* * *
      Вчера мама подарила Маше к празднику два больших надувных шара. Маша принесла их показать мне. Я говорю:
      - Кому это? Маше и Алеше?
      - Нет, это мне.
      - Ты же большая. Ты же - мама.
      Нет, жалко ей шариков. В конце концов Маше (то есть маме Элико) она согласилась подарить один шарик, а мне - нет.
      Сегодня, когда я завтракал в столовой, пытался возобновить этот разговор.
      - Так как же? Подаришь Алеше один шарик?
      - Нет, я что-нибудь другое подарю.
      - Какая же ты мама?!
      - Мне они нравятся, эти шарики.
      Объяснил, что именно то, что нравится, и надо отдавать другим.
      Слушала внимательно, но поняла ли - бог ведает.
      Говорит:
      - Я тебе одну тряпочку подарю, у меня есть.
      - Не надо мне тряпочек.
      - Алеша, я сейчас принесу тряпочку.
      - Не хочу я быть Алешей. Не хочу быть твоим сыном. Я - папа.
      Для нее это большое огорчение.
      Говорит:
      - Папа... На тебе шарик... понарошку. Алеша, на, возьми!
      И подает мне что-то воображаемое в щепотке.
      - Нет, - говорю, - такого шара мне не надо. Вот тебе Алеша! На! Играй!
      И понарошку даю ей маленького Алешу.
      Она расстроена.
      Однако шарик мне так и не подарила.
      Я тоже огорчен. Но, поразмыслив, нахожу утешение.
      Глупая Маша не научилась еще (и дай бог не научится) лицемерить. Она не догадывается, что шарик этот мне не нужен, что я все равно его не взял бы, что она могла сделать этот великодушный жест, ничем не рискуя и ничем не жертвуя.
      И это меня радует. Ведь даже Машкин эгоизм - проявление чистой младенческой души.
      9.11.59.
      Почти весь день Маша провела с бабушкой. Вечером прибегает ко мне, а за ней - мама:
      - Слушай свою дочку!
      И Маша с уморительным пафосом декламирует:
      Вечей бый. Свейкали звезды.
      На двое моёз тъещал...
      Это она с бабушкиной помощью вызубрила. И читает с удовольствием - без конца. Первое стихотворение на четвертом году жизни! И, к сожалению, далеко не из самых лучших.
      * * *
      Вечером я, после долгого перерыва, устроил "кино". Вынес диаскоп в коридор, там до сих пор висит на стене маленькая Машина простынка. Принесли из кухни табуретки. Зрителей было четверо: бабушка, мама, тетя Минзамал и Маша.
      Показал два диафильма.
      - Еще! Еще фильму! - умоляет Машка.
      Ее поправляют: "Фильм!" - не ведая или позабыв о том, что прежде чем в русском языке появился "фильм", была "фильма".
      10.11.59.
      Я лежал. Машка сидела рядом. Мы что-то делали, кажется - бусы из серебряной бумаги. Я тяжело вздохнул.
      - Алеша, зачем ты так делаешь?
      - Как?
      Показывает:
      - Вот так.
      - Это я вздохнул.
      - Я не умею вздыхать. А бабушка умеет. Я люблю, когда вздыхают.
      12.11.59.
      Воображение у Машки болезненное. Вчера я высунул из-под одеяла свою ногу в клетчатом носке. Говорю:
      - Крокодил.
      Машка сначала понарошку, а потом и по-настоящему испугалась:
      - Боюсь!
      Я откинул одеяло, показал всю ногу.
      - Видишь?
      - Да.
      Но тут я зашевелил пальцами и направил крокодилью морду в сторону Машки. А на носке у меня еще крохотная дырочка - вылитый глаз.
      И Машка опять: "Бригадир! Бригадир! Боюсь!"
      "Бригадирами", говорят, покойная тетя Маша крокодилов называла.
      А у Машки слезы на глазах.
      Потом говорила бабушке и маме:
      - Я к папе не пойду, там бригадир.
      13.11.59.
      Освоение ребенком грамматических форм не такое простое дело, как на первый взгляд кажется. Слушаешь Машкину речь, выдуманные, изобретенные ею слова и обороты, и начинаешь понимать, как складывался язык и диалекты его. Язык у тебя на глазах, так сказать, кроится, шьется, примеряется и обтачивается.
      Играли в доктора. И Машка вдруг в разгаре игры спрашивает:
      - В какох домах лечится?
      Тогда я понял, а сейчас (когда переписываю с листочка эту фразу) уже и не помню, что это значило и к чему относилось.
      14.11.59.
      Утром прибежала меня будить:
      - Алеша! Алешенька! Вставай!
      Ворвались, шумная, чистенькая, нарядная (готовились с мамой идти в поликлинику).
      Забыла сказать "здравствуй".
      - Где твои бригадирчики? Ой, а почему они голые? А где у них рубашечки ночные?
      Мама принесла мне завтрак, увела Машку. И тут же, в дверях, Машка спохватилась:
      - Доброе утро, Алеша!..
      * * *
      Третьего дня выучила четверостишье, которому еще в далеком детстве научила нас нянька:
      Завтра праздник, воскресенье,
      Нам лепешек напекут,
      И помажут, и покажут,
      А поесть-то не дадут!
      Стишки звучные, энергичные. Когда-то они очень понравились С.Я.Маршаку. Машка читает их с удовольствием. А над бабушкиной "Сироткой" проделывает всякие эксперименты. Например, так ломает стих:
      Вечер был, сверка. Лизвезды,
      На дворе сидел - Мороз.
      Или:
      На дворе малютка шел...
      А мне приходится дописывать строфу, придумывать рифму. Эта игра Машке нравится.
      20.11.59.
      Вчера Машку смотрел врач-физиотерапевт. Горло у Маши красное.
      - Что нам с тобой делать, Машенька? - говорит доктор.
      - Ничего. Я сама меня буду лечить, - заявляет Машка.
      * * *
      Огорчительно, что не проходят ее страхи. Стоит ей остаться одной в комнате, как уже слышишь:
      - Боюсь! Я боюсь!
      Мама говорит, что Машка ей не один раз жаловалась, будто ей мерещатся какие-то глаза. И бабушке она говорила:
      - Бабушка, ты видишь? ОН смотрит!
      А сегодня под утро проснулась и разбудила мать:
      - Мама, я боюсь. ОН там стоит... с глазами вот такими.
      Как с этим бороться, не понимаю. Одно знаю: в этом случае ни кричать, ни высмеивать ее нельзя.
      21.11.59.
      Вечером зашла ко мне:
      - Давай книгу читать.
      - Какую?
      - Много-много разных.
      - Ну все-таки, какую? "Амба-Хамба" хочешь?
      - Нет.
      - Почему?
      - Я боюсь там хозяина, которого собака укусила.
      - Какую же тогда?
      - И "Волшебника" не хочу.
      Открыла шкаф и выбрала три книги: "Мойдодыра", "Белочку и Тамарочку" и немецкую - про Би-Ба-Бутцимана. Эти книги волнуют, но не пугают.
      * * *
      Обнимает маму:
      - Мамочка, я тебя люблю больше всех.
      Потом подумала и говорит:
      - И больше всех люблю папу. И больше всех люблю бабушку.
      * * *
      Очень любит колдовать, "превращать" меня - чаще всего - в "девочку Люсю".
      - Тук-тук-тук. Будь девочка Люся.
      И я тоненьким голоском отвечаю:
      - Здравствуйте. Я - девочка Люся.
      Ей очень нравится, когда я так говорю. Вероятно, и я неплохо вхожу в роль...
      - Пойдем в Зоопарк, - говорит она девочке Люсе.
      И девочка Люся отвечает:
      - Я не могу. Мне мама не позволила.
      - Я тоже твоя мама.
      - Нет, у меня одна мама. Ее зовут Анна Семеновна.
      Машке очень хочется оказаться в родственных отношениях с девочкой Люсей. Она говорит:
      - Я твой папа.
      - Папа? А где твои штаны?
      Задрала юбку:
      - Вот!
      - А где твои усы?
      Задумалась. Глазенки забегали. Придумала наконец:
      - Нет, я бабушка просто!..
      * * *
      Наконец она нашла себе амплуа. Она - тетя. Тетя Оля.
      Девочка Люся больна. Они живут на даче. Люся лежит в гамаке и скучает. Тут вот и появляется тетя Оля. По просьбе Люси она заваривает кофе, потом молочница приносит молоко - и Люся угощает молоком гостью.
      Люся (то есть я). Тетя Оля, если вам не трудно, налейте мне, пожалуйста, тоже молока!
      - Трудно!
      - Что трудно?
      - Трудно мне.
      Это - отклик на "если вам не трудно". Буквалистка, как и все маленькие.
      23.11.59.
      Вечером сегодня играли. Я превращал Машу в разных животных.
      - Тук-тук-тук. Будь корова!
      - Му-у-уу!..
      - Коровушка, дай мне, пожалуйста, молочка.
      - На! (Лезет рукой за спину.) У меня там сися есть.
      * * *
      У нас в гостях тетя Ляля. Пьют чай в столовой. И Машка там. А я все еще лежу. Скоро Машку приведут или притащат прощаться.
      Мама купила ей длинную, до пят ночную рубашку. Машка не нарадуется. Приходит сейчас, придерживает рукой подол.
      - Видишь, какая я большая!..
      Только что опять заходила - с тетей Лялей.
      - Цыганский ребенок! - очень точно определила тетя Ляля.
      И шумит как цыганка.
      25.11.59.
      Вчера до половины двенадцатого не могла заснуть. Все кричала:
      - Боюсь! Хочу маму! Мама, иди сюда, боюсь!
      Не знаешь, как тут быть. Конечно, Алена права: одной строгостью тут ничего не добьешься. Но вместе с тем и потакать, откликаться на каждую просьбу и на каждое требование (а просьба очень быстро перерастает в требование) нельзя. Надо, конечно, искоренять страх, развивать храбрость, приучать к темноте. Но все это требует очень тонкой работы. Ни грозными окриками, ни мягкими уговорами здесь ничего не сделаешь.
      А ждать нельзя.
      Элико читала вчера соответствующее место в книжке американской педагогессы Септ. В книге этой много дельного, но много и чепухи. Слишком часто автор выступает в роли утешителя: "Не надо волноваться, годам к пяти, семи, десяти это может само собой пройти" - и тому подобное.
      * * *
      Уверяла, что в комнате, где она спит, в темноте на нее "глаз смотрит".
      Говорили: "чепуха", "глупости", "выдумываешь", а один раз Алена проснулась ночью и сама испугалась. Действительно - из черного мрака алькова смотрит на нее огромный зеленоватый глаз. Не сразу она поняла, что это фосфоресцирует циферблат будильника, который стоит на полке с Машиными игрушками.
      На другой день Маше объяснили, в чем дело, показали светящийся циферблат, часы спрятали. Страхи эти исчезли. Но на смену им пришли новые. Вероятно, детская душа сама ищет их.
      * * *
      Плохо усваивает цвета, краски. Одно время боялся - не дальтонистка ли она?
      Показываю на дверь, обитую черной клеенкой. Спрашиваю:
      - А дверь какого цвета?
      - Гм... Я что-то молчу.
      Так и сказала: "Я что-то молчу!"
      А подумав еще, сказала:
      - Я что-то молчу крепко.
      28.11.59.
      Опять Машка плохо засыпала. И может быть, опять я виноват. Перед сном тискали пластилин, и я лепил всякую нечисть.
      Впрочем, чтобы напугать Машку, вовсе не требуется что-нибудь очень уж страшное. Вылепишь что-нибудь бесформенное, не похожее ни на человека, ни на животное, и вдруг Машка:
      - Ой, боюсь! Боюсь! Я его, кажется, боюсь!
      Думаю, что может и сама что-нибудь вылепить - и тоже испугается.
      Еще К.И.Чуковский заметил эту способность ребенка пугаться порождений собственного вымысла:
      Дали Мурочке тетрадь,
      Стала Мура рисовать...
      * * *
      Ест сливочную помадку, наслаждается, жмурится, причмокивает:
      - Ой, как вкусно мне!..
      30.11.59.
      ...Ей сказали, что если будешь есть - вырастешь большая.
      Часто прибегает ко мне и очень смешно показывает, как она выросла: вытягивается на цыпочках, при этом выпячивает живот, таращит глаза; шейные сухожилия напрягаются, рот почему-то тоже участвует в этой демонстрации роста - растягивается чуть ли не до ушей.
      * * *
      Врач назначил мне инъекции витаминов. Вчера у меня была сестра, делала уколы. Пришла Машка, взяла из пепельницы ватку, понюхала:
      - Ой, уколом пахнет!
      Нюхает с удовольствием. Я тоже люблю этот запах. Мама смеется над нами, говорит: одного поля ягода.
      А Машка с наслаждением втягивает в себя резкий запах медицинского спирта:
      - Нет, правда, укольчиком пахнет!..
      * * *
      Подарил ей пустой флакон из-под духов "Шипр". Флакон в коробочке с зеленой кисточкой. В бутылочке несколько капель зеленых духов.
      - Кому это?!
      - Тебе.
      Не может поверить своему счастью.
      Спрашивает у меня:
      - Откуда у тебя духи?
      - Мне бабушка подарила.
      - А почему ты мне даришь?
      - Потому, говорит мама, - что папа тебя любит.
      Сияет.
      - Я буду Аннабеллу душить.
      - Вот скоро Новый год, - говорит мама, - ты всех своих кукол на Новый год и надуши.
      - Дай я тебя на Новый год надушу, - говорит Машка и тянется к матери и мажет ее пробочкой от флакона.
      ТЕТРАДЬ СЕДЬМАЯ
      3 ГОДА 4 МЕСЯЦА
      4.12.59. Ленинград.
      Я все еще лежу. Но много работаю. С Машкой мы видимся только по вечерам - перед ужином и после ужина.
      Сегодня немножко читали (Чарушина, Сладкова), разглядывали картинки в "Мурзилке", играли в "лепешки". Еще раз убедился в том, что игрушки-импровизации доставляют ребенку (во всяком случае, ребенку этого возраста) гораздо больше радости, чем игрушки магазинные, готовые, то есть уменьшенные копии настоящих людей, зверей и предметов: куклы, собаки, мишки, посуда, автомашины и тому подобное.
      "Лепешки" - это разноцветные пирамиды. Их у меня четыре. Самая маленькая - это Маша, маленькая потолще - Павлик, тоненькая высокая - мама, а самая высокая - папа.
      Маша играет с этими куклами-абстракциями с большим удовольствием, чем с куклами-натуралистками, всеми этими Сонями, Тамарами, Аннабеллами. Она раздевает пирамидки и одевает, купает их, делает с ними гимнастику.
      Почему же играть с этими пирамидками интереснее? Вероятно, только потому, что тут больше простора для творчества.
      * * *
      Я поставил на голову "папе" самую маленькую пирамидку - "Машу".
      Машка придумала молниеносно. Схватила толстого "Павлика" и говорит:
      - Это не Павлик, это тетя Ляля.
      И густым трагическим голосом тети Ляли, обращаясь к "папе", восклицает:
      - Алексей, не нужно! Алексей!!!
      Именно так, в этих выражениях и с теми же трагическими интонациями, взывает ко мне моя сестрица, когда я проделываю с Машкой какие-нибудь акробатические трюки, сажаю ее на плечи, на багажник велосипеда и тому подобное.
      Какое же воображение у трехлетнего ребенка! И какое острое художническое зрение! Увидеть за этими деревяшками живых, конкретных людей и тут же придумать им роли, целую сценку!..
      * * *
      Вчера вечером, вызывая к себе маму, я кричал грубым голосом:
      - Люди! Звери! Птицы! Рыбы! Насекомые!
      - Не кричи! - умоляла меня Машка. - Не кричи, а то меня возьмут.
      То есть заберут спать.
      * * *
      - Насекомые!
      Машка удивилась:
      - Какие босикомые?
      7.12.59.
      Вчера была у меня недолго. Читали, потом играли в превращения.
      Я говорю:
      - Будь волк!
      - Bay... Bay.
      - Будь муха!
      - Ж-ж-ж. Ж-ж-ж.
      - Будь корова.
      - Му-у-у-уу... Я вам м-м-м-молочко несу-у-у...
      - Будь стул!
      Подумала секунду - и скорчилась, приняла какую-то замысловатую позу, в которой она кажется себе похожей на стул.
      * * *
      Обещал ей как-то показать настоящий шприц для уколов.
      Показал. Она увидела и испугалась.
      - Не надо! Боюсь! Больно будет.
      - Давай я тебе покажу, как укол делают.
      - Боюсь!
      - Я тебе больно не сделаю. Я без иголки.
      - Боюсь!
      - Папа говорит, что больно не будет...
      - Будет!
      - Иди сюда!
      - Боюсь.
      - Если папа говорит, что больно не будет, надо папе верить.
      Не верит. И это меня, конечно, огорчает. А потом я подумал, что где же им верить, детям, если их на каждом шагу обманывают, объегоривают, обмишуривают.
      - Иди, девочка, иди, дай ручку, больно не будет.
      Девочка доверчиво протягивает руку, а ей: р-раз!
      - Ничего, ничего, не плачь, сейчас пройдет.
      Трудно, но надо воспитывать так, что:
      - Будет немножко больно, но потерпи...
      И всегда надо правду!
      * * *
      И вот - кстати - о правде.
      Вчера мама возвращается из своего очередного похода, в прихожей ее встречает Машка и с места в карьер объявляет ей:
      - Мамочка, я плохо себя вела, я была нехорошая.
      Похвальна ли такая самокритика? Нет, в данном случае нисколько не похвальна.
      Машка совершила поступок действительно очень дурной. После дневного сна она не захотела одеваться, раскидала всю свою одежду, а когда бабушка попыталась взять ее на руки, толкнула бабушку и несколько раз ударила ее по лицу.
      Бабушка плакала.
      И тут раздались три звонка, означавшие, что пришла мама.
      - Сейчас я расскажу мамочке, как ты себя вела, - сказала бабушка.
      - Не надо, можешь не говорить, я сама расскажу.
      Расчет бы простой. Уже не один раз Машка признавалась в своих грехах, и чаще всего ее не только прощали, но и хвалили за правдивость.
      На этот раз не вышло.
      Мама накричала на Машку и велела ей немедленно извиниться перед бабушкой.
      - Ты сама знаешь, что нужно сделать, - сказала она.
      - Не помню, - нахмурилась Машка.
      Извиняться она ни за что не хотела. Это уже второй случай, когда она отказывается извиняться перед бабушкой.
      Когда я узнал о случившемся, я настоял, чтобы этот случай не был оставлен без последствий. Одних извинений тут мало. Нужно, чтобы девчонка поняла, как плохо она поступила. А индульгенция, которая покупается за бездушное, холодное "прости", ничего не стоит.
      От моего имени Маше было объявлено, что папа не хочет ее видеть.
      Мама не разговаривала с ней.
      И даже бабушке было рекомендовано, чтобы она не таяла от первого слова раскаяния, от первого поцелуя внучки.
      Когда Машка наконец сказала:
      - Прости, бабушка.
      Та ответила:
      - Я еще подумаю, стоит ли тебя прощать.
      Все это было и для бабушки и для Машки потрясением. Между нами говоря, кто из них больше виноват - я судить не берусь. Знаю только, что если бы моя милая, добрая и мягкая тещенька так не распустила девчонку, нам не пришлось бы всем домом устраивать этот педагогический аврал.
      Машку было жалко. Весь вечер она сидела в столовой на тахте и негромко подвывала:
      - Ма-а-а-а-ма-а-а...
      * * *
      Была ли в этом случае перегнута палка? Думаю, что нет, не была.
      Одними внушениями, проповедью, разговорами о том, что дурно бить по лицу любимого и любящего тебя человека, тут обойтись нельзя было. Нужна была строгость. И нужно было потрясение.
      А сегодня - новая беда.
      Нашла на полу или в корзине для бумаг ломаную немецкую "архитекторскую" кнопку - красивую, блестящую, золотую...
      - Денежка, - сказал я.
      Она засмеялась: дескать, шутишь!
      Такая взрослая ирония меня обманула. Я позволил Машке взять эту понарошную денежку.
      А через двадцать минут из комнаты Элико вопли и крики. Оказывается, Машка запихала "денежку" в ноздрю... И забыла об этом. Потом пришла к матери и говорит:
      - У меня козявка в носу.
      Мама, не посмотрев, стала запихивать в нос вату.
      А дышать Машке еще труднее.
      Тогда мама подвела ее к окну, к свету, заглянула в нос и увидела, что там что-то блестит...
      Заставила Машку сморкаться, и, слава богу, кнопка была извлечена.
      А бабушке опять было худо.
      * * *
      Вчерашняя история сказалась на Машкином поведении. Слушается всех, даже бабушку и тетю Минзамал. Сейчас (три часа дня) мама и бабушка отправились по делам. Машку готовит к дневному сну Минзамал. И Машка беспрекословно дает себя разоблачать.
      * * *
      После происшествия с архитекторской кнопкой извожу Машку насмешками. Думаю, что в данном случае этот способ верный.
      Говорю ей:
      - Я ничего тебе теперь не буду давать - ни карандаша, ни ложки...
      Мрачно усмехнулась...
      - Ложку можно. Ложку мне сюда не засунуть.
      - Дырка мала?
      - Да. Мала...
      И пытается пальцем растянуть ноздрю.
      * * *
      Донял ее. Убирает посуду у меня "со стола", то есть с табуретки, которая заменяет мне во время болезни и письменный и обеденный стол.
      Унесла тарелку с хлебом, кружку из-под киселя. Прибегает:
      - А еще что?
      - Вот тарелка и вилка. Только, смотри, в нос вилку не запихай.
      Со вздохом:
      - Халясо...
      И совершенно серьезно, даже мрачно:
      - Я не умею вилку в нос запихивать.
      * * *
      Полушутя я хотел шлепнуть Машку по попке. Она понимает, что делается это играючи, и, охотно подставив попку, сказала:
      - Один маленький попопчик!
      * * *
      Вернулась с прогулки, очень просила почитать ей старую "Мурзилку" номер за 1948 год, - где напечатана "Повесть о Галиной маме" Георгиевской. Там на картинке девочка Галя получает за маму орден, потому что у мамы забинтованы руки. Эта картинка произвела на Машу большое впечатление. Говорит:
      - Я даже ночью сегодня думала об этой тете без рук.
      Чтение отложили до вечера. Постараюсь вообще отложить. Чтение не по возрасту.
      10.12.59.
      - Пустите, пустите...
      - Ты куда?
      - Тете Минзамал хочу спасибо сказать!
      * * *
      Не пересаливаем ли мы с этими "спасибо" и "пожалуйста"? Может быть, и пересаливаем. Но в этом случае лучше, пожалуй, немного пересолить, чем недосолить.
      Говорят: "Не в этом счастье". Вообще-то верно - не в этом. Но отчасти и в этом. Смотря как понимать это счастье. Если грубость окружающих ранит тебя, обижает, мешает тебе жить, то любезность, отзывчивость, дружелюбие наоборот, жизнь украшают. Мудрость, казалось бы, не велика, а как мало считаются у нас с этим добрым законом, как не хватает нашей молодежи этих "внешних форм"!
      Телефонный звонок. Снимаю трубку:
      - Я вас слушаю.
      Молодой повелительный голос:
      - Галю!
      Отвечаю как можно мягче и любезнее:
      - Простите, вы не туда попали.
      И чаще всего слышу в ответ:
      - А, черт!..
      И скрежет брошенной на рычаг трубки.
      Через день, через два или в тот же день попозже - уже другой голос, но опять молодой и опять повелительный:
      - Марину позовите!
      - Такой у нас, простите, нет.
      - Как нет? А, ч-черт!..
      Зато как приятно бывает услышать в ответ:
      - Ах, простите!..
      Или:
      - Извините, пожалуйста!..
      Редко, но бывает.
      Между прочим, заметил, что после этих любезных слов человек никогда не бросает трубки.
      11.12.59.
      Ездил вчера по делам в "город", на обратном пути зашел в Гостиный двор, купил много всяких игрушек Павлику и немного - Маше.
      В числе прочего купил маску - собачью, бульдожью морду, очень похожую на морду Синдбада...
      Когда я надел эту маску и заглянул через застекленную дверь в столовую, Машка дико заорала. Конечно, я не ожидал такого эффекта и маску тут же сорвал. Потом по очереди при ней надевали маску мама и бабушка - она и тут орала.
      Когда же я предложил ей самой попробовать надеть маску, она сделала это не задумываясь и охотно. Долго с любопытством смотрела на себя в зеркало. Бегала на кухню, пугала тетю Минзамал. Позже пугала шварцевскую тетю Нюру.
      * * *
      Показала мне туфли, которые мама и бабушка купили вчера в подарок Павлику.
      - Это моему братишке Павлику.
      - Вот он какой большой, - я говорю.
      - А когда он жил в Разливе - в прошлом году, - он был маленький. И я была маленькая. Мы вместе были маленькие.
      * * *
      Ведет себя довольно прилично. Правда, с бабушкой у нее казусы бывают.
      Проветривается мамина комната. Чтобы дверь в столовую не открылась, к ней приставили стул.
      Машка влезает на этот стул.
      - Машенька, слезь, - говорит бабушка. - Из той комнаты дует.
      Машка сидит.
      - Слышишь?
      Слышит, конечно, но продолжает восседать на стуле.
      Если бы в эту минуту не появился я, Машка оказалась бы победительницей в этой борьбе характеров. Я сказал:
      - В чем дело?
      И Машка слезла со стула.
      Увы, поражение и тут засчитывается бабушке...
      * * *
      Вечером, перед сном, Машка была у меня. Я лежал.
      - Маша, - сказал я.
      - Я не Маша.
      - А кто ты?
      - Я девочка Мотя.
      - Где ты живешь?
      - Я одна живу. У меня мамы нет, и папы нет, и тети Гетты, и Павлика нет.
      - Кто же тебе готовит?
      - Я сама готовлю. И сама в магазин хожу. И сама в школу хожу.
      - Что же ты готовишь на обед?
      - Щи, каклетки, потом - компот. И в булочную сама хожу.
      - Никого у тебя нет?
      - Нет.
      - Значит, ты - сиротка?
      - Нет, я Мотя.
      Пришла мама. Я говорю:
      - Ты знаешь, эту девочку зовут Мотя. У нее нет ни папы, ни мамы.
      - Да, - говорит девочка Мотя. - И тети Ляли нет. И Синдбада нет.
      - А где же твоя мама?
      - Она в магазин пошла. И папа тоже ушел.
      Это уже не первый случай, когда таким неожиданным образом завершается трагедия одинокой девочки.
      12.12.59.
      Повесив трубку, я говорю Маше:
      - Просят меня для детей рассказ написать.
      - Напиши.
      - О чем бы написать, как ты думаешь? О Белочке и Тамарочке, что ли?
      - Напиши, знаешь, как они белье стирали.
      - Об этом я уже писал. Что же я - второй раз буду писать?
      - Тогда напиши знаешь о чем? Напиши о "Бемби". У меня есть книжка "Бемби" и есть "Утенок Тим". Напиши о них.
      * * *
      Указательный палец называет показательный.
      И объясняет почему: ведь им показывают. И говорят: "Не показывай пальцем".
      * * *
      Пришла ко мне, посмотрела на полку, где еще накануне лежал пакет с бульдожьей маской, радостно засмеялась:
      - Павлику послали Синдбада! Я теперь не боюсь сюда ходить.
      14.12.59.
      Читал ей вечером: Чуковского, Чарушина, Е.Ильину{110}, Одоевского{110} - "Мороз Иванович". Самое, казалось бы, интересное - сказку про прилежницу и ленивицу - слушала невнимательно и даже не дослушала. Зато с восторгом, разинув рот, выслушала стихи Ильиной - о девочке, которая учится ходить. Стихи пришлись, что называется, в самый раз.
      * * *
      Огорчает нас (особенно меня) скверная привычка, которая, кажется, уже овладела Машкой: кусает ногти.
      Я знаю, что это такое: сам чуть ли не до тридцати лет не мог отучить себя от этой пагубной страсти. Да, это - страсть, почти наркомания!
      Не странно ли, что такие вещи передаются по наследству?
      По-видимому, это свойственно определенному темпераменту (до сих пор, до 72 лет, грызет ногти С.Я.). Так же как алкоголизм - не сам же по себе передается!
      Как бы то ни было, надо отучать Машку от этой гадости. И чем раньше, тем лучше. Не отучишь в три года - и в пятнадцать будет ходить с обкусанными ногтями.
      15.12.59.
      Гуляла с бабушкой. Перед тем как укладываться спать, мама принесла ее ко мне. Ах, какая она была славненькая: румяная, ясноглазая, переполненная радостью жизни.
      - Там подвале баба Яга живет! - сообщила она мне.
      - Под какой Валей?
      - Подвале!
      Предлогами она, по своей грузинской манере, до сих пор пользуется не часто.
      - Под Валей? Может быть, под Люсей?
      - Да нет. Под-ва-ле!!!
      - Ах, в подвале?
      - Да, да, подвале!
      * * *
      - Ты с кем гуляла?
      - Куда?
      - Не куда, а с кем. С бабушкой, с мамой или с папой?
      - С каком папой?
      - Что значит "с каком"? "С каким" надо говорить.
      - С каким папой? С твоём?
      И эти своеобразные "диалектизмы" сочетаются с самыми изысканными "интеллигентскими" оборотами:
      - Я спать не хочу, во-первых...
      * * *
      - Ну, довольно, - сказал я. - Иди спатеньки.
      - Нет, нет! Лежатеньки!
      Спать днем не любит. Предпочитает лежать.
      * * *
      Зашел сегодня в столовую, где Машка в одиночестве играла - переставляла что-то на своей кухне.
      - Ты знаешь? - объявила она мне. - Тамара у меня ногти кусает.
      - Да что ты говоришь? Какая дрянная девчонка!
      Усмехнулась.
      - Она потому кусает, что у нее подарочков нет.
      16.12.59.
      Вечером пришла ко мне:
      - Алеша, ты обещал музыку и кино показать.
      Время было позднее, кино мы отменили. А музыку ("Рондо каприччиозо" Сен-Санса) слушали. Поначалу слушала как будто с удовольствием, но быстро утомилась.
      18.12.59.
      - Ты что, Маша, спишь? - спрашивает мама.
      - Нет.
      - А что ты делаешь?
      - Я думаю.
      - О чем же ты думаешь?
      - Я все хочу сказку тебе придумать.
      * * *
      На днях лежали с нею с грелками на животах. Машка уверяла, что у нее болит живот.
      Потом говорит:
      - А тете Маше как больно было!
      Я даже вздрогнул. Что такое? Откуда она знает?
      Но тут Машка застонала, закряхтела:
      - Охтеньки! Ох, не могу! Ох, как больно!
      И я понял: она слышала, как стонала и охала тетя Маша, и вот запомнила и представляет тетю Машу.
      Талантливо? Да, очень. Но говорят, что в этом возрасте так талантливы все дети.
      19.12.59.
      У меня в комнате стоит новая, очень красивая, алюминиевая лестница-стремянка. Она высокая - в семь ступенек. Машка влезает на лестницу, и каждая ступенька у нас - этаж.
      - Это, - я говорю, - второй этаж. Это под нами. А здесь - третий этаж. Здесь мы живем. И здесь рядом Олечка Розен живет. А здесь четвертый этаж. Здесь Алеша Григорьев.
      Машке эта игра очень нравится. Спрашивает все время:
      - Где Алеша? Где Оля? Алеша над нами? А тетя Нюра тоже над нами?
      - Она под нами, а Алеша над нами.
      - А где... знаешь... Леночка Журба живет? Не под нами она живет?
      - Нет. Она над нами.
      - Высоко?
      * * *
      Объяснил ей, что такое имя и что такое фамилия. Не очень-то поняла, конечно.
      Играем в доктора.
      - Как вас зовут?
      - Оля.
      - А фамилия?
      - Фамилия? Финуля.
      Или:
      - Кули-бали.