Пылающие скалы

Лаборатория неохотно возвратилась к прерванным занятиям.

— Ответ написал? — спросил Малик, удовлетворённо перелистывая обработанные Ланским материалы. — Здорово получается.

— Ага, недурно. Ответ будет завтра. Нет, послезавтра, — поправился Кирилл. — Времени не хватает!

— Шеф хочет, чтобы мы повидались с этим типом. Я узнавал. Он на Бережковской сидит, где патентная библиотека. Знаешь?

— Поезжай сам, мне, право, не хочется.

— Но Евгений Владимирович…

— Тогда валяй вместе с шефом.

— Ты даёшь!

— Не поеду, Марлен.

— Ладно, смотаюсь один.

— Это дело! — Взяв журнал, Кирилл записался на утро в университет. Помедлив с пером в руках, приписал ещё и библиотеку. — Я в “Ленинке”, если что… А впрочем, — передумал он, решив воспользоваться институтским читальным залом, — сейчас вернусь.

Просмотрев авторский перечень в нескольких книжках “Докладов Академии наук”, он нашёл Рунову С. А. в четвёртом выпуске за позапрошлый год. Статья называлась “К вопросу о пресноводных диатомеях в Северной Атлантике” и была представлена академиком Страховым. Светлана, несмотря на обилие специальных терминов, писала легко и предельно просто. Читая, Кирилл явственно различал её неповторимые интонации. Он даже не ожидал, что это доставит ему такую благодарную радость.

Выполненные с тысячекратным увеличением фотографии отпечатались на удивление ясно. На прихотливых конструкциях различался каждый завиток, каждый мелкий пупырышек. Кирилл не знал, что все эти незначительные подробности властно запечатлелись в его мозгу. Он просто рассматривал, вспоминая и нежась внезапно прихлынувшим теплом.

Возвращаясь к себе, он заглянул в фотолабораторию. Здесь, как обычно, болтался механик Бошарин, по кличке Босс, безотказный сердечный парень, хоть и немного с придурью. Он развлекал фотографа Сеню, обрезавшего снимки, завиральными идеями.

— Кире персональный привет! — Босс обрадованно осклабился. — Никак меня Марлен Борисович обыскались?

— Я не за этим, — отмахнулся Кирилл. — Есть дело, ребята. Сугубо личное. Надо переснять несколько иллюстраций из журнала. Можно рассчитывать?

— О чём ты говоришь? — Сеня, не глядя, перебросил бланк-заказ. — Пометь только данные… Для диссертации небось?

— Для души.

Кириллу не терпелось украсить стенку над письменным столом. Таинственные пылинки, в которых некогда трепетала жизнь, чем-то напомнили ему остывшие корабли, всё ещё летящие в чёрной бездне космического пространства. Давным-давно угас их далёкий мир, обратилась в мумии команда в прозрачных капсулах для анабиоза, а они всё летят, повинуясь законам небесной механики, без надежды на встречу.

Он бы написал фантастический рассказ, если б умел. Даже подходящую концовку придумал. Мумию капитана должна разбудить любовь, как некогда Галатею. Одинокая, истосковавшаяся, вопреки всему творящая чудеса.

XXV

На “Борее” уже заканчивали оборудование лабораторий, когда из Академии наук поступила радиограмма, заставив Гончарука крепко призадуматься. В самый последний момент в отделе морских экспедиционных работ основательно перетряхнули представленные им списки. И хоть потери были не очень значительные, добавились лица, которых по тем или иным соображениям он ни за что бы не взял. Ни генетик Неймарк, ни Нелли Башмачникова, сумевшая, очевидно, выйти наверх, его решительно не устраивали. Возражать, однако, не приходилось. Приятной неожиданностью явилось зато назначение Сергея Астахова, на что Герман Кондратьевич никак не надеялся, зная, как тот нужен на биостанции. О лучшем заместителе по глубоководным работам Гончарук не мог и мечтать. Словом, баланс подбивался кругло и особых неожиданностей не предвиделось.

В создавшейся раскладке с особой силой высветилась и роль Светланы Андреевны. В случае каких-нибудь накладок по части альгологии ему уже не оправдаться нехваткой специалистов. О том же, что оба новых альголога даже не нюхали геологии, следовало молчать в тряпочку. Начальству, как известно, виднее. Раз все штатные единицы укомплектованы, будь добр выдать программу полностью, до последней капли. На то ты и научный руководитель. Короче говоря, без Руновой не обойтись.

Иное дело — несколько облегчить уготованную ей нагрузку. Здесь, учитывая новую реальность, а также неокрепшее здоровье Светланы Андреевны, целесообразно внести изменения. Во-первых, отстранить её от погружений, во-вторых, дать в помощницы эту самую Нелли, которую так или иначе надо куда-то приткнуть. Пусть-ка отведает черновой работенки.

Заняв в списке место, ранее предназначавшееся совсем другому человеку, Башмачникова нанесла Герману Кондратьевичу чувствительный укол. Ни ей, ни Неймарку, который был ему просто несимпатичен, он не собирался делать поблажек.

Связавшись с аэродромом, Гончарук узнал, когда ожидается самолёт, командир которого должен был доставить индийский препарат, и заодно закинул удочку насчёт вертолёта. Если выгорит, он сам отвезёт лекарство в “Кедровую падь”, не получится — сгоняет кого-нибудь из команды.

Ожидая ответа, Герман Кондратьевич углубился в изучение отмеченного на карте маршрута. Уж очень хотелось найти изюминку, на манер ракушек из “Атлантиды”. Мало просто выполнить научную программу. Не менее важно, чтобы об экспедиции узнала широкая общественность. Рядовыми тайнами моря, сколько их ни открывай, уж никого не удивишь. Чтоб попасть на полосы центральных газет или на экран телевидения, требуется штука позаковыристей. Морской змей, например, или ещё какое чудовище, вроде уцелевшего плезиозавра. Не случайно же заметки про затонувший остров в двух газетах прошли. После подобной паблисити даже высокое начальство начинает смотреть иными глазами.

Повторяться, конечно, смешно и вообще на новую “Атлантиду” в Тихом океане рассчитывать не приходится, но нечто подобное предусмотреть не мешает. Курс пролегает через Море дьявола, а это как-никак второй Бермудский треугольник. Чем чёрт не шутит? Особенно в море с таким названием. Хоть и недолговечны пузырики, вскипающие на текучих водах массовой информации, а стоят дорогого. Репутация остаётся — вот что ценно. На случайность полагаться не следует. Но и заранее такое не обеспечить.

Герман Кондратьевич пришёл к мысли, что Неймарк, работающий в институте морфологии животных, может оказаться в экспедиции совсем не лишним человеком.

Попутный вертолёт нашёлся в четверг, что вполне устраивало Гончарука. После нервотрёпной горячки показалось прельстительным передохнуть денёк-другой на вольной природе.

Действительность превзошла ожидания. Душистые стога сена на туманных полянах и сплошь покрытые цветами перелески дышали бодростью и оптимизмом, что Герман Кондратьевич ценил превыше всего. Вокруг на многие километры простиралась девственная тайга с великанами-кедрами, увитыми лианой, и каменистыми ледяными речками, в которых шумно плескался лосось. А какая благодатная тень таилась в сырых подлесках, где, захмелев на колдовских травах, убаюкивающе жужжали шмели! Жаль, комарик основательно заедал. Без накомарника в тайгу не сунешься, да и что там делать, в дремучих дебрях? Не женьшень же искать? Ноги сами несли в луговые лощины, продуваемые душистым ветерком. Здесь и дышалось вольготно, и глаз отдыхал на зелёных холмах.

Самое милое дело напитаться перед дальним походом эдакой благодатью. Она не раз ещё вспомнится посреди океанской пустыни. Просочится освежающим веянием сквозь жару и едучую соль. Добро и оборачивается добром.

— Для окончательного закрепления, — пошутил Гончарук, вручив Руновой пластмассовый цилиндрик с таблетками. — Действуйте согласно инструкции. Микстурка-то помогла?

— Кто его знает, — растроганно улыбнулась Светлана. — Наверное…

— Определённо помогла. Совсем другой вид! Порозовела, окрепла. Хоть сейчас в море. Не боитесь?

— Не боюсь, Герман Кондратьевич. Я в себе уверена.

— Тогда и я не боюсь. А вообще тут такие места, что и лекарства не надо. Никакая хворь не устоит.

Они отправились на прогулку по извилистой стежке, затерявшейся в шёлковой мураве. И впрямь от каждой травинки, согнувшейся под тяжестью бронзового жучка, исходила животворная свежесть. Даже потемневший колодезный сруб, даже жерди изгороди казались пропитанными целительной мощью. И замшелые камни в зарослях облепихи, и поспевающие на грядке кабачки, и юркие стрижи, и коза, и скачущие за ней козлята.

Среди заботливо побеленных яблонь стояли симпатичные улики. Фыркали, сгоняя с клевера пчёл, медно-рыжие кони. Прирученный лосёнок приник к ручью. Низко реяли, издавая суховатый треск, неправдоподобно большие стрекозы. Если бы не столбы с белыми изоляторами и не телевизионная антенна на высоком шесте, лесничество вполне могло сойти за тридевятое царство.

Светлана пока боялась далеко уходить, и они вернулись, так и не дойдя до лесной опушки, где ещё валялись вывороченные пни. Лесничиха — цветущая хохотушка, на которой только что не лопалось шёлковое платье в горошек, поставила кувшин с парным молоком, налила в тарелки тяжёлого мёда, крупно нарезала выпеченный в домашней печи хлеб.

— Прямо как в раю! — восхитился Гончарук, жадно макая дышащий ноздреватый ломоть в тягучее золото. — Кыш! — умиротворённо поморщился, отгоняя пчёл.

— Самой не верится! Спасибо Петру Фёдоровичу, это он постарался.

— Да, Наливайко знает, что делает. — Герман Кондратьевич одобрительно сощурился. — Матёрый мужик.

— Исключительно сердечный. Я ему стольким обязана… Пчёлы так и наседают. — Светлана осторожно поддела корочкой утопающую пчёлку. — Совсем одурели от мёда.

— Смотрите, чтобы не покусали. Вам только этого не хватает.

— Ничего. Пчелиный яд даже полезен.

— Кстати, Светлана Андреевна, — вспомнил вдруг Гончарук, — вы знаете, что теперь вам придётся соблюдать особую осторожность? Без гидрокостюма в море ни-ни. Как бы ни было жарко.

— Разве в тропиках тоже встречается гонионема?

— Там много чего есть. Причём куда пострашнее! Действие токсинов довольно сходное. Поимейте в виду… “Португальский кораблик”, надеюсь, знаете?

— Физалию?

— Вот именно. Порой достаточно ничтожного клочка, чтобы заполучить серьёзную неприятность. — Гончарук допил молоко и промокнул ладонью полные чувственные губы. — Помню, был у меня случай на Мальдивских островах. — Он со вкусом закурил длинную ментоловую сигарету. — Встал я эдак, знаете, до рассвета, чтобы лишний раз не обжечься, и потопал себе на пирс. С одной только маской. Нырнул. Кругом красота несказанная. Плыву, ощущая блаженство. Акулка за мной любопытная увязалась. Куда я — туда и она. Ходит кругами. Хоть и знаю, что там они не агрессивные, всё ж неспокойно. Пришлось подобрать на дне кусок коралла и шугануть её как следует. Отвязалась. Телепаюсь дальше. Берег наклонно уходит вниз. Уже ничего не видать — сплошная синяя бездна. Только стада невиданных рыб ходят. Смотри — не хочу. И вдруг меня как ударит в бок. Словно раскалённая пуля вошла, да ещё с электричеством. Дыхание так и перехватило. Что за чёрт? Лёг на спину, кое-как продышался, но боль не отпускает, так и колотит в ребро. Неужели хвостокол, гадаю? Да нет, они вроде больше на дне лежат. Короче говоря, поплыл потихоньку обратно. А тут новый ожог, извините, в мягкое место. Не такой, как первый, но вполне чувствительно, точно крапивой стеганули. Я уж ни о чём не думаю, лишь бы выбраться подобру-поздорову. Со всех сторон жалит, а ничего не видать. Однако решил приглядеться. Надо ж узнать, кто это резвится? Чтобы меры потом принять. А то откинешь копыта в полном неведении. Не годится. Дай, думаю, пригляжусь. И что же вы думаете? Плавает в толще розоватая слизь с какими-то волоконцами и пузыриками. Где жалкий обрывочек, а где совсем крохотная точка. Тут меня и осенило. Будто свыше снизошло, хотя ни с чем подобным я прежде не сталкивался… Как полагаете, что это могло быть?

— Понятия не имею, — живо откликнулась Светлана. — Скажите, Герман Кондратьевич!

Гончарук рассказывал умело, и она слушала его с неподдельным интересом.

— Да физалия же, Светлана Андреевна! “Португальский кораблик”. Где-то в открытом море разорвало штормом проклятую тварь, а клочья пригнало к берегу. Я и угодил, как кур в ощип… Или кур во щи? — Он хитровато подмигнул. — После мне рассказали, что даже высушенные на земле, под жутким солнцем клетки физалии сохраняют токсичность. Попав в воду, они снова готовы жалить направо и налево.

— А что потом с вами было?

— Со мной? — Он самодовольно расправил могучие плечи. — На мне, деточка, как на собаке, заживает. Растёрся денатуратом, намазался кокосовым маслом, и всё как рукой сняло. Поболело, конечно, денёк, пожгло, но в пределах терпимости. Пятна на коже, правда, только через месяц сошли… Делайте вывод, Светлана Андреевна. Я рассказал не для того, чтобы покрасоваться перед вами, не с галантной целью, боже упаси. Хочу предостеречь вас, насторожить.

— Я понимаю, Герман Кондратьевич, спасибо вам за заботу. Надо будет основательно подковаться по этой части. В судовой библиотеке, наверное, найдутся нужные книги?

— Книжки-то найдутся, только жизнь, детка, куда как шире нашей бумажной премудрости. В океане таятся такие дива, что и не снилось учёной братии. Порой мы вообще дальше собственного носа не видим. Прочёл я как-то монографию Брюса Холстеда “Опасные морские животные”. Крупный специалист, кстати токсиколог, знаток морской фауны — всё при нём. И книга хорошая. Но про вашу гонионему, простите за напоминание, в ней ни полстрочки. А ведь американец, между двух океанов живёт! Почему так?

— Бывает, — улыбнулась Светлана. — Значит, не советуете читать?

— Совсем напротив. Вреда от этого никакого, а польза может выйти самая неожиданная. По крайней мере поостережётесь лишний раз. В водах, где нам предстоит работать, опасно всё: медузы, кораллы, гидроиды, актинии, моллюски, рыбы, змеи. Но самое страшное, прошу вас запомнить накрепко, морская оса. Слыхали про такую?

— Как-то не приходилось. — Светлана виновато заморгала.

— Вот видите! — воскликнул Гончарук, темпераментно выбросив руку. — А ещё ходили в тропические моря! Безобразие, Светлана Андреевна. Совершенно непростительное легкомыслие! — Он осуждающе покачал головой. — И если б вы одна такая хорошая! Океанологи, доктора наук и те нередко оказываются совершенно неподготовленными. Ликбез организовать на борту, что ли?

— Организуйте, Герман Кондратьевич. Это будет безумно интересно… Но вы начали про морскую осу.

— И специально для вас, потому что гонионема рядом с ней — детская забава. Малюсенькая медуза хиропсальмус, иначе — морская оса, убивает мгновенно, едва коснётся щупальцами.

— Уж не собираетесь ли вы меня окончательно запугать? — Светлана лукаво вытянула губки. — Нечестно.

— Никоим образом. Только предостеречь. Гидрокостюм надёжно оградит от многих случайностей, в том числе и от плавающей слизи. Но остаются руки, Светлана Андреевна. Старайтесь не прикасаться к неизвестным животным. Для вас опасно любое токсическое поражение, а обжечь могут даже неподвижные кораллы или щетинистые черви. Про изящных ракушек я, разумеется, молчу. Вы лучше меня знаете, чего следует остерегаться.

— У меня прекрасная коллекция конусов, — кивнула она, но тут же вспомнила, что раковины остались у мужа. — Была… — добавила смиренно. — Недаром природа окрасила их под змеиную чешую…

— Конус страшнее любой змеи. Собственно, поэтому они так притягательны для науки.

— Профессор Неймарк рассказывал, что американцы выделили из морепродуктов сильные противоопухолевые вещества. Это верно?

— Похоже на правду… Вы давно знаете Неймарка? Что он за человек?

— По-моему, совершенно прелестный. А почему вы спрашиваете?

— Должен же я знать, с кем придётся плавать.

— Неужели Александр Матвеевич поедет с нами? — всплеснула руками Светлана. — Прямо не верится! И главное молчал, как партизан. Ай-я-яй…

— Скорее всего просто не был в курсе.

— Разве можно не знать о таких вещах?

— Очень даже свободно. Ваш Александр Матвеевич знал, что его зарубили в самом начале. Но нынче ситуация коренным образом изменилась, о чём пока осведомлены только мы с вами.

— Приятная весть!

— Вот уж в чём не уверен, хоть и дрался за него, аки лев. Но ведь не всегда побеждаешь.

— Ей-богу, Герман Кондратьевич, вам зачтётся. Не пожалеете.

— Значит, вы с ним дружны?

— Конечно! Он же сейчас на биостанции.

— Тогда дайте ему весточку от моего имени.

— Я? — удивилась Рунова. — При чём же здесь я, Герман Кондратьевич? Вы — другое дело, а я лицо неофициальное.

— Шучу, Светлана Андреевна, шучу… Так вы поправляйтесь, голубушка, накапливайте силёнок. — Он поднялся с видимой неохотой. — А мне пора к штурвалу.

— Спасибо за всё, что вы сделали для меня! — Светлана с чувством пожала его объёмистую руку. — И не только для меня. Я по-настоящему счастлива, Герман Кондратьевич, мне стало везти на хороших людей.

— Будете молодцом? Не подведёте?

— Не сомневайтесь, не подведу.

XXVI

Лебедева с её старомодной причёской и непринуждённой манерой вести разговор произвела на Кирилла отрадное впечатление. Ему сразу захотелось остаться в этой просторной комнате, где вперемежку с приборами стояли цветы и плавали в хромотографических банках живородящие рыбки.

— Вы у кого кончали? — спросила она, выслушав пространный рассказ о проводимых исследованиях.

— У академика Градова.

— О-о! — уважительно протянула Анастасия Михайловна. — Мстислав Валерьянович! Он, кажется, на структурной химии в последнее время сосредоточился?

— Я тоже структурой воды занимался, воды и растворов неэлектролитов.

— То, что надо! — обрадованно заверила Лебедева. — Вода и углеводороды для нашего шефа идея фикс… Вы в общих чертах знакомы с теорией Игнатия Сергеевича?

— К сожалению, нет, — неловко поёжился Кирилл. — В области геологии мои познания равны нулю.

— Здесь скорее геохимия, — уточнила Лебедева, — геохимические основы теории нефтегазовых скоплений.

— Ещё хуже! — Он с деланной обречённостью махнул рукой.

— Дело наживное. Я когда-то тоже начинала на голом месте. Уверяю вас, что через полгода дойдёте до полной кондиции. При желании, разумеется… Вы что предпочитаете больше: теорию или эксперимент?

— Честно говоря, теорию, хотя не чураюсь и экспериментальных исследований. Иногда даже люблю.

— Вам придётся взять на себя и то, и это. Положение трудное, но выгодное. На целую фирму вы будете единственным спецом.

— Не знаю, смогу ли, — Кирилл счёл нужным выказать долю сомнения. — Ведь для меня это абсолютно новая область.

— Не только для вас, между прочим. Для всей геологической науки.

— Тем хуже для меня.

— Я не шучу, — улыбнулась Лебедева, показав симпатичные ямочки. — А геологии вы не бойтесь. Единственно, что вам следует по-настоящему знать, это куда пойдёт ваша физхимия, на что она нацелена, на какие вопросы призвана ответить.

— Прикладная физхимия. — Кирилл сделал глубокомысленное лицо. — У нас в институте я с этим смирился.

— Прикладная? — она вслушалась в звучание. — Смотря как взглянуть. Вы будете заниматься чистыми системами, притом на самом высоком научном уровне. Есть лишь одно непременное условие. Параметры исследуемых систем вам будет задавать природа. Фазовый состав, температура, давление — всё, как в недрах земли.

— Увлекательная задача.

— А я вам что говорю?

— Но если для понимания термодинамики процесса потребуется выйти за рамки?

— Ради бога! Вы над собой полный хозяин… Кстати, эти рамки не столь узки, как вам могло показаться.

— В самом деле?

— Естественно, — Анастасия Михайловна развела руками. — От вечной мерзлоты до кратера вулкана. Меня бы на вашем месте волновало другое: как угнаться за безграничным разнообразием природы?

— Какие предельные значения параметров? Я имею в виду существование нефти и газа.

— Ну, скажем, тысяча атмосфер. — Лебедева на мгновение задумалась. — Триста, а то и четыреста градусов Цельсия. Возможно, конечно, что скопления углеводородов есть и на больших глубинах. Очевидно, мы получим ответ на этот вопрос в ближайшие годы… Про сверхглубокие скважины слышали?

— Где-то на Севере, кажется?

— Не только. Игнатий Сергеевич тоже приложил свою руку к глубинному бурению.

— Температура — не проблемы, — сказал Кирилл. — Давление тоже легко воспроизвести.

— Легко?! — встрепенулась Лебедева. — Да вы хоть представляете себе, что такое вода в критических условиях? Она растворяет даже платину! Впрочем, вы знаете, если работали с водой.

— Простите, — смутился Кирилл. — Я думал о нефти и упустил из виду воду. Триста семьдесят четыре градуса действительно трудный рубеж.

— В воде вся штука! — Лебедева успокоительно улыбнулась. — Игнатий Сергеевич полагает, что она-то и ответственна за образование нефтяных пластов. Просачиваясь вверх сквозь поры горных пород, растворы постепенно остывали, выделяя углеводородные фракции. Такова общая схема… Вам нравится?

— Надо осмыслить.

— Верно. Тем более что вам предстоит доказать её, опираясь на мощь естественных наук.

— Или опровергнуть?

— Доказать, — твёрдо ответила Лебедева. — Схема железная.

— Вы так говорите, Анастасия Михайловна, словно всё решено и мне нужно приступать к работе.

— Это другой вопрос. — Лебедева задумчиво поиграла карандашом. — Но я предпочитаю сразу установить полную ясность. С проблемной стороны. Ведь остальное приложится?

— Не всегда. Градов, например, хотел забрать меня в аспирантуру, но не смог. Не приложилось. Вы уверены, что я вам подойду?

— Хороший вопрос, прямой… Решать в конечном счёте будет Корват, но не думаю, что тут возникнут какие-то осложнения. Если, как вы понимаете, мы с вами договоримся… А вам не жаль бросать свою тему? — Она обратила на него пристальный взгляд.

— Жаль. Только я не брошу.

— Неужели? — Лебедева изумлённо раскрыла глаза. — Станете работать на два фронта? Интересно, как вы себе это представляете?

— Так получилось, что я давно отошёл от эксперимента и занимаюсь только теорией. Опыты большей частью проводит мой друг и соавтор. Надеюсь, мы по-прежнему сможем помогать друг другу.

— Но, Кирилл Ионович, вы ведь даже не кандидат! Две такие проблемы?.. Полагаете, это возможно?

— Вряд ли я сильно поумнею, защитив диссертацию. — Он попытался смягчить категоричность ответа шуткой. — Кстати, работа почти готова. Не бросать же её?

— Ещё бы! Нет, вам обязательно нужно защититься. Тут я вас полностью понимаю. — Она прижала руку к груди. — Но потом, Кирилл Ионович? Потом? С шефом работать одно удовольствие. Он очень интересный человек! Вы даже сами не заметите, как с головой уйдёте в работу. Чем-то придётся пожертвовать.

— Я надеюсь на переходный период. Как только мы доведём процесс до завода, моя роль будет сыграна.

— Ну, вам виднее, — протянула она с сомнением. — Не знаю, как вы сможете.

— Смогу, Анастасия Михайловна! Пусть эта сторона вас не смущает. Смогу.

— Вы решились сменить профиль только потому, что Евгений Владимирович перевёлся в Новосибирск? Меня правильно информировали?

— Правильно, — скрывая улыбку, кивнул Кирилл. — У нас вокруг его кресла уже началась такая драчка, что руки опускаются. Тему могут прикрыть совершенно запросто.

— Не госбюджетная?

— Хоздоговорная.

— Знакомая ситуация, — сочувственно откликнулась Лебедева. — В общем, всё мне с вами ясно. — Она опять принялась вертеть карандаш. — Вы не станете возражать, если я переговорю с Евгением Владимировичем?

— Лучше не надо! — смутился Кирилл. — Шеф болезненно ревнив. Не хотелось бы осложнять отношения напоследок.

— Ну, вы сами понимаете, что без этого не обойдётся, — равнодушно замкнувшись, объяснила она. — Так что, с вашего позволения, я Доровскому всё-таки позвоню, а вы оставьте мне свой телефон. Договорились?

Кирилл скептически поёжился и привстал, но Лебедева удержала его:

— Погодите. Мне нужна ваша консультация. — Она достала из ящика размеченный аэрофотоснимок. — Как вы думаете, что это такое?

— Понятия не имею, хотя сразу видно, что не по моей части.

— Ошибаетесь, Кирилл Ионович, по вашей. Не торопитесь открещиваться. Как писали в романах, нас свела судьба. Я поняла это, едва вы начали рассказывать о своей установке. Здесь, — она обвела остро отточенным грифелем светлую зону, — так называемые красноцветы, или хорошо вам знакомая окись железа. Тёмные участки сложены из пород, вмещающих окислы более низкой валентности. Чем можно объяснить столь резкое разделение?

— Природный процесс восстановления?

— Мне тоже так кажется. За счёт чего, по вашему мнению?

— Неужели нефть?! — обрадовался Кирилл.

— Скорее газ.

— Не вижу принципиальных различий. Те же углеводороды, только более лёгкие.

— Вы бы не смогли дать мне на пару деньков ваши материалы? Анализы исходящих газов, ферроокисного спектра, как вы красиво назвали, и термодинамические расчёты. Я попробую применить к нашему случаю. Вернее, посмотрю, насколько это окажется возможным. Работать ведь вам придётся. — Лебедева сунула снимок под стекло: — Для памяти. Считайте, что получили первое задание.

— Понял… А образцы пород у вас есть?

— Скоро будут. Хотите взглянуть?

— Мы бы сделали анализ по нашей методике. Возможно, многое прояснится.

— Встречный план? — Анастасия Михайловна сделала пометку на перекидном календаре. — Буду иметь в виду. Вот вам и геология.

— Где находится это место?

— В Монголии, Кирилл Ионович, в безводной пустыне.

— Хоть бы одним глазком взглянуть.

— Нет ничего невозможного… Вам много придётся ездить.

Кирилл вышел от Лебедевой со смешанным чувством радости и озабоченности. Предложенный вариант выглядел блестящим, но мысль о тяжёлом объяснении с шефом навевала уныние. Несмотря на выстроенный в уме частокол неоспоримых логических доводов, не было абсолютной уверенности в собственной правоте. Попахивало если и не предательством — Доровский первым подал пример, — то не очень достойной спешкой, трусостью даже, если быть до конца честным. Возможно, он несколько поторопился, дав увлечь себя случайно выстроившемуся сцеплению событий.

Кирилл вызвал лифт и поднялся на девятый этаж, где должен был находиться кабинет Светланы. Смешно было на что-то надеяться, когда он отворял тяжёлую с бронзовой ручкой дверь, но сердце взволнованно билось. Склонившаяся над шлифовальным кругом женщина в белом халате не обернулась на скрип, поглощённая делом. Страдая от ощущения, что совершает нечто запретное, Кирилл торопливо огляделся. Справа от входа стоял вытяжной шкаф с люминесцентным спектрофотометром, а возле окна широкий стол, над которым возвышались заставленные окаменелостями полки. По фотографиям, вставленным в зазоры раздвижных стёкол, он сразу же понял, что это её место. Сверкающие на чёрном глянце диатомеи завораживали неземным совершенством. Кирилл перевёл взгляд на пустое, задвинутое под стол кресло. Здесь она сидела, приникнув к окулярам микроскопа, говорила по этому телефону, поливала из помутневшей колбы колючие кактусы на подоконнике. И она обязательно вернется сюда, где даже вещи хранят невидимое её отражение.

— Вам кого? — окликнула женщина, обратив на Кирилла отсутствующий и вроде как чем-то обиженный взор. Её руки в резиновых перчатках были заляпаны шлифовальной суспензией.

— Простите? — вздрогнул он, застигнутый врасплох.

— Кого надо, спрашиваю?

— Светлану Андреевну, — вновь обмирая внутри, ответил он изменившимся голосом.

— В отъезде она, милый человек.

— Когда вернётся, не скажете? — зачем-то спросил он и, не дожидаясь ответа, надавил тугую ручку.

— Да уж после Нового года, никак не раньше, — услышал уже из коридора.

— Спасибо, — догадался бросить скороговоркой. — Извините за беспокойство.

XXVII

Разъярённый Доровский приехал в институт только для того, чтобы оформить командировку Марлена. Если раньше подобные мелочи решались телефонным звонком, то теперь, когда дни Евгения Владимировича в ИХТТ были исчислены, замдиректора потребовал написать докладную. Доровский безропотно покорился: клокотавшее в нём раздражение он вылил на ни в чём не повинного Малика.

— Почему дотянули до последнего момента? — фыркнул он, подписывая спешно отпечатанный текст. — О чём раньше думали?

— Вызов с завода только два дня как пришёл, — Малик на всякий случай показал телеграмму. — Лично я готов выехать хоть сегодня.

— Готов, готов, — проворчал Евгений Владимирович. — Ведете себя, как дети. Нечего было сидеть сложа руки и ждать, пока вас покличут. Сами должны о себе напоминать! Мы о чём договаривались? Мы договаривались о том, что вы подготовите вместе с Ланским требуемый материал и тут же свяжетесь с директором комбината? Так или нет, я вас спрашиваю?

— Так, Евгений Владимирович.

— Подготовили?

— Подготовили.

— Когда, хотелось бы знать?

— Заранее, — не поднимая глаз, выдавил Ровнин.

— Кому вы пытаетесь втереть очки? Мне, который знает вас как облупленных? Небось спохватились лишь тогда, когда пришла телеграмма. Наляпали за ночь по вредной студенческой привычке и думаете, сойдёт. Нет, голубчики! Чтоб через пять минут всё лежало у меня на столе.

— Сейчас принесу, — встрепенулся Малик, не придавая большого значения брюзжанию шефа.

— Погодите, — нетерпеливым движением локтя удержал его Доровский. — Ланской здесь?

— С утра был, — заученно отреагировал Малик. — Найти?

— Уж окажите милость… К Лупкину-Пупкину ездили?

— Он Пулкин, Евгений Владимирович.

— Вы усматриваете существенную разницу? Я — нет. И что же он вам сказал, этот Пупкин? Да вы садитесь, Марлен Борисович, нечего топтаться у стола!

— Разговор получился довольно своеобразный, — принялся рассказывать Малик, беря стул. — Сначала он встретил меня в штыки…

— Кто, Пупкин? — уточнил Доровский, упрямо осклабясь.

— Он, Евгений Владимирович, он… Едва я назвался, как он сразу полез на стенку. “Ничего не боюсь, — орёт. — Я здесь ко всему привык, и вам меня не сдвинуть!” Представляете?