- Вы не посчитаете меня сумасшедшим? - закончил Люсин свой рассказ. Я лишь попытался выразить невыразимое на человеческом языке. Мысль изреченная есть ложь. Бессмысленная попытка. Назовите это воображением, доведенным до крайней черты, интуицией или еще как-то - все равно драгоценная суть утекает. Нет подходящих слов.
      - Ужасно. - Она если и не поняла его тревожной горячечной речи, то, заразившись волнением, постигла то, что он силился, но не умел передать. Но постигла глубоко по-своему, вычленив в сумбурном потоке ледяную струйку, отвечающую собственным тайным переживаниям. - Неужели его все-таки убили? Из-за денег? Его?!
      - Это первое, что приходит на ум, - повторил Люсин нывшую на языке фразу.
      - Я не спрашиваю вас, какой смысл в дальнейших расспросах и поисках. Смысл, очевидно, есть. Но когда уходит человек, многое представляется утратившим ценность. Даже такие высокие категории, как справедливость, как-то перестают волновать. Простите, но я не могу вам сочувствовать.
      - Значит ли это, что вы не желаете мне помочь?
      - Никоим образом. Я сделаю все, что только смогу. Но... Не знаю, как вам объяснить. - Она задумалась. - К сожалению, я слишком хорошо себя знаю. Не надейтесь, что я смогу, вернее, захочу открыть вам свое подсознание. Да и нет там ничего, что могло бы облегчить ваши старания. Короче говоря, я помню лишь то, что помню. Георгия Мартыновича не вернешь, а я не хочу умирать даже на пять минут, как делаете вы. Зачем? Ради абстрактной справедливости?
      - Абстрактной?!
      - В данном случае так. Посадите вы эту мразь за решетку или же нет, поправить ничего невозможно.
      - А как насчет новых жертв? - с холодной отчужденностью спросил Люсин. - Или они не в счет?
      - Скажите, вы каждое свое дело переживаете так глубоко? Так опасно эмоционально?
      - В принципе вы правильно поняли. Пока по земле бродит неразысканный убийца, я не могу нормально существовать.
      - Тогда попомните мои слова: надолго вас не хватит.
      - Уж как получится... Сожалею, что обеспокоил своей назойливой откровенностью.
      - Ничуть. Но погружения, на которое вы хотели бы меня подвигнуть, не будет. Я не желаю носиться в межзвездных пространствах, преследуя тень... Конкретные вопросы есть? В сугубо рациональном аспекте?
      - Сдается мне, что в какой-то момент мы друг друга не поняли. - Люсин ощутил наплыв непонятной тоски. - И говорим теперь о разных вещах. Каждый о своем.
      - Да, о своем - каждый.
      - Но Георгий Мартынович...
      - Моя память останется со мной, а вы, простите за прямоту, ищите труп.
      - В прямоте вам не откажешь! Режете, как хирург скальпелем... Но, простите за повторение, я прежде всего ищу преступника, если, конечно, преступление действительно имело место.
      - Значит, вы не уверены до конца?
      - Все, о чем мы говорили, лишь одна из возможных версий. Она нуждается в проверке.
      - Не позавидуешь вашей профессии. День изо дня копаться в клоаке и не запачкаться - это надо уметь.
      - Основной закон профессионализма. - Принимая вызов, Люсин заставил себя улыбнуться. - Допускаю, что вы не испытываете особого обожания к мусорщикам, труженикам свалок, сантехникам, хотя все эти профессии, безусловно, нужны и вполне достойны уважения. Перед сантехниками вы, возможно, даже заискиваете, когда нужно починить финский смеситель или, тысяча извинений, унитаз.
      - Не заискиваю - плачу.
      - А я, слабый человек, и плачу, и заискиваю. В чем дело, Наталья Андриановна? Откровенность за откровенность. Никогда не поверю, что такая умная женщина, как вы, только сейчас открыла для себя двойственную природу человека и общества?
      - Вы правы. - Она заметно смутилась, но быстро взяла себя в руки. Так, нашло вдруг... Сама не знаю. Все вы виноваты с вашими психологическими изысками... Так что у нас на повестке дня?
      - Для начала объясните мне, что это значит, - Люсин без лишних слов достал лабораторный журнал Солитова. - Здесь, - показал на столбики цифр с градусами и минутами, - и здесь, - очертил ногтем планетные символы.
      - Положение Луны и планет на данный момент, - с ходу определила Гротто. - Не обращайте внимания. Пунктик.
      - Георгий Мартынович верил, что и в астрологии есть рациональное зерно?
      - Ничуть. Как вы могли заметить, астрологическая символика появляется лишь в тех случаях, когда ведется эксперимент по старым рецептам. Я, кажется, уже обращала ваше внимание на почти маниакальную скрупулезность шефа? Так вот, в силу педантизма, а может, и пустячного суеверия - кто не суеверен в душе? - он отмечал время опыта традиционными значками.
      - Время опыта? И такое возможно?
      - Вы читали "Кентерберийские рассказы" Чосера?
      - Боюсь, что нет.
      - Полюбопытствуйте на досуге. Чосер, сын своего, четырнадцатого, кажется, века, тоже метил дни положениями Солнца, фазами Луны. Представьте себе, все это с точностью расшифровывается. Георгий Мартынович любил тешить себя разгадыванием подобных кроссвордов. Неудивительно, что и сам пристрастился на старости лет.
      - Но зачем?
      - А зачем Рерих ставил на обороте картин ему одному понятные знаки? Теперь, кстати, их тоже разгадали. Это были зашифрованные даты. С точностью до года удалось установить, когда было написано то или иное полотно.
      - Интересно! Обожаю Рериха.
      - Я тоже.
      - Хоть что-то нашлось у нас общее, - мимоходом заметил Люсин. - А какие они, эти знаки?
      - Точно уже не помню, но, если не ошибаюсь, - она взяла карандаш и начертила на фильтровальной бумаге несколько символов. - Знак неба соответствует 1937 году, земли - 1939-му, гор - 1940-му... Дальше забыла.
      - Подумать только! - Люсин благодарно вздохнул. - Как много нужно знать, чтобы научиться понимать мир!
      - Не уверена. - Наталья Андриановна не без удовольствия приняла его восхищение на свой счет. - По-моему, они далеко не всегда смыкаются знание и понимание мира. Но в одном вы правы: узнав про маленькую тайну гениального художника, я совсем иначе стала относиться к невинному чудачеству шефа. В мужчине, я говорю про настоящих мужчин, никогда не умирает ребенок. Отсюда и постоянная потребность в игре. Георгий Мартынович, в сущности, по-детски играл в средневековую кабалистику. Вы не играли ребенком в тайны? Я, например, играла. Мы придумывали свою азбуку, свой особый язык... Его воображению льстило хотя бы то, что вполне объективная, по сути, планетная символика не понятна для непосвященных. Это доставляло ему чистую детскую радость. Возможно, в такие минуты он воображал себя адептом магистериума, хранителем тайны "красного льва", последним золотым розенкрейцером. Кто знает?
      - Будьте снисходительны к широким кругам советской милиции, осторожно напомнил о себе Люсин, любуясь украдкой ее растроганно-просветленным взором. - Что это за штуковина - "красный лев"?
      - Философский камень, - небрежно прокомментировала Гротто.
      - Ах это!.. Великое деяние? Гермес Трисмегист?..
      - Вы-то откуда знаете?
      - Чего только не рассыпано, Наталья Андриановна, в липучей грязи клоак. Натыкался впотьмах случайно...
      - А вы колючий! - заметила она вроде бы с одобрением. - Но не держите на меня зла. Я это так, сболтнула по бабьей дурости...
      - Ни боже мой, Наталья Андриановна... Однако скажите, откуда у Георгия Мартыновича все эти звездные координаты? Астрология, если не ошибаюсь, представляет собой ложное толкование реальной картины расположения небесных тел? Верно? Значит, сами по себе положения звезд и лунные фазы - штука вполне объективная. Так? А коли так, то он должен был бы чуть ли не ежедневно вести наблюдения звездного неба? А ведь я что-то не заметил у него астрономических инструментов.
      - Зачем они ему? Вы забываете, в какой век нам выпало жить. Есть таблицы, мини-компьютеры, наконец. Георгию Мартыновичу одну такую игрушку подарили японцы. За-абавная, доложу вам, вещица!..
      - Короче говоря, Георгий Мартынович раскапывал рецепты ведьминых зелий, переводил на современный химический язык, а вы варили волшебную мазь на своей модерновой кухне. - Люсин красноречиво мотнул головой на штативы с кипящими колбами. - Превосходно устроились!
      - Не понимаю вашей иронии, - осадила Гротто, постоянно готовая к обороне. - Вас что-то не устраивает?
      - Да я ж восхищаюсь! - Люсин ударил себя кулаком в грудь. - Завидую белой завистью!
      - Своеобразная, однако, манера выражать восторг.
      - Вы насчет юмора? С этим делом у меня вечные неприятности. Стараешься быть смешным, остроумным, а люди обижаются...
      - И поделом вам, потому что остроумие несовместимо с бестактными подковырками. Вы смешиваете разные жанры.
      - Исключительно по неопытности. Отсутствие деликатного воспитания сказывается.
      - Опять? По-моему, вас просто несет.
      - И как всегда, не в ту степь. - Люсин и впрямь не мог остановиться. Властное обаяние этой женщины словно бы пробудило дремлющую в нем веселую удаль. Хотелось до бесконечности продлить и этот вроде бы откровенный, но лишь до смутно угадываемого предела, разговор, и это волнующее ощущение приближения к тайне. - Рассматривайте мои потуги как неуклюжую попытку справиться со стрессовой ситуацией. - Он заставил себя собраться. - Сразу столько всего обрушилось необычного, странного, что мой бедный мозг возопил о спасении. Вот я и бежал постыдно, прикрываясь дурацкими шуточками.
      - Может, сделаем перерыв? - участливо предложила Наталья Андриановна, словно она была инициатором встречи. - Раз вы устали...
      - Здесь не усталость - другое. Я вынужден продираться сквозь неведомые дебри, но, к сожалению, не всегда успеваю осмыслить все на ходу. А остановиться почему-то боюсь, вот и несу чушь, пока созрею для осмысленного шага. У меня, если позволите, последний вопрос. В прошлый раз вы обещали помочь нам разобраться с тем корешком, помните?.. Коли позабыли, то я не в обиде и не стану вам больше докучать.
      - Почему? Ничего я не позабыла. - Наталья Андриановна достала несколько заранее припасенных библиографических карточек. - Вот, кое-что удалось найти. Это оказалось не столь затруднительно, как я сперва думала. Зная, что Георгий Мартынович занялся так называемой волшебной мазью, я сосредоточила поиски в двух направлениях. Проверив сначала заведомо известные ингредиенты, вроде белладонны, и не обнаружив растения с таким корневищем, я занялась набором из девяти колдовских трав... Вам понятно, о чем идет речь? - спросила она, тактично дав ему возможность освоиться. Это содержащийся во всех "зельниках" и "лечебниках" непременный перечень: плакун, папоротников цвет, разрыв-трава, тирлич, одолень, адамова голова, орхилин, прикрыш и нечуй ветер.
      - Вот это да! - только и мог выдавить из себя Люсин. - Ну-ка, ну-ка! - Он поспешно схватил карточки. Они были сродни тем, что он видел в картотеке Солитова. Невероятно, но на каждой значилось соответствующее классификационное наименование по-латыни. - Бред какой-то! Я был уверен, что все эти "разрывы" да "одолени" существуют только в сказках. Что же касается папоротника, то тут я совершенно уверен: не цветет папоротник.
      - Вы правы, - Гротто невольно улыбнулась на его ошарашенный вид. Папоротник действительно не цветет, но насчет сказок вы глубоко заблуждаетесь. Речь идет о совершенно реальных растениях, причем более чем обыкновенных. Зачастую это ничем не примечательные обитатели наших лугов, рек и болот. Возьмем, для примера, плакун-траву. Хотите послушать заговорное слово? - Она нашла нужную карточку. - "Плакун, плакун! Плакал ты долго и много, а выплакал мало. Не катись твои слезы по чисту полю, не разносись твой вой по синю морю. Будь ты страшен злым бесам, полубесам, старым ведьмам киевским. А не дадут тебе покорища, утопи их в слезах, а убегут от твоего позорища, замкни в ямы преисподние. Будь мое слово при тебе крепко и твердо. Век веком!"
      - Это Гоголь? - спросил Люсин, отозвавшись сердцем на "киевских ведьм". - Из "Страшной мести"?
      - Ничего подобного. Это ведовской заговор на плакун-траву, извлеченный из травника 1696 года, сочиненного, - Наталья Андриановна прочитала по тексту, - "из дохтурских наук преосвященным Кир Афанасием, архиепископом Холмогорским и Вожским..." Языческое суеверие, как видите, нашло приют в святых монастырских стенах. Но вернемся к реальной плакун-траве. - Она перевернула карточку. - На самом деле это не что иное, как дербенник иволистый. Растет он в сырых местах, преимущественно по берегам рек и озер, хотя встречается и в ольховых зарослях, и на заливных поймах. Цветет с июня до самой осени. Никакими лекарственными достоинствами не обладает. Из-за высокого содержания дубильных веществ скотом не поедается. Название рода дербенниковых "лутрум" восходит к греческому "лудрон", что значит кровь. Растение действительно отличается специфическим темно-красным оттенком цветков.
      - Не обладает, значит, лекарственной силой?
      - Нет, не обладает, хотя знахари называли дербенник "всем травам мати". Из него готовили всевозможные порошки, настойки, отвары. Лечили, вернее, пытались лечить грыжи, желудочные недомогания, даже сердечную тоску. Не знаю, как насчет последней, но все остальное не подтвердилось. В государственную фармакопею дербенник не входит.
      - Зачем же Георгий Мартынович им занимался?
      - По многим причинам. Во-первых, отсутствие каких-либо терапевтических свойств у отдельно взятого цветка еще ни о чем не говорит. Они могут проявиться в комплексе с активными веществами других растений, усилить их действие, увеличить стойкость и так далее. Я уже не говорю о том, что сказанное наукой слово почти никогда не бывает последним. Истина, добытая на одном уровне знаний, может быть опровергнута на более высоком. Вот почему Георгий Мартынович считал необходимым время от времени производить переоценку ценностей. Утвержденный у нас список растений-целителей далеко не исчерпывает активы зеленой аптеки. Многие растения, официально не принятые у нас, широко используются в фармакопее других стран - Болгарии, Франции... И наоборот, разумеется.
      - Короче говоря, фитотерапия не догма.
      - Абсолютно.
      - А корень у этого дербенника вашего есть?
      - Корень есть у всякой травы, - засмеялась Наталья Андриановна. Молодец, не теряете нити!.. Оценивая под таким углом зрения нашу колдовскую команду, я остановилась на адамовой голове. Только у нее имеется такой вздутый, с причудливыми выростами корень. Скорее всего именно с этим растением и работал Георгий Мартынович до самых последних минут...
      - Адамова голова? - Люсин поспешно раскрыл записную книжку. - А по-латыни?
      - Я дам карточку. Тут все, что вам надо. Адамовым корнем у нас зовут знаменитую мандрагору.
      - Как же! Самое колдовское средство средневековой Европы!
      - Именно так. Собственно, оттуда и пришел к нам слух о "царе во всех травах". В русских народных сказаниях о мандрагоре говорится довольно скупо, больше в письменных источниках. Впрочем, судите сами. - Она передала ему карточку. - Только не забудьте вернуть. Не хотелось бы нарушать коллекцию.
      - Не извольте сомневаться. - Под влиянием установившейся атмосферы Люсин незаметно подстроился под соответствующий стиль. - Не премину возвернуть.
      - Не преминьте, - кивнула она, неприметно дрогнув уголком губ.
      Плюхнувшись рядом с Самусей, ощущая головокружение, Владимир Константинович жадно впился глазами в знакомую бисерную вязь строчек. Скользнув, не задерживаясь, по народным названиям: мужской корень, покрик, сонное зелье, черный осот, пупочник, шишкарник, шелобольник, пустотел, он молниеносно отыскал то, что считал для себя важным на текущий момент.
      Химический анализ одного из пяти видов мандрагоры (средиземноморской) показывал высокое содержание сложных алкалоидов. Мысль, которая мелькнула еще при первом осмотре обезображенного взрывом кабинета, получала серьезное подкрепление. Темное веяние сумасшествия, которое явственно ощущалось во всем этом деле, рождало серьезное подозрение. Постоянная работа с растительными ядами и уж тем более взрыв, приведший к неконтролируемому выбросу, несомненно, могли вызвать глубокое отравление. Стойкие галлюцинации. Утрата самоконтроля. Расстройство мышления.
      В таком состоянии ничего не стоило, например, сесть в первый попавшийся поезд и покатить незнамо куда.
      "А билет?" - родился вполне закономерный вопрос. "А что билет? мгновенно парировало разлетевшееся воображение. - Можно и билет взять в бесконтрольном сомнамбулизме". "Куда, интересно? Ведь дальше Москвы из Сенежа не уедешь. Или в Москве пересадка? Благо три знаменитых вокзала к услугам - куда хочешь, туда и кати... Билет, в сущности, не проблема.. Сколько верст отмахать можно, пока высадят на неведомой станции! До Москвы опять же добираться тоже не обязательно, когда Калинин на полдороге. Тут всесоюзным розыском пахнет. Система многовариантная".
      С таких позиций многое прояснилось и получало совершенно естественное объяснение.
      Все более увлеченный заново обкатываемой версией, Люсин рассеянно прочитал написанное на обороте:
      "А кто хощет диавола видеть или еретика, и тот корень возьми водой освяти и положи на престол и незамай сорок дней, и те дни пройдут, носи при себе - узришь водяных и воздушных демонов".
      Глава одиннадцатая
      ___________________________________
      САЛОН НА МАЛОЙ БРОННОЙ
      Весть о таинственном происшествии в деревне Веретенниково, соответствующим образом препарированная стоустой молвой, потрясла и без того пылкое воображение вдовы академика Рунге. Гости, как обычно собиравшиеся у Дины Мироновны по четвергам, внесли немалую лепту в сотворение очередной сенсации, взволновавшей многочисленных любителей пустозвонных чудес. Собственно, именно эта, не охваченная заботой демографов категория населения и составляла основной костяк весьма разношерстной компании, облюбовавшей для еженедельных сборищ просторную квартиру на Малой Бронной. Не следует полагать, однако, что вокруг шестидесятисемилетней вдовы, сохранившей благодаря поистине героическому подвижничеству известную привлекательность, клубились сплошь доморощенные экстрасенсы и йоги. Ничуть не бывало. Серый солидный дом довоенной постройки с подвальными помещениями и черным ходом, каких уж немного сохранилось в Москве, привлекал и публику более чем достойную. В подворотню, ведущую прямехонько к подъезду Дины Мироновны, слывшей не без основания тонкой кулинаркой, хаживали и солидные ученые мужи, и писатели, и корифеи медицины. Впрочем, большинство составляли все-таки лица иного плана: блиставшие дорогими туалетами модные парикмахерши и массажистки, могущественная властительница стола заказов близлежащего гастронома и, разумеется, бойкие молодые люди скромных, а то и вовсе не определенных занятий. Всех их объединяла фанатичная приверженность любому модному поветрию, будь то летающие тарелки, Бермудский треугольник или же махатмы - мудрецы гималайских вершин.
      Надо ли говорить, что Дина Мироновна жгуче ощущала свою особую причастность к загадочному событию. Она не только лично знала того, о ком с таким жадным апломбом судачили теперь в косметических кабинетах и химчистках, но даже пользовалась его лечебными рекомендациями. Сама судьба звала ее выйти на авансцену. Справедливо рассудив, что отрывочных воспоминаний о безвременно почившей супруге Георгия Мартыновича, с которой она столь опрометчиво ухитрилась на старости лет раздружиться, надолго не хватит, хозяйка салона приступила к решительным действиям. Узнав от состоявшего при ее особе сорокапятилетнего недоросля и адепта учений Востока Валерочки, что в дачной истории определенно не обошлось без философского камня, она принялась наводить на сей счет подробные справки.
      Постижение нового символа веры шло заведенным порядком. После нескольких консультаций у единомышленников Дина Мироновна окончательно уверилась в том, что древняя и порядком забытая всеми алхимия является чуть ли не последним достижением человеческой мысли, вроде сыроедения и лечения по телефону. Она всегда была особенно чутка к новейшим веяниям. Скорее всего, в силу того, что не приходилось преодолевать старые заблуждения. Полученное на заре юности незаконченное среднее образование в счет не шло, а более ничему, удачно выскочив замуж за весьма зрелого к тому моменту академика, Дина Мироновна не научилась.
      С помощью последнего академического справочника, который по старой памяти продолжал высылать знакомый референт, ей удалось разыскать самых ведущих химиков. Однако, к великому ее удивлению, все они чуть ли не с хохотом открестились от философского камня. По всему выходило, что они вообще впервые слышат как о самом происшествии, так и о его виновнике, Георгии Мартыновиче. Заподозрив, будто от нее скрывают что-то необыкновенно секретное, энергичная вдова спустилась на уровень членов-корреспондентов. Здесь ей повезло чуточку больше. Один из опрошенных в алфавитном порядке ученых, специализировавшийся на биоорганике, признал свое знакомство с Солитовым. Выбранив Дину Мироновну за легковерие, он, чтобы поскорее отделаться, посоветовал ей связаться с кем-нибудь из специалистов по истории науки.
      Оторвав от дел великое множество абсолютно незнакомых людей, она получила наконец номер телефона Гордея Леоновича Бариновича, единственного в стране знатока волнующего ее предмета. Готовясь завлечь в свои сети исследователя средневекового чернокнижья, не подозревавшего о том, какие тучи сгущаются над его головой, Дина Мироновна терпеливо собирала агентурное данные. Вскоре ей уже было известно, что Баринович защитил кандидатскую по химии, а докторскую по философии, что он в довершение всего пишет стихи, а в позапрошлом году опубликовал потрясающе интересную книгу "Феномен средневековой культуры".
      Такой человек не может не откликнуться на призыв, решила она, хотя уговорить его будет, по-видимому, не просто. Во-первых, одержим работой, во-вторых, отец троих ребятишек и домосед, в-третьих, до неприличия принципиален. Но нашлись и обнадеживающие моменты: любит покушать и по наивности откликается на самую откровенную лесть. С такими шансами можно было смело играть.
      Следующей жертвой массированной обработки намечалась Наташа Гротто. Не сумев залучить ее в прошлый раз, Дина Мироновна не отчаивалась. Мудро умалчивая об истинной причине своих домогательств, продолжала с удвоенным рвением уламывать непокорную. Разве их не связывали узы, пусть дальнего, но все же родства? Или не она играла с Талочкой, когда та еще пешком под стол ходила? Помнила ее папу и маму, бывала в доме Георгия Мартыновича? Разве всего этого недостаточно?
      Нет, шалишь, когда Дине Мироновне что-то втемяшивалось, она не знала отступлений: рано или поздно, но получала свое. Ее терпеливая, липко обволакивающая настырность действовала почти гипнотически. Если после двух-трех, могущих длиться часами, телефонных бесед человек не бросал с бранью трубку, его песенка была спета. Пути назад не было. Пообещаться, а затем не прийти мог лишь отпетый пройдоха. Да и тот в конце концов выбрасывал белую простыню капитуляции, подточенный комплексом вины.
      Ни давно прирученная Наташа Гротто, воспринимавшая свою семиюродную тетку как неизбежное зло, ни даже Гордей Баринович, слывший вдобавок ко всему неуживчивым грубияном, не решились на открытый бунт. Пусть не в тот четверг, как первоначально намечалось, а лишь в следующий, но они были поданы к столу вместе с заливной рыбой и жареной уткой.
      В силу деликатности ситуации гости званы были с особым разбором. За овальным павловским столом, сервированным гарднеровским фарфором и тяжелым хрусталем с неизвестными вензелями, собрались самые избранные. Каждый прибор был обозначен отпечатанной на машинке карточкой. Правое от себя место хозяйка предназначила Бариновичу, левое, как обычно, Валерочке. Наташу усадили по другую сторону - между восьмидесятилетним бодрячком-гляциологом Глазыревым и тоже весьма почтенным писателем-фантастом Тугановым. И тот, и другой оказались личностями весьма примечательными. Глазырев, хоть и считался в своей области крупным авторитетом, известность снискал не столько исследованиями по физике льда, сколько научно-популярными публикациями насчет электромагнитной природы якобы имеющегося у каждого человека биополя. Широкие массы телезрителей знали его как завзятого моржа и приверженца талой воды, будто бы предупреждающей в силу особой структуры развитие многих иммунных болезней. В Наташином кругу такие вылазки за грань узкой специализации справедливо считались дилетантскими, но факт был налицо: старикан исправно потягивал водочку и отпускал игривые комплименты.
      Что же касается фантаста, то с ним вообще все было предельно ясно. Добиться известности ему помогли исключительно инопланетяне. Стоило где-нибудь мелькнуть хотя бы тени загадки, как Туганов уже был тут как тут с готовым рассказом-гипотезой. Судя по всему, его не слишком заботило, о чем конкретно шла речь: о свершениях великих цивилизаций прошлого или последних завоеваниях научно-технической мысли. Его отмычка подходила к любым замкам. И египетские пирамиды, и полученные на ускорителях первые антиатомы становились отправной точкой для фантастических спекуляций. Даже в детородных органах, гипертрофированно начертанных доисторическим художником на каких-то скалах в Сахаре, он ухитрился увидеть детали скафандра. Корзины на головах африканок, которые и по сей день предпочитают такой способ носки, он принял за гермошлемы с антеннами и ловко разглядел контуры отделяемого модуля в кукурузных стеблях, обвивавших босоногого индейского бога. О зареве в небе Петрозаводска и говорить не приходится. Писатель обрушил на голову доверчивой публики армаду космических кораблей. Приходится признавать, как ни грустно, что многие попадались на его удочку.
      Наташа невольно улыбнулась, вспомнив негодующее опровержение по сему поводу в научном журнале. В сравнении с тиражами газет, восторженно превозносивших тугановские и иже с ним откровения, это была капля в море. Дина Мироновна, во всяком случае, ничего подобного не читала, хотя вести о постоянно возникавших вокруг Туганова скандалах докатывались и до нее. Она даже сделала тайную попытку установить истину, но успеха не имела, потерпев временное поражение в попытке зазвать заклятого недруга и оппонента Туганова. По мысли Дины Мироновны, столкновение двух знаменитых писателей могло прославить ее салон. Ведь что там ни говори, а самую стойкую память оставляют о себе все-таки склоки.
      Ужин на первых порах протекал довольно скованно. Гордей Баринович, о котором каждому было что-то обещающе нашептано, определенно не торопился явить себя во всем интеллектуальном блеске. Зато много и жадно ел, усердно запивая вином, белым и красным, без разбора. Ни на писателя, ни на философа он никак не походил. Наташа сперва было приняла его за борца или штангиста. Низко посаженная голова, сидит набычившись, и стрижка короткая, и манеры опять же...
      Не спешили развязать языки и остальные гости, ожидавшие, очевидно, сигнала. Так, перебрасывались незначительными замечаниями по большей части гастрономического характера. Глазырев, например, похвалил сациви, подложив Наташе побольше орехового соуса с зернышками граната, а фантаст обнаружил недюжинную эрудицию по части солки грибов. Пожилая дама в лиловом, отделанном кружевами платье, о которой было известно, что она экстрасенс, задумчиво ковыряла вилкой. Бородач-художник, работавший под Лактионова, не обращая внимания на соседей, напористо ухаживал за хорошенькой кассиршей из магазина "Диета", и это ей определенно нравилось. Загадочно улыбаясь, Люси, как все ее называли, не забывала налегать на острые закуски. Модный композитор, чья космически бесстрастная музыка холодно изливалась квантованными импульсами из скрытых динамиков, вообще не раскрыл рта, отрешенно катая хлебные шарики. Что-то определенно разладилось в механизме застолья, общая беседа никак не завязывалась. Даже балаболка Валерочка ограничился лишь одним плоским, не к месту пересказанным анекдотом и примолк, нервно вздрагивая, когда Дина Мироновна неожиданно кидалась в кухню, откуда долетало благоухание шипящего жира.
      Окончательно успокоившись насчет протекающего в духовке процесса и возвратившись к столу, хозяйка наконец оценила создавшуюся ситуацию. Самое время было выправлять положение. Приступать впрямую, однако, не годилось из-за риска задеть племянницу, которую и без того еле удалось вытащить. Требовалось во что бы то ни стало встряхнуть Бариновича, который - и это начинало серьезно тревожить - чем больше пил, тем глубже замыкался.
      - Ваша книжка про это... средневековье для меня целый мир! - Дина Мироновна томно воздела очи, искусно передвинув бутылку композитору, потягивавшему исключительно боржоми. - Это вообще моя настольная книга. Вы действительно так любите алхимию?
      - Обожаю, - промычал Баринович, не переставая жевать. - Где вам удалось раздобыть каперсы? Сто лет их не видел.
      - А вот и удалось! - Дина Мироновна кокетливо засмеялась. - Ну, так расскажите же нам, расскажите... - Она капризно выпятила полные губы, украдкой сдувая прилепившуюся к вишневому бархату крошку. - Мы умираем от любопытства... Правда, Талочка?
      - Я так уже почти умерла, - не без двусмысленности призналась Наташа.
      - Расскажите! - решительно тряхнув сапфировыми сережками, поддержала хозяйку косметичка Альбина, о которой было известно, что она состоит в тесных отношениях с самим Протасовым, всемогущим директором близлежащего гастронома.
      - Право, не знаю. - Баринович обстоятельно проглотил кусочек осетрины и с некоторым сожалением покосился на остатки желе. - Вас интересует какой-то определенный вопрос?
      - Все, положительно все! Люди так этим увлечены...
      - Честно говоря, не замечал.
      - Уверяю вас... Спросите хоть у Архипа Михайловича.
      - Некоторые аспекты действительно приобретают известную значимость, довольно невнятно промямлил Глазырев, - в определенном ракурсе.
      - Это в каком же? - сыто прищурясь, спросил Баринович, не испытывая особого пиетета к чужим рангам и титулам.
      - В медицинском хотя бы, - уточнил Глазырев, садясь на свой конек, чем немало порадовал хозяйку. - Мы переживаем период вновь пробудившегося интереса к воззрениям древних на первопричину недугов. Я давно говорю, что не болезни надо лечить, а человека. Организм мудр. Нужно лишь помочь ему мобилизовать на борьбу весь комплекс защитных средств. Человек, как известно, почти целиком состоит из воды. Отталкиваясь от этого непреложного факта...