Роксана дремала в тени под скамейкой. Мэриан опустилась на деревянное сиденье. Вдохнула аромат роз, которым был насыщен воздух. Собака сонно положила голову ей на ноги, щекоча их своей жесткой шерстью.

Мэриан почесывала Роксану за ушами и размышляла о том, что, будь у нее побольше опыта, она бы знала, чего ожидать, какое движение сделать, какой сигнал подать, чтобы он захотел с ней соединиться. Конечно, наблюдать за ястребами и лисами тоже полезно, но их ритуалы не могут служить примером человеческого общения.

Она наморщила лоб, вспомнив одну уловку, которой можно воспользоваться. Ну а если и это не поможет, есть и другие приемы. Она их наблюдала в женской половине дома в Индии. Они, правда, требуют больших усилий, но уж им-то ни один мужчина не в силах противостоять.

Узоры менди потемнели. Из светло-оранжевых превратились в ржаво-красные. Доминик рассматривал их в зеркале. Хорошо, что он отослал Моррисона, прежде чем снять рубашку. Ему совсем не хотелось видеть пытливые глаза слуги.

Зевая, он прикрутил лампу и лег в постель. Откинул одеяло… и увидел между двумя подушками букетик цветов, связанных ленточкой. Две небольшие гвоздики – красная и белая – один цветок анютиных глазок и узкий ивовый листок. Совсем небольшой, но очень милый букетик, такой же необычный, как и все, что выходило из рук Мэриан.

Он вдохнул их аромат. Было что-то непреодолимо эротичное в том, что она собирала эти цветы, потом незаметно пробралась к нему в комнату и оставила их для него. Что это, напоминание о произошедшем сегодня, благодарность за Мунбим? Или какое-то другое, более сложное и утонченное сообщение?

Он поставил букетик в стакан с водой на столике у кровати. Погасил лампу. И все же что-то не давало ему покоя. Какое-то грызущее чувство, что он чего-то не разглядел в этом букетике, что-то упустил. Ладно, он еще подумает об этом завтра утром.

Он заснул мементально. Ему приснился брат.

Громкий смех, крики. Они с Кайлом мальчишками играют в «каштаны». Тайком выскальзывают из дома, тогда как все думают, что они занимаются. Убегают на деревенскую ярмарку. Вот он, Доминик, просыпается среди ночи с сознанием, что с Кайлом что-то случилось, и находит брата, который действительно повредил себе лодыжку: упал с лестницы во время ночного похода в кладовую за провизией.

А вот времена похуже. Они с братом дерутся, пуская в ход кулаки и слова, которые ранят больнее, чем удары. Растущая надменность Кайла после первого семестра в Итоне. Судя по всему, он считает, что Доминик ему больше не ровня и должен лишь плестись за ним в хвосте. Холодная ярость в глазах Кайла при каждом независимом поступке Доминика. Соперничество в борьбе за благосклонность девушки-барменши и удовлетворенный блеск в глазах, когда она выбрала его, а не виконта Максвелла.

И последняя сокрушительная борьба после того, как Доминик предпочел службу в армии университету.

Во время рождественских каникул, в последний год учебы в Рагби, отец позвал Доминика к себе в кабинет и сказал, что пора решать его дальнейшую судьбу. Доминик знал, что для младшего сына существуют лишь два пути – церковь или армия. Проблема состояла в том, что ни то ни другое его не устраивало. По-настоящему ему хотелось только одного – управлять имением, по возможности своим собственным, хотя при необходимости он мог бы работать и на кого-нибудь другого. При достаточно высоких заработках, да если бы еще удавалось откладывать деньги, выделяемые на содержание, со временем он смог бы купить себе ферму.

Он нерешительно спросил, нельзя ли ему поучиться на управляющего, может быть, не в Дорнлее, а в каком-нибудь меньшем из семейных поместий. В ответ последовал резкий категорический отказ: Ренбурн ни в коем случае не может стать наемным работником. Граф сказал, что будет платить за обучение в университете, если Доминик согласится стать – викарием, или же купит ему патент в какой-нибудь приличный полк, если таков будет его выбор. До конца каникул Доминику предстояло принять решение.

Хотя Кайл тоже проводил каникулы дома и они довольно сносно ладили между собой в то время, Доминик не поделился с ним своими проблемами. Он знал, что брат непременно попытается повлиять на его решение. День за днем он метался в мыслях от одной возможности к другой. До сих пор он с удовольствием учился в Рагби, и учился хорошо. Возможно, он с таким же удовольствием проведет еще три года в университете. Но… стать викарием?! С другой стороны, он не чувствовал особого призвания и к армейской службе.

Он принял окончательное решение вечером накануне отъезда. Они с братом играли в бильярд после обеда. Кайл в этот момент прицеливался для очередного удара.

– Я иду в армию. Скорее всего в кавалерийский полк, – объявил Доминик.

Кий дрогнул в руке брата. Шар полетел в сторону. Кайл выпрямился. Заметно побледнел.

– Ты шутишь. Ты сказал это только для того, чтобы испортить мне удар, правда?

Доминик нагнулся, прицелился и послал шар точно в лузу.

– Мне же надо как-то определиться. По-видимому, это лучший выбор. Не думаю, что мне понравится во флоте.

Кайл вертел в руках кий.

– Я думал, ты поедешь в Кембридж со мной. Мы бы могли жить вместе… как в прежние времена.

Прежние времена… Доминик почувствовал, что искушение слишком велико. Задумался, прицеливаясь для следующего удара. Потом с сожалением покачал головой:

– Если ты можешь представить меня в роли викария, значит, воображение у тебя богаче моего.

– А по-моему, из тебя получится прекрасный священник. Ты добр, терпелив с другими людьми. И место здесь, в Дорнлее, скоро освободится. Лет через пять старый Симпсон отойдет от дел. Это было бы прекрасно. Доход очень неплохой, и Рексэм, я уверен, охотно положит тебе хорошее содержание.

При одной этой мысли Доминик содрогнулся. Провести всю оставшуюся жизнь в какой-нибудь миле от фамильного Гнезда, в роли бедного родственника на содержании?! Он не очень хорошо представлял себе, что такое рай, но жизнь викария в Дорнлее уж точно станет для него адом.

– Ничего не выйдет, Кайл. Мне все это до смерти надоест. В кавалерии по крайней мере хотя бы время от времени можно ожидать какого-то разнообразия.

– Да ради всего святого, опомнись. Дом! Только круглый дурак может выбрать армию.

Эти слова в устах любого другого вызвали бы у Доминика смех. Лишь Кайл мог так разозлить его.

– Очень лестно. – Прищурив глаза, он наклонился над бильярдным столом и послал в лузы несколько шаров один за другим. Партия закончилась. – Я, может быть, и круглый дурак, но в бильярде посильнее тебя, как и во многом другом.

– Да черт побери, Дом! Речь идет о твоей жизни, а не о дурацкой игре! У тебя же есть голова на плечах. Вот и подумай как следует. Иди в Кембридж. Если не хочешь становиться священником, учись на юриста. Это тебе по твоему характеру тоже подойдет. Но только, ради Бога, не растрачивай свою молодость в армии.

Всю жизнь провести в закрытых пыльных помещениях, .среди пыльных книг… Неужели Кайл так плохо его знает?

Или ему важно только одно – чтобы они оказались в Кембридже вместе?

– А вот некоторые считают защиту отечества почетным делом. Но даже если это и не так… то, что ты на десять минут старше меня, не дает тебе права диктовать мне, как жить.

– Ты считаешь, дело в этом?! – Кайл сделал глубокий вдох, явно пытаясь взять себя в руки. – Я же хочу тебе только добра. Наполеон сейчас в ссылке на Эльбе, поэтому в армии тебе очень скоро наскучит, так же как и в сельском приходе. Гораздо лучше продолжить образование. Через три года ты, возможно, будешь относиться ко всему этому совсем по-другому. – Голос его смягчился. – Прошу тебя, Дом. Я бы так хотел, чтобы мы поехали вместе.

Умоляющий тон подействовал на Доминика сильнее, чем гневные слова. Возможно, Кайл и прав. И потом, лучшего товарища, чем Кайл, когда он в хорошем настроении, действительно не найти. Это будет так же, как тогда, когда они были мальчишками.

Да, они больше не мальчишки… Приятные видения рассеялись, сметенные внезапным осознанием действительности. Подчиниться сейчас желанию Кайла для него, Доминика, будет равносильно моральному самоубийству. Повсюду, где бы они ни оказались вместе. Кайл будет наследником, он же, Доминик – последышем. Постепенно на совсем уйдет в тень и сам станет тенью брата, ничего не значащим человеком, ни для других, ни для себя самого.

Нет, если он хочет стать хозяином собственной судьбы, ему необходимо уехать.

– Ничего не получится. Кайл. Армия мне больше подходит. А если слухи о скором возвращении Наполеона из ссылки оправдаются, я могу еще и оказаться полезным.

– Нет! – Кайл с такой силой стукнул бильярдным кием о стол, что палка разлетелась на мелкие кусочки. На секунду Доминику показалось, будто брат сейчас сам перепрыгнет через стол и вцепится мертвой хваткой ему в горло. – Если ты сделаешь это, – проговорил Кайл с какой-то мертвящей напряженностью, – клянусь Богом, я никогда тебе не прощу.

Кровь отхлынула с лица Доминика.

– Тем лучше. Меня не особо интересует твое прощение. Он круто повернулся и вышел. Потом он очень гордился тем, что сумел без видимой дрожи дойти до своей комнаты.

Доминик очнулся от сна, все еще слыша голос брата.

Сейчас, глядя в пустоту, он еще раз убедился в том. что принял правильное решение. И все же теперь, десять лет спустя, он понимал, что гнев Кайла объяснялся тревогой за его судьбу в такой же степени, как и желанием настоять на своем. Жаль, что тогда он этого не понял. Гнев на брата многое осложнил.

После Ватерлоо ему очень хотелось вернуться домой, провести какое-то время с братом. Может быть, поехать вместе в Шотландию – покататься верхом, поудить рыбу, погулять по зеленым холмам, знакомым с детства. Может быть, как-нибудь вечером за бокалом бренди он рассказал бы Кайлу о том аде, который пережил во время битвы. И если бы брат даже промолчал – мужчины обычно неразговорчивы в таких случаях, – его молчаливое понимание помогло бы затянуться многим невидимым ранам.

Но у него больше не было доступа к брату. Конечно, дружеское отношение однополчан-офицеров спасло его от нервного срыва… и все же он чувствовал, что это не то. Многое он так и скрывал в себе, и боль от этого, казалось, становилась сильнее. До сих пор – до Мэриан – он никому об этом не рассказывал.

Удивительно… какую он чувствует к ней близость, несмотря на все ее заскоки. Мысль об этом вызвала в памяти их поцелуй. Это воспоминание пробудило в нем такую тревогу, что он снова поспешил вернуться к мыслям о брате.

Несмотря на отчуждение, какая-то связь между ними все-таки осталась. Несколько лет спустя, во время охоты, лошадь Доминика упала на полном скаку вместе с седоком. Несчастное животное пришлось добить, а Доминик отделался переломанными костями и трещиной в черепе. Кайл примчался из Лондона на следующий вечер. На чем свет стоит ругал брата за то, что тот ездит верхом, как последний крестьянин-неумеха. Если бы не плачевное состояние, Доминик, наверное, ударил бы Кайла в ответ. Но в тот момент, хоть он никогда бы не признался в этом даже самому .себе, появление Кайла обрадовало его до слез.

Закончив свою разгромную речь. Кайл немедленно отослал хирургов, нанятых друзьями Доминика, и пригласил лучшего врача, известного в этой части Англии. После этого Доминику много раз, как в тумане, вспоминалось лицо Кайла. Брат всю ночь просидел у его постели, пока он метался в лихорадке. Смачивал ему лоб холодной водой, снова укладывал на кровать, когда он пытался вскочить.

Когда все прошло, Доминик решил, что ему все это померещилось. Кайл больше не пытался играть роль сиделки. Мало того, он разве что не грубил Доминику. Как только дело пошло на поправку, сразу уехал, даже не объяснив, каким образом так быстро узнал о несчастном случае. Потом Доминик выяснил, что никто из его друзей даже не удосужился сообщить его семье о том, что с ним произошло. Та необъяснимая, таинственная связь, которая всегда существовала между братьями, – вот что привело Кайла к нему. И о ранении под Ватерлоо Кайл тоже знал, хотя об этом Доминику стало известно много позже. В детстве такое для них казалось обычным делом. Порой Доминик даже не мог понять, чью боль он переживает – свою или брата После того как они разошлись, он постарался заглушить в себе эти чувства, но без особого успеха.

В горле что-то сжалось. Как случилось, что они с братом дошли до такого отчуждения! Неужели это неизбежно? Если бы только Кайл вел себя менее надменно… Если бы ему, Доминику, побольше терпения… Не позволять брату выводить его из себя.

Прошлое, конечно, уже не изменишь. Но может быть, можно изменить будущее? Он безмолвно поклялся, что будет держать себя в руках, когда они встретятся в следующий раз. Не станет, говорить ничего такого, что сможет .спровоцировать ссору. И – помоги ему Бог! – он не должен позволять себе ничего лишнего с невестой брата. Не нужно быть братом-близнецом, чтобы знать: Кайл сочтет это непростительным. Он, конечно, решит, что Доминик намеренно флиртует с Мэриан все из-за того же их вечного соперничества.

Когда они с братом ощущали духовную близость в последний раз? Может, когда умерла мама? У графини неожиданно началась сильная лихорадка. Обоих мальчиков вызвали домой из школы. Поскольку Рагби был расположен ближе к дому, Доминик приехал первым. Она улыбнулась, шепотом произнесла его имя. Она никогда не путала своих сыновей.

– Присматривай за братом, – добавила едва слышно. – Он не похож на тебя. Он… легче срывается.

Вскоре после этого она забылась сном, от которого уже не очнулась. Граф с застывшим лицом удалился к себе в кабинет. Доминик с болью в сердце ожидал экипаж брата и думал о последних словах матери. Он тогда дал себе слово, что не станет передавать их Кайлу. Для брата унизительно будет узнать, что мать считала его слабым человеком. Доминик понимал, она не это имела в виду, но лучше не пытаться объяснять.

Кайл приехал домой поздно вечером. Доминик бегом сбежал по лестнице, зная, что именно он должен сообщить брату горестную весть. Кайл устремил на него умоляющий взгляд. Доминик покачал головой. Горло у него сжалось.

– Ее больше нет, Кайл. Ее последние… последние слова были о тебе. Она сказала, что любит тебя.

В конце концов, ее слова именно это и означали.

Лицо Кайла исказилось.

– Она умерла… а меня с ней не было. Меня с ней не было. Потрясенный горем брата, Доминик протянул к нему руки. Кончилось тем, что они разрыдались, прижавшись друг к другу. Горе объединило их, как давно уже ничто не объединяло.

Память об этом горе странным образом отозвалась в его душе. Доминик осознал, что снова может чувствовать, как брат. И сейчас он ощутил то же горе, какое почувствовал в тот день, когда брат попросил его поехать вместо него в Уорфилд. Только теперь горе брата ощущалось еще сильнее. Что же, черт возьми, происходит?

Внезапно ему в голову пришла еще одна мысль. Он был уверен, что Кайла сейчас нет в Англии. Где же брат? В Ирландии? Нет, дальше, гораздо дальше. Может быть, во Франции, в Испании или в Португалии. Он сказал, что связаться с ним будет трудно. Но с какой стати он отправился за границу именно сейчас? Если просто для удовольствия, то это, конечно, можно было бы отложить. И потом, Доминик не ощущал бы такого страшного горя, которое он чувствует сейчас, за много миль. Черт побери, что же можно сделать? Чем помочь?

А может быть… если он чувствует брата, может быть, и Кайл почувствует его?

Он попытался произнести молитву, но тут же отказался от этого. Нет у него способности к божественным речам. Вместо этого он представил себе, что протягивает руку в ночь, через много миль… кладет руку брату на плечо. Дает ему понять, что он не один, несмотря на разделяющее их расстояние. Может, это лишь игра его воображения, но ему показалось, что горе Кайла немного утихло.

Утомленный всем произошедшим за день, Доминик повернулся на бок. Снова попытался заснуть. Однако мысли снова и снова возвращались к Кайлу… и к Мэриан. Его будущей невестке.

Он не должен позволять их отношениям заходить дальше. Они уже и так зашли слишком далеко. Это грозит катастрофой, такой, от которой навсегда рушатся семьи.

Тем не менее не будет большой беды оттого, что он еще раз понюхает подаренный ею букетик. Сладкий и терпкий запах… такой же, как она сама.

С цветами, зажатыми в руках, он наконец заснул.