Но, тем не менее, он понимал, что все больше отдаляется от Бога. Несмотря на постоянные молит­вы, Адриан чувствовал, что в душе нет больше мира и покоя, составляющие основу его существования. И очень сожалел об этом.

Еще в детстве он представлял свою душу в виде серебряного кубка. В те дни, когда душа была напол­нена святым духом, кубок блистал, как отполирован­ное и начищенное серебро, лишь кое-где на сверкаю­щей поверхности виднелись темные пятна. Но с годами серебро потускнело. Неужели душа почернела от того, что жить приходилось в миру, а не в монастыре, и эта жизнь полна коварства, лжи и насилия? Или же его дух столь несовершенен, что с годами это стано­вится все более очевидным?

Адриан стал на колени и попытался прочесть мо­литву, прося у Бога силы и мудрости, терпения и доброты для завоевания Мериэль, однако никак не мог успокоиться. Через некоторое время, открыв гла­за, он взглянул на маленькую статуэтку Божьей Ма­тери. Она всегда успокаивала его.

Адриан начал молиться, но сегодня слова не име­ли никакого значения. Чем усерднее он старался со­средоточиться, тем больше нервничал, перед ним вста­вало лицо Мериэль – сначала доброе и честное, потом несчастное и печальное.

Глаза девушки, полные упрека, все еще смотрели на него, заглядывая прямо в душу, когда мужчина вновь закрыл глаза Тяжело дыша, он старался вы­бросить этот образ из памяти, но не мог. Адриан знал упрямых, черствых монахов-аскетов, утверждающих, что все женщины – исчадия ада, и именно они сказа­ли бы, что Мериэль послана Сатаной, чтобы украсть его душу. Однако Уорфилд понимал, что проблема не в ней, а в нем самом.

С годами молитвы потеряли святость, но в этот раз граф вообще не мог молиться. В отчаянии мужчи­на открыл глаза. Его взгляд скользнул мимо статуи Богоматери, мимо золотого распятия, висевшего на стене. Выше находилось небольшое оконце с разноц­ветными стеклами, выполненное в форме голубя, оли­цетворявшего Святой Дух.

Уставившись в стену немигающими, ничего не ви­дящими глазами, лорд услышал жесткий властный внутренний голос: «Освободи ее».

Дрожь пробежала по телу и устремилась, как ему казалось, прямо в душу. Сердце словно сжали ледя­ные пальцы, когда Уорфилд встал перед фактом, ко­торый пытался скрыть от самого себя: независимо от своего высокого положения, дающего много прав и свобод, независимо от тех чувств, которые испыты­вал к Мериэль, невзирая на заточение девушки яко­бы ради ее собственной безопасности, то, что он де­лал, изначально было неправильным. Это грех самонадеянности, совершенный против невинности из-за дьявольского искушения.

Неудивительно, что в последнее время граф не находил времени для исповеди – как он мог признаться в таком черном поступке, если даже не испытывал настоящих угрызений совести. Боже, помоги заблуд­шему грешнику!

Адриан знал, что, отпустив Мериэль, вновь смо­жет молиться. Освобождение девушки не очистит душу от греховных помыслов, но, по крайней мере, Уорфилд сумеет без смущения смотреть на статую Божьей Матери. Тогда он будет прощен и вновь получит Божье благословение.

Дыхание молящегося участилось. Адриан так стиснул пальцы, что из-под ногтей показалась кровь. «Ос­вободи ее», – господи, так просто, но он не в силах это сделать, и Господь Бог покарает его, потому что даже ради спасения своей души он не позволит де­вушке уйти.

Сэру Венсану де Лаону еще не приходилось бы­вать в доме еврея, и он неохотно ехал туда, не зная, чего ожидать. Прибыв по адресу, рыцарь увидел, что дом Бенжамина Левески ничем не отличается от жи­лища любого другого богатого купца, за исключени­ем того, что построен из камня, а не из дерева. На­верное, для прочности и защиты.

Бенжамин Левески оказался человеком преклон­ного возраста с огромным хищным носом и темной бородой, в которой мелькали серебряные пряди. Вре­мя от времени он ссужал деньги, занимаясь ростов­щичеством, но основным его занятием являлась тор­говля. Самым примечательным в лице были глаза – проницательные, живые угольки, выдающие челове­ка, умеющего распознать выгоду в любом деле.

Даже желая воспользоваться кошельком и жизнью еврея, сэр Венсан не мог заставить себя поклонить­ся. Черт побери, он все-таки рыцарь и христианин. В дальнейшем, конечно, он постарается пустить в ход все свое красноречие, чтобы убедить собеседника. Это поможет Ги Бургоню приобрести богатство и власть, да и самому удастся погреть руки.

После ритуала знакомства и угощения вином Бенжамин сказал:

– Я слышал, вы наводили обо мне справки в ев­рейской общине.

Собеседник кивнул.

– Да, до меня дошли слухи, что вы хотите пере­браться в провинцию и развернуть там торговлю. Именно поэтому я старался разузнать о вас как мож­но больше.

Лицо еврея осталось непроницаемым.

– Я думал о переезде, – признался он, – но даль­ше мыслей дело не дошло.

– Мой лорд Адриан, граф Шропширский, хочет облагодетельствовать свой город Шрусбери, – тор­жественно проговорил сэр Венсан. – Поэтому люди вроде вас, удачливые купцы и банкиры, будут там почетными горожанами.

– Какие привилегии я буду иметь, если решу пе­ребраться в Шрусбери, а не поселюсь где-нибудь в Линкольне или Йорке?

– Шрусбери – развивающийся и растущий город. В его процветание большой вклад внесла торговля уэльской шерстью, – француз на секунду замолчал, отпив глоток вина и восхищаясь его великолепным букетом. – Там еще нет еврейской общины, поэтому вам открыты все дороги. К тому же, ваша семья бу­дет находиться под личным покровительством графа. Лорд Адриан даже выделит вам охрану от Линкольна до Шрусбери, если вы надумаете приехать.

Черные глаза-угольки насмешливо блеснули.

– Сейчас мои домочадцы находятся под покрови­тельством короля. Неужели граф могущественнее?

Сэр Венсан пожал плечами.

– Лондон – рассадник всех пороков, общеанглийская помойка. Все отбросы – пьяницы, оборванцы и грабители нашли себе здесь приют, и даже бравые ко­ролевские солдаты не всегда могут с ними справиться. У короля много других дел, кроме защиты евреев.

Выражение глаз Бенжамина не изменилось, но сэр Венсан понял, что сумел заинтересовать собеседни­ка. Сейчас лучше не нажимать и не настаивать, а позволить купцу поговорить с семьей. Рыцарь допил вино и поднялся.

– Я пробуду в Лондоне еще несколько дней. Могу ли я навестить вас, возможно, у вас возникнут какие-нибудь вопросы о Шрусбери?

Старик тоже встал.

– Возможно, в предложении вашего лорда есть здравый смысл. Действительно, на западе Англии не так много купцов, как на востоке и в центре. Однако принятие такого решения не должно быть поспеш­ным.

Сэр Венсан покинул собеседника в хорошем рас­положении духа. Из собранных ранее сведений он знал, что старик заинтересован в переезде, но окон­чательно не решил. Перспектива стать главным куп­цом графства должна помочь ему сделать это.

Несколько дней – Мериэль уже сбилась со счета – ее держали взаперти, и никто не навещал девушку, кроме Марджери. Мериэль не заблуждалась на тот счет, что граф забыл о ней. Нет, в одиночном заклю­чении таился коварный умысел дать ей почувство­вать себя невыносимо одиноко, чтобы потом она с благодарностью приняла его общество.

Мериэль даже думать не хотела о том, что будет, если ее терпение лопнет до того, как утихнет его желание. Девушка занимала себя благочестивыми размышлениями, молитвами, наслаждалась ежеднев­ной ванной. Когда она не могла сидеть на одном мес­те, то вскакивала и мерила шагами комнату, двигаясь легко и непринужденно. Она вспоминала различные города и поместья, где ей довелось бывать, до мель­чайших деталей восстанавливала особенности строе­ния и убранства помещений, красоты природы Болейна, Ламборна, Мортона, очертания знакомых холмов и деревень.

Чтобы занять руки, привычные к работе, она при­вела в порядок порванное платье, затем расплела поло­вики и принялась плести из них новые коврики и неуклюжие корзинки. Когда «сырье» закончилось, Мериэль расплела свои поделки и начала заново, придумывая новые узоры.

За этим занятием ее и застала Марджери, вошед­шая в комнату с подносом и корзиной.

– Для вас есть аппетитный кусочек цыпленка, – в голосе горничной прозвучало явное удивление при виде занятий пленницы.

Мериэль встала и потянулась.

– Почему бы тебе не съесть его самой? В такие тихие, спокойные дни у меня не бывает аппетита, – но затем ее внимание привлекли странные звуки из корзины. Мгновение спустя оттуда выбрался котенок и спрыгнул на пол. Девушка с удивлением поинтере­совалась:

– Это твой?

Горничная с отсутствующим выражением лица по­вернулась к ней:

– Что?

Возможно, одиночество пагубно отразилось на моз­гах Мериэль, но осознание этого заняло всего не­сколько секунд. Затем она впервые за несколько дней улыбнулась.

– Ой, наверное, у меня разыгралось воображение. Мне показалось, что на полу что-то мелькнуло, – взяв с тарелки куриную ножку, девушка оторвала кусок мяса и поднесла его к котенку, жадно набросившему­ся на еду.

– На кухне столько котов, что сосчитать невоз­можно, однако здесь, наверху, мне еще не приходилось видеть ни одного, – вздохнув, проворчала Мар­джери, забирая пустую чашку, оставшуюся после завтрака.

– Наверное, здесь водятся крысы, – поморщив­шись, сказала Мериэль. – А мне всегда нравились коты.

– Ладно, мне пора идти, – произнесла Марджери, закрывая за собой дверь.

Мериэль решила поближе познакомиться с котен­ком. Это оказалась кошка, маленькая и очень милая, серая пушистая шерстка кое-где была покрыта рыжи­ми пятнами. Она назовет ее Кестрел.

В ее положении даже мышь может оказаться под­ходящей компанией, а Кестрел тем более. Кошка была на удивление ласковой и добродушной, спала на ко­ленях хозяйки, когда та молилась и размышляла, прыгала на грудь, когда девушка ложилась на постель, укладывалась клубком и радостно урчала.

Кестрел, как и любой котенок, обожала играть. Особенно ей нравилось бегать за длинной ниткой, кото­рую дергала Мериэль, В отсутствии других развлечений она играла с собственным хвостом. Одно было плохо – кошка вставала слишком рано и тыкалась любопытным мокрым носом в лицо хозяйки. Однако это небольшая цена за такую чудесную компанию.

Ободренная присутствием живого существа, Мериэль сплела длинный узкий половик и положила его на подоконник окна так, чтобы конец свисал наружу. Покрошив недоеденный хлеб, она ссыпала на него крошки. Уже через несколько минут начали слетать­ся птицы, лакомясь угощением. Сначала кошку при­ходилось держать, чтобы та не пообедала гостями, но очень скоро сообразительная Кестрел поняла, что охота на птиц запрещена, хотя все же бросала на них жадные взгляды.

Иногда птица залетала в комнату и кружила по ней, отчаянно трепеща крыльями в поисках выхода. Мериэль прекрасно понимала чувства несчастной жер­твы, ее тщетные попытки избежать неотвратимого. Они являлись отражением ее собственной судьбы, поэтому девушка старалась как можно быстрее пой­мать птицу и выпустить ее.

Проводя дни таким образом, Мериэль убедила себя, что сумеет выдержать и не будет сломлена ни телом, ни духом. Пусть граф не обольщается и ищет себе более подходящую любовницу. Но ночами, лежа на постели и бессонно глядя в потолок, девушка ду­мала о том, что барьер, удерживающий ее страх, очень непрочен, и эта мысль приводила в отчаяние.

Прошло несколько дней, и вот на пороге появи­лась Марджери, держа в руках кучу одежды.

– Лорд Адриан прислал вам платья, – торжес­твенно объявила она, кладя одежду на постель. – Он хочет, чтобы вы переоделись в одно из них и выбро­сили старое. Вскоре милорд пришлет за вами.

– Моя собственная одежда меня вполне устраи­вает, – Мериэль смотрела на разноцветную груду с таким выражением, как рассматривала бы гнездо разъ­яренных диких ос. – Можете отнести все обратно.

Марджери, ошеломленная, взглянула на узницу.

– Ой, нет, не могу. Для нормандца он ведет себя вполне разумно, но не любит, когда его обижают и прекословят, – горничная восхищенно провела рукой по платьям. – Кроме того, они так красивы!

– Тем не менее, они мне не нужны, – видя отча­яние в глазах девушки, Мериэль продолжила: – Не волнуйся, ты не будешь говорить ему об этом. Я это сделаю сама, когда он пошлет за мной.

Марджери открыла было рот, но передумала и ушла, сокрушенно качая головой.

Мериэль разглядывала разноцветную одежду, поджав губы. Как она и предполагала, граф постарался подкупить ее. Но почему ему пришло в голову, что ее можно купить за новое платье? Девушка настолько рас­сердилась, что всерьез решила выбросить подарки и даже собрала вещи в кучу и понесла к окну. Но затем, все обдумав, решила не выбрасывать хорошую одежду. Та­кая расточительность – непростительный грех.

Марджери права, платья действительно были вос­хитительны. К ним прилагались две белые рубашки из тончайшего полотна, одна – с воротом и рукава­ми, отделанная золотой тесьмой. Накидка из темно-красной шерсти оторочена мехом горностая. Две про­зрачные вуали были прекрасным дополнением к золотому обручу, пояс расшит золотыми нитями, лен­ты соответствовали по цвету с платьями – ярко-голу­бые, изумрудно-зеленые, ярко-красные. Любой наряд во много раз превосходил самое красивое платье, которое когда-либо было у Мериэль.

Такой гардероб могла иметь либо принцесса, либо шлюха. При этой мысли девушка вновь вздрогнула от отвращения и решила навсегда избавиться от подарков. Но в самый последний момент бережливая, экономная натура одержала верх, погасив гнев. Де Вер бережно перенесла роскошные платья к двери и ак­куратно сложила их на полу. Настроение поднялось при виде любопытной Кестрел, забравшейся в кучу платьев и запутавшейся в тонкой вуали.

Размотав ткань и освободив котенка, Мериэль по­чесала его шейку, животное довольно заурчало и от­правилось спать под кровать. Если глупое создание останется там, то неожиданный визит не раскроет его присутствия. Затем узница уселась, сложив руки на коленях и закрыв глаза, и начала размышлять. Ей нужно найти в себе силы противостоять бурному на­тиску графа и обрести спокойствие.

Несколько мгновений спустя вошел Адриан. Мериэль подняла голову и увидела по его лицу, что в нем произошла какая-то перемена, но не физическая – он по-прежнему походил на прекрасного падшего анге­ла. Что-то изменилось в его душе, причем далеко не в лучшую сторону – в нем ощущалось явное напряже­ние. Неужели борьба с соперником – претендентом на графский титул – шла так плохо? Он потерпел поражение и теперь переживает? Или его неприят­ности носят личный характер?

При виде заштопанного старого платья девушки лицо мужчины стало похожим на маску.

– Почему ты не переоделась?

Мериэль не спеша встала.

– Я предпочитаю не принимать ваши щедрые дары, милорд. Моя одежда вполне соответствует моему те­перешнему положению.

– Во-первых, твое платье было порвано и теперь все в заплатах. Поскольку в этом виноват я, то вполнесправедливо, что я заменил его.

Разумные слова, но девушка не стала терять время на восхищение умными доводами.

– Если бы я не пыталась бежать, то ничего бы не случилось. Вы не обязаны заботиться о моем гарде­робе, милорд, – Мериэль немного помолчала, выдер­жав паузу, затем продолжила: – И я тоже ничем вам не обязана.

Эти слова задели мужчину, он подошел вплотную к девушке и, не говоря ни слова, схватил за ворот платья и с силой дернул вниз. Ткань порвалась почти до колен, платье едва не упало к ногам.

Мериэль качнулась вперед, и граф схватил ее за плечи, удерживая от падения. Девушка смотрела на него, затаив дыхание, и со страхом ожидала последу­ющих действий. Она прекрасно понимала, что ее тело прикрывает лишь старая рубашка, чиненная-перечи­ненная, настолько ветхая, что могла порваться от любого резкого движения.

Горячий, опасный огонь, вспыхнувший в глазах Адриана, показал, что он тоже это прекрасно пони­мает. На мгновение мужчина сильнее сжал ее плечи, впившись пальцами в нежную кожу, но затем разжал руки.

– Если ты не переоденешься в новое платье, я разорву и рубашку, и тогда не смогу поручиться за свое дальнейшее поведение, – с этими словами Уорфилд повернулся к двери. – Скоро я вернусь и надеюсь, что к тому времени ты будешь выглядеть при­лично.

Мериэль размышляла, стоять ли ей на своем и отказываться повиноваться, либо спокойно подчиниться. Наконец она сдалась, отчасти потому, что ее со­бственную одежду уже нельзя было надеть, отчасти из-за того, что вещи сами по себе ничего не значили, являясь незначительными, ничего не выражающими символами. Граф и так чем-то рассержен, уж лучше не гневить его, искушая судьбу.

Мериэль быстро переоделась, опасаясь возвраще­ния Адриана. Надев рубашку, девушка вздрогнула от удовольствия – тонкая ткань приятно холодила кожу. Затем пришла очередь платья. Она выбрала самое простое, с отделкой из золотой каймы на горловине и рукавах. Портниха верно рассчитала ее размеры – платье чудесно сидело на девушке, соблазнительно подчеркивая грудь.

Пояс был сделан на более крупную женщину, и Мериэль пришлось второй раз обернуть его вокруг талии, иначе свободные концы спадали бы до пола. Она отказалась от мысли вплести в волосы ленты, но надела вуаль, закрепив ее обручем.

Возможно, если она хотя бы одеждой станет по­ходить на леди, то отношение к ней будет другое.

Мериэль едва успела сложить вещи в сундук, как стук возвестил о прибытии графа. Стоя в дверях, он не отрывал от девушки восхищенного взгляда. Та смутилась и покраснела.

– Именно так ты и должна выглядеть, – лорд Адриан подошел к Мериэль и приподнял ее подборо­док. – Почему ты стараешься идти наперекор мне, сопротивляешься? – нежно спросил он. – Я хочу об­ращаться с тобой хорошо, но твое сопротивление будит во мне дьявола.

Мериэль, не мигая, смотрела на рыцаря, не веря своим ушам.

– Как вы смеете! – взорвалась она, отбросив его руку. – Вы насильно увезли меня, можно сказать по­хитили, посадили в темницу, угрожали, и еще смеете упрекать меня за плохое поведение?

Господи, узница совсем забыла о своем решении незлить Уорфилда по пустякам. Когда лорд Адриан повернулся на каблуках, девушка собралась с духом, ожидая последствий. Но мужчина неожиданно оча­ровательно улыбнулся, и дьявольские искры исчезли из глаз:

– Конечно, я виню тебя. Это гораздо удобнее, нежели признаться, что я вел себя, как последний осел.

Его ответ настолько поразил Мериэль своей не­ожиданностью, что та даже рассмеялась:

– Ну, у каждого есть недостатки.

– Верно, – согласился Адриан и вновь посерьез­нел, однако в глазах осталась смешинка. Он собирался сказать еще что-то, когда Кестрел пулей вылетела из-под кровати, напала на одной ей видимого врага на полу, сделала сальто и остановилась перед графом.

Удивленный, тот посмотрел вниз, нагнулся и под­нял котенка. Обеспокоенная за безопасность питоми­цы, Мериэль вскрикнула:

– Пожалуйста, не делайте ничего Кестрел!

Лорд внимательно разглядывал животное, которое тут же лизнуло его запястье. Девушка в отчая­нии вздохнула: что понимает глупое создание, ласка­ясь к чудовищу? Не воспользовавшись чудесным убежищем, выскочила из-под кровати, затем прибе­жала к ногам тюремщика.

Спустя мгновение она поняла, что котенок посту­пил мудро, потому что граф не рассердился.

– У меня создается впечатление, что ты ценишь это глупое животное больше, чем меня, или того, что я могу предложить. Не отвечай, – перебил мужчина девушку, хотевшую что-то сказать в свое оправда­ние, опуская котенка на пол. – Сейчас я не желаю знать твое мнение. Сегодня такой чудесный день. Не хочешь ли прогуляться по стенам?

– Заставите ли вы меня, если я не захочу идти?

Граф внимательно посмотрел на нее.

– Нет, если ты не желаешь, не буду настаивать.

– Хорошо, в таком случае я принимаю ваше пред­ложение, – с этими словами Мериэль прошла мимо

него к двери.

Граф усмехнулся.

– Ты непоследовательна и неразумна, мой малень­кий сокол.

– Я и не говорила, что обладаю такими достоин­ствами. Знаете, наш святой отец как-то сказал, что ни одна женщина не может поступать разумно и ло­гично.

– Священники всегда так говорят, – пробормотал лорд Адриан, открывая дверь. – Они забыли, каков мир на самом деле.

Мериэль вновь рассмеялась, спускаясь в большой зал.

– Монахи, никогда не видевшие и не знавшие жен­щин, могли это сказать, но никак не священники. Все эти проповедники, предписывающие женщинам пос­лушание и полное повиновение, идут на поводу у святых отцов, у их нравов и мыслей.

– Нет, не у святых отцов, а просто у мужчин, – лорд печально взглянул на девушку. – Я думаю, боль­шинство представителей сильного пола иногда меч­тают, чтобы у женщин вообще не было разума.

– Женщины созданы из ребра Адама, поэтому близ­ки мужчинам, однако их нельзя топтать ногами.

Уорфилд хмыкнул, и молодые люди поднялись по лестнице, ведущей на крышу. С графом приятно об­щаться, когда не проглядывают его темные, неизведанные стороны. Поднимаясь первой по узкой, крутой лестнице, Мериэль украдкой бросила взгляд на Адриана и поразилась новой мысли, пришедшей в голову.

Будучи младшей дочерью небогатого рыцаря и с юных лет отданная в монастырь, она никогда не смотрела на мужчин как на возможных партнеров, зная, что не выйдет замуж. Даже после ухода из Ламборна свадьба казалась далекой, нереальной перспективой и останется такой еще несколько лет, пока Алан не сможет приобрести ей приданое. Однако Мериэль вовсе не была уверена, что хочет замуж.

Но сейчас она думала о том, как бы смотрела на своего поработителя и как бы относилась к нему при других обстоятельствах. Что, если бы Адриан де Лэнси оказался бы бедным рыцарем с одним замком и сначала попросил бы ее руку и лишь затем тело? И что, если бы ей прежде не пришлось познакомиться с темной сторо­ной его души, захотела бы она быть его женой?

Девушка ответила на это положительно, потому что не встречала еще такого привлекательного мужчины, как лорд Адриан. Если не принимать во внимание опасное, странное, волнующее наваждение, которое он испытывал к ней, граф казался умным, начитанным, обладал чувством юмора и обаянием. Хотя Мериэль не понимала, почему лорд так желал получить ее, и ненавидела его за свое заключение, все-таки в его отношении к ней было что-то интригующе-влекущее. Мужчины всегда относились к Мериэль как к млад­шей сестре, и никто никогда не преследовал ее своей любовью. Граф же впервые в ее жизни заставил де­вушку поверить, что она красива и желанна.

Мериэль вздохнула и сосредоточила внимание на крутой и опасной лестнице, прекрасно зная, что та­кие рассуждения приносят мало пользы. Она пленни­ца графа, а не гостья, его намерения исключительно грязны и бесчестны. Даже если бы он знал, что ее настоящее имя де Вер, они все еще находились бы по разные стороны стены, разделенные политикой и об­стоятельствами. Ее семья стоит внизу нормандской социальной лестницы, то есть, говоря проще, де Вер ближе к своим английским слугам, чем к знатным нормандским баронам. Для лорда Адриана уже вы­брана невеста из семьи, чья знатность и богатство равны его собственным.

Вступив на парапет, окружающий башню, Мериэль отбросила мрачные мысли, наслаждаясь каждой минутой, проведенной на свежем воздухе. Ветер поднимал прозрачную вуаль, швыряя в лицо и прак­тически ослепляя. Лорд Адриан пришел на помощь, осторожно свернул тонкую ткань, снял с головы и засунул за вытканный пояс.

Девушка поблагодарила, удивившись, что его рука не лежит на ее талии. Граф, кажется, пришел в хоро­шее настроение. Мериэль с удовольствием разгляды­вала окрестности.

Башня была самым высоким местом замка, стоя­щего на уступе скалы. Крыша или, лучше сказать, обзорная площадка, выходила на деревню и холмы Шропшира. Сколько миль отсюда до Эвонли? Де Вер сказала вслух:

– Какой чудесный вид! Я еще никогда не была так высоко от земли.

– Да, красиво, – согласился рыцарь. – Кроме того, невероятно удобно. Дозорный видит на мили вперед.

Мериэль огляделась и увидела стражника. Тот уважительно поклонился хозяину замка, затем удалился на другой конец площадки.

Молодые люди прошли через площадку и подошли к краю, выходившему на реку. Девушка выглянула в узкое пространство между зубцами и едва не задохнулась от страха – скала была совсем отвесной.

– Если я уроню камень, то он упадет прямо в реку?

Граф кивнул.

– Вполне вероятно. Скала внизу такая же крутая и недоступная для подъема, как и стены замка.

Девушка нахмурилась.

– Мы находимся как раз над вашей комнатой. Почему вы построили башню на самом краю скалы, а не посередине? Наверное, из соображений безопасности?

– Нет, – Уорфилд прислонился к зубцу стены, задумчиво глядя на реку. – Мне просто хотелось иногда приходить сюда и любоваться окружающим видом, а не натыкаться взором на спины вооруженных стражей.

– Думаю, я понимаю вас, – Мериэль посмотрела на реку. Вначале она увидела двух рыбаков, сидящих влодке, но больше не нашла следов человеческого присутствия. Лишь дикая, первозданная красота. Зато в другом направлении жизнь кипела ключом.

Девушка взглянула на точеный профиль спутни­ка. Его лицо напоминало ничего не выражающую маску, белокурые волосы вбирали в себя солнечный свет и сверкали, словно нимб святого. Мужчина олицетворял собой идеал красоты, воспетый норманнами. Единственным недостатком был невысокий рост. Может, у него будут дочери, унаследовавшие от отца прекрасную внешность – огромные чистые серые глаза и золотистые волосы.

Немного помолчав, Мериэль заметила:

– Никто не сможет напасть на Уорфилд с этой стороны.

– Не совсем верно, – Адриан указал в направле­нии скалы. – Чтобы доказать своим людям, что не­приступных замков не бывает, однажды я взобрался по скале со стороны реки. Если смог я, то и другие вполне сумеют сделать это.

Удивленная донельзя, девушка взглянула на реку, затем перевела глаза на собеседника.

– Вы шутите?

– Клянусь Богом, – заверил он. – Я сделал это ночью, и никто не ожидал нападения. Хотя, между прочим, я не поднимался до конца, а выбрал место под стеной, которое довольно легко проломить.

– Святая Дева Мария! – в ужасе воскликнула Мериэль. – Вас могли убить! Зачем вы это сделали?

– Я вполне мог пережить падение в реку. Что касается «зачем», – мужчина улыбнулся, – когда стражник, которому я приставил кинжал к горлу, уди­вился, что мягко сказано, а его друзья просто потеря ли дар речи, то поняли, что я был прав.

– Вы ведь не убили его?

– Конечно, нет. Иначе, зачем этот урок?

Девушка нерешительно рассматривала графа, раз­думывая, являются ли его слова доказательством хлад­нокровия или черного юмора. Скорее всего, здесь присутствует и то, и другое.

– Все-таки, несмотря на ваши заверения, я очень сомневаюсь, что кто-то мог взобраться по отвесной скале.

Граф пожал плечами.

– Даже в самых отвесных скалах есть трещины и выступы. Если тебе приходилось подниматься за птенцами сокола, то должна знать об этом.

Она покачала головой.

– Я никогда не взбиралась по такой скале. Когда мы с братом брали птенцов, то брат обычно спускал меня вниз на веревке, – думая о расстоянии до реки, девушка вздрогнула. – Так гораздо легче.

Золотистые брови графа взметнулись вверх:

– Брат позволял тебе рисковать жизнью подобным образом?

– Я находилась в полной безопасности. К тому же, у меня не хватило бы сил удержать его при спуске.

Де Лэнси изумился еще больше.

– Теперь я понимаю, что рассказы о диких, не­обузданных уэльсцах – чистая правда.

– Да, милорд, это правда, мы дикие и свободные, – Мериэль взглянула на реку, затем посмотрела на едва видневшиеся вдали холмы родины. – Уэльс никогда не кланялся нормандцам.

– Ошибаешься. Несмотря на беззаветную храб­рость – надо признать, они сильны и мужественны, – твой народ в конечно итоге проиграет, потому что уэльсцы разобщены и слишком независимы, чтобы выбрать одного суверена, – граф покачал головой. – Бессмысленная и жестокая борьба между братьями за лишний надел уносит много жизней и требует много крови.

– Поэтому было бы справедливо делить наследство отца поровну между сыновьями, – резко ответила де Вер, думая о своих братьях. – Где же справедливость по-нормандски, когда старший наследует абсолютно все, а младшие вынуждены идти в услужение иедва не просить милостыню?

– Разделение наследства на равные части – действительно, справедливо, – согласился Адриан, – но не совсем правильно и мудро. Нормандский обычай делает человека сильнее. Посмотри, как страдает Англия при слабом правителе. А кто мучается боль­ше всех? Конечно, простой народ, не имеющий высо­ких каменных стен для защиты. И в то же время они составляют основную часть богатства страны. Если некому будет возделывать землю, многие лорды ока­жутся на положении нищих, – выражение лица Адри­ана стало серьезным. Возможно, он вспомнил, что ему удалось увидеть за годы гражданской войны. – Когда у Англии вновь будет сильный король, Север­ный Уэльс подчинится ему, как это сделали южные земли. Только дикие горы помогают северянам сопро­тивляться, но это временное укрытие. И хотя ты не согласишься со мной, под пятой нормандцев Уэльс будет жить лучше и процветать.

– Никогда, милорд. Свобода – в нашей крови, – Мериэль разозлилась. Ее всегда восхищало свободо­любие и отвага соотечественников матери, и она совсем забыла, что сама является наполовину норманд­кой. В данный момент в ее жилах текла чистая кельтская кровь. – Настоящее дитя Уэльса лучше умрет, чем станет жить в цепях.

Уорфилд изучающе смотрел на пленницу.

– У меня такое впечатление, что беседа от поли­тических аспектов перешла на личные.

– Как вы мудры и проницательны! – его вера в то, что соотечественники матери будут жить лучше при нормандцах, попиравших все мыслимые и не­мыслимые человеческие законы, столь же оскорби­тельна, как и его убеждение, что она будет чувство­вать себя лучше, став его любовницей. Гнев, поселившийся в душе с первых же минут плена, вы­рвался наружу:

– Как долго вы собираетесь держать меня в заточении, лорд Адриан? Я не совершала никакого пре­ступления, меня не судили. Клянусь, что не изменю своего мнения и не стану вашей любовницей. Точно так же мои уэльские родственники ни за что не со­гласятся подчиниться нормандцам и будут сопротив­ляться и сражаться до последней капли крови.