- Вообще-то, - ответил посланник, - рекомендации уже есть, да. Наибольшее предпочтение отдается человеку, хорошо вам знакомому. Это капитан Бардас Лордан.
      Венарту стоило большого труда сохранить самообладание.
      - Я знаю полковника, то есть капитана Лордана. Встречался с ним во время осады Перимадеи.
      Посланник кивнул:
      - Знаю. Рассматривая кандидатуры, мы приняли во внимание этот фактор. Кроме того, - продолжил он, - капитан Лордан знаком как с этим районом, так и с ситуацией. И, разумеется, он заслужил повышение своим отличным руководством армией во время войны против кочевников и при осаде Ап-Эскатоя. Губернатор Провинции ценит его очень высоко. Можете рассчитывать на то, что рекомендация будет утверждена, при условии, - он сделал паузу, - что вы настроены принять наши предложения.
      Венарт сделал глубокий вдох.
      - В принципе... то есть я хочу сказать... да, как отправной пункт для переговоров... но, разумеется, есть детали, требующие согласия и уточнения...
      - Конечно. - Посланник поднялся. - А пока я был бы весьма признателен, если бы вы подписали ту копию, которую только что получили от меня.
      - Подписать копию? - Венарт удивленно посмотрел на собеседника. - Но ведь мы договорились, что обсудим позднее некоторые пункты...
      Посланник почти улыбнулся. Почти.
      - Так и есть. Но я полагаю, что будет совсем не плохо иметь подписанную копию соглашения, хотя бы в качестве сдерживающей меры. В противном случае мне трудно гарантировать, что политика властей Провинции в отношении Острова будет и дальше оставаться столь же сдержанной. - Он посмотрел в окно. - В связи с тем, что соглашение станет предметом формального утверждения региональным координатором, можно с достаточной долей уверенности сказать, что положения, записанные в проекте, вовсе не высечены в камне. Однако в настоящее время мой наипервейший долг состоит в том, чтобы защитить обе позиции.
      Венарт колебался. Ему хватило ума распознать угрозу, когда ее не очень-то и пытались скрыть, но и предложение, и сами переговоры могли означать только одно: Империя чувствует свою слабость. Спешно решать одни проблемы, чтобы потом сосредоточиться на других, это уже равнозначно отчаянию.
      - Меня беспокоит вопрос с экстрадицией... - начал он. Посланник повернулся и посмотрел ему в глаза. Венарту показалось, что он заглянул в глубокий колодец.
      - Могу уверить вас лично, что прежде, чем дело дойдет до официального утверждения соглашения, у нас будет еще время для подробного и внимательного рассмотрения всех спорных положений на самых разных уровнях.
      Бардас Лордан, подумал Венарт. Что ж, рано или поздно наступает момент, когда человеку нужно во что-то поверить.
      - Хорошо, - сказал он, отвинчивая крышку цилиндра. Руки у него немного дрожали, и бумага помялась, никак не желая вылезать из трубки, куда он успел ее затолкать. Посланник выждал пару секунд, после чего забрал у Венарта цилиндр и легко вытряхнул документ.
      - У вас есть, чем писать?
      - Что? А, да. - Венарт ощупал карманы, заглянул в сумку на поясе. - По крайней мере... Ага, вот.
      Он нашел миниатюрный письменный набор, который когда-то, в давние времена, подарила ему Эйтли Зевкис: перо, чернильный камень, маленький перочинный нож, все это в красивом футляре из кедра. Венарт капнул на чернильный камень вина, растер порошок и подписал документ.
      Почувствовав себя лучше, Темрай сразу же отдал приказ подготовиться к крупномасштабной вылазке.
      - То-то, - сказали ему, - теперь ты запел по-другому.
      - Да, - ответил он.
      Люди, уже почти утратившие надежду, что им предоставят возможность предпринять хоть что-то, достойное их умений, не стали докапываться до причин, заставивших вождя переменить стратегию. Даже если бы он сказал, что прислушался к неким звучащим в его голове голосам, никто бы не выразил сомнения в обоснованности этого решения. Для них было важно только то, что им наконец-то разрешили заняться делом.
      Из-за того, что и Темрай, и Силдокай выбыли из строя, общее руководство перешло к Пелтикаю, командовавшему конницей, человеку беспокойному, осознающему свою беспокойность и от того беспокоящемуся еще больше. Опасаясь, что не справится - в силу своего беспокойства - с поставленной задачей, он перепоручил командные функции нескольким другим, сохранив за собой право в случае необходимости отменить их приказы и действовать по своему усмотрению. После этого Пелтикай провел заседание военного совета.
      Ход работы совета только усилил его тревогу за общий исход операции; ему казалось, что люди утратили осторожность и готовы ринуться в бой не столько ради победы, сколько ради того, чтобы вырваться на простор из ловушки, в которую превратилась подвергаемая постоянному обстрелу крепость. Посему Пелтикай решил проявить твердость и не допустить никакой поспешности и вольности. С другой стороны, никаких конкретных предложений у него не было, и он весьма мудро передоверил тактическое планирование своим заместителям. Тем временем день катился к полудню, и операция грозила превратиться в ночную.
      Подстегиваемый с одной стороны свалившейся на него ответственностью, а с другой - страхом перед ночной вылазкой, требовавшей тщательной подготовки, на которую уже не хватало времени, Пелтикай принял решение атаковать немедленно и всеми имеющимися в наличии силами.
      Прежде, однако, предстояло уточнить, какие же силы имеются в наличии, и когда все сведения были собраны и переданы новому командующему, солнце уже стояло высоко-высоко в бледно-голубом небе. Чего Пелтикаю меньше всего хотелось, так это устраивать решающее сражение в полуденную жару, а потому он приказал оставить в крепости небольшой гарнизон, а остальным строиться у ворот.
      В этот момент ему передали послание от Темрая, который интересовался, чем вызвана заминка. Начиная нервничать, Пелтикай ответил, что никакой заминки нет, и направился во главу колонны. Возможно, он не был образцовым командиром, но отсутствием смелости никак не страдал и, во избежание пересудов, решил повести войско сам.
      То, что это решение было ошибочным, стало ясно довольно скоро. Когда конница кочевников обрушилась на совершенно не готовых лучников, те ответили лишь сотней - в лучшем случае - стрел. Однако одним из десятка сброшенных с седла и растоптанных в кровавую кашу оказался именно Пелтикай. Помимо него никто не имел представления ни о плане битвы, ни о том, кто и кем командует. Конница неслась вперед, сметая пикейщиков и руководствуясь древним, но отнюдь не ставшим мудрым принципом, который можно сформулировать так: "Убьем столько, сколько сможем, а потом - домой".
      В данном случае это сработало, по крайней мере вначале. Планируя тактику боя, Темрай давно пришел к выводу, что единственный способ справиться со строем закованных в броню пикейщиков - это ударить по ним из луков, сосредоточив огонь на одном пункте, прорвать строй, а уже затем расширить брешь, бросив в нее тяжелую конницу, вооруженную мечами и боевыми топорами. Главное - посеять панику.
      Когда до пикейщиков оставалась сотня ярдов, конные лучники вышли вперед и, сблизившись с врагом, выпустили град стрел по заранее намеченным целям. Строй раскололся в двух местах, по которым тут же ударила тяжелая конница, вклиниваясь как можно глубже в ряды неприятеля. При плотном построении копейщики мало что могут противопоставить коннице, им не хватает места, чтобы поднять оружие. Тем временем лучники, держась в отдалении, продолжали бить по флангам, усиливая давление.
      В общем, все началось многообещающе: тяжелая конница прорвала строй, как стрела пробивает нагрудник. Но вот дальше начались проблемы. Имперские солдаты почти не сопротивлялись, но при этом и не несли больших потерь, потому что легкие сабли кочевников ничего не могли сделать против стальных доспехов. Острые лезвия тупились, отдача вызывала напряжение в руках атакующих, приложенная сила отражалась от закаленной стали и растекалась усталостью по запястьям и предплечьям.
      В любом сражении кто-то не выдерживает первым: всегда случается нечто непредусмотренное, непредвиденное, что склоняет чашу весов, выводя битву из тупика. Пока тяжелая конница кочевников довольно неэффективно билась о наковальню, имперская кавалерия, находившаяся до этого в резерве - позднее Бардас Лордан признал, что это было ошибкой, - устремилась на выручку своим и наткнулась на конных лучников, не успевших отойти в сторону. В отчаянии лучники дали залп по неприятелю, целясь, как было приказано, не в людей, а в лошадей. Результат оказался неожиданным для обеих сторон. Первая шеренга имперской конницы была сметена в пыль, вторая не успела остановиться и разбилась о своих товарищей, словно телега о стену.
      Изумленные таким поворотом событий лучники забросили за спины луки, вытащили сабли и устремились на врага, но столкнулись с той же проблемой: их сабли не брали сталь доспехов. Переходя в контратаку, они рассчитывали смести врага за счет инерции движения, но вместо этого застряли среди павших лошадей и людей. Их кольчуги и кожаные латы защищали от острых, но легких мечей, но не выдерживали тяжелых ударов. Тем временем подоспевший отряд имперской кавалерии совершил фланговый маневр и, отрезав кочевникам путь к отступлению, двинулся на них, ощетинившись пиками, как громадный еж.
      Командир одного из резервных отрядов Йордекай, увидев, что происходит, повел своих воинов в наступление. По чистой невнимательности имперские части заметили его слишком поздно, когда времени отступить уже не осталось. Отряд Йордекая был одним из немногих в войске Темрая, чьим главным орудием считалось копье. Разумеется, копье без особого труда пробило толстую пластину неприятельского резерва. Чаша весов вновь склонилась в сторону кочевников; капитан имперского резерва опять запаниковал, решив, что попал в западню, и попытался пойти на прорыв, но его солдаты не могли оторваться от неприятеля, а потому, скорректировав направление прорыва, устремились на конных лучников и добились значительного успеха. Однако, вырвавшись из толчеи, они напоролись на другой отряд копейщиков, шедший следом за первым.
      В этот момент арьергард, видя победу копейщиков, но не догадываясь о том, что происходит рядом, решил, что настала его очередь, и атаковал пикейщиков, которые, избавившись от лучников, сумели восстановить порядок в своих рядах. Когда арьергард кочевников обрушился на них, пикейщики встретили его по всем правилам боевого искусства.
      Бардас Лордан, наблюдавший за ходом сражения с небольшого возвышения за лагерем, плохо видел, что происходит с пикейщиками, но имел полную возможность оценить маневры конницы. После некоторого раздумья он пришел к выводу, что единственная возможность победить - это бросить алебардщиков против пикейщиков и надеяться, что они успеют. Алебардщики сделали все, что от них зависело, но к тому времени, когда они добрались до пикейщиков, вражеская пехота уже развернулась по всему фронту наступления и готовилась совершить обход с фланга. Оставаться на месте в такой момент было уже бессмысленно. А потому капитан алебардщиков приказал ускорить ход и направил колонну в центр вражеской шеренги. Эффект превзошел все ожидания: они разорвали цепь и полностью сокрушили одно крыло. Теперь у них появилась возможность взять неприятеля в полукольцо, но, увлеченные этим маневром, они не заметили, как два эскадрона тяжелой конницы, не сумевшие пробить плотный строй пикейщиков, отступили с поля боя и оказались временно не у дел.
      Их было не так много, чтобы учинить разгром, но нанести серьезный урон они все же сумели. Дело в том, что у алебардщиков отыскалось слабое место: крепление наплечников. Достаточно было одного удачного удара саблей, чтобы кожаные ремни рвались подобно сгнившим ниткам, и стальные пластины сползали с плеч, мешая поднимать руки, затрудняя вообще все движения и открывая шею. Убитых оказалось не столь уж много, но раненых предостаточно, причем у большинства пострадали ключицы и плечи. Там, где солдатам удавалось выставить оружие, преимущество переходило к ним: конники сами натыкались на наконечники алебард, легко пробивающие кольчуги. И все же в целом преимущество, выраженное соотношением потерь, было на стороне кочевников.
      Сражение уже вступило в ту стадию, когда его никто не контролирует: обе стороны бились не на жизнь, а на смерть, и никакие попытки изъять отдельную часть и перебросить ее на другой участок или включить в некий задуманный командованием маневр успеха не имели. В такой ситуации оставалось только два варианта: сражаться до конца, до полного уничтожения одной из армий или развести войска и попытаться отступить, сохраняя хотя бы минимально необходимый порядок.
      Некоторое время казалось, что и те, и другие не склонны продолжать биться до последнего. Тяжелая конница кочевников, вклинившаяся в строй пикейщиков, потеряла мобильность и постепенно спрессовалась, превращаясь в беспомощный живой комок: зажатые в гуще боя копейщики утратили преимущество, которое дал им первоначальный натиск, и теперь размахивали мечами, тупя их о погнутую, но не поддающуюся сталь противника. Немало алебардщиков полегло от ран, что позволило их товарищам ловчее орудовать грозным оружием. Если бы все и дальше шло таким же путем, рано или поздно имперская армия взяла бы верх.
      Но вышло иначе. В какой-то момент имперские солдаты запаниковали, что, наверное, было не так уж и плохо в данных обстоятельствах. Причиной стала отчаянная атака отряда под командованием дальнего родственника Силдокая, молодого Самзая, на то, что он по ошибке принял за личную гвардию Бардаса Лордана. В этом случае ошибка объяснялась тем, что молодой человек принял за гвардию группу музыкантов, неизвестно каким ветром занесенную в гущу сражения. Ярко одетые и шумные, они привлекли внимание Самзая, который решил пробиться к ним во что бы то ни стало. Расчищая дорогу боевым топором, он сумел подойти к музыкантам довольно близко, но в конце концов был убит. Когда его тело вытащили из бойни, то обнаружилось, что кольчуга храбреца пробита в семнадцати местах. Его товарищи полегли все до единого, но еще раньше кто-то из них успел крикнуть, что Бардас Лордан убит. Кто-то водрузил на пику отрубленную голову - впоследствии ее так и не нашли, - и все кочевники, даже те, кто уже лежал на земле, не имея возможности защитить себя, закричали от радости, словно добились решающего успеха.
      Столь бурная реакция врага смутила пикейщиков, которые, не зная, в чем дело, начали отходить, бросать оружие и разбегаться. Кавалеристы получили пространство для маневра, но вместо того, чтобы воспользоваться столь благоприятным оборотом событий, решили, что если главные силы пехоты бегут, то случилось нечто ужасное, и тоже стали отступать. У паники быстрые ноги, и через несколько минут уже тысячи людей бежали с поля боя, забыв обо всем на свете. Битва распалась, раскатилась, как хрупкая корзина, из которой вдруг посыпалось содержимое.
      Два эскадрона тяжелой кавалерии кочевников бросились в погоню, но были перехвачены, разметаны и уничтожены. После этого энтузиазм начал угасать, преследовать врага уже никто не пытался, о преимуществе забыли, и кочевники поспешили назад к крепости. Что касается их противников, то они немного успокоились, когда узнали, что Бардас Лордан жив - это сообщил сам Бардас, спустившийся с холма, чтобы узнать, что, черт возьми, случилось, - но продолжали идти, пока не вернулись в лагерь. Всегда трудно определить линию поведения, когда тебя только что выбили с поля боя, тем более что само поле оказалось вдруг пустынным. Бардас поступил так: он не стал устраивать спектакль с поиском виновных, а удалился в палатку, потребовал список потерь, а затем пригласил к себе старших офицеров. Дел было много: похоронить погибших, позаботиться о раненых, организовать питание, выставить дополнительные посты на случай, если последует новая атака.
      Раненых собирали весь день. Бардас послал герольда договориться об обычном в таком случае перемирии, и представители обеих сторон быстро нашли общий язык и достигли взаимопонимания, после чего и те, и другие вынесли раненых со своей половины поля и передали противнику его воинов, находившихся на чужой территории. Труднее было договориться о том, что делать с убитыми и умирающими, число которых неуклонно росло, что могло стать угрозой обеим сторонам. Кочевников надлежало сжигать, солдат Империи хоронить, так что взаимозачет в этом пункте был невозможен. Посланцы Бардаса предложили работать по очереди: сначала они соберут своих павших, а потом люди Темрая унесут своих, но кочевники не согласились, указав, что им придется в этом случае ждать целый день, и выдвинули вариант с совместной работой, от которого ввиду возможности всякого рода инцидентов отказались их партнеры по переговорам. Следующее предложение сводилось к тому, чтобы каждая сторона работала на своей половине, складывая убитых в две кучи. Время шло, люди Темрая неохотно согласились. Но вскоре возникло еще одно обстоятельство: на той части поля, где работали солдаты Империи, убитых оказалось больше, и переговорщики заговорили о том, что линию раздела провели неправильно, и предложили проложить ее поперек поля, а не вдоль него. Кочевники отказались, но согласились передвинуть границу на 150 ярдов и позаботиться о кавалеристах, тогда как солдатам Империи достались пехотинцы.
      Во время переговоров один из людей Бардаса заметил, что если во время боя кочевники старались захватить как можно больше территории, то теперь ведут себя так, словно проиграли. Люди Темрая сочли такое замечание оскорбительным и заявили протест, оставленный, впрочем, без внимания противоположной стороной. После того как поле боя было зачищено, тела убраны, оружие погружено на повозки и увезено, пришло время подсчитать потери и объявить победителя. Это оказалось не так-то легко. Счет шел буквально голова в голову. По числу убитых "преимущество" оказалось на стороне Темрая, но по процентному отношению к общему количеству стоящих в строю вперед выходил Бардас. Попытки схитрить, посчитав кавалеристов ценнее пехотинцев, позволяли надеяться на успех, но Бардас знал, что обманывает сам себя, потому что для него тяжелая пехота значила больше, чем кавалерия. Кроме того, если уж на то пошло, армия Темрая на три четверти состояла из конников, что лишало такой подсчет всякого смысла. Территория тоже не могла быть критерием, так как сражение шло не за землю, к тому же ни одна, ни другая сторона не потеряли и не приобрели ни дюйма. Оставалась последняя приемлемая для обеих армий категория - достигнутые цели, но и здесь похвастать было нечем: что ни говори, но ясно выраженных целей не было ни у тех, ни у других, по крайней мере сформулировать их никто не мог. Если же цели и были - тщательно скрываемые в головах командующих, - то достичь их все же не удалось, а это означало, что проиграли оба. Разумеется, это было нелепо.
      Глава 20
      - Кто-нибудь прекратит этот грохот? - крикнул Венарт. Грохот прекратился.
      - Что вы сказали?
      Венарт сделал шаг вперед. В мастерской было темно и угрюмо, свет шел только от печи.
      - Я попросил прекратить... Нельзя ли немного потише: я хочу поработать. Но...
      Из темноты ему навстречу вышел Поск Доусор, сосед Эйтли. На нем был замызганный кожаный фартук. В руке он держал громадный молот.
      - Я тоже, - сказал Поск.
      - Что?
      Поск кивнул в сторону печи и стоящей рядом с ней наковальни.
      - Я тоже работаю. Или, по-вашему, мне это доставляет большое удовольствие?
      Венарт снова кивнул и огляделся.
      - Извините за любопытство, но чем вы здесь занимаетесь? В последний раз, когда я сюда заходил, тут хранили сыр, если не ошибаюсь.
      - Может быть, но теперь здесь делают оружие. - Доусор снял рукавицу и вытер лоб тыльной стороной ладони. - Сыра на продажу у меня нет, но зато есть запас вот этих стальных болванок, доставшихся мне двенадцать лет назад в счет безнадежного долга. Лежали мертвым грузом, и вдруг выяснилось, что всем нужно оружие. Оружие и доспехи. Вот я и собираюсь этим заняться. Ясно?
      - Да, ясно, - ответил Венарт. - Я и не догадывался, что вы умеете это делать.
      Доусор нахмурился:
      - А я и не умею, но скоро учусь. В конце концов, это не так уж трудно, верно? Раскаляешь металл докрасна, потом бьешь по нему молотом, пока он не станет тонким. А потом снова бьешь, чтобы получить нужную форму. Кроме того, - добавил он, - я тут купил одну книжонку. Если есть книга, научиться можно чему угодно.
      - Ну... - Венарт пожал плечами, не зная, что сказать. Молот был очень большой, а Доусора все знали как человека довольно-таки вспыльчивого. - Что ж, Поск, вы весьма предприимчивы, но вам не кажется, что этим стоило бы заниматься где-то в другом месте? Я почти всю ночь не спал, эти заседания Совета... протоколы...
      - Где?
      - Извините, что?
      Доусор нетерпеливо помахал молотом.
      - Где вы предлагаете мне работать? Может быть, на улице? Или мне надо вышвырнуть мебель, втащить эту чертову наковальню и превратить собственную спальню в кузницу? Ну, что? Ответьте мне.
      Голове лучше не становилось.
      - Послушайте, - сказал Венарт. - Я вообще-то ничего не имею против, но не могли бы вы сделать так, чтобы шуму было чуть-чуть поменьше? У меня важнейшие дела и...
      - Чуть-чуть поменьше шуму, - повторил Доусор. - Вы советуете бить потише, да? Помягче, да? Не так сильно, да? Может, эту чертову железяку надо гладить, чтобы она стала тонкой, а? Не говорите ерунды, Вен. Кроме того, вам бы вообще надо благодарить меня.
      - Извините, за что?
      - Я же работаю на общее благо. Вношу вклад в борьбу за свободу и сохранение нашего культурного наследия. Не очень хорошо будет выглядеть, если Первый Гражданин станет чинить препятствия человеку, способствующему укреплению обороноспособности нашего Острова. И из-за чего? Из-за того, что ему мешает шум?
      Венарт задумался.
      - Послушайте, - сказал он, - я найду для вас другое место, скажем, где-нибудь в Друце: там же полно пустующих складов, вы могли бы махать молотом, сколько вам заблагорассудится, никто бы и не заметил.
      Доусор нахмурился:
      - Ну да. И еще платить за аренду этим стервятникам. Нет уж, у меня денег лишних нет. Да и здесь все устраивает. Что я, на идиота похож?
      - Хорошо, без арендной платы. Даром. Да перестаньте. Поск, Триз просто на стену лезет от этого грохота.
      Доусор покачал головой:
      - Нет, не пойдет. Это сколько ж мне надо дней, чтобы перетащить все отсюда туда. Нет, Вен, опять все ломать... тянуться через Остров...
      - Я пришлю кого-нибудь помочь тебе. - Венарт вздохнул. - И сам за все заплачу, разумеется.
      - Но есть еще всякие неудобства, - упорствовал Доусор. - Сколько времени будет потеряно, а ведь...
      - Сколько?
      - Сколько чего?
      - Сколько вы хотите от меня получить? - медленно спросил Вен. - Сколько вам нужно, чтобы вы убрались отсюда и оставили нас в покое? Вы же к этому ведете, не так ли?
      Доусор покачал головой:
      - Вы говорите очень обидные вещи, Вен. Мы были добрыми соседями много лет, еще с тех пор, когда был жив ваш отец. Я даже считал, что мы друзья, но теперь вы Первый Гражданин, и, конечно, вам кажется, что у вас есть право врываться, командовать...
      - Двадцать пять? Пятьдесят?
      Доусор рассмеялся:
      - Сделайте одолжение, Вен, учтите, сколько времени я потеряю. Все это безумие долго не продлится, спрос схлынет, может быть, через пару недель. И что мне тогда делать? Подсчитывать упущенную прибыль? Я буду полным кретином, если не сниму сейчас все сливки. Нет, Вен, я не хочу кусать себе потом локти. А вы пришли и говорите, чтобы я все бросил и перебирался в какой-то склад.
      - Сто семьдесят пять.
      - Нет, - твердо сказал Доусор. - Не пойдет. Меньше трехсот двадцати пяти даже и предлагать не стоит.
      - Триста двадцать пять? Да вы, должно быть...
      Доусор не ответил, он лишь вернулся к наковальне и начал бить молотом по железному пруту. Прут давно остыл, но Доусор не обращал на это внимания. Прежде чем Венарт успел что-то сказать, мимо него проскользнула Ветриз. Пройдя через мастерскую, она схватила кузнеца за руку.
      - Все, хватит, собирайтесь.
      Доусор посмотрел на нее:
      - Не начинайте все сначала.
      - Из-за вас и этого вашего грохота у меня раскалывается голова. Это нужно прекратить. Понятно?
      Вероятно, сосед уже собирался объяснить ей, как только что объяснил ее брату, что он намерен защищать культурное наследие, вносить вклад в борьбу за свободу и исполнять патриотический долг, но Ветриз подняла клещи, по неосторожности оставленные на огне, и поднесла раскаленные "челюсти" к бороде соседа.
      - Ладно, - сказал он. - Как только мы с вашим братом определим размер компенсации и договоримся о...
      Ветриз посмотрела ему в глаза.
      - Ничего, - сказала она тихо. - Мы обойдемся без компенсации. А сейчас соберите ваши дурацкие инструменты, а Вен пока пошлет за повозкой.
      После этого за стеной уже никто не стучал, и Венарт смог наконец заняться делами. Впрочем, даже без раздражающего шума сосредоточиться было не так-то просто: пересмотренные пункты соглашения звучали настолько двусмысленно и обтекаемо, были облечены в такие фразы, что могли означать все, что угодно. Или вовсе ничего, или одновременно и то, и другое.
      - Расскажи мне обо всем, Вен, - сказала Ветриз. - Расскажи кому-нибудь еще. Так надо. Ну же, Эйтли, убеди его. Нельзя заключать договор с врагом и держать это в секрете.
      - Я уже все рассказал Совету, - раздраженно ответил Венарт. - И в Ассоциации тоже знают. И в Гильдии. Ну, кто еще остался: подскажите?
      - Ты рассказал тем, кто считает себя властью, - указала Эйтли, - и взял с них обещание держать все при себе. Это совсем другое, так нельзя.
      - Думаешь, они смогут сохранить договор в тайне? Перестань. - Венарт позволил себе устало улыбнуться. - Расскажи о чем-нибудь Ранвауту Вотцу и возьми с него клятву молчать, а через пару дней о твоей тайне будет знать весь Остров. Не удивлюсь, если информация докатилась уже до Коллеона.
      - Ладно, тут ты прав, - согласилась Эйтли. - Но ты ничего не рассказал нам. И вот что из этого получилось: все носятся, паникуют, но никто не знает, что происходит. Знаешь, что сделала Исъют Месатгес, когда до нее дошли какие-то слухи? Она пошла и купила пятнадцать ящиков мечей и дюжину бочек с доспехами. Зачем? По ее мнению, когда будут конфисковывать оружие, правительство выплатит владельцам компенсацию. Исъют полагает, что разница между рыночной стоимостью и размером компенсации позволит ей получить немалую прибыль. Нельзя допускать, чтобы так продолжалось и дальше, иначе нас поглотит хаос.
      Венарт поморгал, потом сказал:
      - Я не несу никакой ответственности за то, что люди вроде твоей подруги Исъют реагируют на любые известия таким оригинальным образом. Я лишь хочу, чтобы по Острову не расползались разного рода домыслы, пока мы не урегулируем все вопросы, связанные с договором. Думаю, мои мотивы понятны всем.
      - Тебе, может быть, - сказала Ветриз. - Просвети и меня.
      - Легко. - Венарт положил на стол лист пергаментной бумаги, который сам собой свернулся в трубку. - Если мне удастся затянуть подписание договора до того, как Бардас Лордан покончит с Темраем, то мы будем иметь дело с ним, а не с каким-то другим хитроумным Сыном Неба. Ну, что? Вы можете предложить что-то лучшее? Если да, то я с удовольствием послушаю. Играть в дипломатические шахматы с этими мерзавцами мне не по силам, но если нам не удастся что-то придумать, то нас ждут очень, очень большие неприятности. Или вы не читали пункт об экстрадиции?
      Ни Ветриз, ни Эйтли ничего не сказали: похоже, имя Бардаса Лордана заставило их о чем-то задуматься.
      - Ну так что, молчание знак согласия, да? Удивительно. Я уж и забыл, когда в последний раз удостаивался вашего одобрения. Спасибо. Мне и так хватает проблем с Вотцем и тем сумасшедшим из Гильдии, а тут еще вы...
      Эйтли вздрогнула, словно избавляясь от каких-то других, совсем не имеющих отношения к обсуждаемому вопросу мыслей.
      - Хорошо, - сказала она. - Но вообще-то, Вен, пытаться состязаться в уме и изобретательности с Империей, это... не очень умно и изобретательно. Ты же играешь на их стороне.
      Венарт кивнул:
      - Да, но я по крайней мере знаю это. Помнишь, сестричка, что говорил нам, бывало, отец? Сила человека, если обойтись с ней как надо, может стать его величайшей слабостью. Они прекрасно понимают, что запутали меня, сбили с толку, поставили в трудное положение. И мне надо оставаться таким до тех пор, пока Бардас не выиграет эту чертову войну. Постарайтесь взглянуть на всю ситуацию с точки зрения перспективы и увидите, что я прав.
      Эйтли поднялась.
      - Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, - сказала она. - Только помни, что это политика, а не сделка по закупке сардин.
      Венарт застонал.
      - Знаю. И знаю, что ни на что не годен, не понимаю, что происходит. Черт возьми, мне и сардинами нельзя торговать, не то что страной управлять. Но ничего уже не поправишь.
      Эйтли положила руку ему на плечо, потом пересекла двор, направляясь к небольшой комнате, которую использовала как кабинет. Не то чтобы у нее были какие-то дела: все заглохло, она не могла связаться со своим начальством в Шастеле. А если бы и могла, ей нечего было им сообщить. Такое положение угнетало: все, чего она достигла удачей, упорным трудом и природными способностями, каким-то образом растаяло и утекло, просочившись между пальцами.
      Может быть... Да, люди покидали Остров, и она это знала. Поначалу они осторожничали, говорили, что уезжают за продуктами, загружали все, что могли, на корабли, и тихонько ранним утром выходили из Друца. И больше не возвращались. Теперь никто уже не притворялся, не опускался до лжи, не скрывал. С другой стороны, можно только удивляться тому, что лишь немногие, относительно немногие, сделали единственно разумное, убравшись с обреченного Острова. То же самое наблюдалось и в Перимадее, если не считать, что тогда лишь кучка пессимистов по-настоящему верила в падение Города. Она была одной из них, и сейчас снова пришло время сделать то же самое. Без стыда и сожаления, забрав с собой друзей, тех, кто согласится, и убраться отсюда спокойно и тихо, как Нисса Лордан, когда уехала из Сконы...