Глава 1

Дом Кросса находился всего в двадцати шагах, и это обстоятельство вызывало у Гэри Сонеджи приятную дрожь. Выдержанное в викторианском стиле строение, крытое белым гонтом, отличалось удивительной ухоженностью. Сонеджи, наблюдавший за домом через Пятую улицу, медленно оскалил зубы, что вполне могло сойти за уродливую улыбку. Все складывалось превосходно. Он явился сюда за тем, чтобы расправиться с Алексом Кроссом и его семьей.

Глаза Сонеджи перебегали от окна к окну, фиксируя все: от накрахмаленных белых кружевных занавесок и старенького рояля на веранде до запутавшегося в водосточной трубе у крыши воздушного змея с изображением Бэтмена и Робина. «А змей-то Деймона», – подумал Гэри.

Пару раз его взгляд улавливал силуэт пожилой женщины – бабушки Кросса – неторопливо проплывавший за занавесками окон первого этажа.

Долгая бессмысленная жизнь Бабули Паны вскоре должна была закончиться. От сознания этого Сонеджи почувствовал себя еще лучше. «Наслаждайся каждым мгновением. Остановись и ощути запах роз, – напомнил он себе. – Вдохни аромат, а затем сожри розы Кросса от лепестков до шипов».

Наконец, соблюдая осторожность и держась в тени, Сонеджи медленно пересек улицу, после чего растворился среди подстриженной аллеи, тисы которой, словно часовые, выстроились перед домом.

Бесшумно он подобрался к выбеленной двери подвала, расположенной со стороны веранды, неподалеку от кухни. Подвал закрывался на висячий замок, справиться с которым для Сонеджи не представляло труда.

Итак, он в доме Кросса!

Сонеджи находился в подвале: это помещение было ключом для тех, кто искал такие ключи, и стоило тысячи слов. Оно было достойно тысяч страниц следственных отчетов и тысяч фотографий.

Подвал играл важнейшую роль в ближайших планах Гэри – в планах убийства Кросса и его близких!

В помещении не было больших окон, но Сонеджи предпочел не рисковать и не включать свет. Достаточно было и луча фонарика, чтобы оглядеться, увидеть некоторые дополнительные подробности быта семьи и подогреть собственную ненависть, хотя она и без того выплескивалась через край.

Пол здесь был тщательно подметен, как Гэри и ожидал. Инструменты Кросса аккуратно располагались над верстаком. Рядом на крючке висела не первой свежести бейсболка с символикой Джорджтаунского университета. Не в силах преодолеть искушение, Сонеджи напялил ее себе на голову.

Затем он дотронулся до стопки белья, сложенного на деревянном столе и приготовленного для стирки. Это давало Гэри ощущение близости с уже обреченной семьей. Сейчас он презирал ее больше, чем когда-либо. Его пальцы пробежались по лифчику старухи, больше напоминавшему своими размерами гамак, дотронулись до нижнего белья сына Кросса. В этот момент он ощущал себя полным дерьмом и был в восторге от этого чувства.

Потом в руках Сонеджи оказался маленький красный свитер, принадлежащий, скорее всего, дочери Алекса Дженни. Гэри прижал его к лицу, пытаясь уловить запах девочки. Он заранее предвкушал удовольствие, с каким будет убивать ее, и желал только, чтобы это происходило на глазах самого Кросса.

Его взгляд остановился на старой боксерской груше и перчатках, висевших рядом с тапочками на одном из гвоздей. Этими вещицами наверняка владел Деймон, сын Кросса, которому сейчас уже исполнилось девять лет. Вообразив себе, как Кросс-младший колотит грушу, Сонеджи с наслаждением представил, как вышибет сердце из груди мальчишки.

Наконец, Гэри выключил фонарик и очутился в полной темноте. Когда-то он стяжал себе славу знаменитого убийцы и похитителя детей. Вскоре он снова вернет ее себе. Он вернулся, кипя местью, от которой содрогнутся все вокруг.

Присев и сложив руки на коленях, Сонеджи удовлетворенно вздохнул. Паутина была сплетена идеально.

Алекс Кросс скоро умрет. Как, впрочем, и все те, кого он любит.

Глава 2

Убийца, терроризировавший всю Европу, звался просто мистер Смит. Без всякого имени. Смитом он сделался благодаря бостонским журналистам, а затем и вся полиция называла его не иначе. Он сразу же смирился с данным ему прозвищем: так дети воспринимают имя, присвоенное им родителями, каким бы неблагозвучным или прозаическим оно ни казалось на первый взгляд.

Мистер Смиттак мистер Смит.

Хотя некий пунктик, касающийся фамилий и имен, у него был. Мистер Смит даже был одержим этим. Имена жертв всегда ярко горели и в голове, и в сердце Смита.

Самую первую жертву звали Изабеллой Калайс. После нее шли Стефани Микаэла Папт, Ивонна Урсула Дэвис, Роберт Майкл Нил и длинная вереница других.

Смит знал этот список наизусть и мог воспроизвести его хоть в хронологическом, хоть в алфавитном порядке. Словно от этого зависела победа в лотерее или какой-нибудь замысловатой телеигре. Впрочем, его преступления имели некий смысл, и Смит действительно собирался выиграть по-крупному. Хотя до сих пор никто не мог этого понять. Ни прославленные агенты ФБР, ни легендарные сотрудники Интерпола, ни знаменитые сыщики Скотланд-Ярда. Да и вообще ни единый полицейский из тех городов, где ему приходилось совершать убийства.

Никто не мог даже представить секретного принципа, по которому он выбирал свои жертвы, начиная с Изабеллы Калайс (а это произошло в Кембридже, штат Массачусетс еще 22 марта 1993 года) и заканчивая сегодняшней – в Лондоне.

Сегодня жертвой стал Дрю Кэбот – старший инспектор полиции. Специалист по самым безнадежным и грязным делам. Умник, которому удалось совсем недавно арестовать одного из главарей ИРА. Убийство такого чина должно было или свести с ума весь город, или наэлектризовать обстановку в нем до предела. Утонченный и цивилизованный Лондон обожал громкие кровавые убийства не меньше, чем любой захолустный городишко.

В этот день мистер Смит «работал» в элитном изысканном районе Найтсбридж. Он явился сюда, чтобы, как писали газеты, изучать «человеческую расу». С их легкой руки к Смиту приклеилось еще одно прозвище – «Чужой». В основе газетной теории лежало предположение, что мистер Смит – какой-то инопланетянин. Ни одному человеку не под силу вершить то, что удавалось ему. По крайней мере, так утверждали газеты и в Лондоне, и во всей Европе.

Мистер Смит, нагнувшись, нашептывал всякую всячину в самое ухо Дрю Кэбота, и это придавало убийству особый оттенок интимности. Любое преступление ассоциировалось у «Чужого» с музыкой. Сегодня это была увертюра к «Дону Жуану», – подобная театральщина казалась ему всегда уместной.

Опера как нельзя лучше соответствовала процессу вскрытия «на живую».

– Через десять минут после твоей смерти, – вкрадчиво говорил Смит, – мухи уже учуют тончайшие миазмы, сопровождающие разложение плоти. Зеленые мухи примутся откладывать крошечные яички во все отверстия твоего тела. Забавно, но это напоминает иронию доктора Сеусса: «зеленые мухи на ветчине». Я не знаю, что он имел в виду, но сама ассоциация пришлась мне по вкусу.

Дрю Кэбот потерял много крови, но пока находился в сознании. Он был достаточно крепким: высокий, светловолосый мужчина из породы людей, девизом которых стало «никогда не говори никогда». Инспектор лишь мотал головой, пока Смит, наконец, не извлек у него изо рта кляп.

– В чем дело, Дрю? – поинтересовался он. – Ну, скажи что-нибудь.

– У меня жена и двое детей, – прошептал тот. – Почему ты выбрал именно меня? Почему?

– Ну, скажем, потому, что тебя зовут Дрю Кэбот. Вот так все просто и без сантиментов. Ты являешься лишь фрагментом мозаики.

Он снова сунул кляп в рот инспектору. Хватит пустой болтовни!

Мистер Смит продолжал внимательно следить за Дрю, одновременно делая под звуки музыки следующий хирургический надрез на теле.

– Перед самой смертью дыхание станет затрудненным и прерывистым. Именно это ты испытываешь сейчас, словно каждый твой вдох может стать последним. Однако полная остановка дыхания произойдет лишь через две-три минуты, – прошептал мистер Смит, этот непостижимый Пришелец. – Твоя жизнь закончится. Позволь мне первым поздравить тебя. Я говорю это вполне серьезно, Дрю. Можешь мне не верить, но я даже немного завидую тебе. Жаль, что я не Дрю.

Глава 3

– Я великий Корнхолио! Как ты осмелился встать на моем пути? Я Корнхолио! – кричали дети и весело хохотали. Итак, Бивис и Баттхед наносили очередной удар, на этот раз в моем доме.

Я закусил губу и предпочел не вмешиваться. К чему гасить безобидные всплески ребячьей энергии?

Деймон, Дженни и я втиснулись втроем на переднее сиденье моего старенького черного «порше». Конечно, давно было пора приобрести новую машину, но никто из нас не хотел расставаться с древней колымагой. Мы были воспитаны в лучших традициях и предпочитали классику. Вся семья обожала эту старушку, хотя и называла ее то «жестянкой из-под сардин», то «облезлой клячей».

Хотя часы показывали только без двадцати восемь утра, я уже был серьезно озабочен. Не очень хорошее начало дня.

Прошлой ночью в реке Анакостия обнаружили труп тринадцатилетней ученицы из школы Балу. Девочку сначала застрелили, а потом сбросили в воду. Выстрел был произведен в рот, что называется у патологоанатомов «дыра в дыру».

Чудовищная статистика порождала внутри у меня полный дискомфорт: за последние три года оставались нераскрытыми более сотни убийств молодых жительниц нашего города. Однако никто не связал эти дела вместе. Казалось, никому из власть имущих нет дела до погибших негритянок и латиноамериканок.

Подъезжая к школе Соджорнер Трут, мы еще издали увидели Кристину Джонсон, встречающую у входа детей и их родителей. Ее приветливость лишний раз подчеркивала, насколько добрая атмосфера царит в этом учебном заведении.

Мне вспомнилась наша первая встреча прошлой осенью при обстоятельствах, одинаково трагичных для нас обоих.

Судьба столкнула ее и меня на одной сцене, фоном которой служило убийство маленькой нежной девочки Шанел Грин. Кристина Джонсон была директором школы, в которой училась Шанел и куда я сейчас привез своих детей. В этом учебном году Дженни пришла сюда впервые, а Деймона уже можно было считать «седым ветераном». Он посещал Соджорнер Трут четвертый год.

– На что это вы таращитесь, лупоглазые бездельники? – обратился я к своим детям, заметив, что они так и стреляют глазами то в меня, то в Кристину, словно следят за игрой в пинг-понг.

– Мы-то – на тебя, а вот ты таращишься на Кристину, – произнесла моя дочурка, как ведьмочка с севера, какой она частенько бывает.

– Для вас она миссис Джонсон, – напомнил я и многозначительно прищурился.

Дженни, казалось, не поняла намека и лишь недовольно нахмурилась в ответ:

– Я знаю, папочка, что она – директор моей школы. Я все прекрасно понимаю.

Несмотря на возраст, Дженни действительно неплохо разбиралась во многих секретах и взаимоотношениях между людьми. Я надеялся, что наступит день, когда она просветит кое в чем и меня.

– Деймон, – обратился я к сыну, – а у тебя нет желания высказаться? Может быть, ты тоже хочешь блеснуть остроумием?

Сын лишь отрицательно помотал головой, хотя губы его при этом растянулись в озорной улыбке. Ему нравилась Кристина Джонсон, как, впрочем, и всем другим. К ней одобрительно относилась даже Бабуля Нана, что меня временами настораживало. Никогда ни по одному вопросу или предмету мы не приходили с ней к обоюдному согласию, и с годами это становилось все очевиднее.

Дети вышли из машины, и Дженни успела чмокнуть меня на прощание. Кристина издалека помахала нам рукой и двинулась в нашу сторону.

– Ты просто образец заботливого отца, – приветствовала она меня, и ее карие глаза заискрились. – Придет время, и ты осчастливишь какую-нибудь даму по соседству. Еще бы! Мало того, что ты – добрый красавец с детьми, да еще и на классной спортивной машине. Ого-го!

– «Ого-го» скорее относится к тебе, – парировал я. Чтобы лишний раз подчеркнуть всю красоту данного момента, могу добавить, что вокруг царило свежее июньское утро: сияющие голубизной небеса и приятно-прохладный, почти кристальный воздух. Кристина в тот день надела нежно-бежевый костюм с голубой блузкой и бежевые туфли на низком каблуке. Я приказал сердцу замолчать.

Тем не менее, моя физиономия расплылась в улыбке, которую я не мог, да и не хотел сдерживать. К тому же, она вполне сочеталась с прекрасным днем, который только начинался.

– Надеюсь, внутри вашей роскошной школы моих детей не обучают подобным основам иронии и цинизма?

– Ну, разумеется, обучают. И этим занимаюсь не только я, но и все мои педагоги. Ведь мы все завзятые скептики и эксперты по иронии и цинизму. А наиболее одаренных мы учим такому-у-у… А теперь мне пора идти. Боюсь пропустить драгоценные минуты идеологической обработки детишек.

– Что касается Дженни и Деймона, то тут вы опоздали. Они уже запрограммированы мной. Ребенок нуждается в похвалах не меньше, чем в молоке. У них самый солнечный характер во всем районе, если не на всем юго-востоке, а то и вообще во всем городе.

– Это мы давно заметили, и ваш вызов принят. Все, пора. Бегу формировать и изменять молодое мышление.

– Мы увидимся вечером? – внезапно для себя спросил я, когда Кристина уже повернулась, чтобы уйти.

– Прекрасен, как сам грех, катается на роскошном «порше»… Разумеется, мы увидимся, – и она зашагала к школе.

На сегодняшний вечер мы запланировали наше первое «официальное» свидание. Джордж, муж Кристины, погиб прошлой зимой, и теперь она считала, что уже вправе составить мне компанию за ужином. Я никоим образом ее не подталкивал к этому, но и ждать дольше тоже не мог. Со дня смерти моей жены Марии прошло уже около шести лет, и я чувствовал, что только сейчас начинаю выбираться из глубокой жизненной ямы, грозившей обернуться неизлечимой депрессией. Жизнь снова, как когда-то давным-давно, показалась мне прекрасной.

Но, как частенько предупреждала Бабуля Нана: «Не прими за горизонт край ямы».

Глава 4

«Алекс Кросс уже покойник. На неудачу или ошибку просто нет права», – подумал Гэри Сонеджи, глядя в оптический прицел, снятый им с автоматической винтовки «Браунинг». Зрелище, открывавшееся ему, согревало сердце. Сонеджи наблюдал за тем, как Кросс высадил мелкое отродье возле школы Соджорнер Трут, а потом еще некоторое время трепался со своей смазливой подружкой.

«Думай о невозможном», – подстрекал себя Гэри, скрежеща зубами. Он сидел за рулем черного джипа «Чероки» и смотрел, как Деймон и Джанель стремглав бросились через школьный двор, размахивая руками и приветствуя своих одноклассников. Несколько лет назад, похитив в одной из вашингтонских школ двоих детей, Сонеджи чуть было не стал знаменитостью. Да, приятель, вот это были деньки!

На какое-то время он появился на телевидении и страницах газет всей Америки, подобно мрачной звезде. И нечто похожее вскоре произойдет вновь. Он был уверен в этом. В конце концов, будет только справедливо, если его признают лучшим.

Сонеджи позволил себе установить прицельную отметку прямо на лбу собеседницы Кросса. Так, так, так. Не правда ли, очень мило?

У женщины были выразительные карие глаза, а ее улыбка даже с такого расстояния выглядела искренней. Подруга Алекса отличалась высоким ростом, привлекательностью и уверенностью. Директриса. Несколько локонов лежали на ее щеке. Не удивительно, что Кросс увлекся ею.

Они составляют удивительно красивую парочку. Боже мой! Какая же трагедия и позор их ожидают! Несмотря на все пережитое, Алекс выглядел великолепно и даже напоминал Мохаммеда Али в его лучшие годы. Такая же прекрасная и ослепительная улыбка.

Когда Кристина Джонсон направилась к кирпичному зданию школы, Кросс неожиданно повернулся и посмотрел в сторону черного джипа Сонеджи.

Казалось, что высокий детектив смотрит прямо в глаза сидящего за рулем преступника.

Все о’кей. Нет причин для беспокойства и волнений. Он знает, что делает. Рисковать не стоит. Не сейчас.

Всему свое время, хотя в голове Сонеджи проигрывал предстоящее уже сотни раз. Каждое движение, начиная с этой минуты и до самого конца, он знал наизусть.

Гэри тронул джип с места и направился к вокзалу «Юнион Стейшн». Туда, где будет совершено преступление, где разыграется первый акт театрального действа.

– Думай о невозможном, – процедил он сквозь стиснутые зубы, – и сделай невозможное.

Глава 5

После того как отзвенел звонок, и дети разбежались по классам, Кристина Джонсон медленно прошлась по длинным опустевшим коридорам школы Соджорнер Трут. Она проделывала это почти каждое утро и считала подобный променад большим удовольствием. Иногда надо побаловать себя, а эта прогулка гораздо лучше похода в кафе за чашкой каппучино.

Пустые коридоры сверкали чистотой, как и положено в таких хороших школах.

А ведь в недавнем прошлом ей самой вместе с остальными учителями приходилось вооружаться тряпками и отмывать затоптанные полы и грязные стены. Теперь порядок поддерживали мистер Гомес и привратник Лонни Уолкер, занимаясь этим по вечерам дважды в неделю. Как только находятся люди, разделяющие твои убеждения насчет состояния школы, и ты нанимаешь их на работу, они с удовольствием оказывают помощь. И вообще, когда люди верят во что-то доброе, оно не заставляет себя ждать.

На стенах коридоров висели преисполненные жизни пестрые детские рисунки. Всех радовало чувство энергии и надежды на лучшее, которое они излучали. Каждое утро Кристина смотрела на эти картины и плакаты, и всякий раз ей казалось, что она подмечает какие-то новые штрихи и детали. Это благотворно влияло на ее внутреннее «Я».

Сегодня она остановилась, чтобы в который раз полюбоваться замечательным пастельным рисунком, на котором была изображена маленькая девочка, стоящая перед новым домом и держащая за руки своих родителей. Лица у семейства на картинке были круглыми и довольными. Затем внимание Кристины привлекли иллюстрации к рассказам, прочитанным детьми в рамках школьной программы: «Наша община», «Нигерия», «Охота на китов».

Но нынешним утром миссис Джонсон прогуливалась здесь по другой причине. Ее посетили воспоминания о Джордже, ее муже: о том, как он погиб и почему. Ей хотелось, чтобы он вернулся, и они смогли поговорить. Она хотела прижаться к нему еще раз. О Господи, как же ей нужно было поговорить с ним!

Кристина прошла до конца коридора к двери кабинета 111, который за ярко-желтые тона прозвали «Лютиком». Дети сами придумывали названия классам, и каждый год осенью меняли их. В конце концов, эта школа принадлежала им.

Кристина тихо и медленно приоткрыла дверь. Через узкую щель она увидела учительницу второй ступени Бобби Шоу, что-то выводившую на доске. Потом она перевела взгляд на ряды внимательно следящих за учителем мордашек, и остановилась на лице Дженни Кросс.

В этот момент Дженни заговорила с мисс Шоу, и Кристина невольно улыбнулась. Умная и живая Дженни уже сейчас подавала большие надежды. Своими манерами и внешностью девочка удивительно походила на своего отца. Сообразительная, чувственная и прекрасная, как грех.

Прикрыв дверь класса, Кристина прошла дальше. Погруженная в свои мысли, она и не заметила, как начала подниматься на второй этаж.

Даже стены лестничных пролетов украшали образцы детского творчества. Дети действительно чувствовали себя здесь хозяевами. А когда ты становишься хозяином, то начинаешь заботиться о своей собственности, защищать ее и гордиться ею. Идея сама по себе достаточно проста, – удивительно, что правительство Вашингтона до сих пор не осознало такой истины.

Чувствуя себя несколько глуповато, Кристина, тем не менее, решила взглянуть и на Деймона.

Пожалуй, из всех учеников школы Соджорнер Трут лишь Деймона она могла смело назвать своим любимчиком. Причем она относилась к нему так еще до знакомства с Алексом. И не потому, что мальчик был развит, умен и общителен, а из-за того, что в нем уже сейчас чувствовалась настоящая личность. Это проявлялось не только в отношениях с одноклассниками и маленькой сестренкой, совсем недавно поступившей в школу, но и с учителями. Сестра была для него лучшим другом во всем мире, и он понимал, что так будет всегда.

Наконец, Кристина направилась к своему кабинету, где ее ждала обычная работа, продолжавшаяся, как правило, десять-двенадцать часов в день. Сейчас миссис Джонсон вернулась мыслями к Алексу и осознала, что, наверное, именно из-за него она и решила взглянуть на его детей.

Она поймала себя на мысли, что вовсе не испытывает нетерпения в ожидании сегодняшнего свидания. Кристина страшилась этого вечера, заранее паниковала и знала, почему это происходит.

Глава 6

Незадолго до восьми часов Гэри Сонеджи ступил на платформу Юнион Стейшн с таким видом, словно этот вокзал являлся его собственностью. Он чувствовал себя просто великолепно. Гэри двигался размашистым шагом, и его настроение поднималось прямо как высокие своды вокзала.

Он знал буквально все, что может быть известно о главных «железнодорожных воротах» столицы. Гэри всегда восхищался неоклассическим фасадом этого здания, который напоминал ему знаменитые термы Каракаллы в древнем Риме. Еще будучи ребенком, он мог часами любоваться красотой Юнион Стейшн. Как-то раз ему даже посчастливилось посетить магазин, торгующий редкими моделями паровозов и вообще всем тем, что имело хоть какое-то отношение к истории железной дороги.

Сейчас он всем своим существом сливался с дыханием и движением поездов на платформах и в тоннелях. Блестящие мраморные полы содрогались от мощи прибывающих и отправляющихся локомотивов. Стеклянные двери, отделяющие вокзал от внешнего мира, вибрировали, и Сонеджи казалось, что он слышит позвякивание их створок.

Он обожал это место, всегда представлявшееся ему волшебным. Ключевыми словами сегодняшнего дня были поезд и подвал, и лишь один Гэри понимал заложенный в них глубокий смысл.

Информация всегда представляет собой власть и силу, и он в полной мере обладал ими.

Сонеджи сознавал, что в течение ближайшего часа он может умереть, но ни сама эта мысль, ни сопутствующие ей образы не пугали его. Что бы ни случилось, от судьбы не уйдешь, и свой последний день Сонеджи хотел прожить с помпой и треском, а не с жалобным поскуливанием. А почему и нет, черт возьми? У него имелись определенные планы на продолжение блестящей карьеры даже после смерти.

Сегодня Гэри облачился в черный джемпер с красной надписью «Найк» на груди. Он нес три объемистых сумки и на первый взгляд ничем не выделялся из общей массы пассажиров среднего класса. Немного тучный, с седыми волосами – именно так он выглядел в этот момент. Вообще-то он не отличался высоким ростом, но за счет специальных супинаторов в обуви достигал шести футов. Лицо его носило следы былой привлекательности, и досужий наблюдатель мог бы подумать, что Сонеджи, скорее всего, обычный школьный учитель.

В этом содержалась изрядная доля злой иронии. Когда-то Гэри действительно работал школьным учителем, да притом худшим из всех. Будучи тогда Сонеджи – Человеком-Пауком, он похитил двух собственных учеников.

Он заранее приобрел билет на «Метролайнер» и поэтому не торопился к своему поезду.

Вместо этого Сонеджи пересек главный вестибюль, стараясь побыстрее миновать залы ожидания. Поднявшись по лестнице на второй этаж, он оказался на длинном балконе, который окружал вестибюль по периметру на высоте двадцати футов.

Глядя вниз, Гэри следил за снующими туда-сюда людьми. В большинстве своем никому из этих задниц и в голову не приходило, насколько незаслуженно счастливыми они оказались сегодняшним утром. Они-то спокойно отправятся на своих поездах, а здесь тем временем, уже через несколько минут, разыграется грандиозное шоу со звуковыми и световыми эффектами.

«Насколько же красиво это место!» – думал Сонеджи. Оно как нельзя лучше подходило для задуманного Сонеджи представления, которое он проигрывал в голове уже не один раз.

И произойдет все это именно здесь, на вокзале Юнион Стейшн!

Копья и стрелы яркого утреннего солнца проникали внутрь здания через световые люки в кровле. Они отражались от стен и позолоченной лепнины потолка. В вестибюле располагались справочное бюро, огромное информационное табло и несколько кафе и ресторанов.

Вестибюль переходил в зал ожидания, который когда-то называли «самой большой в мире комнатой». Какое же замечательное по красоте историческое место он выбрал для сегодняшнего праздника – своего нового дня рождения.

Гэри достал из кармана маленький ключ и несколько раз подбросил его на ладони. Затем он отпер им одну из серых стальных дверей, выходивших на балкон.

Почему-то он считал эту комнату своей. Наконец-то у него была своя собственная комната наверху. Сонеджи тихонько закрыл за собой дверь и шепотом пропел:

– С днем рождения, дорогой Гэри, с днем рождения тебя.

Глава 7

Это будет невероятным, запредельным, превосходящим все то, что он когда-либо сотворил. Заключительную часть своей затеи он мог бы воплотить и вслепую, так как множество раз репетировал ее в мыслях и видел во снах. Он ждал этого дня более двадцати лет.

Внутри маленькой комнаты он разместил небольшой трехногий алюминиевый штатив, укрепив на нем винтовку «Браунинг». Это было замечательное оружие, снабженное оптическим прицелом и электронным спусковым устройством, которое Гэри сконструировал сам.

Здание продолжала сотрясать дрожь от приходящих и уходящих поездов – его огромных любимых зверей, ищущих здесь пропитания и отдыха. Никакое другое место не могло сравниться с этим, и Гэри наслаждался им.

Сонеджи знал о Юнион Стейшн все, также хорошо, как помнил малейшие подробности громких массовых убийств, совершенных в самых людных местах. Еще ребенком, он был одержим тем, что ныне принято называть «преступлениями века». Не раз он представлял себя исполнителем подобных актов, знаменитым и вызывающим страх в сердцах окружающих. Он сам планировал якобы случайные убийства и сам претворял их в жизнь. Первую жертву еще в возрасте пятнадцати лет он похоронил на ферме своего родственника. Тело так и не было обнаружено до сих пор.

Он ощущал себя одновременно и Чарльзом Старкветером, и Бруно Ричардом Хауптманом, и Чарли Уитманом. Гэри, конечно, превосходил их умом и не был таким же сумасшедшим, как они.

Даже выбранное им самим имя – Сонеджи – почему-то представлялось тринадцатилетнему мальчику пугающим. До сих пор он испытывал трепет от этого имени. Спгаркветер, Хауптман, Уитман, Сонеджи…

Гэри еще в детстве пристрастился к стрельбе из винтовки, в чем немало преуспел, охотясь в густых лесах возле Принстона, штат Нью-Джерси. Последний год он уделял этому занятию еще больше внимания, поэтому нынешним утром ощущал себя во всеоружии. Черт побери, он был готов уже не один год.

Сонеджи поудобнее устроился на складном металлическом стульчике. Затем он достал кусок темно-серого брезента, прекрасно гармонирующего с мрачными вокзальными стенами, и укрылся им. Он должен был раствориться в окружающей обстановке. Исчезнуть. Снайпер, решившийся на выстрел в таком многолюдном месте, как Юнион Стейшн.

По-старомодному певуче диктор через громкоговорители оповещал пассажиров о движении поездов, объявляя номера путей и время отправления. Наконец настала очередь и «Метролайнера», следовавшего через Балтимор, Уилмингтон и Филадельфию в Нью-Йорк, на вокзал Пенн Стейшн.

Сонеджи ухмыльнулся: именно на этом поезде он и исчезнет отсюда.

Билет у него был, и Гэри считал, что вполне успеет к отправлению. Выбор невелик: либо он уезжает на «Метролайнере», либо его арестовывают. Остановить Сонеджи мог сейчас, пожалуй, только Алекс Кросс, но и это не имело никакого значения. Его план предусматривал все нюансы, включая даже собственную смерть.

На какое-то время Сонеджи задумался и полностью погрузился в воспоминания.

Ему было девять лет, когда студент по имени Чарльз Уитман открыл огонь из башни техасского университета в Остине по ничего не подозревающей толпе. Уитману, бывшему морскому пехотинцу, исполнилось двадцать пять. Это скандальное и сенсационное событие возбуждало Сонеджи еще тогда.

Он собирал все газетные статьи, касающиеся подобных преступлений, вырезая их из «Лайф», «Ньюс Уик», «Нью-Йорк Таймс», «Филадельфия Инквайерер», а также балтиморских, лос-анджелесских и даже парижских и лондонских газет. Он до сих пор берег эту подборку для будущих поколений, храня ее в доме одного приятеля. Эти статьи представляли собой ценнейшие свидетельства прошлых, настоящих и будущих преступлений.

Гэри Сонеджи являлся отличным стрелком, что, впрочем, учитывая густоту толпы на вокзале, было вовсе не обязательным. Огонь должен был вестись с расстояния в сто ярдов, а Гэри прекрасно стрелял и с пятисот.

«Теперь пора расстаться с воспоминаниями и вернуться в реальный мир», – приказал он себе, считая, что время действовать вот-вот наступит. По его телу прошла волна озноба. Это было прекрасное, возбуждающее и дразнящее ощущение. Он приник к окуляру оптического прицела, разглядывая суетящуюся внизу толпу.

Сонеджи тщательно выбирал первую жертву. Кипящая жизнь сквозь мощную оптику смотрелась куда ярче и красивей, чем на самом деле.

Глава 8

Вот, наконец, и вы.

Он не спеша осматривал вестибюль с его тысячами спешащих по своим делам людей. Никто из них и понятия не имел о том смертельно опасном положении, в котором все они оказались. Похоже, людям вообще не свойственно верить, что именно с ними может случиться что-то очень плохое.

Сонеджи наблюдал за оживленной группой подростков в голубых блейзерах и белоснежных сорочках. Подготовишки, проклятые подготовишки! Они хихикали и с неестественным восторгом неслись к своему поезду. Счастливые люди всегда производили на Сонеджи тягостное впечатление, особенно эти тупые самодовольные малявки, считавшие, что мир создан исключительно для них.