Слоан продолжал дрожать, но он не падал в обморок и не унижался, хотя Эрагон думал, что он мог бы. Вместо этого поведение мясника стало холодным и кремнистым.

- Пошел ты! - сказал он. - Я не должен отчитываться перед тобой, Эрагон, Ничей Сын. Пойми это, хотя: я сделал то, что я сделал для пользы Катрины и ничей больше.

- Я знаю. Это - единственная причина, по которой ты еще жив.

- Делай все что тебе заблагорассудится со мной, мне нет дела, пока она в безопасности. Можешь продолжать! Каково это должно быть? Избивать? Пытать? Они уже забрали мои глаза, может теперь одну из моих рук? Или ты оставишь меня голодать, или вернешь Империи?

- Я еще не решил.

Слоан резко кивнул и натянул изодранную одежду, вокруг своих членов, чтобы отразить вечерний холод. Он сидел с военной точностью, пристально глядя чистыми, пустыми глазницами в тень, которая окружала их лагерь. Он не умолял. Он не просил милосердия. Он не отрицал свои действия или пытался умиротворить Эрагона. Но он сидел и ждал, защищенный прекрасной стоической силой духа.

Его храбрость произвела на Эрагона впечатление.

Темный пейзаж вокруг них казался огромным, необъятным для Эрагона, и он чувствовал, как будто все скрытое пространство давило на него, это усиливало беспокойство на счет выбора, который ему предстоял.

«От моего приговора зависит оставшаяся часть его жизни», - думал он.

Оставляя в настоящий момент вопрос наказания, Эрагон начал рассматривать то, что он знал о Слоане: наиважнейшая любовь мясника к Катрине - одержимая, эгоистичная и вообще больная, хотя было кое-что полезное — его ненависть и страх перед горами Спайн, которые стали причиной гибели его покойной жены, Исмиры, упавшей в объятия смерти среди разрывающих облака пиков; его отчуждение от ветвей семьи; гордость за свою работу; истории которые Эрагон слышал о детстве Слоана; и собственное знание Эрагона о том, на что походила жизнь в Карвахолле.

Эрагон взял коллекцию рассеянных фрагментов, способствующих проникновению в самую суть и, обдумывая значения, пересмотрел их у себя в уме. Как части головоломки, он попытался собрать их вместе. Он редко преуспевал, но упорствовал, и постепенно начали прослеживаться несметное число связей между событиями и эмоциями жизни Слоана, и таким образом он соткал запутанную сеть, образцы которой представляли, кем был Слоан. Связывая последние нити сети, Эрагон чувствовал, как будто он, наконец, постиг причину поведения Слоана. Он сочувствовал ему.

Даже больше, он чувствовал, что понял Слоана, его изолированные основные элементы индивидуальности, те вещи, которые нельзя было удалить, безвозвратно не изменяя человека. Три слова на древнем языке, казалось, воплощающие Слоана, и не думая об этом, Эрагон выдохнул из себя эти слова.

Звук, возможно, не достиг Слоана, но все же он пошевелился — его руки, обхватили бедра — весь его вид выражал неловкость.

Холодное покалывание сползало вниз по левому боку Эрагона, и гусиная кожа появилась на руках и ногах, покуда он наблюдал за мясником. Он рассматривал различные объяснения реакции Слоана, каждая из которых была сложнее предыдущей, но только одна из них была наиболее вероятной, и даже она казалась неверной. Он снова прошептал три слова. Как и раньше, Слоан, подергался на месте, и Эрагон, услышал, как он пробормотал:

- …кто-то прогуливается по моей могиле.

Эрагон прерывисто вздохнул. Ему было сложно поверить, но его эксперимент не оставлял места сомнениям: он совсем случайно наткнулся на истинное имя Слоана. Это открытие изумило его. Знание чьего-то истинного имени было тяжелой ответственностью, поскольку это предоставляло неограниченную власть над человеком. Из-за врожденной осторожности эльфы редко раскрывали свои истинные имена, а если они и делали это, то хранителем тайны становилось лишь то существо, которому они верили безоговорочно.

Эрагон никогда не изучал чьи-то истинные имена прежде. Он всегда ожидал, что, если бы знал чье-то имя, то это был бы подарок кого-то, о ком он заботился. Получение истинного имени Слоана без его собственного согласия было таким поворотом событий, к которому Эрагон был не готов и сомневался, как с ним поступить. Это удручало Эрагона, чтобы предположить истинное имя Слоана, он должен был понять мясника лучше, чем он мог бы сделать это сам, поскольку у него не было ни малейшего представления, каково его собственное истинное имя.

Осознание этого было не особо комфортным. Он подозревал, что –из-за природы его врагов — не знание самого себя, могло бы, впоследствии, оказаться фатальным. Он поклялся, тогда, посвятить больше времени самоанализу и раскрытию своего истинного имени.

«Возможно, Оромис и Глаедр могли бы рассказать мне, как сделать это», - подумал он.

Истинное имя Слоана пробудило внутри Эрагона сомнения и беспорядок, но она же и подала идею, как дальше поступить с мясником. Даже когда у него появилась идея, ему все равно потребовалось десять минут, чтобы проработать все мелочи в плане и удостовериться, что все сработает так, как он рассчитывает.

Слоан (?)наклонил свою голову, когда Эрагон встал и вышел за пределы их лагеря в звездные земли.

- Куда ты идешь? - спросил Слоан.

Эрагон не ответил.

Он блуждал по дикой местности, пока не нашел низкий, широкий камень покрытый струпьями лишайника с шаровидной выемкой в середине.

- Adurna risa(Адурна Риза), - сказал он. Вокруг камня бесчисленные крохотные капельки воды фильтровались сквозь почву и соединялись в безупречные серебряные трубы, которые текли по краю камня вниз в выемку. Когда вода начала выливаться за пределы и возвращаться в землю, только чтобы не попасть в ловушку собственной магии, Эрагон завершил поток волшебства.

Он ждал, пока поверхность воды не станет идеально гладкой — такой как зеркало, он так и стоял перед ним, пока выемка с водой не начала походить на бассейн со звездами — и затем сказал:

- Draumr kopa (Драмр Копа), - и много других волшебных слов, которые позволили бы ему не только, видеть, но и говорить с другими на расстоянии. Оромис преподавал ему преобразование поиска за два дня до того, как он и Сапфира покинули Элесмеру и отправились в Сурду.

Вода стала полностью черной, как будто кто-то погасил звезды подобно свечам. Некоторое время спустя, овальная форма украсила середину воды, и Эрагон увидел интерьер большой белой палатки, освещенной бесстрастным светом от красного Ирисдар, одного из волшебных фонарей эльфов.

Обычно, Эрагон был бы неспособен увидеть человека или место, которое он не видел прежде, но бокал наблюдения эльфов был околдован так, чтобы передать изображение окружающей его среды любому, кто связывался бы с бокалом. Аналогичным заклинанием Эрагон спроектировал изображение себя и окружающего на поверхность бокала. Договоренность позволяла незнакомцам связываться друг другом из любого места в мире, это способность была очень полезна во времена войны.

Высокий эльф с серебряными волосами, в боевой броне появился в поле зрения Эрагона, и он признал лорда Дётхедра, советника Королевы Имиладрис и друга Арьи. Если Дётхедр и был удивлен увидеть Эрагон, то он не подал вида; он наклонил свою голову, прикоснулся двумя пальцами правой руки к губам, и ритмичным голосом произнес:

- Атра истерни оно тхелдуин, Эрагон Шуртугал.

Мысленно готовясь к разговору на древнем языке, Эрагон дублировал жест пальцами и ответил:

- Атра дю ивариниа оно варда, Детхедр-водхр.

Продолжая на родном языке, Дётхедр сказал:

- Я рад узнать, что с тобой все в порядке Губитель Шейдов. Арья Дрётнинг сообщила нам о твоей миссии несколько дней назад, и мы были очень заинтересованы в вашей с Сапфирой задаче. Я полагаю, потерь нет?

- Нет, но я столкнулся с непредвиденной проблемой, и если бы я мог, я бы проконсультировался с Королевой Имиладрис и взыскал к ее мудрости в этом вопросе.

Кошачьи глаза Дётхедра сощурились, становясь двумя угловыми разрезами, которые дали ему жестокое и непонятное выражение.

- Я знаю, что ты не просил бы об этом, если бы это было не важно, Эрагон-водхр, но остерегайся: оттянутый выстрел может так легко достичь и ранить лучника, как если бы он сам запустил стрелу… Если это так важно, жди, я спрошу о королеве.

- Я буду ждать. Спасибо за помощь Дётхедр-водхр. - когда эльф отвернулся от бокала наблюдения, Эрагон поморщился. Он не любил формальность эльфов, но еще больше, он очень не хотел интерпретировать их загадочные фразы.

«Он предупреждал меня, что возникновение заговора вокруг королевы - опасное времяпрепровождение- или что Имиладрис is a drawn bow about to snap? Или он подразумевал что-то еще»?

«По крайней мере я в состоянии связаться с эльфами», - подумал Эрагон. Защита эльфов препятствовала тому, чтобы кто-то пробрался в Дю Вельденварден волшебными способами, включая наблюдение сквозь воду на расстоянии. Пока эльфы оставались в их городах, можно было общаться с ними только, посылая посыльных в лес. Но теперь, когда эльфы находились в движении и покидали тени их черных вековых сосен, многочисленные заклинания больше не защищали их, поэтому было возможно использовать устройства, такие как бокал наблюдения.

Эрагон начинал волноваться все сильнее и сильнее пока минуты, одна за другой, протекали мимо.

- Ну давайте же, - бормотал он. Он быстро огляделся вокруг, чтобы удостовериться, что ни один человек или животное не приближаются к нему, в то время как он всматриваетсяся в лужицу воды.

Со звуком похожим на рвущуюся ткань, входная откидная створка палатки открылась, поскольку Королева Имиладрис оттолкнула ее и направилась к бокалу наблюдения. Она была одета в яркий корсет золотой чешуйчатой брони, отделанные кольчугу и наголенники и красиво украшенный опалами и другими драгоценными камнями шлем — который сдерживал ее плавные черные локоны. Красный плащ, с белой подкладкой, вздымался на ее плечах; это напомнило Эрагону начало шторма. В левой руке Имиладрис держала оголенный меч. Ее правая рука была пуста, но она была в чем-то темно-красном, и за секунду, Эрагон понял, что это капающая кровь покрыла ее пальцы и запястье.

Имиладрис соединила узкие брови, рассматривая Эрагона. С таким выражением лица она имела поразительное сходство с Арьей, хотя ее статус и манеры были более внушительными, чем у ее дочери. Она была красива и ужасна, как ужасная богиня войны. Эрагон коснулся губ пальцами, затем повернул его правую руку около груди в жесте эльфийской лояльности и уважения и произнес традиционную приветственную речь, говоря первым, как надлежало обращаться к высшим чинам. Имиладрис ответила, и в попытке понравиться ей, продемонстрировать свои знание, Эрагон, закончил дополнительной третьей линией приветствия:

- И пусть мир живет в твоем сердце.

Свирепая поза Имиладрис слегка смягчилась, и слабая улыбка коснулась ее губ, как будто признав его маневр.

- И в твоем тоже, Губитель Шейдов. - В ёе низком голосе прозвучали намеки шелеста сосновых игл и булькающих ручьев и музыки, играемой на трубах тростника. Вкладывая в ножны свой меч, она прошла через палатку к откидному столику и встала под углом к Эрагону, поскольку она смывала кровь со своей кожи водой из кувшина.

- Боюсь в эти дни трудно добиться мира.

- Борьба тяжела, Ваше Величество?

- Скоро будет. Мои люди сосредотачиваются вдоль западного края Дю Вельденвардена, где мы будем готовиться убивать и умирать, пока мы близки к деревьям, которые мы так любим. Мы - разбросанная раса и не идем рядами как другие — из-за ущерба, который это причиняет земле — таким образом, это займет время, чтобы собраться из отдаленных частей леса.

- Я понимаю. Только... - Он искал способ задать свой вопрос, не будучи при этом грубым. - Если борьба еще не началась, я не могу не задаться вопросом, почему Ваша рука окрашена запекшейся кровью.

Стряхивая водные капельки со своих пальцев, Имиладрис сняла свое прекрасное золотисто-коричневое предплечье для осмотра Эрагоном, и он понял, что она была моделью для скульптуры двух сплетенных рук, которая стояла на лестничной площадке его дома-дерева в Эллесмере.

- Окрашено не более. Единственные листья крови находятся на ее душе, не на ее теле. Я сказала, что борьба возрастет в ближайшем будущем, не что мы должны были все же начать.

Она потянула рукав своего корсета, и туника внизу отступила к ее запястью. От украшенного драгоценными камнями пояса, обернутого вокруг ее тонкой талии, она сняла рукавицу, сшитую серебряной нитью и надела на руку.

- Мы наблюдали за городом Кевнон, так как мы намереваемся напасть на него первым делом. Два дня назад, наши смотрители обнаружили команды мужчин с мулами, путешествующих из Кевнон в Дю Вельденварден. Мы думали, что они хотели собрать древесину у края леса, как они часто это делали. Мы терпели это, у людей должен быть лес , деревья в пределах края молоды и почти вне нашего влияния, и мы не хотели выдавать себя прежде. Команды не останавливались на окраине, как бы то ни было. Они прятались далеко в Дю Вельденварден, следуя тропинкам, которые, по-видимому, были им знакомы. Они искали самые высокие, самые толстые деревья из всех, столь же старые как сама Алагейзия, деревья, которые были древними и полностью выращенными, когда гномы обнаружили Фартхен Дур. Они нашли их, и начали вырубать, и нести вниз. - Ее голос слегка колебался от гнева. - От их заметок мы учли, почему они были здесь. Гальбаторикс хотел самые большие деревья, которые он мог бы приобрести, чтобы заменить двигатели осады и тараны, которые он потерял во время сражения на Пылающих Равнинах. Если бы их повод был чист и честен, то мы, возможно, простили потерю одного монарха нашего леса. Возможно даже двух. Но не восьми или двадцати.

Холод прополз сквозь Эрагона.

- Что Вы сделали? - спросил он, хотя уже подозревал ответ.

Имиладрис вскинула свой подбородок, и выражение ее лица стало жестким

- Я присутствовала там вместе с двумя нашими смотрителями. Вместе мы исправили ошибки людей. В прошлом люди Кевнона знали, что лучше не злоупотреблять нашими землями. Сегодня мы напомнили им об этом.

Не замечая, она потерла свою правую руку, как будто она причиняла ей боль и пристально посмотрела мимо бокала, смотря на то, что могла видеть только она.

- Ты изучал, какого это, Эрагон финиарель, коснуться силы жизни растений и животных вокруг себя. Вообрази как бы ты лелеял их, если бы владел этой способностью в течении многих столетий. Мы не можем выдержать это так, как Дю Вельденварден и леса-расширение наших тел и умов. Любой вред нанесенный им - вред принесенный нам. Нас трудно вывести из себя, но когда нас выводят, мы словно драконы, мы сходим с ума от гнева. Прошло более ста лет с тех пор как я или большинство других эльфов проливали кровь в сражении. Мир забыл на что мы способны. Наша мощь возможно уменьшилась с падения Всадников, но мы еще можем дать отпор нашим врагам будет казаться как будто даже элементы повернулись против них. Мы - Старейшая Раса, и наши навыки и знания далеко превосходят навыки смертных людей. Пусть Гальбаторикс и его союзники остерегаются, поскольку мы, эльфы собираются покинуть свои леса, и мы вернемся сюда с триумфом, или не возвратимся вообще.

Эрагон дрожал. Даже во время его конфронтации с Дурзой, он никогда не сталкивался с таким непримиримой решительностью и жестокостью.

"Это было не человеческим, - подумал он, а затем засмеялся над собой. - Конечно нет. И я должен был помнить об этом. Однако мы можем выглядеть таковыми — и в моем случае, почти идентично — но мы не одинаковы."

- Если Вы захватите Кевнон, - сказал он, - как Вы будете управлять людьми там? Они могут ненавидеть Империю больше чем саму смерть, но я сомневаюсь, что они будут доверять Вам, только потому, что они – люди, а Вы эльфы.

Имиладрис махнула рукой.

- Это незначительно. Как только мы будем в пределах городских стен, у нас есть способы гарантировать, что никто не выступит против нас. Это не первый раз, когда мы боролись с твоей расой. – Она сняла свой шлем, тогда ее волосы упали вперед и обрамили ее лицо черными как вороново крыло кудрями. - Я не была рада услышать о твоем набеге на Хелгринд, но я приняла это, нападение уже закончилось, успешно?

- Да, Ваше Величество.

- Тогда мне нечему возражать. Я предупреждаю, что ты, Эрагон Шуртугал, не подвергаете опасности себя на таких напрасно опасных предприятиях. Это - жестокая вещь, которую я должен сказать, но истинный однако, и это: твоя жизнь более важнее, чем счастье Вашего кузена.

- Я дал клятву Рорану, что помогу ему.

- Тогда ты поклялся опрометчиво, не рассматривая последствия.

- Вы сделали бы так, чтобы я оставил тех, о ком я забочусь? Если бы я сделал это, то я стал бы человеком, которого презирать и не доверяли: это плохо бы сформировало надежды людей, которые полагают, что я, так или иначе, свергну Гальбаторикса. И также, в то время как Катрина была заложницей Гальбаторикса, Роран был уязвим для его манипуляции.

Королева вскинула одну острую как кинжал бровь.

- Уязвимость, которой ты возможно препятствовал, Которой мог бы воспользоваться Гальбаторикс, обучая Рорана определенным заклинаниям на этом, языке волшебства... Я не рекомендую Вам выбрасывать своих друзей или семью. Это было бы безумием действительно. Но твёрдо помни, что под угрозой: вся Алагейзия. Если мы потерпим неудачу теперь, то тирания Гальбаторикса будет простираться всюду, и у его господства не будет никакого мыслимого конца. Ты - наконечник копья, которое является нашей силой, и если наконечник сломается и будет потерян, то наше копье должно отпрыгнуть от брони противника, и мы также потерпим поражение.

Сгибы лишайника сломались под пальцами Эрагона, когда он захватил край горного бассейна и подавил желание сделать дерзкое замечание о том, как у любого хорошо укомплектованного воина должны быть меч или другое оружие, на которое можно положиться помимо копья. Он был расстроен направлением беседы, ему натерпелось изменить тему на столько быстро, на сколько это возможно; он не связался с королевой, она могла ругать его, как будто он был простым ребенком... Однако, позволив своему нетерпению диктовать его поведение, он ничего бы не добился, поэтому он остался спокойным и отвечал:

- Пожалуйста верьте мне, Ваше Величество, я понимаю Ваши проблемы очень, очень серьезные. Я могу только сказать, что, если бы я не помог Рорану, я был бы столь же несчастен как он, и более того, если бы он попытался спасти Катрину в одиночку, он умер бы в результате. Если бы такое произошло, я был бы слишком несчастен, чтобы помогать вам или кому-то еще. Не могли бы мы согласиться друг с другом в различных моментах? Ни один из нас не должен убеждать другого.

- Очень хорошо, - сказала Имиладрис . - Мы отложим этот вопрос, на потом... пока. Но не думай, что ты избежал надлежащего исследования своего решения, Всадник Дракона Эрагон. Мне кажется, ты показал фривольное отношение к обязанностям, и это серьезный вопрос. Я буду обсуждать это с Оромисом; он решит, что мы будем делать с тобой. Теперь скажите мне, почему ты искал этой аудиенции?

Эрагон сжал зубы несколько раз прежде, чем смог ответить бесстрастным голосом, рассказать о событиях дня, причины его действий в отношении Слоана и наказании, которое он выбрал для мясника.

Когда он закончил, Имиладрис, который кружила вокруг по окружности палатки — ее движения были столь же гибкими, как у кошки, остановилась и сказала:

- Ты захотел остаться посреди Империи, спасти жизнь убийцы и предателя. Ты пошел пешком в одиночку с этим человеком, без припасов и оружия, если бы не магия, и твои враги близко позади вас. Я вижу, что мои раннее предостережение было более чем оправданным. Ты…

- Ваше Величество, Вы должно быть рассержены на меня, сердитесь на меня позже. Я хочу решить этот вопрос быстро, чтобы отдохнуть на рассвете; у меня впереди много миль...

Королева кивнула.

- Твоя жизнь - все, что имеет значение. Я должна была быть в ярости после нашего разговора.. Что касается твоего вопроса, такая это не имеет значения в нашей истории. Если бы я была на твоем месте, я бы убила Слоана и избавилась от всех проблем прямо там.

- Я знаю, что Вы имеете ввиду. Я когда-то наблюдал, как Арья убила ранненого орла, она сказала, что его смерть была неизбежна, и убив его, она избавила птицу от страданий. Возможно, я должен был сделать то же самое со Слоаном, но я не могу. Я думаю, что это был бы выбор, о котором я буду сожалеть в течении всей оставшейся жизни или хуже, в будущем я буду убивать с легкостью.

Имиладрис вздохнула, и внезапно показалась усталой. Эрагон напомнил себе, что сегодня она участвовала в битве.

- Оромис, возможно, был надлежащим учителем, но ты оказался наследником Брома, не Оромиса. Бром - единственный человек, которому удавалось запутать себя в многих затруднительных ситуациях подобно тебе. Как и он, ты можешь найти самый глубокий участок плывуна и нырнуть в него.

Эрагон скрыл улыбку, радуясь этому сравнению.

- Что на счет Слоана? - спросил он. - Его судьба теперь в ваших руках.

Медленно, Имиладрис села на табурет рядом с откидным столиком, зажав руки между коленями, и пристально поглядела в сторону бокала наблюдения. Было очень интересно наблюдать за ее загадочным самообладанием: красивая маска, скрывающая ее мысли и чувства, через которую Эрагон не смог бы проникнуть, независимо от того как сильно он желал.

Она сказала:

- Поскольку ты счел целесообразным спасти этому человеку жизнь, вовлек себя в неприятности, я не могу отказать тебе в этом вопросе и таким образом отдать твою бессмысленную жертву. Если Слоан переживет испытание, что ты установил перед ним, то у Гелдириен Мудрое должно позволить ему передать(7), у Слоана будет своя комната и кровать и пища, чтобы поесть. Большего я не могу обещать, все то, что случится позже, будет зависеть от самого Слоана, но если условия, которые ты назвал, будут соблюдать, тогда да, мы осветим его темноту.

- Спасибо, Ваше Величество. Вы так щедры.

- Нет не щедра. Эта война не позволяет мне быть щедрой, только практичной. Иди и сделай то, что должен, и будь осторожен, Эрагон Губитель Шейдов.

- Ваше Величество. - Он поклонился. - Если я могу попросить еще об одной последней просьбе: пожалуйста, воздержитесь от сообщений Арье, Насуаде или любому из Варденов о моей текущей ситуации? Я не хочу, чтобы они волновались обо мне больше, необходимо, и они узнают об этом достаточно скоро от Сапфиры.

- Я рассмотрю твою просьбу.

Эрагон ждал, но она не отвечала, и стало ясно, что у нее нет желания объявить о своем решении, он поклонился во второй раз и снова сказал:

- Спасибо.

Пылающее изображение на поверхности воды мерцало и затем исчезло в темноте, поскольку Эрагон закончил заклинание, он имел обыкновение создавать это. Он откинулся назад и пристально глядел на множество звезд, позволяя его глаза привыкнуть к слабому, мерцающему свету, которым они светились. Тогда он ушел от разрушенного камня с лужицей воды и направился через траву и кусты к лагерю, где Слоан все еще сидел вертикальный, твердый как литой кусок железа.

Эрагон ударил гальку ногой, и получившийся шум выявил его присутствие Слоану, который обхватил руками голову, быстро как птица.

- Ты решил? - потребовал Слоан.

- Да, - сказал Эрагон. Он остановился и сел на корточки перед мясником, стабилизируя себя одной рукой на земле. – Слушай меня внимательно, поскольку я не намерен повторять. Ты сделал то, что ты сделал из-за своей любви к Катрине, по крайней мере, так ты утверждаешь. Допускаешь ли ты это или нет, я полагаю, что у тебя также был другая, базовая причина в желании разлучить ее с Рораном: гнев... ненависть... мстительность... и твой собственный вред.

Губы Слона сжались в тонкие белые линии.

- Вы неправильно я.

- Нет, я не думаю так. Так как моя совесть препятствует тому, чтобы я убил тебя, твое наказание должно быть самым ужасным, которое я мог изобрести за исключением смерти. Я убежден, что то, что ты сказал прежде, верно, что Катрина более важна для тебя чем что-нибудь еще. Поэтому, твое наказание - это: ты не должен видеть, касаться или говорить со своей дочерью снова, даже к твоему умирающему дню, и ты должен жить со знанием, что она с Рораном, и они счастливы вместе, без тебя.

Слоан выдохнул через сжатые зубы.

- Это и есть твое наказание? Ха! ты не сможешь воплотить это в жизнь; никакая тюрьма не заставит меня.

- Я не закончил. Я приведу в жизнь это, ты дашь клятву на языке эльфов — на языке правды и волшебства — чтобы соблюдать сроки твоего предложения.

- Ты не можешь вынудить меня дать свое слово, - прорычал Слоан. – Нет, даже если ты будешь мучить меня.

- Я мог бы, но не буду мучить тебя. Кроме того, я принуждаю тебя, на поездку на север, пока ты не достигнешь города эльфов Эллесмеры, который стоит глубоко в сердце Дю Велбденварден. Ты можешь попытаться сопротивляться принуждению, если захочешь, но независимо от того как долго ты будешь бороться с ним, заклинание будет раздражать тебя как зуд, пока ты не повинуешься его требованию и не поедешь в царство эльфов.

- Разве у тебя нет достаточно мужества, чтобы убить меня? - спросил Слоан. - Ты - слишком труслив, чтобы воткнуть лезвие мне в шею, и поэтому ты заставляешь меня блуждать по дикой местности, слепого и потерянного, пока погода или животные не прикончат меня?

Он сплюнул слева от Эрагон.

- Ты - только потомство с желтым животом находящегося во власти язвой bunter. Ты - ублюдок, ты и неотесанный детёныш; обрызганный экскрементами, с одутловатый лицом неотесанного камня; тошнотворный негодяй и ядовитая жаба; низкорослое, хнычущее отродье жирной свиньи. Я не дал бы тебе свою последнюю корку, если бы ты голодал, или капли воды, если ты горел, или могилы нищего, если ты умер. Твоя сущности гнилая, а мозги в грибке, и ты - scug-поддерживаемое кусающий животным щеки!(?)

«Возможно», - подумал Эрагон, кое-что неприлично внушительное было в клятве Слоана, хотя его восхищение не препятствовало тому, чтобы он желал задушить мясника, или, по крайней мере, просто ответить. Единственное что препятствовало возмездию было подозрение, что Слоан преднамеренно пытался вывести его из себя так, чтобы убить старого человека и таким образом дать ему быстро и незаслуженно умереть.

- Может быть я ублюдок, но не убийца. - Слоан резко вздохнул. И прежде, чем он смог возобновить поток ругани, Эрагон добавил:

- Везде, куда бы ты не пошел, ты не будешь нуждаться в пищи, дикие животные не нападут на тебя. Я помещу определенные заклинания вокруг, они будут препятствовать людям и животным беспокоить тебя и заставят животных приносить тебе хлеб насущный, когда ты будшь нуждаться в нем.

- Ты не можешь сделать этого, - шептал Слоан. Даже в звездном свете, Эрагон мог видеть как последняя кровь оттекла от его щек, оставляя лишь белые кости. - У тебя нет права. Ты не имеешь права.

- Я - Всадник Дракона. Я имею столько же прав как и любой король или королева.

Тогда Эрагон, у которого не было никакого интереса, чтобы продолжать отчитывать Слоана, произнес истинное имя мясника, достаточно громко для того, чтобы тот услышал. Выражение ужаса и удивления проползло через лицо Слоана, он выставил свои руки перед собой и завыл, как будто ему нанесли удар. Его крик был сырьем и зазубривал и пустынный: крик человека, осужденного по его собственной природе к судьбе, от которой он не мог убежать. Он упал вперед на ладони и, оставшись в таком положении, начал рыдать, его лицо, затененное прядями волос.

Эрагон наблюдал, пораженный реакцией Слоана.

«Изучение истинного имени затрагивают всех одинаково? Это случилось бы со мной тоже»?

Укрепляя свое сердце к страданиям Слоана, Эрагон, приступил объяснять, что он должен будет сделать. Он повторил истинное имя Слоана и, дословно, обученный мясник на древнем языке присягнул, гарантируя никогда не встречаться с Катриной, или связываться с ней. Слоан сопротивлялся рыдая, и стискивал зубы, но независимо от того как энергично он боролся, у него не было никакого выбора, кроме как повиноваться всякий раз, когда Эрагон взывал к его истинному имени. И когда они закончили с присягами, Эрагон разбросал пять заклинаний, которые вели бы Слоана к Эллесмере, и защищали его от неспровоцированного насилия, соблазнили бы птиц, животных и рыбу, которая жила в реках и озерах, накормить его. Эрагон создал заклинания, таким образом, чтобы они получали свою энергию из Слоана, а не из него (Эрагона).

Полночь была далеко позади к тому времени, как Эрагон закончил заключительное колдовство. Выпитый и усталый, он оперся о посох боярышника. Слоан лежал, скрючившись у его ног.

- Закончено, - сказал Эрагон.

Искаженный стон раздался от фигуры внизу. Казалось будто Слоан пытается сказать что-то. Хмурясь, Эрагон встал на колени около него. Щеки Слоана были красными и кровавыми в тех местах, где он поцарапал их своими пальцами. Его нос хлюпал, и слезы капали из угла глазницы его левого глаза, который был менее искалеченным из двух. Жалость и вина нахлынули на Эрагона; ему не приносило удовольствия видеть, что Слоан скатился до такой низости. Он был сломан, лишен всего, что он ценил в жизни, включая его гордость, и Эрагон был тем, кто сломал его. Это заставляло Эрагона ощущать себя грязным, как будто он сделал что-то позорное. "Это было необходимо, -думал он, но никому не придется сделать то, что я сделал."

Еще один стон Слоана, и затем тот сказал:

- … только часть веревки. Я не подразумевал для… Исмира… Нет, нет, пожалуйста нет… - трясясь мясника замолк, и в наступившей тишине, Эрагон положил свою руку поверх руки Слоана. Слоан напрягся при контакте.

– Эрагон, - он прошептал. - Эрагон… Я слепой, и ты посылаешь меня, чтобы идти по земле... чтобы идти... одна только земля. Я брошен и изгнан. Я знаю, кто я, и я не могу перенести этого. Помоги мне, убей меня! Освободи меня от этой муки.

Импульсивно Эрагон нажал посохом боярышника на правую руку Слоана и сказал:

- Возьми мой посох. Позволь ему вести тебя по твоему пути.

- Убей меня!

- Нет.

Резкий взрыв крика из горла Слоана, и он повалился на землю, и загреб землю кулаками.