Странные клятвы

Отпущение грехов несколько снизило напряже­ние, но не облегчило страдание и горе, засевшие глу­боко в сердце. Аббат Вильям был для графа не только священником, но и другом, поэтому Уорфилд откровенно рассказал обо всем, что произошло за последние несколько месяцев, не только рассказал, но и объяснил причину.

Окончив повествование, граф прошелся по келье, не глядя на аббата, и сказал, словно обращаясь к самому себе:

– Я никогда бы не оставил Фонтевиль, если бы не резня, учиненная Бургонем в Уорфилде. Вы знаете, что тогда я поклялся отстроить замок и отомстить врагу.

Адриан остановился перед изящно выполненным распятием, висевшим на стене. Христос смотрел на него глазами мученика, все узнавшего о боли.

– Эти клятвы я выполнил. Теперь настало время вернуться в Фонтевиль и дать обет верности Богу.

Позади него послышался шорох – аббат поежился.

– Ты собираешься оставить поместье? Для слу­жения Богу есть много путей, и ты хорошо ему слу­жишь, являясь владельцем Уорфилда.

Адриан повернулся.

– Ричард станет его новым и желанным владель­цем. Он будет править лучше, чем я, и положение графа Шропширского настолько усилится, что никто никогда не посмеет обвинить его в незаконном при­своении замка.

Аббат слишком хорошо знал де Лэнси.

– А как же твоя жена? Если леди Мериэль вер­нется к тебе, ты все равно будешь желать стать мона­хом?

Слова Вильяма вызвали воспоминание о счастли­вой графине в первые дни после свадьбы. Пальцы все еще хранили ощущение шелковистости ее кожи. Тело графа напряглось, он выдавил из себя:

– Она не вернется, поэтому у меня нет жены.

– Когда ты был здесь послушником, я считал, что ты просто создан для служения церкви. Может, я был прав, – аббат покачал головой. – Но ты уже не тот юноша. Можешь оставаться в Фонтевиле сколь­ко захочешь, но я не позволю тебе дать обет.

– Почему? – Уорфилд чувствовал, как почва уходит из-под ног. Как было бы хорошо стать монахом, это казалось единственным выходом. – Значит, вы предпочитаете иметь в моем лице богатого лорда, делающего хорошие подарки, нежели бедного монаха?

Аббат Вильям искренне удивился.

– Не очень христианское замечание, Адриан.

Граф покраснел.

– Простите меня, святой отец. Я знаю, что это не так. Но мне просто необходима религиозная жизнь, и если вы не примете меня в свой монастырь, я найду другой.

– Думаю, довольно легко отыскать орден, кото­рый с радостью примет тебя в свои ряды. Но, Адриан, ради нашей дружбы, я прошу тебя, подумай как следует, прежде чем принять такое решение, – аббат вздохнул. – Очень часто монастыри используют как убежище от мира. Это не всегда плохо, однако мне будет больно видеть тебя монахом из-за такого пустяка. Ты можешь, положа руку на сердце, сказать, что вступаешь в наши ряды с легким сердцем, потому что не мыслишь другой жизни? Или делаешь это потому, что хочешь убежать от проблем, которые на данный момент кажутся неразрешимыми? – Вильям улыбнулся. – Думаю, если бы у тебя имелся выбор между Богом и женой, ты бы, несомненно, выбрал второе. Человек, разделяющий подобные убеждения, не имеет права быть монахом, ведь Бог не может быть вторым в его сердце.

После продолжительной паузы Адриан, криво ус­мехнувшись, признался:

– Я не думал об этом с такой точки зрения. Но вы правы. Если говорить начистоту, то я пришел в Фонтевиль еще мальчишкой именно потому, что стремил­ся уйти от себя самого и от демона, живущего во мне. Бог заслуживает большего, нежели слуг, при­шедших к нему из страха, а не из любви.

– Вопрос стоит не о любви к Богу. Ты сделал много хорошего, будучи графом, и можешь сделать еще больше, ведь в Англии очень мало вельмож, та­ких справедливых и почитающих Господа, как ты, – аббат поднялся и протянул руку, которую Адриан по­целовал. Вильям продолжил: – Если наступит тот день, когда ты сможешь сказать, что Бог является твоим первым и единственным выбором, я буду рад приветствовать тебя здесь как брата. А теперь стану молиться, чтобы ты наконец нашел успокоение.

В отсутствие Мериэль за садом Эвонли никто не ухаживал, и после возвращения она две недели при­водила его в порядок. Однако, обрезая засохшие бу­тоны с розового куста, девушка подумала, что это цветы нужны ей, а не она им – они могут выжить и среди сорняков, просто работа в саду приносит успо­коение.

Хозяйку замка встретили с любовью и радостью, что пролилось, словно целительный бальзам, на ис­терзанную душу. Иногда Мериэль казалось, будто она и не уезжала никуда, однако такие мысли редко при­ходили в голову. Эвонли нисколько не изменился в отличие от нее самой. За последние месяцы Мериэль довелось многое узнать о страхе и мужестве, о страсти и гневе, о темных и таинственных глубинах человеческой души. Она успела потерять невинность во всех смыслах слова и только после этого поняла, насколько спокойна и безмятежна была ее предыдущая жизнь.

Днем и ночью ее преследовали видения – в луже собственной крови лежал зарезанный Ги Бургонь, а над ним, дикий и свирепый в своей ярости, стоял Адриан Уорфилд – ее муж, тюремщик и мучитель. Но еще более ужасными были картины, показывающие де Лэнси в роли нежного любовника. Как Мериэль ни старалась, она не могла примириться с двой­ственностью его натуры.

Де Вер полагала, что больше уже не нравится Адриану. Наваждение закончилось, потому что Уорфилд не сделал ни одной попытки остановить ее, когда они с Аланом уезжали из Честена. В то время она была бесконечно благодарна ему за равнодушие, стараясь как можно скорее убежать из страшного места. Умо­ляя Алана немедленно уехать, Мериэль находилась на грани истерики. Если бы Уорфилд не позволил ей этого сделать, она могла бы сойти с ума.

Очнувшись от пережитого потрясения, Мериэль поняла, что ее поспешное бегство было ошибкой. Хорошо это или плохо, но лорд Адриан – ее муж, и это нельзя не учитывать. К тому же, она ждет ребенка. Скоро ей придется сообщить графу, что у него будет наследник. Но что может произойти после, Мериэль не имела ни малейшего представления и даже не знала, чего хочет сама.

Очнувшись, Мериэль поняла, что долгое время сто­ит, опустив руки над розовым кустом, и ничего не делает. Подавляя мрачные мысли, она перешла к сле­дующему кусту и принялась за работу. Не успела закончить, как подошел Алан и хмуро посмотрел на сестру. Та участливо спросила:

– Что-то случилось?

– Не совсем, – медленно произнес брат. – Только что получено сообщение от Уорфилда. Он отправил его мне как твоему защитнику и покровителю.

Мериэль осторожно положила на землю ножни­цы. У нее появилось предчувствие, что новость, со­держащаяся в послании, не сделает ее счастливой.

– Что пишет лорд Адриан?

– Суть в том, что брак можно аннулировать, если ты вышла замуж не по доброй воле. Уорфилд запла­тит за все издержки и… взятки, если в том возникнет необходимость, – цинично заявил он. – Дальше речь идет о твоем будущем. Если когда-нибудь ты вновь соберешься выйти замуж, у тебя будет приданое несколько замков в качестве платы за заслуги шести рыцарей. Лорд Адриан вернет все твои личные вещи, включая одежду, драгоценности, Чансон и… – муж­чина вгляделся в строчки, – Кестрел, которая, по его словам, скучает по тебе.

Алан протянул сестре письмо, чтобы та могла про­честь его сама, и добавил:

– Уорфилд удивительно щедр.

Лорд Адриан подумал даже о Кестрел. Да, его на­важдение прошло. Мериэль смотрела на послание, не читая. Почему бы ему и не быть щедрым? Это отличительная черта человека благородного происхож­дения.

Еще обрезая розы, девушка чувствовала легкое недомогание, которое сейчас перешло в тошноту.

Мериэль покачнулась, упала на колени, началась рвота. Боже, даже собственное тело предает ее. Алан опустился рядом, и когда в желудке у нее больше ничего не осталось, поднял на руки, положил на бли­жайшую скамью и вытер рот фартуком.

– Хочешь что-нибудь?

– Воды, пожалуйста, – хрипло выдавила она. Алан ушел и вернулся с чашей воды, которую Мериэль жадно выпила, и прислонилась к брату, не в силах даже думать.

– Нам надо поговорить, – Алан обнял сестру. – Ты ждешь ребенка?

– Да.

– Уорфилд должен знать об этом.

– Конечно, – безразлично согласилась она.

– Не думаю, что граф согласится на аннулирова­ние брака при таких обстоятельствах, – Алан помол­чал, затем спокойно поинтересовался: – А ты?

Вот где собака зарыта. Мериэль закрыла лицо ру­ками.

– Не знаю, – она горько вздохнула. – Я не гово­рила тебе, но постепенно ко мне вернулась память, и я вспомнила все события, произошедшие за это вре­мя. Да, Алан, я любила Адриана, считала, что свет сошелся на нем клином, и он – сама доброта, сама нежность и любовь.

– Ты все еще любишь его?

– И снова не могу дать ответ. Не знаю. Я помню, как Уорфилд заключил меня в темницу и каким злоб­ным и отвратительным казался во время поединка с Бургонем, – де Вер вздрогнула. – Это не было чест­ным боем, а убийством, и кровь Ги течет теперь меж­ду мной и счастливыми воспоминаниями. Как я могу жить с человеком, способным на такую жестокость?

– Да, думаю, он жесток, – медленно произнес Алан. – Хотя, как рыцарь, я понимаю, почему. В че­ловеке, сражающемся за свою жизнь, происходят некоторые перемены, в нем пробуждается дикий зверь. В таком состоянии люди способны на чудеса храб­рости либо на отвратительные поступки, – де Вер по­жал плечами. – На то чтобы убить Бургоня, у Уорфилда ушло немного больше времени, чем нужно. Если бы кто-нибудь вырезал мою семью и похитил жену, я бы вел себя точно так же, а может быть, еще хуже.

– Ты восхищаешься им? – Мериэль отняла руки от лица, хотя, не поднимая головы, продолжала смот­реть в землю, беспокойно теребя пальцами край фар­тука. На левой руке блестело золотое обручальное кольцо. Много раз она пыталась снять его, но что-то останавливало.

– Да, – признался Алан, – потому что разделен­ная опасность связывает людей. Но более того, мне нравится Уорфилд. Он благородный, честный и вы­держанный человек. Он сдержался, когда я изо всех сил старался вывести его из себя. Вполне возможно, де Лэнси – храбрейший из людей, которых я когда-либо видел, – голос брата смягчился. – Лорд Адриан любит тебя так, как ни один на Земле мужчина не любил женщину. Порой, он действовал, повинуясь инстинктам, но всегда раскаивался и старался замо­лить грехи. Если ты испытываешь к нему хоть какие-нибудь чувства, возвращайся – лучшего мужа нельзя пожелать.

– Он не любит меня, – с трудом выдавила Мериэль, размышляя, соответствуют ли ее слова действи­тельности, или ей просто захотелось их произнести. – Когда мы впервые встретились, Уорфилд поклялся, что никогда не отпустит меня, однако не сдержал обещания. Я была его временным сумасшествием, наваждением. Теперь Адриан излечился и желает освободиться от меня. Брак разрушился.

– Он разрушится, если ты этого захочешь.

Мериэль наклонилась, сорвала маргаритку и на­чала обрывать лепестки: «Любит, не любит…»

– Я считаю, – произнесла она, наблюдая, как белые лепестки плавно опускаются на землю, – что мне нужно отправиться в Уорфилд и поговорить с лордом Адрианом, – «Любит, не любит…». Мериэль скомкала испорченный, лишенный лепестков и былого очарования цветок.

– Согласен. Когда ты хочешь поехать?

Приняв решение, она тут же почувствовала себя лучше, к тому же знала, что поступает правильно. Встреча с мужем является единственным способом избавить себя от сомнений.

– Может быть, прямо сейчас? – с надеждой спро­сила Мериэль.

– Хорошо, пойду распоряжусь, чтобы седлали лошадей, – Алан поднялся и направился к конюшне. На сердце у него стало легче, будто камень с души свалился. Мериэль могла и не знать, чего хочет сама, но ему-то это известно наверняка.

Различные чувства испытывала Мериэль на пути в Уорфилд – страх, ожидание. Прибыв в замок, путе­шественники узнали, что лорд уехал на прогулку. Никто не знал, куда он отправился и когда вернется, хотя предполагали, что поздно.

От такого известия Мериэль ужасно расстроилась. Нет ничего хуже ожидания. Усталость куда-то исчезла, и сейчас графиня излучала энергию, невзирая на долгую поездку. Как же отыскать Адриана в его обширных владениях?

Внезапно в голову пришла довольно-таки абсурдная мысль. Она подошла к сокольничей и шагнула внутрь.

– Леди Мериэль! – радостно воскликнул сокольничий, когда она поздоровалась с ним. – Хорошо, что вы вернулись, миледи. Чансон очень скучала, как и граф. Некоторые тут чесали языками, что вы бросили лорда Адриана, и теперь его светлость собираются стать монахом, но я никогда этому не поверю. Я всег­да говорил, что миледи отправилась навестить брата.

Монахом! Ошеломленная донельзя, де Вер во все глаза смотрела на сокольничего, прекрасно зная, что Адриан способен на такой поступок. Неужели имен­но по этой причине он хочет расторгнуть брак? Ста­раясь скрыть свои чувства, она натянула кожаную перчатку.

– Хочу прогуляться с Чансон, а то я совсем ее забросила.

Как хорошо ощущать вес птицы на руке. Несколь­ко минут они провели, приветствуя друг друга – одна изъяснялась на нормандском языке, другая – на птичь­ем, причем, обе прекрасно поняли друг друга. Когда Алан и Мериэль вышли на улицу, брат поинтересо­вался:

– Может, все-таки объяснишь, что задумала?

Та усмехнулась.

– Вдруг Чансон удастся отыскать лорда Адриана.

– Ради Бога, Мериэль, – Алан улыбнулся. – Он же не заяц.

– Почему бы не попытаться? Я сойду с ума, если буду сидеть и ждать, – она вскочила на свежую ло­шадь – Розалии Первой нужно дать отдохнуть. – Тебе вовсе не следует ехать со мной, если ты устал.

Алан фыркнул и уселся в седло.

– Жизнь еще не отучила тебя от прогулок в одиночестве? Посмотри, что случилось в последние два раза.

Мериэль оставила замечание без ответа. Они по­кинули замок и оказались посреди широкого луга. Сняв колпак с головы сокола, графиня погладила шею птицы:

– Чансон, найди его для меня.

Она представила себе Адриана, каким часто виде­ла в своих мечтах: прекрасное лицо, теплота, излуча­емая серыми чудесными глазами, когда он смотрел на нее, удивительные серебристые волосы. На мгно­вение мужчина как живой встал перед глазами, и она забыла, что создала его силой своего воображения. Затем, очнувшись и покачав головой, Мериэль под­бросила сокола вверх. Взмыв, как стрела, Чансон рас­правила мощные крылья.

Продолжая думать об Адриане, де Вер, запроки­нув голову, следила за полетом сокола: «Найди его!»

Вскоре птица исчезла из виду, превратившись в едва заметную точку. Мериэль постаралась убедить себя, что это глупая и пустая затея – даже если Чан­сон поняла ее, то сможет только увидеть объект, да и то, если тот находится на открытом месте. Однако действие помогало отвлечься от мрачных мыслей и не могло причинить вреда.

Но, тем не менее, она молилась, чтобы Дева Ма­рия ниспослала ей маленькое чудо. Сокол повернул на юг, и девушка проследила за ним взглядом.

Проехав две или три мили, молодые люди остано­вились, ибо Чансон ринулась вниз по направлению к вершине холма, затем вновь взмыла ввысь. Подъехав к подножию холма, Мериэль огляделась, узнавая ок­рестности. Ну конечно, очевидно, судьба вновь при­вела их к этому месту. По крайней мере, она поблагодарила Бога за чудо. Спустившись на землю, де­вушка взяла приманку и начала подзывать сокола.

Когда Чансон вернулась, поела и признательно за­бормотала хозяйке нежности, графиня вновь надела на голову птицы колпак и вручила ее брату.

– На вершине холма есть древний каменный круг, и Адриан там. Ты можешь возвращаться в Уорфилд. Увидимся позже.

– Мериэль, – возразил Алан. – Ты никогда не образумишься.

– Не волнуйся. Я покончила с побегами. Даже если Уорфилд захочет свернуть мне шею, ему при­дется довести меня до места, где он сможет сделать это спокойно.

– Ты ведь любишь его?

Подумав о сложной, противоречивой натуре мужа, о демонах, раздиравших его душу на части, она вздох­нула.

– Может, я люблю только одну сторону его души. Не знаю, достаточно ли этого.

– Я поеду следом за тобой. Если ты увидишь лор­да Адриана, дай мне знать, и я уеду, но не раньше.

Мериэль согласно кивнула и начала подниматься по тропинке. В последний раз ей довелось быть здесь после ужасной грозы, когда она вела за собой лошадь Уорфилда, чуть не сойдя с ума от страха и отвраще­ния при мысли, что проснулась в объятиях врага. Сейчас жаркое летнее солнце нещадно палило, а под его лучами женщина добровольно шла к мужчине, который был для нее и любовником, и врагом.

Мериэль грустно размышляла над тем, что за пос­ледние несколько месяцев ее кружило и бросало, слов­но мячик в опытных руках жонглера. Довелось поз­нать любовь и ненависть, взлеты и падения, страдать от прихотей и капризов других людей. Теперь наста­ло время самой решать свою судьбу. Когда она уви­дит Адриана, все сомнения и тревоги рассеются и станет ясно, что правильно, а что нет.

Копыта лошади утопали в траве и листьях, поэ­тому Уорфилд не услышал ее приближения. Он си­дел на камне в дальнем конце круга, устремив свой взгляд в пустоту.

Повернувшись, девушка махнула Алану. Тот кив­нул и повернул коня. Теперь судьба Мериэль нахо­дится только в ее руках.

Некоторое время она рассматривала мужа, не вы­давая своего присутствия. Трудно представить, что этот спокойный человек был тем, кто безжалостно убил врага. Сейчас перед ней находился аскетическо­го вида благородный мужчина, вполне способный стать ученым или монахом. Темная скромная одежда пре­красно контрастировала с серебристыми волосами и подчеркивала изящную гибкую фигуру. Если он и мо­нах, то, несомненно, воинствующего ордена.

С трудом сглотнув, Мериэль пришпорила лошадь и подъехала к поляне. Пора решать свою судьбу.

Для Адриана каменный круг стал символом того, что произошло между ним и женщиной, которая была его женой – принуждение и дружба, страсть и от­чуждение. Сегодня он пришел сюда, чтобы прими­риться с прошлым. Все напоминало Мериэль – гру­бые камни, так восхищавшие жену, дерево, под которым они последний раз занимались любовью, даже сокол, спустившийся с неба подобно стреле.

Затем до его слуха донесся стук копыт. Подняв голову, Адриан с болью в сердце понял, что о примирении с прошлым не может быть и речи, по крайней мере, сегодня. Прямо к нему ехала Мериэль, такая красивая, такая хрупкая и серьезная, что ее вид ка­зался самым пугающим зрелищем, какое ему дове­лось видеть.

Бог знает, какое выражение появилось на его лице в первые минуты. Зачем пришла Мериэль? Для него это невыносимо. Однажды он уже дал ей свободу, в этот раз придется найти мужество снова отважиться на подобное здравомыслие.

Подавив мрачные мысли, Адриан встал.

– Здравствуй, Мериэль.

– Здравствуй, – такие пустые, ничего не значащие слова. Их взгляды встретились, но в глубине ог­ромных голубых глаз мужчина не смог ничего рас­смотреть – ни веселья, ни страха.

Уорфилд напряженно ждал продолжения. Если бы они встретились впервые, разговор было бы завязать намного проще, но между ними произошло слишком много такого, что, вполне возможно, они уже никог­да не заговорят друг с другом нормально.

Мериэль быстро спрыгнула с лошади, и Адриан понял – она не хочет, чтобы он касался ее. Графиня поступила мудро, но от ее мудрости щемит сердце. Уорфилд должен скрыть и эту боль.

Привязав лошадь рядом с жеребцом, Мериэль по­вернулась к Адриану.

– Ваше сообщение прибыло в Эвонли сегодня ут­ром. Похоже, настало время поговорить с глазу на глаз.

– Мое предложение вас не устраивает? – за то, чтобы обнять ее, Уорфилд отдал бы все на свете, но сумел остановиться в шести футах от нее. – Я не имею права отдать земли, доставшиеся в наследство от отца, но могу подарить поместья, которые приоб­рел сам.

– В этом нет необходимости, милорд. Ваше пред­ложение и без того чрезвычайно щедро, – Мериэль перевела взгляд на свое золотое обручальное кольцо. Странно, что она не сняла его. – Считаете, аннули­ровать брак возможно?

Адриан кивнул.

– Церковь определяет, что брак без обоюдного согласия двух сторон недействителен. Тем более, если вы вышли замуж в состоянии, когда не могли пола­гаться на свои чувства. Расторжение брака займет некоторое время – год или около того, если придется дойти до Рима, но это можно сделать.

Выдержав значительную паузу, Уорфилд равно­душно добавил:

– Кроме того, у вас будет возможность вновь вый­ти замуж. Или, как посчитает церковь, в первый раз.

Перед ней находился спокойный, уравновешенный человек. Невозможно поверить, что именно с ним Мериэль пережила такую бурную драму. Неужели ему действительно все равно, что стало с их браком? Или наоборот – он слишком много думает об этом? Она неуверенно сказала:

– Вы тоже можете еще раз жениться.

Адриан отрицательно покачал головой.

– Вы не давали искренних клятв во время брач­ной церемонии, но я-то давал. Я клялся и верил в свои и ваши чувства и намеревался до конца испол­нить свои обязанности и обещания. Они живут в моем сердце и умрут вместе со мной. Я никогда не полюб­лю другую женщину.

Мериэль с трудом сглотнула, раздумывая, какой истинный смысл скрывается за его словами.

– Вы станете монахом?

– Я думал об этом. Но аббат Вильям убедил меня, что мне недостает святости, нет призвания и убежде­ния. Я просто буду… продолжать жить.

Где-то под его спокойной, уравновешенной мас­кой бушевал огонь, и чтобы понять мужа, Мериэль должна коснуться этого пламени. Она шагнула впе­ред и положила руку на его плечо.

С быстротой молнии Адриан сбросил ее руку и отскочил на значительное расстояние.

– Не надо этого делать, моя дорогая, – спокойно произнес он, но в глазах горел огонь отчаяния. – Я изо всех сил стараюсь контролировать себя, но не могу отвечать за последствия, если ты будешь дотра­гиваться до меня.

Сейчас Уорфилд показал те чувства, которые так искала жена. Она поняла, что Адриан любит ее и, наверняка, слишком сильно. Достаточно ли у нее мужества и сил, чтобы понять мужа и выдержать его странную любовь?

Мериэль не могла ответить на этот вопрос и заго­ворила о другой, очень важной проблеме.

– У меня будет ребенок.

Уорфилд замер, затем, к ее ужасу, спросил:

– Мой?

Мериэль смотрела на него, не в силах отвести глаза.

– Кем вы меня считаете?! Чей же ребенок может быть, как не моего мужа?

– Простите, я не хотел вас оскорбить, – Адриан сделал невольное движение, будто пытаясь подойти к ней, но сдержался. – Просто… когда я впервые го­ворил с Бургонем о сумме выкупа, он хвастался, ка­кой страстной любовницей вы были.

Видя гримасу отвращения на лице жены, Уорфилд с болью продолжал:

– Я знаю, вы никогда не сделали бы этого добро­вольно, однако ребенок может родиться не только от любви, но и от насилия.

– Он не изнасиловал меня, но хотел, – день был долгим и утомительным, и внезапно Мериэль почув­ствовала, что ноги больше не держат ее. Она опер­лась на камень. – Ги решил, что насилие надо мной причинит вам боль, но леди Сесили становила его, не позволив совершить задуманное.

– Слава Богу, – Адриан закрыл глаза, будто не же­лая показывать, насколько ему стало легче. – Этот долг я должен вернуть леди Честен. Я очень рад, счастлив, как дитя, а вы столько всего перенесли из-за меня.

Мериэль поняла, что Уорфилд даже в минуты гнева и в разгар своего наваждения и пальцем до нее не дотронулся. Только Бургонь научил ее, что такое на­стоящий страх.

– Не вините себя за все, милорд, – мягко возра­зила она. – Ответственность за насилие лежит толь­ко на том человеке, который совершает его.

– Да, но если бы не я, вам не пришлось бы нахо­диться в Честене, – де Лэнси вздохнул. – Конечно, это был глупый вопрос с моей стороны. Даже если бы Ги… был бы отцом ребенка, вы еще не могли знать об этом – прошло только две недели. Я признаю ре­бенка своим законным наследником, и его права не будут ущемлены расторжением брака. Вы позволите мне взять его, когда он вырастет?

– Конечно, – сумела выдавить Мериэль. Сейчас граф вновь превратился в вежливого, но холодного незнакомца. В нем не было ничего от властного лор­да или нежного возлюбленного.

Адриан отвернулся, глядя на самый высокий ка­мень.

– Когда вы умирали, я поклялся подчиняться вам во всем, потакать всем прихотям. Скажите, вы хоти­те, чтобы мы расстались друг с другом?

Глядя на его точеный профиль, Мериэль мягко сказала:

– Я хочу узнать, кто ты на самом деле, Адриан. Находясь в Честене, я начала понемногу вспоминать, что случилось после несчастного случая.

Адриан напрягся, но на жену так и не взглянул.

– Что же ты вспомнила?

Она густо покраснела от воспоминаний страстных моментов любви или того, как выкрикивала его имя в минуты острого наслаждения.

– Я помню выздоровление, наши нежные отноше­ния и свадьбу. Думаю, вспомнила почти все. Но, хотя картины, вставшие перед глазами, яркие и живые, не могу поверить, что все это случилось со мной.

Мериэль задумалась, пытаясь понять, о чем хочет сказать и как это выразить.

– Кажется, что женщина, которая вышла за тебя замуж, отделена от меня стеклянной перегородкой, похожей на окно в твоей комнате. Я знаю, что люби­ла тебя, но эти чувства кажутся нереальными, как будто это совсем другая женщина, а ты совсем дру­гой мужчина, не тот, кто запер меня в замке, и не тот, кто напугал до смерти, зарезав Ги Бургоня, как ягненка. Ты был таким добрым, таким нежным… – ее голос задрожал. – Никогда не думала, что на свете может жить такая любовь и такая нежность.

Мериэль зашагала в сторону каменных кругов и прислонилась к одному из камней. Камни простоят здесь века – немое свидетельство человеческой потребности в вере, а она и Адриан умрут, и про них забудут.

Успокоившись, она повернулась к мужу:

– Кто ты, Адриан? Мясник, демон из преисподней, посланный на землю, чтобы мучить меня? Или, может, ангел, который любит меня и которого люблю я?

– Я никто, моя дорогая, – его голос звучал тихо и слабо. Адриан наконец взглянул на жену. – Я просто человек, хотя во мне больше от демона, нежели от ангела.

Губы Уорфилда искривились в насмешливой улыбке.

– Я никогда не чувствовал себя свободным. Ду­маю, в этом только моя вина. Всю свою жизнь я за­ставлял себя подавлять дурные наклонности и злобу, старался отстроить замок и исполнить клятвы нена­висти и мести, которые дал, будучи еще совсем юным. Затем встретил тебя.

Адриан прошел по кругу с грациозной красотой хищника.

– Я полюбил тебя с первого взгляда и не только потому, что ты красива, а потому, что затронула тай­ные струны моей души. Ты святая, моя дорогая, и такая же свободная, как сокол, которого так любишь.

Уорфилд остановился.

– Аббат Вильям говорит, что мы часто убиваем тех, кого больше всего любим, и он прав. Будучи муж­чиной и болваном, я пытался заточить тебя в клетку, привязать к себе, разрушить то, что больше всего любил в тебе. Я не понимал, что убивал твою душу, до тех пор, пока чуть не убил тело.

Он посмотрел на Мериэль – его лицо походило на посмертную маску.

– Ты победила, моя дорогая. Твое желание быть свободной сильнее моей способности помешать это­му. Поэтому иди с Богом, я не стану использовать закон, чтобы удержать тебя.

Мериэль смотрела на мужа, слезы застилали гла­за от его удивительной честности. Она подумала о цитате из Библии, не из песен Соломона, а из Луки: «Его грехи, которых неисчислимое множество, про­щены, ибо он любил много». Только Господь знает о сокровенных тайнах души, но Мериэль почувствова­ла, что наконец поняла Адриана, заглянула ему в душу и увидела истину. Любя ее больше всего на свете, он грешил против нее, заключив в темницу женщину, чья душа не могла выжить без свободы.

И теперь, любя, Уорфилд освободил ее, чтобы она смогла сама сделать выбор. Будто Мериэль была со­колом, которого хотят освободить и бросить в небо против ветра. Де Лэнси снял путы с ног и колпак с глаз, не принуждая вернуться к нему по закону. Те­перь их ничего не связывает.

Ничего, кроме любви, самых крепких пут на свете.

Наконец ответ пришел к ней и оказался доволь­но прост. Хотя у мужа имелись и плохие качества, у нее не было причин бояться их. Да, в прошлом Уор­филд причинил ей немало горя, но жизнь преподала ему горький урок, и теперь Мериэль не сомнева­лась, что такого больше не повторится. Когда не­счастный случай заставил ее забыть о гневе и уп­рямстве, она другими глазами взглянула на графа, увидела только хорошее и влюбилась. Вместе они испытали страсть, узнали доверие, веселье, счастье. Теперь, когда появилось право выбора, Мериэль по­няла, что есть только один мужчина на свете, кото­рого она любит.

И хотя однажды она поклялась не поддаваться ему, теперь изменила свое решение – некоторые клятвы вообще не следует произносить, тем более выполнять. Дрожа, де Вер подошла к мужу, остановившись на расстоянии вытянутой руки. Адриан напрягся при ее приближении, лицо выражало отчаяние.

– Придя сюда, я не знала, чего хочу от тебя, но сейчас поняла, – Мериэль заглянула в его глаза, пы­таясь точнее выразить слова, идущие от сердца, и вспомнила неоднократно выручавшую ее песнь Соло­мона. – «Ночью в своей постели я искала того, кого любит моя душа, но не нашла».

Лицо Адриана вспыхнуло от затеплившейся на­дежды, но он все же не прикоснулся к жене, только ответил:

– «Поднимайся, любовь моя, моя красавица, и иди ко мне».

– «Потому что прошла зима, кончился дождь», – закончила за него Мериэль. Затем обхватила за шею, прижала к себе, чтобы поцеловать. Даже теперь она дрожала от страха, пока ее губы не коснулись его рта.

Стена сомнений, отделявшая ее от женщины, ко­торая была женой этого мужчины, разбилась, как стек­ло, разлетелась на куски. Мериэль ощутила, что ее переполняет любовь.

– Бог свидетель, я люблю тебя, Адриан, – про­шептала она, плача и смеясь одновременно. – Не знаю, как смогла забыть это даже на мгновение. Наверное, где-то в глубине души я опасалась, что никогда не буду свободной, если признаюсь в силе любви к тебе.