Город и ветер

У меня есть интеллект (о, ветер, хотелось бы верить, что он у меня на самом деле есть!), но я – это не мой интеллект. Он достаточно развит и активен – надеюсь! Он является инструментом для познания окружающего и моего внутреннего мира, но он – это не мое Я.

У меня есть целая куча социальных ролей, но я – это не мои роли. У меня есть маска халиссийского лэрда, но лэрд клана – еще не весь Я. Двадцать лет вдали от Халиссы доказали это даже мне самому. У меня есть маска лаэссэйского мастера, но и это не мое Я. У меня есть маски учителя, отца, мужа, политика, подданного – и они нужны, чтобы привязывать меня к окружающим меня людям, чтобы не дать замкнуться в себе, раствориться в себе, стать меньшим, чем я мог бы быть. Они нужны мне, эти роли и обязанности, но они не есть Я.

А еще у меня есть моя магия, но я – это не магия. Магия – лишь инструмент, способ контролировать мир теперь, когда тело мне отказало, средство, позволяющее не зависеть от других. Я не мыслю себя без магии. Я не уверен что смогу жить без нее. Что захочу жить без нее. Но Я – это нечто большее, чем просто магия. Больше. Что Я?

Центр чистого самосознания. Центр воли, способный владеть моими телом, интеллектом, эмоциями, магией. Способный управлять людьми вокруг меня и теми требованиями, которые они ко мне предъявляют. Я – это… Что?

Первое воспоминание – самое первое, что он помнил из своей жизни.

Резная гладкость деревянной мебели, перья, вплетенные в седые волосы и платье бабушки, свет, падающий сквозь открытое окно. И ветер, играющий перьями, перебирающий седые локоны.

Ветер, касающийся его кожи, его волос, его души. Ветер, шепчущий что-то задорное и гораздо более увлекательное, чем занудный голос Лии, делающей очередное внушение. Ветер, дразнящий, подталкивающий, послушный… И возмущенное, совсем девчоночье взвизгивание пожилой лэри, чьи косы и юбки вдруг разметало зловредным порывом. Танец перьев, вплетенных в растрепанные локоны. Я – это?

Песня урагана среди горных вершин. Птичье перо, запутавшееся в волосах женщины. Я – это…..ветер.

Он вспоминал свои первые упражнения в магии. Самые первые, такие далекие, что дотянуться до этих воспоминаний было не проще, чем до тех, когда он учился координировать движения рук, размахивая погремушкой. Соединение со стихией всегда было естественно для него. Столь естественно, что его пришлось учить дистанцироваться от нее, возводить барьеры, не позволявшие небу наливаться грозой всякий раз, когда сопливому лэрду случалось поссориться со своими многочисленными воспитателями. Пришлось учиться не касаться воздуха, не сливать свою постепенно формирующуюся волю с буйством самой непостоянной из стихий.

…Тэйон сидел на коленях у бабушки, она левитировала в воздухе белое перышко, а он должен был выхватить его, потоком ветра изменить траекторию полета. Он старался, очень старался, но перо, такое же вредное, как и Лия, постоянно увертывалось и избегало захвата. Где-то снаружи завыл поднявшийся неизвестно почему ветер, загрохотала сорванная с крыши черепица. В комнате взмыли под потолок сметенные со стола бумаги, потом отлетело в сторону тяжелое кресло, упал сорванный со стены гобелен, но маленький белый комочек пуха все так же танцевал перед глазами, насмешливый и недосягаемый.

Теплые руки и мягкие колени бабушки. «Сосредоточься, Тэй. Ты должен научиться контролировать стихию, а сейчас она контролирует тебя. Ну же! Вот оно! Лови!»

Грохот. Срывающийся крик.

Замок содрогнулся от обрушившегося на него ураганного удара. Башня, в которой сидели бабушка и внук, пошатнулась, испуганный возглас Лии и разочарованный вопль юного лэрда, окончательно упустившего добычу, были заглушены звоном выбитого стекла…

Магистр магии медленно открыл глаза, спокойно глядя в чуть светящийся потолок. Гладкая поверхность шерениза была покрыта трещинами, точно ранами, проникшими глубоко внутрь. Тэйон скупо улыбнулся. Как все, оказывается, просто. Даже душильник, поглощавший любую магию, не способен принять в себя сущность чистой стихии. Земля и воздух. Булыжник мог питаться способностью призывать ветер, но не самим ветром. Черно-серый с серебряными прожилками камень был мертв.

Как, впрочем, и магические способности магистра Алория.

ГЛАВА 10

And lose, and start again at your beginnings,

And never breathe a word about your loss…

–

И…

…проиграть.

И все начать сначала,

Потери не жалея даже словом…

Победа сплелась с поражением в объятии столь страстном и нерасторжимом, что даже сам маг не мог сказать, торжествует он или погружается в апатичное, немеющее отчаяние. На губах оседали сладость избавления и горечь потери. Он лишился…

Тэйон сжал и разжал кулаки, усилием воли удерживая себя от попытки оценить нанесенный душильником ущерб. Не сейчас. Не здесь.

Но, даже отказываясь погружаться в самосозерцание, маг не мог не знать, что его ментальному телу нанесли рану более глубокую, чем та, что искалечила тело физическое. Волной дурноты накатило чувство, будто все происходящее с ним уже один раз было и история повторила себя. Только на этот раз за спиной его стоял не Терр вер Алория, а Шаэтанна Нарунг.

Горечь потонула в холоде. Сейчас не время и не место для рефлексии. Надо заняться выживанием.

Гора начавшей портиться нетронутой еды у двери – похоже, тюремщики, не решаясь войди в душилку, просто бросали внутрь порции. Затекшее тело и вполне ощутимый запах подсказывали, что он провел в камере не один час. Вполне возможно, что и не один день – когда маг погружался в себя, метаболизм его замедлялся, сбивая биологические часы и делая ориентацию во времени затруднительной.

Магистр медленно сел, пытаясь сосредоточиться на своем неуклюжем, отказывающемся повиноваться теле. Вся вселенная сузилась до последовательности движений, которые необходимо было исполнить, точно шаги неведомого ритуала. Твердыми, недрогнувшими пальцами достал заколку для волос, чуть повернул более светлый из камней, заставляя плоскую грань скользнуть в сторону, и резко вдохнул сухую пыль, содержавшуюся внутри. Зажал нос, не позволяя себе чихнуть, и, смаргивая слезы, выждал, пока противоядие через слизистую оболочку попало в кровеносную систему и растеклось по организму. Обмотал темную ленту вокруг ладони так, чтобы второй камень, содержимое которого должно было оказаться пренеприятным сюрпризом для господ тюремщиков, мог быть вскрыт одним легким движением.

Тэйон сделал два успокаивающих вдоха, прочищая голову от вызванного химией легкого звона в ушах и проигрывая в уме все свои действия. Проверил, весь ли его арсенал находится под рукой, затем обнажил запястье, на которое были надеты ножны. Подцепив ногтем скромную кожаную отделку, он открыл утопленный в металле темный опал. Вторая половинка этого камня была врезана в отделку его кресла, связывая два предмета в неразрывное целое. Маг кончиком пальца прикоснулся к гладкой поверхности камня и расслабился, ощутив едва заметное покалывание. Душильник не успел выпить из основы всю магию. Хорошо. Было два способа активировать это заклинание. Прямой: перенесение носителя (в данном случае – Тэйона) к объекту. И обратный – притягивание объекта к носителю. По соображениям скрытности Тэйон предпочел бы сейчас второй вариант, но, не зная, какой именно ущерб успел причинить шерениз, вынужден был склониться к более простому решению. Магистр Алория прижал палец к камню, внятно произнеся активирующие слова, и сжал зубы, готовя себя к дурноте экстренной телепортации.

Мастер ветров все-таки был очень умелым магом. Даже после продолжительного контакта с душильником заклинание, составленное им более десятилетия назад, сработало почти безукоризненно. Почти. Тэйона болезненно тряхнуло, бросая на предопределенное структурой заклинания место. Он, конечно, заранее принял нужную позу, но ноги тем не менее упали, с противным глухим стуком ударившись о деревянную подставку. Если бы они были способны чувствовать боль, то маг взвыл бы, а так он лишь вжался в спинку кресла, ставшего за два десятилетия неотторжимой частью тела, впившись ладонями в подлокотники и пытаясь справиться с чувством облегчения и обманчивой неуязвимости. Кресло, при всех своих многочисленных достоинствах, не было гарантией безопасности. Не было.

Глаза мага стремительно обшарили помещение, в котором он оказался. Ему до сих пор не верилось, что лаэссэйцы не додумались как следует охранять артефакт, ведь маг в ранге магистра не расставался с ним в течение двух десятилетий. Тэйон не без оснований ожидал, что сразу после телепортации ему придется сцепиться с тюремщиками или искать выход из еще одной ловушки. А вместо этого маг обнаружил себя в темном помещении, более всего напоминавшем обычную кладовку, куда его кресло запихнули, как какую-нибудь кособокую табуретку, а не предмет, овеянный могущественной магией. И это после того, как пол-Академии во главе с господином ректором столько лет пытались выяснить, что же за заклинания позволяют мастеру ветров летать даже в помещениях, закрытых для стихий.

Если бы его голова болела чуть меньше, а от одежды не исходил столь характерный запах, маг мог бы даже почувствовать себя оскорбленным. Теперь же он лишь послал благодарную мысль в сторону кейлонгского флота, так удачно отвлекшего внимание его (бывших?) коллег, и резко утопил дымчатый камень в глубь полированной поверхности.

На этот раз дурман телепортации длился гораздо дольше и показался куда как более острым. Эти подземелья не относились к дворцовому комплексу, но все равно считались защищенными от порталов и магических перемещений. Хотя Тэйон при создании своего средства передвижения учитывал и такую возможность, легкой поездки все равно не получилось. Пожалуй, ни в какую другую точку он бы не смог прорваться, но… Маг открыл глаза и позеленевшими губами послал кривую улыбку знакомым стенам своего кабинета. Сила ветров, еще при строительстве дома кровью хозяина вплетенная в камень и дерево, мягко пела, приветствуя возвращение искалеченного мага. Когда-то Тэйон очень долго бился, чтобы быть уверенным: сюда он сможет вернуться откуда угодно и в каком угодно состоянии.

– Да здравствует здоровая паранойя. – Слова, прозвучавшие почему-то подозрительно нездорово, пришлось выталкивать сквозь стиснутые зубы.

Голову маг держал так неподвижно, точно боялся расплескать то, что в ней находится, дышал осторожно, понимая, что, если его сейчас начнет выворачивать наизнанку, будет только хуже. Маг чуть потянул носом воздух и поморщился. Представить себе «хуже» было трудно.

Тэйон направился к личным покоям. Двери, обычно распахивающиеся от прикосновения почти неосознанной мысли, на этот раз пришлось отпирать и открывать вручную. В спальне магистр на минуту замешкался в нерешительности.

Инстинкт кричал, что первым делом следовало позаботиться о безопасности – без спрятанного по рукавам и складкам оружия он чувствовал себя почти таким же уязвимым, как и без магии. Однако нос кричал еще громче. Тэйон твердо приказал инстинкту заткнуться и, даже не взглянув в сторону стены, за которой скрывался арсенал, подлетел к гардеробу. Приоритеты в данный момент выстроились предельно четко. Схватив первую попавшуюся чистую одежду, маг какое-то время рылся, пока не выудил с самого дна широкий пояс, сделанный для него более двух десятилетий назад мастером Ри. До того как Тэйон научился всегда поддерживать вязь контролирующих заклинаний вокруг нижней части своего тела, этот пояс выполнял те же функции. Теперь ему придется послужить снова.

Резко отбросив мысль о том, что, возможно, ему теперь придется служить всегда, Тэйон развернул кресло и с неподобающей поспешностью метнулся в сторону ванной комнаты. Он не заметил, как дверь сама захлопнулась за ним, заставив каменные стены содрогнуться от яростного грохота.

Влажные волосы лежали на подушках волнами, в которых стало заметно больше серебра по сравнению с последним разом, когда он смотрелся в зеркало. Еще не высохшая под белым льном одежды кожа была почти магически чувствительной к малейшим изменениям в течении сквозняков. Тэйон прикрыл глаза, размышляя об этой иллюзии, притягательной, точно песня сирены, и столь же опасной. Еще одна минута, и он узнает, доступна ли ему теперь истинная чувствительность к ветру.

Магистр, не знающий, имеет ли он отныне право на этот титул… Что ж, оттягивать дальше бессмысленно.

Мастер ветров лежал на кровати в своей спальне, чистый, расслабленный, с заряженным арбалетом, находящимся на расстоянии вытянутой руки. Тэйон уже успел проверить информационные кристаллы, куда ежедневно сбрасывала сводки событий педантичная Сааж, и примерно знал об обстановке во внешнем мире. Он провел в темнице больше трех дней, и ничего существенного за это время не произошло, не считая с каждым часом все набирающего обороты упрочения королевской власти. Царственные близнецы все еще гостили в резиденции Алория под опекой – кто бы мог подумать? – Река ди Крия, приставленного к ним личным указом старшей сестры. Саму резиденцию мастера воздуха никто так и не попытался ни обыскивать, ни брать под охрану. Тоже, судя по всему, согласно приказу принцессы Шаэтанны.

Кейлонгцы блокировали бухту Лаэ, силы адмирала леди д'Алория блокировали кейлонгцев, а королевский Совет и посольство империи Кей танцевали бесконечные дипломатические танцы, втягивающие все новых и новых участников. Исчезновение пленника, вокруг судьбы которого строилась эта странная партия, пока что не было замечено.

Прежде чем сделать свой ход в игре, Тэйон должен был узнать, что за фигуру он теперь собой представляет: могущественного ферзя или беспомощную, бессильную пешку. Медленный, несущий расслабление всем клеточкам истерзанного тела выдох. Уставший от сомнений, маг скользнул в транс легко и естественно, как перо сокола скользит по воздушным течениям. Все его существо замкнулось на образе сферы, ровной, ничем не прерываемой окружности, вращающейся перед внутренним взором. Маг насладился ее совершенством, ее бесконечностью, ее симметрией. Он рассмотрел концепцию шара с различных точек зрения, он восхитился ее алгебраической безупречностью и геометрическим смыслом. А потом мысленным усилием, столь естественным и легким, что слово «усилие» даже казалось неподходящим, он разбил мерную непрерывность замкнутой плоскости.

Мысленная блокировка, установленная под давлением инстинкта самосохранения в тот момент, когда маг осознал, что не может коснуться своей магической силы, растаяла.

Беспомощность.

Бесполезность.

«Тот, кто теряет самообладание, теряет все». Считалось, что это высказывание остается верным и в обратном порядке. Но как и тогда, когда халиссийские целители оказались бессильны залечить нанесенную отравленным болтом рану, Тэйон обнаружил, что воспринимает ситуацию со странной отстраненностью. Должно быть, запас отпущенного на эти дни страха из него, как и многое другое, выпил шерениз.

Его магическое восприятие было цело. Он все еще чувствовал ветер, он видел, слышал свою стихию, ощущал движение воздуха кожей и костями. Могущественные защитные силы, его собственной кровью впаянные в эти стены, были открыты взгляду, тонкие воздушные нити, протянутые через помещение, чтобы помочь ему передвигать парализованное тело, ощущались на вкус.

Более того, энергетическое истощение, которое накатило, после того как маг справился со штормом, прошло. Стихия наполняла его, близкая как никогда, могучая как никогда.

Но маг, еще недавно с небрежной точностью передвигавший циклоны и атмосферные фронты, не мог заставить эту стихию повиноваться.

Его сродство с ветрами не пострадало, потому что даже душильник не мог уничтожить внутреннюю суть воздуха. Но вот хрупкая перемычка между человеческой волей и дикой магией, та ментальная лесенка, которая позволяла ему контролировать свою истинную природу, оказалась… нет, не разрушена. Искривлена, изранена, изменена, как будто из нее выдрали целые куски. Тэйон Алория все еще был воздухом. Но он потерял способность властвовать над той частью себя, которая называлась магией.

Осторожным усилием магистр попытался потоком ветра пошевелить кисточки, свисавшие с балдахина. И с едва слышным ругательством скатился на пол, когда тяжелая кровать вдруг рванулась из-под него в сторону, сметенная резким, ураганным порывом ставшего вдруг почти твердым воздуха. Арбалет с приглушенным ковром грохотом упал рядом.

Что ж. Следовало дважды подумать, прежде чем скармливать жадной ненасытности Отчаяния Магов те воспоминания.

Беспомощность – невыносима.

Бесполезность – унизительна.

Но все это не идет ни в какое сравнение с опасностью, которую представляет для себя и для окружающих полный мастер стихийной магии, потерявший всякий контроль над подвластными ему силами.

Старейшины тотемных кланов до сих пор удивлялись, как юному Хозяину Ветров удалось пережить собственное детство. Однако теперь он не был маленьким ребенком, чьи способности росли и развивались одновременно с волей и самоконтролем. Если то, что он мог теперь, после пятидесяти лет целенаправленного развития собственного магического дара, вырвется на свободу… Стихии не прощают небрежных и неосторожных. Судьба Ойны ди Шрингар была наглядным тому примером.

С другой стороны….

То, что однажды ему принадлежало, Тэйон Алория сможет вернуть обратно.

Но он совершенно отказывался заниматься этим, лежа на полу. Даже если это и удобнее.

Через ножны, охватывающие правую руку, магистр подозвал к себе кресло. Садиться в него без помощи магии было процессом столь же унизительным, сколь и неудобным. Восстановив хотя бы иллюзию собственного достоинства, Тэйон вздохнул.

Дело не просто в медленном обретении недостающих навыков, как это было в детстве. При первой же неудачной попытке сколько-нибудь серьезного контакта со стихией он просто сорвется. И будет выжжен изнутри. Необходимо вмешательство извне, и немедленно, пока раны еще не зарубцевались.

Обратиться к мастеру Ри? Это было бы самым разумным, но… Тэйон изогнул губы в усмешке, одновременно презирая ограничения, наложенные его воспитанием и признавая их справедливость. Черный целитель остается черным целителем. Слова «врачебная этика» к нему неприменимы. Да, Ри-лан мог бы помочь, пусть не сразу и не до конца, но мог бы. Однако для этого пришлось бы доверить ему… все. Все, что у Тэйона еще осталось от самого себя.

Вот она, школа халиссийской политической паранойи. Никто не должен видеть уязвимости. Может быть, лишь Таш… но Таш была далеко, и на грани самоубийственной схватки. Ей самой впору просить его помощи, а не наоборот.

Что ж. Если нет клана, на который можно опереться – придется опираться на самого себя.

У него были знания и мастерство, но не было доступа к силе. Значит, должен быть найден путь, на котором сила станет несущественным фактором. Тэйон знал только один такой путь.

Маг откинулся в кресле в знакомой позе медитации, в которой он проводил долгие часы и до, и после своего ранения. Тело, приученное повиноваться этой команде, расслабилось, приходя в состояние, которое не было сном, но не было и явью.

Лишь достигнув неподвижности физической, Тэйон потянулся к неподвижности душевной. Спокойно и неторопливо он приближался к аналитической отстраненности, необходимой для того, чтобы творить базовую магию. Даже простейший трюк – ментальная иллюзия – требовал полного созвучия тела и разума. Волшебник властвовал лишь над грубыми, примитивными силами, доступными его сознанию. Смысл даже самого схематичного заклинания заключался в том, чтобы путем символов, образов, знаков активизировать бездонные глубины подсознания, влить их в поток воли и воображения. Это невозможно было при отсутствии гармонии во внутреннем мире мага.

Его навыки откликались неохотно и сбивчиво. Как будто все те константы внутренней симметрии, которые магистр привык ассоциировать с понятием «Я», вдруг изменились и теперь внутри царил совсем иной баланс сил. Маг чувствовал себя как гениальный живописец, взявший краски и холст и обнаруживший, что вырабатывавшаяся десятилетиями техника письма исчезла. Он мог теперь лишь обхватить кисть неуклюжим кулаком и возить по листу размашистыми, широкими движениями двухлетнего ребенка. Тэйон очистил свой разум от мыслей, приготовившись нырнуть в глубины, скрывавшиеся за ежесекундным потоком сознания. Осторожно, шаг за шагом, точно новичок-первогодка в школе магии, он отрезал себя от физических ощущений. И через какое-то время смог раствориться в пассивном самосозерцании.

С отмеренной, сбалансированной точностью он стал сравнивать то, что видел и ощущал в себе сейчас, с тем, что должно было быть. Столь npocтое упражнение потребовало несоразмерного количества усилий, но в конце концов маг смог различить тонкую грань естественного баланса. Он попытался заглянуть глубже, заглянуть за границу ощущений дурноты, боли, несоответствия. Ущерб, который он обнаружил за вуалью неуклюжести, заставил отшатнуться в болезненном шоке. Дело было не в ментальной блокаде, не в навыках и умениях, оказавшихся за границами сознания. Ассоциативные цепочки были просто… разрушены. Рефлекторные дуги и цепи обратной связи выжжены, будто их никогда не было. Физический, энергетический и информационный ущерб нельзя было восстановить никак иначе, кроме как строя фундамент заново, с самого начала. На восстановление только базового искусства уйдут месяцы терпеливых упражнений. И лишь через годы он сможет приблизиться к своему прежнему уровню.

Тэйон судорожно выдохнул, ощутив боль даже сквозь отстраненность транса, и одного только этого признака неуравновешенности оказалось достаточно, чтобы наполнить его ветреной, бескрайней, как небесный простор, яростью. Магистр представил гнев и жалость к себе в виде промозглого сквозняка и захлопнул мысленную форточку, заставляя их растаять. Улыбнулся, в какой-то степени позабавленный, что такое простое упражнение эмоциональной визуализации вдруг заставило его волю войти в фокус сознания. Долг мастера и мага был ясен: он не должен допустить ни малейшего шанса на то, что стихийный дар обратится в бесконтрольное, бессмысленное разрушение. И, чтобы сковать себя, магическая сила не требуется. Внутренняя дисциплина, являвшаяся таким же неотъемлемым требованием для получения звания магистра, как знание законов и истории магии, несла в себе точное понимание того, что он сейчас должен делать, шаг за шагом.

Никогда до этого Тэйон не осознавал так остро справедливость аксиомы, правившей жизнью любого мага.

Ты не властен над стихией.

Ты властен над собой.

И никакой душильник не может этого у тебя отнять.

Спокойно и отстраненно, не жалея времени и терпения, он возвел в себе барьеры, ограничивающие естественную силу. Если в детстве способность призывать стихию разворачивалась по мере того, как он рос и взрослел, то теперь она будет открываться лишь после того, как он начнет заново выстраивать свой самоконтроль. Месяцы. Годы. Полный магический дар будет недоступен ему до тех пор, пока он не будет уверен, что сможет совладать со стихией, плещущейся на кончиках пальцев.

Возможно, тем самым Тэйон Алория подписывал себе смертный приговор. Но все равно, открыв глаза и приходя в себя после расслабленности глубокого транса, маг испытал ощущение, что он принял единственно возможное решение из всех доступных. Не лучшее, не верное, а просто единственно возможное.

Магистр решительно взял себя в руки, как никогда понимая, сколь мало у него времени…

.. а потом время закончилось.

Тяжелая дверь, ведущая в спальню, распахнулась с треском разодранных на ошметки запечатывающих чар. Спокойным, обманчиво медленным движением Тэйон поднял пола арбалет и мягко отпустил предохранитель. Кто бы ни оказался достаточно могущественным, чтобы прорвать защиту личных покоев, его сложно будет остановить простым заговоренным болтом. Тем не менее оружие сокола смотрело прямо в открывшийся проем, а рук не коснулась предательская дрожь. Из желтых глаз халиссийца глянула смерть, стынущая медленной яростью трех дней шеренизовой пытки. Кто бы ни шагнул через порог, он мог уже считать себя безнадежным покойником.

Однако отряд королевской гвардии во главе с мастером стихий почему-то не спешил врываться в личные покои магистра Алория.

Вместо с них с отчаянным, утробным и одновременно жалобным «Мяау-ууууу!» в спальню рыжей молнией метнулся усатый фамилиар поварихи Тэйона. Прежде чем озлобленный магистр успел спустить крючок, котяра, обычно исполненный собственного достоинства, метнулся ему в ноги, когтями разрывая штаны и царапая дерево, взлетел на подлокотник кресла, оттуда на спинку – и застыл наверху, вздыбив шерсть и оглашая комнату низким, утробным «Ррууааауууу!»

Прямо по следам несчастного длиннохвостого в комнату с воплем «Киса!» влетел шестилетний вихрь темных кудряшек и стр-рррастной любви к животным, все еще сжимающий в кулачках клок рыжей шерсти. Тэйон осторожно отвел пальцы от спускового крючка, сместил прицел арбалета в сторону, с отчетливостью ожившего кошмара понимая, как близко он подошел к тому, чтобы застрелить Нелиту Нарунг. Не то чтобы ему сейчас не хотелось ее убить, но, во имя ветра, не в результате дурацкого несчастного случая! Что может быть более унизительным для интригана и мастера зе-нарри, чем уничтожить наследницу великого города случайно?

Магистр Алория сглотнул, чтобы не дать душе выскочить, посмотрел на принцессу Лаэссэ, успевшую упругим мячиком подкатиться к его коленям и теперь с плотоядной жадностью взиравшую на кота, нашедшего спасение за широкой спиной мага.

– Киса? – с надеждой чирикнула девочка, демонстрируя полное презрение к взведенному оружию и все признаки намерения вскарабкаться по коленям халиссийца вслед за шипящим объектом своей неразделенной страсти.

Тэйон грубо подхватил ребенка за ворот и вздернул наверх. Его душа уже не пыталась выскочить, она прилагала все усилия, чтобы уползти куда-то в область пяток и там затаиться. Защитные заклинания, призванные уничтожить любого находящегося в спальне, если тот не соответствовал запечатленному образу лэрда и лэри Алория, начали разворачиваться с грациозной медлительностью атакующих змей, и в том состоянии, в котором сейчас был магистр воздуха, он не мог ничего с этим поделать. Прижимая одним локтем арбалет, другим – принцессу, маг нащупал камень, управлявший креслом, и резко бросил свое средство передвижения вперед, прочь из спальни. Дверь за ними захлопнулась с громким стуком, прекрасно оттенившим судорожный скрежет когтей и полный возмущения «мяв» чуть было не свалившегося со спинки кресла кота.

Принцесса пищала что-то протестующее, но определенно не собиралась погибать. Хотя эти комнаты тоже относились к личным покоям, Тэйон не использовал здесь столь крайних чар, как в спальне.

«Я не буду спрашивать. Я не буду спрашивать. Потому что, если я спрошу, как была взломана дверь, а она ответит, мне и в самом деле придется ее придушить!»

Тэйон методично и спокойно поставил арбалет на предохранитель и опустил руку, прижимая оружие к внешней стороне правого подлокотника. Этого оказалось достаточно, чтобы активизировать заклинание. Между арбалетом и креслом образовалась сила притяжения, одновременно и похожая, и непохожая на ту, что существовала между железом и магнитом и с легкостью удерживала оружие в таком положении, чтобы его было легко достать.

Затем маг выудил из-под локтя брыкающуюся принцессу и, держа ее на вытянутых руках, пристально посмотрел на пытавшееся неуверенно улыбнуться дитя. Нелита еще не знала, что именно она натворила на этот раз, но по поведению взрослого безошибочно определила, что за что-то ее сейчас точно будут ругать.

Она не ошиблась.

– Принцесса Неряха ди Дурные Манеры, – вкрадчиво спросил Тэйон растрепанное, исцарапанное и перемазанное пылью венценосное дитя, – вы не помните, что я вам говорил по поводу личных покоев незнакомых лэрдов?

Сияющие зубки, сияющие глаза, океан непосредственного обаяния.

– Но вы же знакомый! – Праведное возмущение. Ему захотелось встряхнуть ее так, чтобы зубы клацнули.

– Я хотела покататься, – логично заявило дитя, которое маг теперь опустил так, чтобы ее маленькие ножки не болтались в воздухе и не пинали его в грудь, а опирались на его колени.

Тэйон честно попытался найти смысл в столь странном заявлении. Увы, его неисправимо взрослая логика неспособна была удержаться наравне со свободным полетом фантазии королевны. Отказываясь верить в очевидное, магистр спросил:

– Покататься на коте госпожи Укатты?

Неудивительно, что несчастное животное обратилось в бегство. Сам магистр Алория, скорее всего, сделает то же самое, когда его повариха (бывшая, помимо прочих своих многочисленных достоинств, огненной ведьмой и отличавшаяся присущим этой стихии холерическим темпераментом) узнает о том, как обходятся с ее бесценным фамилиаром.

Принцесса подогнула колени, повиснув на его руках, точно на качелях, и проныла:

– Тави катается на Рексе, и в детской, и по коридорам, а меня не пускает, а я тоже хочу-ууу!

Тэйон прикрыл глаза, стараясь не думать, на чем могла сейчас кататься Тави. Кроме кота Укатты, в доме больше не было никаких питомцев, значит, принцессы притащили упомянутого «Рекса» откуда-то со стороны. Список экзотических животных, собранных в королевский зверинец со всей Паутины, послушно всплыл в тренированной памяти. Юрский клыкозавр ведь не поместится в коридоре, правда? Без уменьшающего заклинания точно не поместится.

Всемогущие стихии, а он надеялся найти в собственном доме тихое, не доступное никаким проблемам убежище!

– И где же сейчас Тави… и Рекс? – стараясь заставить свой голос звучать небрежно, Тэйон подбросил раскачивающуюся девочку, вызвав взрыв звонкого смеха у принцессы и новый приступ головной боли у себя.