствовала сама обстановка «Радужного зала».