Значит, он по-прежнему считает своим домом Шотландию, отметила про себя Салли. Ее умилило то, что, несмотря на годы странствий, он остался верен родным местам.

— Естественно, если нам предстоит совместная поездка, то мы должны быть женаты.

— Да. — Его обычно суровое лицо расплывалось в улыбке. — И еще я обнаружил, что совершенно не умею ждать.

В его взгляде было столько тепла, что Салли едва не растаяла. Люди видели в нем только талантливого хирурга, порой резковатого, а его нежность и преданность открывались ей одной. Сердце ее переполнялось любовью, и она погрузила пальцы в его белоснежную шевелюру, наслаждаясь этой радостью — касаться его.

— Тогда, мой милый, мы, конечно же, поженимся завтра утром.

Проведя два дня в трудах по дому, Джослин почувствовала потребность отвлечься. Облачившись в свою любимую синюю амазонку армейского стиля, она стремительно сбежала вниз по главной лестнице, словно специально созданной для картинных выходов.

Дэвид читал письмо, но при ее появлении поднял глаза — и уже не смог оторвать взгляда от Джослин.

— Доброе утро, Джослин. Какая роскошная амазонка! Похоже, ее сшили из парадного офицерского мундира.

— Ну конечно же!

Она подставила ему губы для поцелуя. Прикосновение его губ одновременно успокаивало и волновало. Просто невероятный эффект. Когда поцелуй прервался, она проговорила:

— Я не смогла устоять перед этой массой золотого галуна! Он лучезарно улыбнулся.

— Не оскорблю ли я достоинство королевской семьи, если скажу, что на тебе этот мундир выглядит гораздо лучше, чем на принце-регенте?

— Это не оскорбление королевской семьи, это просто государственная измена! Но я не стану на тебя доносить, — великодушно пообещала она.

Дэвид поднял письмо, которое читал, когда она вошла.

— Оно только что пришло из Лондона. Салли и Йен поженились и сейчас направляются в Шотландию.

— Неужели? А почему они решили не ждать до осени?

— Сестра вот пишет… — Дэвид поискал нужное место в письме. — «…Мне жаль, что тебя не было на свадьбе, а сейчас как раз удобно съездить в Шотландию, и, конечно, я не устояла перед перспективой побыть с Йеном вдвоем в течение целого месяца. Возможно, на обратном пути мы смогли бы заехать в Уэстхольм».

— Великолепно! Значит, у них получилось настоящее свадебное путешествие. Я уверена, что Салли была очень красивой невестой.

Дэвид снова заглянул в письмо:

— «Скажи Джослин, что на церемонию я надела зеленое шелковое платье с потрясающим декольте, и Йена это настолько отвлекло, что ему пришлось напоминать, что пора сказать „Да“. Я была весьма довольна собой».

Джослин рассмеялась:

— И она может гордиться по нраву! Благодаря Салли Йен Кинлок будет счастливее — и, возможно, станет еще успешнее лечить своих пациентов.

Подхватив пышную юбку, она проплыла в дверь, которую открыл перед ней Дэвид. Ей стало немного грустно. Как это, наверное, чудесно — чувствовать такую уверенность друг в друге, как Йен и Салли! В тот вечер, когда они объявили о своей помолвке, стало ясно, насколько идеально они подходят друг другу. Они буквально расцветали, когда были вместе. А вот она никогда не была так уверена — ни в ком и ни в чем.

Джослин решительно приказала себе не киснуть: стоит чудесный летний день, ей предстоит прогулка верхом на великолепной лошади, она осмотрит красивейшее имение — и сделает это в обществе идеального спутника.

Хотя хозяйство Уэстхольма было сильно запушено, оно имело прекрасные земли, с правильным соотношением посевов и пастбищ. Она одобрила такой принцип: цены на рынке меняются, и многоплановое хозяйство обеспечит более стабильный доход. Помимо зерна, хмеля и яблок, в хозяйстве были свиньи, небольшое стадо молочного и более крупное — мясного скота, которым так славилось это графство.

Когда они осматривали стадо, Джослин заметила:

— Породу следует улучшить. Одного хорошего быка было бы достаточно.

Лицо Дэвида осталось совершенно неподвижным, но ее собственные мысли немедленно сосредоточились на той роли, которую выполняет хороший бык. Чуть покраснев, она заслонила глаза от солнца и посмотрела вдаль.

— Там, кажется, колокольня. Ты уже был в деревне?

— Нет. Но сейчас как раз подходящий момент для экскурсии.

Через десять минут они уже были в деревне Уэстхольм. Дома из местного камня радовали взгляд, хотя опытный глаз заметил бы, что их давно не ремонтировали.

— А некоторые крыши выглядят просто устрашающе, — проворчала Джослин. — Надеюсь, они попали в список первоочередных дел?

Дэвид кивнул:

— В Испании мне не раз приходилось ночевать под протекающими кровлями. И я считаю, что другим приобретать подобный опыт ни к чему.

Их разговор был прерван: все население от мала до велика высыпало на улицу, чтобы посмотреть на нового лорда. Джослин привыкла здороваться с арендаторами и щебетать с младенцами, так что ее всеобщее внимание не смутило. И хотя роль хозяина имения для Дэвида была внове, он держался прекрасно. Как любил говаривать отец Джослин — настоящий джентльмен никогда не теряется.

Когда Джослин и Дэвид стали прощаться с деревенскими жителями, из домика выбежала девочка и вручила Джослин букет роз:

— Это вам, миледи!

Джослин этот подарок очень растрогал.

Этим людям так хотелось верить в нового лорда Престона! Он уже почти завоевал их сердца. К Рождеству они уже будут преданы ему до гроба — как и он им.

Джослин с грустью зарылась лицом в букет, годный тяжелого аромата, характерного для роз в преддверии осени. Что подумают деревенские жители, когда она уедет и не вернется? Сообщит ли им Дэвид о том, что их брак распался? Право, ему было бы легче заставить их думать, что она умерла. Или просто в один прекрасный день вернуться в имение с новой женой, никому ничего не объясняя. Именно так ведут себя лорды.

Поскольку их путь лежал мимо церкви, расположенной на самом краю деревни, Джослин спросила:

— Не сделать ли нам остановку?

— Хорошая мысль.

Он спешился, привязал своего коня и помог Джослин спрыгнуть на землю. Его руки обхватили ее за талию решительно и по-мужски крепко. Он задержал руки у нее на талии на несколько секунд дольше, чем необходимо. И она вспомнила о прохладном винном погребе и вспыхнувшей между ними страсти.

Господи, да ей все напоминает о тех минутах! Джослин подхватила подол амазонки и вошла в церковь. Здание было старинным, времен норманнского завоевания. Она прошла по центральному проходу, радуясь тому, что викария нигде нет. А это означало, что она может без помех насладиться мягким освещением, слабым запахом ладана и благостной атмосферой, вместо того чтобы вести вежливые разговоры.

Сразу же обращало на себя внимание большое окно с витражом, расположенное над алтарем. Вместо обычного религиозного сюжета на витраже был изображен восход солнца, его лучи падали на деревья и цветы, а в синеве неба парил белый голубь — символ Духа Святого.

Проследив за ее взглядом, Дэвид сказал:

— Когда витраж оказался безнадежно поврежденным, отец заменил его этим. Он попросил мать составить узор, который отражал бы их общую любовь к природе. Там в уголке внизу есть ее инициалы.

— Это большая честь! — тихо отозвалась Джослин. В Чарлтон-Эбби ничего не осталось от нее на память. Даже эхо имени покойной графини давным-давно отзвучало.

Погрустневшая Джослин открыла боковую дверь и вышла на затененный деревьями церковный двор. Обернувшись, она спросила:

— Твои родители похоронены здесь?

— Братья не разрешили похоронить здесь мою мать, хотя отец и хотел этого, — отозвался Дэвид. — Уилфред только свою мать считал настоящей женой отца.

— Конечно, он мог помешать захоронить здесь тело твоей матери, но он не в силах помешать встретиться их душам. — Джослин снова вспомнила сияние, исходившее от витража. — Я не сомневаюсь в том, что сейчас они вместе.

Его взгляд стал мягче.

— Мне хотелось бы думать, что ты права.

В дальнем конце двора стоял массивный фамильный памятник Ланкастеров. Джослин направилась к нему, но остановилась, заметив справа две свежие могилы. На недавно установленных надгробиях было высечено: «Здесь покоится прах Уилфреда Ланкастера, шестого барона Престона» — на одном, а на другом — более лаконично: «Достопочтенный Тимоти Ланкастер». А рядом была еще одна могила, уже успевшая покрыться ковром травы. Здесь покоился достопочтенный Роджер Ланкастер.

Джослин с грустью смотрела на место упокоения трех братьев. Когда-то они были младенцами, надеждой рода, их горячо любили. Но любили ли они друг друга? И какой роковой изъян ума и сердца сделал их столь жестокими и эгоистичными?

Она все еще держала в руках букет роз и, поддавшись внезапному импульсу, положила по одной розе на каждую из могил. После того как цветок лег на последний холм, она ощутила за своей спиной присутствие Дэвида.

Он положил руку ей на плечо:

— У тебя щедрая душа.

— Мне легко быть щедрой. Это не меня они терзали, — ответила она. — Они умерли, а ты вот жив. Время гнева прошло.

Его рука сжала ее плечо.

— Это мудро. Я постараюсь последовать твоему совету. Она легонько прикоснулась к его руке. Мудрые советы легко давать другим — гораздо труднее самой поступать разумно. Если бы и она могла забыть прошлое!

— А где похоронен твой отец?

— Вон там.

Легко касаясь ее талии, он провел ее мимо фамильного памятника. При взгляде на надгробный камень лицо его стало печальным.

— Я один раз заехал сюда, направляясь в полк. Это был мой единственный визит к нему после похорон.

Джослин молча вручила ему оставшиеся цветы. Он вынул из букета небольшую золотистую розу, а остальные цветы положил на могилу отца. Повернувшись к Джослин, он вдел цветок в петлицу ее амазонки. Когда он продевал стебель, его пальцы легко коснулись ее груди. Эта случайная вольность подействовала на нее неожиданно сильно. Они с Дэвидом должны были держаться друг от друга на расстоянии, но как-то вдруг уничтожили это расстояние, сами того не заметив.

— Я захватил кое-что для пикника, — сказал он. — Не хочешь ли провести ленч во фруктовом саду?

Она с улыбкой взяла его под руку, и они вернулись туда, где привязали лошадей. Джослин даже не заметила, как легко их шаги подстроились друг под друга.

Фруктовый сад раскинулся на нескольких крутых холмах. Дэвид выбрал для ленча самый высокий из них, откуда открывался прекрасный вид на реку и поля Уэстхольма. Ему хотелось, чтобы все чувства Джослин затопила красота этих мест и ей захотелось остаться здесь навсегда.

Он помог ей спешиться, наслаждаясь тем, как ее руки опираются на его плечи, как тяжелая юбка скользит по его ногам. Джослин больше не сторонилась его! Она принимала его прикосновения и, возможно, даже сознательно продлевала их, дразня его чувства.

Отойдя в сторону, она сорвала, яблоко с ближайшего дерева.

— Наверное, весной, когда деревья в цвету, этот сад выглядит просто великолепно!

— Да. Я любил лежать здесь и слушать гудение пчел. Ароматы тут так пьянят. — Он начал распаковывать седельные сумки, начав с одеяла, которое расстелил на траве.

— Деревья не обрезали и не окапывали, как следовало бы, но большинство по-прежнему в хорошем состоянии и дают плоды. Года два нормального ухода — и урожаи должны стать такими же обильными, как во времена, когда был жив отец.

Угостив серую кобылу яблоком, Джослин устремила взгляд в сторону дома, крыша которого виднелась за деревьями.

— В этих тихих местах трудно поверить в то, что где-то существует суетливый Лондон.

— У Лондона есть свои прелести, но я буду счастлив проводить большую часть времени здесь. — Следом за одеялом Дэвид извлек из сумок пакеты с провизией и кувшин с сидром. — Все для нашего ленча произведено в поместье.

Джослин грациозно уселась, утопая в пене юбок. Он выложил на салфетку сыр, ветчину и свежеиспеченный хлеб. Даже луковки были выращены и замаринованы в Уэстхольме, а уксус был сделан из местного яблочного сока. После утренней верховой прогулки оба дали волю своему сельскому аппетиту. Дэвиду нравилось, что Джослин не клюет еду, словно испуганная птичка.

— Это превосходно, — вздохнула она, утолив голод. — Ездить по угодьям, есть плоды со своей собственной земли… Ничто не может приносить большего удовлетворения. Мой отец всегда говорил, что сила Англии заключается в том, что мы в душе — сельские жители, в отличие от французских аристократов. Живя при дворе, они забыли о своих корнях.

— Не отдавай это качество одним англичанам. Правильнее сказать, что в этом — сила британцев, — поправил ее Дэвид, доедая последний ломтик сыра.

— Прости. С подлинно английским высокомерием я часто забываю об остальных народах Британии.

— Если бы ты росла здесь, то не забывала бы, — лениво проговорил он, ложась на спину. — Рядом — Уэльские болота, границы, которые лорды-англичане охраняли от набегов диких кельтов. Сражения за эти земли шли в течение многих веков, а такое долго не забывается.

— А откуда родом была твоя мать?

— Из Сэрфилли. Ее отец был школьным учителем. У него с моим отцом была общая страсть — классификация диких цветов, и в течение многих лет они вели ученую переписку. А встретились они, когда мой отец оказался проездом в тех местах и захотел показать своему корреспонденту новый вид дикой орхидеи.

Он улыбнулся, вспоминая ту историю, которую в детстве часто слышал от матери.

— Оказалось, что эту орхидею уже описали, а вместо нее мой отец включил в свою коллекцию мою мать. Он был человеком не от мира сего, и его нисколько не смутило то, что он влюбился в совершенно незнатную особу. Ему казалось: раз он любит мою мать, то и все остальные тоже должны ее любить.

— Да, как наивно, — сухо проговорила Джослин.

— Его первая жена была внучкой герцога, и она приучила своих сыновей считать, что знатность превыше всего. У моей матери не было ни малейшего шанса завоевать их привязанность.

Джослин сделала глоток сидра и передала кувшин Дэвиду.

— А ты чувствуешь себя более валлийцем или англичанином?

Размышляя над ее вопросом, Дэвид отхлебнул сидра.

— Внешне я, безусловно, англичанин: это определялось тем, где я рос и как воспитывался. Но в душе… — Он негромко рассмеялся. — Иезуиты говорят: если они воспитывают мальчика до семи лет, он принадлежит им до конца жизни. Всех в основном воспитывают не иезуиты, а матери — значит, в моем случае под внешностью английского офицера и джентльмена должен скрываться суеверный валлиец.

Джослин отвела взгляд. Ее лицо стало совершенно непроницаемым, и Дэвид вспомнил, что до семилетнего возраста она росла без матери. Сколько ей было лет, когда ее семья распалась? Очевидно, она была достаточно взрослой, чтобы след остался на всю жизнь.

Пока Дэвид решал, следует ли ему подробнее расспросить Джослин, она сказала бесстрастно и холодно — такого тона он давно уже у нее не слышал:

— Раз ты валлиец, то должен любить желтые нарциссы и лук-порей. Недаром же он считается эмблемой Уэльса!

— Признаюсь, это так и есть, — отозвался он. — Весной Уэстхольм покрыт ковром из этих цветов. Мы с Салли, когда были маленькими, помогали матери высаживать луковицы.

Джослин улыбнулась: к ней снова вернулись непринужденность и спокойствие.

— И теперь ты вернулся домой. Иногда судьба дарит людям неожиданно счастливые финалы.

Дэвид мысленно задал себе вопрос: будет ли такой финал у их брака? А обращаясь к ней, сказал:

— Мне жаль, что тебя не ждет подобный финал с Чарлтон-Эбби.

Джослин обхватила руками согнутые колени.

— Так уж принято, что женщин увозят из родного дома, и они вынуждены устраивать себе новое гнездо. Когда-нибудь и у меня будет свой дом.

Не в силах упустить такой шанс, он приподнялся на локте и пристально посмотрел на нее:

— Уэстхольм мог бы стать твоим.

Джослин судорожно вздохнула и отвела взгляд. Дэвиду показалось, что этот проклятый герцог уселся тут с ними, чтобы испортить их пикник. Сдавленным голосом она прошептала:

— Цена была бы слишком высока.

— Вот как?

В его голосе зазвучали требовательные нотки, и Джослин медленно повернулась к нему лицом. Он протянул руку. Она неуверенно вложила в нее свою, и он вновь откинулся на спину, увлекая ее за собой. Приблизив ее губы к своим, он проговорил чуть слышно:

— Это — слишком высокая цена?

— Ты же сам прекрасно знаешь, что нет, несчастный! — шумно вздохнула она.

А в следующую секунду их губы уже встретились в поцелуе, который стал словно бы естественной частью этого жаркого летнего дня, со вкусом солнца и сидра. За несколько последних дней она стала не такой робкой, и теперь ее язык с невинным энтузиазмом проник в рот, неся ему дивный жар ее тела. Не отрываясь от ее губ, Дэвид уложил Джослин так, что их бедра оказались тесно прижатыми друг к другу, а ее пышные юбки упали вокруг него.

— Ах! — вздохнул он. — Какое хорошее место ты себе нашла! — И отогнул подол ее платья так, чтобы его рука могла свободно двигаться по обтянутым шелком чулка теплым и упругим изгибам. Когда кончики его пальцев скользнули по внутренней стороне ее бедра, она невольно вздрогнула. Он застонал, наливаясь желанием, — но между ними оставалось слишком много слоев ткани!

Чуть подрагивающим от смеха голосом она произнесла:

— Сомневаюсь, что ты сейчас можешь убедить суд, что не способен выполнять супружеские обязанности.

— Нам удивительно повезло, что мы уже начали дело, а судей здесь нет.

Обхватив ее за талию, он перекатился так, чтобы оказаться над ней. Ее стройная шея оказалась у его губ — открытая для легких, дразнящих поцелуев.

Дрогнувшим голосом она спросила:

— Тебе не очень трудно сдерживаться?

Это был одновременно и вопрос, и предостережение: она не хотела, чтобы они зашли слишком далеко. Но ему этого не хотелось — еще не пришло время.

— Я предпочту немного пострадать здесь, чем оставаться спокойным и благоразумным в другом месте.

Он снова взял в плен ее губы, а его рука ласкала скрытые под лифом холмики ее грудей, пока оба они не задохнулись от страсти. Желая большего, он прошептал:

— Наверное, тебе слишком жарко в этой плотной амазонке.

Одной рукой он расстегнул воздушные петли из галуна, служившие застежкой ее синего жакета, — он распахнулся. На фоне темно-синей ткани ее кожа казалась удивительно нежной и тонкой. Под жакетом оказался простой белый корсаж с большим вырезом, который открыл манящую ложбинку между грудей. Он лизнул ее, словно лакомство, приготовленное специально для него.

Джослин кончиками пальцев поглаживала его затылок, и от легкого прикосновения ее ноготков по его телу шла душная волна. Его рука опустилась ниже. Юбка амазонки поднялась выше колен, и ему удобно было ласкать ее сокровенное место. Когда он прикоснулся к нему, Джослин тихо ахнула, но едва первое потрясение прошло, ее ноги раздвинулись, и под его ритмичными ласками в ней начала пульсировать страсть.

У нее вырвался гортанный нежный вскрик, который был для него волшебно-эротичным. Он лихорадочно потянулся к застежке брюк и уже начал рвать ее, когда осознал, что делает. Проклятие: он забыл обо всем, кроме одной потребности — погрузиться в нее! Секунду он балансировал на краю: жар крови боролся с разумом и благими намерениями.

Победил разум. Тело Джослин жаждет его ласки, но он еще не завоевал ее мысли и сердце. Обольстив ее, он получит секунды наслаждения, но рискует потерять ее доверие.

Дэвид со стоном перекатился на спину. Его тело было так переполнено желанием, что он едва смог прохрипеть в ответ:

— Мое самообладание небезгранично. Надо остановиться. Крепко переплетя свои пальцы с его пальцами, она через силу прошептала:

— Ты хочешь свести меня с ума?

Ее голос срывался от смеха и неутоленной страсти.

— Себя я определенно свожу с ума, тут все ясно. Он повернул голову, и они оказались лицом к лицу. Заглянув в ее горящие страстью глаза, он почувствовал прилив нежности. С каждым днем они становятся все ближе и ближе, а это значит, что теперь и сойти с ума ему не страшно.