6

Было утро среды. Линн взволнованно сглотнула.

«Это должно произойти сейчас», – сказала она себе, бросая взгляд в коридор, чтобы убедиться, что там никого нет.

Был первый урок, у нее – час самоподготовки, и она хотела положить кассету в ящик в редакции «Оракула», когда ее никто не увидит. Это, наверное, был самый подходящий момент – все еще были на занятиях.

В десятый раз Линн думала, правильно ли она поступает. Зачем вообще отдавать песню? А что, если узнают, кто ее написал?

«Да нет, – уверяла она сама себя, проверяя, лежит ли конверт в сумке. – Никто не сможет догадаться, кто на самом деле эта неизвестная певица».

Набрав в грудь побольше воздуха, Линн быстро пересекла коридор и взялась рукой за ручку двери, чтобы войти в редакцию. К ее ужасу, дверь широко распахнулась, и из комнаты вылетела Элизабет Уэйкфилд, чуть не сбив Линн с ног.

– Линн! – явно пораженная при виде Линн сказала Элизабет. – Прости, пожалуйста. Я тебя не задела?

– Н-н-нет, – запинаясь, ответила Линн, вся покраснев. – Да я сама виновата.

Элизабет облегченно улыбнулась.

– Это дверь виновата, – сказала она и рассмеялась. – У нас тут такие случаи «без виноватых» все время происходят!

Линн слышала, как колотится ее сердце. Она ругала себя за то, что не продумала вариант, что кто-то может оказаться внутри редакции. Элизабет ведь может в любой момент спросить, что Линн здесь делает, и тут все раскроется. Чувствовала она себя ужасно, к тому же была уверена, что секрет написан у нее на лбу.

– Могу я тебе чем-нибудь помочь? – спросила Элизабет. – Ты хотела зайти?

Линн заморгала, чувствуя неловкость ситуации.

– Да нет, Лиз. Поверишь, я просто ошиблась кабинетом. – Она рассмеялась абсурдным и неестественным смехом, от которого сама съежилась.

Элизабет странно на нее посмотрела, но ничего не сказала.

– Ну ладно, я побежала, – сказала она, по-прежнему внимательно глядя на Линн. – Тебе, правда, ничего не надо?

– Правда, – ответила Линн преувеличенно весело.

– Пока. – Элизабет закрыла за собой дверь, улыбнулась Линн на прощание и побежала по коридору.

«Вроде обошлось», – подумала Линн. Она подождала, пока Элизабет завернет за угол, затем открыла дверь, поспешно забежала в редакцию, убедилась, что там никого нет, и опустила конверт в ящик с надписью «Заявки на участие в песенном конкурсе «Друидов». Вытерев лоб рукавом, Линн выскочила обратно в коридор, закрыла за собой дверь и с облегчением выдохнула.

Дело сделано. Никто не сможет догадаться, кто на самом деле эта неизвестная певица. Элизабет тоже не установит это совпадение. В ящике уже лежало несколько кассет, и никто не заподозрит, что этот желтый конверт чем-то отличается от остальных.

Линн почувствовала огромное облегчение. Ей удалось подать свою песню на участие в конкурсе и не быть обнаруженной. Она вложила в эту песню все, обнажила душу, впервые раскрыла свои самые потайные чувства. Если кто-нибудь догадается, что это поет она, для нее это будет конец.

Однако, проделав операцию, она была уверена, что никто ничего не узнает.

На ровной зеленой лужайке под огромными дубовыми деревьями перед школой собралась небольшая толпа. Был час дня в пятницу, и обеденный перерыв подходил к концу. В центре толпы находились «Друиды», которые зачитывали названия конкурсных песен и вставляли кассеты в магнитофон, работавший от батареек. Элизабет и Джессика тоже внимательно слушали вместе с остальными, ожидая ту идеальную песню, которая станет автографом для «Друидов». Четыре уже прослушанные песни очень походили одна на другую. Они были неплохими, но ничего особенного.

– Не знаю, – сказала с тревогой Элизабет. – Похоже, мы не обнаружим того, что ищем.

– Эй, а это что такое? – сказал Гай, достав очередную кассету из желтого конверта и повертев ее в руках. – Подписано «Автор неизвестен», – объявил он, вопросительно глядя на кассету. – «Глядя извне» (автор неизвестен)».

– Что это за название? – спросил Кен Мэтьюз. – «Глядя извне». Звучит как-то странно.

– Давайте послушаем, – сказал Гай, вставляя кассету в магнитофон.

Когда он его включил, все затихли. Сначала было слышно только работу магнитофона, а затем зазвучал необычайно сильный, глубокий, красивейший голос.

– Вот это да, – заметил Кен, даже выпрямившись. – Кто бы она ни была, петь она умеет!

– Тихо! – сказал Гай с застывшим лицом.

Он прибавил звук.

– Вслушайтесь в слова!

Элизабет почувствовала покалывание в спине по мере того, как всепроникающая мелодия звучала из магнитофона. Она не могла поверить, что кто-то из ее сверстников мог написать песню, полную такой зрелости, такого глубокого и мучительного чувства.

– Подождите! – закричал Гай. – Мы должны перемотать обратно и прослушать все сначала. Я и не представлял, что здесь кто-то мог так писать.

На этот раз аудитория с самого начала приготовилась услышать чудо. Гитара зазвучала снова, и голос запел полные муки строки с самого первого слова:

День за днем я чувствую себя одинокой,

День за днем я думаю только о нем, Что-то в глазах его оживляет мои надежды.

Но он – часть мира, в котором нет меня,

И его слова не обманут меня,

Я никогда не выиграю.

Так было всегда.

Я вне этого круга… гляжу извне.

Ночь за ночью я произношу молитву, Ночь за ночью… кто-то будет думать обо мне!

Кто-то услышит меня,

Кто-то, кто будет рядом…

Но ничто не изменится.

Сны меня не обманут.

Я совсем одна.

Вы должны мне поверить.

Я не могу выиграть.

Так было всегда…

Я вне этого круга – вне этого круга… Гляжу извне.

Когда затих последний аккорд, все продолжали молчать. Гай с горящими от возбуждения глазами схватил Дану за руку.

– Вот она, – сказал он, запинаясь от волнения. – Вот та песня, которую мы искали!

Все взволнованно зашумели.

– Какая прекрасная песня, – сказала Элизабет.

– Кто бы это мог быть? – спросила Инид.

Гай вскочил на ноги, щеки его горели.

– Хорошо! – воскликнул он, явно пытаясь сдержать возбуждение. – Перед нами задача, ребята. Мы должны узнать, кто этот неизвестный автор. Могу я рассчитывать, что вы все мне поможете?

– А ты не думаешь, что сделать это будет нелегко? – спросил Кен. – Кто бы она ни была, она явно не желает быть раскрытой. Иначе почему бы ей не подать кассету под своим собственным именем?

– Мы должны ее найти, – упрямо повторил Гай, перематывая пленку, чтобы еще раз прослушать песню.

Глаза его выражали какое-то странное чувство – что-то между благоговением и отчаянием.

– Неужели не понимаешь? Я обязан найти девушку, которая написала эту песню.

– Линн, – спросил мистер Коллинз, поднимаясь из-за стола и поправляя со лба светлые волосы, – ты не могла бы задержаться на несколько минут? Я хотел бы обсудить с тобой твое сочинение по Эмили Дикинсон.

– Конечно, – промямлила Линн.

Она и правда особо не спешила идти есть свой сандвич. Главное событие недели – передача песни на конкурс в редакцию «Оракула» – было позади. Теперь она желала лишь, чтобы время пролетело побыстрее. Скоро наступят выходные, когда она сможет заняться своей музыкой. А в субботу она ведет урок игры на гитаре в Музыкальном центре.

Мистер Коллинз нахмурился над ее тетрадью. В горле у Линн пересохло. Что она сделала не так? Она много трудилась над этим сочинением, больше, чем обычно.

– Линн, в этом сочинении есть некоторые очень сильные вещи, – сказал мистер Коллинз, глядя ей прямо в глаза. – У тебя очень оригинальный взгляд на поэзию Эмили Дикинсон, и ты очень хорошо пишешь.

– Спасибо, – смущенно сказала Линн.

Она отнюдь не ожидала, что ее будут хвалить.

– Вообще, – продолжал мистер Коллинз, – у меня такое чувство, что у тебя большой природный талант к писательству. Ты сама не пишешь стихи?

Линн почувствовала, как щеки ее краснеют.

– Н-нет, – выговорила она.

В общем-то, она ведь не лгала. Ведь песни – это не стихи?

С минуту мистер Коллинз смотрел на нее молча.

– Если ты когда-нибудь что-то все-таки напишешь, то, надеюсь, ты сочтешь возможным показать это мне? Я с удовольствием прочту.

Линн чувствовала себя ужасно. Мистер Коллинз был таким приятным, не ругал ее за то, что она вечно молчит на уроках, или за что-то еще. Она хотела бы иметь мужество рассказать ему, что пишет песни. Но она не могла заставить себя сказать ничего.

– Спасибо, – промямлила она, забирая сочинение. – Я рада, что оно, по-вашему, «ничего».

Мистер Коллинз рассмеялся.

– Оно больше чем «ничего», – сказал он ей.

Неожиданно голос его стал серьезным.

– Когда-нибудь, Линн, ты поймешь, что ты больше чем «ничего». И знаешь что? Я очень надеюсь оказаться рядом и увидеть выражение твоего лица в тот момент, когда ты поймешь это.

Глаза Линн наполнились слезами. Что он имел в виду под словом «больше чем ничего»?

Ей было трудно в это поверить. А если мистер Коллинз полагает, что произойдет какое-то чудо, которое заставит ее изменить собственное мнение о себе, то ему предстоит очень трудная задача.

Линн Генри по-прежнему убеждена, что она – самое большое на Земле ничтожество.

7

Линн стояла перед своим шкафчиком в раздевалке, печально рассматривая кипу учебников и тетрадей, в которых неизвестно сколько времени собиралась навести порядок. Последний урок закончился, и впереди были выходные. Почему же она не радовалась этому, как обычно?

В голове ее продолжали звучать слова мистера Коллинза. Если бы он был прав – если бы действительно существовало нечто такое, что раз и навсегда доказало бы ей, что она чего-то стоит! Глядя на беспорядок в шкафчике, Линн подумала о том, чтобы принять предложение матери посетить салон «Серебряная дверь». Может, стоит рискнуть – а также попробовать носить контактные линзы и что-то сделать с волосами?

Линн резко захлопнула дверцу шкафчика и помчалась через фойе в женский туалет. Поставив рюкзак на пол, она прошла по кафельному полу к умывальнику и взглянула на себя в зеркало.

«Боже праведный», – подумала она.

Она выглядела еще хуже, чем думала. Волосы были необычайно непослушными сегодня и стояли над головой в виде угловатого нимба. Очки заляпаны, а кожа при флюоресцентном освещении туалета выглядела даже более болезненно желтой, чем обычно. А одежда! Линн даже не помнила, как одевалась сегодня утром, но что побудило ее натянуть все те же обвислые джинсы и старую морскую футболку?

«Вот оно, – сказала себе Линн, рассматривая собственное отражение в зеркале. – Вот она, реальность».

Внезапно она почувствовала, что ей надоело быть такой неряхой. Да, небо не одарило ее при рождении красотой, но это вовсе не означало, что нужно плюнуть на себя и еще больше усугубить ситуацию.

Полная решимости, Линн вылетела из туалета в коридор и столкнулась с ним. Лицо ее густо покраснело.

– Гай… – пробормотала она, неуклюже отступив назад и чуть не упав.

Гай рассмеялся и протянул руку, чтобы подхватить ее.

– Куда ты мчишься? – поинтересовался он.

Линн сглотнула. Она ощущала тепло его руки на своей.

– Строго говоря, я просто шла домой, – призналась она.

«Ну, давай, спроси его, пойдет ли он домой пешком», – подталкивала Линн себя.

Но она просто продолжала стоять, молчаливая и смущенная, мечтая, что пол разверзнется и она навсегда исчезнет.

– Ну, если ты подождешь минуту, я пойду с тобой, – радостно сказал Гай. – Мне нужно только забрать кассеты.

– Я буду здесь, – нервничая, сказала Линн.

Песенный конкурс каким-то образом она успела выбросить из головы. Но, как только Гай напомнил о нем, сердце ее заколотилось. Может быть, он уже слушал «Глядя извне». Может быть, весь состав «Друидов» слушал – и решил отказаться от этой песни! Теперь она была уверена, что совершила большую ошибку, решившись подвергнуть свое творение такому серьезному испытанию, как конкурс «Друидов». Кого она пытается обмануть?

– Как идет песенный конкурс? – спросила она с пересохшим ртом Гая, когда тот вернулся.

Глаза его загорелись.

– Ты не поверишь, – сказал он, открывая перед ней дверь и выходя вслед за ней на улицу, где оба ощутили тепло и сладость дневного воздуха. – Во время обеда мы прослушали пленки, и вечером группа соберется опять, чтобы прослушать их еще раз. Но думаю, что мы уже нашли то, что нам нужно. Эта девушка написала просто потрясающую песню. Да она еще и поет! От такой песни мурашки бегут по коже. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Линн удрученно посмотрела на него. Он уже нашел певицу своей мечты и даже не слышал ее, Линн, песни! Она почувствовала неприятный привкус во рту. Внезапно она представила себе Гая, обнимающим автора-победительницу, какую-нибудь фигуристую девицу с красивым лицом.

«Это нечестно», – горько подумала она.

– Я очень хочу, чтобы ты услышала, как она поет, – продолжал Гай, отчего она почувствовала себя еще хуже. – Линн, мне кажется, что ты действительно разбираешься в женщинах-исполнительницах. Скажи, что ты об этом думаешь, – с энтузиазмом добавил он, вытаскивая из рюкзака плеер и кассету.

Он вставил кассету в магнитофон и передал Линн наушники.

Глаза Линн раскрылись от изумления, когда из поролоновых наушников запел ее собственный голос. Гай слушал ее кассету, и ему понравилось! Как он сказал?

«Песня, от которой мурашки бегут по коже…»

С трудом сдерживая себя, Линн прослушала песню до конца, затем сняла наушники и отдала Гаю плеер.

– Не знаю, право, – осторожно сказала она, глядя в тротуар. – Тебе она действительно нравится?

Гай в нетерпении мотнул головой.

– Она потрясающая! Мне хочется слушать песню снова и снова. Она просто не выходит из головы.

Лицо Линн горело.

– А текст? – спросила она. – Думаешь, он достаточно оригинален?

– Оригинален? – Гай уставился на нее. – Бесподобный текст. Если бы только, я смог найти эту девушку и сказать, что я о ней думаю…

Пульс Линн участился.

– Что ты имеешь в виду? – осторожно спросила она. – Должно быть, ее нетрудно найти.

Гай печально покачал головой.

– В том и весь ужас, – простонал он. – Она не подписала кассету! Можешь себе представить, она участвует в конкурсе анонимно. Конечно, по-иному и быть не могло. Мы получаем одну великолепную песню-участницу и не можем найти автора!

Линн ощутила облегчение. Значит, она вне опасности. «Друиды» не имеют ни малейшего понятия, кто написал песню.

– Может быть, она признается, когда вы объявите победителя, – небрежно сказала она, в то же время подумав:

«Нет уж, не признается, пока я контролирую ситуацию».

Гай нахмурился.

– Надеюсь, – ответил он. – Линн, это замечательная девушка. У нее действительно талант! Голос у нее такой, что она могла бы добиться самого большого успеха, если у нее будет хороший ансамбль. Ты же видишь, – сказал он взволнованным голосом, – мы обязаны найти ее!

– Интересно, как она выглядит? – сказала Линн, пряча глаза.

Гай на минуту замолк.

– Не знаю, – мягко произнес он, однако глаза его светились. – Но чувствую, что она поистине страстная, поистине необычайная. Даже просто слушая ее, я представляю, что она не похожа ни на кого, кого я знаю. Черт побери, – закончил он, совсем не дыша, – представляешь, как было бы здорово, если бы мы аккомпанировали ей. Это было бы ожившей мечтой. Как будто играть для Линды Ронстадт, – улыбнулся он Линн.

У Линн снова пересохло во рту. Гай, наверное, представляет себе, что эта девушка и выглядит, как Линда Ронстадт.

«Совершенно особенная» – так он сказал.

Линн не нужно было долго думать, чтобы представить, что он имел в виду. С хорошей фигурой, грациозная, красивая, такая, которая на сцене будет так же хорошо смотреться, как и звучать.

Как правильно она поступила, не признавшись в авторстве песни! Она ни за что не хотела бы разочаровать Гая, разбить на части его мечту. Пусть он по-прежнему думает, что анонимный автор этой песни – та девушка, которую он ждал всю жизнь.

Линн знала, как ей надо поступить, и она была полна решимости, и просто обязана сделать так, чтобы никто не узнал правды, сколь бы трудно ей ни было продолжать прятаться.

– Ну, ладно, Элизабет Уйэкфилд, – воскликнула Джессика, запрыгивая на сиденье «фиата» рядом с сестрой.

Была пятница, и двойняшки собирались ехать из школы домой.

– Ты сама скажешь, кто этот анонимный песенник, или я должна заставить тебя это сделать?

Элизабет рассмеялась.

– Ты льстишь мне, – сухо сказала она. – Откуда мне знать?

Джессика нахмурилась:

– Ну серьезно, Лиз. Мы с Карой уже решили, что эстафета «Качаемся без перерыва» будет прекрасным местом, чтобы объявить имя этой таинственной женщины. Это привлечет народ! Но мы не сможем огласить ее имя, пока не узнаем, кто она.

– Это не лишено смысла, – заметила Элизабет и засмеялась. – Твоя проницательность потрясает меня.

Джессика надула губы.

– Я не шучу, – сказала она. – Неужели ты не скажешь даже любимой сестре? Человеку, ближе которого у тебя никого нет во всем мире?

Элизабет рассмеялась:

– Ты что правда удивишься, если я скажу, что не имею понятия, кто эта таинственная певица?

Джессика заморгала:

– Не верю. Моя сестра, суперрепортер, девушка, которая всегда все узнает раньше всех. Как ты можешь не знать, кто на самом деле эта певица?

– Потому что, – сказала Элизабет, заводя машину и выезжая со стоянки, – никто не знает, Джес. Думаю, в этом весь смысл. Она правда хочет, чтобы никто не знал.

Джессика выглядела раздавленной.

– Что за дурацкая шутка? Как же мы завтра огласим ее имя?

Элизабет рассмеялась:

– Видимо, не получится. А что, у вас завтра и так недостаточно всего?

– Да нет, достаточно. Но это так подошло бы. Мы уже все продумали!

– Странно, – заметила Элизабет. – Почему же эта девушка не хочет получить признание за свою песню? Тем более что она несомненно очень талантлива.

– Тут я ничего не подскажу, – ответила Джессика. – Если бы я написала такую песню, то можно биться об заклад, я бы этого не скрывала!

– Трудно представить, чтобы ты хоть что-нибудь скрыла, – сказала Элизабет с улыбкой.

Затем лицо ее посерьезнело.

– Но это все же действительно странно. Может быть…

– Может быть, что? – спросила Джессика, которая достаточно хорошо знала сестру, чтобы по задумчивому выражению ее лица понять, что та, возможно, о чем-то догадывается.

Элизабет нахмурилась, продолжая вести машину.

– Не знаю, Джес. Но мне это кажется странным. И в какой-то мере печальным. Потому что та, кто написала эту песню, раскрыла душу. Начинаешь думать, что…

– Ну, она ничего другого не должна ожидать, если не хочет даже, чтобы люди узнали, кто она, – прервала ее Джессика.

– Да, но в этом может отчасти и заключаться проблема, – размышляла Элизабет. – К тому же песня очень личная. Тот, кто написал ее, может не желать признаться в своих чувствах. Особенно, если она застенчива или человек, не слишком уверенный в себе.

Джессика передернула плечами.

– Скорее всего, она сама себя объявит, когда узнает, что выиграла конкурс. Судя по тому, о чем говорили Дана и Гай за обедом, это вопрос решенный.

Элизабет остановилась на красный сигнал светофора и повернулась к Джессике.

– Может быть, сегодня вечером мы узнаем побольше, – предположила она.

Двойняшки собирались вечером пойти в «Бич Диско» – популярный танц-клуб прямо на берегу океана.

– Гай сказал мне, что собирается устроить серьезный розыск этой девушки. И у меня такое чувство, что он начнет его сегодня вечером!

8

К половине десятого танцы в «Бич Диско» были в полном разгаре. Диск-жокей заводил самые популярные песни, и танцевальный зал был заполнен учащимися из школы Ласковой Долины. Джессика танцевала с Кеном Мэтьюзом, и ее узкие белые джинсы расцвечивались разным цветом от загорающихся и гаснущих наверху ламп. Кен, симпатичный блондин, капитан футбольной команды, только что разорвал роман с Сюзанной Хэнлон – капризной и претенциозной старшеклассницей, вознамерившейся сделать из спортсмена-удальца Кена человека «культурного». Элизабет этот танец не танцевала, уже устав от предыдущего с Уинстоном Эгбертом.

– Клянусь, – в шутку сказала она Инид, сидящей вместе с ней за маленьким столиком, – танцевать с Уинстоном – все равно что бежать марафон. У парня энергии на пятерых нормальных людей.

Инид хихикнула.

– Ну, мне тоже не мешает передохнуть, – сказала она подруге, убирая с лица расческой гладкие каштановые волосы. – Строго между нами, – добавила она, понизив голос, – думаю, что Брент Стейн прекрасный танцор.

Брент, высокий серьезный старшеклассник с серыми глазами и саркастическим юмором, был последней тайной любовью Инид.

– Смотри, – внезапно воскликнула Элизабет, взглянув в сторону. – Сюда идет Гай Чесни. Он как будто не в себе.

– Он разыскивает таинственную певицу, – сказала Инид. – Что-то подсказывает мне, что он сейчас попросит твоей помощи. И еще подсказывает, – она поспешно вскочила, – что мне пора пойти и убедить Брента Стейна танцевать следующий танец со мной.

– Ты покидаешь меня, – недовольно сказала Элизабет.

– Правильно, – засмеялась Инид. – Увидимся.

Через минуту Инид уже растворилась среди танцующих, а Гай, естественно, оказался около столика Элизабет.

– Лиз, – окликнул он ее, когда подошел достаточно близко, чтобы музыка не заглушала его, – я повсюду тебя ищу!

Элизабет улыбнулась:

– Что-то подсказывает мне, что ты ищешь не только меня. Но, Гай, я понятия не имею, кто эта таинственная певица. Поверь, мне так же хотелось бы это знать, как и остальным.

– Лиз, – произнес Гай, явно расстроенный, – можем мы на пару минут выйти отсюда? Здесь я ничего не слышу.