Глава 25

Ее глаза широко раскрылись. Она не поверила своим ушам. Нет, он не может сейчас остановиться! Она просто сгорит!

Ореол вокруг его головы полыхал пурпурным цветом жаркой страсти, однако он поднялся на ноги. Он действительно собирается ее оставить… Нет, этого она не вынесет. Она не может позволить ему уйти, она должна удержать его, пусть даже ценой утраты своего мирка, защищавшего ее столько лет.

В отчаянии она схватила его за руку.

– Нет! – С помощью пения ей удалось в течение стольких лет сохранить голос. Но губы с трудом произносили слова.

Она заговорила, запинаясь после каждого слова: – Пожалуйста… не… уходи.

В одно мгновение выражение его лица изменилось.

– О Мэриан! Любовь моя!

Он схватил ее в объятия, покрывая жгучими поцелуями. Ласки его доводили ее до безумия. Бедра ее лихорадочно двигались словно сами по себе. Она почувствовала, что больше не выдержит. Все тело сотрясали судороги.

Он крепко прижимал ее к себе. Ей казалось, что она скатывается куда-то… где никогда раньше не бывала. Он проник между ее бедер. Она открыла глаза, упиваясь его лицом, впитывая его в себя. До чего же он хорош! И какой широкоплечий, мускулистый. Тело украшают ее менди. Наконец-то, наконец она нашла свою пару.

Резкие морщинки вокруг его глаз говорили о том, как трудно ему двигаться медленно, неторопливо, не ворваться в нее резкими толчками, подобно взбесившемуся жеребцу. Она изогнула спину, облегчая ему путь, впуская его в себя. Так вот в чем разница между человеком и животными! В этой нежности, еще более мощной и оглушительной, чем страсть…

Он заполнил ее всю. Он словно растянул ее плоть. Неожиданное, даже пугающее ощущение… но и приятное тоже. Вот этой прожигающей, опаляющей близости она и жаждала больше всего. Когда два тела, растворяясь в огне страсти, будто тают, сливаются в одно. И еще – появляется непреодолимая, страстная потребное и, отдать столько же, сколько получил.

Они двигались в бешеном ритме. Мэриан с изумлением почувствовала новый прилив желания. Ренбурн задохнулся, начал мощными движениями входить в нее, не владея собой. Тела их, извиваясь, катаясь по ковру, передвинулись к скамье. Она прижалась к нему, обхватила его ногами, ощущая, как он проникает не только в глубь ее тела, но в самую душу, наполняет ее светом, изгоняет мрачные тени, которые преследовали ее всю жизнь.

Он вскрикнул, весь напрягся, затвердел. Потом сильно содрогнулся. Он пролил в нее свое семя. Ей показалось, что она на грани безумия. Сегодня она узнала, какое это непередаваемое ощущение, когда достигаешь вершины вместе с возлюбленным, в его объятиях.

Он крепко прижимал ее к себе. Понемногу страсть утихла. Пульс, дыхание вернулись в норму. И вместе со здравым смыслом явилось сознание того, что она сегодня возродилась к новой жизни, в другом мире, который предстоит осваивать.

Мир и успокоение. Удовлетворение. Любовь. Он лежал на боку, сонно поглаживая ее спину. Она спрятала лицо у него на плече. Сверкающие волосы рассыпались веером.

Какое чудо, что она все же решилась заговорить… Разрушила последний барьер… И все же, пришло ему в голову, никакие слова не в силах описать то, что сейчас произошло между ними.

Прохладный ночной воздух холодил влажные тела. Доминик достал свернутое одеяло со скамьи, накрыл их обоих. Сколько еще времени они смогут упиваться этой молчаливой близостью? От фактов не уйдешь – ящик Пандоры открыт, и теперь его уже не закроешь.

Внезапно он заметил, что она тихо плачет. Встревоженный, он откинул густые пряди с ее лица. Попытался разглядеть его выражение.

– Что случилось, Мэриан? Я сделал тебе больно? Она покачала головой и снова спрятала лицо.

– Тогда почему ты плачешь так, как будто у тебя сердце готово разорваться?

Она казалась такой хрупкой в его объятиях! Он мысленно отругал себя за то, что позволил страсти затмить рассудок.

– В чем же дело, радость моя? Скажи мне. Теперь, когда я знаю, что ты можешь говорить, я хочу слышать все. Она произнесла хриплым шепотом:

– Я… я даже не понимала, насколько я одинока. Эти слова едва не разорвали ему сердце. Вот она и стала беззащитной перед ним, как он и хотел. Но он понял, что не может этого вынести.

Он нежно смахнул слезы с ее щек.

– Ты никогда не будешь одинока. Пока я жив. Она вздохнула, по-видимому, не до конца убежденная, Доминик же осознал: он только что дал обещание, которое, возможно, не сможет выполнить. В растерянности он переменил тему: .

– Значит, ты никогда ни с кем не говорила? Даже с Камалем?

– В этом не было необходимости. – Она высвободилась из его объятий, повернулась на спину, улыбнулась. – Камаль не действует на меня так, как ты.

Он усмехнулся:

– Люди в твоем присутствии вели себя так, будто ты неодушевленный предмет. Но ты-то наверняка понимала все, что происходило вокруг.

Она пожала плечами:

– Когда прислушивалась к тому, что говорили. Вероятно, большую часть времени она просто не обращала внимания на то, что происходило вокруг нее, подумал Доминик.

– Но когда прислушивалась, вероятно, узнавала больше, чем могли себе представить окружающие. Губы ее изогнулись в легкой улыбке.

– Вероятно.

Он видел, как на нее действует то, что она наконец заговорила, после стольких лет молчания. Если бы не пение, она бы могла остаться без голоса.

– Да, я вижу, ты женщина немногословная. Она искоса кинула на него озорной взгляд:

– Зато ты можешь говорить, за двоих. Он рассмеялся:

– Пока ты молчала, мне приходилось говорить за двоих. До сегодняшнего дня. – Он приподнялся на локте, не сводя с нее внимательного взгляда. – Почему ты не хотела нормально общаться с людьми? Ты приняла это решение сама?

– Все не так… просто, – медленно проговорила она. – Пожар, резня, убийства, плен… это оказалось больше, чем я могла вынести. – Она на мгновение прикрыла глаза. Лицо ее исказила гримаса боли. – Мысленно я постоянно возвращалась в Уорфилд. Пыталась делать вид, будто дворца маха-раджи с его зенана – женской половиной – не существует. Насколько это было возможно. Прошло какое-то время, уже после того как я вернулась домой, прежде чем я снова начала замечать внешний мир… начала открываться ему. К тому времени я отвыкла говорить. И… и меня вполне устраивала такая жизнь. У меня было все, чего я хотела. Заговорить… стать как все… но тогда многое могло бы измениться.

– А ты этого не хотела.

Она не потрудилась ответить. Он рассматривал ее изящный профиль, представляя себе чувствительного, восприимчивого, ранимого ребенка, прошедшего через настоящий ад. К тому времени как ее привезли домой, она едва начала оправляться от пережитого. Легко можно понять, почему она не захотела пожертвовать комфортабельной, спокойной и свободной жизнью в обмен на сомнительные преимущества нормального существования. Его собственная сестра не раз роптала на бесчисленные ограничения, которые приходится терпеть благовоспитанной девушке.

Однако жажда близости все же повлекла за собой серьезные перемены, хотела она того или нет.

Пришла пора прояснить ситуацию с начала до конца.

– Ты слушала лорда Максвелла, когда он в первый раз приезжал в Уорфилд?

– Кайл Ренбурн, виконт Максвелл… – В ее глазах что-то блеснуло. – Главный приз в брачной гонке.

Видимо, это выражение одной из пожилых дам. Доминик против воли улыбнулся, но тут же посерьезнел. Напоминание о Кайле мгновенно его отрезвило. Сейчас он разрывался между верностью слову, данному брату, и любовью к Мэриан. Ее ведь он тоже обещал защитить. И вот теперь его бездумная уступка собственной страсти привела к тому, что он взял на себя ответственность за нее. Кайл никогда ему не простит. Однако об этом он будет горевать потом, позже.

– Я не лорд Максвелл. Она вскинула глаза:

– Ты не Ренбурн?

– Ренбурн, но только Доминик, а не Кайл. Я его брат-близнец. Я брат-близнец лорда Максвелла. – Он невольно поморщился. – Не могу сказать, что горжусь этим, Мэриан. Мы с ним похожи достаточно для того, чтобы провести людей, которые не очень хорошо нас знают, и поэтому Кайл попросил меня занять его место здесь, чтобы он мог куда-то отлучиться. Я не хотел этого делать, но он… меня уговорил. Я думал, это будет довольно просто. Приучу тебя к своему присутствию… вернее, к присутствию человека, очень похожего на меня… потом уеду. – Он поймал ее взгляд. – Я не ожидал, что полюблю тебя. Но я в тебя влюбился, и это все изменило.

К его огромному облегчению, она не вскочила в ужасе, но и не ответила, что тоже любит его, как он втайне надеялся. Она рассматривала его отстраненным, каким-то оценивающим взглядом.

– Вот как… Неудивительно, что ты с самого начала показался мне другим. Более опасным.

– Я… опасным?! – Он искренне испугался. – С Кайлом часто трудно иметь дело, но я-то всегда отличался легким характером.

Она как будто не обратила внимания на эти слова.

– Кайл… Какое резкое имя… сплошные острые углы. Доминик мне нравится больше.

Это хорошо. – Он взял ее руку. – Хотя я и не могу считаться главным призом в брачной гонке, как мой брат, но я люблю тебя, Мэриан. Надеюсь, этого достаточно.

Она отняла руку, отодвинулась от него. Села, взяла свободный конец сари, лежавшего рядом на полу, завернулась в него. Прозрачный шелк, однако, скорее подчеркивал, чем скрывал ее наготу.

– У тебя просто какая-то страсть к женитьбе. Я ее не разделяю.

Холодок пробежал у него по коже. Следовало ожидать, что возможность разговаривать с ней сама по себе не устранит всех противоречий.

– Только в браке люди могут вести себя так, как мы. Она удивленно приподняла брови:

– Ты хочешь сказать, что до меня никогда ни с кем не совокуплялся?

– Я знал других женщин, но таких, как ты, – нет. Она прищурилась:

– Ты имеешь в виду – таких богатых? Он стиснул зубы. По-видимому, она успела наслушаться немало циничных разговоров за годы своего молчания.

– Таких богатых действительно не было. Но меня привлекает в тебе не богатство, Мэриан. Я бы с радостью женился на тебе, если бы у тебя не было ни пенни.

Она наклонила голову. Золотые серьги качнулись с легким дразнящим звоном.

– У тебя есть собственное состояние?

– Нет, – ответил он ровным тоном. – Есть небольшой доход, но это нельзя назвать состоянием.

– Выходит, твой богатый брат хочет жениться на мне из-за денег, а ты – бедный – нет? – В голосе ее прозвучало откровенное недоверие.

Он вздохнул:

– Доказать это невозможно. Либо ты мне веришь, либо нет.

Губы ее дрогнули.

– Что я знаю о мужчинах? Как могу судить?

– Ты можешь прислушаться к голосу своего сердца, – тихо сказал он.

– Мое сердце говорит, что перемены могут произойти слишком быстро. – Цинизм ее испарился. Осталась одна растерянность. – Для женщины брак означает, что ее тело и имущество переходят во власть мужчины. Когда я рисовала менди на руке Йены Эймс, она рассказала мне свою историю. Почему я должна подвергать себя такому риску, когда в этом нет никакой необходимости?

Действительно, почему? С какой стати, если она его не любит и не доверяет ему? И как легко она прошла мимо его слов о любви. Борясь с чувством горькой обиды, он встал, надел панталоны и рубашку. Жаровня погасла, но пряный дым все еще окутывал помещение. Доминик раздвинул шторы и открыл окна. Перегнулся через подоконник, вдохнул чистый влажный воздух.

Ему вспомнились прежние связи с женщинами. Он никогда не считал себя дамским угодником и все же плотских радостей отведал. Знавал и похотливых вдовушек, и страстных девственниц, и скучающих чужих жен. Однако во всех случаях и он сам, и его партнерши считали близкие отношения лишь преходящим удовольствием. До Мэриан. Здесь «пока смерть не разлучит нас» казалось ему единственным возможным исходом той близости, которую они испытали. Большинство благовоспитанных девушек не задумываясь приняли бы его предложение. Но она не похожа ни на кого. Да он и не хотел бы, чтобы она стала подчиняться светским правилам ценой своей необыкновенной самобытности, своей чудесной непохожести на других. За исключением брака. Вот это она должна принять. Этого он желал всем сердцем.

Он заметил, что голова заметно прояснилась. Это напомнило о вопросе, который он собирался задать. Обернулся к ней, скрестив руки на груди:

– Что ты жгла в курильнице?

– В основном ладан. – Она начала заплетать волосы в косу. – И немного опиума.

– Господи! Опиум! – Так вот почему у него помутилось в голове. – Как ты могла! Она пожала плечами:

– Ты такой упрямый. Потребовались действенные меры. Ее небрежный тон еще раз напомнил, ему, насколько она не похожа на других. Она действительно не сознавала всей чудовищности своего поведения. Нет, он должен заставить ее понять!

– Что бы ты сказала о мужчине, который спаивает женщину для того, чтобы ее соблазнить? Глаза ее сузились.

– Что это отвратительно.

Так… значит, кое-что о морали она успела узнать от своих опекунов.

– А использовать наркотик, чтобы заставить меня действовать против моей воли, ты считаешь, лучше? Она застыла с поднятыми к волосам руками.

– Мне казалось, ты этого хочешь.

– Мое тело – да. Но совесть не позволяла мне вступать с тобой в близкие отношения, потому что это было бы нехорошо. Непозволительно. Мне это давалось нелегко, но я держался. Пока ты не сочла нужным затуманить мой рассудок опиумом.

Лицо ее, казалось, окаменело.

– Почему ты считаешь, что это нехорошо?

– Потому что ты предназначена в жены моему брату, а не мне. – Он наморщил лоб, подыскивая подходящие слова. – И еще потому, что ни один уважающий себя человек не воспользуется слабостью женщины, не понимающей, что она делает. Такое поведение достойно всяческого презрения.

Ее глаза превратились в узкие щелочки.

– Ты считаешь меня сумасшедшей?

– Нет, не считаю. Но ты не знаешь многих вещей. Ты не представляешь, чего требует от девушки общество и почему этим требованиям нужно подчиняться.

Она снова начала заплетать косу.

– Можешь не волноваться за свою честь, Ренбурн. Ведь это я тебя соблазнила.

Он сделал нетерпеливый жест.

– Какое это имеет значение! Важны последствия, а не кто виноват. – Он несколько секунд колебался, прежде чем задать неприятный, но неизбежный вопрос, который помог бы прояснить ситуацию. – Ты когда-нибудь… была близка с другим мужчиной?

Она вздохнула. Гнев ее испарился.

– Нет, хотя я не девственница. В зенана у махараджи говорили о том, чтобы отдать меня соседнему радже в качестве наложницы. У меня волосы необычного цвета, это придавало мне ценность в их глазах. В Индии маленькие девочки нередко становятся невестами. Асма, одна из старших женщин в зенана, обеспокоенная тем, что я такая маленькая и что раджа может причинить мне боль, порвала мне девственную плеву каменным фаллосом.

Каменным фаллосом… Он бы не понял, о чем она говорит, если бы не видел нечто подобное, когда учился в школе. Сын офицера индийской армии однажды принес такой образчик в класс, чтобы поразить одноклассников. Они передавали его по кругу с нервными смешками. Грубо вырезанный из камня мужской половой орган. Подумать только – маленькую хрупкую девочку подвергли такой варварской операции!

– Как это ужасно!

– Она хотела мне добра. Хотела избавить от лишних страданий. – Мэриан подтянула колени к подбородку, положила на них руки. – Асму потом высекли плетью за то, что испортила меня. А меня решили вернуть англичанам. Может быть, Асма этого и добивалась.

Трудно даже представить, что ей пришлось пережить, какого опыта она успела набраться. Неудивительно, что она свободно говорит о вещах, услышав о которых, девушка, выросшая в нормальных условиях, упала бы в обморок. Неудивительно, что она вернулась к родным совершенно другим человеком.

Он попытался говорить так же откровенно:

– Невзирая на каменный фаллос, ты была девственницей, из чего следует, что нормальным продолжением отношений для тебя является замужество. Тебе этого очень не хочется? Мне казалось, я тебе небезразличен.

Ему не удалось скрыть боль в голосе. Взгляд ее смягчился.

– Ты знаешь, что небезразличен мне. Но это не означает, что я стремлюсь к браку. Неужели все не может остаться так, как есть? Последние недели я чувствовала себя такой счастливой.

Он вздохнул:

– Это невозможно, моя маленькая фея. Предполагается, что результатом моего визита должен стать наш брак. Общество придет в ужас, если мы предпочтем жить вместе вне брака. Твои опекуны никогда этого не допустят, даже если я соглашусь на то, чтобы меня считали соблазнителем невинной девушки, что на самом деле неправда. Если ты против замужества, мне придется уехать.

Она упрямо вздернула подбородок:

– Я леди Грэм, владелица Уорфилда! Кто посмеет осуждать меня!

Ага… сказывается кровь средневековых предков. Ее полки уставлены книгами по истории и старыми журналами. Вероятно, они и определили образ ее мыслей.

– Мы живем в сегодняшнем мире, таком, каков он есть, Мэриан. Будь ты вдовой средних лет, ты могла бы предложить мне место, например, управляющего, и мы могли бы жить вместе… притом что вели бы себя достаточно осторожно. Но ты молода и красива. К Тому же тебя считают помешанной. Это совсем другое дело. Она надула губы:

– Это несправедливо.

– Возможно. По-видимому, пришло время платить за те годы, что ты жила свободно, делала только то, что хотела. Тебя Не волновало, что все считали тебя сумасшедшей. Даже несмотря на то что ты заговорила, потребуется время, чтобы окружающие начали воспринимать тебя как нормальную, здравомыслящую, вполне взрослую женщину, способную самостоятельно принимать решения., Она плотнее закуталась в сари, как в шаль.

– Я буду говорить только с тобой.

После секундного потрясения он едва не застонал вслух. Как можно быть одновременно такой тонкой, восприимчивой и такой слепой!

– Ты больше не можешь делать вид, что ничего не произошло. Если понадобится, я сам скажу твоим опекуншам, что ты можешь говорить не хуже их.

– Они не поверят, пока не услышат этого собственными ушами.

Он едва сдержался, чтобы не выругаться вслух. Конечно, она права. Если он скажет, что она говорила с ним, но не сможет представить никаких доказательств, дамы решат, что он сам свихнулся.

– Ты, может быть, и не хочешь признавать, что все изменилось, но… что, если ты забеременеешь после сегодняшнего? Это вполне возможно, а беременность, как известно, не скроешь. Ребенок, рожденный вне брака, сразу станет отщепенцем в обществе. Ты этого хочешь?

У нее перехватило дыхание. Невольно она положила руку на живот. По-видимому, такая возможность не приходила ей в голову. У Доминика возникла сумасшедшая мысль: что, если она предпочтет брак с Кайлом, родит сына от него, Доминика, и сделает своего ребенка наследником Рексэма? Это можно будет рассматривать как месть младшего сына за несправедливость судьбы.

Она снова обхватила руками колени, стала раскачиваться вперед и назад, как опечаленный ребенок. Доминик начал опять корить себя и за то, что расстроил ее, и – еще больше – за, то, что позволил всему этому случиться. Опиум не подействовал бы на него, если бы он держался от нее на расстоянии.

Он отошел от окна, опустился на колени рядом с ней, погладил обнаженную руку.

– Извини, что напугал тебя, моя маленькая фея. Может быть, ты и не забеременеешь, и тогда твоя жизнь не изменится, если ты не захочешь. Я уеду, и ты скоро меня забудешь.

Он-то ее никогда не сможет забыть, с болью осознал Доминик.

– Нет! – Она рывком подняла голову. – Ну почему ты не можешь стать моим управляющим? Я и виду никому не подам. Буду вести себя осторожно, как пожилая вдова.

Какая соблазнительная мысль! Остаться с Мэриан, не рискуя в то же время вызвать гнев семьи и осуждение общества… Но нет, это невозможно.

– Ничего не выйдет, Мэриан. Я хочу, чтобы мы оба могли высоко держать голову, а не прятались по углам.

– Какая разница, что будут думать другие!

У нее душа истинной аристократки… или демократки.

– То, что думают другие, имеет очень большое значение, если только ты не живешь полной отшельницей в пещере. – Он поймал ее взгляд, стремясь к тому, чтобы его слова проникли в ее сознание. – Выбор за тобой, Мэриан. Ты можешь вообще отказаться от замужества и сохранить свою свободу. Ты можешь выйти замуж за меня, – он с трудом сглотнул, – или за Кайла, или за кого-нибудь другого. Но твоим тайным любовником я не стану.

Она закрыла глаза, словно; надеясь таким образом прогнать из памяти его слова. Теперь она больше не выглядела ребенком. Взрослая, усталая женщина…

– Я не хочу, чтобы ты уезжал, – произнесла шепотом. – Но… мне нужно время… чтобы свыкнуться со всеми этими переменами. Ты дашь мне такую возможность?

– У нас есть немного времени, пока брат не вернется. – Он раскрыл объятия. Она с готовностью прижалась к нему. – Может быть, еще недели две. К тому времени ты, возможно, уже будешь знать, беременна или нет.

Мэриан вздохнула. Положила голову ему на грудь. Волна нежности затопила его. Он откинул шелковистую прядь волос с ее виска. Она как бабочка, только что возникшая из куколки… такая беззащитная, такая ранимая… и в то же время полная решимости выжить в этом чужом, незнакомом мире. Он даже представить себе не может, сколько на это требуется мужества.

Он наклонился, поцеловал ее нежным, успокаивающим поцелуем. Вернее, таково было его намерение. Губы ее впились в его рот, и он мгновенно почувствовал возбуждение. А имеете с ним и пробуждение совести. То, что было нехорошо до этого, нехорошо и сейчас. А теперь у него даже нет никаких оправданий.

Ее рука скользнула ему под рубашку.

– Во время обеда… мне было так приятно, что у тебя под одеждой мои менди.

Он почувствовал дразнящие прикосновения ее легких пальцев на груди. Почувствовал, как тает, испаряется его решимость. В конце концов, положение вряд ли может быть хуже, чем сейчас. А ему так хочется любить ее, телом и душой. Так хочется показать, что она для него значит.

Он спустил тонкую ткань сари с ее плеча. Поцеловал Изящные линии хны вокруг груди. Какие примитивные, совсем не английские узоры… Они помогают забыть о мире условностей и приличий.

Он начал языком обводить узоры по всему ее телу, ощущая солоноватый вкус ее кожи, вдыхая возбуждающий аромат розы. Ее всхлипывающие вздохи еще сильнее возбуждали его.

На этот раз они слились воедино, полностью сознавая, что делают.

Мэриан решила провести ночь в доме на дереве, чтобы избежать прощания с Рексэмом и Люсией. Доминик с радостью остался бы с ней, но подумал, что лучше не привлекать внимания к тому, где он провел ночь.

Последний раз прижал ее к себе, прежде чем спустить веревочную лестницу.

– Спи сладко, моя фея.

– Я буду мечтать о тебе. – Она тихо рассмеялась. – Доминик.

В первый раз она назвала его по имени, и от этого у него возникло такое ощущение, будто, покидая ее сейчас, он отрывает от себя часть собственного тел Но еще страшнее оказалась возникшая по дороге мысль, они, возможно, никогда больше не будут так близки.

Глава 26

Люсия крепко обняла Доминика. Зашептала ему в с мое ухо:

– Молодец, Дом! Ты сегодня выглядишь таким суровым, что я едва не приняла тебя за Кайла. Он усмехнулся и выпустил ее из объятий.

– Постарайся вести себя прилично, сестренка. Она широко раскрыла глаза, изображая полнейшую невинность. Потом обернулась к обеим хозяйкам с прощальными словами. Они собрались вокруг коляски Рексэма. Все обитатели Уорфилда одинаково жаждали, чтобы граф поскорее уехал. Наблюдая за ритуалом прощания, Доминик мысленно благодарил судьбу за то, что никто не вспоминает о вчерашнем неприятном инциденте за ужином.

Однако, как оказалось, он поторопился. Покончив с формальными любезностями, поблагодарив хозяек за гостеприимство, отец обернулся к нему и заговорил, слегка понизив голос:

– Ну как, тебе вчера удалось поймать эту маленькую озорницу и преподать ей урок?

На секунду Доминика словно парализовало. В голове проносились картины «урока», который он преподал. Он попытался взять себя в руки.

– Я объяснил ей, что необходимо считаться с требованиями общества. Надеюсь, мои слова возымели действие.