Я вспыхнул, даже рассердился.
      - Ты что же - думаешь, что я каждое твое слово записываю?
      Это ужасно, если она будет "играть на публику". Надо ловчее маскироваться. Делать, например, в ее присутствии записи не только после ее "высказываний".
      * * *
      Утром мама нашла в холодильнике банку из-под сгущенного какао. Наскребла несколько ложек, заварила и пьет.
      Машка видела и спрашивает:
      - А мне?
      - Детям нельзя. Это какао очень давно стояло и, может быть, испортилось. Невкусно и вредно.
      - Да? Невкусно? А почему же ты его пьешь, бедная мамочка?
      Мама говорит, что в этих словах было столько иронии, что она не выдержала и громко рассмеялась.
      - Тебе смешно, а мне плакать хочется, - сказала Машка с той же уничтожающей иронией.
      27.10.61.
      Увлечение азбукой переходит всякие границы, и есть в этом даже что-то странное. Разве ей так уж хочется научиться поскорее читать? Нет, думаю, что не это заставляет ее просить: "Еще! Еще немножечко!" Самый процесс урока? Игра? Может быть. Но почему именно эта игра? Почему "хочу азбуку", а не "хочу аптеку", или "хочу магазин", или "хочу автобус"?
      Вечером она тянется к тетрадке и книге (и вообще ко мне) по причинам понятным: не хочется ложиться спать! Но ведь это начинается с самого раннего утра. Не успел я позавтракать и уже слышу:
      - Папочка, азбукой будем заниматься?
      * * *
      Очень любит спускаться вместе со мной вниз к почтовым ящикам - за газетами. Сама и ящик пробует открывать, сама спускает лифт, сама открывает дверку, сама нажимает пусковую кнопку...
      Сегодня мама причесывает ее в столовой, а я открыл в прихожей ящик и шарю там, ищу ключ.
      Испуганный Машкин голос:
      - Ой, ой, папа идет за газетами!
      И совсем уж жалобным голоском:
      - Папочка, и я с тобой! Подожди!
      Через минуту появляется с Лёвкой в руках (Лёвка - это ее любимый сын, пластмассовый львенок ядовито-желтого цвета).
      Я говорю:
      - А зачем ты Лёву взяла? Оставь.
      - Он очень хочет. Он любит такие фокусы всякие.
      - Значит, - говорю, - весь в маму. Ну что ж, возьми его.
      28.10.61.
      Элико ходила к зубному врачу. Мы с Машкой ждали ее в сквере у памятника Пушкину.
      На соседней скамейке сидела молодая немка с трехлетней девочкой.
      Наученная мной, Машка побежала, спросила у девочки:
      - Wie heiBt du?
      Прибегает обратно.
      - Ну что?
      - Не знаю. Сказала что-то непонятное.
      Оказалось, что девочку зовут совсем просто: Рут.
      В некотором отдалении мальчик и девочка лет по шести-семи строили что-то из песка. Я послал Машу:
      - Пойди спроси, что они делают.
      Вспыхнула:
      - А если прогонят?
      - Не прогонят.
      Сбегала, спросила. Возвращается невеселая.
      - Ну что?
      - Не понимаю. Я спросила: "Что вы делаете?" А они говорят - какая-то "нормальная крепость".
      29.10.61.
      Была в "школе". Конечно, это очень интересная школа. Боюсь, как бы я не посеял в своей дочке излишние иллюзии. Хорошо, конечно, если она будет стремиться в школу, но плохо, если школа будет очень уж отличаться от той, в которую Машка ходила пяти лет от роду.
      Собственно, мы делаем все, что делают в настоящей школе. Каждый день у нас новый дежурный. На уроках дети поднимают руки, когда им надо выйти и когда учительница спрашивает: "Кто может ответить мне на этот вопрос?"
      Вот чтению мы учились не по-школьному, а, наверно, поинтереснее. Например, папа устраивал Машке магазин, где на полках были разложены всевозможные кулечки, ящики, банки и коробки с надписями: "мука", "сахар", "манная крупа", "чай", "макароны" и так далее.
      Теперь папа печатает на машинке телеграммы, адресованные М.А.Пантелеевой. Например:
      "Маша, принеси мне, пожалуйста, один лист белой бумаги".
      Или:
      "Маша, почеши мне нос".
      Или:
      "Маша, подергай себя, пожалуйста, за левое ухо".
      Некоторые телеграммы читает бегло, другие - с трудом, но все-таки читает.
      * * *
      Утром прибежала будить меня с набитым ртом. Я выразил серьезное недовольство этим обстоятельством. Некоторое время спустя она рассказывает маме:
      - Папа рассердился. Говорит: "Во-первых, почему ты с набитым ртом пришла?" Интересно, что он хотел "во-вторых" сказать?!
      * * *
      Ночью высаживал ее. Проснулась, заморгала глазками и хриплым голоском спрашивает:
      - Как по-грузински "мамочка"? Дедико? Да?
      31.10.61.
      Плетем из цветной бумаги всякие коврики и салфетки. С моей помощью Машка сплела круглую штуку неизвестного назначения и выткала на ней шахматную клетку из красных и зеленых полосок. Принесла маме.
      - Нравится?
      - Это кто сделал?
      - Я сделала... папа и я. А тебе нравится?
      - Очень нравится.
      - Хочешь, подарю тебе?
      - Да, Маша. Подари, пожалуйста.
      - Не надо клянчить. Если я найду нужным, подарю.
      Это она опять наши слова повторяет.
      * * *
      Мама выписала ей немецкий детский журнал "Bummi".
      - Мама, ты все-таки рада, что у тебя дочка?
      - Рада, конечно, а что?
      - Все-таки теперь мы этот журнал можем получать. Правда?
      2.11.61.
      Часа полтора гуляли в маленьком садике, где Машка качалась на качелях... впрочем, не на качелях, а в глупой качалке-люльке, в которой маленькие дети сидят, как старушки в старинном омнибусе. Качели эти и в самом деле покачиваются со средней скоростью хорошей деревенской зыбки. Кроме всего, Машка простудилась, замерзла, сидя без движений в этой колыбели. А у нее и без того был заложен нос. К вечеру совсем расклеилась.
      * * *
      Мама ушла в аптеку. Маша лежит, несмотря на насморк и прочее, веселенькая, рисует стол с красивой пестрой скатертью, на нем - "керамика" с цветами.
      * * *
      Вечером читала толстовские рассказы и пробовала рассказывать их "своими словами". Это - самое трудное. Импровизирует сколько угодно, а вот с пересказом чужого текста не выходит: мычит, спотыкается на каждом шагу.
      * * *
      Утром сегодня мама работала на кухне, вдруг слышит ликующий вопль:
      - Мамочка! Мама!
      Прибегает:
      - Ну, что такое?
      - Я сама прочла "Тетя Тротт и кошка"! Все стихотворение! Сама!..
      * * *
      Лежать скучно. Все просит:
      - Папусенька, зайди, поиграй со мной.
      Сейчас она на верху блаженства. Мама принесла маленький утюжок и гладит - на маленьком Машкином столике, у Машкиной постели - куклины платья и прочие шмутки. Я походатайствовал, чтобы и Маше дали трошки погладить.
      * * *
      На днях занимались с нею. Играли в школу. Я объявил перемену. Машка бегала, кричала, визжала. И за себя, и за воображаемых подруг:
      - Ленка! Ленка! Машка, сюда! Наташка, не дерись! Девочки, девочки!..
      И при этом носится, кружится, прыгает, отбивается от кого-то.
      Такой представляется ей школа в ее мечтах.
      После звонка (а звонок у нас настоящий - будильник) пришла в наш "класс" возбужденная, ничего не слышит, не понимает.
      Я говорю:
      - У тебя после беготни все из головы вылетает.
      Искренне, от души радуется:
      - Ха-ха! Все вылетает! Из головы! Глаза вылетают! Нос вылетает...
      * * *
      Да, пока это только игра! До шести лет. А там можно и к настоящим урокам, к принуждению прибегнуть. Впрочем, и тогда книга, ученье должны быть радостью.
      Делаем вместе книгу "Девочка Лиза". Автор - Л.Пантелеев, художник М.Пантелеева.
      5 ЛЕТ 3 МЕСЯЦА
      4.11.61.
      Рисует. Рисунки неинтересные, краски тусклые. Неужели и верно - с возрастом тускнеет талант?
      А ведь каких она еще недавно рисовала "грузинок" и "латышек"! Как это все хорошо было скомпоновано, сколько в рисунке было движения, солнца, экспрессии! Как лихо неслись, например, взявшись за руки, танцующие девушки...
      * * *
      Мама вернулась из Дома писателя.
      - Мама, ты где была?
      - В Союзе писателей.
      - Зачем?
      - Платила членские взносы за папу.
      - Что это? Не понимаю.
      Мама объяснила.
      - Ка-ак?! За то, что папа ходит в Союз писателей, он еще деньги должен платить?
      * * *
      Перед сном. Лежит, потирает животик.
      - Живот... невозможно немножечко побаливает.
      5.11.61.
      По-прежнему создаем книгу про девочку Лизу. Я пишу, Машка раскрашивает иллюстрации. И каждый день читает (с каждым разом свободнее) новый текст.
      Вечером слушали "Лунную сонату". Машка положила голову мне на плечо и наслаждалась. И музыкой, и всем, вместе взятым.
      * * *
      Последнее время часто слушает проигрыватель. Мама купила много детских пластинок: стихи Маршака, Чуковского, Михалкова, Заходера, целые музыкальные пьески по сказкам Андерсена ("Дюймовочка", "Оловянный солдатик"), всякие детские песенки...
      * * *
      Среди прочих есть и такая песенка:
      Вот пришел Первомай
      В наш родной советский край,
      Дружно в ногу ты шагай,
      Красный флаг поднимай!
      Машке эта песня нравится. Но поет она ее так:
      Вот пришел дед Мамай,
      Красноносый детский край
      Нужно ногу рисовать,
      Красный нос поднимать
      Так она слышит.
      * * *
      А вот другая песенка. Колыбельная. Песенка довольно милая, но слова глупые. Девочка Оля не хочет спать, заводит волчок. А мама поет:
      Я волчок поберегу,
      Нашу Олю обниму,
      Уложу в постельку,
      Дам ей карамельку...
      Вчера наша усталая и не совсем здоровая мамся баюкает вечером Машку и поет, импровизирует что-то на тот же мотив:
      Уложу в кроватку,
      Дам ей карамельку...
      И слышит Машкин глухой голос из-под одеяла:
      - Уж если поешь "в кроватку", то надо "дам ей мармеладку"!..
      6.11.61.
      С утра сегодня играет в школу. Играет - это значит - с куклами. Со мной не играет, со мной - настоящая школа.
      А тут усадила всех своих кукол "за парты", положила перед каждой маленькую книжечку (из тех, что я делал когда-то для Машки) и учит их:
      - Андрюша, читай!
      И за Андрюшу - другим голосом:
      - Ле-на.
      - Правильно! Лева, читай ты!
      - Ня-тя.
      - Что за Нятя! Не Нятя, а На-та!
      Звонит в колокольчик (вместо колокольчика - музыкальная Манька-встанька, подарок тети Клавы).
      Мы с мамой пришли:
      - Можно, Марья Алексеевна?
      Поднимается, пожимает нам руки.
      - Пожалуйста. Здравствуйте.
      Объясняет:
      - Сейчас у нас перемена.
      - Ах, вот как?
      Уходя, мы прощаемся. Я говорю:
      - Я - директор.
      - Да, ты директор.
      - А я кто? - спрашивает мама.
      - А вы - сторожиха.
      Сторожиха для нее, может быть, выше директора.
      7.11.61.
      Вчера вечером ходили на Неву, на Кировский мост, любовались кораблями, разукрашенными лампочками и флажками. Считали их. Насчитали десять больших кораблей и три подводных лодки. Да еще пол-"Авроры". Другую половинку не видно, она за углом того дома, где учатся нахимовцы.
      * * *
      У нашей Машки даже праздник, даже предвкушение радостей, с ним связанных, может доставить огорчение и вызвать слезы.
      Вчера вечером, раздевая Машку, мама говорила: вот, мол, завтра, если будет хорошая погода, пойдем гулять... Может быть, красненький флаг или шарик купим. Помнишь, как в прошлом году в этот день папа купил тебе шарики у цыганки?
      Да, Маша помнит эти шарики. Как не помнить: еще на улице, по дороге к дому, эти цыганские шарики лопнули.
      Уложив Машу, мама ушла на кухню. Думала - Машка спит. Моет посуду и вдруг сквозь шум воды слышит рев.
      Бросает посуду, бежит в комнату.
      - Что? что такое?
      - Боюсь!!!
      - Чего боишься?
      - Бо-о-оюсь, что шар ло-о-опнет!..
      Мама с трудом успокоила ее:
      - Ну что ж, если лопнет, - может быть, папа еще купит.
      Успокаиваясь, всхлипывая, говорит:
      - Надо по... по... поближе к дому ку... ку... купить... чтобы не успел лопнуть.
      * * *
      Рассказывает, как мама и бабушка вспоминали летом покойного дядю Рачика:
      - Бабушка плачет и мама... И мне тоже стало стыдно...
      - Стыдно?
      - Ну... я тоже чуть не заплакала. И из-за этого съела много варенья.
      Дело-то было за столом, за вечерним чаем.
      8.11.61.
      Маша никогда не говорит нам с мамой неправду. Поэтому вчера меня очень расстроило и встревожило одно событие.
      У Машки опять выскочили на ноге, выше колена, красные диатезные пятна. Значит, была нарушена диета, слопала что-нибудь неположенное.
      Обедали они с мамой в молочной столовой на Большом проспекте.
      Спрашиваю у Маши:
      - Что вы ели?
      - Сосиски.
      - А горчицу ты случайно не ела?
      - Ела.
      - Кто же тебе дал?
      - Мама.
      - Мама?!!
      Стучу в стенку, вызываю Элико.
      - Не стучи... не надо... не зови, - мрачно говорит Машка. Понимаю, что сказала неправду.
      Мама все-таки приходит. И приходит в негодование.
      - Я? Тебе? Горчицу? Ты что выдумываешь?
      Машка не смотрит на нее. Смотрит в землю.
      - Нет, давала! Нет, давала!
      И плачет при этом.
      Что это? Попытка хоть в мечтах, хоть понарошку свернуть с проложенного родителями пути, "утвердить свое я"... Или шутка, которая вдруг поманила соблазном греха и вдруг так скверно для нее обернулась. Ведь плачет-то она от того, что сознает свое грехопадение. Ведь это, пожалуй, первая ложь в ее жизни. Именно ложь, а не выдумка, не фантазия. И клевета: "Мама давала..."
      Замял этот разговор. Она сама все понимает. И сама себя казнит.
      9.11.61.
      Вчера был сухой прохладный день. Гуляли, ходили на Неву, любовались прекрасным зрелищем: корабли, с которых снята дешевая мишура лампочек, черные силуэты на фоне Ростральных колонн, изрыгающих мятущееся на ветру пламя. Дым. Закатное небо. Черная вода. Прожекторы.
      Обедали "Под Розой". Так мы прозвали молочную столовую, над которой живет Роза Григорьевна Виллер. Пять лет назад эта женщина помогла Машке появиться на свет. В столовой Машка самостоятельно, без запинки прочла аншлаг на стене "У нас не курят".
      Вообще ее образование достигло уже той стадии, когда она не может пройти мимо печатного слова, чтобы не остановиться и не прочесть это слово. Идет и читает: "Четыре-четыре (то есть "сорок четвертый") Октябрь", "Слава", "Театр", "Сегодня", "Один год", "Воды", "Булочная", "Сберегательная касса", "Да здравствует"...
      * * *
      На днях самостоятельно прочла вывеску: "Вегетарианская столовая". Спросила, что такое "вегетарианская". Объяснил. Рассказал про Льва Толстого, который не ел мяса. Очень ей это понравилось. Ведь до мысли о том, что нехорошо убивать и есть животных, она дошла своим умом еще года два назад.
      А перед праздниками была с мамой на Сытном рынке. Мама что-то покупала, стояла в очереди, оглянулась - Машки рядом нет. Кинулась искать ее. Через пять минут нашла - в мясном ряду. Видит, Машка стоит перед прилавком, что-то горячо говорит, а вокруг толпятся и смеются покупатели и продавцы... Подходит мама ближе и слышит:
      - Вы зачем маленьких теленочков убиваете?! Вы знаете, что Лев Толстой даже котлет не ел!..
      Какой-то красномордый мясник выскакивает из-за прилавка, хватает телячью голову и с хохотом тычет Машке в лицо:
      - На, на, целуйся с ним!..
      У Машки уже слезы в голосе.
      - Вы нехорошие... Грузины лучше вас. Они мяса не едят. Они только апельсины и хурму продают.
      На этом Машкина проповедь была прервана мамой.
      Вечером я говорил с Машей на эту тему. А насчет грузин, которые питаются одними фруктами, разочаровывать ее не стал.
      * * *
      Третьего дня потеряла, оставила в автобусе, своего любимца - маленького плюшевого слоненка.
      Думали, будут слезы. Нет, хоть бы что. Если бы слоненок на ее глазах упал, скажем в Неву, - это действительно было бы горем и даже трагедией. Если бы его схватил вор (или хотя бы незнакомая девочка), это было бы несчастьем. А сейчас она уверена, что "еще найдется". Мало ли она в жизни теряла - и ведь почти все находилось. Папа найдет!..
      * * *
      Ночью оставил ей две записки: одну, так сказать, общего характера, с просьбой тогда-то и тогда-то разбудить, а вторую, маленькую, вложил в руки Левы, а Леву посадил на стул возле Машкиной постели. На этой записочке написал:
      "Маша, не буди маму, дай ей поспать".
      Машка утром проснулась, увидела у Левы в руках записку и первое, что сделала, - оглушительным криком разбудила маму:
      - Ой, мамочка, мамочка, посмотри, какая прелесть!
      Но тут же, бегло прочитав записку, пришла в ужас:
      - Ой, что я наделала!
      Вскочила, напялила туфли, подбежала к матери.
      - Спи, мамсинька! Спи, моя хорошая. Я все сама.
      Укутала мать одеялом, стала делать гимнастику, сложила и запихала в ящик постель, вынесла в коридор горшок... Мама лежала, прищурив глаза, и наблюдала.
      Машка на цыпочках подходит и говорит:
      - Спи, спи... Спишь? Ну, спи. Я потихоньку.
      11.11.61.
      Гуляли в Дивенском садике. Холодно, неуютно. У Машки ручонки совсем ледяные, нос посинел, но уходить не хочет:
      - Еще! Еще!..
      Не везет ей с подругами. Не умеет их привечать, не умеет держать себя с ними. Ласкова, предупредительна, нежна даже, но нет у нее никакого жизненного опыта, и это очень мешает ей. Знает она больше многих своих сверстниц и вместе с тем совершенный сосунок даже рядом с девочками младше ее.
      Вот вчера пришла в сад девочка Марианна. Ей три года десять месяцев. С Машкой они уже знакомы, месяц назад вместе играли в "телефон", Марианна не по возрасту большая, очень свободно держится, даже развязна. Увидела Машку:
      - А-а-а! Давай в телефон играть?
      Стали бестолково играть, Марианна не умеет, и Машка тоже не умеет. Она вообще ничему никого не может научить (кроме, может быть, азбуки, счета и прочей книжной премудрости). Всегда охотно поддается власти "коллектива" (любого) и других детей вообще. С совсем маленькими цацкаться не может. А вот если девочка или мальчик моложе ее на год-полтора, глядишь, через полчаса они уже командуют в игре, а Машка хоть и не понимает, а подчиняется им и при этом подчиняется с радостью.
      А если девочек несколько и они не знакомы, Машку очень скоро отшивают. В чем же дело? Неинтересно с нею? Или дружбе - и даже простому знакомству надо окрепнуть?
      Вот и вчера. Пришла какая-то четырехлетняя Наташа, приятельница Марианны, грубо оттолкнула Машку и стала играть с Марианной.
      Машка подавила вздох, как-то уже привычно отошла в сторону, села в качалку, стала качаться одна.
      Когда мы выходили из сада, я сказал:
      - Эта Наташа мне не очень нравится. А Марианна славная.
      - Кто?
      - Марианна.
      - Да, она мне очень нравится.
      И - никакой досады, раздражения, мстительных чувств.
      12.11.61.
      Пошли вчера - Маша с мамой и папой - гулять. Собирались дойти до Литейного, до аптеки, до книжных и других магазинов, но было так холодно, дул такой мерзкий пронзительный петербургский ветер, что прогулку отменили. Погуляли с полчаса в парке Ленина и вернулись к очагу...
      * * *
      Пересказывала "Девочку Лизу". Там есть такое место: дядя по просьбе детей выпустил из клетки чижика, и дети кричат "ура".
      Машка так пересказала этот эпизод:
      - Дети все обрадовались и стали кричать "караул".
      Пришлось объяснить, что есть некоторая разница между этими двумя словами.
      13.11.61.
      Третьего дня сошлись на кухне все члены нашей семьи, мама, Машка и я. Мама собирала пустые бутылки, нашла несколько водочных.
      - Надо бы узнать, что с Валей, - сказал я.
      И не успел закончить фразу, Машка вскрикивает:
      - Только что подумала!
      - О чем ты подумала?
      - О тете Вале.
      - Вот как! Это хорошо, что мы с тобой об одном и том же думаем. А что же ты о ней думала?
      - Не скажу.
      - Тайна?
      - Да, тайна.
      - Ну, хорошо, тайна так тайна.
      - Ай, ай, - говорит мама. - Не хочешь папе и маме сказать!..
      Машка повернулась ко мне.
      - Тебе скажу.
      - А маме нет?
      - На ушко скажу.
      - Ну?
      Покраснела и - на ухо мне:
      - Как Снегурочка растаяла.
      Почему она сказала это только мне? Как поэт поэту? Ведь до сих пор она во всех случаях предпочитала маму... Одно могу сказать: это была не игра, не шутка. Образ тети Вали, которая появилась на ее горизонте, радовала ее хотя бы тем, что у нее был Толя, и вдруг неизвестно почему, волей каких-то роковых обстоятельств, исчезла, пропала, растворилась, - этот образ был ей очень дорог, и она боялась разбить его.
      А мамочка наша, конечно, очень хорошо почувствовала прелесть этой детской мысли. И Машка не ее боялась. Она боялась гласности.
      14.11.61.
      Весь день гостил у нас дядя Ваня Халтурин.
      Машка поражала его своей "воспитанностью", "светскостью", как он выражался. А он Машку - своими рассказами. Рассказывал о Гайдаре, с которым они много лет дружили.
      * * *
      Раздеваясь перед сном, говорила матери:
      - Все-таки, мама, я думаю, что у Снегурочки папа и мама были глупые. Почему они отпустили ее на солнце? Если бы они были умные, они бы держали ее в тени, и она не растаяла бы...
      15.11.61.
      На днях ласкала меня, обнимала и вдруг говорит:
      - Алексейчик ты мой... маленький... бездарненький!..
      Мы с мамой, конечно, крепко посмеялись.
      А сегодня она спрашивает у мамы:
      - Что такое "бездарный"?
      * * *
      Сегодня же спросила:
      - Что такое богатый?
      Мама сказала:
      - Это человек, у которого много денег и который другим не дает.
      - А вещей?
      - Да, и вещей тоже много.
      - Ну, я буду всем давать - и деньги и вещи. - Потом подумала и спросила: - И чужим тоже?
      - Да, - ответила мама.
      Конечно, мама правильно сказала: богатство и скупость часто соседствуют. Но богатый и скупой все-таки не синонимы. Я прочел Машке державинские строчки о богатстве, "какого Крез не собирал". Не поняла, но "понравилось".
      16.11.61.
      Вечером вчера гуляли. Дошли до Зоопарка. Там уже темно, ворота и кассы закрыты, но на обратном пути мы с Машкой все-таки видели обезьянок... Да, и видели их, так сказать, в каникулярное, нерабочее время, дома, а не при исполнении служебных обязанностей... Верхние окошки обезьянника выходят в сторону парка. Если стать подальше от забора, можно увидеть мартышек и других четвероруких. Там очень светло, горят лампы дневного света, и видно, как обезьянки сидят, бегают, ходят, раскачиваются на трапециях, дремлют и укачивают обезьянышей. Я поднимал Машку над забором, и она смотрела.
      17.11.61.
      Вчера день у Маши был довольно плотно набит событиями.
      Ездила с мамой в город, искали Машке обувку на зиму. Сидели в Шереметевском саду, рядом с "Академкнигой". Позже туда явился и папся. Мама уходила в книжный магазин. Машка с папой играли. Папа устал и играл довольно лениво. Кроме того, он видел, что Машке хочется играть не с ним, а с девочками. А там, в саду, было очень много девочек и мальчиков из детского сада. Некоторые Машку задевали, на ходу втягивали в игру. Для них она - одна лишняя рыбка в том косяке, к которому принадлежат они сами. А для Машки это событие.
      Потом этот косяк куда-то уплыл.
      Где же Машка?
      Вижу - на противоположной скамейке две девочки поменьше Маши что-то делают, склонились, играют - в куклы, что ли? И Машка тоже там стоит. Потом, постояв рядом с девочками, поиграв с ними, возвращается ко мне. Минуту спустя я замечаю, что при ней нет ее белой сумочки. В сумочке - маленькая кукла, носовой платок и прочие шмутки.
      Спрашиваю:
      - А где твоя сумка?
      - Девочки играют.
      - Что же ты оставила ее? Они же разорвать и сломать ее могут. Они же маленькие.
      Подошел, поговорил с девочками, деликатно и постепенно, одну за другой, выручил все Машины вещи. Машкин поступок понятен. Ведь мы учим ее, что надо быть "доброй, а не богатой", и не только со своими, но и со всеми... А дети полушагов в вопросах морали не знают. Всё так всё. Со всеми так со всеми. Это взрослые, как писал Житков, облегчают себе жизнь компромиссами и "исключениями": "Ведь не до идиотизма же! Бывают, знаете, такие случаи..." Нет, "таких случаев" дети не признают. Я знаю, что для взрослых (многих) герой моего рассказика "Честное слово" - идиот и растяпа. Мало ли что дал честное слово, ведь знает же, что ребята ушли, а стоит! Читатель-ребенок (если он еще не испорчен взрослыми) так никогда не подумает и не скажет...
      ТЕТРАДЬ ОДИННАДЦАТАЯ
      19.11.61. Воскресенье. Ленинград.
      Азбукой не занимаемся. Еще не кончились октябрьские каникулы, а Машке они уже надоели.
      - Хочу, чтобы кончились каникулы. Учиться хочу.
      Но все-таки мы с мамой решили продлить Машкин отдых. Хотя я не уверен, что это именно "школьные" занятия утомляют и возбуждают ее. Нервный ребенок всегда найдет пищу для возбуждения и переживаний. Не вовне, так в себе, в воображении.
      * * *
      Мама купила ей крохотную куколку-голыша.
      - Ой! - говорю. - У тебя еще одна дочка?!
      - Да. Она совсем маленькая.
      - Сколько же ей?
      - Она вчера родилась. Ей один год всего.
      И долго не могла понять: как это ей один день, когда всегда говорят или "год", или "месяц"?!
      - Поняла? - говорю.
      - Нет.
      Это она всегда честно заявляет: "Нет! Не поняла!"
      Да, иногда кажется, что слишком часто и слишком поспешно прибегает она к этой формуле.
      * * *
      Вечером зовет из своей комнаты:
      - Папочка!
      - Что, Маша?
      - Не забудь...
      - Что не забудь?
      Подхожу к постели.
      - Ну, что тебе?
      - Не забудь напомнить мне завтра.
      И перечисляет, что именно ей нужно не забыть:
      - Выгладить платье Сяо-Сяо, написать письмо бабушке, бусики на нитку надеть, поиграть в школу. Леночку Журба в гости пригласить...
      И пальцы при этом загибает.
      - Не забудешь? Напомнишь?
      - Да, да, напомню.
      - Не забудь! Пожалуйста! Обязательно!..
      Это у нее новая навязчивость. Боится забыть. И пока не попросит напомнить, не уснет.
      2.11.61.
      Вчера гуляла с папой. Впрочем, прогулка эта ограничилась тем, что дошли до аптеки имени К.Либкнехта на Большом проспекте, получили кальций для Машки, купили витаминов и вернулись домой.
      Заходили еще в магазин грампластинок, но ничего там не купили. Папа только почитал вслух список долгоиграющих новинок. А Машка все умоляла купить ей какую-то пластинку:
      Ку-ку! Ку-ку!
      Беспечно я живу.
      Слышала эту песенку где-то по радио. Кажется, в Дубулти. Или в Союзе писателей на елке.
      Дома позволил ей побыть у меня. Разглядывала БСЭ, "Всемирную историю искусств", немецкого Брема. Читала - с трудом, по складам, но самостоятельно. Я в это время сидел за столом, работал.
      25.11.61.
      Была в "школе". Занималась сегодня неважно, на троечки.
      А я учитель плохой. Сержусь. Вспыхиваю. Кипячусь. А ученики этого не любят, и им это не на пользу.
      Лучше всего на Машку действует спокойный тон, а еще лучше соревнование, игра на честолюбии.
      Даешь ей хлористый кальций. Морщится. Стонет. Не хочет, не может проглотить его. Но стоит сказать: "Вот смотрите, ребята (или: "Вот смотрите, товарищи студенты"), какая у нас Марья Алексеевна! Принимает горькое лекарство и не морщится", - и Машкин рот моментально отверзается, и отвратительный кальций безропотно проглатывается.
      Или: "Сейчас выступит, прочтет стихотворение Корнея Чуковского, Маша Пантелеева. Она очень способная девочка, первая ученица" - и так далее.
      Не знаю, такой ли уж это хороший способ, что-то подсказывает мне, что не очень хороший. Оставляя в стороне моральную его сомнительность, не является ли он тем же насилием, только более тонко замаскированным?
      Как и в других случаях, надо знать и чувствовать меру.
      * * *
      На днях Маша мне говорит:
      - Папочка, ты мне сделаешь такой ночевальник?
      - Что еще? Какой ночевальник?
      - Ну, такой... чик сделаешь - и зажжется. Маленький, на столике. Чтобы мне ночью самой пипи делать.
      - Ночник, что ли?
      - Да, да. Ночник! Лампочку!
      27.11.61.
      Уже довольно бегло пишет. И пишет самостоятельно, овладела тайной "фонетического письма". Исписывает целые страницы словами, которых еще недавно не писала и написания которых не знала. Делает, конечно, ошибки: ище, катлетка, холва, жерав (жираф) - но это значит, что она пишет сознательно, понимает структуру слова и ищет способ для его написания.
      Писала вчера письмо (даже два письма, одно впрок, к Новому году) бабушке. Уже почти не спрашивает: "Как писать?" Я диктую, она пишет.
      28.11.61.
      Часа два-три занимались приведением в порядок нашей детской библиотеки. Разобрали все книги и установили очередность в их чтении. Книги, которые будем читать в первую очередь, положили отдельно, на самое видное место; немецкие сложили с немецкими, книги второй очереди отставили в сторону. Отобрали довольно много дублетов - будем дарить их другим детям.
      Машка самостоятельно читала (первые полтора-два часа) все названия книжек. Потом утомилась, стала сбиваться, и я некоторое время "подменял" ее.
      Не могли, конечно, удержаться и кое-что читали не только на обложках. Например, попробовали читать "Короля Матиуша Первого"{253}. Это так хорошо, так непосредственно обращено к детскому сердцу, что Машка почти все понимала, хотя и там очень много не известных ей слов и понятий: "министр", "закон", "наследник", "забастовка", "юстиция" и так далее, и тому подобное. Прочли до конца первую главу. Сама Машка читала "Азбуку" Толстого и его же "Первую книгу для чтения". К удивлению моему, быстро усвоила, что такое ь, i, ъ.
      Три новых значка для нее - не нагрузка. А как мы в свое время (в очень далекое время) радовались, когда Советская власть отменили эти три буквы!