Странное чувство сопричастности, толкающее друг к другу людей с похожей судьбой, заставило Каролину и Рамона остановиться перед мальчиком.

– Твой господин болен? – спросил Стерн.

Юноша поднял голову. Он рассеянно посмотрел на всадника, словно не понимая смысла его слов. Потом с трудом выговорил:

– Мой господин мертв. – Он перевел взгляд на распростертое перед ним тело. – Он чувствовал приближение смерти. Поэтому и отправился в путь, чтобы умереть в Мекке. Это его четвертый хадж. Теперь не будет ему покоя.

Каролина и Рамон спешились. Стерн подошел к юноше и положил руку ему на плечо:

– Твой господин обретет высший покой.

Подросток вскочил:

– Вы знали Мохамеда бен Тумара? Он был добрым господином и очень ученым человеком. Он никогда не бил меня и обращался со мной как с сыном.

– Не хотел бы ты служить у нас? – спросила вдруг Каролина, поддавшись внезапному порыву.

С жалобным криком юноша бросился на землю рядом с мертвым телом. Минуту он лежал неподвижно. Когда же выпрямился, глаза его блестели как в лихорадке.

– Он позволил мне это. Аллах послал вас. Где ваша поклажа и ваши животные?

– У нас нет больше поклажи. Мы все потеряли. У нас нет даже денег, чтобы заплатить тебе за услуги. Мы сможем расплатиться с тобой только в Тимбукту.

Юноша поднял руки, давая знать, что все понял.

– Мой господин всегда делился со мной тем, что имел. Он не возражал бы, чтобы вы взяли его шатер, – он указал на выцветшую и латаную ткань, свернутую на земле.

– Как тебя зовут? – спросила Каролина.

Юноша выпрямился. У него были классические восточные черты лица; из-за длинных локонов, доходивших до плеч, и сбившейся набок фески с золотой бахромой он казался похожим на девушку.

– Я Алманзор, – с гордостью произнес он, – и буду служить вам так же честно, как служил своему хозяину.

С быстротой молнии Алманзор расставил шатер – такой маленький, что два человека едва умещались в нем. Он заботливо проверил, достаточно ли прочно укреплены штанги. Перед входом он разложил старый соломенный коврик. Минуту Алманзор раздумывал, стоит ли расстелить в палатке подстилку из меха козленка, на которой спал его хозяин. Но, взглянув украдкой на Каролину, зябко съежившуюся на полу, решил, что должен отдать ей подстилку.

Каролина отсутствующим взглядом смотрела, как Алманзор развел огонь и приготовил все для ужина. Он аккуратно подвесил над огнем котелок, где-то раздобыл седло и устроил из него некое подобие столика. Но мальчик все еще не казался довольным. Из поклажи своего господина он достал кусок войлока, встряхнул его и разложил на седле.

Сколько прошло времени? Несколько минут, полчаса? Каролина почувствовала, как беспокойство и отчаяние мало-помалу оставляют ее. Согретая теплым дыханием костра, она вдыхала ароматные запахи пищи, и, свернувшись калачиком на меховой подстилке, она была даже счастлива. Без мыслей, без думы о том, что принесет следующее мгновение, – она ощущала блаженство от одной только возможности спокойно сидеть у костра, не боясь, что кто-то прогонит ее отсюда.

Между шатрами появилась фигура Стерна, который уходил в лагерь разузнать что-нибудь о Зинаиде. Пока он приближался быстрыми шагами, Каролине вдруг пришло в голову, что он так естественно двигается в бурнусе, как будто вырос в нем. Две расы смешались в нем, два мира. Его движения были полны первобытной грации, как у хищной пантеры, – а от изысканных черт лица исходила духовная сила, как у паломников. Рамон устало опустился на землю рядом с Каролиной.

– Я говорил с начальником сторожевого отряда, – сказал он. – Похоже, их больше нет в караване. Здесь есть где-то поблизости подземные пещеры, наверное, она убежала с ребенком туда. Слуга Зинаиды родом из этих мест, он знает здесь каждый камень. Не волнуйтесь за них.

Каролина набрала полную горсть песка, потом разжала кулак, следя, как песчинки текут между пальцев. Ее спокойствие не было наигранным. И тем не менее взрыв гнева или испуга не заставил бы так сжаться его сердце, как это безнадежное молчание.

Она подняла глаза, когда перед ними внезапно возник Алманзор и взволнованно произнес:

– Господин! Там двое слуг от Измаила абу Семина. Они принесли дары!

Два богато разодетых прислужника уже вошли в освещенный костром круг. Один из них едва удерживал на вытянутых руках огромный поднос, заставленный яствами. Когда он поклонился, кисти зеленой чалмы упали ему на лоб и глаза.

– Измаил абу Семин шлет приветствие чужеземцам, которых послал Аллах, чтобы спасти караван. Добро пожаловать!

Алманзор принял поднос из рук слуги. Надувшись от гордости, он чопорно водрузил поднос на сооруженный им шаткий столик. Второй слуга выступил вперед, развернул ковер и передал его Алманзору. Тот теперь убедился окончательно, что двое чужаков, к которым он пошел в услужение, были людьми уважаемыми и высокородными.

– Кто он, этот Измаил абу Семин? – спросила Каролина.

Глаза Алманзора блеснули:

– Измаил абу Семин – самый богатый торговец бриллиантами в Тимбукту. Его богатство и власть неизмеримы. – Юноша окинул взглядом изысканные яства и бесценный ковер, и радость внезапно ушла из его глаз. – Господин! Вы ведь должны как-то ответить на дары Измаила. Иначе, о Аллах, он решит, что вы их не оценили и отнеслись к нему без должного уважения, – он беспомощно переводил взгляд с Каролины на Стерна. – У Измаила мягкое сердце, но, когда задета его честь, он становится беспощадным.

Рамон скрылся в палатке. Он вернулся оттуда с мешком, развязал его и вытряс содержимое на землю. Он поднял кожаный футляр с серебряными пистолетами, открыл его и вопросительно взглянул на Алманзора. Какое-то мгновение тот казался слишком обескураженным, чтобы как-то прореагировать, но тут же юноша захлопал в ладоши, как ребенок, выражая свой восторг:

– Ничего не могло бы быть лучше! После драгоценных камней больше всего на свете Измаил любит красивое оружие!

Каролина указала на отрез ткани. Алманзор нежно провел кончиками пальцев по бирюзовой, затканной золотой нитью парче.

– И вы сказали, что все потеряли! – Он положил дары перед собой.

Юноша уже видел себя спешащим по лагерю – себя, самого молодого и бедного из слуг, несущего Измаилу абу Семину бесценные подарки.

Кушанья, которые принесли слуги Измаила, были только что приготовлены. От них еще шел пар, и пахли они восхитительно.

Большой медный поднос был наполнен до краев. В середине – гора баранины, вокруг белоснежный рис. В маленьких медных мисочках лежали восточные сладости. Каролина только теперь поняла, как она голодна. Она закатала широкие рукава бурнуса и опустила пальцы в пиалу с водой, предусмотрительно поднесенную Алманзором. Потом стряхнула влагу с рук. Она действовала руками так, словно с детства не ела иначе. Не запачкав ладоней, она аккуратно скатывала пальцами маленькие шарики из мяса и риса и отправляла их в рот.

Стерн был занят совсем другим. Он развязал мешочек, который снял с груди мертвого Разима, и достал оттуда тонкий, много раз сложенный лист бумаги. Рамон развернул его, разгладил. Это была карта, покрытая черными, красными и зелеными значками. Как загипнотизированный смотрел он на свою находку, поворачивал ее так и сяк, изучал значки... В его голосе звучало нескрываемое волнение, когда он произнес:

– План всех колодцев!

Каролина ответила, не отрываясь от еды:

– Вы сказали это так, словно речь идет о золоте или несметных сокровищах.

Стерн смотрел прямо перед собой.

– В пустыне вода значит куда больше, чем золото. Вся власть Калафа зиждется на том, что он знает места расположения колодцев, известных только ему. Кто владеет этим планом, тот и есть властитель пустыни. – Он указал на зеленые значки. – Кружочки – это артезианские колодцы, крестики – источники, а точки – неизвестные ключи. Вот это, видите, – пути больших караванов. – Он провел пальцем по тонким красным линиям, тянущимся от Абомеи к Триполи и Алжиру и покрывающим карту сплошной сетью с трещинами на сгибах бумаги. – Кто владеет этим планом, тот не привязан к караванным путям. Для того мертвая пустыня полна живительной воды.

– Вы думаете, это карта всей пустыни, до самого Средиземного моря?

Стерн вдруг поспешно сложил и спрятал план обратно в мешочек. Тот, кто владеет этим сокровищем, жив, покуда никто об этом не знает. Каролина все еще видела перед собой множество значков, покрывающих тонкий лист бумаги. Медленно до нее доходил смысл слов Рамона. Пустыня внезапно потеряла свое грозное могущество. Вода – та самая вода, чья живительная влага могла утолить ее жажду, чье зеркало напоминало ей, что она женщина, что она молода, хороша собой и впереди у нее целая жизнь...

Каролина стояла перед палаткой и кормила уже взнузданных лошадей. Животные, похоже, чувствовали ее нетерпение. Колокольчики, которые Алманзор привязал к их уздечкам, беспокойно звенели. Слуга бесшумно сновал взад-вперед, упаковывая их немудреный скарб. Он провел ночь у тела своего господина, а когда зашла луна, похоронил его с помощью Стерна.

На горизонте возникла тонкая серая полоса. Подул ветер, неся перед собой маленькие песчаные вихри. Флажки на шатрах затрепетали. Где-то заржали, лошади. Голоса стали громче. Через час наступит день. Караван был готов к выступлению. Каролина не имела понятия, где так долго пропадает Рамон. Она накрыла лицо черным покрывалом, под которым чувствовала себя, как в темнице. Однако Стерн настоял на этом. Ни в коем случае окружающие не должны были заподозрить, что она христианка. Каролина издалека увидела его мощную фигуру, вскочила на свою лошадь и, ведя на поводу коня Стерна, поскакала ему навстречу.

От места, где располагались форпосты, донеслись до них взволнованные голоса. Лицо Стерна выражало беспокойство. Каролина проследила за его взглядом. На склоне холма, казавшегося синим на фоне серого неба, появились три всадника и галопом помчались к лагерю. На белых лошадях. Белые плащи развевались за их спинами.

Так вот что напугало охрану! Сжав в руках оружие, солдаты поджидали людей Калафа – естественно, это были посланцы властелина пустыни. Лагерь мгновенно наполнился шумом, испуганным говором. Мужчины выскакивали из шатров, обменивались короткими фразами. Некоторые снова возвращались назад, другие, посмелее или полюбопытнее, поспешили к голове каравана. Между тем трое всадников достигли лагеря. Каролина вопросительно взглянула на Стерна:

– Что все это значит?

– Боюсь, ничего хорошего, – ответил тот, нахмурившись. – Нужно держать ухо востро, а еще лучше – убраться поскорее отсюда.

Они уже собрались повернуть коней, но двое всадников из эскорта преградили им путь. Один из них поднял руку.

– Следуйте за нами! – сказал он. – Измаил абу Семин хочет говорить с вами.

Плотное кольцо мужчин окружило людей Калафа.

– На место! – закричал офицер эскорта.– Займите все свои места!

Круг разомкнулся. Мужчины, ворча, возвращались к своим коням.

Теперь Каролина была довольна тем, что воспользовалась советом Рамона и скрыла под покрывалом свое лицо, поскольку из-под него могла беспрепятственно разглядывать сопровождающих их всадников. И то, что она прочла на этих лицах, объяснило ей многое. В их глазах был слепой фанатизм. Когда же они поглядывали на нее, их руки непроизвольно сжимались в кулаки.

– Позвольте сказать Измаилу абу Семину, – сказал чей-то голос из толпы. – Он должен объяснить нам все.

Торговец бриллиантами подошел ближе. У него было правильное, немного женственное лицо. Круглое коричневое родимое пятно на переносице и смутная улыбка, блуждающая на его губах, делали его похожим на Будду. Он говорил, почти не повышая голоса:

– Вы видели всадников. Это посланцы Калафа. Они пришли из-за вас. От имени властелина пустыни они потребовали, чтобы мы вас выдали ему. Если мы этого не сделаем, последует новое нападение на караван. – Он сделал паузу. – Посланцы Калафа утверждают, что вы христиане.

Речь Измаила тонула в яростном вое толпы. При последних же словах мужчины сначала разом умолкли, но сразу же тишина сменилась криками, в которых явственно зазвучала угроза. Все одновременно что-то горячо говорили. Они не замолчали, даже когда хозяин каравана сказал:

– Дайте же им ответить!

Стерн тронул коня и заслонил собой Каролину. Он заговорил, и его голос звучал твердо:

– То, чего требует Калаф, – против законов гостеприимства. А это закон пустыни.

Измаил покачал головой. Его лицо не покидала все та же улыбка.

– Но есть и другой закон, – сказал он. – Это закон власти. Посмотрите туда, и вы поймете, о чем я говорю.

Как будто по приказу таинственной силы, все взгляды обратились к холмам на юго-востоке. Каролина тоже взглянула туда. Наверху, вытянувшись бесконечной нитью по гряде холмов, застыла цепь всадников. Армия Калафа. Белые лошади и, будто сросшиеся с ними, всадники в белых одеяниях, в центре которых выделялась фигура в пурпурном бурнусе. Только теперь до Каролины дошел смысл слов Измаила абу Семина. Бандиты Калафа, застывшие на холме, окруженные золотым сиянием восходящего солнца, казались сошедшими на землю призраками смерти. Они вселяли панический ужас в сердца окружавших ее людей.

Но даже страх перед Калафом был пустяком по сравнению с тем священным ужасом, что посетил их при сообщении, что между ними находятся христиане. Никто не вспомнил, что эти чужеземцы вчера предупредили караван о нападении Калафа и тем самым спасли их от неминуемой гибели. Зловещая тишина длилась всего несколько секунд, которые показались Каролине вечностью, и прервалась так неожиданно, что даже Измаил был ошеломлен. Мужчины, объединенные бешеной ненавистью к этим двум неверным, кинулись вперед с дикими криками. В их руках оказались камни, и вот один из них уже просвистел в воздухе рядом с головой Каролины. Люди тесным кольцом окружили Стерна и Каролину, сбросив их с коней.

– Остановитесь! – Голос Измаила с трудом перекрыл людской вой.

Мусульмане нехотя подчинились властному окрику.

– Одумайтесь! Кто вы? Мирные путешественники – или разбойники Калафа? Выслушайте их сначала!

– Выдай их! – ответил дружный хор голосов. – Выдай неверных!

Только посланцы Калафа спокойно сидели на своих белых лошадях. На их лицах застыло выражение жестокого злорадства.

– Подождите! – Это снова был Измаил абу Семин. – Если это ваша воля, то она свершится. Но свершиться она должна по законам каравана. Выскажите свой приговор, и если ни один голос не выступит в их защиту, то так тому и быть.

Рамон и Каролина стояли, привязанные друг к другу спинами. Каролина с трудом сохраняла равновесие, так сильно были затянуты веревки на их ногах. Ее одежда во многих местах была разорвана, и веревки впивались в тело, причиняя сильную боль. Когда началось голосование, она прикрыла глаза.

– Выдать!

– Выдать!

Одна за другой поднимались руки. Каждый выкрикивал свой приговор, и Измаил абу Семин торжественно объявлял имя говорящего и повторял его решение. Ни одного голоса не прозвучало в защиту христиан. Последней была очередь самого Измаила. Торговец выступил вперед. Теперь от его голоса зависело все, и ему едва удавалось скрывать, что он наслаждается этим ощущением. Измаил абу Семин славился своей мудростью и хладнокровием, никогда не позволял себе необдуманных поступков. Не в его обычаях было спешить с заключениями. Будучи торговцем драгоценностями, он знал, что нельзя дать себя ослепить внешнему блеску. Напротив – каждый камень, каждую жемчужину надо подвергать тщательному отбору. Столь же основательно продумывал он и каждое решение, касавшееся его жизни, – и тот приговор, который ему следовало произнести сейчас. Прежде чем отдать свой голос «за» или «против», он хотел больше узнать об этих христианах – а самое главное, проверить свое зародившееся еще вчера подозрение.

Без единого слова он подошел к Каролине, потому что именно она вызывала его особое любопытство. Его цепкий взгляд изучал ее лицо, на котором не было больше покрывала. Беспощадный свет утреннего солнца, который делал более заметным любой недостаток или изъян, освещал это удивительное лицо. Оно было настолько прекрасно, что, казалось, даже этому равнодушному солнцу не оставалось ничего иного, как лишь подчеркнуть его очарование. Женщина с сапфировыми глазами! Да, конечно, это она, та самая женщина, о которой говорила вся Абомея в те дни, когда золотой караван собирался в путь. Француженка, красавица, аристократка. Измаил абу Семин не мог оторвать взгляда от этого лица. Этой стройной фигуры. От этой кожи, нежной, матовой, как самый дорогой шелк. И от этих удивительных глаз. Ювелир разглядывал ее не как мужчина, а как торговец – так же, как он изучал свои драгоценные камни. Как и их, он мысленно оценивал ее, и в его голове рождалась смутная пока мысль, какие возможности могла бы дать ему эта женщина, если он будет достаточно умен, чтобы правильно действовать в создавшейся ситуации. Она была самым бесценным сокровищем из всех, что проходили когда-либо через его руки; он не должен позволить ей бесследно исчезнуть, он должен владеть ею...

Измаил чувствовал нетерпение окружавших его людей. Он смотрел на них, переводя взгляд с одного лица на другое. Осмелится ли он поднять свой голос против них? Не обрушится ли тогда их гнев прежде всего на него? Как ему быть?

Вдруг два выстрела разорвали напряженную тишину. Все испуганно обернулись. Всадники Калафа тоже повернули лошадей. Выстрелы донеслись с вершины холма. Над фалангой белых всадников, застывших на песчаной гряде, еще не развеялось два белых облачка. Видимо, это был сигнал, которого ожидали посланцы. Один из них поднял свою винтовку и дважды выстрелил в воздух. Потом закинул оружие за спину, пришпорил лошадь, и двое остальных тут же последовали его примеру. Бешеным галопом, поднимая тучу песка, поскакали они вверх по склону.

На лбу Измаила абу Семина выступили крупные капли пота. Он не был чересчур религиозен и не верил, что Аллах вмешивается в людские дела. И все же, видимо, сейчас он подал знак свыше, проявил свою волю. Эти двое христиан должны остаться в караване!

Все еще растерянный и смущенный, смотрел он на склон холма. Даже длинные тени троих всадников уже исчезли оттуда. Отряд Калафа словно испарился, растаял как мираж. Только туча пыли, еще не осевшая на горизонте, да отдельные выстрелы, доносившиеся с той стороны холма, доказывали, что все это им не привиделось.

Он вытер пот со лба. Теперь, когда Измаил взял себя в руки и мог рассуждать спокойно, он осознал, что опасность еще существует, она не развеяна окончательно. Люди из каравана, ошарашенные внезапной переменой, сейчас придут в себя и вспомнят об этих двух христианах. Сейчас Измаил видел лишь растерянность на их лицах, но разве они не проголосовали за изгнание христиан из каравана? Разве не был произнесен их приговор?

Лучше всего, если он не даст им окончательно прийти в себя. Словно поддавшись внезапному порыву, Измаил подошел к связанным пленникам.

– Вы ждете, чтобы я высказал свое решение. – Он развел руки и поднял глаза к небу. – Но что мой голос в сравнении с тем, кто уже произнес его до меня. Это Аллах говорил с нами. Второй раз отводит он от нас беду. Восхвалим его мудрость и бесконечную милость!

Измаил вытащил свой кинжал из ножен:

– Воля Аллаха в том, чтобы были разорваны эти путы.

Караванщики уставились на оружие в его руке. Все растерянно молчали. Неспособные еще ясно мыслить, они все же мучились подозрением, что их пытаются обмануть.

Измаил почувствовал это молчаливое неодобрение. У него всегда был нюх на грозящую опасность. Если он покажет свою неуверенность, отступит хоть на шаг, все будет потеряно. Он заговорил. Его голос звучал не громче, чем раньше, но была в нем сила, способная сломить любое сопротивление:

– Чего вы ждете? Разве вы не видите, что солнце уже высоко? Наступил день, которого мы так долго ждали. Вставайте, вы, мужчины! Город ждет вас, город всех городов – Тимбукту!

Тимбукту! Измаил произнес магическое слово. Месяцами долгого пути мечтали они об этом городе. Цель их путешествия, предел всех их мечтаний: журчащие источники, мягкие постели, закусочные, бани, покой мечетей, крики муэдзинов, тамбурины танцовщиц – они ждут их, благоухающие, накрашенные, покорные, страстные служительницы ночи. И превыше всего – пьянящий аромат больших денег.

Теперь Измаил был уверен, что добился своего.

– Поспешите же! Мы и так потеряли достаточно времени. Поднимайте головного верблюда, за ним пускайте остальных животных! Делайте, что я говорю, если вы хотите достигнуть Тимбукту еще до сегодняшнего вечера.

– Головной верблюд убит! – крикнул один из погонщиков.

– Тогда возьмите Редшах! – распорядился Измаил.

Вздох удивления прокатился среди собравшихся. Сначала на лицах десятков людей отразилось недоумение, потом огромная радость. Уважение к Измаилу покоилось не только на его драгоценностях. Его верблюдица Редшах была легендой. Не только потому, что была быстрее и выносливее всех; караваны, которые она водила, всегда беспрепятственно добирались до цели своего путешествия. Мужчины разразились восторженными криками, а потом спешно потянулись к своим шатрам. Стало слышно, как они торопят своих слуг, понукают животных.

Измаил абу Семин подождал, пока последние караванщики разойдутся. Не говоря ни слова, он подошел к Каролине и Стерну и стал разрезать веревки.

Рамон первым пришел в себя:

– Благодарю вас. Вы спасли нам жизнь.

Ювелир указал назад, на холмы:

– Благодарите не меня, а того – кто бы он ни был, – кто отвел отсюда банду Калафа.

Стерн рассмеялся:

– Я завидую вашему спокойствию, Измаил. Это была рискованная игра – и для вас тоже. Но мы все еще остаемся христианами – не важно, связаны мы или нет.

Его смех, его голос вернули Каролине самообладание.

– Хорошо, что вы не тешите себя пустыми надеждами, – ответил Измаил, помедлив.– Вы теперь в постоянной опасности, ведь все знают, кто вы такие.

– Мой отец мусульманин, – возразил Стерн. – Только мать – христианка.

Измаил пораженно взглянул на него:

– Почему вы не сказали этого?

– Потому что своими словами спас бы только себя.

Измаил спрятал кинжал в ножны. Он чувствовал все большее расположение к этим чужеземцам. Они бесстрашны, они горды – и это хорошо. Но их честность и прямолинейность вызывали у него иронию. Он указал на Каролину:

– Вам нужно было сказать, что она ваша рабыня. Арабы обязаны разделять религию своих хозяев. Но теперь уж вам никто не поверит. – Измаил был в приподнятом настроении. – Я предлагаю вам свою защиту. Оставайтесь до Тимбукту вблизи от меня. У меня достаточно вооруженной охраны. В моей группе найдется место для вас.

Он сделал паузу. Чуть было не заговорил о Зинаиде и ребенке – но овладел собой. Измаил знал, что француженка искала вчера в караване кормилицу с младенцем. Он догадался, что за этим скрывалось: новорожденная, которую так боязливо скрывала еврейская кормилица от посторонних глаз, была дочерью этой христианки. Зачем же разглашать свою осведомленность? В отличие от этих простодушных людей он был хитер и дальновиден. Тысяча вопросов сверлила мозг Измаила, однако он обуздал свое любопытство. То, что ему непременно надо будет узнать, он узнает и не задавая вопросов. Он поклонился недавним пленникам:

– Я пошлю за вашим слугой и поклажей. Вы знаете, где меня найти.

Глубокое темно-синее небо раскинулось над равниной. Местность, которую пересекал сейчас караван, была ровной, белой и бесчувственной, как лист бумаги.

Авангард в пылающих красных бурнусах; эскорт Измаила в ядовито-зеленых тюрбанах; барабанщики, чернокожие рабы в желтых балахонах. А за ними – бесконечная вереница верблюдов, лошадей и ослов – все это сливалось в кричащую мешанину красок и звуков.

Каролина скакала между Стерном и Измаилом абу Семином. Уже несколько часов они не разговаривали. Все ее тело ныло, она с трудом удерживала в руках поводья. Но эти боли были ничем по сравнению с теми муками, что рвали ее душу. Она все время думала о том, что из-за страха перед этой кучей фанатиков-мусульман ей пришлось отказаться от поисков своей дочери. Она понимала, что Измаил абу Семин прав. Здравый смысл подсказывал ей это. Но когда она думала о Зинаиде и девочке, то начинала презирать свой здравый смысл.

То и дело Каролина исподтишка посматривала на торговца. Она не забыла выражение этого лица в тот момент, когда она, связанная, стояла перед ним, а он пристально изучал ее. Конечно, этот человек спас им жизнь, а теперь и взял под свою защиту. Несмотря на это, она не испытывала к нему благодарности, а лишь глубокое недоверие. Ей было неприятно думать о том, что весь остаток дня она должна ехать рядом с ним.

Вскоре после обеда они, даже не спешившись, напоили животных в солоноватой луже. Потом без привала отправились дальше, страдая не столько от жары, сколько от беспощадного, слепящего солнечного света.

Прошло еще несколько часов. Снова и снова Измаил вглядывался в линию горизонта. И вдруг напрягся и прикрыл глаза от света рукой. Что это? Тонкая серая полоска между небом и землей потеряла свою геометрическую четкость. Постепенно начали вырисовываться острые контуры. Появились вершины сланцевых гор. Серых и голых, как купола мечетей, возникших рядом с ними на горизонте.

Тимбукту! Это слово вмиг облетело весь караван, от начала до конца. Восторженные крики сопровождались салютами выстрелов. Когда пороховой дым рассеялся, Каролина увидела вдали темные стены и башни города.

Площадь перед западными городскими воротами кишела людьми. В честь прибытия каравана в огромных глиняных плошках, стоящих по углам площади, зажгли смоляные факелы. Высоко вверх в темнеющее небо взлетело желто-красное пламя, придавая неспешному течению необходимых формальных процедур оттенок языческого праздника. После стольких месяцев все желали не спеша насладиться радостью достижения заветной цели. Кроме того, до захода солнца никто не смел переступить городскую черту.

Вокруг площади расставили шатры торговцы кофе и напитками. Балансируя с полными подносами, чудом удерживающимися на голове, в толпе сновали негритята, расхваливая пронзительными голосами свои товары. Откуда-то раздавалось дребезжание тамбуринов. Вдоль городских стен расположились сборщики налогов, с нетерпением ожидая начала работы, когда караванщики предъявят товары, облагаемые пошлиной. Были отдельные прилавки для соли, хлопка, риса, слоновой кости и золота. И люди, прибывшие с караваном, толпились возле них, стремясь поскорее расплатиться за свой товар и попасть в город.

Только один прилавок не осаждался ожидающими. Сборщик пошлины, щуплый мужчина с редкой бородкой, сидел на синей подушке перед столиком, а напротив, с кальяном во рту, расположился Измаил абу Семин. Крохотные весы перед ним вновь склонились под тяжестью бриллианта. Уже целый час, камень за камнем, выкладывал Измаил на весы заботливо разложенные по коробочкам и шкатулкам сокровища. С полуопущенными веками, то погружаясь в беспокойный сон, то бодрствуя, наблюдала Каролина эту немую сцену между торговцем и сборщиком налогов.

Она сидела в тени синего тента, заботливо натянутого слугой Измаила. Она наелась и выспалась. А теперь? Проснулась ли она окончательно? Ее голова склонилась на плечо Рамона. Голубая тень полога упала на ее лицо. Когда она так, как сейчас, прикрывала глаза, мир рисовался ей в голубых тонах. Все отходило, отодвигалось вдаль – суета и шум на площади, бесконечная величавая пустыня – даже предвкушение встречи с Тимбукту. Жизнь текла мощным потоком, увлекая ее, словно щепку на зыбких волнах. Ее нетерпение погасло. Когда Измаил закончит свои дела, когда вернется Алманзор, которого Стерн послал к наместнику Тимбукту с поручением и рекомендательным письмом, – ей было все равно. Не существовало больше ничего, что гнало, призывало ее вперед. На Каролину снизошел покой, и она не хотела даже шевелиться, найдя надежную опору на этом широком сильном плече. Она не спрашивала себя, что с ней происходит. Она не хотела этого знать. Она хотела лишь, чтобы так все и оставалось.

Снова Измаил положил драгоценный камень на чашечку весов. Чиновник что-то тихо забормотал, подсчитывая. Потом произнес:

– Двенадцать тысяч пиастров. – Он занес названную сумму в свою тетрадочку, где уже стояла длинная колонка цифр.

Измаил абу Семин снял камень с весов.

– Двенадцать тысяч? – Он протянул сборщику свою лупу. – Прошу тебя, Мохамед Раис, посмотри сам. Неужели теперь берется дань даже с пыли? – в его мелодичном голосе не было и тени насмешки.

Чиновник рассмотрел камень в лупу:

– Крошечное загрязнение. Оно ничего не меняет в стоимости камня, – проговорил он, сверкнув глазами. – Однако, если бы камень взвешивали на каких-нибудь других весах – не моих, – он мог бы получиться тяжелее. – Сборщик подати захлопнул тетрадь, сложил камни, которые Измаил отдал в качестве налога, в шкатулку и тщательно закрыл ее. – Я желаю вам здоровья и благополучия, Измаил абу Семин. – Мужчины поклонились друг другу.

Измаил хлопнул в ладоши, призывая своих слуг. Они поспешно собрали все мешочки с драгоценными камнями, положили их в ларец. Измаил собственноручно навесил на него замок. Еще один слуга принес ему чашку дымящегося кофе, однако Измаил жестом отказался от нее.

Он наклонился к Каролине и Стерну:

– Калаф – просто младенец по сравнению с этим кровопийцей. Собирать налоги – куда более прибыльное дело, чем грабить караваны. Никакого риска, а прибыль налицо. Каждую неделю – по два каравана. Три тысячи пятьсот мешков соли каждый месяц, пять тысяч верблюдов с золотом, шесть тысяч верблюдов со слоновой костью. Тот, кто владеет этим городом, обладает несметным богатством.

Он опустил кончики пальцев в чашку с водой и вытер их батистовым платком.

– Вы подумали над моим предложением? Я еще раз предлагаю вам свое гостеприимство. Очень надеюсь, что оно не разочарует вас.